POV Джей

Благодать. Когда-то давно я разучился по достоинству оценивать обыденные человеческие радости. Прогулки по парку, тихие разговоры, переплетенные пальцы на руках, любование профилем идущей рядом девушки, легкий ветерок, вплетающийся в густые пряди темных волос, отражающиеся в изумрудных глазах отблески заходящего солнца. Испещренный теплыми оттенками небосклон, наполовину прикрытый раскидистыми кронами деревьев. Извилистая аллейная дорожка, усыпанная редкими опавшими листьями, приятно хрустящими под ногами. Стройные ряды скамеек, мелькающие лица прохожих, тающий на языке приторный вкус сахарной ваты…

Я не солгу, если скажу, будто в моей жизни не было дня прекрасней сегодняшнего. И пусть начался он самым отвратительным образом, запомнится абсолютно иным. Благостным отрезком вечности, который я провел в обществе любимого человека. Впору сморгнуть сентиментальные слезы!

Мне хорошо, по-настоящему уютно рядом с ней. Нет тишины, потому что темы для разговоров находятся всегда. Нет дискомфорта, усталости, желания побыть наедине с мыслями. Скорее наоборот, мне мало сегодня, завтра и послезавтра, проведенных вместе. Хочется большего, навсегда, например.

С момента нашего знакомства я ни разу не пытался смотреть в будущее, в глобальном смысле, разумеется. Не задавался вопросом: 'Что дальше?'. А ведь в чем-то для нас и впрямь не существует 'дальше'. Семья и дети. Два понятия, не совместимые с моей нынешней ипостасью. Десять лет — вот тот срок годности, которым ограничено мое счастье. По истечению их я обязан уйти, дабы позволить Астрид обрести недостающие ценности. Стареющего мужа, подрастающих отпрысков, кризис среднего возраста, страховые накопления и коротко остриженную лужайку. Американская мечта, будь она неладна!

Ощутив приближение приступа вселенской хандры, я остановился у ближайшей лавочки, нагло урвал у девочки приличный кусок противно липнувшей к пальцам розовой массы, чмокнул гораздо более сладкие губы и с блаженством развалился посредине деревянной скамьи, утягивая малышку за собой. Якобы испуганно взвизгнув, она приземлилась ко мне на колени, метким броском отправила в урну палочку от надоевшего лакомства и с щемящей сердце улыбкой потерлась о мою щеку кончиком носа, точно ласковый котенок, одолеваемый нехваткой нежности.

— Может, мы уже достаточно нагулялись? — с намеком поинтересовалась девушка, очевидно устав от обсуждения сюжетных перипетий недавно прочтенного мною романа Стивена Кинга 'Буря столетий'. Да, есть у нас одна маленькая закономерность, мы потихоньку крадем друг у друга безобидные привычки и увлечения. Я до мозга костей проникся готическим роком, убийственно глупыми фильмами ужасов, графическими романами в жанре нуар и современной американской прозой, в то время как Астрид по достоинству оценила творчество Люка Бессона, прикипела душой к фильму 'Леон', вызывающий у меня скоп самых противоречивых чувств, и экспрессионизму в целом. Мистика, фантасмагория, смерть, фатализм и отчаяние, принимающие гротескные, иррациональные черты, — приоритетные темы стилистических черно-белых фильмов пятидесятых-шестидесятых годов, пересматривать которые я могу бесконечное число раз. 'Кабинет доктора Калигари' Роберта Вине, 'Метрополис' Фрица Ланга и 'Носферату, симфония ужаса' Макса Шрека — тройка картин, по праву называемых мною Великими.

Однако я опять потерял нить разговора, впав в состояние повышенной задумчивости. Отчего-то именно сегодня мне, как никогда, требовались подтверждения прозрачному факту — мы пара. Понимание, доверие, любовь, искренность, честность — все это есть между нами. Недостает лишь равенства. Маленького пунктика, который позволит мне через год или два в третий раз упасть на колено перед девушкой и попросить ее руки.

Да что со мной, черт возьми?! Откуда этот навязчивый бред сумасшедшего?

— Давай где-нибудь поедим, — абсолютно невпопад предложил я, бодро подскакивая на ноги. — Меня ужасает перспектива рандеву с кастрюлями. Как насчет китайской кухни?

— Отлично, — без всякого энтузиазма согласилась Астрид, терзая меня на протяжении томительной минуты обвинительным взглядом. — А по дороге ты объяснишь, о чем так упорно думаешь весь вечер. Идет?

Я для виду кивнул головой и повел ее к оставленной у обочины машине, попутно сверяясь с наручными часами. Один час. Осталось подождать каких-то шестьдесят минут, и приготовления в квартире закончатся, а я наконец получу возможность выразить неисчерпаемую глубину своих чувств к этой малышке более действенным способом, нежели комканые вербальные признания, по части которых никогда не был мастером.

Ресторан нам попался замечательный. Приглушенное освещение, выдержанный в исконно азиатском стиле интерьер, успокаивающие золотые тона, прекрасная винная карта и чуткий шеф-повар, лично взявшийся удовлетворять избалованным вкусам обладателя платиновой кредитки. Кулинарные изыски превзошли любые ожидания.

Беседа за столом отчаянно не клеилась по причине обоюдной нервозности. Я гадал, справились ли должным образом заранее нанятые декораторы с воплощением в реальность моей фантазии о романтической обстановке, девочка сильнее сжимала бледными пальчиками палочки всякий раз, когда наши взгляды на мгновение пересекались и вновь возвращались к лицезрению неохотно пустеющих тарелок. Думаю, постепенно ее стала пугать не столько перспектива остаться со мной наедине, сколько общий вид моей неуместной сосредоточенности. И почему хваленая на все лады самоуверенность покидает меня в самых критических ситуациях? Я ведь взрослый, опытный мужчина, которому нет нужды чураться женщин. С одной лишь маленькой оговоркой на тот факт, что заниматься сексом по любви мне еще не доводилось. Айрис предпочитала грязные утехи с моим лучшим другом, в то время как я изредка удостаивался цензурного поцелуя в щечку. А до войны я ни о чем подобном и не помышлял, в прошлом столетии целомудрие блюли не только девушки.

В итоге лихо краснеющего подростка из подсознания мне удалось выдворить не раньше десерта. Помочь же малышке перестать вздрагивать от мимолетного прикосновения было гораздо труднее, тем более мне ужасно нравилось доводить ее маленькое сердечко до иступленного боя племенных барабанов путем применения запрещенных приемов. Развязные ухмылки, откровенные блуждания глаз по оголенным участкам загорелой кожи, мелькающие в репликах двусмысленные фразочки и нарочно подобранный тембр голоса с сочными, низкими оттенками неприкрытого желания поскорее очутиться в замкнутом пространстве и насытить жажду разгоряченных поцелуев. Полагаю, вел я себя отвратительно, если не сказать непристойно, но Астрид, судя по всему, и не думала обижаться или расстраиваться. Наоборот, усиленно подыгрывала мне и к концу трапезы так вжилась в роль искушенной соблазнительницы, что по неведению отпустила томящегося внутри зверя на вольные хлеба.

Казалось бы, ну какого подвоха можно ожидать от невинного ангела, коим девочка, безусловно, являлась ранее? Поэтому расплатившись по счету и прибавив к означенной сумме лакомые чаевые, я проследовал за малышкой к выходу, расслабленно сжал в ладони хрупкую ладошку и прогулочным шагом побрел по направлению к Кадиллаку, дожидающемуся владельца в застенках плохо просматриваемой подземной парковки. Как вдруг локоть ощутимо сдавили тонкие пальчики, а тело с силой утянуло в сторону. В тот же миг я почувствовал спиной холод монолитной бетонной колонны, идущий в резонанс с пылающим жаром губ агрессивно настроенной девушки, взявшейся за столь неблаговидное занятие, как совращение вампира. Она прильнула ко мне, призывно выгибаясь самым одуряющим образом, ловко высвободила несколько верхних пуговиц на рубашке из петель и нежно царапнула ноготками кожу на груди, чем довела до невменяемого состояния. Добавив нашей яростной языковой борьбе толику безумства, я легко перенял инициативу, очертил ладонями силуэт стройных бедер и задрал вверх края юбки, спеша добраться до манящих округлостей. Никогда прежде я не был с ней груб, а сейчас потерял власть над своими действиями. Практически вырывая из ее горла приглушенные стоны, я до боли сдавливал, мял и с неистовством пещерного человека стискивал упругие ягодицы, затем подхватил на руки, раздраженно закинул длинные ножки себе за спину и поменялся местами с задыхающейся девицей. Теперь она оказалась прижата к широкому столбу, в то время как мои руки забрались под кофточку и в отсутствии контроля пустились во все тяжкие. Раз или два я вспоминал о действенности более сдержанных ласк, однако эти зряшные попытки вдребезги разбивались при встрече с неугомонностью Астрид, взявшейся до крови искусывать собственные губы. Задним числом пришла догадка о конечной цели ее издевательств, и, на секунду разорвав пьянящую эйфорию поцелуя, я шепнул:

— Никто не станет тебя кусать. Так что уймись.

— Но я хочу, — еле выговорила она простенький набор звуков дрожащим от возбуждения голосом. — Хотя бы самую малость.

— Ты представить себе не можешь, как хочу я, — потихоньку начал я остывать, отчаянно цепляясь за мутные проблески в подсознании. — И вовсе не крови. Тебя. Целиком. Мучительно долго. Сейчас, но не здесь.

Какая-то звериная часть меня по всем пунктам поддержала разочарованный девичий выдох и скорчила точь-в-точь такую же обиженную рожицу, ибо не понимала значимости сегодняшней ночи. Я грезил о ней наяву и с закрытыми глазами, ждал два месяца, показавшихся невыносимыми, в мельчайших деталях продумывал каждый миг, смаковал представления о надвигающихся эмоциях… Так живописно мечтают барышни о дне своей свадьбы, просиживая долгие вечера в обнимку с маминым подвенечным платьем.

И позволить буйным гормонам испортить столь грандиозный праздник? Только не на сей раз. Моя идеальная малышка, кладезь природной невинности и чистоты, заслуживала самого бережного отношения.

Продолжая высоконравственный диалог с внутренним голосом, я осторожно опустил девушку на асфальт, заботливо расправил малейшие складочки на одежде и громко чмокнул стремительно опухающие губки интенсивно алого оттенка.

— И почему ты такая упрямая? — задал я риторический вопрос, быстро справляясь с наведением лоска на свой внешний вид. — Зачем тебе эта мерзость?

Я и впрямь не знал формулировки причин, согласно которым добровольный отказ от ее крови выглядел чудовищным упущением с моей стороны. Окажись я на ее месте, ни за что на свете не подставил бы горло вампиру. Ведь одному дьяволу известно, чем может обернуться подобный каприз.

— Неужели неясно? — с добродушной, хоть и несколько лукавой улыбкой на лице переспросила Астрид. — Ты вампир, я твоя девушка. Это же логично!

Вот это глубина суждений! Действительно, если я, в отличие от большинства американцев, по утрам пью кровь вместо кофе, то просто обязан вонзать зубы во все самое дорогое и ценное. Что там говорил Лео насчет пульса у ножки табуретки?

— А еще я снайпер, убийца и социопат, — откровенно рассмеялся я над несуразностью ее мышления. — Какая связь должна вытекать из этих моих увлечений?

Отвлеченная беседа плавно довела нас до автомобиля и по дороге до дома перетекла в жаркий спор о том, что я, мол, постоянно бегу от правды и вообще стыжусь своей сущности. И с последним утверждением я был в корне не согласен. Вероятно, во мне есть некоторое отвращение к тому кровожадному монстру, что сидит внутри, но гораздо больше я ненавижу сам факт своего бытия. Мне никогда не передать словами, каково это — жить в черно-белом мире, теряться на свету и учиться круглосуточному анализу окружающей среды. Я ведь не могу просто войти куда бы то ни было и окинуть безразличным взором обстановку. Мозг машинально цепляется за серые шероховатости и дает старт бессознательному процессу осмысления. Ага, это у нас лососевый цвет, тот коралловый, этот хаки, сей морковный, каштановый, кремовый, васильковый, индиго, сиреневый, лимонный, оливковый, охра, палевый, грушевый, персиковый, сливовый…Эдак и с ума сойти недолго! Мне еще человеком опостылели семь оттенков радуги, которые мы разучивали вместе с мамой. Став вампиром, я возвел свои знания на недосягаемую высоту, но и этого оказалось недостаточно. Серый-то оставался преобладающим.

Затем армия, где мои бесполезные таланты по части сумеречного зрения буквально вывернули наизнанку. Врожденная внимательность к деталям превратились в охотничий навык воспринимать малейшие изменения в природной среде. Из меня вылепили снайпера и отправили убивать. 'Это твой долг перед родиной, сынок!' — без устали вещали командиры, слепо закрывающие глаза на мое происхождение. Я не считал себя канадцем или американцем, потому что обладал душой немца. Потомок Габсбургов, отлученный от престола вездесущей демократией. Как мог я хладнокровно стрелять в тех, о ком пеклись и заботились мои предки? О, да! Я ведь мстил! Высшая цель, благие побуждения, торжество справедливости, равновесие чувств…А так ли это? Однажды я уже ошибся, потратив целых шестьдесят лет впустую, безжалостно угробив время на поиски того, кто не был виноват. Лео, конечно, предал мою дружбу, когда не рассказал о двуличности мисс Волмонд, однако это ничуть не умаляет и моей оплошности. Я лично позволил играться своими чувствами, с послушно разинутым ртом глотал тонны откровенной лжи и не задумывался, правильно ли поступаю. Мне ведь доводилось читать ее дневники, но ни единого раза я не заметил в сумбурных описаниях нестыковок. Мой отец всегда говорил: 'В первый раз обзовут лошадью, дай обидчику в нос. Во второй раз — назови наглеца уродом. В третий раз обзовут — отправляйся в лавку и покупай седло'. Пожалуй, я действительно облажался по-крупному.

И после всего вышеозвученного кто-то смеет ставить мне в укор ненависть к отнюдь не сахарной жизни? Вот и я думаю, малышка, что ты несколько недопонимаешь ситуацию.

Положив конец спору, в котором каждый остался при своем сугубо верном мнении, я загнал Кадиллак в гараж, заглушил мотор и только после того, как железные ворота с лязганьем опустились на пол, повернулся к удрученно молчащей Астрид.

— Меня ты учишь любить себя, — натянуто улыбнулась она, несмело отнимая взгляд от колен, — а сам…Почему бы просто не смириться, Джей? Ведь ты действительно замечательный! Есть обстоятельства, с которыми трудно бороться. Они и вынуждают тебя убивать людей. И я принимаю это, понимаешь? И действительно буду пить с твоим 'завтраком' чай, вести беседы о погоде и гулять, если понадобится. Потому что ты даже не представляешь, какое огромное место занимаешь в моей жизни! По сути ты и есть моя жизнь, и я по праву считаю ее образцово счастливой.

— Мне нечего тебе возразить, — честно признал я, вкладывая ее маленькую ладонь в свою. — Разве что согласиться с обозначенными приоритетами. Ты для меня все, — на выдохе прошептал я, клеймя проклятиями излишнюю чувствительность.

Уж как я ни старался избежать неловкого момента душевных излияний, Астрид сумела клещами вытянуть из меня правду, притом с абсолютно невинным выражением лица! Ей богу, мы однозначно друг другу подходим.

Сие наблюдение я закрепил для прочности запоминания глубоким поцелуем, а после выбрался из салона, дабы придержать дверцу своей очаровательной спутнице, и торжественно повел ее к лестнице черного хода, ведущей в парадный холл подъезда. В лифте на нас обоих вновь напала нервозность, поэтому увеличивающуюся тягу к наэлектризованным прикосновениям пришлось игнорировать из страха повредить кабину высоковольтным разрядом тока.

Кодовый замок, несколько протяжных биков электронного механизма, щелчок, заставивший девочку вздрогнуть от неожиданности, поднятый тумблер выключателя, ярко вспыхнувшая во мраке квартиры лампочка и громкий возглас удивления вежливо поприветствовали меня, заполоняя душу спокойствием. Все получилось! Работу флориста я мог лицезреть во всей красе. Изначально мой выбор пал на астры, других цветов я не желал видеть в принципе. Не будем вдаваться в меркантильные подробности, за доставку сего великолепия из Канады я выложил кругленькую сумму, о чем уж точно не жалею. Белые, розовые, желтые, красные, синие, фиолетовые, со множеством светлых и темных оттенков. Махровые, с торчащими в разные стороны узкими, прямыми, волнистыми, загнутыми внутрь или заостренными лепестками, они поражали воображение разнообразием и красотой. Собранные в гирлянды и абстрактные композиции, они присутствовали практически везде. Ими обвешаны стены, обрамлены зеркала, оплетены дверные проемы…Некто в порыве вдохновения даже забросал пол слегка увядшими бутонами. Запах же попросту будоражил! Ненавязчивый, нежный, прокладывающий тернистый путь среди обонятельных рецепторов, он напомнил мне о поздней осени в Канаде, сумел донести непередаваемое ощущение свежести дождя, опадающей листвы и горьковатый аромат хвои.

Астрид по достоинству оценила широту и гибкость моей фантазии, а посему шокировано обегала глазами оранжерейную прихожую и с любопытством вглядывалась вглубь квартиры, резонно полагая, что одним лишь коридором я, конечно же, не ограничился. Декорированию подверглась ванная и спальня. Остальные комнаты я затрагивать не собирался, дабы впоследствии не мучиться многочасовой уборкой.

— Это…это все для меня? Астры, верно? — недоверчиво переспросила малышка, довольно нагло срывая со стены метровую ленту лихо сплетенных бутонов.

— Верно, астры, — расцвел я искренней улыбкой. — И нет, это исключительно ради себя любимого. Подумываю на досуге заняться гербарием.

Девочка заливисто расхохоталась, демонстрируя зашкаливающее за отметку повседневной радости настроение, накинула мне на шею цветочную композицию и жадно притянула ближе к себе. Награда превзошла мои ожидания по всем параметрам, такого мягкого и искрящегося любовью поцелуя эти губы мне еще не дарили.

Небрежно сбросив с ног обувь, я почти вслепую снял с девушки полусапожки, зашвырнул их в дальний угол, не особо заботясь о порядке, и с нечленораздельным 'мм' оторвал Астрид от пола. Никакой звериной страсти — это я пообещал себе изначально. Лишь нежность, которой за восемьдесят пять лет жизни у меня накопилось в избытке.

До спальни мы добрались на удивление быстро, поэтому пришлось выпускать малышку из рук, давая ей возможность осмотреться по сторонам. Если честно, после прихожей опочивальня особого впечатления не производила. С десяток зажженных толстых восковых свечей, расставленных на прикроватных тумбочках, те же цветочные изыски, на сей раз обвивающие столбики кровати, и непроизвольная атмосфера интимности из-за слабого освещения мерцающими огоньками. Постельное белье, как и задумывалось, поменяли на истинно шелковое, вот только оттенок остался для меня загадкой. То ли пурпурное, то ли аметистовое, что, впрочем, не имело принципиального значения. Гораздо больше меня восхитил срывающийся от счастья писк молодой особы, не оставшейся равнодушной при виде свечей.

— Как же я люблю тебя! Как же безумно я все-таки люблю тебя, Джей! — почти в самое ухо провизжала взбалмошная девчонка, намереваясь задушить меня в жарких объятиях. — Ты самый-самый-самый лучший!

— Я бы сказал уникальный! — игриво повел я бровями, силясь добраться до акустической системы. Последний штришок, приглушенная инструментальная музыка. Меломан из меня никакой, но, думаю, творчество Энигмы придется кстати. Их песни с несуразными текстами как-то особенно влияли на подсознание, во всяком случае, на мое. — И, знаешь, что? Я тоже тебя люблю.

Удивительное дело, но говорить о своих чувствах с иронией мне было проще, нежели натягивать на лицо траурно-серьезную мину. Да и момент выдался подходящий. Я действительно ощущал в себе потребность в выражении этих нелепых, но искренних слов.

Казалось, девушка с минуты на минуту рухнет в обморок от концентрации восторга. Такой суетной, живой, безостановочно хохочущей и поистине парящей на выросших за спиной крыльях, я ее прежде не видел и сейчас ни под каким предлогом не собирался отводить взгляд. Она будто расцвела изнутри и стала еще красивее.

— Астрид, — пропел я ее имя, непроизвольно начиная двигаться в такт музыке. — Моя Звездочка. Мой Цветочек.

Необходимость использования слов отпала за ненадобностью, когда я погрузился на глубину изумрудных глаз. И это добровольное растворение в одном только взгляде дало мне все то, чего я сознательно лишал себя раньше. Теплота. Простая, человеческая, согревающая. Моя вторая половинка, недостающая частичка души.

Как же здорово было прижимать ее к себе, гладить, вдыхать аромат волос и ни о чем не думать. Потому что средоточие моих помыслов рядом, ласково трется щекой о плечо и что-то тихо мурлычет себе под нос, словно маленький ребенок, увлекшийся новой игрой. А я меж тем понимаю, что физическая составляющая сегодняшней ночи ничто по сравнению с этой минутой и этим мгновением. Вот оно, мое удовольствие, неразбавленное наслаждение, услада для мертвого сердца и награда за прошлые мучения.

За всеми мыслями я как-то позабыл о еще одном участнике запоминающегося в мельчайших деталях вечера — гормон нетерпеливости. Девочке довольно скоро наскучили мои пуританские ласки, и она как бы невзначай расстегнула сначала одну пуговицу на рубашке, затем вторую, третью, скользнула пальчиками по кубикам брюшного пресса, прижалась губами к шее и сладко втянула ртом воздух, трепетно щекоча кожу зубами. Я блаженно опустил веки и теснее прижал к себе юную обольстительницу, зарываясь ладонью в шелковистые локоны. Немного повозившись с мелкими застежками, Астрид без труда одолела запонки на манжетах, с гордостью стянула с меня сорочку и в порыве дикости, ничтоже сумняшеся, бросила ее на пол. Столь небрежного отношения к любимым вещам я стерпеть не смог и обрушил на бунтарку свой праведный гнев, выраженный в безрассудном поцелуе поистине ненасытного характера. Задевая кончиком языка самые чувственные участочки, жадно вдыхая терпкость бархатных губ и перебирая пальцами прядки волос, я неспешно избавился от мешающей кофточки, стянул с плеч тонкие бретельки бюстгальтера и очертил ладонями каждый невероятно соблазнительный изгиб, прежде чем расправиться с немудреной застежкой нижнего белья. Девочка сдавлено застонала, когда я бережно обвел рукой контуры мягкой, упругой и сказочно нежной груди, а затем вполне ощутимо впилась ноготками мне в поясницу, чувственно поднимаясь выше наперекор прошедшей вдоль позвоночнике жаркой волне удовольствия. Чертовка! Но, должен признаться, дьявольски сексуальная чертовка!

С неохотой разорвав наш пламенный поцелуй, за короткие десять минут превратившийся в кровопролитную войну за инициативу, я совершенно по-звериному облизал губы и подтолкнул девушку к кровати, по пути отыскивая крохотную собачку на молнии юбки. Малышка податливо попятилась назад и через мгновение шумно провалилась в объятия шелковых простыней и пуховых перин, изрядно позабавив меня комичными взмахами рук. Желая во славу насладиться великолепием ее обнаженной груди, я присел на корточки и медленно, сантиметр за сантиметром, стал стягивать с будоражащих воображение ножек джинсовую ткань. Втянутый, интенсивно сокращающийся от частых вдохов животик, кружевная резинка трусиков, трогательные бантики по бокам, плотный черный материал закрытых шортиков, гладкие, манящие, стройные бедра оттенка легкого загара, судорожно прижатые друг к другу круглые коленки…что мне сразу не понравилось. Воспользовавшись свободной рукой, я ласково расцепил неуместную хватку и завел избитую пластинку:

— Если ты не хочешь, или боишься, или передумала, нужно лишь сказать…

— Нет-нет-нет! — яро запротестовала Астрид, невежливо обрывая меня на полуслове. — Только попробуй остановиться! Я вовсе…просто…стесняюсь, в общем.

Господи, грехи мои тяжкие! Дожили! Она меня стесняется!

Теряя дар речи от возмущения, я быстро покончил с затянувшейся расправой над юбкой и через дорожку мимолетных поцелуев добрался до раскрасневшегося лица девочки.

— Я сотни раз говорил, что считаю тебя самой красивой, — устало прошептал я, помимо воли реагируя на соприкосновение наших тел. — Ты идеальная во всех смыслах.

Она не нашла лучшего способа загладить вину, как заставить меня утонуть в нежности хоть и извиняющегося, но все же чувственного и бескрайне любящего поцелуя, поглотившего с головой былое негодование. И вновь этот пьянящий аромат ее крови на языке, и чарующе любопытные пальчики на спине, и целенаправленно оплетающие мои бедра ножки. Злость как рукой сняло, когда малышка что-то неразборчиво прошептала и выразительно уперлась ладошкой мне в грудь, заставляя перекатиться на спину.

Медлить в таких случаях равносильно глупости, поэтому я без лишних споров перевернулся, утянув за собой девушку, и задохнулся в бессловесном восторге при виде воплощения самых откровенных ночных фантазий. Полуобнаженная, с матово мерцающей в свете дрожащих огоньков десятка свечей кожей, она сидела у меня на коленях, выжидательно сложив ладони на бедрах, и взгляд ее был красноречивее миллиона слов. Единственное, что просили эти бездонные глаза цвета распустившейся листвы, небольшой помощи в борьбе с заумным механизмом на пряжке ремня, остальное их обладательница намеривалась осуществить лично. И я пришел на выручку своей неумехе, впавшей в состояние неконтролируемой эйфории. Не знаю, чего добивалась эта юная леди, когда, без труда справившись с пуговицей на джинсах, взялась расстегивать молнию на ширинке зубами. Моей смерти? Вполне возможно, ведь жар ее прерывистого дыхания, прекрасно ощущающийся даже через толстую ткань, оказался конкурентоспособным противником бессмертия. Или же хотела на деле доказать, насколько иногда мои слова расходятся с действительностью, потому как буквально через мгновение якобы случайно коснулась кончиком носа требующей самого искушенного внимания выпуклости на боксерах и тут же хихикнула, должно быть, находя свои издевательства жутко оригинальными. Честно признав в себе наличие пугающий мыслей, суть которых сводилась к тому, что назад дороги уже не существует, я приподнялся над кроватью, позволяя малышке стянуть порядком надоевшие джинсы, и за руки притянул ее к себе для утоления безжалостной жажды яростных поцелуев. Чувствовать ее всем телом, бесконтрольно бродить ладонями по отзывчивым изгибам и лелеять в сознании великолепную новость, что теперь она моя, почти целиком. На тот момент я не мог подобрать более конкретного понятия счастья. Но когда иезуитские пальчики скользнули под резинку трусов и смело погладили перевозбужденный орган, приоритеты скатились до уровня обыденных человеческих потребностей. На возвышенные философские суждения просто не осталось ни сил, ни терпения.

Переходя с удушающее частого дыхания на утробное рычание, я обхватил обеими руками спину Астрид, легко поднялся вместе с ней на ноги, а после властно приземлился на кровать, продавив матрас до критической отметки. Одних губ мне уже было недостаточно, поэтому я вытянул наружу дразнящие пальчики, жестко сцепил тонкие запястья в оковы собственных рук и медленно начал ласкать разгоряченное тело в надежде отомстить за каждую вспышку ослепляющего недовольства. Шея, плечи, ключица, грудь с набухшими вишенками розовых сосочков, животик, бедра, колени, икры и лодыжки: все подверглось ужасающей пытке губами с применением языка и зубов. Я услышал и стоны, и хриплые просьбы, и настоящие крики, неспешно путешествуя поцелуями вверх-вниз, и только когда девушка снизошла до молитвенных: 'Ну, пожалуйста!', согласился прекратить это извращенное волевое испытание.

Последнюю деталь гардероба своей очаровательной малышки я снимал дрожащими в предвкушении пальцами и, кажется, позабыл о живительной потребности в кислороде, едва взгляд с полностью одобряющего лица переключился на бугорок с редкими, волнистыми, короткими, чуть рыжеватыми волосками. Удержаться было невозможно. Швырнув шортики на пол, я в изнеможении прижался губами к внутренней стороне бедра и накрыл ладонью чувственное местечко, разом ощущая и жар, и влажность, и разлившуюся изнутри волну небывалого удовольствия. Перебирая пальцами нежные складочки, я попытался придвинуться ближе и лоб в лоб столкнулся с невиданным доселе сопротивлением. Хм, кто-то силится играть по собственным правилам? Хорошо, я уступлю, сладкая, но лишь раз. Второго приступа альтруизма ты не дождешься.

Добровольно сдав позиции, я поднялся выше и для острастки еще немного помучил невероятно аппетитные губки, нежась в объятиях рук их хозяйки, которой не терпелось приступить к немного пугающей части. Поглаживания по спине постепенно спустились к пояснице, а затем и вовсе переместились на бедра, где нервозные пальчики уцепились за ткань боксеров и чрезмерно старательно потянули вниз. Я делал вид, что слишком поглощен процессом бережного поедания горячего язычка, и мысленно ухохатывался над бесплодностью тщетных попыток. Девочка, в силу неопытности, разумеется, позабыла об одном достаточно большом препятствии, что поняла отнюдь не сразу. Наконец хваленое упорство дало очевидные плоды. Астрид, соблазнительно изогнувшись, все же умудрилась стащить целомудренную одежду до колен, а после трогательно ткнулась носом мне в шею, демонстрируя толику смущения, стыдливости и неловкости ситуации.

Душу затопило неимоверным количеством умиления, что в разы увеличило боязнь ошибиться в малейшем движении. Конечно, она не первая девочка, которую мне довелось, скажем так, испортить, но раньше чувства других меня совсем не заботили. Как-то откровенно было наплевать, испытывает моя партнерша удовольствие или нет. Я платил, они подчинялись, что вполне устраивало обе стороны. А сейчас все иначе, безумно хотелось познать именно ее наслаждение.

Оттягивая непривычно волнительный момент, я до конца снял боксеры, аккуратно уложил девушку на спину, методично расслабил каждый сжавшийся в предвкушении новых ощущений мускул круговыми массажными поглаживаниями и спешно выдворил из подсознания назойливо вертящийся на языке вопрос, действительно ли она этого хочет. Ответ был предсказуем. Я видел призывно пульсирующее 'Да!' на глубине ее глаз, угадывал его же в беспрерывно покрывающих щеки и плечи поцелуях, различал сквозь впившееся в кожу на затылке подушечки пальцев. И, поддавшись уговорам изнывающего от желания зверя, осторожно провел затвердевшей плотью вдоль горячих складочек. Малышка звонко охнула мне в самое ухо и с упоением вцепилась в волосы, очевидно, порываясь выдрать густой клок. Однако на боль я обратил внимание в последнюю очередь, без остатка отдаваясь поедающему внутренности пламени, сконцентрированному по большей части в области паха. Резко выдохнув так и не использованные остатки кислорода на пылающую багровым румянцем щеку, я медленно и донельзя бережно погрузился на жалкие пять сантиметров, при этом не позволяя Астрид даже шевельнуться, чтобы не пораниться раньше времени, и сосредоточенно заскрипел зубами от не таких уж благостных восприятий. Узко, тесно, влажно, жарко и в некотором роде даже неприятно, потому что неясно, как дальше двигаться и стоит ли вообще это делать.

Девочка шумно ловила ртом воздух, добавляя моим безрадостным мыслям оттенок вездесущей паники, но в итоге все же сумела взять эмоции под контроль и под чутким руководством явно не принадлежащего мне голоса попеременно избавилась от напряжения в мышцах.

— Сладкая, — прерывисто шептал я, в перерывах между звуками легко покусывая заботливо подставленную шейку, — не бойся. Позволь сделать тебе приятное.

Простое действие возымело должный эффект, дискомфорт исчез, и на смену ему пришла вполне естественная преграда.

Если бы я заранее знал о столь шикарном списке сложностей, давно отказался бы от сомнительной затеи. Но отступать не в моих правилах, а посему я слепо дотянулся до призывно раскрытых губ и подчинил их своей томительной ласке. Минуты через две бедное сердечко наконец успокоилось и перестало выдавать пугающе сбивчивые рулады, сведенные судорогой пальцы разжались, а я облегченно вздохнул и чуть отодвинулся назад, чтобы тут же аккуратно вернуться обратно и вновь потревожить эластичное препятствие. Астрид живо отозвалась на мои старания протяжным стоном и сильнее вжала голову в подушки, стремясь выгнуть спину.

— Джей, — слабо вымолвила она, теперь уже улыбкой встречая мое следующее плавное движение.

Входить глубже я не рисковал, сосредоточенно добиваясь абсолютной безболезненности каждого проникновения, однако с каждой секундой сдерживаться становилось все сложнее. Нестерпимо хотелось сдавить в ладонях ладные бедра и заполнить собой самые потаенные уголки комкающей простыни малышки. И я дрогнул, когда с ее губ сорвалось неожиданное: 'Еще!', отчего-то принятое мной за руководство к действию.

Как и следовало ожидать, получилось слишком резко. Лицо девушки моментально исказилось неподдельной болью, реснички на крепко зажмуренных веках трижды дрогнули и увлажнились проступившими слезами, колени сильнее обхватили мои ноги, а сама она попыталась то ли подняться, то ли банально сбежать.

— Прости, — похолодел я от ужаса, с головы до пят покрываясь противным липким потом.

— Нормально, — сдавленно пробормотала Астрид, с трудом выравнивая поразительно частое дыхание. — Ты не виноват. Претензии к природе.

Она медленно приподняла веки, отчего две крупные слезинки скатились по вискам и в тот же миг бесследно исчезли на поверхности наволочки, с улыбкой окинула затуманенным взглядом мою отмеченную печатью вины физиономию и прижала горячую ладошку к щеке.

— Теперь я твоя, — осчастливлено поставила меня перед фактом девушка. — Душой, сердцем и телом. Так что будь добр, пользуйся на здоровье. Желательно начать прямо сейчас.

Пребывание в незавидном состоянии окаменелого мраморного изваяния потеряло для меня всякий смысл, когда до разваливающегося на составные части мозга дошла общая суть ее высказывания. Моя! Черт возьми, она целиком моя!

Бонус (необязателен к прочтению)

Словно старательный ребенок, удостоившийся сдержанной родительской похвалы, я алчно провел губами опьяняюще неровную линию от ее подбородка до скулы, уголком рта ощутил щекочущее прикосновение кукольных ресничек на огромных выразительно распахнутых глазах и медленно порхнул внутрь обжигающе горячего лона, уверенно поддерживая грудной стон шипящим выдохом сквозь зубы. Первоначальные чувства не шли ни в какое сравнение с теперешней приятной пыткой. Она осталась все той же маленькой, тесной и болезненно хрупкой, но ранее упущенные мелочи, вроде мягкости, нежности и обволакивающей теплоты, расплавили свинцовый пласт внизу живота и налили тело томительным блаженством.

— Какой же ты большой, — восхищенно прошептала Астрид, грациозно выгибаясь навстречу моим относительно спокойным ласкам.

— Тебе больно? — несколько раздосадовано спросил я, заталкивая в темный ящик необдуманное решение слегка увеличить темп движений.

— Ну что ты, — прерывисто расхохоталась она, в абсолютно несвойственной себе манере яростно впиваясь пальчиками в мои ритмично сокращающиеся ягодицы, заставляя быть ближе, глубже, жестче и настойчивее. Ох, плохая затея! Хотя воплощение у нее, прямо скажем, одурманивающее. Люблю развязных девочек! — Просто чуть-чуть непривычно.

Я успел позабыть начало разговора, поэтому предпочел вербальным изъяснениям более правдоподобный язык тела и увлеченно смял ладонью бархатную грудь, бережно и в то же время чувственно зажимая твердый сосочек между пальцев. Вторая рука обвилась вокруг поясницы, дабы прижать малышку теснее к себе и добиться очередного оханья сильным толчком. Сиплому: 'Джей', моментально слетевшему с пересохших губ, явно недоставало какого-нибудь непристойного продолжения, однако расстраиваться по этому поводу я не стал. Десяток лет, миллионы ночей и возведенные в нано степень часы, проведенные в моем обществе, впоследствии обязательно превратят сей райский цветок в раскрепощенную дьяволицу. Сейчас вполне достаточно ее трогательной сдержанности.

Крепкие стеночки, энергично сокращающиеся вокруг моего естества, неистовые стенания, мои собственные тщетные попытки удержаться от звериного рыка, подмахивающие каждому движению бедра, быстрые и жаркие поцелуи, пожирающие стремительно пропадающий запас кислорода в легких, путаница в руках и ногах, сводящие с ума просьбы не останавливаться и сплетенный воедино хриплый шепот, в отзвуках которого почти невозможно было узнать истинный смысл захлестнувших душу эмоций.

— Я люблю тебя, — общими усилиями выговорили мы, до неприличия растягивая гласные.

И я задохнулся от счастья и распирающей грудь изнутри гордости, когда почувствовал приближение Астрид к точке наивысшего удовольствия, а после с изумлением отметил, что все делал именно для нее, утратив желание лелеять нужды своего организма. Эгоистичный, себялюбивый вампир куда-то запропастился, чему я несказанно обрадовался. Потому что, вопреки ожиданиям, безвозмездно отдал своей девочке абсолютно все. Безусловно, достижение с моей стороны.

Последнее ритмичное ласкающее движение, протяжный всхлип и тело малышки забилось подо мной в сладостных муках. Удовлетворение. Никогда бы не подумал, что чужая нега может оказаться в разы привлекательнее собственной.

Я жадно всмотрелся в милое лицо, детально запоминая каждую несущественную складочку, изломлено изогнутые бровки, трепещущие реснички, дрожащие уголки губ, и спустился с поцелуями чуть ниже. Совершенно не хотелось разрывать нашу тесную близость, однако разум напутствовал хоть изредка вспоминать о банальной человеческой усталости. Ей необходим отдых. Интересно, пяти минут достаточно?

О, да! В этих сомнениях весь я, эгоцентричный и ненасытный кровосос, которому, кстати, так и не довелось отужинать. И натолкнула меня на эти безрадостные рассуждения отнюдь не забота о желудке, а смазанное пятнышко крови на ноге до сих пор не вернувшейся на бренную землю девушки.

Дабы не искушать судьбу, я торопливо перевел взгляд на более волнующие воображение места, так и не устояв перед соблазном, чмокнул ароматную кожу на умиротворенно вздымающейся груди и лег рядом, по возможности обнимая каждый сантиметр великолепно слаженной фигурки.

— Так хорошо, — поделилась Астрид, вероятно, сотой частью истинных ощущений. — Волшебно, восхитительно, чудесно…Нет, моему словарному запасу это чувство не поддается. Уместно в таких случаях говорить спасибо? — она расслабленно потянулась, осоловело заглядывая мне в глаза, и смешно ткнулась носиком в подбородок.

— Даже очень, — лениво протянул я в ответ, игнорируя усиливающееся жжение в неудовлетворенном органе. — Благодарности я принимаю после полуночи. Так что не затягивай с этим, ладно?

— Торжественно клянусь, — отшутилась малышка, неуклюже взбираясь на меня сверху.

Только многолетняя гармония души с разумом помогла сохранить мне рассудок и внешнюю невозмутимость, когда манящие своей желанностью бедра властно сжали ноги, гладкий животик накрыл ноющую плоть, твердые сосочки без зазрения совести потревожили брюшной пресс, а их обладательница невозмутимо сложила ладони у меня на груди и склонила поверх голову.

— Почему я никогда не говорила вслух о том, какой ты красивый? — полюбопытствовала девочка, по всей видимости, не замечающая моих провальных попыток выровнять окончательно сбившееся дыхание. — Огромное упущение! Эти растрепанные волосы, глубокие синие глаза, знойные губы…Мм, ни на земле, ни на небесах мне не встретить никого прекраснее тебя! Мое совершенство!

Сопроводив последнее лестное восклицание дразнящим воздушным поцелуем, девочка грациозно поползла вверх, потревожила средоточие моего вожделения, а после распрощалась с отдыхом на следующий час, потому что христианское терпение Майнера лопнуло от избытка взрывоопасных фантазий.

Сосредоточенно сопя, я по возможности осторожно подтянул к себе Астрид, ухватившись пальцами за ее горло, добился беспрерывного зрительного контакта и почти грубо спросил, хочет ли она еще. По сути, отрицательный ответ вряд ли повлиял бы на мои планы, однако поинтересоваться стоило. Хотя бы ради этой реплики.

— Хочу, Джей. Очень хочу, — выдохнула мне в губы девушка, нарочно прижимаясь горячими складочками к твердой плоти. Кружащее, раззадоривающее движение, и мне в прямом смысле снесло крышу. От страсти, ее томного голоса с хриплыми, соблазнительно тягучими нотками, выразительности каждого жеста и глубины поцелуя, замахнувшегося на многочасовую языковую баталию.

Дальнейшее ожидание грозило мне нешуточными проблемами по части мужского здоровья, а посему пришлось спешно исправлять положение. Приподнимая ее над собой, я с трудом восстанавливал в памяти былые познания о ласке и, очутившись наполовину внутри, яростно вонзился вперед, заполоняя, владея и безраздельно властвуя нежнейшими просторами. Малышка затрепетала в моих руках, откинула голову назад, шумно разрывая идиллию переплетенных языков, и безмерно удивила меня своим желанием принять посильное участие. Она переместила мои ладони с талии на грудь, чуть надавила на пальцы, допуская несдержанность прикосновений, и встала на колени, дабы тут же вернуть себе чувство бескрайней наполненности. Грациозно, необузданно и рьяно, тогда как разлившееся в моих жилах ощущение палящего удовольствия не поддавалось описанию. Моя сладкая девочка, почему же я раньше не замечал в тебе такого разрушительного огня? Ни одной женщине доселе не удавалось доводить меня до безумия одной лишь магией взгляда. И вдруг…неопытное, скромное, тихое, милое и бесконечно трогательное создание переворачивает с ног на голову мои представления о жизни, дарит такой букет эмоций, что впору составлять энциклопедию о вампирском пороге восприимчивости.

Заворожено путешествуя руками вдоль любимого тела, я наконец добрался до лица Астрид с медитативно опущенными веками, погладил норовившую ускользнуть щеку и случайно поддел указательным пальцем слегка прикушенную нижнюю губу. Девушка неожиданно вцепилась взмокшей ладошкой в мое запястье, облизнулась, притом так, что мне пришлось сжать свободную длань в кулак, дабы не травмировать пылкую хищницу, и страстно сомкнула уста вокруг ногтя. Следом в ход пошли зубы, с их едва заметными укусами, и язык, усердно разжигающий на моей коже погребальный костер. Казалось бы, странная и даже пошлая ласка, но в исполнении моей очаровашки она вышла сугубо возбуждающей. Как-то иначе трактовать ее значение лично мне представлялось глупым.

Продолжая сводить на нет мои отчаянные попытки растянуть собственное блаженство уверенными движениями, малышка пробежалась коготками по груди и с громким стоном по-кошачьи выгнула спину, впустив меня невероятно глубоко.

— Джей, — задыхаясь, жалобно протянула она. — Не могу больше…

Я внял мольбе и с ликованием перенял инициативу у стремительно слабеющей девочки, умело подведшей нас обоих к грани. Все, что от меня потребовалось, немного увеличить темп и пару раз потревожить дразнящими поглаживаниями сгусточек чувственных рецепторов. И как только первая судорога сократила внутренние мышцы девушки, а наэлектризованная волна поднялась из недр напряженного органа, я потерял всякий контроль над собой в целом и связь с реальностью в частности. Отлично запомнился лишь могучий гортанный звук 'Агрх', сорвавшийся с языка абсолютно непреднамеренно, и громкий девичий вскрик, перешедший в скулящий полустон.

Гулкое биение сердца, отдающееся в горле, сначала ввергло меня в шок. Неужели мое? Что, в принципе, не явилось бы откровением, ведь никогда в жизни я не испытывал ничего даже отдаленно похожего. Жар и холод, спокойствие и безудержная дрожь, усталость и взрыв небывалой мощи, желание воздвигнуть рукотворный мемориал этой богине и одновременная вялость, неохота банально пошевелиться. Все проявления немыслимым образом переплетались меж собой и общими усилиями дополняли возникшую во мне пульсирующую сферу, нареченную истинной любовью. Минуту назад со мной случилось то, чего не бывало прежде: я занимался любовью. Не сексом, нет. Именно любовью.

Да, Майнер, тебя заело. Новое слово?! Напротив, абсолютно свежие ощущения. Такие, что дают прочувствовать простенький факт. До сегодняшней ночи я и не жил вовсе — существовал. В тени, во мраке, прозябал без света и не имел надежды на освобождение.

— Знаешь, что самое удивительное? — заговорил я отчасти с самим собой. — Теперь у меня есть способ увидеть цвета. Красный, желтый, оранжевый и фиолетовый…их можешь показать ты! И, будь я трижды проклят, это фантастика!