1
Голос на другом конце провода несколько удивил: звучал он свежо и энергично. Но никто ведь и не говорил, что профессор Вержбицкий был глубокий старик. По логике получалось — лет семьдесят с небольшим.
— Представьте себе, помню! — Профессор был явно доволен. — Конечно, не имя, не фамилию, но паренька самого помню! Просто влюблен был в пустыню — а это, знаете ли, не частая штука. Это ведь не джунгли, не горы, не прочая романтика, на которую любой юноша столь падок. Значит, директорствует? Жаль, жаль… Прекрасный зоолог мог ведь получиться!
Сергей не знал, как подступиться к предмету разговора. И когда Вержбицкий все-таки спросил его об этом, решил без затей рассказывать по порядку так, как оно было.
Профессор слушал не перебивая, лишь время от времени вставляя «ага», «ясно», «так» — тем самым давая собеседнику понять, что он внимательно следит за рассказом. Сергей говорил довольно сбивчиво и даже нервно, злясь на себя за несвойственное ему и так некстати обнаружившееся неумение связно изложить последовательность событий. Впрочем, Вержбицкий ни разу не выказал нетерпения. В конце концов Телешов закруглился и провел ладонью по лбу, стирая мелкие бисеринки пота.
— И это на текущий момент, как я понимаю, все? — спросила трубка.
— Пожалуй, да.
Вержбицкий помолчал. Кашлянул, как бы готовясь к ответной речи.
— Э… Сергей… Как вы сказали вас по батюшке?
— Можно просто Сергей.
— Ну отчего же просто… Моему бывшему практиканту нынче, я полагаю, лет эдак сорок пять, и вы с ним, кажется, сокурсниками были…
— Тогда Сергей Михайлович. А лет Авдееву — вы почти угадали — сорок семь. И мне тоже.
— Вот и прекрасно. Вот и прекрасно, Сергей Михайлович.
Телешов не очень понял, что, собственно, было «прекрасно». То, что он все-таки имеет отчество или то, что им с Валерием по сорок семь? Что ж, когда тебе семьдесят или более того, то сорок семь — действительно «прекрасно». Но, скорее всего, Вержбицкий просто тянул время. Видимо, ответ, который он готовился дать, будет не слишком обнадеживающим.
— Так вот, Сергей Михайлович… Я работал практически на всех континентах, исключая, конечно, Антарктиду — мои питомцы и любимцы, как вы понимаете, там не обитают. Змеи — а подозрение в какой-то степени, как я понял, падает именно на них — существа крайне интересные, абсолютно уникальные и очень, очень загадочные. — Он помолчал несколько секунд. — Тем не менее, кое-что, и даже больше, чем просто кое-что нам о них известно. Нам — включая вашего покорного слугу.
Профессор замолчал и прокашлялся.
— Я отвлекусь сейчас от того момента, который в беседе с вами затронул мой бывший практикант, а ныне ваш директор. Иначе говоря, я не стану напоминать вам, что в нашем климате есть шанс встретить — помимо ужей — разве что пару видов не самых опасных гадюк. Опять-таки не на мостовых Петербурга, согласитесь.
— Это я понимаю, Феликс Казимирович, — с оттенком обиды в голосе произнес Сергей.
— Да нет, конечно же, понимаете! Я вовсе не собирался вам об этом напоминать. И, кроме того, насчет «неопасных» гадюк — в нашей с вами области, Сергей Михайлович, смертельные случаи, хоть и крайне редко, но все-таки место имеют. Имеют. Леса, озера, реки… Но чтобы в городе — признаюсь, за всю жизнь не слышал.
— Я, честно говоря, тоже, — согласился Телешов.
— Ну вот видите! — Вержбицкий как будто даже обрадовался. — Можно, положим, принять версию о змее-беглянке — из террариума в зоопарке, из частной коллекции, есть, знаете, любители всякую экзотику дома держать, тем паче что квартиры и средства у немногочисленной части населения подобную, извините, идиотскую роскошь позволяют.
Сергей подумал, что такая версия действительно могла быть правдоподобной.
— Есть и другой вариант. В корабельных трюмах такая живность иногда далеко заезжает. Питер все-таки город портовый, хотя до сих пор Бог миловал, подобных визитеров не было.
— То есть, как? Вот так запросто, на корабле, незамеченная?
— Почему бы и нет? Кто же ее в трюме обнаружит? Она ведь не по палубе ползает. Бывало, и не раз бывало. Остров Гуам австралийские змеи во время Второй мировой буквально оккупировали — вот так же, на военных судах добираясь. Но… Но дальше-то что, уважаемый Сергей Михайлович? Наткнулась, скажем, жертва на такую змею-беглянку, — я, заметьте, не о гадюке, давайте уж предполагать существо более серьезное — змея, защищаясь, человека укусила… И что же?
Он сделал многозначительную паузу.
— Вы следите за моей мыслью?
— Да-да, конечно, — поспешно сказал Сергей.
— Так вот. Во-первых. Нет такой змеи, от укуса которой человек умер бы в считанные секунды. Есть, конечно, рекордсмены типа филиппинской кобры. Известны случаи, когда люди погибали спустя десять-пятнадцать минут после ее укуса. Однако случаи такие редки, и обычно от укуса до смерти проходит все-таки больше времени… Или, скажем, гамадриада, ну да эту-то вы, конечно, знаете?
Телешов смущенно признался, что нет.
— Ну как же, голубчик? Знаменитая королевская кобра. Огромна, молниеносна, агрессивна, при случае нападет и сама. Эта и слона убить в состоянии — если, конечно, о действительно крупной особи речь. Но опять-таки, человека ей жизни лишить — тоже не пара секунд потребуется. Однако гамадриада — это так, беседы ради. И в зоопарке их у нас никогда не держали, а зря, красивейшая бестия, и в домашний террариум такого зверя вряд ли кто-то посадит. Не говоря уже о том, что и свидетели — сколько их там было? Двое? Трое? Так вот, и свидетели такую красавицу уж точно ни с кем другим не перепутали бы.
Вержбицкий снова умолк и, помолчав, добавил:
— Ну, а по поводу разложения тела за считанные часы… Воля ваша, но это уже из области совершенной, запредельной фантастики. К тому же фантастики отнюдь не научной. Вот вам — как на духу — мое в меру просвещенное мнение.
Сергей был готов к такому завершению разговора, но тем не менее приуныл.
— Спасибо, Феликс Казимирович, большое спасибо, — сказал он упавшим голосом.
— За что? — с оттенком иронии спросила трубка.
— Н-ну… Мне важно было услышать мнение ведущего специалиста… И время, которое вы мне посвятили…
— Э, время, — хмыкнул профессор. — Для старика поболтать, да еще с интеллигентным собеседником — удовольствие. Но я не договорил. — Он сделал многозначительную паузу. — Есть один чрезвычайно талантливый человек, из моих же бывших учеников. Однако в отличие от меня, старого реалиста, человек этот не приемлет ортодоксию во всех ее видах и испытывает страстную тягу к самым экзотическим гипотезам. Ламанча, этим все сказано!
Телешов не совсем понял, почему слово «Ламанча» должно было все объяснить.
— Не вполне обычная фамилия. Это фамилия, верно?
Вержбицкий весело и громко рассмеялся.
— Нет, Сергей Михайлович, это не фамилия. Это, как бы вам сказать, позывной, псевдоним, прозвище и, более того, сущность! Вы ведь в школе литературу преподаете, да?
Сергей неслышно вздохнул. Врать он не любил, но не ночным же сторожем ему было представляться.
— Да, — сказал он.
— Ну вот вам и ассоциативная цепочка, начинать которую я бы советовал с Сервантеса.
До Сергея дошло.
— А… — протянул он. — Человек из Ламанчи, всегда готовый пришпорить Росинанта и…
— …И на ветряные мельницы во весь опор! — радостно закончил его мысль профессор.
Сергей молчал, выжидая, чем же все-таки порадует его Вержбицкий.
— Телефоном я, конечно, поделюсь. Ламанча за эту историю ухватится, уверен. Во всяком случае, дорываться до сути, если таковая в вашем деле присутствует, будет как экскаватор. — Вержбицкий рассмеялся собственной шутке. — Скажете, что номер дал вам я. Если Ламанча вообще об этом спросит. Карандаш есть под рукой? Записывайте.
Телешов записал семь цифр прямо на обложке телефонной книги.
— А фамилия, имя, отчество? Ведь не Ламанчей же мне его с ходу называть?
— Почему сразу «его», Сергей Михайлович? — с притворным удивлением спросил Вержбицкий. Ему явно понравилось, что маленькая игра удалась на славу. — Не «его», а «ее»! Что же до прочего, то это все есть, и имя, и фамилия, все как положено. Наговицына — заметьте, не «Но», а «На». Наговицына Алина Витальевна. Доктор Наговицына, кстати. И даже дважды доктор. Герпетолог и токсиколог. Ну да титулы свои она вспоминает, только когда статьи подписывает. Равно как и имя с отчеством. Потому что и для друзей, и для коллег, и даже для оппонентов-супротивников — Ламанча! А этим, как вы уже знаете, все сказано!
Профессор снова хохотнул.
— Понятно. Я все-таки попробую начать без позывных и псевдонимов, — сказал Сергей. — Кстати, Феликс Казимирович, это единственный ее телефон?
— Почему же? Есть и домашний, но дома она практически не бывает, поскольку сутками в лаборатории торчит. Сотовый у нее, правда, тоже есть, но вот номера у меня нет. Мне как-то объяснили, что со стационарного телефона на сотовый звонить для собеседника в копеечку вылетает, так что теперь я все эти сотовые номера выбросил, зачеркнул и уничтожил. А своего, как выражается мой внук, «мобилова» у меня не было, нет и не будет. А у вас?
— У меня тоже.
Вержбицкий обрадовался.
— Ну вот! Я же говорил — сразу почувствовал интеллигентного человека! В общем… Надеюсь, помог чем смог, Сергей Михайлович.
— Спасибо вам огромное, профессор.
— Не за что, дорогой мой. И непременно звоните, если что-то и впрямь по моей части отыщется. А с нее, с Ламанчи, станется — удивить она способна, что есть, то есть.
После разговора с профессором Сергей не спешил снова снимать трубку. Смерть Ромео по-прежнему представлялась ему странной и абсолютно непонятной, но экзотические объяснения в виде чудовищных змей, клубящихся на трупе, так подействовавшие на его воображение, снова стали казаться глупой параноидной выдумкой. Несколько смутило его и то, что речь шла о женщине. Не то, чтобы Телешов не доверял способностям слабого пола на поприще науки, — но женщина, посвятившая жизнь общению с тварями, от мысли о которых у него, Телешова, вся кровь в жилах стыла? Впрочем, подумал он, две докторских степени со счета не так просто сбросить, а уж мотивы выбора профессии — это ее, Наговицыной, личное дело.
В большей степени смущало Сергея то, что ему вообще придется общаться с женщиной. А вот этого он делать катастрофически не умел. Доказательством тому были два его неудачных брака и последние несколько лет едва ли не монашеской жизни. Конечно, с дамой-герпетологом ему все-таки не под венец идти и даже не в ресторан, но… Но лучше было бы, если Ламанчей оказался бы мужик, этакий видавший все виды Индиана Джонс, которому любая рептилия и любая тайна — раз плюнуть.
Однако сказавши А, следовало говорить и Б. Сергей, поглядывая на обложку телефонного справочника, набрал номер, который продиктовал ему профессор Вержбицкий.
Как и предполагал профессор, Наговицына была в лаборатории. Приятный, хотя и несколько озабоченный — занятость чувствовалась — голос, внимание к словам собеседника. Телешов, вопреки логике, надеялся, что ответит ему какая-нибудь грымза, такая же ядовитая, как и те существа, которых она изучала. С грымзами Сергею всегда было проще. Но, опять-таки, не это, совсем не это сейчас было главным.
Сказать, что Алина Витальевна заинтересовалась всем случившимся, значило не сказать ничего. Она буквально загорелась, завалила Сергея градом вопросов, на большинство которых он попросту не мог дать ответа. В конце разговора она попросила, — да нет, просьбой здесь и не пахло, потребовала! — чтобы ей дали возможность присутствовать при осмотре и вскрытии трупа. Телешов объяснил, что от него это никак не зависит, но он постарается узнать. Наговицына взяла с него клятвенное обещание, что, узнав все, что возможно, он тут же перезвонит ей.
Сергей взялся за трубку в третий раз. Время было еще не позднее, и он не особо надеялся застать участкового Костю дома. Однако тот ответил буквально после первого гудка.
— Вот оно как, — протянул он, выслушав Телешова. — А что, я думаю, такое дело совсем не повредило бы. Уж расставить все точки по всем положенным местам. Пресечь, как говорится, в корне. И слухи, и, не дай нам Бог, панику. А то бабушки уже одна другой такого наворачивают…
Костя помолчал, размышляя над тем, какие правильные шаги следует предпринять дальше.
— Я так думаю, Сергей Михалыч, — наконец произнес он. — Позвоню я все-таки нашему майору-убойщику. В конце концов, он и сам велел, если что… Верно?
— Логично, — подтвердил Телешов.
— А уже потом отзвонюсь вам. Вы дома будете?
— Куда ж я денусь, Костя. Звони.
Ждать пришлось недолго, хотя Сергей, сам себе удивляясь, от аппарата не отходил, то и дело поглядывая на часы. Телефон зазвонил буквально минут через пять. Сергей схватил трубку и с ходу выпалил:
— Костя? Ну, что там с этим майором?
Он едва не остолбенел, услышав в трубке нарочито спокойный «жегловский» голос:
— Можно, конечно, и «Костя», как говорится, хоть горшком назовите. Но «Петр Андреевич» лично для меня как-то роднее и знакомее. Касательно того, «что с этим майором», докладываю: упомянутый майор жив, здоров и как всегда при исполнении.
Телешов смутился. Целый день как на гвоздях — и с какой стати? Сам себя на пустом месте и раскрутил.
— Здравствуйте, э… товарищ майор. Вам так удобнее? Или?…
— Лучше «или», Сергей Михайлович.
Мои персональные данные уже знает, подумал Телешов. Что Костя еще ему доложил?
— Так что, не против ваша специалистка в морг приехать?
— Рвется, Петр Андреевич, — Сергей невольно улыбнулся. Наговицына действительно рвалась, и весьма настойчиво.
— Связаться с ней до завтра успеете? Вот и хорошо. Запишите, куда ехать-то… Впрочем, отставить. Ваш участковый тоже там будет. И вас с собой заберет, и за ней по дороге заедет.
— А если не по дороге получаться будет?
— А если не по дороге, Сергей Михайлович, то даст ваш участковый крюка. Сколько нужно, столько и даст.
Они договорились, что после звонка Наговицыной Сергей перезвонит майору. Тот уже и слышать не хотел о том, чтобы начинать обследование трупа без нее. После того, как Телешов записал еще один номер на телефонной книге, майор с ленцой, как бы между прочим, спросил:
— А скажите вы мне, Сергей Михайлович… Какой ваш в этом деле получается интерес?
Сергей несколько оторопел: вопрос был вполне резонным.
— Видите ли… Моя школа, где я литературу… то есть, сейчас не литературу…
— Остановимся на литературе. Прочее будем считать явлением временным.
Черт, подумал Телешов. Участковый успел выложить майору больше деталей, чем Сергею хотелось бы. Он почувствовал раздражение.
— Это неважно, литература или что-то еще… Важно то, что моя школа находится в пяти минутах ходьбы от места происшествия. Моя школа.
Он подчеркнуто произнес «моя» и поймал себя на мысли, что ни словом не обмолвился о собственных патологических страхах.
— Понятно, — просто и без обычной рисовки сказал майор. — В общем, жду вашего звонка.
Сергей чувствовал себя в роли коммутатора в дурацкой игре под названием «испорченный телефон». Интересно, подумал он, а сколько вообще телефонистам платят? Наверное, побольше, чем учителю, не говоря уж о школьном стороже. Но и работа куда как менее приятная. Не почитать, не помечтать…
Мечтать ему явно не приходилось. Он устал считать звонки: сначала — после разговора с майором — Наговицыной, потом майору. Потом, дождавшись звонка Кости, снова Наговицыной, уточняя, когда и где они ее заберут. И снова участковому Косте — с той же самой информацией. Договорились, что Костя подъедет к Телешову в девять утра. Патологоанатом собирался заняться несчастным Ромео в десять, а часа на дорогу им должно было хватить за глаза.
2
Когда Костя подрулил на своей старенькой милицейской «девятке», Телешов уже стоял внизу у подъезда. Он двинулся к машине, но участковый сам открыл дверь и выбрался наружу. Подойдя к Сергею Михайловичу, он пожал ему руку.
— Время есть. Еще и покурить можно. Ученую вашу мы подбираем на углу маршала Блюхера и Пискаревского, верно? Ну, а нам в район Ручьев. Так что все по пути. По Пискаревскому и двинем.
Сергей достал пачку сигарет — нельзя, конечно, но с другой стороны, что в этой жизни можно? — и протянул Косте. Тот отрицательно помотал головой.
— Не… Я с утра уже как бы не с десяток выкурил. А вы давайте. Время еще есть.
Они проехали на Красногвардейскую площадь прямо по проспекту Шаумяна. Движение было плотным, но без пробок. К тому же Костя, пользуясь тем, что машина, хотя и видавшая виды, но все же служебная, а сам он при форме, обгонял и слева, и справа, сигналя тем из водителей, кто еще не успел как следует проснуться. На Среднеохтинском было уже посложнее, однако, хотя движение на встречной полосе стояло едва ли не намертво, в их направлении поток все-таки двигался с умеренной скоростью.
— Ну, Сергей Михалыч, — сказал Костя, — теперь высматривайте, которая тут ваша на газоне будет.
Они подъезжали к пересечению двух проспектов. Вопроса «которая», похоже, не было — на газоне у проезжей части стояла лишь одна женщина в легкой блузке и выгоревших джинсах. Однако Сергей, рассмотрев ее, засомневался, что это и есть Наговицына. Стройная, светловолосая и очень миловидная, она выглядела лет на тридцать с небольшим — а это на дважды доктора наук как-то не тянуло.
Костина «девятка» притормозила у бордюра. Женщина шагнула к машине и, наклонившись к открытому окну, спросила, но без собственно вопросительной интонации, а словно констатируя факт:
— Сергей Михайлович.
Телешов молча кивнул. Потом, опомнившись, открыл дверцу и принялся выбираться из машины:
— Алина Витальевна? Может быть, впереди?
Наговицына уже устраивалась на заднем сиденье.
— Не волнуйтесь, все прекрасно. Я и на крыше могу. — И, поймав улыбку Кости в зеркальце заднего вида, тоже улыбаясь, добавила: — Я не шучу, приходилось. Правда, на других автомобилях и в странах чуточку более экзотических.
У здания, где располагался морг, стоял темно-красный «Фольксваген Пассат». Майор поджидал их, опершись на капот автомобиля. Сергей заметил удивление на лице следователя, когда тот увидел выбравшуюся из «девятки» Наговицыну. Впрочем, он тут же изобразил на лице привычную бесстрастность и шагнул к ней:
— Майор Кремер, отдел по расследованию убийств. Вы?…
— Наговицына. Алина Витальевна.
— В таком случае — Петр Андреевич.
Она пожала ему руку и Телешов снова отметил удивление, отразившееся на лице майора: видимо, рукопожатие было неожиданно крепким.
— Что ж, — сказал Кремер, взглянув на часы, — пора к делу.
Они прошли по длинному коридору и спустились этажом ниже. Морг находился на полуподвальном уровне. Сергей еще при входе в здание испытал неприятное, но вполне естественное в сложившихся обстоятельствах чувство: запах формалина ощущался уже в начале коридора. У самых дверей морга он едва не щипал глаза. Телешову всего раз в жизни доводилось быть в подобном заведении, но с тех пор запах формалина стойко ассоциировался у него с запахом смерти.
Они вошли в само помещение. Патологоанатом, женщина лет сорока с небольшим, ждала их у оцинкованного стола для вскрытия. Симпатичная, мягкая и располагающая внешность патологоанатома никак не вязалась с мрачной обстановкой — женщина, скорее, была похожа на спокойную, терпеливую и ласковую хранительницу домашнего очага. Сергей подумал о Наговицыной. В самом деле, что заставляет милых, обаятельных (и даже красивых, добавил он про себя, имея в виду Ламанчу), созданных для радостей жизни и любви женщин избирать такие странные профессии, где работать приходится с совсем не радостными объектами?
Все накоротке поздоровались и представились. Вера Львовна, патологоанатом, подошла к одной из ячеек глубокого стенного шкафа, где хранились трупы, дожидавшиеся своей очереди на вскрытие. Словно каталожный шкаф в библиотеке, подумал Телешов.
— Если не трудно, подвезите, пожалуйста, стол сюда.
Оцинкованный стол был на колесиках, и передвинуть его к нужной ячейке оказалось делом секунд.
— Кому-нибудь нужны маски? — спросила Вера Львовна. — Они с ароматизатором. Начисто запах не перебивают, но все же…
— А вы сами — без? — поинтересовался майор.
Патологоанатом улыбнулась.
— Меня этот запах уже давно не угнетает. Знаете, как бензин для заправщика.
Трое мужчин переглянулись, но все-таки решили прибегнуть к помощи масок. Вера Львовна прошла к деревянному шкафу и открыла один из ящиков.
— Для меня не надо, — сказала Наговицына и, заметив недоуменные взгляды спутников, добавила: — Мое обоняние такие запахи в восторг тоже не приводят. Но важно почувствовать все нетипичные оттенки, если они есть. — Она надела халат, протянутый ей патологоанатомом.
Кремер со знанием дела кивнул, но так же, как и остальные мужчины, стал неспешно прилаживать маску на лице.
Теперь вся группа стояла вокруг стола для вскрытия, причем Телешов и участковый Костя держались чуть-чуть поодаль. Вера Львовна выдвинула поддон с трупом. Плоскость поддона была буквально на сантиметр выше уровня стола. Патологоанатом щелкнула застежками и тело легло на стол. Все, кроме двух женщин, резко отшатнулись.
Вчера труп вызывал и отвращение, и страх — но все-таки они наблюдали его не в непосредственной близости. Сейчас он был перед ними на расстоянии вытянутой руки. И по лицам всех присутствующих, включая токсиколога и патологоанатома, было ясно: ничего подобного они прежде не видели. Телешов собрал все свои силы, чтобы оставаться там, где стоял. Он видел, что те же чувства испытывает и Костя Гриценко. Майор Кремер, однако, старался держаться невозмутимо, что удавалось ему достаточно неплохо.
— Приступим, пожалуй? — то ли спрашивая, то ли объявляя о начале процедуры, сказала Вера Львовна. Она достала из кармана халата небольшой диктофон.
— Как в «Секретных материалах», — не удержался майор.
— С той разницей, что молодая дама из ФБР свой наверняка получила на работе, а этот, увы, куплен на мои кровные. — Она нажала кнопку записи и, сканируя тело взглядом, начала надиктовывать общее описание.
— Труп мужчины, возраст которого на первый взгляд определить не представляется возможным вследствие состояния трупа. Тело находится в состоянии крайнего разложения. Кости ног, рук, грудной клетки местами обнажены. Значительная часть мышечной массы брюшного пресса, а также часть кишечника и внутренних органов отсутствуют. Внешний вид трупа мог бы указывать на далеко продвинутый процесс гнилостного разложения, однако… — Вера Львовна сделала паузу. — Однако по ряду показаний можно сделать вывод, что, во-первых, процесс гнилостного разложения еще не начался, а, во-вторых, следует предполагать, что смерть наступила вряд ли более пяти-семи дней назад. Весьма возможно, и позже.
Ламанча кивнула, соглашаясь с патологоанатомом. Брови Кремера поползли вверх.
— Простите, мы с вами сейчас видим одно и то же? — с явным удивлением спросил он.
Прежде, чем Вера Львовна успела ответить, за нее это сделала Наговицына.
— Видим мы, безусловно, одно и то же, Петр Андреевич. Но — что тоже безусловно — видим по-разному.
— Так почему… — не унимался майор.
— Хотя бы потому, — вмешалась патологоанатом, — что ногти на руках целы и держатся достаточно крепко. — Она слегка подергала ногти на левой руке Ромео. — То же можно сказать о волосах. А, как известно, эпидермис полностью отслаивается уже через пять-семь дней. Вместе с ногтями и волосяным покровом.
— Но обратите внимание на правую руку, — сказала Наговицына, — да и вообще на правую сторону. Здесь процесс расслоения тканей зашел гораздо дальше.
Это было правдой. На левой половине тела кое-где даже сохранились островки потемневшей кожи, в то время как вся правая сторона и область живота представляли собой обнаженную распадающуюся на отдельные куски и даже волокна мышечную ткань. Кисть правой руки с поблескивающим кольцом на пальце держалась на одном сухожилии.
— Не понимаю! — Кремер резко помотал головой. — Не понимаю! Его что же, до половины закапывали, что ли? Правым боком в землю, а левым вверх, к звездам?
Вера Львовна посмотрела на диктофон, но решила его не выключать.
— Не думаю, что его вообще кто-то куда-то закапывал, Петр Андреевич. Запах, безусловно, очень неприятен, но он мало напоминает типичный запах гниения.
— А мышечная ткань выглядит так, — добавила Ламанча, — словно ее… как бы это сказать… выварили.
Патологоанатом задумчиво кивнула.
— Или… — Наговицына на секунду задумалась и вдруг резко произнесла: — Или переварили.
— Пе-ре-ва-ри-ли? — Майор растерял уже все остатки своей прежней «жегловской» невозмутимости. — В смысле как пищу ?
Ламанча повернулась к следователю и в упор посмотрела на него. Потом медленно и серьезно кивнула.
— Да.
Сергей сорвался с места и направился к дверям. Всех его сил хватило лишь на то, чтобы бросить на ходу: «Я покурить». Частью сознания он услышал жалобный голос участкового Кости: «Я тоже» и буквально выбежал в коридор.
Они отошли от здания на добрых полсотни метров. Только тогда Телешов, увидев, что на лице участкового по-прежнему маска, догадался сорвать свою. Костя мгновенно последовал его примеру. Они жадно втянули в себя пропитанный выхлопными газами воздух улицы. Сергей вспомнил о сигаретах, вытащил из пачки сразу две, зная, что на сей раз участковый не откажется, и они закурили, глубоко, до одури затягиваясь.
— Не соврали, выходит? — ошарашено спросил Костя.
— Кто? — не понял Телешов.
— Да эти алканавты наши… Гамаш и Краюхин…
Сергей помолчал. Потом с внезапной резкостью, удивившей его самого, сказал:
— И какие же извивы логики, товарищ участковый, вас к такому выводу привели?
Костя удивленно-обиженно воззрился на Телешова.
— Да вы что, Сергей Михалыч? Сами же слышали, что довольно свежий… — Он поморщился. Произносить слово «труп» ему явно не хотелось. — Довольно свежий покойник получается, хоть и выглядит как из ужастика. Вполне может быть Ромео.
Сергей прикурил вторую сигарету от первой и взял себя в руки. Честняга участковый, конечно, был ни при чем. В Телешове бушевал сейчас собственный, глубинный, ничем не сдерживаемый страх. Страх того, что все действительно было так, как рассказали Гамаш с Краюхиным.
— Вполне может быть Ромео, — неохотно согласился он. — Об остальном же нам, я думаю, расскажут ученые дамы и товарищ следователь.
— А вы туда… Ну, то есть, обратно, в морг, уже не пойдете?
— Нет уж, Костя, уволь. — Сергей прикуривал третью сигарету. — Я лучше здесь погуляю. Подышу.
Участковый кивнул и начал прилаживать маску с ароматизатором прямо на улице.
— Понятно. А мне, сами понимаете, неудобно… И товарищу майору понадобиться что-то может…
Костя медленно и без особой охоты побрел обратно к зданию.
Телешов как заведенный ходил туда и обратно: до угла улицы и снова к дверям здания, где размещался морг. В пачке «Явы», начатой всего пару часов назад, оставалось несколько сигарет. Все это дурной сон, думал он, и все это правда. Правда и то, что это был Ромео, и то, что погиб он, столкнувшись с какими-то неизвестными и невиданными прежде гадами, которых ни в его, Сергея, городе, ни тем более возле его дома и его школы никогда раньше не было и быть не могло. Откуда взялась эта смертоносная мразь, как все произошло, чего ждать впереди? Он мог лишь задавать себе эти вопросы по кругу — ответов на них все равно не было. Его мысли были прерваны появлением участкового.
— Сергей Михалыч… — Костя озабоченно всматривался в лицо Телешова. — Вы как?
— Нормально, — соврал Сергей: состояние его было очень далеко от нормального.
— Это хорошо, — кивнул Костя. — Там Петр Андреич, товарищ майор, хотел бы вас видеть. Если вы можете, конечно…
— Могу.
Маску Телешов надевал уже в коридоре, на ходу. Войдя в помещение для вскрытия, он увидел, что майор Кремер о чем-то негромко беседует с патологоанатомом, а Ламанча-Наговицына, надев резиновые перчатки и склонившись над трупом, неторопливо делает срезы тканей.
— А, Сергей Михайлович, — произнес майор, поворачиваясь к нему. — Тут еще одно дело… Надо бы подписать протокол об опознании.
— Мне? Почему мне? — опешил Телешов.
— Я вчера заходил к Ломакиной… Жене Ромео, то есть, — включился в разговор участковый Костя. — Она наотрез отказалась участвовать в опознании. Официально она в своем праве: они, как-никак, в разводе, так что человек он ей чужой.
Помолчав, он добавил:
— Да и… Бабушек, наверное, уже наслушалась, представила, какую картину увидит.
— Так что остается вам, — сказал майор. — И старлею. Вы все-таки оба его знали.
— Его наши бомжи с выпивохами знали еще лучше.
— Ну, организовывать экскурсию для бомжей и сочувствующих им товарищей с посещением судебно-медицинского учреждения я, пожалуй, не буду, — не без сарказма проговорил майор Кремер. — Давайте уж наличными силами.
Протокол опознания — и это понимал даже Сергей — получился не слишком убедительным. «По косвенным данным», «учитывая состояние тела» и так далее. Да и кто же мог в такой ситуации гарантированно утверждать, что черное и страшное, лишь очертаниями напоминавшее человека тело действительно принадлежало когда-то Ромео — Валентину Юрьевичу Ломакину, одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения (как зачитал участковый из своей записной книжки)? Телешов и Костя поставили свои подписи, которые ниже заверил майор. По крайней мере, подумал Сергей, не похоронят под безымянной табличкой. Хотя и мраморное надгробие вряд ли поставят…
Наговицына закончила возиться с трупом и сейчас аккуратно складывала взятые образцы тканей в баночки. Вера Львовна протянула ей небольшую металлическую коробку, поблескивавшую никелированной поверхностью.
— Я непременно все верну, — сказала Ламанча.
— Нет необходимости, — ответила патологоанатом. — С банками-коробками, в отличие от многого остального, дефицита пока нет.
— Ну что ж, — Кремер посмотрел на всех по очереди. — На сегодня, я думаю, большего мы не добьемся.
— Да, Петр Андреевич, — откликнулась патологоанатом. — С окончательным заключением я хотела бы подождать. Пока Алина Витальевна не закончит со своими анализами.
— Что будет сделано когда? — майор повернулся к Алине.
— Что будет сделано сегодня, — без колебаний ответила Наговицына.
Они попрощались с Верой Львовной и вышли из здания. Ламанча несла ящичек с образцами.
— Алина Витальевна, вы домой или?… — спросил участковый Костя.
— Нет, мне бы лучше сразу в лабораторию.
— В какую сторону?
— На Петроградскую.
— Я отвезу — вмешался майор Кремер. — Подбросишь Сергея Михалыча, старлей.
Телешов совершенно неожиданно для себя вдруг произнес:
— Я бы тоже хотел в лабораторию. Чтобы если что-то узнать, то сразу. — Он внезапно смутился, поймав на себе испытующий взгляд майора. — Если, конечно, Алина Витальевна не против.
— Пожалуйста, вы мне абсолютно не помешаете — Наговицына ответила спокойно и даже мягко. Почему-то именно ее тон вдруг обрадовал Сергея.
— Прекрасно, — Кремер пожал плечами. — Тогда по коням.
3
Алина ехала впереди, рядом с майором. Телешов, устроившись на заднем сиденье так, чтобы можно было видеть Наговицыну, время от времени украдкой поглядывал на нее. Сейчас, вблизи, стало очевидно, что Ламанче больше, чем тридцать с небольшим — может быть, даже и все сорок. Но все равно выглядела она очень привлекательно. Светло-русые волосы, свободно ложащиеся на плечи, прямой нос, большие голубые глаза. «От мужиков, конечно, отбоя нет», — мрачно подумал Сергей. И сам себе удивился: его-то это каким боком касалось? Красавица, грымза — лишь бы выяснила, что к чему в этой истории…
Ехать становилось все сложнее. Они то там, то сям застревали в пробках. «Пассат» был ничем не лучше прочих автомобилей на дороге, — не милицейская все же машина — а майорская форма на водителе не слишком пугала остальных участников движения. Попав в очередную пробку, Кремер чертыхнулся.
— Алина Витальевна, суньте, пожалуйста руку под сиденье. Мне мигалка нужна.
Наговицына достала из-под сиденья небольшую мигалку. Майор вставил провод питания в прикуриватель, выставил левую руку с мигалкой из окна и пришлепнул ее магнитное основание к крыше «Пассата». Ламанча вдруг звонко рассмеялась. Кремер с Сергеем недоуменно воззрились на нее.
— Простите ради Бога, — продолжая улыбаться, сказала Наговицына. — Просто как в американских полицейских киношках. Она еще и завывать будет?
Майор хмыкнул:
— Завывать будет сирена. Наши умельцы поставили. А мигалка оттуда и есть. Из той самой Заокеании.
— Это вам по работе положено? — поинтересовался Сергей.
— Положено, не положено… — отмахнулся Кремер. — Если не положено, но надобно, то будем считать, положено.
Он включил сирену, и «Пассат» медленно, а потом все быстрее стал пробираться через мешанину машин.
На Петроградской движение стало посвободнее. Алина несколько раз взглянула на майора, но тот не реагировал. Наконец, она не выдержала:
— А здесь сирена с мигалкой для какой надобности?
— А для солидности. В собственных глазах весу придает. Пущай рядовой гражданин почувствует, какие люди на данной иномарке следуют.
С «солидностью» Кремер явно перебрал. Довольно потертый «Пассат» не тянул на ту иномарку, вслед которой оборачиваются и водители, и пешеходы.
— Президентский, то есть, автомобиль, — согласилась Ламанча. — Кортежа, правда, не хватает.
— А кортеж нам и… кгм… даром не нужен, — весело откликнулся майор. — Теперь, кажется, направо?
— Да.
Они подъехали к арке между домами и въехали во двор. Выйдя из машины, все трое подошли к дверям подъезда, на котором висело несколько добротно сработанных вывесок разных фирм, включая пару обязательных турагентств. Кремер прошелся взглядом по вывескам.
— А ваша где же?
— Нет нашей. И не надо. Зачем внимание привлекать? Токсикология все-таки, яды в лаборатории.
Майор одобрительно крякнул.
— Перебдеть никогда не вредит. Враг не дремлет.
Они поднялись на последний, четвертый этаж. Здесь лестница была перекрыта довольно мощной решеткой. Наговицына полезла за ключами и открыла все три замка.
— А доступ к работе с опасными материалами у вас есть? — Ламанча неожиданно повернулась к спутникам.
Телешов оторопел, но Кремер молниеносно среагировал на шутку.
— Органы, Алина Витальевна, — строго сказал он. — А товарищ со мной.
— Тогда вперед.
Алина закрыла за ними решетку, и все трое поднялись на еще один пролет. Наговицына снова принялась щелкать замками. Дверь открылась и, минуя нечто вроде прихожей, они оказались в лаборатории.
Сергей осмотрелся. Вполне обычное помещение, ничем от других лабораторий не отличающееся. Стеклянные шкафы, колбы, реторты, спиртовки, хромированные столики, высокие стулья. Для удобства — пара кресел, диван. На журнальном столике у дивана стоял электрочайник и переносная «Айва» довольно внушительных размеров.
Майор одобрительно покивал.
— Хорошо устроились. «Мы славно поработали и славно отдохнем». — Он подошел к столику с «Айвой» и принялся рассматривать компакт-диски на висевшей над столиком полке.
— Н-да… — протянул он. — «Лед Зеппелин»… «Дайр Стрейтс»… Не под меня фонотека подбиралась.
— Проницательное замечание, Петр Андреевич, — спокойно заметила Наговицына. — Может показаться странным, но подбирала я ее все-таки под себя.
— Понятно и не смертельно, — сказал Кремер. — Да и что ж я, дома или в машине «Любэ» послушать не могу? Так что, будем считать, все в порядке.
Алина, жестом пригласив мужчин располагаться, стала надевать белый халат. Металлическую коробку с образцами, взятыми из морга, она поставила на хромированный столик.
— Рад бы поприсутствовать, — вздохнул майор, — но двигаться все-таки надо. Работы невпроворот, а ведь еще и бумажки, черт бы их драл, заполнять требуется.
Он помолчал, обводя взглядом помещение.
— И когда же — примерно хотя бы, навскидку — можно каких-то результатов ожидать?
— Думаю, к вечеру. Или чуть раньше. Но предупреждаю заранее: результаты будут довольно общего характера. Вряд ли хватит, чтобы тут же дело закрыть.
— Боюсь, что дело это при любых результатах закрывать будет рановато, — хмуро заметил Кремер. — Труп с пулевым ранением в нашей с вами ситуации порадовал бы меня куда как больше.
Такой возможный повод для радости не показался Телешову странным. Действительно, это была бы единичная трагедия, а смерть Ромео в их истории может стать не последней. Далеко не последней — он почему-то был в этом уверен.
Майор удалился, еще раз попросив держать его в курсе. Алина спустилась на пролет, чтобы закрыть за ним решетку и вернулась обратно.
— Ну, Сергей Михайлович, чаю, кофе?
— А вы?
— Кофе я бы выпила. И покрепче. Работы на сегодня хватит.
Она набрала воды в электрочайник, включила его и достала из шкафчика чашки, ложечки, банку с кофе и сахар.
— Кофе, не обессудьте, растворимый. От чашечки настоящего эспрессо я никогда не отказывалась, но сейчас главное — впрыснуть немножко кофеина в организм.
— Растворимый — это прекрасно, — поспешно сказал Сергей. — Растворимый — чем же не кофе?
— Ну вот и славно.
Чайник вскоре закипел. Они сидели, помешивая ложками горячий напиток, и молчали. Наговицына первой нарушила тишину.
— Сергей Михайлович, я все-таки еще раз хотела бы понять: почему для вас все это так важно?
Телешов смутился.
— Я ведь говорил, Алина Витальевна… Школа — моя школа — буквально в пяти минутах от того места, где все произошло. Если это и впрямь то, о чем мы думаем…
— Я пока предпочитаю ничего не думать, — перебила его Наговицына.
— И даже не предполагать?
— Предположения есть. Не слишком, впрочем, реалистичные. Но не будем пока о них. Вы все-таки не вполне ответили на мой вопрос. Ведь о результатах — если мы каких-то результатов добьемся — я могла бы вам сообщить и по телефону.
Сергей помолчал, прежде чем решился ответить.
— Штука в том, что… Не знаю почему, но я чувствую во всей этой истории какую-то необычную и страшную подоплеку… — Он снова помолчал и неожиданно для себя сердито выпалил: — Ну а уж если хотите проще, то вот вам проще: меня все это пугает. Лично меня. Я, знаете ли, там и живу, и работаю. Не думаю, что смогу сидеть сейчас дома или бродить по улицам, идти в магазин за продуктами или просто с кем-то болтать…
Алина кивнула.
— Понятно. Развивать мысль не надо. Простите, что задала этот не очень тактичный вопрос.
Они допили кофе. Алина встала и пошла к коробке с перчатками, потом повернулась к Телешову.
— Вы как предпочитаете? Перебрасываться время от времени фразой-другой? Сидеть молча? Слушать музыку?
Сергей пожал плечами.
— Я в гостях.
— Тем более выбор за гостем.
— А как вы обычно работаете, когда гостей нет?
Наговицына рассмеялась.
— Придется показать. Вы как к року относитесь?
— Если не на всю катушку, — осторожно произнес Телешов.
— Понятно. Поставим что-нибудь помягче.
Музыка действительно оказалась достаточно приятной. Алина принялась за работу, расставляя приборы и бюретки для титрования, зажигая спиртовки, балансируя аналитические весы. Ритмичные мелодии с диска сменялись медленными балладами, и Сергей, плохо и мало спавший накануне, уютно расслабился в кресле. Одновременно он с удовольствием наблюдал за Наговицыной. Работала она красиво, не делая никаких лишних движений — казалось, ее действия до деталей были расписаны по какому-то сценарию, где учтено было все: каждый жест, каждый шаг, каждый взгляд. Телешов хотел заставить себя думать, что именно это доставляет ему удовольствие смотреть на Алину. Однако обмануть себя не очень-то получалось. Да, работала она красиво — но куда же было деться от того простого факта, что красива была и она сама… А красивая женщина — всегда проблема. Любая женщина — проблема, подумал Сергей. Но красивая — в особенности. Так лучше грымза? Нет, лучше не грымза. Лучше вот так, хоть часик-другой: сидеть, молчать и смотреть на эту изящную, красивую и артистично двигавшуюся женщину.
«Айва» умолкла — компакт-диск закончился. Наговицына повернулась к Сергею.
— Ну как? Не добила еще музыка?
— Что вы, — Сергей выпрямился в кресле. — Прекрасная музыка.
— Тогда поставлю еще что-нибудь в этом же роде. Работа по-хорошему только начинается.
Она подошла к полке с дисками, прошлась взглядом по надписям на корешках, выбрала один.
— Вы ведь курите, верно?
Телешов кивнул.
— В самой лаборатории, к сожалению, нельзя, но на лестничной клетке — пожалуйста.
— Спасибо, но пока не буду. Не тянет. — Он едва удержался, чтобы не сказать «да и врачи не разрешают». Эта информация ей совершенно ни к чему.
Время шло. Музыка играла, Наговицына работала, но что-то в ней изменилось. Движения стали более медленными, она по нескольку раз подходила к микроскопу, словно перепроверяя себя, снова и снова проделывала, казалось, один и тот же опыт. Лицо ее сейчас выражало озабоченность. Сергею очень хотелось спросить, в чем все-таки дело, но он не хотел вмешиваться в ход ее мыслей или действий.
Очередной диск закончился, но Алина Витальевна никак не среагировала на это, не отрывая взгляда от бюретки для титрования. Потом она подошла к аналитическим весам, на которых взвешивала то, что оставалось от выпаривания каких-то одной ей известных растворов, долго и задумчиво смотрела на подсвеченную шкалу. Встала, вернулась к своему блокноту и стала медленно листать страницу за страницей. Потом прошла к креслу и молча села с отсутствующим, устремленным куда-то вдаль взглядом. Молчал и Сергей.
— Состав яда у змей разных пород отличается в зависимости от того, каков способ охоты и нападения этих змей, — негромко проговорила Наговицына.
Телешов почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Он знал, что рано или поздно речь зайдет именно об этом — о змеях, но в глубине души все-таки надеялся, что причиной смерти Ромео окажется что-то другое.
— В принципе в любом змеином яде есть все три основных компонента, — она говорила задумчиво, как бы для себя, и потому все, что она говорила, не напоминало лекцию, несмотря на то, что все эти вещи ей были прекрасно известны, а, значит, предназначалась информация для Телешова. — Все три. Нейротоксины, гемотоксины и миотоксины. — Она выдержала паузу. — Вам знакомы эти термины?
Он молча помотал головой.
— Нейротоксины поражают кору головного мозга и центральную нервную систему.
— Гемотоксины, очевидно, кровь?
— Совершенно верно. Разрушение внутренних органов через яд в крови. Образование тромбов. И, наконец, миотоксины — яды, разрушающие мышцы жертвы. Все три составляющие в яде любой змеи — ядовитой змеи, естественно — присутствуют. — Алина снова помолчала, задумчиво глядя вдаль. — Но в очень, очень разных пропорциях.
Она повернулась к Сергею.
— Яд кобры, скажем, в основном нейротоксичен. Угнетается кора головного мозга, центральная нервная система, наступает сонливость, сбои дыхания и… смерть. Печально известная картина. Яд гадюк — здесь главный компонент гемотоксин. Разрушаются кровяные тельца, появляется внутреннее кровотечение и так далее. Но есть еще и так называемые ямкоголовые змеи. Пик эволюции всей этой ползучей братии. Они вам знакомы хотя бы понаслышке — гремучие змеи. Наука считает, что кроталотоксин — я имею в виду яд гремучников — содержит в основном гемотоксины. Это называется классической собачьей чушью.
Последние слова Алина произнесла с неприкрытой издевкой, а ее грозно сдвинутые брови заставили Телешова вспомнить прозвище, которым наделили ее коллеги.
— Классической собачьей чушью, потому что уж с кем другим, а с гремучими змеями я очень близко знакома. Я с ними на «ты». На короткой ноге. — Она, слегка нагнувшись, похлопала себя по левой голени. — Эта метафора однажды едва не стала обыденным и неприятным фактом.
Сергей похолодел и едва сдержался, чтобы не отвести глаза.
— Гремучники — это ползучий бар, — продолжала Ламанча. — А в баре этом все, что душе угодно, коктейли на любой вкус. Более сотни составляющих. И все три основных — в обязательном порядке. Нейротоксины, которых хватает на то, чтобы обездвижить и убить довольно крупное существо. А гемотоксины и миотоксины настолько сильны, что разрушают внутренние органы и мышечную ткань жертвы в считанные часы.
Наговицына прищурилась.
— Знаете, как они нападают?
Телешов не знал, но был уверен, что с удовольствием остался бы при своем неведении.
— Резкий, буквально молниеносный бросок. Пасть, раскрытая на сто восемьдесят градусов. Это вообще не укус. Она не кусает — она втыкает, вонзает зубы в жертву. Как отравленный стилет. Потом отдергивает голову и… — Ламанча плавным жестом указала на пол — …устраивается неподалеку. В нескольких шагах.
— Зачем? — вырвалось у Сергея.
— Ждать. Пока идет процесс переваривания пищи.
— Какой пищи? — Телешов подумал, что Алина оговорилась. — Ведь жертва лежит в стороне!
— Верно. Лежит в стороне. А введенные в тело жертвы яды уже начинают переваривать ее шкуру, мышцы, внутренние органы. Все остальное будет происходить, конечно, в желудке — но начало положено. И даже относительно крупное животное — кролика, щенка койота и тому подобное — заглатывать и переваривать в желудке будет уже гораздо проще.
— Но ведь не человека же! — Сергей даже подскочил на кресле.
— Конечно, нет. Толщины эти змеюки внушительной, и способны проглотить жертву в два-три раза толще себя. Но человека, волка, взрослого койота — нет. Однако не задумываясь нападут на кого и на что угодно. Хотя нынешняя политкорректная наука пытается делать ангелов и из них. Знаете эту слащаво-идиотскую тенденцию? С акулами, например: «Ах, бедная белая акула… Ее оболгали! Она человека не трогает, она его путает. С большой рыбой, с дельфином, с тюленем, с оленем…» Черта с два она его путает! Путать пищу — с пищей? Какая ей разница, кого и что жрать? Она питается мясом — и, как ни странно, человек из этого материала и сделан.
— А гремучник? Вы же сказали, проглотить человека он и надеяться не может…
— С гремучником все на автопилоте. Термолокаторы, причем невероятно совершенные, отмечают разницу до долей градуса. Есть что-то теплое, это теплое движется. А продолжение — известно. Атаковал. Отполз. Полежал, подождал. Подполз. Ощупал. Крупновата жертва? Ошибка вышла. Пополз дальше. У вас сигареты есть?
Телешов застыл с открытым ртом. Переход был очень уж неожиданным.
— Но здесь же…
— Мы на площадке.
Они вышли, прикрыв за собой дверь лаборатории. Алина спустилась к решетке, посмотрела вниз. Людей на лестнице не было. Она вернулась, взяла протянутую Сергеем сигарету, закурила.
— Такие дела. Если бы не пара-тройка «но», я бы ставила на старого знакомого с трещоткой.
— То есть, на гремучника. А что это за «но»?
Наговицына сделала глубокую затяжку.
— Во-первых, слишком велика пропорция миотоксинов. Тех самых, для переваривания. Во-вторых, сами энзимы — проще говоря, составляющие ядов — очень сильны и эффективны. Я работала с ядами разных гремучих змей. В подметки не годятся этому. Но есть еще и серьезнейшее «в-третьих»…
Господи, это еще не все, подумал Сергей. Алина бросила окурок на пол и с силой раздавила его ногой. В иных обстоятельствах Телешов удивился бы, — это не вязалось с аккуратностью Наговицыной — но сейчас ее жест был понятен. Они вернулись в лабораторию, но садиться не стали, а остановились в центре помещения.
— А в-третьих, Сергей Михайлович, у нас вот что. Судя по тому, что говорили свидетели, ваш знакомый погиб позавчера вечером. Так?
Сергей кивнул.
— За такое время яды в теле жертвы в значительной степени разрушаются. Токсичность ядовитых энзимов в тканях падает процентов на тридцать в сутки. За почти двое суток упадет уж точно наполовину. И упала, я в этом уверена. Но…
Алина снова повернулась к окну, словно высматривая что-то за ним.
— Но концентрация энзимов и сейчас намного превосходит ту, что отмечалась бы при свежем укусе гремучника. Значит, изначально яд этот по токсичности, по силе воздействия на порядки превосходил известные нам.
Наговицына повернулась к Сергею. Взгляд ее голубых глаз был спокойным, но каким-то отрешенным.
— Отсюда следуют два вывода. Вывод первый: человек все-таки погиб в результате воздействия кроталотоксина, то есть, яда гремучей змеи; никакие другие яды с полученными результатами вообще не стыкуются. Вывод второй: таких змей в природе — я имею в виду, в природе вообще — не существует и существовать не может. — Она грустно усмехнулась: — Следствию, я думаю, эти выводы очень помогут.
Помогут или нет, подумал Телешов, но майор об этом должен знать — и чем раньше, тем лучше. Алина, опережая его мысли, подошла к телефону. Разговор с управлением оказался коротким.
— Все как и положено. «На задании».
Она достала из кармана мобильник и вынула визитку, которую майор вручил ей перед уходом. Набрала номер. И мрачно повторила вслед за механическим голосом провайдерской службы:
— «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сигнала».