Если быть точной, кошмар мне все-таки приснился, уже под утро. Кошмар был примитивный: во сне я точно так же, как незадолго до этого в жизни, двигалась в полной темноте по комнатам шоколадной фирмы. Только в отличие от реальности двигалась я в полном одиночестве и заранее умирала от страха, точно зная, что впереди меня поджидает какой-то ужас, но напрочь позабыла какой… Так что когда посреди всего этого безумия Фрэд, как он утверждал, очень осторожно притронулся к моему плечу, чтобы разбудить, я отчаянно заорала и молниеносно выпрыгнула из кровати в чем была. Но сообразить, что к чему, мне удалось не сразу, а уже после того, как я разглядела своего телохранителя и заметила, что в некоторых ситуациях он еще не разучился краснеть.
Сама я тоже покраснела, живенько забралась обратно под наше с Танькой одеяло и грозно уставилась на Фрэда.
— Извини, — пробормотал он, — я хотел разбудить только тебя, Татьяна пусть еще поспит…
Я покосилась на Таньку, та спала безмятежным сном. Несмотря на мои ужимки и прыжки, она и не думала просыпаться. Только всхрапнула два раза и, повернувшись на другой бок, снова упоенно засопела. Да, нервам прокурорской дочки можно было только позавидовать!
— Понимаешь, — продолжал оправдываться Фрэд, — просто я договорился с одним очень хорошим отоларингологом, чтобы он тебя осмотрел… Ну, твое горло… Но ехать к нему нужно прямо сейчас.
Я перестала сердиться на своего телохранителя в мгновение ока: я вообще по части посторонней заботы обо мне девушка неизбалованная. А тут такая предусмотрительность!
Ободряюще улыбнувшись все еще смущенному Фрэду, я кивнула и издала пробный шепот; «Сейчас оденусь…» Шепот получился, а значит, вопль, изданный во сне, дополнительного вреда моему горлу не нанес. Эта мысль придала мне бодрости, и, дождавшись, когда телохранитель выйдет из спальни, я первым делом бросилась к зеркалу-трельяжу, чтобы убедиться, что выгляжу я нормально.
Доктор оказался очень милым пожилым дядечкой с седыми усами щеточкой и веселыми глазками за концентрическими, как у Любочки Вышинской, стеклами очков. Единственным подозрительным обстоятельством было то место, в котором он арендовал свой кабинет. То есть даже два кабинета, если считать приемную. Арендовал же он все это в здании, где располагалась наша местная «Лубянка», только в другом подъезде… Самое удивительное заключалось в том, что вход во второй подъезд почти не охранялся. То есть охранялся, конечно, но как-то не строго: моему телохранителю даже не пришлось предъявлять документы — ни свои, ни мои. Просто назвал фамилию и номер кабинета, и пятнистый мальчик с сонным лицом пропустил нас дальше, к лестнице, безразлично кивнув и даже не глянув ни на меня, ни на Фрэда… Никогда не думала, что грозные фээсбэшники способны на подобную халатность!
Фрэд, когда я шепотом поделилась с ним своими соображениями, как-то странно посмотрел на меня и ничего не ответил, тем более что в этот момент мы как раз дошли до нужного кабинета.
Веселый доктор, внимательно оглядев внутренности моего горла и заявив, что жить я буду, внезапно растерял всю свою приветливость и в следующие двадцать минут в полной мере продемонстрировал мне теневые стороны своей натуры! Я не стану описывать со всеми ужасающими подробностями различные приборы, которыми он сумел слазить в мое горло, а также все гадкие смазочные материалы, которыми обрабатывал мои голосовые связки, словно это была не часть живого человека, да еще меня, а какие-нибудь шестеренки закапризничавшего механизма. Скажу только, что яично-лимонная смесь, которой меня накануне потчевал Фрэд, по сравнению со смесями усатого очкарика оказалась настоящей пищей богов!.. Так что, обнаружив в какой-то момент, что сопротивляюсь и ругаюсь с доктором я вполне даже громогласно (честное слово, не заметила, когда снова начала говорить), я даже не обрадовалась как следует. В отличие от Фрэда, помогавшего по просьбе садиста-доктора в процессе экзекуции удерживать меня на месте…
Стоит ли говорить, что телохранителю от моих словесных изысков тоже досталось?
Внимательно выслушав все, что я о нем думаю, Фрэд покачал головой.
— Надо же, а ты на первый взгляд производишь вполне приличное впечатление, — сказал он спокойно. — Я полагал, ты девушка из интеллигентной семьи, с душой, которой свойственная хотя бы элементарная благодарность…
К моменту этого разговора мы с телохранителем находились, разумеется, уже не в кабинете доктора, а в кафешке напротив самой серьезной в нашем городе организации. И поскольку все это было сказано Фрэдом совсем не сердито, а даже с каким-то грустным сожалением, я немедленно растеряла запал и тут же устыдилась.
— Прости… — пробормотала я. — Спасибо, конечно, просто очень больно было и противно…
О том, что обильные слезы, которыми я против воли истекала во время экзекуции, смыли всю мою тщательно продуманную косметику, я умолчала, хотя именно эта деталь и была основной причиной моей злости. Женщины меня поймут: ни одной из нас не покажется заманчивой идея постоянно находиться под пристальным мужским взглядом в том самом виде, который позволяешь лишь наедине с собой, да и то по утрам, в крепко запертой изнутри ванной… Так ведь можно вообще растерять всякую уверенность в себе, а вместе с ней и любые надежды на лучшее, не одинокое будущее!
Наверное, Фрэд все это понял, потому что тут же улыбнулся, положил свою руку на мои дрожащие пальцы и заявил, что я чудесно выгляжу и принадлежу к той редкой категории женщин, которую красят слезы.
— Не понимаю, зачем ты вообще красишься! Так ты выглядишь куда милее и даже моложе!
Последняя фраза заставила меня снова скиснуть: неужели мне уже требуется выглядеть моложе своих лет?! Но ответить я не успела, потому что Фрэд снова заговорил и то, что он сказал, заставило меня на некоторое время буквально окаменеть на месте — за столиком, где мы с ним пристроились в этом полупустом из-за утреннего часа кафе…
— Знаешь, Лизочка, — произнес он, отводя глаза в сторону, — ты такая милая, доверчивая, в чем-то даже наивная девочка… Словом, я решил, что нам надо поговорить… То есть мне с тобой, тем более что рано или поздно ты все равно узнаешь, что твои догадки на самом деле верны: я действительно не тренер… То есть тренер, но не только тренер… Тьфу ты, черт! Совсем, кажется, запутался…
Но поскольку я молчала, все еще ничего не понимая и от этого приоткрыв рот, Федор Степанович вынужден был путаться дальше. Между прочим, довольно успешно.
— Короче-мороче, — брякнул он, — я действительно не местный и приехал из Москвы специально по этому делу… Ну, чего ты молчишь?! — Он внезапно покраснел, как помидор, и разозлился. — Мне что, на все кафе объявлять название организации, которая меня сюда командировала?! Может, еще на эстраду влезть?!
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я заговорила. Но это были, несомненно, самые горькие минуты в моей жизни. Никто не придет в восторг от мысли, какой набитой дурой оказалась на самом деле, хотя была о себе гораздо лучшего мнения…
— Не надо на эстраду, — сказала я, одновременно поднимаясь со ставшего враз неудобным стула. — Я все же не до такой степени идиотка… Ты — презренный лгун и фээсбэшник, влезший мне в душу, вот ты кто!..
— Лиза, стой…
Но я его уже не только не слушала — я его видеть не могла! А когда я впадаю в такое состояние, меня хрен догонишь, даже если ты и впрямь по совместительству тренер по восточным единоборствам!.. Думаю, что этот лживый негодяй потерял меня в толпе гораздо раньше, чем я достигла своего родного подъезда, затем двери и, пулей влетев в квартиру, дала наконец волю истинным чувствам, с рыданиями упав на обширную Танькину грудь. То, что Танька в этот момент и сама рыдает, сидя на полу в гостиной, я как-то не заметила, просто не обратила внимания: уж очень велика была потребность немедленно, тут же и сейчас, не просто выплакаться, но и поделиться своим горем вслух… Ведь только сейчас я поняла, до какой степени, оказывается, в считанные дни привязалась и, может быть, даже влюбилась в этого паршивца!.. Ну как минимум привыкла смотреть на него как на неотъемлемую часть своей жизни… А этот гнусный обманщик, оказывается, всего-то навсего выполнял очередное служебное задание!.. Будь он проклят, этот обрезок трубы, за который я запнулась в универсаме и таким образом попала в лживые объятия негодяя Фрэда!..
И только выложив все это Татьяне сквозь многочисленные всхлипывания и подвывания, я разглядела, что моя подруга и сама успела в очередной раз посинеть от слез. Первую мысль — о том, что это из сочувствия ко мне, в очередной раз обманутой мужиком, — я отмела сразу. Хватит быть наивной дурочкой! Нужны мои беды и проблемы кому-то, как же!.. И уж на этот раз я точно оказалась права. Дождавшись паузы в моих излияниях, Танька громко и горестно икнула:
— Лизочка, он от меня отрекся!..
Сказать, что я ничего не поняла и от этого удивилась, было мало. Кто от нее отрекся? Неужели Вилька, который наконец-то нашелся, да еще сумел доказать свою полную непричастность к многочисленным трупам и к наркоте?! Увы, мое очередное заблуждение развеялось в прах, не успев даже оформиться во что-то внятное.
— Отец… — всхлипнула эта глупая корова, — отец позвонил и сказал, что отрекается от меня, что сделает это пуб… публично…
Я посмотрела на зареванную, с поросячьими глазками Татьяну как на сумасшедшую. И поскольку сама была в горе и печали, то и брякнула то, что думала.
— Ну ты и дурища! — сказала я. — Да если бы от меня отрекся такой папашка, как у тебя, я бы в честь этого праздничный стол накрыла… Тоже мне король Лир!.. Радоваться надо, а ты воешь…
— Совсем спятила, да?! — тут же взвизгнула Танька. — А на что я теперь, по-твоему, жить буду?! Да он же и машину отнимет, и квартиру, на радость этой своей девке!..
Да-а-а, об этом-то я как раз и не подумала, тут Татьяна, пожалуй, действительно права. Поскольку до сих пор, если вдуматься, все ее блага, включая, как выяснилось, замужество за моим Вилькой, явно происходили от прокурора. Кроме того, постигло меня ужасное озарение, если ее папашка отнимет не только машину, но и квартиру, вместе с Танькой пострадаю я: вряд ли моя подружка поселится у своей занудливой маменьки! Они с ней и в добрые-то времена не уживались и цапались при каждом удобном случае, едва завидев друг друга! А это значит, что Ларка в очередной раз была права: Танька действительно пришла ко мне, чтобы поселиться навеки — как Васисуалий Лоханкин у белогрудой Варвары и ее нового мужа… Вот ужас-то! Неужели наступил конец и этому этапу моей спокойной жизни? Воистину, что имеем — не храним, потерявши — плачем: только сейчас я поняла и даже почувствовала, как хорошо, оказывается, жили мы вдвоем с моей собачкой до всей этой истории!..
Осознав весь этот букет неприятностей, а затем вновь вернувшись мыслями к коварному фээсбэшнику Фрэду, влезшему в мою доверчивую душу и наследившему там кирзовыми сапогами, я издала стон и снова заплакала, на сей раз тихо, в дуэте с поскуливающей Варькой — единственным преданным мне по-настоящему существом, потому что неблагодарная Татьяна даже не подумала броситься меня утешать. Громко высморкавшись, она пожала плечами и изрекла:
— Тоже мне новость! Да я давным-давно поняла, кто этот Федя на самом деле! А вчера окончательно в этом убедилась и не сказала тебе только потому, что считала тебя, Лизочка, умнее… Думала, сама знаешь… Ну скажи на милость, где это ты видела, чтобы менты типа этого Широкова кому-нибудь из свидетелей рассказывали, как идет следствие?! Нашла, о чем выть! Вот я-то, я-то что, по-твоему, буду теперь делать? Можно сказать, изгнана на улицу, голая и босая… У-у-у-у!
И она как-то злобно разревелась по новой.
У меня реакция на окончательную несправедливость судьбы оказалась прямо противоположной. Мысленно подсчитав все неприятности, свалившиеся в данный момент на мою голову, я почувствовала, что слезы, еще недавно горькие и обильные, высохли сами. А в душе образовалась некая неведомая субстанция, состоящая из твердого, как металл, вещества и бурного протеста. Как этот состав удерживался вместе, сказать не могу, главное — он был, и я поняла, что буду бороться за лучшую судьбу, чем имеющаяся на сегодняшний день, до последнего.
— Хватит выть! — сказала я Татьяне довольно грубо. — Можно подумать, это что-нибудь изменит! Если нас все вокруг предали, значит, надо защищаться и действовать самостоятельно!
— Как? — еле слышно прошептала она. Но я успела заметить искорку надежды, мелькнувшую в глазах подруги, и, вспомнив, как меня мочалил на вчерашнем своем допросе подлый Фрэд, мгновенно решила воспользоваться его методом.
— Мы с тобой из-за этих предателей отброшены на стартовые позиции, — заявила я. — Значит, надо начать все сначала!
И поскольку в Танькиных глазах читались только тупость и непонимание, пояснила:
— Мы должны найти Вильку! Сами и раньше, чем это сделают менты, прокуратура и фээсбэшники, вместе взятые! Прежде всего потому, что они этого отродясь не сделают, а следовательно, нам с тобой кранты — неважно, от Широкова или там от бандюков, но кранты!..
Татьяна испуганно охнула и задрожала как осиновый лист: про бандитов она, потрясенная папашкиным отречением, казалось, забыла напрочь, а теперь вспомнила и мгновенно поняла, что дороже собственной шкуры, причем в самом прямом смысле слова, на данный момент действительно ничего нет.
— Я тебя буду спрашивать, а ты всякий раз, прежде чем ответить, думай!
Она посмотрела на меня с уважением и надеждой, потому что, видимо, вспомнила, сколько раз в нашем прошлом именно я выручала Таньку и даже Ларку из самых безнадежных или, как теперь говорят, экстремальных ситуаций. Именно в них мои собственные мозги действительно начинают отчего-то работать с совсем другим коэффициентом полезного действия!
— Прежде всего, — потребовала я, — рассказывай мне с подробностями, почему в тот вечер Вилька долго торчал на работе и из-за чего конкретно вы полаялись… Ну?
— По-моему, я не говорила, что он торчал на работе, — возразила Татьяна. — Я и сейчас думаю, что не на работе, потому что звонила туда после шести, но даже секретарши и то не было, один Фадеев сидел…
— Где же он тогда был? — удивилась я.
— Я же говорила тебе! — тоже удивилась Танька. — Ну, помнишь? Что у него появилась какая-то баба, которая изредка звонила… Наверное, у нее и был… Так я тогда подумала.
— И ты так спокойно об этом говоришь? — В моей душе вспыхнуло что-то вроде возмущения. — И ты хочешь сказать, что даже не потрудилась выяснить, что за баба там вдруг объявилась, явно с целью его увести?! Да если это правда, он же и в данный момент наверняка у нее отсиживается!
Танька вздохнула и отвела глаза.
— Знаешь, Лизочка, — опять перешла она на шепот, — я… Ну, я решила, когда узнала про бабу, что это Бог меня за тебя наказывает… Д-думаешь, я не переживала, что у нас с тобой… и с Вилькой… ну, так все получилось?.. Еще как переживала! Потому и не спешила узнавать подробности, думала, как получится…
Быстренько подавив мелькнувшую в моей душе тень всепрощения, я посмотрела на Татьяну с новым интересом:
— Ты что, стала за это время религиозной? — Вдобавок ко всему я припомнила, как Танька усиленно крестила нас с предателем Фрэдом перед поездкой на «Пипсу».
— Ну, не то чтобы уж совсем, — смутилась она, — но я уже давно поняла, что Бог есть и что Он все видит… в том смысле, кто кого обидел! — смутилась окончательно подружка.
— Ладно, — смилостивилась я. — Допустим. Теперь перейдем к вашей ссоре… Излагай детально!
— Ну, он пришел почти в полночь, я уже в пижаме была и в халате.
— Это я заметила, когда ты сюда заявилась… Ты по сути, по сути!
— А что по сути-то, — уныло произнесла Татьяна, которая с детства испытывала проблемы с красноречием. — Ну, жрать попросил. А я сказала, как обычно, что пусть сам себе берет из холодильника… А он, ни с того ни с сего, ка-ак подскочит, ка-ак схватит меня за пижаму, ка-ак вытащит из постели, ка-ак заорет… ну, по-всякому!
— Как по-всякому? — попробовала уточнить я. Но Татьяну вовсю несло к печальному финалу.
— А потом ка-ак вмажет мне!.. А я ка-ак брошусь пулей в прихожую, ка-ак… Ну, остальное ты знаешь!
Остальное я действительно знала. И от Татьяниных подробностей никакой новой информацией не разжилась… Ну что ты будешь с ней делать, коли она совершенно негуманитарный человек?!
Единственное, что слегка радовало меня в тот момент, — это что я не успела поделиться с обманщиком Фрэдом сведениями насчет, возможно мифической, Вилькиной бабы. А возможно, и не мифической. На это хрупкое обстоятельство и оставалось в данный момент нам надеяться.
— Вставай и одевайся! — решительно сказала я. — Едем, пока твой папашка не успел отнять машину!
— К-куда? — испуганно вылупилась на меня Татьяна.
— К твоей шпионке-секретарше, разумеется! — пояснила я этой тупице. — Выяснять все, что возможно, насчет Вилькиной бабы, пока до этого не успели докопаться и выспросить менты… Живо собирайся!..