Была глубокая ночь, когда меня разбудил долгий, исполненный скорби, тяжелый вздох. Не смея шевельнуться и едва дыша, я притаилась в постели, прислушиваясь в ожидании, что звук повторится, и моля Бога, чтобы этого не произошло. Ибо мне показалось, что я услышала стон страдающей в муках грешной души.

Но ночная тишина нарушалась лишь мерным гулом двигателя парохода, неспешно идущего на юг. Однако еще долго я не могла избавиться от тревоги. Тяжелый этот вздох напомнил мне о пережитых страданиях, о трагедиях, навсегда оставшихся в моей памяти.

Теперь страшные годы гражданской войны были позади, и мне так хотелось вновь стать веселой и беззаботной, не ведающей тревог – как и подобает счастливой молодой жене. Три года назад девятнадцатилетней девочкой я стала сестрой милосердия в одном из военных госпиталей Филадельфии. Скоро в моей жизни не осталось места ничему, кроме ухода за больными и ранеными, и случались минуты, когда я с трудом находила в себе мужество снова войти в палату – груз, который я взяла на свои плечи, казался слишком тяжелым.

Однако судьбе было угодно, чтобы именно в этой обители боли и страдания я встретила свое счастье – моего будущего мужа, в те дни полковника армии конфедератов. Поистине удивительно, что в столь страшном месте может родиться любовь, – но так случилось.

Этот вздох – как удивительно был он похож на стон раненого бойца! Передо мной возникли белые стены армейского госпиталя. Должно быть, я вновь забылась сном: меня часто посещали сновидения, бередящие душу. Я обернулась к мужу, надеясь найти покой в его объятиях… и обнаружила, что его нет рядом.

– Тео, – тихо позвала я, – Тео, ты здесь?

Ответом мне было молчание. Я приподнялась, оглядываясь вокруг, и только тогда вспомнила, что нахожусь на колесном пароходе, идущем вниз по Миссисипи. Вспомнила и то, что Тео, перед тем как я отправилась в каюту, сказал, что хочет немного прогуляться по палубе.

Но, должно быть, прошло довольно много времени, а он все не возвращался. Я поднялась с постели, поспешно накинула халат поверх ночной рубашки, нащупала ногами мягкие тапочки; затем дрожащими руками зажгла ночник в изголовье кровати. Каюта озарилась желтоватым светом. Кроме меня, здесь действительно никого не было, но решетчатая дверь, ведущая на веранду, была приоткрыта.

Тео сидел в плетеном кресле, сгорбившись и закрыв руками лицо. Его поза была исполнена столь глубокого отчаяния, что я замерла, не решаясь подойти к нему ближе. Он даже не заметил, что в каюте зажегся свет.

Я чувствовала, что его мучает что-то, какое-то давнее несчастье, которое он не в силах забыть. И кому, как не мне, следовало разделить с Тео его боль.

Я вышла на веранду, опустилась перед ним на колени и бережно тронула рукой густые черные волосы.

– Что с тобой, милый? Что не дает тебе заснуть? – спросила я встревожено. – Ты плачешь? Что случилось, скажи мне?

Он поднял голову, и на его лице я увидела печать такого невыразимого страдания, что у меня сжалось сердце. Привыкнув видеть муки телесные, я почти забыла, сколь страшно, когда человек терзаем муками душевными.

– Я твоя жена, Тео, – сказала я, – и это значит, что не только радости, но и горести у нас общие. Мы не должны таиться друг от друга, иначе нашему браку не быть счастливым. Что бы это ни было, расскажи мне. Я так тебя люблю, что даже самое страшное признание не изменит моего отношения к тебе.

Он нежно взял меня за плечи. Я положила голову ему на колени.

– Ах, Нэнси, Нэнси! Какой же я глупец! – воскликнул он. – Что же я делаю с тобой!

Я ласково посмотрела на него снизу вверх – словно верный пес – и ответила:

– Не терзай себя. Благодаря тебе я стала самой счастливой женщиной на свете.

– Что ж, тогда позволь мне пока этим ограничиться и не мучить тебя моими проблемами. Со временем ты все узнаешь. Но пока придется запастись терпением и мириться со мной – таким как есть.

– Я буду ждать, сколько понадобится. Главное для меня – знать, что ты не разочаровался в нашем союзе.

Он поднял мою голову и с улыбкой заглянул в глаза.

– Помни – я поклялся любить тебя до гроба. Клятва офицера армии южан – не пустой звук, мадам. А вот мне интересно было бы знать, можно ли верить любви женщины-янки к офицеру из вражеского стана.

В его голосе послышались наконец привычные для меня шутливые нотки. Я была бесконечно благодарна Тео за то, что он сумел побороть мучившую его боль, дабы не омрачить мне радости медового месяца. Я поняла и другое: черные раздумья, рвущие его душу, не в силах разрушить наше счастье – иначе Тео поделился бы ими немедленно. Шутливый его настрой вмиг передался мне, и я лукаво заметила:

– Ты достался мне в качестве военного трофея. Уверяю тебя, мы – единственная чета янки и конфедерата, которая может похвастаться тем, что их союз был не только благословлен высокими чинами армии Северных Штатов, но и тем, что сии уважаемые джентльмены почтили своим присутствием свадебную церемонию. Как же ты не понимаешь, любимый мой, что с того дня, как тебя, раненого, взяли в плен, у тебя больше нет врагов! Если бы это не противоречило устоявшимся воинским традициям, тебя, несомненно, наградили бы нашей медалью за доблесть. Рискуя собой, ты спас множество жизней, и неизвестно, чьих больше – конфедератов или янки.

– Человек поступает так, как велит ему совесть, – сказал он серьезно. – И, видимо, я поступил правильно, потому что был удостоен более высокой награды – я встретил тебя. И я прошу, Нэнси, не суди меня слишком строго. Скоро я буду в полном порядке.

– Конечно, любимый, – улыбнулась я.

Он встал, легко, словно пушинку, поднял меня, крепко-крепко прижал к себе и поцеловал. И вновь, как в первый раз, я радостно затрепетала в его нежных руках.

– Ложись, Нэнси, я приду через несколько минут, – сказал он. – Ты обязательно должна выспаться, иначе приедешь в Новый Орлеан бледной и с темными кругами под глазами, а это тебе не идет.

Я вернулась в теплую, уютную постель, но заснуть мне не удалось. Лучше бы он все-таки открыл мне, что его так тревожит, подумала я. Впрочем, если он предпочел этого не делать – что ж, у него есть право на свои секреты, и я не должна на них посягать. Я откинулась на подушки и закрыла глаза. В памяти возникали картины прошлого, и мне почудилось, будто я переживаю все это снова, как бывает с человеком, когда, он видит сон, похожий на явь…

Полковник армии Жан Тео Мэртсон ворвался на лошади в заминированное здание. Это огромное сооружение оказалось в самой гуще схватки между соединениями враждующих армий. Тео узнал, что дом, который был уже объят пламенем, может взорваться в любую секунду. Он успел вывести людей, но сам попал под взрыв. Его раны были поистине ужасающи, и, когда он прибыл в наш госпиталь, мало кто верил, что ему посчастливится выжить. Президент Линкольн лично направил лучших полевых хирургов из армии Северных Штатов. Их стараниями Тео удалось вернуть к жизни, но прежде чем он окончательно поправился, прошло немало времени. Я была одной из сестер, ухаживавших за ним в эти трудные месяцы. Тогда и родилась наша любовь.

Закончилась война, и теперь мы ехали в его родовое поместье неподалеку от Нового Орлеана. Увы, ненависть к врагам перебороть непросто – раны, оставленные войной, не скоро заживают, но времени свойственно стирать из памяти самые страшные картины, и мы верили, что нашему счастью в будущем уже ничто не может угрожать. Я улыбнулась, вспоминая нашу свадьбу, – это было нечто невиданное. Тео – в сером мундире, рука об руку со мной – шествовал между двумя рядами офицеров в голубой форме, державших над нашими головами обнаженные шпаги, образовывавшие некое подобие арки. Трудно было вообразить более романтичную церемонию. Все это великолепие придумал главный хирург госпиталя, который к тому же выступал в роли посаженого отца; все это тронуло меня до глубины души – ведь с раннего детства, с тех пор, как мои родители погибли при кораблекрушении, я осталась одна в целом свете…

От приятных воспоминаний я вернулась к дню сегодняшнему. Меня очень волновало, как примет нас семья Тео. Ведь его отец погиб в одном из первых сражений с янки, а последствия войны унесли жизни трех его братьев.

Дома Тео ждали две сестры и дед, который, как я знала со слов мужа, в годы войны взял управление плантацией в свои руки. Работникам не раз пришлось испытать на себе его крутой нрав. Как ни жестока была минувшая война, не многим семьям она принесла столько горя, как семье Тео. И ничего удивительного, думала я, что в своей ненависти к недавним врагам они и для меня не сделают исключения. Предстояло пережить немало горьких минут, прежде чем меня освободят от груза чужих грехов, но я была к этому готова.

Более чем вероятно, что именно мысли о моей предстоящей встрече с родными не давали Тео сомкнуть глаз всю ночь. Как бы то ни было, я тешила себя надеждой: когда они убедятся, что Тео женился на доброй и порядочной молодой леди, это разрушит преграду, возведенную между нами войной, и я стану полноправным членом их семьи.

Легкое покачивание «Королевы реки», скользящей по волнам Миссисипи, постепенно убаюкало меня; уже сквозь дрему я услышала, как вернулся Тео, и заснула подле него спокойным сном…

Когда наступило солнечное утро, пароход как раз причаливал к пристани Нэтчез. Позавтракав, мы вышли на палубу и стали наблюдать за погрузкой. Это был сущий бедлам: на борт спешно принимали громоздкие грузы, а пассажиры в это время, отчаянно лавируя между огромными бочками и тюками, пытались пробраться к трапу; навстречу им двигались грузчики с ношей, подгоняемые хриплыми командами.

Мои симпатии были на стороне пассажиров, и я с волнением наблюдала, как иная из женщин, балансируя с ридикюлем в одной руке и шляпной картонкой в другой, каким-то чудом не срывалась в воду. Тут же на палубе небольшой оркестрик играл дикси; музыканты пританцовывали в такт мелодии и со смехом ловили монеты, которые им бросали.

Мое внимание внезапно привлек джентльмен, поспешивший на выручку весьма полной леди с ребенком на руках. Женщина оступилась на сходнях, и, если бы не вовремя подоспевшая помощь, она и мальчик через секунду оказались бы в грязной, маслянистой воде, плещущейся о причал.

– Тео, ты видел? – воскликнула я взволнованно, сжимая его руку.

Но Тео смотрел совсем в другую сторону. Я живо описала ему драму, едва не развернувшуюся на моих глазах, даже указала зонтиком на ее участников, поднимавшихся на палубу; мужчина учтиво приподнял шляпу, женщина пробормотала слова благодарности, и оба разошлись в разные стороны.

– Как он галантен, – заметила я, не скрывая восхищения его поступком.

Вдруг я почувствовала, как пальцы Тео нервно сжали мою ладонь. Только что он наблюдал происходящее с живейшим интересом, но внезапно его лицо сделалось напряженно-серьезным.

– Давай вернемся в каюту, – сухо бросил он.

– Но, Тео, ты обещал сводить меня в город, – запротестовала я.

– Ты видела, что чуть было не случилось с этой женщиной, – сказал он раздраженно. – Неужели тебе не терпится сорваться в воду?

– Это меня нисколько не пугает, – с достоинством ответила я и вновь, еще настойчивее, потянула его за руку: – Ну, пожалуйста, Тео! Ведь для меня здесь все так ново. Доставь мне удовольствие – позволь посмотреть город!

– Как-нибудь в другой раз. Сейчас мне хотелось бы вернуться в каюту. Этот шум и столпотворение меня ужасно утомили.

– Тогда конечно, любимый. Извини, я так невнимательна к тебе. Ведь врачи просили следить меня за тем, чтобы ты не переутомлялся.

– Не в этом дело, – нетерпеливо передернул он плечами. – Я вовсе не хочу, чтобы ты присматривала за мной, как за малым ребенком. Просто мне надоели гам и суматоха.

– И мне тоже, – кивнула я, покривив душой. В этом бесконечном бурлящем движении чувствовалось нечто завораживающее, мне очень редко доводилось наблюдать подобное. Но, к моему сожалению, пришлось вернуться в каюту. Я взбила подушки и, невзирая на протесты Тео, заставила его лечь отдыхать.

– А я пока напишу письмо, – сказала я ему.

Я решила написать своей подруге по госпиталю Патриции Бернес и рассказать ей об увлекательном путешествии вниз по реке. Мне так хотелось поделиться с ней своим безмерным счастьем, о котором я не так давно и мечтать не смела.

Время от времени я останавливалась, чтобы собраться с мыслями, и тогда мой взгляд неудержимо влекло к Тео. Он лежал, закрыв лицо рукой, так что невозможно было определить, уснул он или о чем-то глубоко задумался. Скорее первое – ведь его все еще мучили тяжелые, трудно заживающие раны. Счастье, что от природы он был наделен столь крепким здоровьем, иначе вряд ли ему удалось бы выжить.

Я закончила письмо, вложила его в конверт и скрепила печатью с инициалами Тео. Какое-то время я пыталась просто спокойно посидеть, но это было нелегко – сквозь открытую дверь с палубы доносились голоса и звуки, и мне захотелось выйти хотя бы на несколько минут и посмотреть, что же там происходит. Прежде чем я успела усомниться в правильности того, что делаю, я на цыпочках подошла к двери, ведущей в коридор, и осторожно открыла ее. Посмотрев на Тео и убедившись, что он крепко спит, я вышла и тихонько прикрыла за собой дверь.

Я поднялась на палубу и стала искать место, откуда удобнее всего было наблюдать суету снующих вокруг пассажиров, матросов и грузчиков, никому не мешая и при этом не подвергаясь опасности быть растоптанной. Но меня ждало разочарование: послышался звук китайского гонга – стюард предупреждал, что мы скоро отчаливаем. Что ж, тем лучше, подумала я. Иначе я уступила бы властному голосу любопытства и обошла всю палубу, а этого Тео, наверное, не одобрил бы. Я не могла понять, что двигало мною всего минуту назад, – то ли я устала от долгого вынужденного бездействия на борту, то ли меня уязвило, что Тео не сдержал своего обещания сойти со мной на берег…

Меж тем уже поднимали сходни. Я разочарованно вздохнула. Джентльмен, стоявший неподалеку, понимающе заметил:

– Да, когда пароход отчаливает, мне тоже всегда бывает жаль. Эта веселая суета – удивительное все-таки зрелище!

Я быстро обернулась. Мне было прекрасно известно, какие неприятности поджидают на борту девушек, путешествующих в одиночку, и я готова была на клочки разорвать себя за то, что неблагоразумно покинула каюту и лишилась, таким образом, покровительства своего супруга. Впрочем, замечание джентльмена было весьма невинным.

Я посмотрела на незнакомца подчеркнуто холодным взглядом, но не могла скрыть своего удивления, узнав в нем того самого молодого человека, который недавно спас на моих глазах женщину с ребенком.

Он снял шляпу и поклонился.

– Простите, что я взял на себя смелость заговорить с вами. Дело в том, что я видел вас с человеком, которого почитаю за друга, более того – за близкого друга. Я говорю, как вы понимаете, о полковнике Теодоре Мэртсоне.

– В таком случае позвольте представиться – миссис Теодор Мэртсон.

Он был заметно удивлен.

– О, я и не знал, что Тео вторично женился. Ради Бога, простите меня! Мне кажется, вы побледнели. Боюсь, всему виной моя невольная бесцеремонность.

Он не ошибся в одном – я действительно почувствовала себя не совсем хорошо, но по иной причине – для меня было совершенной неожиданностью, что мой муж был когда-то женат. Сам он никогда не говорил мне об этом. К счастью, довольно быстро я сумела взять себя в руки и вновь обратить внимание на своего нового знакомого.

Он был высок, строен, щеголевато одет и, судя по всему, прекрасно знал, как взглянуть на женщину своими темно-синими глазами, чтобы произвести впечатление. Свою модную шляпу он по-прежнему держал в руках – может быть, так подсказывала ему чрезвычайная галантность, а может быть, он давал мне возможность получше разглядеть свои густые темно-русые волосы.

– Как вас зовут, сэр? – спросила я. – И давно ли вы знакомы с моим мужем?

Он любезно улыбнулся:

– С вашего позволения, меня зовут Эдвин Ситон. Ваш муж и я росли вместе – наши поместья находятся по соседству.

– Странно, что он никогда не рассказывал мне о вас.

– Совсем не так странно, как это может показаться. Я не столь примечательная персона, чтобы обо мне стоило рассказывать.

Я улыбнулась уголками губ и поинтересовалась:

– А разве никто из его родных не передавал вам, что Тео собирается жениться?

Он отрицательно покачал головой и тут же поспешил отвести меня в сторону – двое пассажиров едва не столкнулись с нами.

– Но почему?

– Всему виной война – горечь поражения, потеря близких. Вы понимаете…

– Да, я понимаю, – ответила я. – Извините, мне пора вернуться в каюту.

– Позвольте я провожу вас, – предложил он с легким поклоном. – Не стоит ходить по палубе одной.

Я улыбнулась:

– Тео предупреждал меня о том же, но я так непоседлива. Здесь для меня слишком много нового, и мне непременно хочется увидеть все сразу.

– И, наверное, вы уже порядком утомлены многодневным заточением на пароходе? – резонно заметил он.

– Да, в известной степени, – призналась я. – Можете проводить меня до каюты, если желаете. Тео сейчас отдыхает, иначе я обязательно сообщила бы ему, что вы здесь. Не сомневаюсь, он был бы рад этому известию.

В действительности я вовсе не была в этом уверена: без сомнения, Тео знал, что Эдвин Ситон на пароходе – не случайно он так торопился вернуться в каюту, не дав мне возможности сойти на берег и походить по твердой земле. То, что я узнала, объяснило мне эти странные, на первый взгляд, действия мужа.

– А знаете, – сказал Ситон, когда мы не спеша шли по направлению к каюте, – я рад, что Тео снова женился. После смерти Айды он был в состоянии постоянной подавленности. Значит, сумел-таки вернуться к жизни… За последние несколько лет его семье довелось изведать столько горя, что, казалось, несчастья просто преследуют их.

Что я могла сказать в ответ, если лишь пять минут назад узнала, что мой супруг когда-то уже имел другую жену – женщину по имени Айда? Но теперь, когда мистер Ситон сказал мне об этом, я хотела услышать о первой жене Тео как можно больше и надеялась, что разговорчивый молодой человек расскажет все, что я пожелаю.

– Тео никогда не говорил, отчего она умерла, – тихо проговорила я. – Возможно, потому, что кровавые ужасы войны затмили это воспоминание. Может быть, вы расскажете мне, как это случилось?

Эдвин Ситон ответил не сразу, Он словно бы размышлял, имеет ли право посвящать меня в подобные подробности. Наконец он сказал:

– Знаете, я сейчас подумал: коль скоро Тео ничего не говорил вам, может быть, я совершаю ошибку, опередив его. Очевидно, он хотел сохранить все это в тайне для вашего же блага; довольно, знаете ли, мрачная история.

– Вы окажете мне большую услугу, если поведаете ее, – сказала я, глядя на него в упор. – Я очень прошу вас, мистер Ситон.

Он покорно склонил голову:

– А может, и в самом деле лучше, если вы будете знать – во всяком случае, это вам объяснит, почему Тео подчас пребывает в таком странном состоянии, если, конечно, с ним по-прежнему случается подобное.

– О каком состоянии вы говорите? – спросила я, удивленно подняв брови.

– После того как убили Аиду, он как-то сразу помрачнел и замкнулся в себе.

– Убили… – словно эхо, повторила я. По моему лицу легко было догадаться, как я потрясена этим сообщением.

– Я не должен был этого говорить, – сокрушенно покачал он головой. – К тому же убийство так и не было доказано.

– Умоляю вас, не томите меня, расскажите, как это произошло.

– Ее тело выловили в рукаве реки, что протекает за домом. На следующее утро после бала масок на Марди-грас. В ночь накануне они с Тео от души веселились на карнавале – ведь это один из наших самых радостных праздников. Поэтому трудно себе вообразить, что через несколько часов Айда могла покончить с собой, бросившись в реку. Она всегда была веселой, жизнерадостной и настолько дружелюбной, что, казалось, не было на свете человека, который мог бы пожелать ей зла. И тем не менее глубокой ночью что-то заставило ее встать с постели и пойти к реке. Что именно – никто не знает, даже Тео; он не провожал ее домой. Возможно, она была в таком волнении после бала, что не могла заснуть, вот и решила выйти и подождать возвращения супруга. Теперь уж не узнать, что произошло на самом деле… Когда Айда не спустилась к завтраку и выяснилось, что в доме ее нет, все не на шутку встревожились и бросились на поиски. Но нашли ее уже мертвой… Очень долго Тео не мог оправиться от пережитого потрясения; признаюсь, я боялся, что это ему уже никогда не удастся. Вот почему я так обрадовался, когда узнал, что он снова обрел счастье.

– Благодарю вас, мистер Ситон. Я тоже рада этому.

Мы остановились напротив двери каюты – к моему немалому облегчению, ибо мне с большим трудом удавалось скрыть, какое впечатление произвел на меня рассказ мистера Ситона.

– Благодарю вас, – повторила я. – Надеюсь, вы не обидитесь, если мой муж не выйдет к вам: после тяжелых ранений и болезни он чаще обычного нуждается в отдыхе. Но когда он проснется, я непременно расскажу ему, что встретила вас; надеюсь, он будет рад увидеться со старым другом.

– Я слышал, что он был ранен и попал в плен… Передайте ему мои наилучшие пожелания. Пусть не гневается на меня за то, что я рассказал вам о его предыдущем браке.

– У него нет причин для гнева, сэр, – успокоила я его. – Я думаю, единственное, к чему он стремился, – не посвящать меня в ужасные подробности гибели своей первой жены.

– На долю его семьи выпало столько горя, миссис Мэртсон. Отныне вместе с вами в их доме поселится счастье. Тео необычайно повезло, что он встретил вас. До свидания!

Он приподнял шляпу и поклонился.

Войдя в каюту, я увидела Тео сидящим на кровати.

– Долго же тебя не было, – заметил он с непривычной холодностью.

Я аккуратно положила зонт на стул, сняла шляпу и села напротив.

– Ты спал, и я боялась неосторожным движением разбудить тебя, поэтому решила пройтись по палубе, и… и там я встретилась с мистером Ситоном, твоим давним другом.

– Вот как?

– Сердишься, что я вышла из каюты одна? Но мне совершенно ничего не угрожало – пароход был на самой середине реки.

– Ты вольна поступать так, как считаешь нужным, Нэнси. Думаю, тебе хватит благоразумия позаботиться о своей безопасности.

– Значит, ты недоволен моей встречей с мистером Ситоном?

– Нет, Нэнси, просто я зол на себя. Я слишком хорошо знаю мистера Ситона – он наверняка уже успел рассказать тебе о моем первом браке. А это должен был сделать я сам. В тот самый момент, когда я понял, что люблю тебя, я обязан был рассказать тебе об Аиде, но… я не смог. Я боялся тебя потерять. И чем дальше, тем больше. Каков герой! Не хватило духу открыть собственной жене то, на что она имела полное право.

– Не стану утверждать, будто мне безразлично, что ты это скрыл от меня. Да, я обижена твоим недоверием. Но это ничего не меняет в наших отношениях. Моя любовь к тебе осталась прежней. Видишь, ты зря боялся.

Он порывисто привстал с кровати, но затем снова сел, словно не чувствовал себя вправе приблизиться ко мне, прежде чем я не узнаю всей правды.

– Но осталось тайной, как она умерла, – сказал он. – Это мог быть несчастный случай, но мы не нашли тому доказательств. Можно предположить самоубийство, но я никогда не смогу поверить, что Айда, будучи такой счастливой и радостной, когда мы расставались, несколько часов спустя могла принять роковое решение. Остается одно – убийство. Но и этому нет ни одного доказательства, а главное – не может быть, чтобы кто-нибудь желал ей смерти.

– Мистер Ситон сказал, что это произошло после карнавала.

– Да. Бал масок – кульминация Марди-грас. Это самый большой праздник в Новом Орлеане – день, когда царит безудержное веселье. В годы войны он был забыт, но в тот вечер, когда мы с Айдой приехали на бал, до войны было еще так далеко – целых два года. После карнавала я остался в городе, чтобы решить кое-какие вопросы, связанные с плантацией, а мой дед с Айдой отправились в имение. Дома они пожелали друг другу доброй ночи и разошлись по своим спальням. А на следующий день ее нашли мертвой…

– Так много лет прошло, Тео, – сказала я. – Я понимаю, каким страшным ударом это было для тебя, но я обещаю тебе помочь заживить и эту рану.

– Лишь тебе одной это под силу, – ответил он, благодарно улыбнувшись мне. – Но это, увы, не единственное несчастье, постигшее нашу семью. Определенно, судьба к нам неблагосклонна. У меня был отец и три брата – все они погибли на войне. Об этом я уже рассказывал, но не упомянул о другом. Мой брат Эймс женился незадолго до войны; он взял в жены прелестную девушку по имени Роуз. В ту ночь, когда они вернулись с бала – никто тогда, конечно, не предполагал, что он будет последним, – Роуз внезапно исчезла, и о ней больше никогда не слышали.

– Неужели так и не удалось узнать, что произошло? – я задумалась. – Можно понять, как Аиде удалось выйти из дома незамеченной – она оставалась в комнате одна. Но, насколько я понимаю, Роуз была вместе с мужем?

– И да, и нет. Видишь ли, в тот вечер Роуз попросила его вернуться пораньше – пожаловалась, что плохо себя чувствует. За несколько дней до праздника она оступилась на лестнице и упала, сильно ударившись. Позже, когда Эймс вспоминал события того вечера, именно это обстоятельство показалось ему особенно странным – ведь на протяжении всего бала Роуз выглядела совершенно здоровой. Она не пропустила ни одного танца, буквально сияла от счастья – но внезапно выражение ее лица изменилось, а в движениях появились скованность и нервозность. Тогда Эймс объяснил это чрезмерным возбуждением…

– Логичное объяснение. Ты говоришь, она упала? Возможно, она ударилась при этом головой?

– Действительно. Ей очень не повезло – сильные ушибы по всему телу. Это случилось всего за неделю до Марди-грас. Она собиралась на конную прогулку с Эдвином Ситоном, но его задержали какие-то дела, и он прислал свою сестру Сару передать Роуз извинения. Когда Сара приехала, Роуз была еще не одета и не смогла ее принять. Сара осталась подождать, чтобы лично передать извинения брата. Видимо, Роуз неловко было задерживать девушку – во всяком случае, она в ужасной спешке выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. На ней был костюм для верховой езды; очевидно, она зацепила юбку каблуком сапога и споткнулась. Сама же Роуз клятвенно уверяла Эймса, что кто-то нарочно подложил на лестницу какой-то предмет, чтобы она споткнулась. Позже Эймс рассказал мне, что он посмеялся тогда над подозрениями жены, – кому, в самом деле, пришло бы в голову причинить намеренное зло этому невинному существу. Он даже стал ее поддразнивать, говоря, что это сделала Сара: будто бы, потеряв надежду заполучить в мужья меня, она обратила свои взоры на Эймса. Надобно сказать, что Роуз и Эймс любили друг друга, но и ревность их не знала границ. Эймсу тут же пришлось раскаяться в своей неудачной шутке – Роуз разрыдалась, и он поклялся никогда не говорить ей ничего подобного.

– А как думаешь ты – имело ли предположение Роуз какие-либо основания, не мог ли кто-то и в самом деле подстроить ей это…

– Разумеется, нет! – воскликнул Тео, не дав мне договорить, точно подчеркивая, сколь абсурдна сама эта мысль. – Ты же знаешь, как неудобно ходить в этих юбках, особенно когда на ногах сапоги.

– Ну, положим, мне самой не приходилось надевать ничего подобного, однако я видела такие костюмы на других и могу себе вообразить, как рискованно в них бегать по лестницам. Но я думаю о другом. Возможно, падение имело для Роуз куда более серьезные последствия, которые остались не замеченными даже ею самой. У нее – из-за ушиба головы – могла развиться потеря памяти. А значит, в ту ночь она могла выйти из дома, не сознавая, кто она и где находится, забрести за десятки миль от вашего поместья, где ее никто не знает, и поселиться там.

– А я об этом и не подумал, – сказал Тео, и в его глазах блеснула искра надежды. – Очень даже возможно. Если так, храни ее Бог от несчастий, где бы она ни была…

– И все же мне непонятно – как Роуз могла подняться с постели, выйти из комнаты – и при этом остаться не замеченной супругом? Разве только Эймс спал непробудным сном?

– В том-то и дело, что Эймса с ней не было. По возвращении с бала он нашел под дверью записку, в которой его просили срочно прибыть на соседнюю плантацию. Он пообещал Роуз вернуться, как только освободится, они обнялись на прощание… и больше с тех пор не виделись.

– Поистине твою семью преследуют удары судьбы! Слава Богу, четверо из вас живы и здоровы – ты, твой дед и обе сестры.

– Их зовут Алвина и Бесс. Первой – двадцать семь, второй – двадцать девять. Они тебе непременно понравятся. А вот дед… Он, знаешь ли, ярый приверженец конфедератов – по крайней мере, был, и я подозреваю, что он будет лишь мириться с твоим присутствием, но не более того. Только потому, что ты янки. Вот его-то симпатии будет завоевать действительно трудно.

– Я использую для этого все дарования, отпущенные мне природой, – пообещала я. – И начну прямо с того момента, как мы сойдем на берег.

Тео беспокойно заерзал на кровати и пробурчал:

– Видишь ли, тут вот в чем дело. Я не предупредил их, что мы приезжаем. И я… даже не писал, что вновь женился.

Я была столь обескуражена этим откровением, что на какое-то время потеряла дар речи. Придя в себя, я сказала, насколько могла, спокойно:

– Тео, но почему ты скрыл это от них? Ты же говорил мне, что написал письмо…

– Я говорил, что собираюсь написать, но так и не сделал этого. Мне показалось, что будет лучше, если я сообщу эту новость внезапно, как свершившийся факт. Тогда у деда просто не останется времени на то, чтобы настроиться против тебя. Он увидит красивую молодую женщину, обаятельную, прекрасно воспитанную. И только потом узнает, что эта девушка – янки. Возможно, тогда это уже не будет иметь столь большого значения. Будь ко мне снисходительна, любимая, даже если подчас я делаю то, что кажется неразумным.

Я подошла к нему и села рядом.

– Я никогда не буду тебя ни в чем винить, Тео, – сказала я. – Лишь бы я знала, что жива твоя любовь ко мне. Только это дает мне силы и уверенность. Меня не пугают прошлые несчастья, и я не боюсь никого и ничего – даже твоего грозного деда. Лишь бы ты был рядом.

– Я всегда буду рядом с тобой, всегда! – сказал он.

И его горячие слова развеяли все мои тревоги. Вскоре я уже обсуждала с Тео, что мне следует надеть перед прибытием в усадьбу, с подчеркнутым вниманием выслушивая его соображения по этому поводу. А после мы говорили о разных милых пустяках, весело смеясь и нежно глядя друг на друга.