Америго Веспуччи. Фернан Магеллан

Веспуччи Америго

Пигафетта Антонио

Цвейг Стефан

АМЕРИГО ВЕСПУЧЧИ

 

 

ПИСЬМА

Текст (с вариантами) по изданиям 1504, 1505 и других годов

 

Письмо Америго Веспуччи о его третьем путешествии к берегам Бразилии (май 1501 – сентябрь 1502), написанное в конце 1502 или в марте – апреле 1503 года к Лоренцо ди Пьеру Франческо дель Медичи

Альберико Веспуччи шлет Лоренцо ди Пьеру Франческо дель Медичи самый большой привет.

В предшествующие дни написал я тебе достаточно полно о моем возвращении из новых стран, которые мы разыскали и нашли с помощью флота и средств и по поручению светлейшего короля Португалии. Эти страны следует назвать Новым Светом. У наших предков о них не было никакого представления, и, по мнению всех, это самое новейшее открытие, ибо оно выходит за пределы представлений наших предков. Большая часть их говорила бы, что дальше равноденственной линии по направлению к югу нет никакого континента, но есть только море, которое они назвали Атлантическим, и, если бы кто-нибудь из них утверждал, что там находится континент, они, по многим соображениям, отрицали бы, что эта земля обитаема. Но это их мнение ложно и совершенно противоположно действительности. Мое последнее плавание доказало это, так как я нашел в этих южных областях континент с более многочисленными племенами и более разнообразной фауной, чем в нашей Европе, Азии или Африке, и, сверх того, с более умеренным и приятным климатом, чем в любой другой стране, нам известной. Ты поймешь нижеследующее, когда мы только кратко обозначим заглавия частей и упомянем вещи, более достойные для их выделения и запоминания, которые я или видел, или о которых слышал в этом Новом Свете.

При благоприятном течении в четырнадцатый день мая 1501 года отплыли мы по поручению упомянутого короля из Лиссабона с тремя кораблями по направлению к югу для открытия новых стран и в продолжение двадцати месяцев все время плыли в этом направлении. Порядок этой экспедиции был таков. Наша флотилия шла в направлении Счастливых островов, так некогда названных, теперь же их именуют Большими Канарскими островами, находящимися в третьем климате и расположенными на границах Запада. Оттуда через весь океан (к югу) тянется сплошной африканский берег. Мы прошли мимо области эфиопов вплоть до Эфиопского мыса, названного так Птолемеем. Он именуется теперь нашими Зеленым Мысом. За эфиопами, внутри жаркого пояса, на четырнадцатом градусе от равноденственной линии, по направлению к северу находятся Безегик и страна Мандинга, населенные черными племенами и народами.

Там (у Зеленого Мыса), вновь собрав силы и сосредоточив ресурсы нашей экспедиции, мы подняли якоря и раскрыли паруса ветрам. Мы держали наш путь в сторону Антарктики, устремляясь немного на запад, через обширнейший океан, в направлении ветра, который называется вультурном. И от дня, когда мы отплыли от упомянутого мыса, мы шли в продолжение двух месяцев и трех дней, прежде нежели открылась нам какая-то земля. В просторах этого моря, которое мы прошли, мы претерпели как опасности кораблекрушения, так и тяготы нашего существования. Мы трудились с величайшим душевным напряжением, по решительному мнению тех, которые отлично, на опыте многих предприятий, представляли себе, что значит искать неизвестное, исследовать неведомое. И чтобы ты в одном слове все понял, знай, что из шестидесяти семи дней, в течение которых мы непрерывно плыли, сорок четыре дня были заполнены дождями, громами и молниями. Было так темно, что мы не видели ни солнца днем, ни ясного неба ночью. Это было причиной того, что нас охватил такой страх, что мы потеряли уже всякую надежду на жизнь. И среди этих морских бурь высокому небу было угодно открыть нам землю, новые страны и неведомый мир. При лицезрении всего этого мы исполнились такой радости, которую каждый может понять, когда представит себе, что происходит с теми, к кому после различных несчастий и превратностей судьбы приходит спасение.

В седьмой день августа 1500 года на берегах этих самых стран мы бросили якоря и, воздавая торжественным молебствием благодарения Господу нашему, отслужили мессу с пением.

На месте мы поняли, что эта земля – не остров, но континент, ибо длиннейшие берега не замыкаются, превращая ее в остров. Она заполнена несметным числом обитателей, ибо на ней мы нашли бесчисленные племена и народы и виды всех лесных животных, которые находятся в наших странах, и многое другое, никогда нами ранее не виденное, о чем по отдельности долго будет рассказывать. Великая милость Божия воссияла нам в том, что мы приблизились к этим странам, ибо недоставало строительного леса и воды и мы могли бы в течение немногих дней, находясь в море, потерять жизнь. Ему (Господу) и честь, и благодарение, и благодарственное рвение.

Мы приняли решение плыть вдоль берега этого континента по направлению к востоку с тем, чтобы не терять его из вида, и, как скоро его миновали, подошли к одному заливу – там берег делает поворот к югу, – и с этого места, где мы заметили впервые землю, до этого залива было около трехсот левков. На протяжении этого плавания много раз мы сходили на землю и дружественно общались с ее жителями, как ты ниже услышишь. Я забыл тебе написать ранее, что от Зеленого Мыса до начала этого континента около семисот левков.

Портрет Америго Веспуччи

Гравюра 1673 г.

Хотя я считал, что мы проплыли более, чем тысячу восемьсот, но, отчасти вследствие незнания мест и неопытности кормчего, отчасти вследствие бурь и ветров, мешающих нашему прямому пути, нас часто гнало в обратном направлении. Если бы товарищи не обратили внимания на меня, кому была известна космография, то не нашлось бы кормчего или руководителя нашего плавания, который на протяжении пятисот левков знал бы, где мы находимся. Ибо мы скитались и блуждали, и только инструменты указывали нам высоту небесных тел по отношению к правильной отвесной линии. Это были квадрант и астролябия, которые все знали. Затем впоследствии все удостоили меня большим почетом Ибо я показал, что без знания морской карты я более владел наукой плавания, чем все кормчие всего мира. Ибо они имели понятие только о местах, которые часто проплывали. Когда же упомянутый мыс указал нам поворот берега к югу, мы решили плыть далее, минуя его, и разведать, что находится в тех областях. Мы проплыли вдоль берега около шестисот левков, и часто сходили на землю, и беседовали, и общались с колонами этих областей, и были принимаемы ими по-братски. Иногда мы задерживались у них на пятнадцать или двадцать дней, и они оставались постоянно дружественными и гостеприимными, как ты ниже узнаешь.

Астролябия

Часть этого нового континента находится в жарком поясе по ту сторону равноденственной линии, по направлению к антарктическому полюсу, ибо он начинается на восьмом градусе по ту сторону этой самой равноденственной линии. Мы плыли вдоль его берега до тех пор, пока, миновав тропик Козерога, обнаружили, что антарктический полюс стоит над тем горизонтом выше пятидесятого градуса. Мы находились вблизи самого антарктического круга на широте семнадцати с половиной градусов.

Я расскажу, рассмотрев по порядку, что я видел там и узнал о природе тех племен, об их нравах и обходительности, о плодородии земли, о целебности воздуха, о расположении на небе небесных тел и особенно о неподвижных звездах восьмой сферы, никогда не виденных ранее нашими предками.

Итак, сперва о том, что касается племен. Мы нашли в этих странах такое множество народа, которое никто не мог бы пересчитать, как говорится в Апокалипсисе. Народ, говорю я, мягкий и обходительный. Все жители, и тот и другой пол, ходят обнаженными, не прикрывая никакой части тела. Как выходят из утробы матери, так до самой смерти и ходят. У них стройные и большие фигуры, хорошо и пропорционально сложенные, с цветом кожи, приближающимся к красноватому. Я думаю, что это происходит у них потому, что они, расхаживая нагими, загорают на солнце.

На голове у них великолепные черные косматые волосы. Выходя из дома и на игрищах, они держатся легко и свободно. У них приятное лицо, которое они, однако, сами себе уродуют. Ибо они прокалывают себе и щеки, и губы, и ноздри, и уши. И ты не думай, что эти отверстия малые и что они имеют их только одно. Ибо я видел некоторых людей, имеющих на одном лице семь дыр, из которых любая была способна вместить сливу. Они втыкают себе в эти отверстия очень красивые голубые камни, мрамор, кристаллы или алебастр, а также очень белые кости и другие предметы, художественно оформленные согласно их обычаю. Если бы ты видел это необыкновенное дело, подобное чуду, ты был бы, конечно, изумлен, что человек имеет в щеке один, а в губах семь камней, из которых некоторые величиной с половину ладони. Ибо часто я определял и находил, что семь таких камней весят шестнадцать унций, и, кроме того, в каждом из ушей имеются по три пробитых отверстия, несущих другие камни, висящие на кольцах. Таков обычай у одних мужчин, ибо женщины не прокалывают себе лица, но только уши. <…>

Они не носят одежд ни шерстяных, ни льняных, ни шелковых, так как в них не нуждаются и так как не имеют собственного имущества, но все у них общее. Они живут одновременно и без царя и без власти, и каждый из них сам себе господин. Женщины ведут себя как им угодно… Всякий раз, когда хотят, они расторгают браки и в этом не сохраняют никакого порядка. Кроме того, они не имеют храма, не придерживаются какого-нибудь закона и не являются даже идолопоклонниками.

Что еще сказать? Они живут согласно природе, и их скорее можно назвать эпикурейцами, чем стоиками. Среди них нет ни купцов, ни товарообмена Племена ведут между собой войны неискусно и беспорядочно. Старейшины склоняют своими речами юношей к тому, что им, старейшинам, угодно, и побуждают их к войнам, в которых те жестоким образом взаимно себя истребляют. А тех, которых захватывают в плен на войне, они сберегают не для их жизни, а для убийства… <…>

Они живут по сто пятьдесят лет и редко болеют, и если случается с ними какое-нибудь нездоровье, то лечат сами себя корньями каких-то трав.

Вот то наиболее примечательное, что я о них узнал.

Климат там очень умеренный и хороший, и я мог узнать из их сообщения, что никогда там не бывает заразы или болезни какой-нибудь, которая происходит от испорченного воздуха. И если они не умирают насильственной смертью, то живут долгую жизнь. Я думаю, что там всегда дуют южные ветры и особенно тот, который мы называем эвром. Для них он такой, каким для нас является аквилон.

Они усердно занимаются рыболовством. Это море богато рыбой, изобилуя всякими ее видами. Они не занимаются охотой. Я думаю, что, поскольку там есть многие виды лесных животных, особенно львов, медведей, бесчисленных змей и других отвратительных гадов и безобразных животных, а также поскольку там вдаль и вширь простираются леса и деревья непомерной величины, они не осмеливаются нагими, без покрова и соответствующего оружия, подвергать себя стольким опасностям.

Земля этих стран очень плодородна и приятна, изобилуя многими холмами и горами, бесчисленными долинами и величайшими реками. Она орошена целебными источниками, богата величайшими, едва проходимыми лесами и чащами и всеми видами зверей. Огромные деревья вырастают без ухода человека. Многие из них приносят плоды, приятные по вкусу и полезные для человеческого организма, некоторые же – наоборот; и никакие плоды там не похожи на наши плоды. Там рождаются бесчисленные виды трав и корней, из которых приготовляют хлеб и отличные лакомые блюда. Они имеют многие семена, совершенно непохожие на наши семена.

Там нет никаких видов металлов, кроме золота – им эти страны изобилуют, – хотя мы его с собой совсем не привезли в это первое наше плавание. О нем нам сообщили жители, которые утверждали, что в центре страны большое множество золота. Они считают его за ничто и не знают его ценности. Эти страны изобилуют жемчугом, о чем я тебе писал прежде. Если бы я захотел по одному вспомнить, что там находится, и написать о многочисленных видах животных и об их величине, то это было бы обширным и непомерным делом. И я истинно верю, что наш Плиний (Старший) не коснулся и тысячной доли вида попугаев и других птиц, а также животных, которые находятся в тех странах, с таким разнообразием наружностей и окрасок, что не хватит и художника Поликлета для изображения полной картины.

Все деревья там ароматны, и из каждого из них получают или гумии, или растительное масло, или какую-нибудь жидкость. Не сомневаюсь, что, если свойства их стали бы нам известны, они были бы целительны для человеческого организма. И воистину, если земной рай находится в какой-либо части Земли, то думаю, что он недалеко отстоит от этих стран. Они расположены, как я уже сказал, на юге, в таком умеренном климате, что там никогда не бывает ни холодной зимы, ни жаркого лета.

Америго Веспуччи наблюдает созвездие Южного Креста

По рисунку И. Страдануса, гравированному по меди И. Коллером. 1522 г.

Небеса и воздух большую часть года ясны и свободны от густых облаков. Изредка выпадают там дожди. Они длятся по три или четыре часа и иссякают, подобно ливню. Небо украшено великолепными созвездиями. В нем я отметил около двадцати звезд такой яркости, какую мы видим только у Венеры и Юпитера. Я рассмотрел их движения и орбиты, измерил при помощи геометрических методов их периферии и диаметры и установил их наибольшую величину. Я видел в этом небе три звезды Канопус: две действительно яркие, третью – темную. Антарктический полюс не украшен Большой и Малой Медведицей, как здесь представляется наш арктический, и близ него не видно яркой звезды. Из тех звезд, которые около него движутся на короткой орбите, три звезды образуют фигуру прямоугольного треугольника. Половинный диаметр их периферии имеет девять с половиной градусов. Рядом с этими восточными звездами, слева, видна одна яркая звезда Канопус превосходной величины. Когда эти звезды доходят до середины неба, то образуют такую фигуру:

После них идут две другие, половинный диаметр периферии которых имеет двенадцать с половиной градусов, и рядом с ними видна другая яркая звезда Канопус. За ними следуют шесть других, очень красивых и ярких звезд между всеми другими звездами восьмой сферы, которые имеют половинный диаметр периферии на поверхности тверди в тридцать два градуса. Вместе с ними проходит одна темная звезда Канопус огромной величины. Все они видны на Млечном Пути, образуя, когда они находятся на полученной линии, фигуру такого рода:

Я видел много других прекраснейших звезд, движение которых я тщательно отметил и весьма удачно изобразил графически в это все плавание в одной моей записной книжке. Светлейший король держит ее при себе и, надеюсь, вернет ее мне. В этой гемисфере я видел вещь, несогласную с выводами философов. Светлая радуга была видима около полуночи дважды не только мною, но также всеми матросами. Равным образом по многу раз мы видели новую Луну в тот день, когда она соединялась с Солнцем. В каждую из ночей в этой части неба блуждали многочисленные облака и пролетали пылающие метеоры. Я сказал немного ранее – в этой гемисфере, – однако это не является, собственно, ее наименованием, но при наблюдении нами полной гемисферы, что случилось при такого рода ее форме, так ее можно было бы назвать.

Итак, как я сказал, от Лиссабона, откуда мы выехали, – он отстоит от равноденственной линии на тридцать девять с половиной градусов – мы проплыли за пределы этой линии расстояние в пятьдесят градусов. В сумме это составляет около девяноста градусов, что равно четвертой части большого круга в соответствии с действительным смыслом измерения, переданного нам древними.

Очевидно, что мы проплыли четвертую часть Земли. И по этому соображению мы, жители Лиссабона, находящиеся по эту сторону равноденственной линии, на тридцать девятом с половиной градусе северной широты, по отношению к тем, которые живут на пятидесятом градусе южной широты, по ту сторону той же равноденственной линии, находились под углом в пять градусов к поперечной линии.

Чтобы ты яснее это понял, представь себе следующее: перпендикулярная линия, которая, когда мы стоим прямо, падает от точки неба над нашей макушкой на нашу голову, у них попадает на бок или на ребро. Поэтому получается, что для того, чтобы мы находились на прямой и одновременно на поперечной линии, должна образоваться фигура прямоугольного треугольника, линию катета которого мы сами занимаем, основание же и гипотенуза тянутся от нас и к их макушкам, что и видно на этой фигуре, и это мнение подкрепляется космографией.

Вот это и было наиболее примечательным, что я видел в этом последнем плавании, которое я называю «днем третьим». Ибо другие два «дня» были двумя другими плаваниями, которые я совершил по поручению светлейшего короля испанского к западу и во время которых записал заслуживающие удивления вещи, сотворенные им, Всевышним Творцом, Господом нашим. Я написал дневник о всех примечательных делахстем, что, если когда-нибудь мне будет предоставлен отдых, я мог бы все это особенное и примечательное соединить и написать книгу по географии или космографии, чтобы воспоминание обо мне не умерло бы среди потомков. Пусть знают, сколь велико творение всемогущего Бога, не известное древним, но частично нами познанное. Итак, я молю милостивейшего Бога, чтобы он мне продлил дни жизни, чтобы я при его благоволении и душевном спасении мог бы наилучше завершить осуществление моего желания.

Я сберегаю два других «дня» в моих хранилищах и попытаюсь при возвращении моем на отдых в отечество этот третий «день» повторить светлейшему королю, когда буду в состоянии снестись со знатоками и получу поддержку и помощь со стороны друзей для завершения этого произведения.

От тебя я прошу прощения, что это мое последнее плавание, или последний «день», я тебе не переслал, что обещал в последних моих письмах, когда я мог иметь рукопись от светлейшего короля. Я надеюсь совершить еще четвертое плавание и этим занят. И уже мне было дано обещание предоставить два корабля с их снаряжением, чтобы я приготовился к отысканию новых стран на юге с восточной стороны, с помощью ветра, который называется африканским. В этом путешествии я думаю совершить многое во славу Божию, для пользы этого государства и для украшения моей старости, и ничего другого я не жду, кроме согласия светлейшего короля. Пусть Бог решит, что лучше, а что будет – ты узнаешь.

Переводчик Джокондо перевел это письмо с итальянского на латинский язык, чтобы все узнали на латыни, как много удивительного было открыто во время этих плаваний, и была бы обуздана дерзость тех, кто желает испытывать провидение и королевское величие и знать более, чем это дозволено, ибо с того времени, как мир начался, неизвестна была обширность Земли и что находится на ней.

 

Письмо Америго Веспуччи об открытых недавно в его четырех путешествиях островах, написанное 4 сентября 1504 года к Пьетро Содерини, гонфалоньеру республики Флоренции

Первое путешествие (1497 – 1498)

Светлейший сеньор! Возможно, ваше высочество будет изумлено моей дерзостью и ваша мудрость оскорблена тем, что я так нелепо пишу вашему высочеству настоящее, столь многословное письмо. Как я знаю, ваше высочество постоянно занято высокими совещаниями и делами, относящимися к доброму управлению этой величественной республикой. И я боюсь, что вы будете считать меня праздным и навязчивым, вторгающимся не в свое дело, когда я пишу о вещах, неподобающих вашему положению и незанимательных, пишу в варварском стиле, с нарушением всяких правил образованности.

Но доверие, которое я питаю к вашей добродетели, и правдивость моего письма, содержащего вещи, которые нельзя найти в произведениях ни древних, ни новых писателей, как ваше высочество заметит впоследствии, делают меня смелым. Главная причина, заставляющая меня писать вам, это просьба подателя настоящего письма, которого зовут Бенвенуто Бенвенути, нашего земляка флорентийца, – очень хорошо, если он окажется слугой вашего высочества, – моего очень хорошего друга. Ему случилось быть здесь, в городе Лиссабоне, и он попросил, чтобы я рассказал вам, ваше высочество, о тех вещах, которые я видел в различных странах света благодаря действительности четырех путешествий, которые я совершил, открывая новые земли: двух путешествий по приказу короля Кастилии, короля Дона Фернандо Шестого, – через необъятную пучину океана по направлению к западу, и двух других по повелению могущественного короля Дона Мануэля, короля Португалии, – по направлению к югу.

Сказав мне, что ваше высочество получит от всего этого удовольствие, он надеялся при этом оказать вам услугу, почему я и решил сделать это, так как уверен, что вы, ваше высочество, зачислите меня в состав ваших слуг, вспомнив, что во времена нашей юности я был вашим другом, а теперь я ваш слуга. Вспоминаю, как мы вместе изучали грамматику под руководством почтенного монаха, брата святого Марка, Фра Джорджио Антония Веспуччи, чьим советам я, благодаря Господу, следовал, ибо, как говорит Петрарка, мне надо было быть другим человеком, чем я есть сейчас.

Тем не менее я, как бы то ни было, не огорчаюсь, так как всегда получал удовольствие от достойных дел. И хотя все эти мои дела совершенно не соответствуют вашей доблести, скажу вам точно так же, как сказал Плиний Меценату, что, быть может, моя болтовня доставит вам иногда хоть какое-нибудь удовольствие. Хотя ваше высочество постоянно занято государственными делами, однако же в часы досуга вы можете уделить немного времени забавным вещам и, подобно тому как пряности подаются обычно к мясу для улучшения пищеварения, так и вы, чтобы получить облегчение от ваших тяжелых обязанностей, прикажете прочитать это письмо. Это может отвлечь вас от постоянных забот и усердных занятий государственными делами, и если, светлейший сеньор, я буду многословен, прошу прощения.

Ваше высочество узнает, что мотивом моего путешествия в Королевство Испанию была торговля. Я собирался совершить это путешествие уже в продолжение четырех лет, в ходе которых увидел и осознал непостоянство фортуны: как она меняет свои бренные и преходящие милости, как может иногда вознести человека на вершину своего колеса, а в другое время сбросить его с него и лишить того, что может быть названо заимствованными богатствами.

Америго Веспуччи в юности

Портрет работы Сандро Боттичелли. Конец XV в.

Зная продолжительный труд, которым занятчеловек, чтобы завоевать эти богатства, и подвергаясь многочисленным неудобствам и риску, я решил бросить торговлю и сосредоточиться на чем-то более значительном и устойчивом. Исходя из этого, я и стал готовиться к тому, чтобы отправиться посмотреть различные страны света и его чудеса. Время и место оказались благоприятными для меня. Король Дон Фернандо Кастильский как раз собирался снарядить четыре корабля для открытия новых земель в западном направлении. Я был избран его высочеством войти в состав его флота для того, чтобы помочь сделать открытие.

Мы отправились из гавани Кадикса в десятый день мая 1497 года и стали прокладывать свой путь через пучину океана. Это путешествие заняло у нас восемнадцать месяцев. Мы открыли много континентальных земель и бесчисленные острова; большая их часть была необитаемой, и о них ничего не сообщали древние писатели. Я полагаю, что у них не было никакого понятия о них, ибо, если я только хорошо помню, я читал у некоторых из этих писателей, что один из них считал, что океан был пустынным морем. Того же мнения придерживался наш поэт Данте в 26-й главе «Ада», в которой он изображает как бы смерть Улисса.

В этом путешествии я видел изумительные вещи, как это поймет ваша светлость. Как я сказал выше, мы покинули порт Кадикс в составе четырех спасательных судов и начали наше путешествие прямым курсом к Счастливым островам. Они сейчас называются Большими Канарскими островами, расположенными в океане на окраине необитаемого Запада, и находятся в третьем климате. Над ними Северный полюс имеет высоту в 27 с половиной градусов над горизонтом. Они находятся в 280 лигах расстояния от города Лиссабона в направлении юго-западного ветра. Мы оставались здесь в течение восьми дней, запасаясь водой, продовольствием и другими необходимыми вещами.

Отсюда, прочитав наши молитвы, мы снялись с якоря и подняли паруса, начав свой путь на запад и взяв одну четверть на юго-запад. Мы плыли таким образом до окончания 37-го дня, когда наконец достигли земли, которую приняли за материк. Она лежала к западу от Канарских островов на расстоянии тысячи лигов от крайней западной границы необитаемой земли, внутри жаркого пояса, ибо мы нашли Северный полюс на высоте 16 градусов над горизонтом», и это было в соответствии с показаниями наших инструментов – 75 градусов к западу от Канарских островов.

Мы бросили якорь на расстоянии полутора лигов от берега, спустили наши лодки, нагруженные людьми и оружием, и поплыли по направлению к земле. Прежде чем мы достигли ее, мы увидели большое число людей, шедших вдоль берега, чему очень обрадовались. Мы заметили, что все они были нагими. Они проявили большой страх при виде нас. Я полагаю, что это было потому, что они увидели нас одетыми и наша внешность была совсем иной. Они удалились на холм и, несмотря на то что мы подавали им знаки мира и дружелюбия, не хотели приблизиться, чтобы поговорить с нами.

Так как наступила ночь и наши корабли стояли на якоре в опасном месте, находясь на диком, беззащитном берегу, мы решили на следующий день удалиться отсюда и отправиться в поисках какой-нибудь гавани или залива, где могли бы оставить наши корабли в безопасности. Мы поплыли в направлении северо-западного ветра, идя вдоль берега, который был хорошо виден. По мере того как мы плыли, мы видели людей на берегу. Мы шли до тех пор, пока через два дня не обнаружили места, достаточно безопасного для наших кораблей, где бросили якорь на расстоянии полулига от берега. На нем мы увидели очень много людей и в тот же день добрались на лодках до земли.

Мы сошли на берег в числе сорока человек в добром порядке, но все же люди, населявшие эту землю, боялись говорить с нами, и мы были не в состоянии ободрить их настолько, чтобы они заговорили с нами. В этот день мы достаточно потрудились, чтобы одарить их различными вещицами: погремушками, зеркалами, бусами, шариками и другими безделками. Некоторые из них, почувствовав доверие к нам, подошли, чтобы побеседовать с нами. Подружившись с ними, мы ввиду приближающейся ночи вынуждены были проститься и вернуться на корабли.

На следующий день, как только забрезжил рассвет, мы увидели бесчисленное множество людей на берегу. Среди них были женщины и дети. Мы вышли на берег и разглядели, что все они были увешаны украшениями, которые были бы уместны, если бы находились на присущих им местах. Прежде чем мы достигли этой земли, многие из туземцев прыгнули в море и поплыли по направлению к нам, чтобы встретить нас на расстоянии выстрела из лука Все они были отличными пловцами. Они нам доверяли, как если бы были давно с нами знакомы, и мы были очень довольны их доверием.

Первое, что нам удалось узнать об их жизни и обычаях, это то, что они ходили совершенно обнаженными, как мужчины, так и женщины, не прикрывая ни одной части тела, такими, какими вышли из утробы матери. Они были среднего роста, хорошо сложены, и их кожа отдавала красноватым цветом, наподобие львиной гривыМне думается, что если бы они ходили одетыми, то были бы такими же белыми, как и мы. На теле у них нет никаких волос, только на голове. Волосы у них длинные и черные, особенно у женщин, что делает их привлекательными. Вообще они не очень красивы, ибо у них широкие лица, так что они кажутся похожими на татар. У них не растут волосы на бровях, а также на ресницах и еще где бы то ни было, только на голове, ибо они считают волосатость отвратительной вещью.

Они очень легки в ходьбе и беге, женщины так же, как и мужчины. Женщина ничем не рискует, если пробежит лиг или два. Мы много раз видели, как они бегают. Поэтому они имеют большое преимущество перед нами, христианами. Они плавают так, что вы не можете себе представить, – женщины лучше, чем мужчины. Мы много раз видели, как они плавали в море на расстояние двух лигов безо всякой одежды.

Первая встреча Америго Веспуччи с американскими туземцами

По рисунку И. Страдануса. 1523 г.

Их оружие – луки и стрелы – отлично сделаны, хотя у них нет железа или другого какого-либо твердого металла для наконечников стрел. Они прикрепляют вместо железа зубы животных или рыб или же острый клин твердого дерева с наконечником, закаленным на огне. Они искусные стрелки, ибо всегда попадают в цель, когда бы ни целились. Кое-где женщины пользуются луками. У них есть и другое оружие, закаленное на огне: копья, а также дубины с красиво вырезанными шишками на конце. Оружие, применяемое ими с большой жестокостью, обычно используется против людей, говорящих на ином языке. Они не сохраняют жизни никому, если только не подвергают врага еще большему мучению. Когда они идут воевать, то берут своих женщин с собой не потому, что те могут сражаться, а потому, что они несут снаряжение, ибо женщины переносят на спине на расстояние 30–40 лигов груз, который ни один мужчина не станет нести. Мы много раз видели это.

У них нет своего главы, и они также не подчиняются порядку, ибо каждый из них сам себе господин. Войны ведутся не из-за стремления к господству, не для расширения границ и не вследствие жадности, но по старой вражде, возникшей между ними в давно прошедшие времена. Когда их спрашивают, почему они воевали, они не находят в ответе другой причины, как месть за смерть своих предков или своих родителей. У этих людей нет ни короля, ни знатного, они никому не подчиняются и живут, пользуясь собственной свободой. И если они начинают войну, то это тогда, когда враги убивают или же захватывают кого-нибудь из них в плен. Старейший в роде встает и, обходя все дороги и деревни, призывает людей пойти с ним и отомстить за смерть своего соплеменника. Таким образом, они одушевлены чувством родства, и, поскольку у них нет судебной системы, они также не наказывают того, кто причинил зло. Ни отец, ни мать не наказывают своих детей, и очень редко, почти никогда мы не наблюдали каких-либо ссор между ними.

В своих беседах они кажутся очень простыми, однако очень хитры и коварны в том, что их касается. Они говорят немного и очень низким голосом. Они пользуются такой же артикуляцией, как и мы, поскольку произносят слова с участием нёба, зубов или же губ, за исключением того, что дают различные наименования вещам. Имеется много разных языков, ибо через каждые сто лигов мы находили изменения в языке, так что речь одного племени непонятна другому.

Жизнь у них варварская, ибо едят они в неопределенное время и так часто, как хотят. Для них не имеет никакого значения, если это желание придет к ним в полночь или днем, ибо едят они во все часы. Едят они на земле без подстилки или другого какого-нибудь покрова, ибо мясная пища находится у них в глиняных мисках, которые они изготовляют для этой цели, или же в половинках тыквы. Спят они в больших гамаках, сделанных из хлопка и подвешенных в воздухе. Хотя их манера спать кажется довольно-таки неудобной, мне думается, что спать в этих сетках довольно приятно, и мы спали в них гораздо лучше, чем завернувшись в одеяла.

Эти люди чрезвычайно опрятны и чистоплотны. Они постоянно моются. Когда они опорожняют свои желудки, то делают это незаметно. И насколько они в этом аккуратны и застенчивы, настолько отвратительны и бесстыдны при малой нужде. Стоя или разговаривая с нами, они отправляли ее, даже не отвернувшись, не проявляя никакого стыда.

Никаких свадебных обычаев у них не существует. Каждый мужчина берет себе столько женщин, сколько пожелает, и, когда захочет отказаться от них, отказывается, не принося себе никакого ущерба или позора для женщины, ибо в этом отношении у женщины столько же свободы, сколько у мужчины.

Они не очень ревнивы и безмерно сладострастны, и женщины гораздо больше, чем мужчины. Из скромности я опускаю искусство, которым они пользуются для того, чтобы удовлетворить свою безмерную похоть.

Женщины очень плодовиты и работают даже во время беременности. Они рожают детей настолько легко, что через день после родов всюду бродят и даже купаются в реках, здоровые, как рыбы.

Они настолько лишены чувств и жестоки, что, если злятся на своих мужей, немедленно прибегают к искусственному способу, при помощи которого зародыш разрушается в утробе, что вызывает выкидыш. И они благодаря этому способу убивают бесчисленное множество живых существ.

Эти женщины стройны, очень хорошо и пропорционально сложены, у них нет плохо сформированных членов тела. Они ходят совершенно обнаженными, хотя они женщины в теле, а что касается их стыда, который человек, никогда не видевший его, рисует себе воображением, то он так пристойно расположен между бедрами, что ничего нельзя увидеть, кроме той его выдающейся вперед части, о которой природа не позаботилась и которой мы даем более скромное название pectignone. Короче говоря, они не стыдятся своих членов, которых следует стыдиться, подобно тому, как мы не стыдимся носа и рта.

Чрезвычайно редко, когда мы увидим у женщины отвислую грудь, или же опустившийся из-за деторождения живот, или же другие складки на теле. Кажется, что они никогда и не рожали четырех детей. Им очень хотелось иметь связь с нами, христианами.

Мы не смогли узнать, был ли у этих людей какой-нибудь закон. Их нельзя было назвать маврами или же евреями. Они были хуже чем язычники, ибо мы никогда не видели, чтобы они приносили какие-нибудь жертвы. Также нет у них молельни. Их образ жизни, я сказал бы, эпикурейский.

У них общие жилища, и дома у них построены в виде больших хижин. Они сооружены очень основательно из больших деревьев и покрыты пальмовыми листьями, что является прочной защитой от штормов и ветров. В некоторых местах их дома настолько широки и длинны, что в одном помещается 600 душ. Мы обнаружили деревни только с тринадцатью подобными домами, в которых обитало четыре тысячи душ. Каждые восемь или десять лет они меняют местожительство, и, когда мы их спросили, почему они так делают, они сказали, что это из-за почвы, которая вследствие загрязнения становится уже нездоровой и испорченной, и что она как бы откладывает пепел в их тела. Нам это показалось вполне разумным доводом.

Их богатства состоят из разноцветных птичьих перьев или из бус, которые они делают из костей рыб, или же из белых и зеленых камешков, вставляемых ими в свои щеки, губы и уши, а также из многих других вещей, не представляющих для нас никакой ценности.

Они не торгуют, не покупают и не продают, а просто живут, довольные тем, что им дает природа. Богатства, которыми мы наслаждаемся в Европе и где-либо еще – золото, драгоценные камни, жемчуг и многие другие, – для них не имеют никакого значения. И хотя все эти богатства имеются у них в их землях, они не прилагают никаких усилий, чтобы овладеть ими, и не ценят их. Они очень щедры и чрезвычайно редко, когда в чем-нибудь вам отказывают. Но, с другой стороны, не стесняются попросить что-либо у вас, если чувствуют, что между вами и ими установились дружеские взаимоотношения. Наивысшим проявлением дружелюбия считается, если они отдают вам своих жен и дочерей. Отец или мать считают за большую честь, если отдают вам свою дочь, даже если она молодая девушка. И если вы даже спите с ней, это считается выражением дружбы.

Когда кто умирает у них, они пользуются различными способами погребения. Они хоронят своих людей, оставляя у изголовья воду и пищу, думая при этом, что им впоследствии будет необходимо поесть. Они не пользуются поэтому никакими факельными обрядами или же оплакиванием. В некоторых местах они применяют наиболее варварское и бесчеловечное погребение. Когда страдающий или увечный находится на пороге смерти, его родственники приносят его в большой лес и кладут в гамак, в котором спят, прикрепляя последний к двум большим деревьям. Потом танцуют вокруг умирающего целый день. Когда наступает ночь, они ставят у его изголовья кувшин с водой и кладут пишу, чтобы он мог просуществовать четыре или шесть дней. Затем оставляют его одного и возвращаются в деревню. Если больной в состоянии себя обслужить, если он ест, пьет и выживает, то возвращается в деревню, и друзья встречают его с церемониями, но только немногим удается выжить. Не посещаемые никем, они умирают, и это место становится их могилой.

У них также много других обычаев, о которых, избегая многословия, я не буду распространяться. Они пользуются во время своих болезней различными лекарствами, столь отличными от наших, что мы очень удивлялись, как можно было выздороветь при их употреблении. Много раз я видел, как больного, когда его трепала лихорадка, купали с головы до ног в холодной воде. Затем они зажигали огонь вокруг него и заставляли его поворачиваться в течение двух часов до тех пор, пока он не уставал и не засыпал. Многие были излечены подобным образом. Они также пользуются диетой, ибо заставляют больных голодать в течение трех дней, а также кровопусканием, но не из руки, а из бедер, поясницы или икры ноги. Они вызывают рвоту травами, которые вкладывают в рот, и пользуются также многими другими снадобьями, о которых слишком долго рассказывать.

У них испорченная флегма и кровь, так как их пища состоит главным образом из корней растений, а также из фруктов и рыбы. У них нет ни зерен пшеницы, ни другого какого-нибудь зерна. Для обычного употребления в пишу они пользуются корнем дерева, из которого приготовляют довольно хорошую муку. Одни называют ее «юка», другие – «казаби», а некоторые – «игнами».

Они едят мало мяса, за исключением человеческого, ибо ваша светлость должна знать, что они столь бесчеловечны, что превосходят в этом отношении даже зверей, ибо поедают всех врагов, которых убивают или берут в плен, женщины наряду с мужчинами, с такой свирепостью, что даже говорить об этом кажется ужасным. Всякий раз, где бы мы это ни встречали, мне удавалось видеть это зрелище. Они же удивлялись, когда мы говорили, что не едим наших врагов. И здесь ваша светлость может поверить, что у них есть и другие варварские обычаи, передать которые я не в состоянии.

За эти четыре путешествия я повидал вещи, столь отличные от наших обычных, что приготовился написать книжку разнообразного содержания, которую назову «Четвертым днем» и где опишу большую часть вещей, которые видел, со значительными подробностями, насколько мой слабый ум позволит мне. Эту книгу я еще не опубликовал, так как отношусь с болезненной требовательностью к своим собственным произведениям и еще не получил удовлетворения от всего, что написал, несмотря на то что многие побуждают меня обнародовать эту книгу. Здесь все будет видно в подробностях. Тогда я не буду больше распространяться в этой главе, так как по ходу этого письма мы столкнемся с другими вещами, которые и являются подробностями. Так давайте будем считать это общее достаточным.

Вначале мы не встречали как бы ничего выгодного в этой богатой земле, за исключением нескольких месторождений золота. Полагаю, что причиной всего этого было незнание языка, а что касается положения и условий страны, тоже было не лучше.

Мы решили покинуть это место и отправиться дальше, следуя вдоль берега, на который часто высаживались и беседовали со множеством людей. Через несколько дней мы вошли в гавань, где подверглись величайшей опасности. Господу захотелось спасти нас, и это произошло следующим образом. Мы высадились в этой гавани, где увидели деревню, построенную, подобно Венеции, на воде. Там было около 44 больших жилищ, наподобие хижин, возведенных на очень толстых сваях. У них были двери или вход в виде разводных мостов. Из одного дома можно было пройти в другой при помощи этих мостов, тянувшихся от дома к дому.

Когда туземцы увидели нас, казалось, они испугались, так как немедленно развели все мосты. В то время как мы наблюдали это странное зрелище, то увидели, как 22 каноэ бороздили море. Эти каноэ представляли собой нечто в виде лодок, сделанных из одного дерева. Туземцы плыли по направлению к нашим лодкам. Они, казалось, были удивлены нашей внешностью и одеждой и держались на расстоянии. Мы подали им знаки, чтобы они подошли к нам, ободряя их выражениями дружелюбия. Видя, что они не подходят, мы направились к ним, но они нас не ждали и поплыли по направлению к берегу. Они просили нас знаками подождать, как бы говоря, что скоро вернутся, и поспешили на находившийся вдали холм. Когда они вернулись, то привели с собой 16 девушек. Они вошли с ними в свои каноэ и приблизились к нашим лодкам. Затем в каждую из них они поместили по четыре девушки. Вы можете себе представить, ваша светлость, как мы удивились их поведению. Они поставили свои каноэ между нашими лодками, как бы для того, чтобы поговорить с нами, причем настолько близко, что мы приняли это за выражение дружелюбия.

Пока все это происходило подобным образом, мы увидели большое число людей, плывших по направлению к нам в своих каноэ. Люди, вышедшие из своих домов, казалось, приближались к нам без всякого опасения. У дверей домов появились старые женщины, издавая громкие крики и теребя свои волосы, чтобы выразить горе. Тем самым они вызвали у нас подозрение, и каждый из нас взялся за оружие. Мгновенно девушки, сидевшие в наших лодках, бросились в море, а мужчины в каноэ отплыли от нас и начали выпускать стрелы из луков. А те, которые плыли, держали каждый копье так скрыто, как могли, под водой.

Распознав предательство, мы решили не только защищаться, но и решительно атаковать их. Мы перевернули с помощью наших лодок многие из их скифов и каноэ, как они их называют. Мы устроили им бойню, и они бросились в воду, оставляя каноэ и неся значительные потери, направляясь вплавь к берегу. У них было около 15 или 20 убитых и многие ранены. У нас было раненых пять, но все благодаря милости Божьей избежали смерти. Мы взяли в плен двух девушек и двух мужчин, затем отправились в их дома и, войдя туда, нашли только двух старух и больного мужчину. Мы взяли оттуда много вещей, представляющих, однако, малую ценность. Мы не хотели сжигать их дома, так как считали, что это ляжет черным пятном на нашу совесть, и вернулись к нашим лодкам с пятью пленниками.

Отсюда мы отправились на корабли, где заковали в кандалы каждого из пленных, за исключением девушек. Когда наступила ночь, две девушки и один из мужчин сбежали совершенно неуловимым способом. На следующий день мы решили покинуть гавань и отправиться дальше вперед.

Мы двигались, идя постоянно вдоль берега, до тех пор, пока не встретили другое племя, жившее на расстоянии примерно в 80 лигов от прежнего племени. Мы нашли, что оно отличалось по языку и обычаям. Решив бросить якорь и добраться до берега в лодках, мы увидели на нем огромное количество людей, примерно около четырех тысяч душ.

Когда мы достигли земли, они не стали нас ждать, а побежали в лес, бросая свои вещи. Мы высадились на берег и пошли по тропинке, которая вела к лесу. На расстоянии выстрела из лука мы нашли их палатки, где они разожгли большие костры. Двое из них готовили пишу, жаря нескольких животных и всевозможные виды рыб. Мы увидели, что они поджаривали какое-то чудовище, похожее на змею. У него не было крыльев, и оно было по своему виду столь гадким, что мы очень удивились отсутствию у них чувства отвращения.

Аллегорическое изображение жителей и продуктов Америки

Гравюра 1673 г.

Мы прошлись по их домам, скорее шалашам, и нашли там очень много таких живых змей. Они были привязаны за лапы, их рыла были обвязаны веревкой, так что они не могли открыть своих пастей. В Европе так делают с большими псами, чтобы они не кусались. Они были столь дикого вида, что никто из нас не решился взять ни одного из них с собой, думая, что они были ядовиты. Они были величиной с козленка и длиною с полтора локтя. Их лапы были длинными и толстыми и вооружены большими когтями. У них была грубая кожа различной окраски. Своими рылами и внешностью они напоминали змей. От их рыл начинался гребень наподобие пилы, шедший посредине спины до конца хвоста. Словом, мы приняли их за ядовитых змей, и, однако, их использовали в пишу.

Мы обнаружили, что эти люди приготовляли хлеб из маленьких рыб, которых доставали из моря. Сначала они варили их, затем разминали, приготовляя таким образом тесто или хлеб. Потом выпекали его на горячих угольях и, таким образом, ели. Мы попробовали этот хлеб и нашли, что он был отличным. У них было много всевозможных съедобных вещей, особенно плодов и кореньев. Было бы слишком сложным описать их подробно.

Видя, что люди не возвращаются, мы решили не трогать и не уносить того, что им принадлежало, с тем чтобы вызвать их доверие. Мы оставили в их хижинах много наших вещей, поместив их там, где они могли бы их увидеть. Затем возвратились ночью на наши корабли.

На следующий день, когда рассвело, мы увидели бесчисленное количество людей. Мы высадились, и, хотя они, казалось, проявляли робость по отношению к нам, однако же осмелились поддерживать с нами беседу, давая нам все, что мы просили, и проявляя по отношению к нам дружелюбие. Они рассказали нам, что это были их жилища и что они пришли сюда для рыболовства, и попросили, чтобы мы посетили их дома и деревни, так как хотели принять нас как друзей. Они были так дружелюбны, ибо двое пленных, бывших с нами, оказались их врагами.

Благодаря их настойчивости, посоветовавшись, мы решили, что 28 наших людей при хорошем вооружении должны пойти с ними, готовые умереть в случае необходимости. Пробыв здесь три дня, мы отправились с ними в глубь страны. Мы приблизились к деревне, находившейся в трех лигах от берега. Здесь было много народа, но мало домов. Их было не более девяти. Нас приняли там с многочисленными варварскими церемониями, которых и пером нельзя описать. Здесь были танцы, песни и причитания вперемежку с проявлениями радости, а также большим количеством пищи. Мы оставались в этом селении всю ночь. Туземцы предложили нам своих женщин, и мы были не в силах отказать им.

Мы провели здесь эту ночь и половину следующего дня, и настолько велико было число людей, пришедших посмотреть на нас, что их невозможно было сосчитать. Наиболее старые просили нас пойти с ними в другие деревни, лежавшие еще дальше от моря, как бы желая оказать нам этим величайшую честь. И куда бы мы ни решали пойти, было бы невозможно вам рассказать, какие почести они нам оказывали. Мы отправились в несколько деревень и путешествовали в продолжение девяти дней, так что наши товарищи, оставшиеся на кораблях, уже сомневались в нашей судьбе.

Когда мы находились уже на расстоянии около 18 лигов от берега, то решили вернуться на корабли. На обратном пути число людей, мужчин и женщин, дошедших с нами до моря, было столь велико, что это просто удивительно. Если кто-либо из нас уставал от ходьбы, они несли нас в своих гамаках для восстановления наших сил. При пересечении рек, которые там многочисленны и велики, они переносили нас так ловко и безопасно, что мы не подвергались никакому риску.

Многие из них пришли нагруженные вещами, которые они нам дали. Это были гамаки, пышные перья, многочисленные луки и стрелы и бесчисленные попугаи различных цветов. Другие несли вместе с этим домашнюю утварь и вели животных. Но самое удивительное, что я расскажу вам, это то, что, когда нам приходилось пересекать реку, считал себя счастливым тот, кому удавалось нести нас на спине. Когда мы достигли моря и за нами прибыли наши лодки, мы вошли в них. И между туземцами возникла великая борьба за то, чтобы забраться в эти наши лодки и, приблизившись, посмотреть наши корабли.

Мы взяли в наши лодки многих из них, столько, сколько могли, и направились к кораблям. Многие из них плыли за нами, так что мы пришли в некоторое замешательство, видя такое число людей на кораблях, ибо их было свыше тысячи, нагих и безоружных. Они были очень удивлены нашим морским снаряжением, приспособлениями и размером кораблей. С ними здесь произошел смешной случай. Мы решили выстрелить из наших пушек, и, когда выстрел раздался, большинство из них со страху бросилось в море, чтобы поплыть, – не хуже лягушек на краю болота, когда они увидят нечто, что их пугает. То же самое сделали эти люди, а те, которые оставались на кораблях, были столь устрашены, что мы сожалели о своем поступке. Однако мы успокоили их, сказав, что при помощи этого оружия мы расправляемся с врагами.

После того как они развлекались на кораблях уже в течение целого дня, мы приказали им удалиться, так как этой ночью решили отплыть. Они покинули нас очень дружелюбно и с любовью и вернулись обратно на землю.

Побыв среди этих людей и в этой стране, я узнал многие их обычаи и образ жизни. Мне бы не хотелось распространяться больше об этом, так как ваша светлость должна знать, что в каждой из своих поездок я описывал наиболее замечательные вещи. Я объединил их в одном томе географического характера, назвав его «Четвертым днем». В этом труде все описано подробно, и, поскольку у меня нет копии, мне необходимо проверить его содержание.

Эта земля очень населена, полна жителей, многочисленных рек и животных, немногие из которых напоминают наши, за исключением львов, пантер, оленей, свиней, коз и ланей, и даже те имеют некоторое несходство в форме. У них нет лошадей и мулов, ваша милость, ни ослов, ни собак, ни каких-либо овец и быков, но другие животные, которых они имеют, весьма многочисленны, и все они дикие. Никаких из этих животных они не используют для себя. Этих животных просто нельзя сосчитать. Что же сказать о различных птицах, столь многочисленных, стольких видов и имеющих столь разноцветное оперение, что просто чудо обладать ими!

Земля очень приятна и плодородна, полна обширных, всегда зеленых лесов, ибо листва никогда не опадает. Масса плодов, они бесчисленны и совершенно отличаются от наших. Эта страна находится в жарком поясе, как раз на параллели, которую описывает тропик Рака, на границе второго климата, и здесь полюс над горизонтом имеет высоту в 23 градуса.

Много племен пришло посмотреть на нас. Они удивлялись, глядя на наши лица и белую кожу, и спрашивали, откуда мы пришли. Мы дали им понять, что пришли с небес и собираемся посмотреть мир, и они поверили этому. В этой стране мы установили купель для крещения, бесчисленное количество народа было окрещено. Они называли нас на своем языке караибами, что означало – люди большой мудрости. Мы покинули эту гавань, назвав провинцию «Лариаб», и поплыли вдоль берега, видя все время землю до тех пор, пока не удалились от нее на 870 лигов, все еще идя в направлении мистраля (северо-западного ветра), делая на пути много остановок и вступая в общение со множеством людей.

В нескольких местах мы получили золото путем обмена, но немного по количеству, ибо мы уже много сделали (открыв эту землю и узнав, что они имели золото).

Теперь мы уже были 13 месяцев в путешествии. Наши суда и снаряжение были уже значительно потрепаны, а люди изношены от усталости. На общем совете мы решили вытащить наши корабли на сушу и исследовать их с целью предотвратить течь, так как они пропускали много воды, для того чтобы заново их проконопатить и обмазать дегтем, а затем двинуться по направлению к Испании.

Когда мы пришли к этому решению, мы находились вблизи лучшей в мире гавани, в которую вошли с нашими кораблями. Здесь мы встретили огромное число людей, отнесшихся к нам с большим дружелюбием. Мы воздвигали на берегу укрепление из наших лодок, а также бочек и бочонков, и нашей артиллерии, которая господствовала над всей местностью. Мы вытащили на берег наши корабли, которые были разгружены и облегчены, и отремонтировали их, как это было необходимо. Туземцы оказывали нам большую помощь, постоянно снабжая нас пищей, так что в этой гавани мы употребляли мало своего продовольствия, что оказалось для нас очень выгодным, ибо запас провизии, который мы имели на обратный путь, был слишком мал и жалок.

Здесь мы оставались 37 дней и много раз ходили в их деревни, где они оказывали нам величайшую честь. Сейчас, желая воспользоваться нашим путешествием, они пожаловались нам, что несколько раз в году из-за моря приплывает в их землю племя очень жестоких людей и их врагов. Они рассказали, как, пользуясь обманом или насилием, пришельцы убивают и съедают многих из них, а некоторых берут в плен и увозят в свои дома или страну и как они едва в состоянии защитить себя от них.

Они дали нам понять, что это были островитяне и что они жили в море на расстоянии около ста лигов отсюда.

Они говорили столь жалостно, что мы поверили им и пообещали расправиться с их врагами, чтобы они избежали такой беды. Они остались очень довольны этим, и многие из них предложили поехать с нами, но мы не пожелали взять их по многим причинам, за исключением семи человек, которых взяли при условии, что они должны вернуться домой в своих каноэ, ибо мы не желали быть обязанными вернуть их обратно в свою страну. И они были удовлетворены этим.

Итак, мы покинули этих людей, оставив их дружески настроенными по отношению к нам. Отремонтировав наши корабли и пройдя семь дней морем в направлении востоко-северо-востока, мы в конце седьмого дня приблизились к островам, которые были многочисленны, некоторые из них необитаемы, другие покинуты. Мы бросили якорь у одного из них, где увидели много людей, называвших этот остров Ити.

Укрепив наши лодки сильными командами и взяв по три пушки в каждую, мы отправились на землю, где нашли около 400 человек мужчин и многих женщин. Все были нагими, как и прежние люди, хорошо сложены и выглядели настоящими воинами, ибо были вооружены луками, стрелами и копьями. У большинства были деревянные квадратные щиты, и туземцы носили их так умело, что они не препятствовали их стрельбе.

Когда мы подошли на наших лодках на расстояние выстрела из лука, все они спрыгнули в воду, чтобы выпустить в нас свои стрелы и предотвратить нашу высадку на берег. Их тела были выкрашены в красный цвет и украшены перьями. Переводчики, бывшие с нами, сказали, что, когда эти люди так себя разрисовывают и украшают перьями, это означает то, что они хотят воевать.

Они так препятствовали нашей высадке, что мы были вынуждены применить свою артиллерию. Когда они услышали выстрел и увидели, что некоторые из их числа упали замертво, то отступили назад к земле. Созвав свой совет, мы решили, что 42 человека из наших людей должны сойти на берег и, если туземцы будут ждать нас, сразиться с ними.

Когда мы высадились на землю с нашим оружием, они двинулись нам навстречу, и мы сражались около часа. У нас было небольшое преимущество, не говоря о том, что наши арбалеты и пушки убили нескольких из них. Туземцы ранили некоторых из наших людей. Это произошло потому, что они не встречали нас на расстоянии броска копья и удара меча. В конце концов нам пришлось приложить столько мужества, что мы перешли уже к битве мечами. Когда они испытали на себе наше оружие, то обратились в бегство через горы и леса, оставив нас победителями на поле битвы со многими своими убитыми и большим количеством раненых.

У нас не хватило в тот день сил преследовать их, ибо мы очень устали. Мы вернулись на наши корабли, к великому удовольствию семи пришедших с нами туземцев, которые не могли удержаться от радости. Когда наступил следующий день, мы увидели, как со стороны земли двигалось огромное множество людей, подавая сигналы к битве, постоянно трубя в роги и другие различные инструменты, которые они используют в своих войнах. Все были разрисованы и украшены перьями, так что было очень странным зрелищем созерцать их. Все корабли поэтому держали совет, и было решено, что, поскольку эти люди желали враждовать с нами, мы должны отправиться встретить их и попытаться любыми средствами сделать их друзьями. В случае же если они не примут нашей дружбы, мы должны обращаться с ними как с врагами, а многие из них, которых мы будем в состоянии взять в плен, должны стать нашими рабами.

Вооружившись так хорошо, как могли, мы направились к берегу. Они, казалось, не препятствовали нашей высадке, полагаю, из-за страха перед нашими пушками. Мы сошли на землю в составе 57 человек, четырьмя эскадронами, состоящими каждый из капитана и его отряда. И мы приблизились, чтобы сразиться с ними. После длительной битвы, в которой многие из них были убиты, мы вынудили их к бегству и преследовали до деревни, забрав около 250 пленных. Мы сожгли деревню и вернулись на наши корабли с победой и 250 пленными, оставляя многих туземцев убитыми и ранеными. Из наших был убит не более чем один и 22 ранено, из которых все – хвала Господу! – выздоровели. Мы приготовились к отплытию, и семь человек, из которых пятеро были ранены, сели на островное каноэ вместе с семью пленниками, которых мы дали им с собой, – четырьмя женщинами и тремя мужчинами – и вернулись в свою страну, полные радости, удивляясь нашей силе.

Таким образом, мы отплыли в Испанию с 22 пленными рабами. Мы достигли гавани Кадикса на 15-й день октября 1498 года, где были хорошо встречены и продали наших рабов. Вот что случилось со мной наиболее знаменательного в моем первом путешествии. Кончается первое путешествие и начинается второе.

 

Второе путешествие (1499 – 1500)

Что касается второго путешествия, то здесь изложено все, что я видел в нем наиболее достойного для рассказа. Мы отправились из порта Кадикс в составе трех кораблей и на 16-й день мая 1499 года начали свое путешествие прямым курсом к островам Зеленого Мыса, проходя в виду Больших Канарских островов. Мы шли до тех пор, пока не бросили якорь у острова, который называется островом Огня. Пополнив запас воды и топлива, мы возобновили наше плавание по направлению к юго-западу и через 44 дня натолкнулись на новую землю.

Мы думали, что она была частью континента и продолжением той земли, о которой было упомянуто выше. Новая земля расположена в жарком поясе, к юго-западу от равноденственной линии. Южный полюс стоит над ней на высоте пяти градусов, вдали от любого климата. Она находится на расстоянии 500 лигов к юго-западу от упомянутых островов. Мы нашли, что дни здесь были равны ночам. Мы достигли этой земли на 27-й день июня, когда солнце находится на высоте тропика Рака. Мы обнаружили, что эта земля изобилует влагой и полна очень больших рек. Пока еще мы не видели людей. Мы поставили наши корабли на якоря, спустили лодки и пошли на них к земле. Как я сказал, мы нашли, что она была полна величайших рек и покрыта большими водами, с которыми мы встретились. Во многих местах мы пытались выяснить, можем ли мы сойти на землю из-за больших разливов рек, но, как энергично мы ни стремились к этому, не могли найти места, которое не было бы затоплено. Мы видели по этим водам, что земля не была населена. Видя, что в этой части мы не смогли бы сойти, мы решили вернуться на корабли и попытаться высадиться в другом месте. Мы подняли наши якоря и поплыли к востоко-юго-востоку, огибая всегда берега, лежавшие в этом направлении. На протяжении 40 лигов мы пытались высадиться в нескольких местах, но это было потерянное время. Мы обнаружили на этом берегу морские течения, столь сильные, что они не позволили нам плыть. Все они шли с юго-востока на северо-запад.

Итак, видя много препятствий для нашего плавания, мы держали совет и решили повернуть наш курс на северо-запад. Мы шли вдоль берега до тех пор, пока не достигли замечательной гавани, образованной большим островом и расположенной в устье. Внутри острова был очень глубоко вдающийся залив.

Когда мы плыли со стороны острова, чтобы войти в гавань, то увидели множество народа. Обрадовавшись этому, мы направили туда наши корабли для того, чтобы бросить якорь там, где мы видели людей, находясь, вероятно, в четырех лигах морского пути от них». Плывя таким образом, мы увидели каноэ, шедшее из открытого моря, в котором было много людей. Мы решили перехватить его и повернули наши корабли кругом, чтобы встретить каноэ, плывя так, чтобы не потерять его из виду. Идя по направлению к нему в ветреную погоду, мы заметили, что люди на каноэ остановились, все с поднятыми веслами, я полагаю, из удивления перед нашими кораблями. Когда они поняли, что мы стремились приблизиться к ним, то опустили свои весла в воду и начали грести по направлению к земле.

В нашей эскадре была каравелла в 45 тонн водоизмещения, очень быстрое морское судно. Она имела преимущество перед каноэ. Когда настало время устремиться за ним, каравелла подняла все паруса и ринулась на каноэ, мы тоже. Она прошла совсем рядом, не попытавшись, однако, взять его на абордаж. Каноэ прошло мимо и стало затем спокойно против ветра. Когда туземцы поняли, что имеют преимущество, то начали грести веслами, чтобы спастись. Имея лодки, укомплектованные на корме хорошими командами, мы надеялись нагнать это каноэ, но туземцы гребли в течение более двух часов, и, если бы маленькая каравелла не повернула снова на другой галс, мы потеряли бы каноэ из виду.

Люди на каноэ, увидев, что они окружены каравеллой и лодками, бросились в море, примерно 70 человек числом, находясь на расстоянии двух лигов от земли. Преследуя их нашими лодками целый день, мы были не в силах захватить более двух человек, ибо истиной было то, что остальные достигли земли в безопасности. В каноэ оставалось четверо мальчиков. Они были не из племени, так как те люди привезли их как пленников из другой земли. Они их оскопили, ибо все были без мужских членов и имели свежие раны, чему мы очень удивились. Когда их взяли на корабли, они знаками объяснили нам, что люди в каноэ оскопили их для того, чтобы съесть. Мы поняли, что это были люди, называемые каннибалами. Они очень свирепы и едят человеческое мясо.

Привязав каноэ кормой, мы направили наши корабли к земле и бросили якорь на расстоянии полулига от нее. Мы увидели огромное множество людей на берегу и стали грести в лодках к земле, взяв с собой двух мужчин, захваченных в плен. Когда мы высадились, все туземцы убежали прочь, укрывшись в лесах. Мы дали возможность одному из двух пленников уйти, дав ему с собой несколько маленьких трещоток, указывая тем, что хотим быть друзьями туземцев. Посланный так хорошо повлиял на них, что привел с собой все племя, состоявшее примерно из 400 мужчин и многих женщин. Все пришли без оружия к месту, где стояли наши лодки.

Подружившись с ними, мы вернули им второго пленника и послали затем на корабль за их каноэ, вернув его им обратно. Это каноэ было 26 шагов в длину и двух локтей в ширину. Оно было выдолблено из одного ствола и очень искусно сделано. Когда они спустили его в реку, поставив в безопасное место, то все убежали и больше с нами не поддерживали общения. Нам это показалось варварским поступком, и мы посчитали их за людей, которым нельзя доверять и которые плохо себя ведут. У них мы видели золото, которое они носили в ушах.

Мы отправились и, проделав наш путь к внутренней части залива, нашли такое количество народа, что это просто удивительно. Высадившись, мы с ними подружились, и многие из нас отправились с ними в их деревню, находясь в безопасности и будучи хорошо приняты.

В этом месте мы получили 150 жемчужин, которые они дали нам взамен маленькой трещотки, и немного золота, которое они нам дали просто так. В этой стране мы обнаружили, что они пьют вино, сделанное из фруктов и зерна, наподобие пива как белого, так и красного. Самое лучшее было сделано из «мироболани» и было отличным. Они едят огромное множество этих плодов, на них как раз был сезон. Это прекрасный плод, приятный на вкус и здоровый для организма.

Почва изобилует всем, что необходимо для существования. Люди были вежливыми и самыми миролюбивыми из всех, с которыми мы когда-нибудь встречались.

Мы оставались в этой гавани 17 дней с большим удовольствием, и каждый день из глубины страны приходили новые люди, чтобы посмотреть на нас и подивиться нашей внешности и белизне, нашей одежде и оружию, а также форме и большим размерам кораблей.

От этих людей мы получили сведения о племени, жившем дальше к западу от них, бывшем их врагами. У них имелось огромное множество жемчуга. А тот жемчуг, который имели они, наши друзья, был, по их словам, жемчугом, захваченным у их врагов во время битвы. Они рассказывали нам, как ныряли за ним и каким образом добывался этот жемчуг. Мы нашли, что они говорят правдиво, как услышит ваше высочество. Мы отправились из этой гавани и поплыли к берегу, над которым постоянно видели облако поднимающегося дыма и людей на берегу.

Через несколько дней мы бросили якорь в гавани с целью отремонтировать один из наших кораблей, который дал большую течь. Здесь мы встретили большое население, с которым были не в состоянии ни силой, ни добрым отношением поддержать какое-нибудь общение. Когда мы сходили на землю, они яростно сражались, чтобы помешать нам сделать это. И когда они уже больше не смогли сопротивляться, то убежали через леса, не ожидая нас. Найдя их столь дикими, мы ушли отсюда.

Продолжая наше путешествие, мы увидели остров на расстоянии 15 лигов от материка, в море. Мы решили отправиться посмотреть, был ли он населен, и обнаружили там самых жестоких и отвратительных людей, которых когда-либо видели. Они были именно такими. По поведению и внешнему виду они были отталкивающими. У всех были опухшие щеки, во рту они держали зеленые ветки, которые постоянно жевали, как животные, так что едва могли говорить. Каждый из них имел на спине две сушеные тыквы, одна из которых была полна тех растений, которые они держали в своих ртах, другая же была полна белой муки, выглядевшей подобно порошкообразному мелу. От времени до времени они окунали в муку маленькую палочку, которую смачивали во рту, и затем вставляли ее между щек, перемешивая, таким образом, с мукой бывшую у них во рту веточку. Мы были не в состоянии понять, в чем секрет, с какой целью они это делали.

Увидя нас, эти люди подошли столь фамильярно, как если бы мы были связаны с ними узами дружбы. Идя с ними вдоль берега и беседуя, мы захотели выпить свежей воды. Они объяснили нам знаками, что у них ее нет, и предложили нам несколько этих веточек и муку. Мы пришли к заключению, что остров беден водой и туземцы держали веточки и муку во рту для того, чтобы предохранить себя от жажды. Мы прошли за полтора дня весь остров, не найдя какой-нибудь проточной воды. Мы увидели, что вода, которую они пьют, добывалась из росинок, выпадающих ночью на некоторых листьях, выглядевших как ослиные уши. Листья напитывались водой, и с них люди утоляли жажду. Это была чудеснейшая влага, но во многих местах этих листьев не было.

Туземцы не имели никаких видов пищи и корней, как на материке. Они питались рыбой, которую ловили в море, а она была в огромном изобилии. Они были искуснейшими рыболовами, показали нам много удивительных рыб большого размера и массу черепах. Их женщины не имели обыкновения держать растения во рту, как мужчины, но все носили тыкву с водой и пили из нее. У них не было ни деревень, ни домов, ни хижин, за тем исключением, что они селились под деревьями, защищавшими их от солнца, но не от воды.

Я полагаю, что на этом острове дожди шли очень редко. Когда они ловили рыбу в море, то все имели с собой большой широкий лист, под которым было достаточно тени. Они прикрепляли его обычно к земле, и, как только появлялось солнце, они поворачивали лист и таким образом защищали себя от зноя. На этом острове было много всевозможных животных, пьющих болотную воду.

Видя, что здесь не было ничего выгодного для нас, мы отправились отсюда, взяв курс на другой остров. Мы вскоре обнаружили, что на нем обитало племя очень высоких людей. Мы высадились на землю посмотреть, не сможем ли мы найти там свежей воды, вообразив, что остров необитаем, так как мы не видели людей. Идя по берегу, мы заметили очень большие человеческие следы на песке и рассудили, что, если и другие члены тела были соответственного размера, туземцы должны быть очень крупными людьми.

Продвигаясь дальше, мы нашли тропу, ведущую внутрь этого острова. Девять из нас пришли к выводу, согласившись в том, что остров слишком мал и что не может быть, чтобы на нем находилось много людей. Мы пошли затем дальше в глубь острова посмотреть, что это были за люди. Пройдя почти целый лиг, мы увидели в долине пять их хижин, казавшихся необитаемыми. Мы направились к ним, но нашли там только пять женщин: двух старух и трех девушек. Они были столь высоки ростом, что мы смотрели на них с изумлением. Когда они увидали нас, их охватил такой ужас, что им не хватило даже духа убежать. Две старухи стали нас приглашать словами, принесли нам много еды и повели в хижину. Ростом они были выше, чем высокий мужчина, так что были бы такими же крупными, как Франческо дельи Альбизи, но более пропорциональными. Мы хотели забрать с собою трех девушек силой и увезти в Кастилию как чудо.

В то время как мы так рассуждали, в дом начали входить взрослые мужчины. Их было 36 человек. Они были гораздо выше, чем женщины, и так хорошо сложены, что было приятно смотреть на них. Они повергли нас в такой страх, что мы предпочли бы находиться на наших кораблях, чем в обществе таких людей. Они имели с собой очень большие луки и стрелы и несли большие шишковатые дубинки. Разговаривали они между собой таким тоном, как будто хотели нас схватить. Видя себя в такой опасности, мы начали обсуждать между собой разные планы. Некоторые из нас говорили, что нам следует атаковать их в доме немедленно. Другие – что это будет лучше сделать на открытой местности. Третьи говорили, что нам не следует начинать ссоры до тех пор, пока не поймем, что они хотят делать. Мы решили тихо уйти из их дома и направиться к кораблям. Так мы и поступили и, выйдя из дома, пошли к кораблям.

Остров гигантов

Гравюра

Однако дикари шли за нами следом, находясь всегда на расстоянии броска камня и разговаривая между собой. Я полагаю, они боялись нас не меньше, чем мы их, потому что, когда мы иногда останавливались, они делали то же самое, не подходя ближе, до тех пор пока мы не достигли берега, где нас ожидали лодки.

Мы сели в них и, когда находились уже на некотором расстоянии от берега, видели, как они плясали на нем, посылая в нас много стрел. Но мы уже мало боялись их теперь и произвели два выстрела по ним из пушек, больше для того, чтобы напугать их, чем попасть в них. При выстрелах все они побежали на холм. Таким образом, мы ушли от них, избежав, как нам казалось, опасности этого дня. Эти люди ходили совершенно обнаженными, как и другие. Я называю тот остров Островом гигантов из-за большого роста этих людей.

Мы продвигались вперед, плывя вдоль берега, на котором нам случалось много раз сражаться с туземцами, так как они не разрешали нам брать что-нибудь с острова. Нашим желанием было теперь вернуться в Кастилию, ибо мы уже около года находились в море и имели очень малый запас продовольствия. К тому же этот небольшой запас был испорчен большой жарой, которую мы переносили, так как с того времени, как мы отправились на острова Зеленого Мыса, и до настоящего времени мы постоянно находились в жарком поясе и дважды пересекали равноденственную линию. Как я уже говорил раньше, мы опускались до пятого градуса ниже ее к югу, а также находились на пятнадцатом градусе севернее ее.

Мы думали, что Господу захотелось дать нам немного облегчения от такого труда. В то время как мы искали гавань, чтобы отремонтировать наши корабли, мы встретили племя, принявшее нас с большим дружелюбием. Мы обнаружили, что они имели в большом изобилии очень красивые восточные жемчужины. У них мы пробыли 47 дней и купили у них 119 марок жемчуга за очень малую цену – полагаю, что он не стоил нам и 40 дукатов, поскольку мы давали им за него только маленькие трещотки, зеркала, бусы, игральные шарики и листочки олова. В самом деле, за одну маленькую трещотку человек отдавал весь жемчуг, который у него был.

От туземцев мы узнали, как и где они его вылавливали. Они дали нам много раковин, в которых росли жемчужины. Мы купили также раковину, в которой было 130 жемчужин, а также другие раковины с меньшим количеством жемчуга. Королева взяла у меня раковину со 130 жемчужинами, но я позаботился, чтобы она не увидела других. Ваше высочество должны знать, что до тех пор, пока жемчужины не созреют и не выпадут сами, они не сохраняются и, если их вынуть, быстро погибают. В этом я убедился на собственном опыте. Когда жемчужины созреют, то лежат, отделившись от тела раковины. Это отличные жемчужины. Как бы плохи они ни были – поскольку большинство из них неровны и плохой формы, – за них платят много денег…

По истечении 47 дней мы покинули этих людей, оставив их очень дружественными по отношению к нам. Мы расстались и из-за необходимости запастись продовольствием направились на остров Антильского архипелага, тот самый, который Христофор Колумб открыл несколько лет назад. Там мы взяли большой запас продовольствия и оставались два месяца и 17 дней. Здесь мы подвергались многим опасностям и беспокойству со стороны людей, бывших на острове с Колумбом, полагаю – из зависти. Чтобы не быть многословным, воздержусь от рассказа о них.

Мы покинули упомянутый остров 22 июня и плыли в течение полутора месяцев, когда вошли в гавань Кадикса. Это произошло днем, в восьмой день сентября моего второго путешествия. Хвала Господу! Кончается второе путешествие, начинается третье.

 

Третье путешествие (1501 – 1502)

Находясь затем в Севилье, отдыхая от тяжелых трудов, которые я перенес в те два путешествия, я возымел намерение вернуться в землю жемчуга. Судьба, однако, не посчиталась с моими трудами. Я не знаю, почему светлейшему королю Дону Мануэлю Португальскому пришло в голову пожелать нанять меня. Когда я находился в Севилье без какой-нибудь мысли о поездке в Португалию, приезжает ко мне вестник с письмом от его королевской короны, в котором мне предлагается приехать в Лиссабон для разговора с его высочеством, и в этом письме обещается мне вознаграждение.

Я не был того мнения, что мне следует ехать, и отослал вестника, сказав, что плох здоровьем и что, когда поправлюсь и если его высочество все еще будет хотеть нанять меня, то сделаю все, что бы он мне ни приказал. Видя, что он не может заполучить меня, король решил послать Джулиано ди Бартоломео дель Джокондо, жившего в Лиссабоне, с поручением привезти меня любыми средствами. Упомянутый Джулиано лично приехал в Севилью, и вследствие его приезда и просьб я был вынужден поехать. Однако на мою поездку плохо смотрели многие, кто меня знал, ибо я покидал Кастилию, где мне воздавались почести и король относился ко мне с большим уважением.

Самым худшим было то, что я уехал, не попрощавшись с ним, и предстал перед королем Португалии. Последний был очень рад моему приезду и просил меня присоединиться к трем кораблям, готовым отправиться для открытия новых земель. И поскольку королевская просьба является приказом, мне пришлось согласиться на все, чего он от меня добивался.

Мы отправились из гавани Лиссабона на трех кораблях в десятый день мая 1501 года и взяли курс прямо на Большой Канарский остров. Мы прошли в виду его, не останавливаясь, и отсюда шли до западного берега Африки.

На этом берегу мы упражнялись в искусстве ловли рыбы под названием парки. Мы оставались там три дня и оттуда направились к берегу Эфиопии, к гавани под названием Безенице, расположенной в жарком поясе. Над ней Северный полюс стоит на высоте четырнадцати с половиной градусов, и лежит она в первом климате.

Мы оставались там 11 дней, запасая воду и топливо, так как моим намерением было отправиться на юг через Атлантический океан. Мы покинули эфиопскую гавань и поплыли к юго-западу, забирая на одну четверть к югу до тех пор, пока по прошествии 67 дней не бросили якоря у земли, находившейся в 700 лигах к юго-западу от упомянутой гавани.

В течение этих 67 дней мы имели самую плохую погоду, которую когда-либо имел какой-нибудь мореплаватель, с многочисленными штормовыми ливнями, смерчами и бурями, трепавшими нас, так как мы находились здесь в самое неблагоприятное время года, поскольку большая часть нашего плавания проходила постоянно вблизи равноденственной линии. Месяц июнь является здесь зимой, и мы узнали также, что день здесь был равен ночи и что тень всегда отбрасывалась здесь к югу.

Богу было угодно показать нам новую землю. Это произошло в 17-й день августа. Мы бросили якорь на расстоянии полулига от берега, спустили лодки и отправились обследовать землю, чтобы узнать, была ли она населена людьми и кто были эти люди. И мы узнали, что она была населена людьми, которые были хуже животных. Однако ваше высочество должно понять, что хотя мы сначала и не увидели людей, но хорошо поняли, что земля была населена, благодаря многим признакам, которые увидели. Мы взяли эту землю в собственность для светлейшего короля Дона Мануэля.

Мы увидели, что земля была очень приятной и зеленой, прекрасной на вид. Она находилась в пяти градусах к югу от равноденственной линии. И в тот день мы вернулись на корабль.

Поскольку мы очень нуждались в воде и топливе, то решили на следующий день вернуться на берег, чтобы обеспечить себя всем необходимым. Когда мы находились на земле, то заметили несколько человек на вершине холма. Туземцы стояли, рассматривая нас и не рискуя сойти вниз. Они были обнажены, имея такой же цвет кожи и внешность, как и другие прежние дикари, которых мы встречали раньше.

Хотя мы старались убедить их спуститься и поговорить с нами, мы не могли заставить их сделать это, так как они не доверяли нам. Видя их упрямство и поскольку было уже поздно, мы возвратились на корабль, оставив на земле для них несколько маленьких трещоток, зеркал и других предметов так, чтобы они их видели. Когда мы были уже в море, они спустились с холма и подошли к вещам, которые мы оставили, выражая большое удивление.

В тот день мы обеспечили себя только водой. На следующее утро мы увидели с кораблей, что люди этой земли подавали знаки большими клубами дыма. Думая, что они зовут нас, мы отправились на берег и увидели там, что пришло большое число людей. Они держались все же от нас в стороне, но подали нам знаки, что мы должны идти с ними в глубь страны. Поэтому двое из наших людей отправились спросить капитана, разрешит ли он им пойти, так как хотели рискнуть отправиться с теми дикарями в глубь страны, чтобы посмотреть, что за люди они были и были ли у них какие-нибудь богатства, пряности или снадобья. Они так сильно просили, что капитану было угодно разрешить. Тогда, запасшись многими вещами для обмена, они покинули нас, получив приказ вернуться не позднее чем через пять дней, ибо мы будем ждать их только в течение этого времени. И они отправились в глубь страны, а мы остались на кораблях, ожидая их.

Туземцы приходили на берег почти ежедневно, но никогда не общались с нами. На седьмой день мы отправились на землю и увидели, что они привели своих женщин с собою. Когда мы сошли на берег, туземцы послали многих своих женщин говорить с нами. Видя, что они не становятся смелее, мы решили послать к ним одного из наших людей, молодого парня, который мог проявить большую ловкость и убедить их.

Мы сели в лодки, а он отправился к женщинам, и, когда подошел к ним, они окружили его, прикасаясь к нему и рассматривая его с большим удивлением. В то время как он был окружен таким образом, мы увидели, как одна женщина сходила с холма. Она несла большой кол в руке и, когда достигла места, где стоял наш человек, подошла сзади него и, подняв кол, нанесла ему такой ужасный удар, что он растянулся замертво на земле. В следующее мгновение другие женщины схватили его за ноги и потащили на холм, а мужчины побежали к берегу за своими луками и стрелами и стали стрелять в нас.

Сцена на берегу Бразилии. Индейцы расправляются с португальцами

Они повергли наших людей в большой ужас. Лодки были закреплены маленькими якорями, которые находились на земле, и из-за многочисленных стрел, выпущенных туземцами по лодкам, никто не имел смелости оторвать свои руки от оружия.

Хотя мы дали четыре выстрела из пушек по ним, они не имели результатов, кроме того, что, услышав выстрелы, туземцы бросились к холму, туда, где женщины уже разрезали человека на куски и поджаривали его на большом огне, который они развели прямо на наших глазах. Держа несколько кусков так, чтобы мы видели, они пожирали их. Мужчины делали знаки, показывая, как они убили двух других наших людей и съели их. Это сильно потрясло нас. Мы видели собственными глазами жестокость, учиненную над мертвым человеком. Для всех нас это было непереносимым оскорблением, и более сорока из нас были полны решимости сойти на землю и отомстить за такую жестокую смерть и за такой зверский и нечеловеческий поступок.

Адмирал не дал своего согласия, так что туземцы остались упиваться своим зверством. Мы уехали от них в гневе, с большим стыдом за капитана и, покинув это место, поплыли на востоко-юго-восток. И эта земля исчезла из глаз. Мы много раз высаживались на берег, но нигде не встречали племени, которое хотело бы вступить с нами в общение. Так мы плыли вперед, пока не обнаружили, что линия берега поворачивала к юго-западу. Когда мы обогнули мыс, которому дали название мыса Святого Августина, то поплыли на юго-запад. Этот мыс находится в 150 лигах расстояния к востоку от упомянутой прежде земли, которую мы видели и где были убиты наши люди, в восьми градусах южнее равноденственной линии.

Однажды во время плавания мы увидели много людей, стоящих на берегу. Они наблюдали за тем прекрасным зрелищем, которое являли собой наши корабли, любуясь, как мы плыли. Мы направили наш путь к ним, бросив якорь в хорошем месте, и поплыли на лодках к земле. Мы нашли их более радушными, чем предыдущие. Хотя для нас было большим трудом приручить их, все же мы сделали их своими друзьями и установили с ними общение.

В этом месте мы оставались пять дней. Мы нашли здесь растение canna istola, очень толстое, зеленое и сухое, на вершинах деревьев. Мы решили взять в этом месте двух туземцев, чтобы они служили нам переводчиками. Трое из туземцев вызвались по собственному желанию поехать в Португалию.

Я устал уже от такого большого письма. Ваше высочество узнает, что мы вышли из этой гавани, идя все время в виду земли в юго-западном направлении, производя частые высадки на берег и разговаривая с бесчисленным множеством людей.

Мы так далеко продвинулись к югу, что находились теперь за тропиком Козерога. Южный полюс стоял здесь на высоте 32 градусов над горизонтом. Мы уже совсем потеряли из виду Малую Медведицу, а Большая стояла очень низко и, как нам казалось, была почти на линии горизонта. Мы руководствовались звездами другого, Южного полушария. Они многочисленны и намного крупнее и ярче, чем звезды нашего полушария. Я нарисовал диаграммы большинства из них, и особенно звезд первой и самой большой величины, с описанием орбит, которые они совершают вокруг Южного полюса, с указанием их диаметров и радиусов, как можно видеть в моем «Четвертом дне».

Мы шли вдоль берега на протяжении 750 лигов от него и в 600 лигах к юго-западу, в 150 лигах западнее мыса, названного мысом Святого Августина.

Если бы я хотел рассказать обо всем, что видел на берегу и что мы испытали, то мне не хватило бы двойного количества бумаги. На этом берегу мы не увидели ничего выгодного для нас, кроме бесчисленного множества красильных деревьев, деревьев cassia и тех, из которых производят мирру, а также других чудес природы, которые не могут быть перечислены.

Будучи пятнадцать полных месяцев в плавании и видя, что в этой земле мы не нашли никаких минеральных богатств, мы решили поскорее уйти отсюда и направиться морем в другое место. Мы держали совет, и было решено, что будет взято то направление, которое я найду подходящим. Командование флотом было полностью мне передано. Я приказал тогда, чтобы все команды и флот обеспечили себя водой и лесом на шесть месяцев, так как капитаны кораблей рассчитывали, что мы можем плыть на них в течение этого времени.

Пополнив на этой земле запасы, мы начали свое путешествие к юго-востоку. Это случилось на 15-й день февраля, когда солнце уже приближалось к равноденствию и поворачивалось к нашему Северному полушарию. Мы так далеко прошли в направлении этого ветра, что нашли себя на очень высокой широте. Южный полюс стоял здесь прямо на 52-м градусе над горизонтом. Мы уже не видели звезд ни Малой, ни Большой Медведицы и находились уже на расстоянии целых 500 лигов к юго-востоку от гавани, из которой вышли. В третий день апреля на море поднялся шторм такой большой силы, что мы были вынуждены убрать все свои паруса и неслись без них, гонимые сильным юго-западным ветром по огромным волнам и под очень штормовым небом. Буря была так свирепа, что весь флот находился в большой опасности. Ночи были очень длинными, так что на седьмой день апреля мы имели ночь, которая длилась 15 часов, так как солнце находилось на краю созвездия Овна. В этих местах была тогда зима. И, как ваше высочество может считать, во время этой бури, на седьмой день апреля, мы увидели новую землю, вдоль которой шли на протяжении около 20 лигов. Мы видели дикий берег, на котором не было ни гавани, ни людей, как я полагаю – из-за холода. Он был таким сильным, что никто на наших кораблях не мог привыкнуть к нему или вытерпеть его.

Видя себя в такой большой опасности и перенося такую бурю, когда один корабль едва мог видеть другой из-за яростных водяных валов, бежавших по морю, из-за густой мглы ненастья, мы согласились с адмиралом дать сигнал другим кораблям флота приблизиться, чтобы оповестить их, что мы покинем эту землю и повернем к Португалии. Это было очень хорошим решением, ибо ясно, что если бы мы задержались и промедлили хотя одну ночь, то все погибли. Когда мы развернулись по ветру и шли так всю ночь и следующий день, буря возросла до такой степени, что мы боялись конца. И нам пришлось дать обет отправиться к святым местам и совершить другие религиозные обряды, что является обычаем моряков в таких обстоятельствах.

Мы шли, гонимые ветром, в течение пяти дней, подходя все ближе к равноденственной линии. Погода и море стали более спокойными, и Богу, видно, было угодно, чтобы мы спаслись от такой большой опасности. Наш курс лежал в направлении северо-северо-восточного ветра, ибо нашим намерением было встретить берег Эфиопии, так как мы находились на расстоянии только трехсот лигов от нее через пучину Атлантического океана.

И по милости Бога на десятый день мая мы подошли к земле, лежащей к югу, которая называется Сьерра-Леоне, где мы оставались, отдыхая, 15 дней. Отсюда мы отплыли, взяв курс на Азорские острова, которые находятся на расстоянии около 750 лигов от страны Сьерра. Мы достигли островов в конце июля, где отдыхали еще 15 дней, и отсюда отправились в Лиссабон, находясь тогда в 300 лигах к западу от него. Мы вошли в гавань Лиссабона на седьмой день сентября 1502 года в хорошем состоянии, – хвала Господу! – но только с двумя кораблями, ибо мы сожгли третий на земле Сьерра-Леоне. Он был уже непригоден для дальнейшего плавания, так как мы находились в путешествии около 15 месяцев, а в течение 11 дней шли, не видя ни Полярной звезды, ни Большой и Малой Медведицы, называемых «Колесницами», руководствуясь звездами другого полушария. Вот что я видел в это третье путешествие, или в этот «день».

 

Четвертое путешествие (1503 – 1504)

Мне остается рассказать о вещах, виденных мною в четвертом путешествии, или в «четвертый день». И так как я уже утомлен, а также потому, что это четвертое путешествие не выполнено в соответствии с намерением, которое я себе ставил, то вследствие неудачи, которая постигла нас в пучине Атлантического океана, как ваше высочество вкратце узнает впоследствии, я попытаюсь быть немногословным.

Мы отправились из Лиссабонского порта в составе шести кораблей с намерением открыть остров в восточном направлении, который называли Мелаккой. О нем имелись сведения, что он очень богат и представляет собой склад для всех кораблей, приходящих из Гангского моря и Индийского океана (так же как Кадикс – приемный пункт для всех кораблей, идущих с востока на запад и с запада на восток) по пути в Каликут. Эта Мелакка расположена значительно западнее и гораздо южнее, чем Каликут, так как мы знаем, что она лежит на уровне 33-го градуса Южного полушария.

Мы вышли в 10-й день мая 1503 года, взяв направление прямо на острова Зеленого Мыса, где произвели кренгование, подкрепились и стояли здесь 13 дней.

Отсюда мы отправились в наше путешествие под парусами в направлении юго-восточного ветра, и, так как наш адмирал был самонадеянным и очень упрямым человеком, он отправился исследовать Сьерра-Леоне – страну в южной Эфиопии, не имея какой-нибудь надобности, кроме желания показать, что он капитан шести кораблей, и против желания всех остальных капитанов. И когда, продвигаясь вперед, мы приблизились к упомянутой земле, столь велики были трепавшие нас штормы и погода вместе с тем была настолько неблагоприятной, что, хотя мы были в виду берега целых четыре дня, сильный ветер не допускал нас приблизиться к земле.

Поэтому мы были вынуждены повернуть на наш собственный курс и покинуть упомянутую Сьерру И мы поплыли отсюда по направлению юго-юго-западного ветра. И когда прошли под парусами полных 300 лигов через безмерность океана, будучи точно на третьем градусе к югу от равноденственной линии, увидели землю, от которой находились на расстоянии, вероятно, в 22 лига.

Мы пришли в изумление затем, найдя, что это был остров, лежащий посреди моря. Он был очень возвышенный и представлял собой удивительнейшее творение природы, так как был не более чем два лига в длину и один в ширину. На этом острове никогда не существовало поселения каких-либо людей. Это был дурной остров для всякого флота. Вашему высочеству надо знать, что из-за гибельных советов и управления нашего адмирала он потерял здесь судно, так как наскочил с ним на скалу, и оно раскололось в ночь святого Лаврентия, в десятый день августа, и пошло ко дну.

Аллегорическое прославление путешествий Америго Веспуччи

По рисунку И. Страдануса, гравированному И. Галлем. 1521 г. (Оригинал хранится в Парижской библиотеке)

Тогда не было никакой возможности спасти что-либо от него, кроме экипажа. Это был корабль в 300 тонн водоизмещения, на котором находилось все самое важное для флота. Когда вся эскадра старалась спасти его, адмирал приказал мне разыскать на упомянутом острове хорошую якорную стоянку, где все корабли могли бы стать на якорь. Поскольку мой бот с девятью моими матросами был занят помощью в закреплении снасти кораблей, он пожелал, чтобы я не брал бота и не шел с ним, говоря, что они приведут его ко мне на остров.

Я оставил флот и отправился, как он приказал мне, к острову без бота, располагая только половиной моего экипажа, двинулся на упомянутый остров, находившийся на расстоянии около четырех миль, и нашел на нем превосходную гавань, в которой все корабли могли в полной безопасности стать на якорь. Здесь я ждал моего начальника и весь флот целых восемь дней, но они не пришли, чем мы были очень расстроены. Люди, оставшиеся со мной на корабле, были в таком страхе, что я не был в состоянии успокоить их.

Проведя таким образом 8 дней, мы заметили идущий по морю корабль, и, боясь, что люди могли нас не увидеть, мы снялись с якоря и направили к нему наше судно, думая, что он везет нам наш бот и команду. И когда мы прошли рядом с ним, то после приветствия они рассказали нам, каким образом корабль адмирала пошел ко дну, и как была спасена команда, и что мой бот и команда остались с эскадрой, которая пошла дальше в море.

Это было для нас весьма великим огорчением, как ваше высочество может себе представить, поскольку мы находились на расстоянии тысячи лигов от Лиссабона, в океане и с небольшим экипажем.

Тем не менее мы повернули нос корабля и пошли вперед. Мы вернулись на остров и с помощью лодки с сопутствующего корабля запаслись водой и строевым лесом. Мы нашли этот остров необитаемым. На нем было много источников со свежей и приятной водой и многочисленные деревья. Он был полон бесчисленным множеством морских и сухопутных птиц. Они были такими ручными, что позволяли брать себя в руки. Мы так много их взяли, что нагрузили лодку этими существами.

Мы не видели никаких других животных, кроме больших крыс, и ящериц с раздвоенными хвостами, и некоторых змей. Запасшись продовольствием, мы отправились с попутным юго-юго-западным ветром, поскольку имели приказ короля, предписывающий нам, что, если какой-либо корабль отстанет от эскадры или от своего командующего, он должен идти к земле, которую мы открыли в предыдущем путешествии, – в гавань, которую мы назвали Badia di luctie sancti.

Богу было угодно дать такую хорошую погоду, что через 17 дней мы достигли земли, находившейся на расстоянии целых 300 лигов от острова. Там мы не нашли ни адмирала, ни какого-либо другого корабля эскадры. В этой гавани мы ожидали два месяца и четыре дня и, видя, что никто не прибывает, решили, мой спутник и я, идти вдоль берега. Мы шли под парусами 260 лигов, пока не прибыли в гавань, где решили построить крепость, и сделали так. Мы оставили в ней 24 человека, которых мой спутник имел для нас. Он подобрал их с затонувшего флагманского корабля.

В этом порту мы оставались пять месяцев, воздвигая укрепление и нагружая наши корабли красильным деревом, поскольку не могли двигаться дальше, так как у нас не было достаточно людей и корабельного снаряжения. Когда все было сделано, мы решили повернуть наш курс в Португалию, лежавшую в направлении ветра между северо-востоком и севером. Мы оставили 24 человека в крепости с запасом продовольствия на шесть месяцев, двенадцатью большими бомбардами и многим другим оружием. Мы замирили весь народ этой земли, о котором не упоминалось в этом путешествии не потому, что мы не видели их и не общались с их бесчисленным множеством. Мы прошли, 30 человек, в глубь этой земли на 40 лигов. Я видел так много вещей, что избегаю говорить о них, оставляя их для моего «Четвертого дня». Эта земля лежит в 18 градусах южнее равноденственной линии и в 37 градусах к западу от долготы Лиссабона, как показывают наши инструменты.

Когда все было сделано, мы покинули наших людей и землю и начали плавание на северо-северо-восток, то есть в направлении ветра между севером и северо-востоком, с намерением проделать наше путешествие прямым курсом к городу Лиссабону. Через 77 дней после тяжелых трудов и опасностей мы вошли в эту гавань в 18-й день июня 1504 года. Хвала Господу!

Мы были встречены очень хорошо, превыше всяких ожиданий. Весь город считал, что мы погибли, поскольку другие корабли эскадры погибли из-за высокомерия и безрассудства нашего адмирала. Так Господь воздал за гордыню! Сейчас я нахожусь в Лиссабоне и не знаю, что король захочет сделать со мной. Сам я очень хочу покоя.

Податель настоящего письма Бенвенуто ди Доменико Бенвенути расскажет Вашему Высочеству о моем состоянии и о некоторых вещах, которые, чтобы избежать многословия, остались неупомянутыми, поскольку он видел и перенес их. Будь Господь… Я писал так кратко, как только мог. О многих вещах, относящихся к естественной истории этих стран, не было рассказано, чтобы избежать многословия. Пусть ваше высочество простит меня. Я умоляю его держать меня в числе своих слуг. Поручаю вашему попечению синьора Антонио Веспуччи и всю мою семью. Молю Бога, чтобы он удлинил дни вашей жизни и чтобы состояние этой величественной республики и честь вашего высочества были бы еще более вознесены. Дано в Лиссабоне в четвертый день сентября 1504 года. Ваш слуга Америго Веспуччи в Лиссабоне.

 

Стефан Цвейг

АМЕРИГО

Повесть об одной исторической ошибке

 

В честь кого Америка названа Америкой? На этот вопрос каждый школьник ответит быстро и не задумываясь: в честь Америго Веспуччи.

Но уже второй вопрос вызовет сомнение и колебания даже у взрослых: почему, собственно, эту часть света окрестили именем Америго Веспуччи? Потому, что Америку открыл Веспуччи? Он никогда ее не открывал! Или, быть может, потому, что он первым ступил уже не на прибрежные острова, а на самый материк? Нет! Первыми ступили на материк Колумб и Себастьян Кабот. Тогда, может быть, потому, что Веспуччи ложно утверждал, будто он высадился здесь первым? Веспуччи никогда и нигде не заявлял о своем праве первооткрывателя. Но, возможно, он как ученый и картограф предложил назвать эту землю своим именем просто из честолюбия? Нет, он никогда этого не делал и, вероятно, пока был жив, даже не подозревал, что эта новая земля названа его именем. Почему же как раз ему, который ничего не совершил, выпала такая честь, почему увековечено его имя? Почему Америка называется не Колумбией, а Америкой?

Это произошло из-за сумбурного переплетения случайностей, заблуждений и недоразумений, это история человека, который на основании никогда не совершенного путешествия – причем он сам никогда и не утверждал, что совершил его, – стяжал столь безмерную славу, что его имя стало наименованием четвертой части света. Вот уже четыре столетия название это удивляет и злит весь мир. И каждый раз Америго Веспуччи вновь обвиняют в том, что он вероломно добился подобной чести путем грязных и темных махинаций; каждый раз все новые научные инстанции рассматривают дело по обвинению Америго Веспуччи в «обмане, построенном на вымышленных или искаженных фактах». Одни оправдали Веспуччи, другие приговорили его к вечному позору, и чем неоспоримее защитники Веспуччи доказывают его невиновность, тем более страстно противники уличают его во лжи, подлогах и краже.

Ныне эти споры со всеми их гипотезами, доказательствами и опровержениями составляют целую библиотеку; некоторые считают крестного отца Америки amplificator mundi. одним из великих людей, раздвинувших границы Земли, первооткрывателем, мореходом и большим ученым, а другие – самым отъявленным мошенником и лгуном, какого только знала история географии.

На чьей стороне правда или, выразимся осторожнее, наибольшая вероятность правды?

В наши дни дело Веспуччи давно уже перестало быть вопросом, интересующим узких специалистов-географов, или проблемой филологии. Это задача на сообразительность, игра, в которой каждый любопытствующий может испытать свои силы; к тому же условия игры легко понять: в ней мало фигур, потому что весь известный нам литературный труд Веспуччи, включая все документы, занимает в целом не более сорока-пятидесяти страниц. Поэтому и я счел возможным еще раз расставить фигуры и вновь, ход заходом, разыграть эту знаменитую шахматную партию истории со всеми ее ошеломляющими и ошибочными построениями.

Портрет Америго Веспуччи

Гравюра XVI в.

Единственное требование географического характера, которое моя работа предъявляет читателю, – это забыть все, что он знает о географии из наших больших атласов, и целиком выключить из своего сознания всякое представление о форме, образе, даже о самом существовании Америки. Лишь тот, кто в состоянии вполне представить себе мрак и сомнения той эпохи, сможет понять изумление и энтузиазм, охватившие целое поколение, когда в безбрежном дотоле пространстве начали обрисовываться первые контуры неведомой земли. Но если человечество обнаруживает нечто Новое, оно желает дать ему имя. И когда человечество испытывает восхищение, оно стремится выразить его в ликующем возгласе. Это был счастливый день – ветер случайности неожиданно принес новое имя; и человечество, не спрашивая, справедливо то или нет, в нетерпении приняло звонкое, легкокрылое слово и приветствовало новый мир новым и навечно данным ему именем «Америка».

 

Историческая обстановка

Anno 1000. Тяжелый, гнетущий сон сковал Западный мир. Глаза слишком устали, чтобы зорко смотреть вокруг, чувства слишком притуплены, чтобы проявлять любопытство. Дух человечества парализован, как после смертельно опасной болезни, человечество больше ничего не желает знать о мире, который оно населяет. И самое удивительное: все, что люди знали ранее, непонятным образом ими забыто. Разучились читать, писать, считать; даже короли и императоры Запада не в состоянии поставить свою подпись на пергаменте. Науки закостенели, стали мумиями богословия, рука смертного больше не способна изобразить в рисунке и изваять собственное тело. Непроницаемый туман затянул все горизонты. Никто больше не путешествует, никто ничего не знает о чужих краях; люди укрываются в замках и городах от диких племен, которые то и дело вторгаются с Востока. Живут в тесноте, живут в темноте, живут без дерзаний – тяжелый, гнетущий сон сковал Западный мир.

Иногда в этой тяжелой, гнетущей дремоте блеснет смутно воспоминание о том, что весь мир когда-то был другим – шире, красочнее, светлее, окрыленнее, был полон событий и приключений. Разве все эти страны не были прорезаны дорогами, разве не проходили по ним римские легионы, за которыми следовали ликторы, стражи порядка, мужи закона? Разве не существовал когда-то человек по имени Цезарь, завоевавший и Египет, и Британию, разве не пересекали триремы Средиземное море, достигая тех стран, куда уже давно из страха перед пиратами не отваживается плыть ни один корабль? Разве не добрался однажды некий царь Александр до Индии – этой легендарной страны – и не возвратился через Персию? Разве не было в прошлом мудрецов, умевших читать по звездам, мудрецов, которые знали, какую форму имеет Земля, и владели тайной человечества? Об этом следовало бы прочесть в книгах. Но книг нет. Нужно было бы попутешествовать, повидать чужие края. Но дорог нет. Все миновало. Может быть, все и было только сном.

Да и к чему стараться? К чему еще раз напрягать силы, когда все идет к концу? Возвещено, что в году 1000 наступит конец света. Бог наказал человечество за то, что оно слишком много грешило, проповедуют священники с амвонов, и первый день нового тысячелетия будет днем Страшного суда. Обезумевшие люди в разодранных одеждах, с горящими свечами в руках стекаются в огромные процессии. Крестьяне покидают поля, богатые продают и расточают свое имущество. Ведь завтра появятся они – всадники Апокалипсиса на своих бледных конях; день Страшного суда близится. Тысячи и тысячи верующих, преклонив колена, проводят эту последнюю ночь в церквах – они ждут, что их поглотит вечная тьма.

Anno 1100 Нет, мир не погиб Бог снова смилостивился над человечеством. Оно может существовать и далее, чтобы свидетельствовать о Божьем милосердии и величии. Надо благодарить Бога за его милость. Надо, чтобы эта благодарность возносилась к небесам, как молитвенно воздетые руки. И вот вырастают соборы и храмы, эти каменные опоры молитвы. Надо доказать свою любовь к Христу, воплощению Божьего милосердия. Можно ли долее терпеть, чтобы место его земных страданий и Гроб Господень оставались в нечестивых руках язычников? Вставайте, рыцари Запада, вставайте, верующие, – все на Восток! Разве вы не слышали зова: «Так велит Господь!» Выходите из замков, деревень, городов! Вперед, вперед! В крестовый поход через моря и земли.

Anno 1200. Святой Гроб Господень отвоеван и вновь потерян. Напрасным был крестовый поход, и все же не совсем напрасным. Потому что в этом походе Европа пробудилась. Она ощутила собственные силы, она измерила свое мужество, она вновь поняла, как много нового и не ведомого ей существует в просторах Божьего мира; иные края, иные плоды, иные ткани, и люди, и звери, и нравы под иными небесами.

Изумленные, пристыженные рыцари, их крестьяне и слуги, побывав на Востоке, увидели, как тесно, как душно живут они сами в своем западном захолустье и как богато, как утонченно, как пышно живут сарацины. У этих язычников, которых жители Запада презирали из своего далека, есть блестящие, мягкие, легкие ткани из индийского шелка и пушистые, сверкающие всеми красками бухарские ковры; у них есть пряности, и коренья, и благовония, которые возбуждают и окрыляют чувства; их корабли достигают отдаленнейших стран и привозят оттуда рабов, и жемчуг, и драгоценные руды; их караваны бредут по нескончаемым дорогам.

Их не назовешь грубыми неучами, этих людей Востока, – говорят, что они постигли тайну Земли; у них есть карты и таблицы, где все записано и обозначено; у них есть мудрецы, которым ведомы пути небесных светил и законы их движения. Люди эти завоевали земли и моря, присвоили себе все богатства, всю торговлю, все наслаждения жизни, а ведь как воины они не лучше немецких и французских рыцарей.

Как же они добились этого? Они учились. У них есть школы, а в школах – рукописи, в которых повествуется обо всем и все объяснено; они постигли мудрость древних ученых Запада и приумножили ее новыми познаниями. Значит, чтобы завоевать мир, надо учиться. Не растрачивать свои силы в турнирах и беспутных кутежах, а отточить свой ум, сделать его гибким и быстрым, как толедский клинок. Итак, надо учиться, наблюдать, изучать, размышлять! В нетерпеливом соперничестве один за другим открываются университеты – в Сиене и Саламанке, в Оксфорде и Тулузе, каждая страна в Европе хочет быть первой в овладении наукой; после столетий равнодушия человек Запада снова пытается проникнуть в тайны Земли, неба и человечества.

1300. Европа сорвала богословский капюшон, который заслонял от нее мир. Нет никакого смысла вечно размышлять о Боге, нет смысла в том, чтобы вновь и вновь схоластически истолковывать и обсуждать старые тексты. Бог – творец всего и, создав человека по образу и подобию своему, хочет, чтобы человек был существом творческим. Во всех искусствах, во всех науках еще живы образцы, оставленные в наследство греками и римлянами; может быть, удастся сравняться с ними и снова научиться тому, что некогда умели древние, может быть, даже превзойти древних. И Запад снова охвачен дерзанием. Вновь начинают слагать стихи, рисовать, философствовать. Появились и Данте, и Джотто, и Роджер Бэкон, и зодчие, воздвигающие храмы. Едва взмахнув крыльями, давно отвыкшими от полета, освобожденный дух человека уносится в беспредельные дали.

Но почему земля по-прежнему так тесна? Почему земной географический простор так ограничен? Со всех сторон море, и море, и море, омывающее все берега, неизвестное, неприступное, – этот необозримый океан, «Ultra nemo scit quid contineatur», о котором никто не знает, что он таит. Единственный путь в сказочные страны Индии ведет на юг, через Египет, но путь этот закрыли язычники. А за столпы Геркулеса, через Гибралтарский пролив, никто из смертных пройти не смеет. Вечно будет этот пролив, по словам Данте, пределом всех исканий:

…quella foce stretta Ov'Ercole seģo li suoi riguardi Acciocce l'uom piu oltre non si metta. [40]

Увы, нет никакого пути туда, в «mare tenebrosum», ни один корабль, устремивший свой бег в эту таинственную пустыню, не возвратится из нее. Человек принужден жить в не ведомом ему пространстве; он замкнут в мире, пределы и облик которого ему, пожалуй, никогда не познать.

1298. Два старых, бородатых человека, сопровождаемые юношей, вероятно, сыном одного из них, сошли с корабля в Венеции. На них странная одежда, какой никогда еще не видывали на Риальто, – длинные камзолы из толстого сукна, отороченные мехом, редкостные украшения. Но еще удивительнее: эти трое чужеземцев говорят на чистейшем венецианском наречии и утверждают, что они венецианцы; зовут их Поло, младшего же – Марко Поло.

Конечно, нельзя верить тому, что они рассказывают. Свыше двух десятилетий назад они якобы уехали из Венеции и через Московские владения, через Армению и Туркестан доехали до Манги – до Китая, где жили при дворе могущественного из властителей мира – Кублахана. Они якобы прошли через все его огромное государство, по сравнению с которым Италия – словно цветок гвоздики рядом с деревом. Они дошли до края света, где снова увидели океан. И когда великий хан после долгих лет службы, богато одарив венецианцев, отпустил их домой, они отправились по этому океану на родину, прошли сперва мимо Зипангу и «Островов пряностей», затем мимо большого острова Тапробан (Цейлон), проплыли вдоль побережья Персидского залива и через Трапезунд благополучно вернулись в Венецию.

Венецианцы слушают и смеются. Презабавно врут все трое! Еще ни об одном христианине нельзя было с уверенностью сказать, что он достиг океана на другом конце Земли и побывал на островах Зипангу и Тапробан! Невероятно! Но братья Поло приглашают в свой дом гостей и показывают им подарки и драгоценные каменья; и те, кто раньше так необдуманно сомневался, с изумлением убеждаются, что их соотечественники совершили самое смелое открытие своего времени. Шумная слава братьев Поло разносится по всему Западу. Она вновь окрыляет надежду: значит, можно все-таки добраться до Индии. Можно достичь этих богатейших областей Земли и оттуда стремиться дальше, на другой конец света.

1400. Добраться до Индии – это стало мечтой столетия. И мечтой всей жизни одного человека – принца Энрике Португальского, известного в истории под именем Генриха Мореплавателя, хоть сам он никогда не бывал в дальних океанских плаваниях. Но вся жизнь Энрике подчинена этой единственной мечте – passar a donde nascen las especerias – достичь индийских островов, достичь Молукков, где растут драгоценные пряности: корица, и перец, и имбирь, что ценятся итальянскими и фландрскими купцами на вес золота.

Но оттоманы заперли Красное море – этот ближайший путь, – не пропуская «руми» – неверных, и захватили монополию на доходную торговлю. Разве не было бы выгодным и вместе с тем христианским, крестоносным делом нанести врагам Запада удар в спину? Нельзя ли объехать Африку, чтобы добраться до «Островов пряностей»? Ведь в старых книгах содержатся любопытные сведения о финикийском корабле, который сотни лет назад, выйдя из Красного моря, обогнул Африку и после двухгодичного плавания вернулся в Карфаген, на родину. Не удастся ли это еще раз?

Принц Энрике собирает вокруг себя ученых. В самой западной точке Португалии, на мысе Сагриш, там, где у скалистых берегов пенится прибоем беспредельный Атлантический океан, Энрике построил дом и собирает у себя географические карты и различные сведения по навигации; он призвал к себе астрономов и кормчих. Старые ученые утверждают, что морской путь через экватор невозможен. Они ссылаются на мудрецов древности, на Аристотеля и Страбона, на Птолемея. Вблизи экватора, уверяют они, море сгущается, становится mare pigrum, и корабли могут сгореть в отвесных солнечных лучах. Никто не в состоянии жить в тех местах, там не растут ни деревья, ни травы; мореплавателям суждено погибнуть от жары в море и от голода на суше.

Но есть и другие ученые – еврейские и арабские, – они возражают. Надо бы отважиться. Эти небылицы распускают мавританские купцы, чтобы запугать христиан. Великий географ Идриси уже давно установил, что на юге лежит плодоносная земля Билад Гана (Гвинея), откуда караваны мавров, пересекая пустыню, привозят черных рабов. Ученые утверждают, что видели карты, арабские карты, на которых был обозначен путь вокруг Африки. Теперь, когда новые приборы позволяют определять широту, а завезенная из Китая магнитная игла указывает направление к полюсу, можно попытаться пройти вдоль побережья. Можно отважиться, если построить корабли покрупнее и понадежнее. Принц Энрике отдает приказ. И великое дерзание начинается.

1450. Началось великое дерзание, бессмертный португальский подвиг. В 1419 году открыта, или, вернее, открыта вновь, Мадейра, а в 1435-м находят давно разыскиваемые «Insulae Fortunatae» – «Счастливые острова» древних. Почти каждый год приносит новые успехи. Обогнули мыс Верду – Зеленый Мыс, в 1445-м достигли Сенегала, и посмотрите-ка – всюду пальмы, и плоды, и люди. Теперь новое время уже знает больше, чем мудрецы древности, и Нунью Триштан может торжествующе сообщить, что он в своем плавании «с дозволения его милости Птолемея» открыл плодородный край там, где великий грек начисто отвергал всякую возможность жизни.

Впервые за тысячелетие мореплаватель осмеливается с насмешкой говорить о всеведущем мудреце-географе. Новые герои превосходят один другого – Дьогу Кам и Диниш Диаш, Кадамосто и Нунью Триштан, каждый из них высаживается на дотоле неприступном берегу и водружает горделивый мемориальный камень с португальским крестом в знак присоединения этой земли к Португалии. Мир с изумлением следит за успехами маленького народа, продвигающегося в неведомых просторах, – народа, который собственными силами совершает то, «чего никто еще не совершал» – «feito nunca feito».

1486. Победа! Обогнули Африку! Бартоломеу Диаш обошел мыс Торментозо (мыс Доброй Надежды) Дальше путь лежит не на юг. Теперь необходимо править только на восток, через океан, с попутным муссоном, в направлении, уже известном по картам, которые привезли португальскому королю два еврея, посланных им к христианскому царю Абиссинии, пресвитеру Иоанну, и тогда можно достигнуть Индии. Но команда Бартоломеу Диаша изнурена и лишает его возможности совершить подвиг, который впоследствии прославит Васко да Гама. На сей раз довольно! Путь найден. Никому больше не опередить Португалию!

1492. И все же Португалию опередили! Произошло нечто невероятное. Некий Колон, или Колом, или Коломбо, «Christophorus quidam Colonus vir Ligurus», как сообщает Петр Мартир, по другому же сообщению, «совершенно неизвестный человек» – «und persona qui ninguna persona conoscia» – отправился под испанским флагом в открытый океан – на запад, вместо того чтобы идти восточным путем вокруг Африки, и – чудо из чудес! – «этим кратчайшим путем» – «brevissimo cammino» – достиг, по его свидетельству, Индии. Правда, ему не довелось повидать Кублахана, о котором рассказывал Марко Поло, но, по его словам, он дошел сперва до острова Зипангу (Япония), а затем высадился в Манги (Китай). Еще несколько дней плавания – и он достиг бы Ганга.

Европа удивлена: Колумб вернулся с диковинными краснокожими индейцами, попугаями, редкостными животными и с бесконечными рассказами о золоте. Странно, странно: значит, земной шар все же меньше, чем думали, значит, Тосканелли говорил правду. Из Испании и Португалии надо плыть на запад всего лишь три недели, чтобы достичь Китая или Японии, а там до «Островов пряностей» рукой подать; значит, просто глупо странствовать по полугоду вокруг Африки, как это делают португальцы, раз Индия со всеми ее сокровищами лежит так близко от Испании. И вот Испания прежде всего обеспечивает себя папской буллой, которая закрепляет за ней не только путь на запад, но и все открытые на этом пути земли.

1493. Колумб – теперь уже не «некто» – «quidam», – он великий адмирал ее королевского величества и вице-король вновь открытых провинций. Колумб вторично отправляется в Индию. Он везет с собой письма королевы Испании великому хану, которого на сей раз твердо надеется застать в Китае; его сопровождают тысяча пятьсот человек – воины, матросы, поселенцы и даже музыканты, «чтобы развлекать туземцев». Он везет с собой окованные железом сундуки для золота и драгоценных камней, которые собирается привезти домой из Зипангу и Каликута.

1497. Другой мореплаватель, Себастьян Кабот, отправился через океан от берегов Англии. И удивительно, он тоже достиг материка. Неужели это древний «Винланд», который знали викинги? Или Китай? Во всяком случае, чудесно, что океан, что «mare tenebrosum», покорен и вынужден теперь раскрывать отважным свои тайны одну за другой.

1499.Торжество в Португалии, сенсация в Европе! Васко да Гама возвратился из Индии, обогнув опасный мыс Доброй Надежды. Он выбрал другой путь, более далекий и трудный, но высадился на берег около Каликута, посетил сказочно богатых «заморинов» и – не в пример Колумбу, побывавшему только на мелких островах и в наиболее уединенных местах материка, – видел самое сердце Индии и ее сокровищницы. И вот уже снаряжают другую экспедицию, ее возглавит Кабрал. Испания и Португалия соперничают, кто раньше окажется в Индии.

1500.Новое событие. Кабрал на своем пути вокруг Африки слишком далеко отклонился на запад и снова столкнулся с материком на юге, так же как Кабот на севере. Что же это – Антилия, легендарный остров старых карт? Или это опять Индия?

1502. Происходит столько событий, что их не обозреть и не постичь; за десять лет открыто больше, чем за тысячелетие. Один за другим корабли выходят из гаваней, и каждый привозит домой новые вести. Словно прорвали вдруг заколдованную пелену, всюду – на севере, на юге – открываются земли. Каждый корабль, плывущий на запад, находит новый остров. В календаре со всеми его святыми уже не хватает имен, чтобы дать названия всем открытиям. Тысячи таких островов, по уверению адмирала Колумба, открыл он сам, своими глазами видел реки, берущие начало в раю.

Но странно, странно! Почему же все эти острова, все эти диковинные страны индийского побережья были не ведомы ни древним, ни арабам? Почему об этих странах не упоминает Марко Поло, а то, что он сообщает о Зипангу и Зайтуне, совсем непохоже на то, что видел адмирал? Все так сумбурно, так противоречиво, все полно тайны – и, право, не знаешь, чему верить об этих островах на западе. Неужели и впрямь уже объехали вокруг света, неужели Колумб действительно был так близок от Ганга, как он уверяет, и мог бы, продолжая путь на запад, встретиться с Васко да Гама, если бы тот шел на восток?

Земной шар! Меньше он или больше, чем считали раньше?.. Благодаря немецким печатникам книги теперь так легко достать. Хоть бы кто-нибудь объяснил все эти чудеса! С нетерпением ждут ученые, мореплаватели, купцы, князья, ждет вся Европа. Человечество хочет, наконец, после этих всех открытий знать, что же оно открыло. Решающее деяние века – это чувствует каждый – совершено, но люди еще не понимают его смысла и значения.

 

За тридцать две страницы – бессмертие

1503. В самых различных городах – в Париже, во Флоренции, неизвестно где раньше, но почти повсюду одновременно – замелькало пять-шесть отпечатанных листов, озаглавленных: «Mundus Novus». Автором этого трактата, написанного по-латыни, называют некоего Альберика Веспуция, или Веспутия, который в форме письма к Лаврентию Петру Франциску Медичи сообщает об одном путешествии, предпринятом им по поручению короля Португалии в дотоле неизвестные страны.

Такие письменные сообщения о новых открытиях были в те времена нередки. Все крупные торговые дома Германии, Голландии, Италии – Вельзеры, Фуггеры, Медичи – и, кроме того, Синьория Венеции имеют своих корреспондентов в Лиссабоне и Севилье, которые в целях деловой информации шлют сведения о каждой успешной экспедиции в Индию. Письма этих торговых агентов, сообщающих, по сути, о коммерческих тайнах, весьма ценятся, и копии этих писем, так же как и карты-портуланы вновь открытых берегов, считаются дорогим товаром. Иной раз одна из таких копий попадает в руки предприимчивого книгоиздателя, и он ее немедленно размножает. Эти листы, заменявшие широкой публике еще не известные в те времена газеты, сообщают интересные новости. Их продают на ярмарках так же, как медицинские рецепты и индульгенции. Друг вкладывает эти листы в письмо или посылку к другу, и, таким образом, то, что первоначально было частным письмом маклера к своему шефу, становится достоянием гласности, как напечатанная книга.

Из всех листов того времени, начиная с первого письма Колумба от 1493 года, в котором он сообщал о своем прибытии на острова «близ Ганга», ни один не вызвал такого всеобщего интереса, таких серьезных последствий, как несколько листов дотоле совершенно не известного Альберика. Уже сам текст содержал нечто из ряда вон выходящее. Письмо это было переведено ex italica in latinam linguam, то есть с итальянского на латинский язык, «дабы все образованные люди знали, сколько замечательных открытий совершено в эти дни» (quam multa miranda in dies reperiantur), сколько неизвестных миров обнаружено и чем они богаты (quanto a tanto tempore quo mundus cepit ignota sit vastitas terrae et quodcontineturinea).

Уже одно это крикливое, зазывающее заглавие служит лакомой приманкой для всех жадно ожидающих новостей. Маленькую книжонку бойко раскупают. Ее многократно перепечатывают в самых отдаленных городах, переводят на немецкий, голландский, французский, итальянский языки и сразу же включают в сборники отчетов о путешествиях, которые выходят теперь на всех языках; она становится межевым и даже, пожалуй, краеугольным камнем новой географии, о которой мир еще ничего не знает.

Большой успех маленькой книжонки совершенно понятен. Ведь неизвестный Веспутий, единственный из всех этих мореплавателей, умеет так хорошо и увлекательно рассказывать. Обычно на кораблях искателей приключений собираются неграмотные морские бродяги, солдаты и матросы, не умеющие даже поставить собственной подписи, и только изредка попадается «эскривано» – сухой юрист-грамотей, равнодушно нанизывающий факты, или кормчий, отмечающий градусы широты и долготы. Поэтому большинство людей на рубеже XV – XVI веков еще ничего не знает о том, что же, собственно говоря, скрыто в этих далеких краях.

Но вот появляется заслуживающий доверия и даже ученый человек, который не преувеличивает, не сочиняет, а честно рассказывает, как 14 мая 1501 года по поручению португальского короля он прошел океан и два месяца и два дня находился под небом, таким черным и грозовым, что не было видно ни солнца, ни луны. Он дает возможность читателю живо представить себе все ужасы и страхи, описывая, как он и его спутники потеряли всякую надежду благополучно достичь берега на своих дырявых, источенных червями кораблях, но благодаря его опыту космографа 7 августа 1501 года – в других сообщениях приводится другая дата, однако к таким неточностям у этого ученого человека надо привыкнуть – они наконец увидели землю, и что это была за благословенная земля!

Тяжкий труд местным жителям неведом. Деревья не требуют ухода и приносят обильные плоды; реки и источники полны прозрачной, вкусной воды; море богато рыбой; исключительно плодородная земля родит сочные и совершенно неизвестные фрукты; прохладные бризы овевают эту щедрую землю, а густые леса делают приятными даже самые знойные дни. Здесь водятся тысячи разных животных и птиц, о существовании которых Птолемей не имел и понятия.

Люди живут в первобытной невинности; у них красноватый цвет кожи, потому что, объясняет путешественник, они с рождения и до самой смерти ходят нагими и загорели на солнце; у них нет ни одежды, ни украшений, ни вообще какого-либо имущества. Всем, что у них есть, они владеют сообща; также и женщинами, о доступности и страстности которых ученый господин рассказывает довольно пикантные анекдоты. Стыд и законы морали совершенно чужды этим детям природы; отец спит с дочерью, брат – с сестрой, сын – с матерью; никаких эдиповых комплексов, никаких стеснений, и все же эти люди могут дожить до ста пятидесяти лет, если – единственная их неблаговидная особенность – не будут по-каннибальски съедены. Короче говоря, «ежели где-либо существует земной рай, то, видимо, недалеко отсюда».

Прежде чем распроститься с Бразилией, ибо это и есть описываемый им рай, Веспутий подробно рассказывает о красоте звезд, которые в иных образах и в иных созвездиях светят на этом благословенном южном небе, и обещает позже сообщить в книге еще многое как о данном, так и о других своих путешествиях, «дабы память о нем дошла до потомков» (ut mei recordatio apud posteros vivat), «дабы и в этой доселе неизвестной части созданной Богом земли познать дивные деянья Господни».

Можно понять интерес, вызванный у современников таким живым и красочным рассказом. Потому что он не только возбуждал и одновременно удовлетворял любопытство, вызываемое этими незнакомыми землями, но одной своей фразой о том, что «земной рай, ежели он где-либо существует, то, видимо, недалеко отсюда», этот Веспутий невольно коснулся самой сокровенной надежды своей эпохи. Уже давно отцы церкви, особенно греческие богословы, выдвинули тезис, что Бог после грехопадения Адама отнюдь не разрушил рая. Он только перенес его на «противоположную землю», в недостижимое для людей пространство. Эта «противоположная земля», согласно богословской мифологии, должна находиться за океаном, то есть за пределами, недоступными для смертных. Но теперь, когда благодаря отваге первооткрывателей пересечен этот доселе непреодолимый океан и достигнуто полушарие, над которым светят иные звезды, теперь, быть может, осуществится наконец давнишняя мечта человечества и рай будет обретен снова?

Естественно, что описание безгрешного мира, который видел Веспутий, так удивительно совпадающее с представлением о мире до грехопадения, волнует людей того времени, живущих, подобно нам, под вечной угрозой катастроф. В Германии начинают объединяться крестьяне, не желающие больше терпеть барщину, в Испании свирепствует инквизиция и не оставляет в покое даже самых благонамеренных, в Италии и во Франции бушуют войны. Тысячи и сотни тысяч людей, устав от ежедневных тягот, из одного отвращения к этому мятущемуся миру бегут в монастыри; нигде нет покоя, отдыха, нет мира для «простого человека», который не ищет ничего другого, кроме неприметного, ничем не тревожимого существования.

Но вот внезапно из города в город перелетают несколько узких листков бумаги и приносят весть о том, что надежный человек – не мошенник, не проходимец, не лгун, а ученый, посланный португальским королем, – открыл где-то далеко, за пределами досягаемости, новую страну, в которой еще можно обрести мир для людей. Страну, где жизнь человека не омрачена борьбой за деньги, за собственность, за власть. Страну, где нет ни князей, ни королей, ни кровососов-крепостников, страну, где не надо работать до кровавых мозолей, чтобы добыть хлеб насущный, где земля щедра и кормит людей, где человек человеку не извечный враг. Эту древнюю религиозную мессианскую надежду разжег своим рассказом какой-то неизвестный Веспутий, он затронул одно из самых глубоких стремлений человечества – мечту об освобождении от власти традиций, денег, законов и собственности, извечную, неутолимую жажду к не отягощенной трудом и ответственностью жизни, мечту, которая брезжит в каждой человеческой душе, подобно смутному воспоминанию о рае.

Именно это обстоятельство, видимо, придало нескольким плохо отпечатанным листкам такую значительность и действенность, что они во много раз превзошли все другие сообщения, в том числе и донесения Колумба; но и слава, и всемирно-историческая роль этих маленьких листков основаны не на их содержании, не на воодушевлении, вызванном ими у современников. Главным событием, как ни странно, было даже не само письмо, а его заголовок, два слова, четыре слога «Mundus Novus», которые произвели ни с чем не сравнимую революцию в представлении человека о Земле.

До этого часа Европа считала самым крупным географическим событием эпохи то, что Индии, страны сокровищ и пряностей, достигли в течение одного десятилетия, следуя двумя различными маршрутами: Васко да Гама – двигаясь на восток, вокруг Африки, и Христофор Колумб – двигаясь на запад, через никем дотоле не пересеченный океан. В Европе с изумлением рассматривали сокровища, которые Васко да Гама привез домой из дворцов Каликута, с любопытством слушали рассказы о многочисленных островах, открытых великим адмиралом испанской королевы Христофором Колумбом у побережья, которое он считал побережьем Китая. Значит, Колумб, судя по его восторженному сообщению, тоже побывал в стране великого хана, описанной Марко Поло; теперь, казалось, обошли вокруг света и с двух сторон добрались до Индии, которая была недостижима в течение тысячелетия.

Но вот появляется другой мореплаватель, какой-то удивительный Альберик, и сообщает нечто еще более поразительное. Оказывается, земля, которой он достиг по пути на запад, вовсе не Индия, а совершенно неизвестная страна между Азией и Европой и, следовательно, новая часть света. Веспутий так и пишет, что области, открытые им по поручению португальского короля, можно с уверенностью назвать Новым Светом, «Novum Mundum appellate licet» – и подробно обосновывает свое мнение:

«Никто из наших предков не имел ни малейшего понятия о странах, которые мы видели, и о том, что в них находится; наши знания далеко превзошли знания предков. Большинство из них полагало, что южнее экватора нет материка, а только беспредельный океан, который они называли Атлантическим; и даже те, кто считал возможным наличие здесь материка, по разным причинам придерживались мнения, что он не может быть обитаем. Теперь мое плавание доказало, что такой взгляд неверен и резко противоречит действительности, ибо южнее экватора я обнаружил материк, где некоторые долины гораздо гуще населены людьми и животными, нежели в нашей Европе, Азии и Африке, к тому же там более приятный и мягкий климат, чем в других знакомых нам частях света».

Эти скупые, но полные уверенности строки делают «Mundus Novus» памятным документом человечества; в них заключена первая Декларация о независимости Америки, написанная за двести семьдесят лет до второй. Колумб до своего смертного часа был слепо уверен в том, что, высадившись на островах Гуанаханн и Кубу, ступил на землю Индии, и этим своим заблуждением он, по существу, сузил для своих современников вселенную; и лишь Веспуччи, опровергая предположение, будто бы новый материк является Индией, и с уверенностью утверждая, что это – новый мир, дает другие, действительные и доныне масштабы вселенной.

Веспуччи снимает пелену, заслонявшую от взора великого Колумба все значение его собственного подвига, и хоть сам Веспуччи даже отдаленно не подозревал, каковы действительные размеры этого материка, он, по крайней мере, понял самостоятельное значение его южной части. В этом смысле Веспуччи действительно завершил открытие Америки, ибо каждое открытие, каждое изобретение становится ценным не только благодаря тому, кто его совершил, но еще больше благодаря тому, кто раскрыл его истинный смысл и действенную силу; если Колумбу принадлежит заслуга подвига, то Веспуччи благодаря этому его высказыванию принадлежит историческая заслуга осмысления подвига. Подобно толкователю снов, он сделал зримым то, что его предшественник открыл, блуждая во сне.

Велико радостное изумление, вызванное сообщением этого дотоле неизвестного Веспутия, оно поражает воображение людей того времени даже глубже и устойчивее, чем само открытие генуэзца. Весть о том, что найден новый путь в Индию и что можно, отправившись из Испании, достичь стран, давно описанных Марко Поло, увлекла более широкими торговыми возможностями лишь небольшой круг непосредственно заинтересованных людей: купцов и торговцев Антверпена, Аугсбурга, Венеции, которые уже усердно высчитали, по какому пути – на восток ли, как Васко да Гама, или на запад, как Колумб, – выгоднее посылать корабли за пряностями, перцем и корицей.

Парусные корабли первой половины XVI в.

Старинная гравюра

Сообщение этого Альберика о том, что среди океана найдена новая часть света, действует на воображение широких масс с непреоборимой силой. Не легендарный ли то остров древних, Атлантида? А может быть, это блаженные острова Алкионы? У людей того времени удивительно возросла уверенность в своих силах благодаря сознанию, что Земля куда более обширна и богата неожиданностями, чем предполагали даже самые мудрые мужи древности, и что именно они, их поколение, призваны раскрыть последние тайны нашей планеты. Понятно, с каким нетерпением ученые, географы, космографы, печатники, а за ними вся огромная масса читателей ждут, когда же этот никому не ведомый Альберик выполнит свое обещание и подробнее расскажет о своих исследованиях и путешествиях, которые впервые дадут человечеству правильное представление о размерах земного шара.

Нетерпеливым не пришлось долго ждать. Двумя-тремя годами позже один флорентийский печатник, предусмотрительно скрывший свое имя – впоследствии нам станет ясно, по каким причинам, – выпустил в свет тоненькую брошюрку в шестнадцать страниц на итальянском языке. Она озаглавлена: «Lettera di Amérigo Vespucci delle isole nuovamente trovate in quattro suoi viaggi» (Письмо Америго Веспуччи об островах, открытых им во время его четырех путешествий), и в конце сказано: «Data in Lisbona a di 4 septembre 1504, Servitore Amérigo Vespucci in Lisbona».

Уже из заглавия мир наконец узнает побольше об этом таинственном человеке. Во-первых, его зовут Америго, а не Альберик, и Веспуччи, а не Веспутий. Из предисловия, адресованного некоему влиятельному лицу, явствуют другие подробности жизни автора. Веспуччи сообщает, что родился во Флоренции и направился в Испанию в качестве торговца (per tractare mercantie). Четыре года занимался он торговлей и за это время убедился, что счастье изменчиво, «что свои преходящие и непрочные блага оно дарит неравномерно и возносит человека на вершину лишь для того, чтобы тут же низвергнуть его оттуда и лишить всех, так сказать, временно одолженных ему благ». Но так как он вместе с тем увидел, с какими опасностями и трудностями сопряжена охота за прибылями, то он решил отказаться от торговли и посвятить себя более высокой и благородной цели, а именно, решил посмотреть на мир и его чудеса (mi disposi d'andare a vedere parte del mondo e le sue maraviglie).

Для этого представилась благоприятная возможность. Король Кастилии снарядил для открытия новой земли на западе четыре корабля, и ему, Веспуччи, разрешили ехать с этой флотилией, чтобы «содействовать открытию» (per aiutare a discoprire) Но Веспуччи сообщает не только об этом первом своем путешествии, но и о трех других (уже описанных в «Mundus Novus»). Он предпринял следующие путешествия – важна хронология:

первое – с 10 мая 1497 по 15 октября 1498 под испанским флагом;

второе – с 16 мая 1499 по 8 сентября 1500, тоже по повелению короля Кастилии;

третье («Mundus Novus») – с 10 мая 1501 по 15 октября 1502 под португальским флагом;

четвертое – с 10 мая 1503 по 18 июня 1504, тоже по заданию португальцев.

Эти четыре путешествия ввели неизвестного купца в ряды великих мореходов и первооткрывателей своего времени.

Кому адресовано «Léttera», письмо о четырех путешествиях, в первом издании не указано; лишь в более поздних сообщается, что оно было послано гонфалоньеру – правителю Флоренции Пьетро Содерини, чему, однако, до сегодняшнего дня нет точного доказательства: в литературной продукции Веспуччи впоследствии обнаружится много неясностей. Впрочем, за исключением нескольких риторических упражнений в вежливости, которыми начинается письмо, его форма так же легка и увлекательна, а содержание так же многообразно, как и в «Mundus Novus».

Веспуччи не только приводит новые подробности об «эпикурейской жизни» неизвестных народов, но ярко описывает битвы, кораблекрушения, драматические столкновения с каннибалами и гигантскими змеями; сведения о многих животных и предметах обихода (например, о гамаке) впервые вошли в историю культуры по его описаниям. Географы, астрономы, купцы находят у него ценные сведения, ученые – ряд тезисов, которые они могут обсуждать и истолковывать, не остается внакладе и широкая масса просто любопытных. В заключение Веспуччи обещает, что когда заживет на покое в своем родном городе, то закончит большой и, собственно, свой основной труд о новых частях света.

Но Веспуччи так и не приступил к этому большому сочинению или, может быть, оно до нас не дошло, так же как и его дневники. Таким образом, тридцать две страницы (из которых описание третьего путешествия представляет собой лишь вариант «Mundus Novus») – вот все литературное наследие Америго Веспуччи, крохотный и не слишком ценный багаж для дороги в бессмертие. Можно без преувеличения сказать: никогда еще человек, написавший так мало, не становился так знаменит; надо было нагромоздиться случайности на случайность, ошибке на ошибку, дабы поднять это произведение столь высоко над его эпохой, чтобы и наш век сохранил это имя, которое вместе со звездным знаменем взлетает к звездам.

Первая случайность и одновременно первая же ошибка вскоре приходят на помощь этим не имеющим особого значения тридцати двум страницам. Предприимчивый итальянский печатник еще в 1504 году правильно почуял, что время благоприятствует выпуску сборника рассказов о путешествиях. Венецианец Альбертино Верчеллезе впервые собирает в один томик все отчеты о путешествиях, попадающиеся ему на глаза. Эта «Libretto de tutta la navigazione del Ré de Spagna e terreni nuovamente trovati», включающая рассказы о плаваниях Кадамосто и Васко да Гама, а также о первом плавании Колумба, находит такой хороший сбыт, что в 1507 году другой печатник решается издать в Виченце более объемистую (в 126 страниц) антологию (под редакцией Дзордзи и Монтальбодо), которая содержит описания португальских экспедиций Кадамосто, Васко да Гама, Кабрала, первых трех плаваний Колумба и «Mundus Novus» Веспуччи. Роковым образом издатель антологии не находит для нее лучшего заглавия, чем «Mondo novo e paesi nuovamente retrovati da Alberico Vesputio florentino» («Новый Свет и новые страны, открытые Альберико Веспуччи из Флоренции»).

С этого и начинается великая «Комедия ошибок». В заглавии антологии кроется опасная двусмысленность: оно позволяет думать, будто Веспуччи не только назвал Новым Светом все новые страны, но и сам все эти новые страны открыл; всякий, кто лишь бегло взглянет на титульный лист антологии, невольно впадет в такую ошибку. И вот эта книга, многократно переиздаваемая, проходит через тысячи рук и с опасной быстротой разносит все дальше ложное сообщение, будто бы Веспуччи и есть первооткрыватель этих новых стран.

Маленькая глупая случайность, происшедшая по вине ничего не подозревающего печатника из Виченцы, поставившего на титульном листе антологии вместо имени Колумба имя Веспуччи, приносит славу также ничего не подозревающему Веспуччи, который, вовсе о ней не зная, без своего ведома и желания становится узурпатором чужого подвига.

Безусловно, одной этой ошибки было бы недостаточно для создания огромной, веками упроченной славы. Но пока это только первый акт и даже пролог к нашей «Комедии ошибок». Понадобится сцепление все новых и новых случайностей, прежде чем будет соткана паутина великого заблуждения. И странным образом именно теперь – поскольку литературный труд всей жизни Веспуччи, ограничивающийся скромными тридцатью двумя страничками, уже закончен – начинается увековечение Веспуччи, быть может, самое гротескное, какое только знает история человеческой славы. И слава эта зарождается в местечке, где Веспуччи никогда не бывал и о существовании которого купец-мореход из Севильи не имел ни малейшего представления: в городке Сен-Дье.

 

Новая часть света получает имя

Тот, кто никогда не слышал названия городка Сен-Дье, не должен упрекать себя в незнании географии: даже ученым понадобилось больше двухсот лет, чтобы отыскать, где же, собственно, расположен этот богоданный город «Sancti Deodati oppidum», оказавший столь решающее влияние на возникновение названия Америки.

Затерянный в глубине Вогезов, входивший в состав давно исчезнувшего герцогства Лотарингии, этот городок не имел никаких заслуг, которые могли бы привлечь к нему внимание мира. Правивший в то время Рене II, так же как и его знаменитый предок «Добрый король Рене», носил, правда, титул короля Иерусалима и Сицилии и графа Прованса, однако в действительности являлся герцогом одной лишь этой маленькой части лотарингской земли, которой он честно управлял, питая любовь к наукам и искусствам.

Странным образом – история любит игру малых совпадений – именно в этом городке однажды уже вышла книга, оказавшая влияние на открытие Америки: это здесь епископ д'Айи издал свою работу «Imago mundi», которая одновременно с письмом Тосканелли решительно побудила Колумба отправиться в поисках Индии на запад. До самой своей смерти адмирал всюду возил с собой как руководство эту книгу, хорошо сохранившийся экземпляр пестрит пометками, сделанными на полях его рукой. Таким образом, нельзя отрицать некой еще доколумбовской связи между Америкой и Сен-Дье. Но лишь при герцоге Рене в этом городке происходит то диковинное происшествие – или ошибка, – которой Америка навеки обязана своим наименованием.

Под покровительством Рене II и, вероятно, при его денежной поддержке в маленьком городке Сен-Дье собираются несколько гуманистов; они создают своеобразную коллегию, которая называется Gymnasium Vosgianum, и этот гимнасий ставит перед собой цель распространять науку путем преподавания или печатания ценных книг. В этой крошечной академии для общей работы на благо культуры объединяются светские и духовные деятели; может быть, никто и никогда не узнал бы об их ученых спорах, если бы – около 1507 года – некий печатник Готье Люд не решил установить там печатный станок и начать печатать книги.

Место было выбрано удачно, потому что в этой маленькой академии Готье Люд находит необходимых ему людей, которые могут быть редакторами, переводчиками, корректорами, художниками-иллюстраторами. К тому же недалеко и до Страсбурга с его университетами и ценными помощниками. И так как герцог взял академию под свое покровительство, то в маленьком захолустном городке могут решиться и на более серьезное дело.

Какое же это дело? С тех пор как новые открытия год за годом расширяют познания мира, любознательность века устремлена к географии. До того времени была издана лишь одна-единственная классическая книга по географии – «Cosmographia» Птолемея, чьи текст и карты в течение веков считались учеными Европы непревзойденными и непогрешимыми. С 1475 года она в латинском переводе стала доступна всем образованным людям и рассматривалась как незаменимый всеобщий Свод знаний о мире; то, что утверждал или изображал на своих картах Птолемей, считалось неоспоримым уже в силу его авторитета, его имени.

Но именно в эту последнюю четверть пятнадцатого столетия познание Вселенной расширилось больше, чем за все предыдущие столетия. И Птолемея, который в течение тысячелетий знал больше, чем все космографы и географы после него, внезапно опровергло и перегнало несколько отважных мореплавателей и искателей приключений. Тот, кто захочет теперь вновь издать книгу «Cosmographia», должен исправить ее и дополнить; ему нужно нанести на старые карты новые берега и острова, обнаруженные на западе. Опыт должен подправить традицию, а скромная поправка еще более укрепит доверие к классическому труду – если желать, чтобы Птолемей и впредь считался всемудрым, а его книга непререкаемой. До сих пор никому, кроме Готье Люда, не приходила в голову мысль вновь довести до совершенства эту уже несовершенную книгу. Ответственная и в то же время многообещающая задача, а следовательно, самая подходящая для ученого общества, собравшегося в Сен-Дье для общего дела.

Готье Люд не простой печатник, он также секретарь герцога и капеллан, образованный и к тому же богатый человек; присмотревшись к небольшому кружку, он признает, что трудно подобрать более подходящих людей. Рисованием и гравированием карт готов заняться молодой математик и географ Мартин Вальдземюллер, который в соответствии с обычаями того времени подписывает свои научные труды на греческий лад: «Хилакомил». Двадцати семи лет от роду, воспитанник университета в Брейсгау, он сочетает в себе свежесть и отвагу молодости с хорошими знаниями и незаурядными способностями к рисованию, что на десятилетия обеспечит ему превосходство над другими картографами. Здесь же находится молодой поэт Маттиас Рингманн, назвавший себя Филезием, – весьма подходящий для того, чтобы снабжать ученое произведение поэтическими введениями и со вкусом отшлифовать латинские тексты. Нет недостатка и в хорошем переводчике: он найден в лице Жана Базена, подлинного гуманиста, владеющего не только древними, но и современными языками.

С такой ученой компанией можно уверенно приступить к пересмотру прославленного труда Птолемея. Но где найти материалы для описания вновь открытых стран? Не был ли некий Веспутий первым, кто привлек внимание к Новому Свету? Маттиас Рингманн еще в 1505 году опубликовал в Страсбурге «Mundus Novus» под заглавием: «De Ora Antarctica». И он дает совет органически дополнить птолемеевский труд, приложив к нему итальянское «Léttera» в переводе на латинский язык, которое до тех пор еще не было известно в Германии.

Само по себе это было добросовестным и весьма похвальным начинанием, но честолюбие издателей сыграло с Веспуччи плохую шутку, и, таким образом, затягивается второй узел той веревки, которую потомки сплетут для ничего не подозревающего Веспуччи.

Вместо того чтобы сказать чистую правду, что они просто перевели «Léttera» – сообщение Веспуччи о его четырех путешествиях в той форме, в какой оно появилось во Флоренции, с итальянского на латынь, – гуманисты из Сен-Дье отчасти для того, чтобы придать большую значительность своим публикациям, а отчасти для того, чтобы прославить перед всем миром своего покровителя герцога Рене, придумали романтическую историю. Они постарались создать у читателя впечатление, что Америго Веспутий, первооткрыватель этих новых миров и знаменитый географ, будучи особым другом и почитателем их герцога, якобы прислал ему непосредственно в Лотарингию свое «Léttera», и, таким образом, предлагаемое издание является первой публикацией. Какая честь для их герцога! Величайший и знаменитейший ученый эпохи посылает описание своего путешествия только королю Испании и еще одному лицу, а именно – правителю этого карликового княжества.

Гвидо Антонио Веспуччи (справа), дядя Америго

Деталь фрески из Сикстинской капеллы Ватикана. Портрет работы Доменико Гирландайо. XV в.

Чтобы как-то подкрепить эту скромную мистификацию, изменяется посвящение: вместо итальянского «Magnificenza» подставлено: «Illustrissimus rex Renatus», а, кроме того, чтобы как можно лучше скрыть, что налицо простой перевод с итальянского подлинника, добавлено примечание: «Веспуччи-де прислал свое произведение на французском языке и лишь insignis poëta Иоанн Базин (Жан Базен) перевел его ex gallico, с французского, на благородную латынь (qua pollet elegantia latina interpretavit)».

При более близком рассмотрении этот честолюбивый обман оказывается весьма прозрачным, так как «insignis poëta» работал слишком поспешно и не скрыл тех мест, которые совершенно ясно говорили об итальянском происхождении текста. Базен по оплошности позволяет Веспуччи рассказывать лотарингскому «королю Ренату» такие вещи, которые могли иметь значение только для Медичи или Содерини, например, что оба они одновременно учились у дяди Америго – Антонио Веспуччи – во Флоренции. Или Веспуччи, например, говорит о Данте как о «poëta nostro», то есть «нашем поэте», что, конечно, имеет смысл, лишь когда итальянец пишет итальянцу.

Но должны пройти столетия, прежде чем вскроется этот обман, в котором Веспуччи так же неповинен, как и во всех других. В сотнях произведений (вплоть до новейшего времени) письмо Веспуччи о его четырех путешествиях рассматривается как адресованное действительно герцогу Лотарингии; так вся слава и весь позор Веспуччи нагромождаются на фундамент, созданный одной лишь книгой, напечатанной без его ведома в глухом уголке Вогезов.

Однако обо всем, что совершилось на заднем плане и в коммерческих целях, люди того времени и не подозревали. Книгопродавцы, ученые, князья, купцы просто обнаружили однажды, 25 апреля 1507 года, на книжном рынке небольшую книжку в пятьдесят две страницы, озаглавленную: «Cosmographiae Introductio. Cum qufbusdam geometriae ac astronomiae principiis ad earn rem necessariis. Insuper quatuor Americi Vespucii navigationes. Universalis cosmographiae descriptio tam in solido quam piano eis etiam insertis quae in Ptolemeo ignota a nuperis reperta sunt» («Введение в космографию с необходимыми для оной основами геометрии и астрономии. К сему четыре плавания Америго Веспуччи и, кроме того, описание (карта) Вселенной как на глобусе тех частей света, о которых не знал Птолемей и которые открыты в новейшее время»).

На каждого, раскрывающего эту маленькую книжонку, прежде всего низвергается тщеславие издателей, жаждущих выставить напоказ свои поэтические таланты: короткое посвящение императору Максимилиану в латинских стихах, написанное Маттиасом Рингманном, и предисловие Вальдземюллера-Хилакомила, также обращенное к императору к стопам которого он кладет эту книгу; лишь после того, как честолюбие обоих гуманистов удовлетворено, начинается научный текст Птолемея, а к нему после краткого вводного сообщения прилагается описание четырех плаваний Веспуччи.

Благодаря публикации в Сен-Дье имя Америго Веспуччи поднято еще на одну значительную ступень, но, разумеется, вершина еще не достигнута. В итальянской антологии «Paesi nuovamente retrovati» имя Веспуччи на титульном листе получает довольно двусмысленное значение: он назван открывателем Нового Света, однако в тексте книги его путешествия отмечаются еще в одном ряду с путешествиями Колумба и других мореплавателей. Но в «Cosmographiae Introductio» имя Колумба уже вовсе не упоминается; возможно, это случайность, в которой повинно невежество вогезских гуманистов, но какая роковая случайность! Ибо вся честь и слава великого открытия достаются в таком случае Веспуччи, и только одному Веспуччи.

Во второй главе при описании мира, каким его знал еще Птолемей, сказано, что хотя границы этого мира были расширены и другими людьми, но человечество узнало об этом впервые лишь благодаря Америго Веспутию (nuper vero ab Americo Vesputio latius illustratiam). В пятой главе Веспуччи уже определенно назван первооткрывателем этих новых областей: «Et maxima pars Terrae semper incognitae nuper ab Americo Vesputio repertae». И вот в седьмой главе внезапно впервые мелькает предложение, которое примут последующие века; говоря о четвертой части земли, «quarta orbis pars», Вальдземюллер высказывает свое личное предложение: «quam quia Americus invenit Amerigem quasi Americi terrain, sive Americam nuncupare licet» («Поскольку эту четвертую часть света нашел Америко, ее следовало бы с этого дня называть Землей Америко, или Америкой»).

Эти строки и являются, собственно, свидетельством о крещении, выданном Америке. Впервые это имя появляется на книжном листе, впервые, отлитое в буквы, размножено печатным станком. И если день 12 октября 1492 года, когда Колумб увидел с палубы «Святой Марии» окутанное туманом побережье острова Гуанахани, можно считать днем рождения нового континента, то 25 апреля 1507 года, день, когда с печатного станка сошла «Cosmographiae Introductio», можно назвать днем именин континента.

Место в тексте «Intzoductio Cosmographicae», в котором Америке дано название по имени Веспуччи

Правда, это всего лишь предложение, высказанное в тихом городке пока еще никому не известным двадцатисемилетним гуманистом, но оно так восхищает его самого, что он повторяет свое предложение уже более настойчиво. В девятой главе Вальдземюллер отводит ему целый абзац. «Сегодня, – пишет он, – эти части света (Европа, Африка и Азия) уже полностью исследованы, а четвертая часть света открыта Америком Веспутием. И так как Европа и Азия названы именами женщин, то я не вижу препятствий к тому, чтобы назвать эту новую область Америгой, Землей Америго, или Америкой, по имени мудрого мужа, открывшего ее». Вот как это звучит по-латыни: «Nunc vero et hae partes sunt latius lustratae et alia quarta pars per Americum Vesputium (ut in sequentibus audietur) inventa est, quam non video cur quis iure vetet ab Americo inventore sagacis ingenii viro Amerigem quasi Americi terrain sive Americam dicendam: cum et Europa et Asia a mulieribus sua sortita sunt nomina».

Помимо этого Вальдземюллер печатает слово «Америка» на полях страницы и, кроме того, вписывает его в приложенную к книге карту мира. С этого часа, сам того не подозревая, смертный Америго Веспуччи предстает в ореоле бессмертия; с этого часа Америка, впервые названная Америкой, сохранит это наименование навечно.

Но ведь это же нелепость, возмутится иной взволнованный читатель. Как смеет какой-то двадцатисемилетний провинциальный географ оказывать столь великий почет человеку, который никогда не открывал Америки и вообще-то опубликовал всего тридцать две страницы довольно сомнительных сообщений; как может он назвать его именем огромный континент?

Однако такое возмущение – анахронизм; оно исходит не из понимания реальной исторической обстановки, а из суждения с точки зрения сегодняшнего дня. Мы, люди современности, бессознательно впадаем в ошибку, когда, произнося слово «Америка», невольно думаем об огромной части земного шара, простирающейся от Аляски до Патагонии. О такой протяженности только открытого «Mundus Novus» тогда, в 1507 году, не имел никакого представления ни добрый Вальдземюллер, ни другой смертный.

Часть карты Леонардо да Винчи. Около 1514 г.

Одна из первых карт с названием «Америка» (По Kzetschmez)

Достаточно беглого взгляда на географические карты начала шестнадцатого века, чтобы понять, каким представляла себе тогдашняя космография этот «Mundus Novus». В мутной похлебке Мирового океана плавают бесформенные ломти суши, только по краям слегка надкусанные любопытством первооткрывателей. Крохотную часть Северной Америки, где высадились Кабот и Кортериал, еще относят к Азии, так что поездка из Бостона в Пекин в тогдашнем представлении требует лишь нескольких часов. Флорида считается большим островом, расположенным неподалеку от Кубы и Гаити, а вместо Панамского перешейка, связующего Северную Америку с Южной, раскинулось широкое море. А еще южнее – новая, незнакомая земля (нынешняя Бразилия) нарисована в виде большого круглого острова, вроде Австралии; эту землю на картах называют: «Terra Sancta Crucis», или «Mundus Novus», или «Terra dos Papagaios» – все какие-то неудобопроизносимые, неблагозвучные имена.

И хотя Веспуччи не был первым, кто открыл эти берега, а лишь первым описал их и познакомил с ними Европу, – Вальдземюллер, которому это неизвестно, только следует принятому обычаю, предлагая присвоить этой земле имя Америго. Бермуды называются по имени Хуана Бермудеса, Тасмания – по имени Тасмана, Фернандо-По – по имени Фернандо По, почему же не назвать еще одну новую землю именем человека, впервые описавшего ее? Это всего лишь дружественный жест признательности по отношению к ученому, который первым – и в этом историческая заслуга Веспуччи – установил, что открытая земля не относится к Азии, а является «quarta pars mundi», то есть представляет собой новую часть света.

Добрый Вальдземюллер и понятия не имел о том, что его предложение – присвоить имя Веспуччи одному лишь предполагаемому острову, «Земле Святого Креста», – станет наименованием целой части света от Лабрадора до Патагонии, и тем самым будет обокраден Колумб, подлинный первооткрыватель этого континента. Но как мог знать об этом Вальдземюллер, если этого не знал сам Колумб, который так горячо и взволнованно доказывал, что Куба – это Китай, а Гаити – Япония? Так этим названием «Америка» была добавлена еще одна нить ошибки в и без того запутанный клубок; каждый, кто даже с самыми добрыми намерениями занимался проблемой Веспуччи, пока лишь завязывал новый узелок и еще больше все запутывал.

Следовательно, Америка зовется Америкой только по недоразумению, и к тому же благодаря двойному совпадению случайностей. Если бы insignis poeta Жан Базен предпочел, переводя на латинский язык имя Америго, назвать его не Америкой, а Альбериком, как это сделали до него другие, то Нью-Йорк и Вашингтон были бы сегодня городами не Америки, а Альберики. Но вот имя «Америка» впервые отлито в буквы, эти семь букв навечно соединены в одно слово, и оно переходит из книги в книгу, из уст в уста неудержимо, незабываемо.

Оно существует, оно укореняется, это новое слово, и не только благодаря случайному предложению Вальдземюллера, не в силу логики или нелогичности, не по праву или по несправедливости, но из-за присущего этому слову внутреннего благозвучия. «Америка» – это слово начинается и заканчивается самым полнозвучным гласным звуком нашего языка, сочетая его с разнообразным чередованием других звуков. Оно подходит для вдохновенного зова и хорошо запоминается, крепкое, полноценное, мужественное слово, такое подходящее для молодой страны, для сильного, пробуждающегося народа; сам того не сознавая, маленький географ, ошибившись в истории, совершил нечто обладающее глубоким смыслом, когда назвал подымающуюся из мрака страну словом, роднящим ее с Азией, Европой и Африкой.

Это завоевывающее слово. В нем властная сила, которая неудержимо оттесняет все другие обозначения; прошло лишь несколько лет с тех пор, как появилась «Cosmographiae Introductio», а слово «Америка» вытеснило из книг и географических карт мира названия: «Terra dos Papagaios», «Isla de Santa Cruz», «Brazzil», «Indias Occidentals».

Завоевывающее слово. Из года в год оно захватывает в тысячу, в сто раз большее пространство, чем когда-либо мог мечтать добрейший Мартин Вальдземюллер. В 1507 году под «Америкой» подразумевается только северное побережье Бразилии, а юг с Аргентиной еще зовется «Brasilia Inferior». Если бы так и осталось (в духе пожелания Вальдземюллера), если бы имя Америго было присвоено одному только побережью, впервые описанному Веспуччи, или даже всей Бразилии, никто не посмел бы обвинить Вальдземюллера в ошибке. Но проходит еще несколько лет, и вот уже наименование «Америка» включает в себя все Бразильское побережье, и Аргентину, и Чили, то есть земли, до которых флорентиец никогда не добирался, которых никогда не видел. Все, что открывают вправо и влево, кверху и книзу, южнее экватора, – все превращается в страну Веспуччи, и, наконец, спустя почти пятнадцать лет после выхода книги Вальдземюллера, всю Южную Америку называют «Америка». Все великие картографы капитулировали перед волей скромного школьного учителя из Сен-Дье – и Симон Гриней в своем атласе «Orbis Novus», и Себастьян Мюнстер в своих географических картах мира.

Но это еще не окончательная победа. Грандиозная «Комедия ошибок» все еще продолжается. На картах Северная Америка, словно другая часть света, все еще отделена от Южной, и, по неведению современников, ее то относят к Азии, то отделяют от материка Америка воображаемым проливом. Но вот наконец наука устанавливает, что этот континент составляет единое целое, что он тянется от одного Ледовитого моря до другого и что его должно объединять одно-единственное название. И тогда-то мощно вырастает гордое, непобедимое слово – плод смешения ошибки с правдой, заблуждения с истиной – и завладевает добычей.

Уже в 1515 году нюрнбергский географ Иоганнес Шённер в маленькой брошюрке, приложенной к его глобусу, широковещательно провозглашает Americam sive Amerigem… четвертой частью света – …novum Mundum et quartam orbis pattern…, а в 1538 году король картографов Меркатор составляет карту мира, на которую наносит как единое целое весь континент, каким мы его знаем сегодня, обе его части, обозначая все вместе названием «Америка»: АМЕ – стоит над Севером и РИКА – над Югом. С тех пор другого слова, кроме этого, не существует. За тридцать лет Веспуччи завоевал для себя, для своей грядущей славы четвертую часть мира.

Это крещение без ведома и согласия крестного отца – беспримерный случай в истории земной славы. Два слова «Mundus Novus» прославили, а три строки скромного географа обессмертили человека; никогда еще, пожалуй, случайность и заблуждение не порождали столь дерзкой комедии. Но история, которая столь же величественна в трагедии, сколь изобретательна в комедиях, придумывает для этой «Комедии ошибок» особенно изящное заострение. Предложение Вальдземюллера, едва став известным, с восторгом принимается. Одно издание следует за другим, каждое новое географическое сочинение вводит новое название «Америка» в честь ее inventoris Америго Веспуччи, и прежде всего рисовальщики беспрекословно вписывают его в карты.

Всюду можно найти теперь слово «Америка», на каждом глобусе, на каждой гравюре, в каждой книге, в каждом письме. Этого имени нет только на одной-единственной карте, которая появилась в 1513 году, через шесть лет после выхода первой карты Вальдземюллера. Кто же этот упрямый географ, который не согласен с этим новым названием и отвергает его? Странным образом этим человеком оказывается тот, кто его придумал: сам Вальдземюллер. Испугался ли он, подобно ученику колдуна из гётевского стихотворения, который одним словом превратил метлу в неистово деятельное существо, но не знал другого слова, способного укротить вызванный заклятием дух? То ли ему указали, – быть может, даже сам Веспуччи, – что он допустил несправедливость по отношению к Колумбу, приписав его подвиг тому, кто лишь понял значение этого подвига? Ничего не известно! И никогда не выяснится, почему именно Вальдземюллер пожелал отобрать у нового континента им же самим придуманное наименование.

Но теперь уже поздно вносить какие бы то ни было исправления! Редко способна истина угнаться за легендой. Слово, выпущенное в мир, черпает силу из этого мира и живет свободно, не завися от того, кто дал ему жизнь. Тщетно пытается одинокий маленький человек стыдливо подавить и замолчать слово, которое он же сам впервые произнес. «Америка» – слово это уже носится в воздухе, оно перескакивает из одного шрифта в другой, из книги в книгу, из уст в уста, оно преодолевает пространство и время, оно неудержимо и бессмертно, потому что сочетает в себе действительность и мечту.

 

Великий спор начинается

1512. В Севилье несколько человек следуют за гробом, который выносят из церкви на кладбище. Незаметные, скромные похороны, не так хоронят человека богатого или знатного. К месту последнего упокоения несут какого-то королевского служащего, piloto mayor de Casa de Contratación, какого-то Деспучи или Веспуччи. И никто в чужом городе не подозревает, что это и есть тот самый человек, чье имя будет носить четвертая часть света. Историографы и летописцы ни единым словом не упоминают об этой безвестной кончине, и тридцать лет спустя в исторических трудах можно будет прочесть, что Америго Веспуччи якобы умер в 1534 году на Азорских островах. Незамеченным скончался крестный отец Америки. И так же тихо похоронили в 1506 году в Вальядолиде самого Adelantado, великого адмирала Новой Индии, Кристофоро Коломбо. Ни король, ни герцог не провожали его гроба, и равным образом ни один летописец того времени не счел эту смерть достаточно значительным событием, чтобы оповестить о ней мир.

Две тихие могилы в Севилье и Вальядолиде. Могилы двух людей, часто встречавшихся при жизни, не избегавших друг друга и не питавших друг к другу неприязни. Два человека, воодушевленных одной и той же творческой любознательностью, честно и искренне помогавших друг другу, но над их могилами возникает ожесточенный спор. Без их ведома слава одного вступит в борьбу со славой другого; ошибки, непонимание, страсти и споры исследователей будут вновь и вновь разжигать соперничество между этими двумя великими мореплавателями, соперничество, которого никогда не было при их жизни. Но они сами не услышат этих споров и пересудов, как не слышат невнятной речи ветра, который проносится над их могилами.

В этой гротескной борьбе одной славы против другой сперва потерпел поражение Колумб. Он умер побежденным, униженным, почти забытым. Человек одной-единственной мечты и одного лишь подвига, он пережил свое бессмертное мгновение в тот час, когда его мечта осуществилась, когда «Санта-Мария» пристала к берегу Гуанахани и впервые был пересечен дотоле недоступный Атлантический океан.

Еще и до этого момента великого генуэзца считали безумцем, фантазером, путаником и беспочвенным мечтателем, а уж после этого – тем более, потому что Колумб не мог освободиться от той мечты, которая с самого начала увлекала его. Когда он впервые сообщает, что «проник в самые богатые царства на земле», когда он сулит золото, жемчуга и пряности из «Индии», которой он достиг, ему еще верят. Снаряжается могучая флотилия, полторы тысячи человек оспаривают друг у друга честь участия в плавании в страны Офир и Эльдорадо, которые, по уверению Колумба, он видел собственными глазами; королева вручает ему завернутые в шелк письма к «великому хану» в Кинсае.

Но вот Колумб возвращается из своего большого плавания и привозит лишь несколько сот полуголодных рабов, которых благочестивая королева отказывается продавать. Несколько сот рабов и свое давнишнее заблуждение – уверенность, что он побывал в Китае и Японии; и это заблуждение становится тем безрассуднее, тем фантастичнее, чем меньше Колумб может подтвердить его фактами. На Кубе Колумб созывает свой экипаж и, угрожая непокорным сотней палочных ударов, заставляет их присягнуть перед escribano – нотариусом – в том, что Куба не остров, а материк – Китай. Беззащитные моряки, пожимая плечами за спиной безумца, подписывают присягу, не принимая ее всерьез, а один из них, Хуан де ла Коса, нисколько не задумываясь над вынужденной клятвой, спокойно наносит на составляемую им карту остров Кубу. Невзирая ни на что, Колумб снова пишет королеве, что «только канал отделяет его от золотого Херсонеса Птолемея» (полуострова Малакка), что «от Панамы до Ганга не дальше, чем от Пизы до Генуи».

Вначале при испанском дворе улыбаются этим безумным обещаниям, но постепенно они начинают вызывать недовольство. Экспедиции стоят огромных денег, а что привозят? Вместо обещанного золота – полумертвых рабов, вместо пряностей – сифилис. Острова, которые корона отдает Колумбу в управление, превращаются в страшные бойни, в опустошенные, усеянные трупами поля. За одно десятилетие на Гаити погиб миллион туземцев, переселенцы нищают и бунтуют, каждое письмо и каждый из разочарованных колонистов, бегущих из этого «земного рая», приносят ужасные вести о жестоких страданиях. Вскоре в Испании убеждаются: этот фантазер умеет только мечтать, но не управлять; первое, что увидел со своего корабля новый правитель Бобадилья, посланный на смену Колумбу, были виселицы и на них, раскачиваемые ветром, трупы соотечественников. Колумба и двух его братьев отправляют в Испанию закованными в цепи, но даже после того, как Колумбу была возвращена свобода и восстановлены его честь и титул, ореол, окружавший его имя, окончательно потускнел.

Теперь, когда Колумб сходит на берег, его корабль уже не встречают с нетерпением. Напрасно просит он аудиенции при дворе – ему не дают никакого ответа, и этот старик, открывший Америку, вынужден униженно просить разрешения пользоваться в пути мулом. Но Колумб все продолжает обещать и с каждым разом все более фантастические вещи. Он сулит королеве, а затем и папе найти в следующем путешествии «рай», обещает совершить новый крестовый поход по кратчайшему пути и «освободить Иерусалим». В своей «Книге пророчеств» он предрекает грешному человечеству через полтораста лет светопреставление.

В конце концов, никто уже больше не слушает этого fallador'a (болтуна) и его imaginacôes com su Una Cipangu (бредней об острове Зипангу). Купцы, потерявшие из-за него деньги, ученые, презирающие его географические бредни, переселенцы, которых он разочаровал несбывшимися посулами, чиновники, завидующие его высокой должности, начинают создавать единый фронт против «адмирала москитных земель»; старика все больше загоняют в угол, и сам он покаянно признается: «Я говорил, что побывал в самых богатых царствах, я рассказывал о золоте, жемчуге, драгоценных камнях и пряностях, и когда ничего из этого не подтвердилось, я был опозорен». В 1500 году Кристофоро Коломбо – конченый человек, а в году 1506-м – год его смерти – в Испании его уже почти забыли.

И в последующие десятилетия о нем почти не вспоминают – слишком быстро мчится время. Каждый год приносит вести о новых героических подвигах, о новых открытиях, новых названиях, новых победах, и в такие времена легко забыть вчерашние достижения. Вернулись из Индии и Васко да Гама и Кабрал; они привезли с собой не только нагих рабов и туманные обещания, но и все сокровища Востока. Португальский король Мануэл эл Фортунаду благодаря добыче, доставленной из Каликута и Малакки, становится самым богатым монархом Европы. Открыта Бразилия, Нуньес де Бальбоа впервые видит Тихий океан с высот Панамы. Кортес завоевывает Мексику. Писарро – Перу. Вот когда наконец потекло в европейские сокровищницы настоящее золото. Магеллан обогнул Америку, и после трехлетнего плавания – величайшего морского подвига всех времен – один из его кораблей, «Виктория», совершив кругосветное путешествие, возвратился в Севилью. В 1545 году открыты серебряные копи в Потоси, откуда теперь каждый год плывут в Европу тяжело нагруженные флотилии.

Мореплаватели пересекли все океаны, обошли за полвека вокруг всех или почти всех частей света – какое же значение может иметь в этой гомеровской поэме единственный подвиг одного человека? Еще не вышли книги, описывающие жизнь Колумба, объясняющие его одинокое предвидение, и плавание Колумба считается просто одним из многочисленных путешествий, совершенных прославленными новыми аргонавтами. А так как ему досталась добыча наиболее скромная, то его эпоха, которая, как и всякая другая, мерит собственной меркой, а не меркой истории, судит о нем несправедливо и предает его забвению.

Тем временем возрастает слава Америго Веспуччи. Когда все еще заблуждались, когда всех еще ослепляла иллюзия, будто бы на западе открыли Индию, один Веспуччи понял правду: это Новый Свет и другой континент. Веспуччи всегда говорил лишь правду: он не сулил ни золота, ни драгоценных камней, а скромно рассказывал, что хотя туземцы и уверяют, будто в этих краях можно найти золото, но он, как святой Фома, осторожен и не слишком доверчив: время покажет. Он путешествовал не ради денег и золота, как другие, а только из бескорыстного стремления к открытиям. Америго не мучил людей и не разрушал государства, подобно всем другим преступным конквистадорам: как гуманист, как ученый, наблюдал он и описывал жизнь чужих народов, их нравы и обычаи, не хваля и не порицая. Он, мудрый ученик Птолемея и великих философов, изучал движение новых звезд, исследовал океан, чужие моря и земли, стремясь постигнуть их тайны и чудеса. Им руководил не слепой случай, а строгая математическая и астрономическая наука; да, он один из наших, хвалят его ученые, homo humanus, настоящий гуманист! Он владеет пером и знает латынь (единственный язык, который они признают подходящим для научных трудов). Он, Веспуччи, спас честь науки, служа лишь ей, а не прибылям и деньгам. Каждый из современных ему историков, прежде чем назвать имя Веспуччи, воздает ему хвалу: и Петр Мартир, и Рамузио, и Овьедо. И так как в ту эпоху было не больше десятка ученых, к которым прислушивались современники, то Веспуччи начинают считать крупнейшим мореплавателем своего времени.

Этой необычайной славой в среде ученых Веспуччи обязан в конечном счете случайному обстоятельству, тому, что обе его – увы, такие тоненькие и сомнительные – книжицы напечатаны на латинском языке, на языке ученых. Прежде всего неоспоримый авторитет его трудам придает издание «Cosmographiae Introductio». И лишь потому, что он первым описал Новый Свет, ученые, для которых слово значит больше, чем дело, не задумываясь, воздают хвалу Веспуччи как первооткрывателю этого Нового Света. Демаркационную линию впервые проводит географ Шёнер: он считает, что Колумб открыл лишь несколько островов, а Веспуччи – Новый Свет. А еще лет через десять благодаря словесным и письменным повторениям это утверждение станет непреложной истиной: Веспуччи открыл новую часть света, и Америка по праву называется Америкой.

В течение всего шестнадцатого столетия ярко сияет ничем не омраченная, незаслуженная слава Веспуччи, первооткрывателя Нового Света. Лишь один-единственный раз раздается возражение, да и то очень робкое. Оно исходит от весьмасвоеобразногочеловека, отМигеляСервета,посмертно стяжавшего себе трагическую славу первой жертвы протестантской инквизиции, – Кальвин отправил его на костер в Женеве. Сервет – любопытный образ в истории мысли, полугений, полубезумец, мятущийся, во всем дерзко сомневающийся дух, который не знает удовлетворения и считает необходимым защищать свое личное мнение в любой из областей науки. Но этому ничего, собственно, не создавшему человеку присуще замечательное чутье – всегда и во всем он затрагивает решающие проблемы. В медицине он уже почти четко формулирует теорию кровообращения, созданную позднее Гарвеем, в богословии нащупывает самое слабое место Кальвина, и всегда ему помогает какая-то таинственная способность если и не разгадывать, то во всяком случае обнаруживать тайны; в географии он также затрагивает самую жгучую проблему.

Отлученный от церкви, он бежит в Лион, где занимается под вымышленным именем врачебной практикой, и тогда же, в 1535 году, выпускает новое издание Птолемея, снабженное своими примечаниями. К этому изданию приложены те же карты, которые были в книге Птолемея, изданной Лаврентием Фризием в 1522 году, и в которых, согласно предложению Вальдземюллера, южная часть нового континента названа «Америкой». И в то время как в 1522 году издатель Птолемея Томас Анкупарий превозносит в своем предисловии Веспуччи, даже не упоминая имени Колумба, Сервет первым решается выступить с некоторыми возражениями против всеобщего преувеличения роли Веспуччи и против предложенного наименования новой части света.

Ведь, собственно говоря, пишет Сервет, Веспуччи отправился в плавание только как купец «ut merces suas comutaret» и «multo post Columbum», много позднее Колумба. Поначалу это еще очень осторожное высказывание, можно сказать, легкое покашливание протеста. Сервет вовсе и не помышляет лишить Веспуччи славы первооткрывателя, ему не хочется только, чтобы совсем позабыли Колумба. Это еще ни в коем случае не выдвижение антитезы Колумб или Веспуччи, спор о приоритете еще не начат. Сервет указывает лишь на то, что следовало бы говорить: Веспуччи и Колумб. Не имея ни веских доказательств, ни точного знания исторической обстановки, а исходя единственно из своей инстинктивной подозрительности, заставлявшей его чуять ошибки и подходить к любому вопросу с совершенно новой стороны, Сервет оказался первым, кто указал на то, что не все обстоит ладно с этой славой Веспуччи, словно лавина, обрушившейся на мир.

Решающее возражение должно было исходить, конечно, не от такого человека, как Сервет, который, находясь в Лионе, узнает обо всем лишь из книг и малодостоверных сообщений, но от того, кто владеет точными сведениями о подлинных исторических событиях. И вот раздался авторитетный голос, возражавший против чрезмерной славы Веспуччи, голос человека, перед которым склонялись короли и императоры, чье слово спасло миллионы замученных, истерзанных пыткой людей. То был голос великого епископа Лас Касаса, с такой потрясающей силой обличавшего зверскую расправу конквистадоров с туземцами, что и по сей день его записки читаются с содроганием.

Лас Касас, доживший до девяноста лет, был живым свидетелем великой эпохи открытий и благодаря своему правдолюбию и беспристрастию священника – свидетелем, не вызывавшим сомнения. Написанная им большая история Америки, «Historia general de las Indias», начатая в 1559 году, на восемьдесят пятом году его жизни, в вальядолидском монастыре, еще и сегодня может считаться самым солидным документом по истории той эпохи. Родившийся в 1474 году Лас Касас приехал в Эспаньолу (Гаити) в 1502 году, следовательно, еще при жизни Колумба, и вначале как священник, а впоследствии как епископ, если не считать его многочисленных поездок в Испанию, прожил в новой части света до семидесяти трех лет. И поэтому никто не мог в большей мере, чем он, быть пригодным для того, чтобы компетентно и достоверно свидетельствовать о событиях той эпохи открытий.

Однажды в пути, возвращаясь из Nuevas Indias в Испанию, Лас Касас, видимо, натолкнулся на одну из тех карт или заграничных книг, в которых новая страна была обозначена именем «Америка». И вероятно, столь же изумленный, как и мы, спросил: «Почему же Америка?» Ответ – потому, что ее открыл Америго Веспуччи, – естественно, должен был вызвать у епископа гнев и внушить ему подозрения. Ведь никто не знал всего так, как он . Его отец сопровождал Колумба во втором плавании, да и сам он мог засвидетельствовать, что Колумб «первым открыл ворота того океана, что был замкнут в течение стольких столетий». Как же смеет Веспуччи приписывать себе или как смеют другие приписывать ему славу первооткрывателя Нового Света? Вероятно, и Лас Касас столкнулся с распространенным в то время аргументом, что Колумб открыл только Антилы – острова, лежащие на пути в Америку, а Веспуччи – собственно материк, и это, мол, дает ему право называться открывателем континента.

Тут уж Лас Касас, человек вообще-то мягкосердечный, приходит в ярость. Если Веспуччи утверждает подобное – он лжец. Ни один человек, за исключением адмирала во время его второго плавания в 1498 году, не ступал на землю «Парнас»: это, кроме все прочего, засвидетельствовано торжественной клятвой Алонсо де Охеда на судебном процессе, затеянном в 1516 году государственной казной против наследников Колумба. Среди доброй сотни свидетелей, выступавших в этом процессе, тоже не было ни одного человека, который посмел бы оспаривать этот факт. Эта страна должна с полным правом называться «Колумбией». Как смеет Веспуччи «узурпировать славу и честь, которые принадлежат адмиралу-губернатору, и приписывать себе его заслуги?» Где, когда, с какой экспедицией побывал Веспуччи на материке Америка до адмирала?

Лас Касас изучает сообщение Веспуччи в том виде, в каком оно было напечатано в «Cosmographiae Introductio», дабы разоблачить его мнимое притязание на приоритет. И тут в «Комедии ошибок» наступает новый гротескный поворот, который толкает и без того запутанный клубок в совершенно ложном направлении. В первом издании на итальянском языке, где описано путешествие Веспуччи 1497 года, сказано, что он высадился в каком-то месте, которое называется «Лариаб». В результате опечатки или произвольного исправления в латинском издании, вышедшем в Сен-Дье, вместо слова «Лариаб» напечатано слово «Парнас», отчего создается впечатление, будто бы Веспуччи и сам утверждал, что посетил землю «Парнас» еще в 1497 году, то есть ровно за год до Колумба. Поэтому для Лас Касаса совершенно ясно – Веспуччи обманщик, воспользовавшийся после смерти адмирала удобным случаем, чтобы приписать себе открытие нового материка с помощью публикации в «заграничных книгах» (ведь в Испании его сразу же изобличили бы). Лас Касас доказывает, что в действительности Веспуччи отправился в Америку в 1499, а не в 1497 году, но предусмотрительно замолчал имя своего спутника Охеды. «То, что писал Америго, – возмущается честный Лас Касас, – с целью прославить себя и молчаливо узурпировать честь открытия материка», было сделано с дурным умыслом, и, следовательно, Веспуччи – обманщик.

Собственно говоря, только опечатка в латинском издании – замена слова «Лариаб», существующего в подлиннике, словом «Парнас» вызвала гнев Лас Касаса по поводу злонамеренного обмана. Но, сам того не желая, Лас Касас затронул наиболее щекотливое обстоятельство, а именно то, что во всех письмах и сообщениях Веспуччи чрезвычайно туманно говорится о задачах и действительных результатах его путешествий. Веспуччи никогда не называет достаточно внятно имена командующих флотилиями, приводимые им даты в разных изданиях различны, его определения долгот неправильны.

С того момента, как ученые начали изучать подлинные исторические материалы его плаваний, не могло не зародиться подозрение, что по каким-то причинам – с которыми мы столкнемся позже – простые и ясные обстоятельства им умышленно затемнялись. Здесь мы впервые приближаемся к самой сути тайны Веспуччи, уже сотни лет занимающей умы ученых всех наций, – сколько же в письмах Веспуччи, где рассказано о совершенных им путешествиях, правды и сколько выдумки (скажем резче – обмана)?

Вызывает сомнение прежде всего первое из четырех путешествий Веспуччи (то самое, 10 мая 1497 года), в котором усомнился уже Лас Касас и которое могло бы, во всяком случае, утвердить за Веспуччи несомненный приоритет в открытии нового континента. Это плавание не упомянуто ни в одном историческом документе, а некоторые его подробности, без сомнения, заимствованы из второго плавания, совершенного Веспуччи вместе с Охедой. Даже самые ярые защитники Веспуччи не сумели доказать его алиби, того, что он действительно совершил плавание в названном году, и, чтобы придать этому сообщению тень правдоподобия, вынуждены были довольствоваться гипотезами.

Если бы мы стали подробно приводить доказательства обеих сторон в этих нескончаемых и резко противоречивых спорах ученых-географов, то получилась бы целая книга. Достаточно сказать, что три четверти высказавшихся по этому вопросу не признают первого плавания Веспуччи, считая его придуманным, в то время как остальные, выступая в качестве присяжных защитников Веспуччи, утверждают, что именно во время этого плавания он первым открыл по одной версии – Амазонку, а по другой – Флориду. Но поскольку необычайная слава Веспуччи основывается главным образом на этом первом – весьма сомнительном – плавании, то Вавилонская башня, целиком построенная из ошибок, совпадений и невежественной болтовни, зашаталась, как только ее фундамента коснулся топор филологии.

Решающий удар наносит в 1601 году Эррера своей работой «Historia de las Indias Occidentales». Испанскому историку не пришлось тратить много времени, чтобы вооружиться необходимым аргументом, так как он ознакомился с рукописью не изданной еще в то время книги Лас Касаса, и, собственно, это все еще Лас Касас ратует против Веспуччи. Эррера, пользуясь аргументами Лас Касаса, доказывает, что даты в «Quatuor Navigationes» неверны, что Веспуччи вышел в море с Охедой в 1499 году, а не в 1497 году, и делает вывод – при невозможности для обвиняемого получить слово, – что Америго Веспуччи «коварно и злонамеренно извратил свои сообщения, стремясь украсть у Колумба честь считаться первооткрывателем Америки».

Это разоблачение вызвало мощный отклик. Как? – заволновались ученые, значит, открыл Америку вовсе не Веспуччи? Значит, этот мудрый человек, чьей безмерной скромностью мы все восхищались, оказался лгуном, мошенником, каким-то Мендишем Пинту – одним из этих отвратительных проходимцев, которые хвастались якобы совершенными ими путешествиями? Ведь если Веспуччи сказал неправду об одном из своих плаваний, можно ли верить тому, что он рассказывает о других? Какой позор! Новый Птолемей, оказывается, был подлым Геростратом, который коварно пробрался в храм славы, дабы ценой преступного мошенничества приобрести бессмертие. Какой стыд для всего ученого мира, для тех, кто, дав одурачить себя хвастливой болтовней, назвал новую часть света именем обманщика! Не пора ли исправить постыдную ошибку? И брат Педро Симон самым серьезным образом предлагает в 1627 году «запретить пользование любым географическим сочинением, любой картой, в которых содержится имя «Америка».

Маятник качнулся в другую сторону. Веспуччи – конченый человек, и в семнадцатом веке слава снова возносит полузабытое имя Колумба. Великим, как сама новая земля, предстает его образ. Из его подвигов остался лишь подвиг, совершенный им, потому что дворцы Монтесумы ограблены и разрушены, сокровищницы Перу опустошены, все доблестные и постыдные деяния отдельных конквистадоров забыты. И только Америка – реальность, украшение Земли, прибежище для всех гонимых, страна будущего. Какая несправедливость постигла этого человека при жизни и после его смерти тяготела над ним более столетия!

Колумб становится не признанным в свое время героем, все теневые стороны его образа скрадываются, о дурном правлении великого адмирала, о его религиозных бреднях не говорится ни слова, и его жизнь начинают всячески идеализировать. Все пережитые им трудности драматически преувеличиваются; оказывается, его матросы подняли мятеж, и он силой заставил их плыть дальше; рассказывают, как низкий негодяй привез его в кандалах на родину и как он со своим полумертвым от голода ребенком нашел пристанище в монастыре Рабиды. И если раньше было сделано слишком мало для прославления его подвига, то теперь благодаря неиссякаемой потребности в героизации делается, пожалуй, даже слишком много.

Но по старинному закону драмы и мелодрамы каждому героизированному образу должен противостоять образ отрицательный, как свету – тень, Богу – дьявол, Ахиллу – Терсит, безумному мечтателю Дон Кихоту – здравомыслящий практик Санчо Панса. Чтобы изобразить гения, нужно заклеймить его противоположность, все, что противостояло ему на земле, – низменные силы непонимания, зависти, предательства. Исходя из этого, враги Колумба – честный, добросовестный, незначительный чиновник Бобадилья и кардинал Фонсека – дельный и мыслящий человек – очернены как последние негодяи. Но самый главный противник счастливо найден в лице Америго Веспуччи, и легенде о Колумбе противопоставлена легенда о Веспуччи.

Сидит в Севилье этакая раздувшаяся от зависти ядовитая жаба, ничтожный купчишка, которому очень хочется прослыть ученым и исследователем. Но он слишком труслив, чтобы решиться взойти на корабль. Из своего забранного решеткой окошка он, скрежеща зубами, видит, как чествуют вернувшегося на родину великого Колумба. Украсть славу у Колумба! Украсть ее для себя! И в то время как благородного адмирала влекут закованного в цепи, этот купчишка ловко наскребает из чужих книг описания путешествий, которых он никогда не совершал. И едва успевают похоронить Колумба, который уже не может защищаться, как этот жаждущий славы шакал сообщает в своих подобострастных письмах всем властителям мира о том, что якобы он является первым и подлинным открывателем Нового Света, и из предосторожности печатает эти письма за границей, на латинском языке.

Он заискивает перед ничего не подозревающими учеными, что живут где-то на другом конце земли, и умоляет их назвать Новый Свет его именем – Америкой. Он пробирается к заклятому врагу Колумба, разделяющему его ненависть, к епископу Фонсеке, и при помощи хитрости добивается, что его, который ничего не смыслит в мореплавании и лишь торчит в своей конторе, назначили piloto mayor и начальником Casa de la Contratación, и все это для того, чтобы он мог, добравшись до карт, приложить к ним свою руку.

Таким путем он, наконец, получил возможность – все это действительно приписывают Веспуччи – осуществить свой великий обман. В качестве piloto mayor, в чьи обязанности входит заказывать географические карты, он может бесконтрольно требовать, чтобы всюду, во все карты и глобусы, было внесено его проклятое имя – Америка, Америка, Америка, чтобы оно присутствовало повсюду как название Нового Света. Так покойник, которого при жизни заковали в цепи, был еще раз обворован и обманут этим подлым гением лжи. Не имя Колумба, а имя этого вора украшает теперь новую часть света.

Таков образ Веспуччи в семнадцатом столетии – клеветник, фальсификатор, лжец. Так орел, смелым взором обозревающий мир, превратился внезапно в отвратительного, роющегося в земле крота, в осквернителя трупов и вора. Этот образ несправедлив, но он прочно укореняется. На десятки, на сотни лет имя Веспуччи втоптано в грязь. И Бейль, и Вольтер топчут его могилу, и в каждом школьном учебнике рассказывается о том, как подло стяжал себе славу Веспуччи. И даже такой мудрый и рассудительный человек, как Ралф Уолдо Эмерсон, спустя триста лет (1856) под влиянием этой легенды напишет: «Странно, что обширная Америка должна носить имя вора. Америго Веспуччи, торговец маринадом из Севильи, чей высший морской ранг был равен чину младшего штурмана экспедиции, так и не вышедшей в море, сумел занять в этом лживом мире место Колумба и окрестил половину земного шара своим бесчестным именем».

 

Документы накапливаются

В семнадцатом столетии Америго Веспуччи – конченый человек. Спор вокруг его имени, его подвига или его подлости, казалось бы, раз и навсегда закончен. Веспуччи развенчан, уличен в обмане и – не носи Америка его имени – был бы обречен на позорное забвение. Но начинается другое столетие, которое не хочет верить ни россказням современников, ни традиционнымсплетням.Историография постепенно превращается из простого летописания в критическую науку, которая ставит своей задачей проверить все факты, пересмотреть все свидетельства. Из всех архивов вытаскивают документы, их изучают, начинают сличать, и неизбежно вновь всплывает старое, казалось бы, давно решенное, судебное дело – Колумб против Веспуччи.

Начинают соотечественники Веспуччи. Они не хотят мириться с тем, чтобы имя этого флорентийца, чья слава столько лет разносила по миру славу их родного города, оставалось пригвожденным к позорному столбу. Флорентийцы требуют прежде всего глубокой и беспристрастной проверки. Аббат Анджело Мариа Бандини публикует в 1745 году первую биографию флорентийского мореплавателя – «Vita е léttere di Amerigo Vespucci». Бандини удается обнаружить ряд документов. В 1789 году Франческо Бартолоцци присоединяется к Бандини, издавая новое «Ricerche istorico-critiche», и результаты его исследования представляются флорентийцам столь обнадеживающими для реабилитации их земляка, что падре Станислав Кановаи произносит в одной из академий «Elogio d'Amerigo Vespucci» – торжественную хвалебную речь в защиту оклеветанного celebro navigator, знаменитого мореплавателя. Одновременно начинаются поиски в испанских и португальских архивах, и чем больше роются в этом деле, поднимая столбы бумажной пыли, тем оно становится туманнее.

Португальские архивы оказались самыми бедными. В них нет ничего ни об одной из двух экспедиций, в которых якобы участвовал Веспуччи. Не упомянуто его имя и в расходных книгах. Никакого намека на тот «zibaldone», дневник путешествий, который Веспуччи, по его словам, вручил королю Мануэлу Португальскому. Ничего. Ни строки, ни слова. И один из наиболее ожесточенных противников Веспуччи немедленно объявляет такое умолчание лучшим доказательством того, что Америго просто лгал, рассказывая об обоих путешествиях как о совершенных им при «auspiciis et stipendio Portugallensium» – «поощрении и материальной помощи Португалии».

Однако то обстоятельство, что об отдельном человеке, который сам не снаряжал и не отправлял экспедиций, через триста лет не сохранилось документов, разумеется, еще ничего не доказывает. Великий португалец, прославивший свою нацию, Луиш Камоэнс шестнадцать лет отдал служению португальскому королю и, находясь на королевской службе, был ранен, однако о нем тоже нигде официально не упоминается. Камоэнс был арестован и заключен в тюрьму в Индии; но где же документы или хотя бы факты судебного процесса? О его путешествиях тоже нельзя найти ни строчки. Исчез дневник Пигафетты о еще более достопамятном плавании Магеллана. И если в архивах Лиссабона документальные данные о самом значительном периоде жизни Веспуччи равны нулю, то можно только напомнить, что ровно столько же сведений почерпнули мы из архивов об африканских приключениях Сервантеса, о годах странствий Данте, о театральной деятельности Шекспира. И все-таки Сервантес боролся, Данте странствовал из края в край, и Шекспир сотни раз выходил на сцену. Даже наличие документов не всегда является достаточным доказательством, а их отсутствие – и того менее.

Флорентийские документы оказались полнее. Бандини и Бертолоцци нашли в государственном архиве три письма Веспуччи к Лоренцо Медичи. Это не оригиналы, а более поздние копии из коллекции, собранной неким Вальенти, который сам переписывал или поручал переписывать все сообщения, письма и публикации о новых путешествиях и открытиях и располагал их в хронологическом порядке. Одно из этих писем Веспуччи написал непосредственно по возвращении из третьего плавания к мысу Верду – первого плавания, предпринятого им по заданию португальского короля. Второе письмо содержит подробное сообщение об этом так называемом третьем плавании, таким образом включает, по существу, все то, что было впоследствии опубликовано в «Mundus Novus», однако без характерной для последнего очень сомнительной по качеству литературной отделки.

Все это кажется блестящим доказательством правдивости Веспуччи: по крайней мере, факт так называемого третьего плавания – того самого, которое благодаря «Mundus Novus» сделало его знаменитым, – теперь, бесспорно, подтвердился, и Веспуччи уже можно прославлять как невинную жертву необоснованной клеветы. Но вот обнаруживают еще и третье письмо к Лоренцо Медичи, в котором Веспуччи – чертовски неудачливый человек! – описывает свое первое плавание 1497 года, выдавая его за плавание, совершенное в 1499 году, и таким образом подтверждается именно то, в чем его упрекают противники, то есть, что в печатном издании он датировал свое плавание двумя годами раньше. Этим его собственноручным письмом неопровержимо доказано, что он или кто-то другой сфабриковал из одного путешествия два и что притязание Веспуччи на то, что он будто бы первым ступил на американскую землю, – наглое и вдобавок неуклюжее мошенничество. Теперь мрачное подозрение Лас Касаса неопровержимо подтверждено. И те, кто хочет спасти репутацию Веспуччи как правдивого человека, – его самые ревностные защитники и земляки, выступившие в «Raccolta Columbian», – не видят другого выхода, кроме последнего и самого отчаянного: объявить это письмо Веспуччи подложным.

Таким образом, мы находим во флорентийских документах уже знакомый нам образ вечно двуликого Веспуччи: с одной стороны, это человек, который в частных письмах к своему патрону Лоренцо Медичи честно и скромно сообщает о действительном положении вещей; с другой стороны, это Веспуччи печатных книг, герой великой славы и великого скандала, лживо похвалявшийся никогда не совершенными открытиями и путешествиями и благодаря этой хвастливой болтовне добившийся того, что целая часть света была названа его именем. Чем дольше катится клубок ошибок, тем все больше он запутывается.

Симонетта из семьи Веспуччи, возлюбленная Джулианно Медичи

Портрет работы Сандро Боттичелли. Конец XV в.

И странно, такое же противоречие обнаруживают испанские документы. Из них узнаешь, что Веспуччи приехал в Севилью в 1492 году совсем не как крупный ученый и бывалый мореход, а как мелкий служащий, маклер торгового дома Хуаното Беральди, являвшегося своего рода отделением флорентийского банка Медичи, и занимался главным образом снаряжением кораблей и финансированием экспедиций. Уже одно это обстоятельство не слишком-то вяжется с представлением о руководителе отважной экспедиции, будто бы отплывшей от берегов Испании в 1497 году. Более того, об этом так называемом первом плавании, совершая которое Веспуччи якобы опередил Колумба и открыл материк, нет следов ни в одном из документов, и тем самым почти неопровержимо доказано, что в 1497 году Веспуччи действительно сидел в своей севильской конторе и усердно занимался торговлей, а вовсе не исследовал берега Америки, как рассказывается в его «Quatuor Navigationes».

Снова документы как будто подтверждают все обвинения, выдвинутые против Веспуччи. Однако странно: именно в испанских документах содержатся одновременно и данные, которые столь же убедительно свидетельствуют о честности Веспуччи, сколь другие данные, несомненно, обличают его в наглой, хвастливой болтовне.

Вот акт о принятии им испанского подданства, из которого явствует, что 24 апреля 1505 года Америго де Веспуччи становится испанским подданным «за усердие, которое он уже доказал и еще докажет на службе испанской короне». Вот документ от 22 марта 1508 года о назначении Веспуччи piloto mayor ó Casa de la Contratación и руководителем всей навигационной службы в Испании. В его обязанность входит «обучать штурманов пользоваться измерительными приборами, астролябией и квадрантами, а также проверять их знания и умение сочетать теорию с практикой». Вот королевский приказ составить padrón real, то есть карту мира, которая включала бы все новооткрытые побережья, причем карту эту Веспуччи обязан постоянно дополнять и улучшать.

Мыслимо ли, чтобы испанская корона, имевшая в своем подчинении самых выдающихся мореплавателей тех времен, поручила столь ответственную должность человеку, чье лживое хвастовство и книги о выдуманных путешествиях не внушали никакого доверия? Правдоподобно ли, чтобы король соседней Португалии самолично призвал в свою страну именно этого человека и поручил ему сопровождать две флотилии, отправлявшиеся в Южную Америку, не будь Веспуччи уже прославленным специалистом по навигации? И разве то обстоятельство, что купец Хуаното Беральди, у кого долгие годы работал Веспуччи и который, следовательно, лучше всех других знал, заслуживал ли Веспуччи доверия, назначил, умирая, именно его своим душеприказчиком и ликвидатором фирмы, – разве все это не является доказательством честности Америго Веспуччи?

Снова мы сталкиваемся с одним и тем же противоречием: любой документ о жизни Веспуччи превозносит его как честного, добросовестного, очень знающего человека. Но стоит взять в руки напечатанные работы самого Веспуччи, как мы обнаруживаем хвастовство, небылицы, неправдоподобие.

Однако разве нельзя быть превосходным мореплавателем и в то же время безудержно хвастать и преувеличивать? Разве нельзя быть великолепным составителем географических карт и в то же время мелким завистником? Разве не считаются исстари фантастические россказни слабостью мореходов, а зависть к достижениям коллег – профессиональной болезнью ученых? Таким образом, все документы о Веспуччи отнюдь не снимают с него обвинения в том, что он мошенническими подделками присвоил себе честь открытия Америки, принадлежащую по праву великому адмиралу.

Но вот из могилы раздается голос, доказывающий честность Веспуччи. В великом судебном процессе «Колумб против Веспуччи» свидетелем в пользу Веспуччи выступает именно тот, от кого, казалось, он менее всего мог ожидать поддержки: сам Христофор Колумб. Незадолго до своей смерти, 5 февраля 1505 года, то есть тогда, когда «Mundus Novus» уже давно должен был бы стать известным в Испании, адмирал, в одном из ранних писем называвший Веспуччи своим другом, шлет своему сыну Дьего письмо следующего содержания:

«5 февраля 1505.

Мой дорогой сын,

Дьего Мендес выехал отсюда в понедельник, 3 сего месяца. После его отъезда я беседовал с Америго Веспуччи, который направляется ко двору, куда его призвали, чтобы посоветоваться с ним относительно некоторых вопросов мореплавания. Он всегда выражал желание быть мне полезным (el siempre tuvo deseo de me hacer placer), это честный человек (mucho hombre de bien). Счастье было к нему неблагосклонно, как и ко многим другим. Его труды не принесли ему тех выгод, на которые он был вправе рассчитывать. Он едет туда (ко двору) с горячим желанием добиться для меня при удобном случае (si a sus manos esta) чего-нибудь благоприятного (que redonde a mi bien). Я не имею возможности, находясь здесь, подробнее объяснить ему, чем он мог бы быть нам полезен, потому что не знаю, чего от него хотят. Но он полон решимости сделать для меня все, что в его силах».

Это письмо – одна из самых неожиданных сцен в нашей «Комедии ошибок». Два человека, в течение трехсот лет являвшиеся в ложном представлении людей непримиримыми соперниками, которые ожесточенно враждовали из-за права увидеть свое имя присвоенным новой земле, были на самом деле сердечными друзьями! Колумб, который из-за свойственной ему подозрительности рассорился почти со всеми своими современниками, хвалит Веспуччи как своего давнишнего помощника и делает его своим заступником при дворе! Значит, они оба – и это бесспорный исторический факт – не имели ни малейшего представления о том, что десять поколений ученых и географов станут натравливать друг на друга их тени в жаркой схватке вокруг пустого звука одного из имен, что в «Комедии ошибок» они станут противниками и один будет играть роль светлого гения, которого обкрадывает другой, подлый негодяй.

Разумеется, обоим неведомо слово «Америка», вокруг которого предстояло разгореться этому спору. Колумб и не подозревал, что за открытыми им островами находится гигантский материк, так же как Веспуччи не знал, что именно к нему относится побережье Бразилии. Люди одной профессии, оба не избалованные судьбой и не сознававшие своей безмерной славы, они понимали друг друга лучше, чем большинство их биографов, которые, вопреки психологической правде, приписывали им совершенно невозможное в то время понимание масштабов собственных достижений. И снова, как это часто случается, правда разбила легенду.

Заговорили первые документы. Но именно после их обнаружения и истолкования великий спор вокруг имени Веспуччи разгорается с еще большей силой; никогда еще тридцать две страницы печатного текста не исследовались в поисках достоверности с таким усердием со всех сторон – психологической, географической, картографической, исторической и полиграфической, – как исследовались сообщения Веспуччи о его путешествиях. Но в результате спорящие географы защищают лишь свои собственные утверждения и отрицания: да или нет, черное или белое, первооткрыватель или лжец – твердят они с одинаковой уверенностью и, казалось бы, с одинаково непреложными доказательствами.

Бегло, шутки ради, я хочу сопоставить здесь все, что за последнее столетие утверждали различные авторитеты по поводу Веспуччи. Он совершил свое первое плавание вместе с Пинсоном. Он совершил свое первое плавание с Лепе. Он совершил свое первое плавание в составе неизвестной экспедиции. Он вообще не совершал первого плавания, все это выдумки и ложь. Он открыл в первом плавании Флориду. Он ничего не открывал, потому что вообще не участвовал в плавании. Он первым увидел реку Амазонку. Он увидел ее лишь во время своего третьего плавания, а раньше спутал ее с рекой Ориноко. Он обошел и дал названия всем частям побережья Бразилии вплоть до Магелланова пролива. Он обошел лишь самую малую часть побережья, названия же были даны задолго до него. Он был великим мореплавателем. Нет, он никогда не командовал ни кораблем, ни экспедицией. Он был великим астрономом. Ни в коем случае!

Все, что он писал о звездах, – чепуха. Приводимые им даты достоверны. Эти даты ложны. Он был замечательным кормчим. Он был всего лишь подрядчиком по поставке мяса да к тому же еще и невеждой. Его сообщения заслуживают доверия. Он профессиональный мошенник, обманщик и лгун. Веспуччи – первый после Колумба мореплаватель и открыватель своей эпохи. Он гордость, нет, он позор науки. Все это утверждается в книгах, написанных за и против Веспуччи, подкрепляется множеством так называемых доказательств, объясняется и обосновывается с одинаковой страстностью. И так же, как триста лет тому назад, нет ответа на все тот же давнишний вопрос: «Кем же был Америго Веспуччи? Что он совершил и чего не совершал?» Можно ли найти ответ на этот вопрос? Можно ли решить великую загадку?

 

Кем был Веспуччи

Мы попытались рассказать здесь в хронологическом порядке о той великой «Комедии ошибок», которая разыгрывалась вокруг жизни Америго Веспуччи на протяжении трех столетий и привела в конце концов к тому, что новая часть света была названа его именем. Человек становится знаменитым, но, собственно, неизвестно почему. Можно об этом говорить что угодно: он прославился по праву или без такового, благодаря своим заслугам или с помощью мошенничества. Ведь слава Веспуччи – это вовсе не слава, а нимб, возникший вокруг его имени не столько из-за того, что он совершил, сколько из-за ошибочной оценки совершенного им. Первая ошибка, первый акт нашей «Комедии» – это появление имени Веспуччи на титульном листе книги «Paesi retrovati». Вследствие чего читатели могли подумать, что новые страны были открыты не Колумбом, а Веспуччи. Второй ошибкой, вторым актом была опечатка: «Парнас» вместо «Лариаб», допущенная в латинском издании, в силу чего стали утверждать, что не Колумб, а Веспуччи первым ступил на материк Америки. Третьей ошибкой, третьим актом была ошибка скромного провинциального географа, предложившего на основании тридцати двух страниц, написанных Веспуччи, назвать Америку его именем.

До конца третьего акта, как и полагается в настоящей плутовской комедии, Америго Веспуччи представляется героем, он царит на сцене как благороднейший рыцарь без страха и упрека. В четвертом акте рождаются подозрения, и уже непонятно, кто он – герой или обманщик? Пятый, заключительный акт, который разыгрывается уже в наш век, должен привнести еще один, неожиданный подъем, чтобы остроумно завязанный узел начал распутываться и в финале все разрешилось бы ко всеобщему удовлетворению.

Но, по счастью, история – великолепный драматург; она умеет находить как для своих трагедий, так и для своих комедий блестящую развязку. Начиная с четвертого акта нам известно, что Веспуччи не открывал Америки, не ступал первым на материк и вообще никогда не совершал того первого плавания, которое надолго сделало его соперником Колумба. Но в то время как на сцене ученые еще спорят о том, сколько плаваний, описанных Веспуччи в его книге, он действительно совершил и скольких не совершал, появляется новое лицо с ошеломляющим известием, что якобы даже эти тридцать две страницы, в том виде, в каком они до нас дошли, написаны не Веспуччи, что эти тексты, взволновавшие весь свет, не что иное, как чья-то безответственная и произвольная компиляция, которая самым грубым образом искажает рукопись Веспуччи.

Этот deus ex machine, которого зовут профессором Маньяги, совсем по-новому ставит вопрос и, для того чтобы поставить его правильно, сперва переворачивает его вниз головой. Если некоторые и признавали, что Веспуччи, во всяком случае, сам написал книги, распространяемые под его именем, и лишь сомневались в том, действительно ли он совершил описанные в этих книгах путешествия, то Маньяги утверждает, что хотя Веспуччи и совершал плавания, но весьма сомнительно, чтобы он сам написал свои книги в том виде, в каком они существуют в настоящее время. Следовательно, не Веспуччи похвалялся ложными достижениями, а под прикрытием его имени было учинено и написано много безобразного. Поэтому, если мы хотим справедливо судить о Веспуччи, мы должны – и это самое правильное, – отложив в сторону обе его знаменитые напечатанные работы: «Mundus Novus» и «Quatuor Navigationes», опираться лишь на три оригинала его писем, которые защитники Веспуччи без всякого на то основания объявили поддельными.

Утверждение, что Веспуччи нельзя считать в полной мере ответственным за распространяемые под его именем тексты, вначале озадачивает. Что же тогда остается от славы Веспуччи, если даже эти книги написаны не им? Но при более внимательном рассмотрении тезис Маньяги оказывается не таким уж новым. В действительности подозрение о том, что фальсифицировал отчет о первом плавании Веспуччи вовсе не он сам, а кто-то неизвестный, воспользовавшийся его именем, так же старо, как и первое обвинение, выдвинутое против него.

Припоминают, что епископ Лас Касас был первым, обвинившим Веспуччи в том, что он своим лживым сообщением о никогда не совершенном плавании добился наименования Америки своим именем. Лас Касас обвинял Веспуччи в «хитрейшем обмане» и грубой несправедливости. Но если повнимательнее вчитаться в текст Лас Касаса, то при всех этих резких упреках постоянно обнаруживается определенная reservatio mentalis. Лас Касас хоть и клеймит обман, но всегда осторожно пишет об обмане, к которому прибег Веспуччи «или те, кто опубликовал его «Quatuor Navigationes». Следовательно, Лас Касас не исключал возможности, что незаслуженное возвеличивание Веспуччи произошло без его ведома и участия. Так же и Гумбольдт, в отличие от профессиональных теоретиков не считающий любую напечатанную книгу непогрешимым Евангелием, явственно выражает сомнение, не попал ли Веспуччи в эту передрягу, как Понтий Пилат в «Верую». «Не совершили ли этого подлога без ведома Америго собиратели рассказов о путешествиях? – спрашивает Гумбольдт. – Или, может быть, это всего лишь следствие путаного изложения событий и неточных сведений?»

Итак, ключ был уже изготовлен, и Маньяги с его помощью только открыл дверь для новых наблюдений. Объяснение Маньяги кажется мне логически наиболее убедительным, так как оно совершенно естественно и просто разрешает все противоречия, занимавшие собой три столетия.

С самого начала психологически неправдоподобным было уже то, что один и тот же человек описывал в своей книге плавание, совершенное им якобы в 1497 году, а в своем частном письме датировал это же путешествие 1499 годом; или то, что он якобы послал описания своих плаваний во Флоренцию двум разным людям, принадлежавшим к тому узкому кругу, где письма передавались из рук в руки, причем эти описания, помеченные разными датами, содержали противоречивые подробности. Маловероятным было и то, что человек, проживавший в Лиссабоне, якобы переслал эти письма какому-то захолустному князьку в Лотарингию и что его труд был напечатан в таком оторванном от мира городке, как Сен-Дье.

Если бы Веспуччи сам издал или собирался издать свои «произведения», то он, по меньшей мере, взял бы на себя труд устранить до imprimatur [Напечатания (лат.).

] наиболее грубые, бросающиеся в глаза противоречия. Мыслимо ли, например, чтобы сам Веспуччи, с совершенно не свойственной ему высокопарностью, полностью противоречащей тону писем, написанных его собственной рукой, лично сообщал Лоренцо Медичи, почему он свое путешествие в «Mundus Novus» называет «третьим», – «потому что до него я уже совершил два плавания на запад по поручению светлейшего короля Испании» («Vostra Magnificenza saprà come per commissione de de questo Ré d'Ispagna mi parti»). [Ваше величество узнает, как я ездил по поручению этого короля Испании (ит.).] Кому же сообщает Веспуччи удивительную новость о том, что он уже совершил ранее два плавания? Своему хозяину, которому он прослужил в качестве корреспондента почти десять лет и кто, следовательно, должен был с точностью до дня и часа знать, предпринимал ли его фактор длительные путешествия и когда именно: ведь понесенные расходы, равно как и полученные от этих путешествий прибыли, должны быть внесены в расходные книги. Это столь же бессмысленно, как если бы некий автор, посылая новую книгу своему издателю, который уже в течение десяти лет неизменно публиковал его произведения и производил с ним расчет, заявил бы ему, что это, дескать, не первая его книга и он уже и прежде печатался.

Подобные нелепости и противоречия пестрят на страницах печатного текста книги Веспуччи – нелепости и противоречия, которые никак нельзя приписывать самому Веспуччи. Вот почему наиболее правдоподобным является предположение Маньяги о том, что три письма Веспуччи, найденные в архивах и до сего времени отвергавшиеся его защитниками как поддельные, в действительности, будучи написаны рукой самого Веспуччи, являются единственными достоверными документами, а прославленные произведения «Mundus Novus» и «Четыре плавания» следует считать недостоверными публикациями, в которых содержатся всевозможные добавления, изменения и искажения.

Однако было бы грубым преувеличением, исходя из этого, безоговорочно называть «Четыре плавания» подделкой, так как в них все же, несомненно, использованы подлинные материалы, написанные рукой Веспуччи. Неизвестный издатель проделал примерно то, что делают владельцы антикварных лавок, когда они из подлинного ларца эпохи Возрождения, умело используя настоящие и поддельные материалы, мастерят два-три ларца, а то и целый гарнитур, вследствие чего тот, кто отстаивает подлинность этих вещей, так же не прав, как и тот, кто называет их поддельными.

Флорентийский издатель, из осторожности скрывший свое имя, безусловно, имел в руках письма Веспуччи, адресованные торговому дому Медичи, – те три известных нам письма да, вероятно, и другие, которые нам неизвестны. Издатель, разумеется, знал о том огромном успехе, который имело письмо Веспуччи о его третьем путешествии, о «Mundus Novus», вышедшем в течение нескольких лет в двадцати трех изданиях на многих языках! Поэтому нет ничего удивительного, что для издателя, знавшего и о других сообщениях – будь то подлинники или копии, – было очень соблазнительно выпустить новую книжку Веспуччи: «Собрание отчетов о путешествиях». Но так как имевшегося материала не хватало для того, чтобы противопоставить четыре плавания Веспуччи четырем плаваниям Колумба, анонимный издатель решил «растянуть» материал.

Прежде всего он разделил знакомое нам сообщение о плавании 1499 года на два сообщения: одно о плавании, якобы совершенном в 1497 году, и другое – в 1499 году, нимало не подозревая, что из-за этого обмана Веспуччи будет на целых три столетия заклеймен как лгун и мошенник. Кроме того, издатель добавил в свою книгу различные подробности, взятые из писем и отчетов других мореплавателей, и благополучно получил своего рода mixtum compositum – сложную смесь из правды и лжи, которая на сотни лет стала головоломкой для ученых и дала Америке ее название «Америка».

Пожалуй, тот, у кого эта догадка вызовет сомнение, может возразить: да мыслимо ли вообще такое дерзкое вмешательство, чтобы, не испрашивая согласия автора, дополняли его произведение, произвольно вводя в него всяческие выдумки? Но вот случай, позволяющий доказать возможность такого беззастенчивого вмешательства именно в отношении Веспуччи. Годом позже – в 1508 году – один голландский печатник издает поддельный отчет о пятом путешествии Веспуччи, прибегая к самой грубой фальсификации. Точно так же, как письма Веспуччи послужили неизвестному флорентийскому издателю материалом для книги «Четыре путешествия», так и голландский издатель использовал для своей фальсификации описание путешествия одного тирольца, Валтасара Шпренгера, ходившее в рукописи по рукам. Издатель попросту заменяет повсюду слова оригинала: «Ego, Balthasar Sprenger» словами: «Ick, Alberigus», дабы заставить публику поверить, что это описание путешествия принадлежит самому Веспуччи. И действительно, столь наглая подделка даже четыреста лет спустя ввела в заблуждение председателя Географического общества в Лондоне, в 1892 году с великой торжественностью объявившего, что им обнаружено пятое путешествие Веспуччи.

Почти нет сомнения – и это проясняет запутанную дотоле ситуацию, – что выдуманное сообщение о первом плавании, равно как и все другие противоречия, из-за которых Веспуччи столь длительное время обвиняли в злостном обмане, вовсе не следует приписывать ему, а должно отнести за счет беззастенчивости издателей и печатников, которые, не спрашивая разрешения автора, сдабривали частные письма Веспуччи всевозможными приправами собственного изготовления и в таком виде пускали в печать. Но против такого толкования вопроса, которое вносит в него полную ясность, противники Веспуччи выдвигают еще одно – последнее – возражение. Почему же, спрашивают они, Веспуччи, который умер в 1512 году и, следовательно, не мог не знать об этих книгах, где ему приписывали путешествия, которых он никогда не совершал, ни разу открыто не выступил против этого? Разве не должен был он ясно и во всеуслышание заявить: «Нет, не я являюсь первооткрывателем Америки, этой страны, которую несправедливо назвали моим именем»? Разве не повинен в обмане тот, кто не протестует против лжи, идущей ему на пользу?

На первый взгляд это возражение кажется убедительным. Но зададимся и другим вопросом: где же мог возражать Веспуччи? В какую инстанцию мог он направить свой протест? В те времена еще не знали, что такое литературная собственность; все, что было напечатано или распространялось в рукописи, было общим достоянием, и каждый мог пользоваться чужим именем и чужим произведением, как ему заблагорассудится.

Где мог протестовать Альбрехт Дюрер против того, что десятки граверов ставили его столь популярную подпись «А. Д.» на своих собственных изделиях; куда могли заявить протест авторы первого варианта «Короля Лира» или «Гамлета», когда Шекспир брал и произвольно переделывал их пьесы? Где, в свою очередь, мог возражать Шекспир против того, что чужие пьесы выходили под его именем? А Вольтер – против тех, кто, желая заставить публику читать свои посредственные атеистические или философские памфлеты, издавал их под его всемирно известным именем? Как мог бороться Веспуччи против множества сборников, которые, всякий раз по-новому искажая тексты, разносили по свету его незаслуженную славу? Единственно, что мог сделать Веспуччи, это объяснять свою непричастность ко всему этому тем людям, с которыми он встречался в своем кругу.

А в том, что он так и поступал, нет никакого сомнения. В 1508 или 1509 годах, по крайней мере, единичные экземпляры книг Веспуччи должны были, безусловно, попасть и в Испанию. И немыслимо, чтобы король назначил кого-либо, опубликовавшего ложные сообщения о не совершенных им открытиях, на столь ответственную должность, занимая которую человек обязан прежде всего обучать штурманов составлению точных и достоверных донесений. Несомненно, что избранный королем человек должен был быть чист от всяких подозрений.

Более того, как уже точно установлено, одним из первых владельцев книги «Cosmographiae Introductio» был Фернандо Коломбо, сын адмирала. Экземпляр с его пометками сохранился и до нашего времени. Он не только читал эту книгу, в которой, вопреки истине, утверждалось, что Веспуччи ступил на материк раньше Колумба, но и сделал на полях книги свои замечания, – на полях той самой книги, где впервые предлагалось назвать новую страну Америкой. И странно, что в написанной им биографии отца Эрнандо Колон, обвиняющий кого угодно в зависти к великому адмиралу, ни единым дурным словом не отзывается о Веспуччи. Уже Лас Касас удивлялся этому умолчанию. «Я изумлен, – пишет он, – что дон Эрнандо Колон, сын адмирала, человек правильных суждений, имеющий, насколько мне известно, книгу Веспуччи «Navigations», обошел полным молчанием несправедливость и узурпирование, содеянные Америго Веспуччи в отношении его сиятельного отца».

И ничто не говорит о невиновности Веспуччи яснее, чем молчание сына Колумба о том злосчастном искажении текста, из-за которого его отец был лишен заслуженной славы и не дал своего имени открытому им Новому Свету: сын Колумба знал – это произошло без ведома и желания Веспуччи.

Здесь была сделана попытка рассказать о «Causa Vespucci», прошедшем столько инстанций, – рассказать о нем с возможно большей объективностью и хронологической точностью, начиная с момента возникновения этого вопроса. Основная трудность заключалась в том, что предстояло разрешить необычайное противоречие между человеком и его славой, человеком и его репутацией. Ибо совершенное Веспуччи деяние, как теперь известно, не соответствует его славе, а слава – его деянию. Между человеком, каким он был на самом деле и каким он предстал перед всем светом, существовала столь резкая разница, что оба портрета – биографический и литературный – оказались несовместимыми. И лишь после того как мы уясним себе, что слава Веспуччи явилась плодом постороннего вмешательства и запутанных случайностей, станет возможным рассмотреть его действительные достижения и его жизнь как нечто цельное и рассказать о них в их естественной взаимосвязи.

И тогда оказывается, что с безмерной славой связаны скромные заслуги и что жизнь этого человека, возбуждавшего, как немногие другие, и восхищение и неприязнь всего мира, в действительности не была ни великой, ни драматичной. Это ли не «Комедия случайностей», в которую, сам того не ведая, был вовлечен Веспуччи?

Америго Веспуччи – третий сын нотариуса Чернастазио Веспуччи – родился во Флоренции 9 мая 1451 года, то есть через сто тридцать лет после смерти Данте. Веспуччи происходил из почтенного, хотя и обедневшего семейства и получил обычное для его круга гуманистическое образование, характерное для раннего Возрождения. Он изучал латынь, но не владел ею настолько свободно, чтобы писать по-латыни; его дядя, фра Джорджо Веспуччи, доминиканский монах из Сан-Марко, передает ему некоторые научные познания по математике и астрономии. Ничто не говорит о выдающихся способностях или чрезмерном честолюбии молодого человека. В то время как его братья посещают университет, он довольствуется службой в банке Медичи, возглавляемом Лоренцо Пьеро Медичи (не путать с его отцом, Лоренцо Великолепным).

Таким образом, во Флоренции Америго Веспуччи не считался выдающимся человеком и тем более крупным ученым. Его письма к друзьям свидетельствуют, что он был занят своими личными делами и скромными интересами. При ведении коммерческих операций в банке Медичи он тоже как будто не выдвинулся, и только случайность приводит его в Испанию.

Подобно Вельзерам, Фуггерам и другим немецким и фламандским купцам, Медичи имели свои отделения в Испании и в Лиссабоне. Они финансировали экспедиции в новые страны, стараясь получить необходимые сведения и прежде всего вкладывать свои капиталы туда, где они приносят больше всего прибыли. Но вот у хозяев явилось подозрение, что один из служащих их севильской конторы совершил растрату. А поскольку хозяева считают Веспуччи, так же как и все, с кем он имел когда-либо дело, человеком исключительно добросовестным и надежным, то 14 мая 1491 года этого мелкого служащего и посылают в Испанию, где он поступает в филиал фирмы Медичи – торговый дом Хуаното Беральди. И здесь, у Беральди, занятого главным образом снаряжением кораблей, положение Веспуччи также остается скромным.

Веспуччи отнюдь не самостоятельный купец с капиталом и собственной клиентурой, хотя он и называет себя в письмах «Mercante florentino», а всего лишь «фактор» конторы Беральди, который, в свою очередь, подчинен Медичи. Не занимая высокого положения, Веспуччи, однако, приобретает личное доверие и даже дружбу своего начальника. В 1495 году, чувствуя приближение смерти, Беральди назначает в завещании своим душеприказчиком Америго Веспуччи, которому после смерти Беральди и приходится заняться ликвидацией фирмы.

Таким образом, Веспуччи, которому уже почти пятьдесят лет, снова остается с пустыми руками. Видимо, ему не хватает капитала или желания самостоятельно и на свой риск продолжать дела Беральди. Чем занимался Веспуччи в Севилье в последующие 1497 и 1498 годы, в настоящее время установить нельзя, так как об этом не сохранилось никаких документов. Но, во всяком случае, – и это подтверждается более поздним письмом Колумба – Веспуччи жилось несладко, ибо только неудачами можно объяснить внезапную перемену в его жизни.

Почти тридцать лет проработал умный работяга-флорентиец мелким служащим, всегда занятым чужими делами. Он не обзавелся собственным домом, у него нет ни жены, ни ребенка. На склоне лет он оказался одиноким, необеспеченным человеком. Но эпоха открытий дает смельчаку, способному рискнуть своей жизнью, единственную в своем роде возможность – одним рывком завоевать и богатство и славу. Это эпоха дерзких смельчаков и любителей приключений, с тех пор, пожалуй, более неведомых миру. И, подобно сотням и тысячам других неудачников, этот дотоле мелкий и, вероятно, даже обанкротившийся купец Америго Веспуччи пытается найти свое счастье, отправившись на корабле в Новую Индию. Когда в мае 1499 года Алонсо Охеда снаряжает по поручению кардинала Фонсеки заморскую экспедицию, Америго принимает в ней участие.

В качестве кого взял его с собой Алонсо Охеда, не совсем ясно. Несомненно лишь то, что фактор фирмы Беральди, занимавшийся снаряжением морских кораблей, постоянно имел дело с капитанами, кораблестроителями, поставщиками разных товаров и приобрел в силу этого некоторые профессиональные познания. Он досконально изучил корабль – от киля до кончика мачты. Как образованный флорентиец Веспуччи намного культурнее своих товарищей по плаванию; кроме того, он, по-видимому, заранее приобрел навигационные знания. Он учится пользоваться астролябией и применять новые методы вычисления долготы, занимается астрономией, упражняется в составлении географических карт; поэтому можно предположить, что он участвовал в экспедиции Охеды в качестве кормчего или астронома, а не как простой маклер.

Но даже если предположить, что Америго Веспуччи участвовал в этой экспедиции не как кормчий, а как простой делец, то, во всяком случае, из многомесячного плавания он возвратился опытным специалистом. Не лишенный сообразительности и тонкой наблюдательности, обладая большой любознательностью, Веспуччи, понаторевший в математических расчетах и рисовании карт, приобрел, видимо, за долгие месяцы плавания те особые качества, которые заметно выделяют его в кругу мореплавателей. И поскольку в Португалии готовится новая экспедиция в недавно открытые Кабралом области Бразилии, вдоль северного побережья которой проходил и Веспуччи в плавании с Охедой, то именно к нему обращается король с предложением сопровождать эту новую экспедицию в качестве кормчего, астронома или составителя карт. То обстоятельство, что король соседнего государства, где, право же, не было недостатка в собственных отличных кормчих и мореходах, пригласил именно Веспуччи, непреложно свидетельствует о высокой репутации этого дотоле неизвестного человека.

Веспуччи колеблется не слишком долго. Плавание с Охедой не принесло ему никакой прибыли. После всех опасностей и трудностей многомесячного путешествия он возвратился в Севилью таким же бедняком, каким уехал; у него нет должности, нет профессии, нет занятия, нет состояния, следовательно, ни в коей мере не является изменой Испании то, что он принял почетное предложение португальского короля.

Но и новое плавание не приносит Веспуччи ни выгоды, ни почета. Его имя столь же редко упоминается в документах, где говорится об этой экспедиции, как и имя командующего флотилией. Задача этого разведывательного плавания состояла в том, чтобы возможно дальше пройти вдоль побережья на юг и открыть уже давно разыскиваемый путь к «Островам пряностей». Ибо люди все еще одержимы иллюзией, что Земля Святого Креста, на которую наткнулся Кабрал, является не чем иным, как островом средней величины, и тот, кому посчастливится обогнуть его, сможет очутиться у Моллуков – этой сокровищницы пряностей и источника всех богатств.

Историческая заслуга экспедиции, в которой участвовал Веспуччи, заключается в том, что она позволила впервые опровергнуть это заблуждение. Португальцы достигают тридцатого, сорокового, пятидесятого градуса южной широты, но все еще плывут вдоль берега. Ему нет ни конца, ни края. Давно остались позади жаркие края, становится все холоднее и холоднее, и вот уже морякам приходится отказаться от надежды обогнуть этот огромный новый материк, который, словно гигантская поперечная балка, преграждает им путь в Индию.

Однако, приняв участие в неудавшемся, но тем не менее одном из самых смелых и значительных плаваний эпохи, о котором Веспуччи имеет полное право с гордостью сказать, что оно измерило четвертую часть света, этот дотоле никому не известный человек делает огромный вклад в географическую науку: Веспуччи привозит Европе сознание того, что новонайденная земля не есть Индия или какой-то остров, а что это «Mundus Novus» – новый материк, Новый Свет.

Не более успешно и следующее плавание, которое Веспуччи предпринимает опять-таки по поручению короля Португалии; цель плавания та же – найти восточный путь в Индию, то есть попытаться осуществить тот подвиг, который лишь впоследствии удалось совершить Магеллану. Правда, на сей раз флотилия спускается еще дальше на юг, оставив позади себя Рио-де-Ла-Плата, однако, гонимая бурями, она вынуждена вернуться. И еще раз Веспуччи, теперь уже на пятьдесят четвертом году жизни, возвращается в Лиссабон таким же бедным, разочарованным и – как сам он считает – совершенно безвестным человеком, одним из многих, кто искал свое счастье в Новой Индии и так и не нашел его.

Но тем временем происходит нечто невероятное, чего Веспуччи, находясь под другим небом, на другом полушарии, не мог предвидеть, о чем не мог и мечтать: оказывается, именно он, скромный, безвестный и нищий мореход, взволновал умы всех ученых Европы. Каждый раз, возвратившись из плавания, он писал своему бывшему хозяину и личному другу Лоренцо Медичи письма, в которых правдиво и честно описывал все, что довелось ему увидеть в пути. Кроме того, он вел дневники и вручил их королю Португалии; как письма, так и дневники были исключительно личными документами и предназначались только для политической или торговой информации.

Веспуччи никогда не приходила в голову мысль выдавать себя за ученого или писателя и считать свои частные письма литературными или научными произведениями. Веспуччи выразительно говорит, что во всем им написанном, как он сам считает, di tanto mal sapore, что он не может решиться опубликовать это в столь незаконченном виде. Если же он один раз упоминает о плане задуманной им книги, то тут же прибавляет, что хочет издать ее лишь «при помощи ученых людей». И только тогда, когда он «уйдет на покой», quando saro de reposo, чтобы после смерти снискать некоторую славу – qualche fama.

Но, сам того не ведая и уж, конечно, ничего для этого не предпринимая, он, странствующий в эти дни в чужих морях, нежданно и словно с черного хода приобрел славу великого писателя и самого ученого географа своей эпохи. То письмо к Лоренцо Медичи, в котором Веспуччи описывал свое третье плавание, было переведено на латинский язык, затем весьма вольно отредактировано, стилизовано под научный отчет и, появившись в печати под заглавием «Mundus Novus», произвело невероятную сенсацию. С того момента, как эти четыре печатных листа выпорхнули в свет, во всех городах и гаванях знают, что вновь открытые земли совсем не Индия, как предполагал Колумб, а Новый Свет и что именно Альберик Веспутий первым поведал миру эту чудесную истину.

Но человек, которого вся Европа считает образованнейшим ученым и наиболее отважным из всех мореплавателей, ничего не ведает о своей славе и старается найти такое место, которое обеспечило бы ему наконец скромное, спокойное существование. Уже будучи в годах, Веспуччи женится и окончательно отказывается от столь утомительных приключений и плаваний. Наконец на пятьдесят седьмом году жизни осуществляется его заветное желание. Он достиг того, к чему стремился всю свою жизнь: получив должность главного кормчего Casa de Contratación с окладом в пятьдесят тысяч, а позже в семьдесят пять тысяч мараведисов, он зажил мирной жизнью обывателя. С этого времени новоявленный Птолемей не больше и не меньше как обыкновенный чиновник короля – один из многих почтенных королевских чиновников в Севилье.

Было ли Веспуччи в последние годы его жизни известно о той славе, которая выросла вокруг его имени вследствие недоразумений и ошибок? Подозревал ли он когда-нибудь, что новую землю, лежащую по ту сторону океана, хотят назвать его именем? Возражал ли он против этой незаслуженной славы, высмеивал ли ее или только тихо и скромно сказал своим ближайшим друзьям, что не все происходило так, как печатают в книгах?

Мы знаем лишь одно, а именно, что эта невероятная слава, которая, подобно урагану, пронеслась через моря и горы, прокатилась через многие страны и, прозвучав на разных языках, докатилась даже до Нового Света, не принесла самому Веспуччи никакой, даже самой ничтожной, осязаемой выгоды. Он остается таким же бедняком, каким был и в первый день своего приезда в Испанию; и когда 22 февраля 1512 года Веспуччи скончался, его вдове пришлось униженно просить о назначении ей минимальной годовой пенсии в десять тысяч мараведисов. Единственно, что осталось ценного после Веспуччи, – это дневники его путешествий. Лишь они могли бы открыть нам всю правду, но дневники эти попали к племяннику Веспуччи, хранившему их так небрежно, что они навсегда для нас потеряны, как и многие другие драгоценные документы эпохи открытий.

Ничего не осталось от трудов этого скромного, сдержанного человека, кроме сомнительной и не по праву присвоенной ему славы. Одно ясно – человек, заставивший ученых в течение четырех столетий решать одну из самых сложных проблем, сам, по существу, прожил весьма несложную, бесхитростную жизнь. Решимся же утверждать следующее: Веспуччи был не более как человеком посредственным. Он не был первооткрывателем Америки, не был amplificator orbis terrarium, но не был равным образом и обманщиком, каким его ославили. Он не был великим писателем, но и не воображал, что является таковым. Веспуччи не выдающийся ученый, он не глубокомысленный философ, и не астроном Коперник, и не Тихо де Браге; и пожалуй, даже слишком смело ставить его в первый ряд великих мореплавателей, потому что нигде его печальная судьба не позволила ему проявить собственную инициативу.

Ему не доверили флотилии, как Колумбу и Магеллану; занимая различные должности, Веспуччи всегда был лицом подчиненным и не имел возможности самостоятельно что-либо исследовать, открывать, приказывать или руководить. Он всегда был во втором ряду, заслоненный чужой тенью. И если, несмотря ни на что, сверкающий луч славы пал именно на него, то это произошло не в силу его особых заслуг или особой вины, а из-за своеобразного стечения обстоятельств, ошибок, случайностей, недоразумений. То же самое могло произойти с любым другим участником того же плавания, рассказывавшим о нем в своих письмах, или со штурманом какого-нибудь соседнего корабля.

Экспедиция Америго Веспуччи

Гравюра XVI в.

Но история не позволяет спорить, она выбрала именно его, и ее решение, пусть даже ошибочное, пусть несправедливое, бесповоротно. Два слова «Mundus Novus», которыми сам Веспуччи или неизвестный издатель озаглавил его письма и «Четыре путешествия», – причем даже не установлено, во всех ли плаваниях он принимал участие, – ввели Веспуччи в гавань бессмертия. Никогда уже его имя не будет вычеркнуто из книги человеческой славы, и, пожалуй, всего точнее можно определить его заслуги в истории мировых открытий парадоксом: Колумб открыл Америку, но не знал этого, Веспуччи ее не открывал, но первым понял, что Америка – новый континент. Это единственное достижение Веспуччи связано со всей его жизнью, с его именем. Ибо никогда сам по себе подвиг не является определяющим, а решающее значение имеют осознание подвига и его последствия.

Человек, который рассказывает о подвиге и поясняет его, может стать для потомков более значительным, чем тот, кто его совершил. И в не поддающейся расчетам игре исторических сил малейший толчок может зачастую вызвать сильнейшие последствия. Кто ждет от истории справедливости, тот требует от нее большего, чем она намерена дать: она часто дарует среднему человеку славу подвига и бессмертие, отбрасывая самых лучших, храбрых и мудрых во тьму безвестности.

И все же Америке не следует стыдиться своего имени. Это имя человека честного и смелого, который уже в пятидесятилетнем возрасте трижды пускался в плавание на маленьком суденышке через неведомый океан, как один из тех «безвестных матросов», сотни которых в ту пору рисковали своей жизнью в опасных приключениях. И, быть может, имя такого среднего человека, одного из безымянной горстки смельчаков, более подходит для обозначения демократической страны, нежели имя какого-нибудь короля или конквистадора, и, конечно же, это более справедливо, чем если бы Америку называли Вест-Индией, или Новой Англией, или Новой Испанией, или Землей Святого Креста.

Это смертное имя перенесено в бессмертие не по воле одного человека; то была воля судьбы, которая всегда права, даже если нам кажется, что она поступает несправедливо. Там, где приказывает эта высшая воля, мы должны подчиниться. И мы пользуемся сегодня этим словом, которое придумано по воле слепого случая, в веселой игре, как само собой разумеющимся, единственно мыслимым и единственно правильным – звучным, легкокрылым словом «Америка».