Идея отправиться на прогулку по этой чужой и даже, можно сказать, вражеской территории мне совсем не нравится. Но солнце светит так ярко, и ей хочется выбраться из квартиры.

— Ну же, Норфолк! Пойдем! — просит она. — Не волнуйся. Все будет в порядке.

Такое ощущение, что она улавливает мою робость и понимает ее. Но она явно не желает испортить мой день. Наверняка она думает, что я не хочу выходить, потому что только что удрал из провинции и боюсь, что правительственные агенты меня схватят, опять отправят в Норфолк и заставят работать на сельскохозяйственной фабрике, заковав в цепи. Но дело совсем в другом.

Я боюсь, что меня поймают как раз за то, кто я есть на самом деле — правительственный шпион/защитник. Что, если мне встретится этот гребаный старикашка, долбанувший меня вчера бутылкой по голове? Что, если он узнает меня и начнет орать про то, как я его отмутузил, и про то, что я вообще из Департамента безопасности? Тогда я точно влипну. Соберется разъяренная толпа и поотрывает мне руки и ноги. Но девушка внушает мне, что все будет в полном порядке.

— Ну же, Норфолк! Пока я рядом, ничего плохого с тобой не случится, — уверяет она. И я ей верю.

И мы отправляемся на прогулку.

Она берет меня под руку, и от этого мне становится как-то спокойнее. И еще такое теплое солнце. Это тоже помогает.

И на самом деле, гулять по этому району днем очень даже приятно. При дневном свете и под яркими лучами солнца все выглядит не так уж плохо. Хорошо, признаю, что все здесь не так шикарно, как там, где живу я. Нет тут ни модных магазинов, где можно накупить самого новейшего барахла, ни «Звездных сучек», где можно хорошенько оттянуться. Нет и огромных экранов, на которых показывают всякие клипы и рекламные ролики. Нет светящихся тротуаров, и дома не меняют свой цвет каждые несколько минут. Я не вижу ни торговых автоматов, ни будок автосмеха, которые развеселят, когда у тебя плохое настроение. Никаких девушек в мини-юбках и с огромными грудями, раздающих пакетики с какой-нибудь новой «дурью», которую они тестируют на улицах. (Как-то я прогуливался по Пикадилли, и меня затащила в палатку одна такая девица в атласных шортах и с самыми большими буферами, которые я видел в своей жизни, чтобы дать мне попробовать новый сорт «дури». Я только раз нюхнул и слетел с катушек на целых два дня, а потом неделю мне казалось, что вокруг моей головы порхают летучие мыши и всякие птички.) И здесь нет рекламных щитов, реагирующих на приближение прохожих. Нет небоскребов из стекла. Нет зон отдыха с улучшенной окружающей средой.

Здесь, у вас под ногами, — только потрескавшиеся и качающиеся плиты тротуара. Если не смотреть под ноги, то запросто можно споткнуться и расквасить себе нос. Здесь ограда из проржавевшего металла, здесь дома, двери которых выходят прямо на улицу Ты идешь мимо окон, глядя в их крошечные вонючие норы, и видишь людей, сидящих сгорбившись и едящих из тарелок, которые стоят у них прямо на коленях, или пьющих чай из старых потрескавшихся чашек. На них надеты домашние тапочки и халаты. Иногда к парадным дверям ведут лестницы, сделанные из камня, но эти камни настолько стоптаны, что кажутся мягкими. Здесь нет ничего нового. Все старое и изношенное. В общем, настоящее гетто, полное всяких извращенцев и психопатов, неспособных жить нормальной жизнью. Но все равно чувствую я себя совсем неплохо, гуляя здесь в такой приятный день с этой милой девушкой, держащей меня под руку. И я начинаю задаваться вопросом, почему это так. Если это место совершенно дерьмовое, потому что здесь живут дерьмовые люди, тогда как же эта девушка? Она же не дерьмо, так ведь?

На тротуаре у одного из домов мы видим какие-то рисунки, сделанные мелом. Плохо нарисованные животные, плохо нарисованные люди и какие-то кривые квадраты с цифрами внутри.

— Что это? — спрашиваю я.

— Классики, — отвечает девушка. — Разве ты в детстве не играл в классики?

— Нет. Никогда о них не слышал. У нас не было никаких классиков в нашем Детском отделении «Дункан…» гм… — Я вспоминаю, что мне нельзя говорить о настоящем Дженсене и о всяких Детских отделениях и тому подобном. Поэтому я просто говорю:

— У нас не было классиков.

— Как печально, — говорит девушка. Когда она это говорит, появляется какая-то маленькая девочка лет пяти. Она вроде как стесняется нас, но ей интересно, что такого мы увидели в этих самых классиках, и она держится неподалеку, чтобы посмотреть, что мы будем делать дальше. Раньше я никогда не встречал маленьких детей. Я не знаю, что сказать. Но девушка рядом со мной знает. Она приседает, чтобы ребенок мог видеть ее лицо.

— Привет! Ты меня помнишь? Меня зовут Клэр, — говорит она маленькой девочке. И, сказав это, она смотрит на меня и улыбается. Клэр! Вот как ее зовут. И она только что мне это сказала. Она сказала это маленькой девочке, чтобы я мог это услышать. Это… это так здорово! Какая же она, блин, все-таки замечательная! Клэр!

— Меня зовут Роуз, — говорит девочка, улыбаясь и крутя пальцами локон своих длинных волос и немного покачиваясь из стороны в сторону, балансируя на одной ноге.

— Я знаю, что тебя зовут Роуз! — смеется Клэр. — Это твои классики? — спрашивает она девочку.

— Ага, — отвечает та, все еще стесняясь. А потом вдруг она забывает про свое стеснение и буквально взрывается. — Я сама их нарисовала мелками, которые мне дал Дэнни. И цифры тоже. Я и их сама написала. Я здесь живу, и сюда приходит кот. Он черно-белый с пушистым хвостом. Его зовут Понго. Он совершенно бешеный. А у тебя есть кот?

И пока девочка все это сообщает, она показывает пальцем в разные стороны: на старую обшарпанную входную дверь, выкрашенную зеленой краской, на угол дома, на сточную канаву вдоль улицы. Выглядит она довольно забавно, и я смеюсь. Клэр тоже смеется. И потом, увидев, что мы с Клэр смеемся, маленькая Роуз тоже начинает хихикать.

— Моего кота зовут Чарли, — говорит Клэр. — А ты, Роуз, очень здорово это нарисовала, — продолжает она. — Ты очень умная девочка. А ты можешь показать нам, как играть в классики? Мой друг никогда не играл в классики, и ему хочется посмотреть, как это делается.

Роуз задирает голову и смотрит на меня прищурившись, потому что солнце как раз за моей спиной. Я пожимаю плечами.

— Правда, я никогда и не слышал об этих долбаных классиках, — говорю я.

Клэр вдруг хмурится и бросает на меня сердитый взгляд.

— Норфолк! — говорит она резко.

— Что? — переспрашиваю я, глядя на Клэр и на маленькую девочку, не понимая, почему вдруг Клэр заговорила со мной таким учительским тоном. Я решаю, что, может быть, я не проявляю, на ее взгляд, достаточной заинтересованности. Конечно, это просто дерьмово, что я ни разу не играл в классики в детстве, потому что это вроде как охренительная игра!

Девочка поворачивается к своим квадратам на асфальте, бросает камешек в один из них и начинает прыгать по ним, становясь на одну ногу там, где всего один квадрат, и топая обеими ногами там, где их два.

— Норфолк! — снова говорит Клэр. — Это просто ужасно!

— Что? — спрашиваю я, обиженный до глубины души.

— Я не знаю, как разговаривают с детьми там, откуда ты родом, но здесь мы не используем подобных выражений, когда дети находятся рядом.

Роуз продолжает прыгать, не обращая внимания на то, как Клэр меня отчитывает.

— Ну хорошо, — сдаюсь я, по-прежнему не очень понимая, что же я такого сказал. — Тогда я очень извиняюсь и все такое.

— Даже не знаю, что сказать, Норфолк. Ты — тот еще фрукт! — говорит Клэр, но теперь она улыбается.

— Это точно! — отвечаю я, радуясь, что гроза миновала.

Мы наблюдаем за Роуз, скачущей по своим классикам. В такт прыжкам она начинает вслух читать какой-то стишок:

— РАЗ — котенок самый белый, ДВА — котенок самый смелый, ТРИ — котенок самый умный, А ЧЕТЫРЕ — самый шумный, ПЯТЬ — похож на ТРИ и ДВА — те же хвост и голова!

Нас с Клэр это еще больше веселит. Роуз полностью поглощена своей игрой и совершенно забывает про нас. Клэр встает с колен, снова берет меня под руку, и мы идем дальше. Уходя, я слышу, как Роуз приговаривает:

— Хороши у нас котята — РАЗ, ДВА, ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ!

Когда мы возвращаемся в квартиру Клэр, я уже чувствую себя очень даже уверенно и спокойно. Тут звонит звонок входной двери, и она встает, чтобы посмотреть, кто пришел. Я почти совсем забыл — это должен быть Рег. Проводя время с Клэр — завтракая, гуляя по улицам, наблюдая, как маленькая девочка играет в классики, — я уже как-то успокоился, вошел в спокойное русло, так сказать, и почти не думал ни о Реге, ни обо всем этом шпионском деле.

Не буду врать, мне начинает казаться, что дело принимает для меня крутой оборот. Когда Рег входит в комнату, я стараюсь вести себя совершенно спокойно. И еще я изо всех сил стараюсь не показывать, что уже знаю его. Вот он. Тот же самый Рег, который чуть не поймал меня, когда я висел перед его окном на водосточной трубе. Это похоже на встречу со знаменитостью, которую ты раньше видел только по телевизору. Я очень нервничаю.

Наверное, поначалу мне нужно вести себя с ним вроде как настороженно. Потому что если бы я на самом деле был Норфолком Невинным, то с подозрением относился бы к этому Регу и к тому, что эта девушка так хочет, чтобы я с ним встретился. Поэтому можно себе позволить быть сначала немного взволнованным. И это, между прочим, совсем неплохо, потому что я на самом деле взволнован, на фиг.

Я слышу, как Клэр и Рег разговаривают вполголоса у входной двери. Потом они оба входят: сначала девушка, широко улыбаясь, с моим любимым выражением на лице, которое означает, что беспокоиться не о чем; а за ней — Рег, с видом этакого доброго папаши. На его сжатых губах появляется улыбка — не широкая и беззаботная улыбка, как у Клэр, а очень даже серьезная. Кажется, этой улыбкой он хочет сказать что-то типа: «Привет, Норфолк! Я знаю, как нелегко тебе пришлось и как тебя угнетали, потому что Клэр все мне об этом рассказала. Но я могу тебе помочь. Это будет непросто, но ты можешь мне доверять. Теперь, когда я здесь, все будет в порядке. Можешь расслабиться».

Он сразу идет ко мне и говорит:

— Привет, Норфолк! Меня зовут Рег.

И он протягивает мне руку. И я вспоминаю, что Мыскин не захотел здороваться со мной за руку… Глядя на Рега, я стараюсь придать себе немного подозрительный вид, но пожимаю ему руку.

— Привет! — говорю я тоном, в который, как мне кажется, я вкладываю нужную порцию настороженности, типа как у раненого животного. Рег слегка кивает и садится напротив меня.

— Как себя чувствуешь, приятель?

— Ну, в общем нормально, — отвечаю я, надеясь, что он сам заполнит все паузы в нашем разговоре.

Он опять кивает с видом, полным сочувствия.

— Клэр сказала мне, что ты попал в передрягу.

— Может быть, и так, Рег, — говорю я. — Но тебе-то что? — Этот последний вопрос я вставил специально, чтобы показать ему, что я все еще не очень ему доверяю. И мне кажется, Рег именно этого и ожидает от меня и даже доволен этим. Он дружески вздыхает.

— Ты не одинок, Норфолк, — успокаивает Рег.

— Да? — спрашиваю я, немного агрессивно, но одновременно с некоторой заинтересованностью в голосе, потому что, мне кажется, наступает решающий момент, и Рег вот-вот расскажет мне то, что я потом смогу передать Мыскину. Вот-вот я должен получить те самые свидетельства, за которыми я сюда и забрался.

Но Рег меняет тему разговора:

— Как думаешь, ты еще пробудешь здесь какое-то время?

— Ну, думаю, что да.

— Сегодня вечером несколько моих друзей собираются у меня, чтобы поболтать. Почему бы тебе тоже не прийти ко мне? Просто маленькая вечеринка, так что не о чем волноваться. Мы немножко выпьем. Просто несколько единомышленников собираются вместе, чтобы поддержать друг друга и обменяться кое-какими мыслями. Что скажешь?

Я смотрю на Клэр, которая стоит у двери, внимательно нас слушая. Она мне улыбается и кивает.

— Я тоже туда иду, Норфолк. Мы можем пойти вместе. Это будет здорово, — говорит она.

Я киваю. Я хочу быть там, где будет она.

Рег встает и говорит что-то типа: «Хорошо, тогда договорились. Увидимся вечером», — и собирается уходить. Но я его уже не слушаю. Я смотрю в пол, напряженно размышляя. Я начинаю задумываться, зачем я здесь вообще. Я хочу быть с Клэр, но я же — шпион. Может быть, мне нужно больше сосредоточиться на моей шпионской работе и поменьше думать о Клэр и всем таком. Но когда ты в самой гуще событий, четко соображать сложно. Понимаете, о чем я? Мозги будто застилают огромные тучи, похожие на черную вату.

Если ты собираешься убедить людей в том, что ты лишь простак-бродяга Норфолк, которого не стоит опасаться, то тебе нужно убедить в этом и себя.