POV Астрид

Час назад мне казалось, будто у нас с Джеем и впрямь нет ничего общего, между нами гигантская непролазная пропасть, за которую невозможно шагнуть, исходя из одного желания стать чуточку ближе. А сейчас, когда все краски потеряли значимость, когда глаза застилает физически ощутимая пелена серости, я как будто поняла его по-настоящему, обогнула овраг и смело прошествовала вдоль хлипкого деревянного мостика на другой берег, названный беспросветной тоской.

Откуда во мне такое количество пессимизма? Кажется, все дело в последнем поцелуе.

Я не знаю, что там произошло снаружи. Было ли это чьей-то неуместной шуткой, или плодом моего отлично работающего воображения, или же пугающим предупреждением? Теперь уже неважно, потому что в любом случае оно все разрушило. Я видела, сколь сильно разозлился Майнер, чувствовала сквозь крепкие объятия его ярость, а затем была представлена испуганным серо-голубым глазам. Определенно, то, что услышал он от начальника охраны, сурового мужчины лет сорока с военной выправкой и подчиняющим басовитым голосом, заставило его изменить планы и вернуть меня домой.

Дорога до родительского очага прошла в удушающем молчании, сопровождаемом отчаянным скрипом зубов — Джей был в бешенстве, и я вряд ли могла его за это винить, поэтому молча сносила зашкаливающую стрелку спидометра, крепко сжимающие руль кулаки и обвиняющие взгляды, преисполненные концентрированным осуждением.

— Обстоятельства, — отрывисто бросил парень, легко выводя автомобиль из заноса на очередном повороте. — У меня нет выбора, лишь необходимость. Я должен уехать.

Я попыталась изобразить на лице понимание и титаническим усилием воли зарыла поглубже в душе подкатывающие к горлу рыдания. Что-то внутри подсказывало: это наша последняя встреча, и единственное, что я могу сделать, так это сохранить достоинство и не сесть в унизительную лужу неуместных упреков и просьб.

— На заднем сиденье пакет, возьми его, пожалуйста.

Извернувшись под натиском ремня безопасности, я неловко перекинулась через кресло и выполнила просьбу Майнера. В руках у меня оказался тот самый непрозрачный сверток из отдела нижнего белья.

— Джей, — не зная наперед, что собираюсь сказать, я непроизвольно покраснела и одним глазком заглянула внутрь, — не стоило тратиться.

Он хмыкнул, на мгновение опуская веки, и заговорил уже совершенно другим тоном.

— Позволь решать это мне. Пусть сия безделица послужит гарантом моего возвращения.

Я пропустила несколько отчаянных толчков сердца, когда теплая ладонь мягко вплелась в волосы, спустилась к шее, ласкающими движениями огибая гиперчувствительный участочек кожи за ушком, и замерла на ключице. Одновременно с тем шикарный Кадиллак остановился у обочины, не доезжая до нашей подъездной аллеи каких-то сто метров.

— Я хочу увидеть тебя в нем, — доверительно сообщил парень, взглядом указывая на судорожно зажатый во вспотевших руках пакет, — когда-нибудь. А сейчас, — предостерегающе протянул он, попеременно избавляясь сначала от моей спасительной ленты, затем от своей, — иди ко мне.

Может, в последней фразе я расслышала невысказанный намек, вроде: 'Забудь о правилах приличия', или нечто похожее, хотя вероятнее всего по привычке забыла включить мозговую активность, потому что через две секунды моя пятая точка, она же искательница сомнительных приключений, очутилась на коленях у Джея.

Правы были конструкторы небезызвестной Дженерал Моторс, когда проектировали салон автомобиля, — даже с моей отсутствующей грацией непростое действие вышло в итоге чуть ли не привлекательным. А лучшей наградой мне послужил нежный, уверенный и очень сдержанный поцелуй, заставивший вновь вспомнить о том, что это наша последняя встреча. Не в силах спорить с собственным внутренним голосом, я крепче впилась пальцами в бугристые предплечья и робко провела кончиком языка по горячим губам, методично добираясь до клыков. Они ведь должны быть, так?

Майнер выдохнул щекочущий смешок, теснее прижимая меня к своей груди, и слегка зажал зубами тоненькую кожицу на верхней губе.

Очень неправильно истолковав его желания, я с тихим стоном разочарования оторвалась от опьяняющего занятия и после недолгих колебаний подставила шею.

— То, что ты догадалась о том, кто я, еще не значит, будто ты все обо мне знаешь, — хриплым низким голосом заявил он, доводя меня до безумия короткими чувственными поцелуями. Я даже не поняла, что секунду назад он подтвердил мои догадки категоричным согласием, полностью отдаваясь магии изучающих прикосновений и сбившегося дыхания. — Никогда и никому не позволяй причинять себе боль, особенно ради интереса. Тебе пора, Астрид.

— Да, я знаю, — уверила я, забираясь пальчиками под лацканы его пиджака, — всего одну минуту.

— Не искушай меня, — опасно сверкнули глаза цвета ледяных вод Антарктики, столь выразительно контрастирующие с обжигающими поглаживаниями на моей спине. — Тебе нужно идти, я позвоню вечером.

— Разумеется, позвонишь, — словно в бреду повторила я, жадно отыскивая влажные губы в кромешной темноте, затмившей собой сознание. — И мы поговорим. Потом.

Джей глухо зарычал, поддаваясь моим лишенным опыта ласкам, и позволил мне довольствоваться лаврами умелой обольстительницы, правда, совсем недолго. Стоило стянуть с него галстук и решительно приступить к мелким пуговицам на рубашке, как на запястьях сомкнулись поразительно жесткие пальцы.

— Ты жадина, сладкая, — звонко расхохотался парень, сглаживая тем самым отразившийся во взгляде упрек. — Хочешь всего и сразу. А как же родство душ, проверка отношений на прочность, доверие, истинность чувств? О, я знаю, можешь не отвечать. Все дело в моей исключительной сексуальности.

Я застыла с неприлично раскрытым ртом, пытаясь угадать по интонациям, он серьезно вообще? Нет, последнее заявление, конечно, не лишено львиной доли правдивости, но вот так огорошить человека выпячиванием самовлюбленности…

— Да, ты великолепен, — с хитрой улыбкой на устах согласилась я. — И я согласна лелеять твою эгоцентричную натуру до наступления темноты, если пообещаешь одну мелочь.

— Какую? — настороженно спросил Майнер, наконец отпуская мои руки.

— Расскажи мне о вас, — с намеком выделила я последнее слово. — На это у тебя будет две недели телефонной болтовни. И я обещаю, что ничего не стану уточнять.

— А тебя не пугает это самое 'вас'? — неодобрительно фыркнул он, в который раз уходя от необходимости давать мне хоть призрачную, но надежду на ответ.

— Пугало бы, если бы я имела хоть отдаленное представление о том, кто же они, или вы, такие, — без всяких раздумий ляпнула я, чуть было не запутавшись в скверной формулировке. — И я боялась тебя первые два дня, до того, как увидела лицо. Есть в твоих глазах что-то успокаивающее, вселяющее веру и надежность, а все потому что они красивые. Да-да, не спорь! Значит, и душа у тебя прекрасная.

Не удержавшись, я наклонилась ближе к любимому лицу и поочередно поцеловала сначала одно лавандовое веко с веером густых, черных и туго закрученных ресниц, больше подходящих отчаянной кокетке, а затем и второе. Очертила кончиками пальцев соболиные брови, избавляя их от тоненьких хмурых сгибов, с умилением поправила хаотично вьющиеся на висках прядки и безрассудно прижалась носом к гладко выбритой щеке. Будь у меня подобная внешность, пришлось бы горевать всю жизнь в одиночестве, потому что второго такого идеала на нашей планете попросту не существует.

— Я люблю тебя, — поддавшись моменту, прошептала я и тут же припомнила его смехотворное: 'Спасибо', прозвучавшее с такой искренностью и самоотдачей, что на глазах проступили сентиментальные слезы.

Джей сделал вид, что не расслышал, но по тому, как дрогнули длинные пальцы, прижимающие мои ладони к абсолютно безмолвной из-за небьющегося сердца груди, я поняла насколько ему приятно.

Наверное, мне никогда не удастся забыть горечь оставленного им поцелуя. Соленый на вкус, он больше походил на отчаянные действия заблудшего путника, пытающегося пробиться сквозь непролазную вековую чащу.

— Будь осторожна, Астрид, — на прощание попросил парень, помогая мне выбраться из машины, после чего протянул врученный ранее подарок, резко захлопнул дверцу и сдал назад, дабы избавиться от необходимости произносить еще что-то.

Я же понуро поплелась к дому, до боли сжимая двумя пальцами переносицу.

— Цветочек, давай немного посекретничаем, — вырвал меня из воспоминаний родной голос папы, решившего проведать свою непутевую дочь-лгунишку.

Якобы сладко потянувшись, я села на кровати, подложила под спину несколько подушек и незаметно спихнула ногой заветный сверток с комплектом нижнего белья на пол.

— Вся во внимании, — самоотверженно провозгласила я, не сводя честного взгляда с обеспокоенного лица старшего Уоррена.

— Тема та же, родная, мальчик, с которым ты встречаешься.

Так, Астрид, спокойно, не нужно ржать, коли не желаешь угодить в психушку! Однако назвать Джея мальчиком…Ладно, пойдем по пути наименьшего сопротивления.

— Пап, ему вообще-то двадцать пять, — зябко поежившись, прошептала я и настороженно отнеслась к изумленно взлетевшим вверх бровям. — Знаю, немного несуразная разница в возрасте, но, поверь, он хороший. И ничего такого, мы просто общаемся.

— Хотелось бы надеяться, — крякнул отец, благоразумно присаживаясь рядом со мной. — Ты ведь понимаешь, что мир состоит не только из хороших людей? И не все смотрят на жизнь так, как это делаешь ты. Люди лгут, притворяются, пытаясь втереться в доверие, но преследуют при этом только низменные цели. Помнишь, о чем говорил психолог? Тебе надо изредка закрываться ото всех, разграничивать пространство на личное и общественное, иначе нам не избежать рецидива…

— Ну папа! — заканючила я, не желая смешивать одну больную тему с другой. — Все в прошлом. Мне тогда было пять лет, я почти ничего не помню, так что и говорить не о чем. Я понимаю ваше с мамой беспокойство. Просто доверьтесь мне и не разочаруетесь. Джей вам понравится, — подбодрила я сникшего родителя, игриво стукая кулачком по мускулистому плечу. Задушевные беседы явно не его конек.

— Тогда расскажи мне о нем для начала, — лихо подмигнул мне мужчина и, как в детстве, усадил к себе на колени, радушно позволяя уткнуться носом в остро пахнущую одеколоном грудь и ощутить то безбрежное спокойствие, без которого моя жизнь была бы пустой и невзрачной.

Прочистив горло, я неуверенно раскрыла рот и обрушила на отца океан самых хвалебных речей, щедро присыпанный прилагательными в превосходной степени.

Думаю, со стороны я выглядела влюбленной по уши простушкой, однако папа ни одним взглядом не дал понять, будто согласен с моим наблюдением. Он очень внимательно выслушал мою сбивчивую речь, а после ласково потрепал по щеке и предложил пригласить моего парня на ужин. Я с сожалением поведала об отъезде Майнера и пообещала представить его справедливому родительскому суду чуть позже.

Следующие два дня пролетели для меня незаметно. Большую часть времени я проводила у себя в комнате в обнимку с планшетом, пытаясь вытянуть из себя хоть одну мало-мальски глубокую картинку будущего графического романа, но так и не смогла избавиться от стоящего перед глазами сверхреалистичного образа темноволосого красавца с грустной и щемящей сердце улыбкой. Вероятно, мешал еще и тот факт, что я практически не оставляла телефон в покое, пересчитывая дробные палочки сети вверху экрана через каждые пять минут. Джей так ни разу и не позвонил с воскресенья, и я места себе не находила от беспокойства.

Рейчел уехала в последний день выходных, но хоть мы и пробыли под одной крышей почти целую неделю, нам так и не удалось толком поговорить. Сначала ее отпугнула моя апатия, развившаяся вследствие отъезда Майнера, потом железобетонной стеной между нами возник Лео, устраивающий свидания длинною в световой день на Марсе. Чейз убегала из дома в районе десяти, а возвращалась порой глубоко за полночь, подчас в абсолютно невменяемом состоянии: пища от восторга, она забиралась ко мне под одеяло и тараторила без умолку, описывая несравненные достоинства своего нового ухажера, которого я по доброте душевной прозвала обезьянкой. Уж и не знаю, с чего вдруг в мою голову забрело подобное сравнение, но при одном взгляде на лихо торчащие мелированные прядки мне хотелось протянуть ему банан и попросить улыбнуться.

В понедельник вечером подруге все же удалось вытянуть меня наружу под благовидным предлогом подышать свежим воздухом, обернувшимся в итоге просмотром занимательной сценки 'Целующаяся парочка'. Именно тогда я поняла, сколь безосновательно мне не нравится этот забавный молодой человек. Его шутки количеством двести штук в минуту казались скабрезными и пошлыми, улыбки неестественными и наигранными, а взгляд темных, красиво очерченных длинными ресницами глаз ввергал в панику. Лео пугал меня и одновременно с тем раздражал до зубного скрежета, чего я не могу сказать ни об одном знакомом человеке. Единственная выгода, которую мне удалось извлечь из нашей совместной прогулки, заключалась в скупом ответе на десяток вопросов о Джее. Выяснилось, что знакомы они давно (на последнем слове я бы сделала основной акцент, однако ни одно из моих подозрений относительно принадлежности Лео к вампирам не подтвердилось), некогда очень крепко дружили, окончили одну школу — ту самую, которую мне предстоит посетить завтра, — после чего их пути разошлись, а приятельские отношения рухнули как бы сами по себе. Об Айрис я спросить не решилась из боязни навредить своему парню.

Кстати, пользуясь свободным временем, я все же дочитала ее дневник до конца и еще долго старалась осмыслить путанную вереницу описанных событий и разговоров. Начать хотя бы с того, что она должна была выйти замуж за Верджила, чуть ли не через строчку упоминала о том, какой он весь из себя непревзойденный, чуткий, понимающий, страдающий и остро чувствующий, но вдруг появляется какой-то д`Авалос (странную фамилию я запомнила на долгие годы) и принцеподобный молодой человек отходит на двадцатый план. Вероятно, во мне взыграла обида и идущие вразнобой жизненные принципы, однако метаний фрейлейн Волмонд я не понимала. К чему клясться в вечной любви мужчине, если по прошествии энного количества времени напрочь забываешь о его существовании? Или в середине двадцатого века вошла в моду полигамия?

К тому же меня до глубины души тронул изложенный девушкой разговор с Видричем и, чего уж греха таить, я даже расплакалась, когда он поведал своей возлюбленной о погибшей семье и службе в армии.

'…Я попытаюсь воспроизвести на этих страницах наше необычное интервью, чтобы еще раз осмыслить страшную истину. Верджил, мой дорогой жених и самая огромная любовь, когда-либо встречающаяся на пути смертного человека, бекас. И само это слово ужаснее любого из озвученных им злодеяний, потому что не несет за собой и сотой части выпавших на эти мужественные плечи переживаний.

— Первая мировая война привела к падению дома Габсбургов, правящих родной мне Австрией на протяжении девяти веков. Государственный переворот сверг монархов с престола, и отец счел необходимым бежать с наследственных земель. Мне тогда едва исполнилось три года, и единственное, что отложилось в памяти, так это испуганное лицо матери, влажное от слез. Она боялась, что нас сумеют отыскать даже за океаном, поэтому недрогнувшей рукой уничтожила наши свидетельства о рождении, оставив лишь метрики с католическими именами. Так пропал Вергилий Георг Хельмут фон Видрич-Габсбург, остался лишь его измененный дотошными канадцами вариант Верджил, вроде как для простоты произношения. Леверна родилась уже в Ньюфаундленде и никогда не подозревала о текущей в венах голубой крови. Я и сам с улыбкой воспринимал мамины рассказы о былом величии, а со временем превратил их в сказки на ночь для младшей сестренки. Знаешь, она была очень похожа на тебя, Айрис, и я любил ее так же сильно.

О моей жизни в Канаде ты слышала. Я окончил местную школу, получил возможность вырваться из плена сельской глуши и воплотить в жизнь мечты о поступлении в Калифорнийский университет. Изредка я навещал родителей, неохотно возился с подрастающей сестрой и жил исключительно ради одной цели — выздороветь. Я жаждал избавиться от своего уродства, бездумно тратил дни и ночи на поиски несуществующего лекарства, но не достиг успеха.

И грянула война. Канадское правительство заняло почетные ряды в строю антигитлеровской коалиции, а в 1942 году меня, амбициозного семнадцатилетнего юношу, забрали на фронт. Дома мама всегда говорила с нами только на немецком, полагая, что нам не следует забывать родной язык, поэтому изначально я по распределению попал в штаб и на протяжении шести месяцев принимал участие в самых жестоких и бесчеловечных допросах в роли переводчика. Сколько искалеченных душ мне пришлось выслушать, о каких только тайнах не рассказывали несчастные пленники перед смертью… Я терпел все это ради моей семьи. Улыбался погрязшим в насилии командирам и каждую ночь молился за жизни родителей, сестры и любимой девушки. А затем мне пришло письмо, из дома, в котором сообщалось, что мои близкие погибли. Оказались на том проклятом железнодорожном пароме Ньюфаундленда, подбитом немецкой подлодкой! И это стало последней каплей, той самой точкой отсчета, началом конца. Я вызвался в ряды добровольцев и очутился на передовой. Без навыков ведения боя, но со своими особенными способностями. Меня обучили всему, за короткое время я из добычи стал прирожденным охотником, научился переносить голод, холод, боль, неподвижность. Чувствовал природу и малейшие изменения в ней, развил звериное чутье, познал полный самоконтроль и забыл об эмоциях. Мною правила ненависть, желание отучить противника ходить в полный рост. Я вселял в людские сердца страх и считал свою профессию искусством. Мне доверяли другие, потому что я был беспощаден. Конечная цель всегда знаменовалась одинаково: победа, и я справлялся!

Боевым крещением стала операция 'Хаски' на острове Сицилия. Я был в составе первой канадской дивизии, включенной в союз американских и британских войск. В ночь с 9 на 10 июля 1943 года мы десантировались у деревни Пачино на восточном побережье.

В тот день дул сильный ветер, что несколько нарушило планы нашего командира — генерал-майора Гая Симондса — и в то же время обеспечило эффект неожиданности. Несмотря на неудачи, нам удалось максимально воспользоваться преимуществом внезапности, нападая на вражеские патрули и приводя противника в замешательство.

Те сутки явились для меня воплощением самых пугающих кошмаров. Отовсюду слышались крики, над головами свистели пули, лица товарищей покрывало брызгами крови. Это был ад на Земле, о существовании которого я не догадывался. Ни одна тренировка, пусть и приближенная к условиям боя, не готовила меня к такому. Я до сих пор не могу поверить в то, что остался жив. Каким образом мне удавалось нажимать на спусковой крючок, когда пальцы отчаянно дрожали и не слушались? Как в яростной какофонии из взрывов и воплей раненых друзей я умудрялся слышать хоть что-то? Вероятно, лишь страх потерять кого-то еще гнал меня вперед и постепенно глушил все человеческое. Приказ-выполнение-приказ — единственные принципы, коими я руководствовался.

Через неделю я оказался у ворот Сицилийской столицы — города Палермо. И то, что происходило внутри, будто выпало из памяти. Резня, настоящая кровавая бойня. Женщины, дети, старики…Никто не испытывал жалости к ним, и я в том числе, хоть они и не были моей целью.

То шестинедельное сражение целиком поглотило прежнего меня, оставив пустую внешнюю оболочку, бессердечного воина, борца чужих политических взглядов. Сильные мира сего отняли у меня все самое ценное, а взамен поручили считать: ранения товарищей, трупы врагов, гильзы и собственные скупые слезы по каждому из умерших друзей, падающие на дно фляжки со спиртом.

Первый десяток жертв снял с моих плеч груз вины за несправедливо прерванную жизнь Леверны, второй почтил память отца, казненного нацистами в лагере смерти Дахау, третий избавил меня от ответственностью перед матерью, которая учила при любых обстоятельствах быть рядом с семьей, защищать и оберегать покой близких. После сотни я перестал считать, потерял связь со всем человеческим, что когда-то теплилось в сердце.

Сейчас перед тобой сидит хладнокровный убийца, на руках которого кровь двухсот двадцати трех солдат фашисткой армии. Каждое имя незримыми символами выгравировано вот на этом кресте*! 'За исключительную храбрость, проявленную в боевой обстановке'. Душегуб, получивший одобрение дружественного государства! Герой, воевавший против своей же нации! Сын, брат и жених, не пошевеливший и пальцем ради спасения близких людей! Един в трех лицах.

Я не знаю, понимаешь, не знаю, как мне жить с этим дальше! Как избавиться от ночных кошмаров! Как заглушить громко воющую в груди боль и выдернуть оттуда ядовитое жало жестокости! Там, в горячке боя, я не задумывался над тем, что отнимаю у кого-то сына-отца-брата-мужа, я выполнял свой долг, прикрывал товарищей. Но имел ли я право выбирать, кому жить, а кому отправляться…Господи, Айрис, это невыносимо! Избавь меня от подобных разговоров, я больше не могу!'.

Я так и не поняла, кем же был Верджил, поэтому обратилась за помощью к всемогущему Интернету. Правда, особых успехов не достигла.

Бекас — маленькая и быстрая птица, охота на которую сложна тем, что траектория полета пернатой непредсказуема и выстрел должен производиться 'навскидку'.

________________________

*Крест 'За выдающиеся заслуги' — вторая по старшинству награда Армии США за храбрость. Бывали случаи, когда ее вручали не только американцам. Существует и ныне.

Вряд ли мистер Видрич был парашютистом, хотя я где-то читала о диверсионных небесных отрядах. Других значений у странного слова не нашлось, зато отыскалась целая сеть оружейных магазинов с таким названием.

Махнув рукой на уточнение путанных описаний мисс Волмонд, я вновь вернулась к обдумыванию прочитанного. Никаких намеков на имя своего убийцы владелица дневника, конечно же, не дала, но внутреннее чутье подсказывало, будто это один из ее темпераментных ухажеров. С личностью австрийца я более или менее разобралась, он показался мне достаточно скрытным человеком, волевым и много пережившим. Смерти дорогих людей, война, необходимость убивать якобы из благих побуждений…Сложно представить, каково пришлось этому юноше на самом деле, да еще и девушка ему попалась, прямо скажем, не лучшая. Вместо того чтобы попытаться поддержать несчастного парня, подбодрить его ласковым словом, избавить от страданий, она крутит хвостом направо и налево. Или я придираюсь?

Ладно, возьмемся за психологический портрет таинственного мистера д`Авалоса. Шутник и балагур, как весьма лестно охарактеризовала его ветреная немка. Богатый помещик, отличающийся наглостью и природным хамством. Приехал в эти края по приглашению самого Мердока Волмонда и поселился в доме гостеприимного хозяина (насколько я поняла, его комнатой была теперешняя родительская спальня). Что вышло из дурацкой затеи в итоге? Понятия не имею, повествование обрывается на описании званого ужина по случаю дня рождения отца Айрис.

'Дорогой мой друг!

Я весь вечер протанцевала с нашим гостем и должно быть окончательно потеряла голову, потому что забыла о нашей встрече с господином Видричем. Ума не приложу, как такое могло случиться! Очевидно, со мной приключился не изученный медициной любовный недуг, не иначе. Я так громко и заразительно хохотала на протяжении всего торжества, чего не происходило со мной со дня смерти дорогой мамы.

И мне по-прежнему не дает покоя наш план. В праве ли я так поступить с отцом? Простит ли он меня, когда узнает, какие демоны заполонили мою душу? Но разве не он всегда учил меня идти на зов сердца, позволить чувствам одержать верх над разумом? В глубине души я понимаю, что жизнь степенной замужней матроны полна своих прелестей, ибо нет никого счастливее женщины, посвятившей себя служению любви и заботе о супруге. И все же смириться не могу. Я сделала небольшой набросок прощального письма для папы и приведу здесь его отрывок:

'Отец! Понимаю, что должна слепо доверять вашей воле и принять сделанный вами выбор, однако сердцу, как вы знаете, не прикажешь. Я люблю другого мужчину и хочу провести вечность рядом с ним, пусть даже без вашего на то благословения. Мне претит мысль поддаться искушению и бежать из отчего дома, тревожит ваша судьба и слабое здоровье, но совладать с чувствами я, увы, не в силах. Простите меня великодушно в память о матери! Любящая вас Айрис''.

Жирная точка, поставленная в конце предложения, стала для меня своеобразным двигателем мозговой активности. Я так и не сумела разобраться в том, кого же выбрала бывшая хозяйка спальни. К концу тетради дочь Волмонда перестала прибегать к таким простым вещам, как пользование именами и отделывалась местоимениями, вроде 'он'.

Резкий телефонный звонок заставил меня вздрогнуть от неожиданности и в два прыжка преодолеть расстояние от кровати до письменного стола.

— Спасибо тебе, Господи! — чуть ли не плача от счастья, шепотом возвестила я, в течение одной секунды разглядывая загоревшиеся под набором цифр буквы, складывающееся в самое дорогое и любимое имя из всех возможных: 'Джей'. — Привет!

— Здравствуй, Астрид, — чинно провозгласил парень. — Прости, что не позвонил раньше, не было времени, а пятиминутный разговор меня бы вряд ли устроил. Как ты?

— Сейчас готова воспарить под потолок, а до этого сильно переживала, — как на духу призналась я, медленно оседая на пол с судорожно прижатым к уху мобильником. — И я так соскучилась, ты себе просто не представляешь!

— Отчего же? — мелодично засмеялся он. — Весь день только тем и занимаюсь, что представляю тебя. Но мои фантазии станут отдельной темой для бесед с глазу на глаз. Как настроение?

— На самом деле не очень. Я тут на досуге баловалась чтением дневника Айрис и тихо бесилась от злости. Невероятно, до каких низин готовы опуститься некоторые девушки! У нее был такой мужчина, как Верджил. Я горючими слезами обливалась, когда читала о его истории, а уж момент признания ей в любви, — негромко хлюпнув носом, я вдруг поняла, какие баснословные глупости несу и резко замолчала.

— И что, сладкая? Ты не договорила, — явно заинтересованно спросил Джей. — Она выбрала другого? Не такого замечательного?

— Да вообще отвратительного! — с жаром подтвердила я, накручивая на палец прядку волос. — Некий д`Авалос.

— Понятно, — со смехом протянул Майнер, должно быть, находя мою реакцию довольно забавной. — А ты, выходит, не одобряешь ее выбор? Смотри, моя маленькая, я ведь и приревновать могу!

— Ой, да сколько угодно! — ребячливо разрешила я, блаженно закрывая глаза от греющего душу словосочетания 'моя маленькая'. Только Джею удавалось вкладывать в привычные понятия скрытый, понятный лишь ему одному, смысл, над разгадыванием которого я могла провести вечность. — Но прежде выполни обещание. Меня волнуют любые подробности о 'вас'.

— А ты сделаешь мне небольшое одолжение? — не сразу пошел на уступки парень. — Ответь честно, тебе понравился мой подарок?

Ох, он издевается! До того, как открыть пакет, я представляла, с какими пунцовыми щеками смогу продемонстрировать кому бы то ни было это кружевное великолепие, а затем не удержалась и вытряхнула содержимое на кровать. Возникшее на моем лице удивление трудно выразить вербально — это был чистой воды шок. Я ждала от Майнера какого угодно подвоха: прозрачные стринги, съедобные лямочки, светящиеся поролоновые вставки, кожаные накладки…Одним словом, сущий ужас. А взамен получила пуританский комплект безумно дорогого, полностью закрытого белья, состоящий из приятно облегающей тело маечки с вшитыми чашечками и короткие шортики с милыми сердцу бантиками по бокам. Никаких царапающих кожу кружев, полная монохромность относительно цвета — черный с туманным намеком на вдавленный белый цветочный орнамент — и дикий восторг от воздушности пористой ткани.

— Если ты хотел угодить, — решила я немного поактерствовать, — то справился с этой нелегкой задачей. А если честно, Джей, то он просто великолепен! Размер, фасон и даже цвет — все из числа любимых! Так что огромное спасибо!

— Э-э, нет, молодая леди, так не пойдет, — неизвестно с чем заспорил он. — Я привык получать несколько иную разновидность благодарности. Скажем, более интимную, если тебя не смутит формулировка.

— А как же родство душ, проверка на прочность и истинность чувств? — мгновенно съязвила я, чувствуя небывалый подъем настроения.

— Ауч, кто-то нахватался вредных привычек, — притворно обеспокоено пожаловался парень. — Не боишься, что я обижусь и не захочу посвящать тебя в страшные вампирские секреты?

Вот и конец веселью. Я так отчаянно отказывалась признавать наличие прописных истин, увиливала от этого термина, что сейчас пребольно ткнулась носом в правду — Джей вампир.

— Астрид, черт, извини, я не хотел, — слишком поздно спохватился Майнер, привыкший называть вещи своими именами. — Непроизвольно вырвалось.

— Нет, все в порядке, — лихо солгала я, машинально стискивая свободной рукой горло, которое два дня назад услужливо подставляла под жаждущие свежей крови зубы. — Так что там у нас с тайнами?

— Мне говорить о себе или перейдем к гипотетическому иносказанию? — учтиво спросил он и, заручившись ответом, продолжил. — Начнем с того, что они не боятся солнца. Вообще. Все эти религиозные штучки вроде святой воды и распятий не более чем занятные байки. Я католик, исправно посещающий воскресные службы на протяжении шестидесяти лет. Правда, с богом у нас сложные отношения, как часто бывает у своенравного сына с авторитарным отцом. Так что сказания про детей ночи и сыновей сатаны я не приемлю. Может, потому что родился на освященной земле?

— А где ты родился? — воспользовалась я коротенькой паузой в рассказе, из которого боялась упустить хоть слово.

— В Зальцбурге, — последовал лаконичный ответ. — Меня крестили в кафедральном соборе святого Руперта. Но лучше вернемся к нашей теме. Сразу хочу заметить, что среди них нет энтузиастов, питающихся животной кровью. Все до единого соблюдают обычаи предков и презрительно кривят носы даже при виде донорского пакета. И я в том числе, Астрид. Никаких суррогатов, лишь природная пища. Убивают они редко, чаще всего ради охраны собственного спокойствия, ну или из личной неприязни. По сути, они никто иные, как ожившие мертвецы. Никаких сверхъестественных талантов, разве что повышенная раздражительность и закоренелый цинизм. Они не внушают, не читают мысли, не видят будущее, не гадают на кофейной гуще, не гипнотизируют и не порабощают. Кстати, особой красотой тоже не отличаются. Мне доводилось видеть таких представителей, что любовно выписанный Виктором Гюго горбун Квазимодо отдыхает.

— О, то есть ты такое редкостное исключение из правил? — поигрывая бровками, неуместно пошутила я.

— Я мало изменился со времен бытности человеком, — безразлично пояснил Джей, почему-то забывая о главной и уже полюбившейся мне черте характера: отчаянное самолюбование. — Если не считать регулярных набегов на СПА-салоны. Маникюр, педикюр, расслабляющие массажи…Обожаю баловать себя любимого!

Зря распереживалась! Ух, гора с плеч.

— Ты сказал, никаких сверхъестественных талантов, — задумчиво пробормотала я, на ходу оформляя норовящую ускользнуть мысль. — Значит, мы вполне можем…ну, без риска быть покалеченной чудовищно сильными руками…Только не подумай ничего, я интересуюсь исключительно теорией.

— Сладкая, мечтать и думать ты мне не запретишь, — хвастливо протянул Майнер. — И ты права, о моей нежности некоторые счастливые представительницы слагают легенды.

— Даже те, что с цепями? — опасливо уточнила я, втайне радуясь тому факту, что мы ведем всего лишь невинный телефонный разговор, а не находимся в паре метров друг от друга.

— А почему бы и нет? Порог восприимчивости у каждого индивидуума разный, — сумничал парень, в который раз за вечер заставляя мое сердце выполнить очередной кульбит с молниеносным падением в низ живота одним лишь смехом. — Что тебя еще интересует?

— Мм, я даже не знаю, — медленно выговорила я, подыскивая наиболее важный вопрос. — Почему ты теплый? И бледным я видела тебя всего раз…

— Лучший способ выглядеть неотразимо — правильное питание, — шутливо ответил он. — Я предпочитаю завтракать каждый день, иногда пропускаю 'стаканчик' во время обеда и ни-ни после шести. Строжайшая диета.

Я прыснула от смеха и окончательно рассталась с мыслью о том, что когда-нибудь буду бояться своего парня-вампира. Ну разве этот великовозрастный ребенок может вызывать опасения? Причинять боль? Полноте, вы слишком подозрительны!

— Джей, — справляясь с коликами в животе, позвала я, — знаешь, как я отношусь к тому, что ты вампир?

— И как же, моя девочка?

— Строго положительно! Ты лучший их представитель!