Для завершения всех дел в распоряжении Моралеса оставалось не более двадцати четырех часов. Для начала он поговорил с членами семьи, объяснил, что всем им необходимо на некоторое время уехать из родных мест. Старший сын спросил, не идет ли речь о запланированном туре в Сингапур, но отец семейства ответил, что предстоящая поездка совсем другого рода. Это сюрприз, сказал Моралес, и, коль скоро им предстоит пробыть за границей довольно долго, все члены семьи должны взять с собой любимые вещи. Но поскольку путешествие начнется на небольшом самолете, каждому позволительно взять с собой ровно столько, сколько может поместиться в одной дорожной сумке. Оставшись наедине с женой, Моралес поставил задачу более конкретно: только ювелирные изделия и несколько лучших платьев.

Потом он дал задание аравакам: обойти дом, собрать все самое ценное — картины, скульптуры, столовое серебро и другие вещи — и упаковать в три больших ящика. Эти ящики араваки должны отнести к себе в деревню и там спрятать. В той же деревне индейцы будут ждать, когда Моралес пришлет за ними или даст о себе знать. Кроме того, он вручил им пятьдесят тысяч долларов в местной валюте, чтобы они могли в его отсутствие позаботиться о своих семьях. Подобными доверием и льготами из всех наемников хозяина пользовались только Тупак и Амайа. Затем Моралес взял с собой Тупака и отправился с ним на прогулку по саду, чтобы никто не мог подслушать их разговор. Здесь он приказал своему телохранителю через месяц-два после отъезда Моралеса найти и убить мэра Ромуальдеса. Причем лично, без свидетелей и желательно в темное время суток. Для такого дела нож подойдет как нельзя лучше. Кроме того, если обстоятельства позволят, Тупак должен объяснить мэру, по какой причине Моралес приговорил его к смерти.

Индеец отлично понял хозяина и никаких вопросов не задал.

Вернувшись в дом, Моралес пришел к выводу, что ему самому нужно совсем немного, и решил взять с собой лишь несколько костюмов, золотые часы «Ролекс» и хранившуюся в шкафу наличность. После отъезда Шпеера, получившего оплату авансом, у Моралеса осталось около трехсот тысяч долларов, которые он и упаковал в рюкзак. В шкафу находилась также приличная сумма в песо, большую часть которой Моралес решил отослать де ла Крусу. Вместе с деньгами он передаст адвокату инструкции на предмет охраны виллы «Кармен», а также указание бороться за нее в суде, если у властей возникнет желание конфисковать эту недвижимость в пользу местной общины.

Размышляя о дальнейшей судьбе колумбийского наркобизнеса, Моралес посчитал, что дни Калийского картеля сочтены, поскольку у того есть страшный враг — сам этот картель. После его неизбежной ликвидации центр кокаиновой торговли переместится, возможно, из Колумбии в Перу или на северо-запад Бразилии. Мелкие дилеры уже активно там оперировали, и Моралес подумывал об аналогичном варианте для себя. Одну вещь он знал наверняка: пока гринго требуется продукт, последний будет им доставляться при любых условиях и вне зависимости от того, кем и откуда будут осуществляться поставки.

В начале вечера Моралес получил известие от Шпеера. Все легальные финансы кокаинового барона в размере около семидесяти миллионов долларов находились отныне под контролем костариканского адвоката. Оставшиеся шесть миллионов восемьсот тысяч, проходившие отмывание, представляли некоторую проблему, так как Салазар мог передать их только по прошествии месячного срока и при этом продолжал настаивать на десятипроцентных отчислениях в свою пользу. Шпеер считал, что лучше с ним согласиться, ибо в момент трансферта основной суммы вступать в какую-либо конфронтацию с банкиром крайне нежелательно. Моралесу, конечно, не улыбалось расставаться с почти семьюстами тысячами долларов в виде комиссионных Прачке, но он был согласен с адвокатом: следует закончить все дела с криминальным банкиром побыстрее и не считаясь с потерями.

Шпеер неоднократно предлагал перевести инвестиции из Соединенных Штатов в Европу, но Моралес, как и большинство южноамериканцев, в поисках финансовой стабильности и безопасности всегда смотрел на север. Наркобарон высоко ценил доллар и считал Соединенные Штаты страной больших возможностей, а также самой процветающей частью Американского континента, на котором он сам жил. Европа же пугала его, поскольку Моралес не имел никакого представления о европейских порядках. Но Шпеер, похоже, все-таки был прав: американцы уже наложили лапу на половину состояния Моралеса, и настала пора перевести другую половину в более безопасные места. Пока будет проходить организационный период, он останется в Латинской Америке, но в дальнейшем в качестве места обитания решил остановиться на Испании. Там тот же язык, сходные традиции, пища, а также, что немаловажно, коррупция во властных структурах, которая, как ему казалось, в Испании развита больше, чем в других европейских странах. Кроме того, Моралесу уже приходилось бывать в этой стране и путешествовать по ней, и он помнил, что тогда ему очень пришлась по сердцу Марбелья. Одно время он даже подумывал о приобретении там недвижимости.

И вот теперь наркобарон дал «добро» Шпееру на продажу своих акций и ценных бумаг и перевод денег в Европу.

Самолет, доставивший Шпеера на Арубу, уже вернулся и стоял на взлетной полосе в джунглях неподалеку от фабрики по производству кокаина. Машину проверили, заправили и подготовили к полету в Панаму. Моралесу оставалось уладить только одну проблему, а именно: рассчитаться с Роблесом. Этого человека наркобарон считал ответственным за потерю пятидесяти миллионов долларов и прочие выпавшие на его долю неприятности, по причине чего хотел разобраться с ним лично.

В полшестого Моралес сел в джип и покатил в направлении лагеря. Тупаку выпало вести пикап с запакованными в ящики ценностями, а Амайе — «ниссан-патрол» с членами семьи наркобарона. Индейцы получили распоряжение прибыть к взлетной полосе к восьми часам вечера, проследить за отлетом самолета, а после этого отправляться в свою родную деревню.

Когда Моралес приехал на фабрику, все там, казалось, обстояло как обычно. Рабочие трудились в цехах и во дворе, рафинируя, пакуя и складируя белый порошок, стоивший в десять тысяч раз дороже муки или сахарного песка. Заметив босса, люди напускали на лицо озабоченное выражение и удваивали свои усилия, имитируя повышенную производственную активность. Те, что оказывались ближе к машине, кланялись и бормотали слова приветствия, остальные снимали шляпы. Никто не удивился, когда Моралес, выйдя из джипа, двинулся прямиком к складскому помещению. Они знали, что прошлой ночью араваки привезли и заперли там какого-то парня — на сей раз, по счастью, не являвшегося одним из них. Поэтому его персона и его участь мало волновали рабочих.

Моралес вошел в хижину и взглянул на распростертую на полу фигуру. Этот человек являл собой жалкое зрелище. Моралес взял с полки большой нож для рубки кустарника и склонился над ним.

— Ты меня слышишь? — спросил он ровным, монотонным голосом. Когда пленник кивнул, наркоделец приблизил лезвие ножа к его шее и стал неторопливо двигать им взад-вперед, перерезая, а вернее сказать, перепиливая стягивавшую ему горло веревку. Когда путы упали, агент службы ДЕА с шумом втянул воздух и растянулся поудобнее на полу. — Надеюсь, ты понимаешь, что я собираюсь тебя убить? — равнодушным голосом осведомился Моралес.

Роблес поднял глаза на своего врага и кивнул.

— В таком случае облегчи свои страдания. Расскажи о кое-каких вещах, которые интересуют меня.

Роблес промолчал.

— Ты работаешь на американцев?

— Я американец. И настанет день, когда вы придете к выводу, что, убив меня, совершили самую большую ошибку в своей жизни. Мои люди позаботятся об этом.

— Ваши люди? А кто они, собственно, такие?

— Представители министерства юстиции Соединенных Штатов.

Моралес хмыкнул.

— Ну, делайте то, за чем пришли, — устало произнес Роблес. — Но помните: ваш конец тоже не за горами.

— Я хочу знать, как ты вышел на мои банковские счета. Кто сообщил тебе о них?

— Да об этом половина Медельина знает: в здешних краях люди любят звонить в банк и интересоваться чужими деньгами. — Тут Джулио соврал, но лишь наполовину. — Просто в банке кому-то отвечают на вопросы, кому-то нет. Мне — да. — Он не хотел сдавать Ромуальдеса, поскольку все еще надеялся, что тот сделает, как они договорились. Это его, Роблеса, скорее всего не спасет, но зато Моралесу придется очень худо.

— Значит, банк, говоришь? — Моралес сделал ударение на слове «банк». — Выходит, мне надо поступать, как в стародавние времена, когда деньги держали под матрасом? — Возможно, подумал он, что в утечке информации действительно виноват банк. Но теперь это все не столь важно. В любом случае через два часа Моралес сядет в самолет и улетит отсюда к новой жизни — безопасной и респектабельной. Он расстегнул на Роблесе наручники и снова защелкнул их у него на руках, но на этот раз спереди. — Так тебе будет комфортнее умирать, — без особых эмоций пояснил наркобарон.

Рывком поставив пленника на ноги, он сказал, чтобы тот выходил из хижины и последовал за ним, держа оружие в руке. Выходя из помещения, Моралес прихватил стоявшую рядом с дверьми лопату, после чего отвел американца к границе лагеря.

Роблес понимал, что настала пора действовать. Плохо то, что араваки основательно потрудились над ним. Джулио не сомневался, что у него сломано несколько ребер. Кроме того, цепи на ногах лишали его даже малейшей надежды скрыться в кустарнике. Впрочем, даже без цепей шансы на успешный побег все равно были минимальные. Моралес послал бы за Джулио в погоню людей, досконально знающих местность, которые после поимки снова подвергли бы его жестокому избиению.

Когда они подошли к росшим на границе лагеря деревьям, Моралес швырнул к ногам Роблеса лопату и велел копать яму…

Американец уже углубился в землю почти на пять футов и подумал о том, что зря он отказался лететь в Лондон вместе с Редом Харпером. И тут за спиной у его врага разверзлась и полетела комьями во все стороны земля. Роблес увидел яркую вспышку и осознал, что падает. При этом он не ощутил никакой боли и не услышал ни малейшего звука, лишь почувствовал, как на него надвинулась тьма.

Норьега тщательно спланировал нападение и весь день готовил своих людей к бою. Всего в атаке было задействовано двести двадцать семь человек, вооруженных ручными гранатами и автоматами АК-47. Имелось и более тяжелое вооружение. Норьеге удалось приобрести у эквадорского торговца оружием украденные им с армейского склада два миномета и до сотни мин. Норьега также принял все необходимые меры предосторожности и организовал разведку. Прежде чем выехать во главе отряда из Кали, он направил в Медельин шпионов. В их задачу входила разведка блокпостов на дорогах вокруг Медельина. После этого они должны были под видом туристов собраться на главной площади города и, потягивая кофе, подсчитывать полицейских, направляющихся в городскую ратушу. Утром в пятницу разведчики доложили, что находятся на позициях, после чего частная армия Норьеги начала действовать.

Боевики выезжали из Кали на автомобилях разных типов через равные промежутки времени всю первую половину дня. Часть из них для маскировки двинулась к побережью, остальные — по северо-западной дороге на Боготу. Согласно инструкциям, все они должны были собраться около шести вечера на отдаленной ферме около Манизалеса. Небольшую группу бойцов Норьега послал на ферму заранее, с тем чтобы они, нейтрализовав хозяина и его семейство, пресекли возможную утечку информации. В шесть часов вечера на место прибыл Норьега, поддерживавший связь с разведчиками и отрядами боевиков по мобильному телефону. В восемнадцать пятнадцать он получил телефонограмму из Медельина. Разведчики сообщили, что сведения, полученные Норьегой, подтвердились: полицейские, дислоцировавшиеся в районе Медельина, в течение последних тридцати минут собрались в городской ратуше чуть ли не в полном составе. На всякий случай Норьега приказал шпионам оставаться на месте, наблюдать за обстановкой и каждые десять минут докладывать о результатах. Потом собравшийся на ферме отряд двинулся на север. Людям Норьеги предстояло добраться до исходного пункта атаки в течение получаса и, получив подтверждение от разведчиков, что полицейские все еще находятся в ратуше, приступить к выполнению боевой задачи.

Отряд из пятидесяти человек должен был атаковать виллу «Кармен» и убить Моралеса. Норьега знал, что вилла хорошо подготовлена к обороне и ее защитники, хотя их не так много, отлично вооружены и обучены, да к тому же лучше нападавших знают местность. С другой стороны, внезапность и численное превосходство должны сыграть свою роль, хотя потерь среди нападавших, разумеется, избежать не удастся.

Норьега решил начать атаку с массированного минометного обстрела дома. Если повезет, они накроют Моралеса прямо в его гнездышке, однако слишком большие надежды на это калийский наркобарон не возлагал. В качестве мобильного ударного средства атаки Норьега избрал свой огромный бронированный «Мерседес-600». Шести его боевикам предстояло протаранить на этом стальном монстре ворота, прорваться к дому и забросать то, что осталось от виллы после минометного обстрела, ручными гранатами. Затем, поливая все вокруг автоматным огнем, они должны были прочесать развалины, разыскать труп Моралеса и сообщить об этом Норьеге. Тот собирался лично возглавить атаку на лагерь. Три небольшие группы его людей нападут на фабрику и возьмут под контроль складские помещения. Он же во главе самого большого отряда численностью сто человек при одном миномете захватит взлетно-посадочную полосу и находящиеся там строения, где Моралес складировал запасы кокаина, составлявшие, по подсчетам Норьеги, не менее двух тонн. Это будет его трофей, который он доставит под своим личным присмотром в Кали. Норьега не хотел подвергать своих людей ненужному искушению.

Первый взрыв мины, выпущенной из тяжелого миномета, швырнул Роблеса и Моралеса на землю. Как ни странно, оба при этом уцелели. Джулио, контуженный взрывом, но не получивший никаких других повреждений, рухнул на дно выкопанной им ямы. Моралеса, раненного мелкими осколками металла, отбросило к краю той же самой ямы, но он, в отличие от Роблеса, сознания не потерял. И слышал, как рвались мины в лагере и около взлетно-посадочной полосы. Его люди, не понимая природы взрывов и не зная, откуда на них сыплются раскаленные осколки металла, бестолково носились по территории, словно лишившиеся наседки цыплята.

Неожиданно минометный огонь прекратился и в дело вступили автоматы.

Легко раненный Моралес вскочил на ноги и побежал к своим людям, на ходу выкрикивая команды. Его голос звучал столь авторитетно, а команды были столь разумными, что защитники виллы воспрянули духом и ощутили в себе силы к сопротивлению. Однако окружившие поместье враги косили их из кустарника прицельным автоматным огнем, медельинцы же могли отстреливаться, ориентируясь лишь по звуку и вспышкам выстрелов. Потерявший оружие Моралес нагнулся, поднял с земли полуавтоматический пистолет, выпавший из руки раненого бойца, и, осознав, что сопротивление бесполезно, устремился в лесную чащу.

Там, среди деревьев, его и увидел Норьега. Поначалу тот не поверил своим глазам, так как считал, что Моралес находится на вилле. Но он слишком хорошо знал своего старого врага и после секундного замешательства выпустил в его направлении весь магазин. Моралес, однако, так ловко маскировался и укрывался среди деревьев, что Норьега не мог разобраться, подстрелил ли он своего противника. Взяв несколько человек, Норьега отправился на его поиски.

Моралес слышал шаги преследователей и продирался сквозь кустарник напрямик, словно дикий зверь. Он направлялся к вершине холма, так как знал, что, перевалив через нее, окажется на куда более удобной для передвижения местности. На другой стороне холма меньше зарослей и больше валунов, за которыми легко прятаться, а у подножия течет река. Если он доберется до нее раньше преследователей, то сможет ускользнуть от них и в один прекрасный день снова начать борьбу с ненавистным Норьегой.

Преследователи, судя по громкому треску кустарника, догоняли его, и Моралес, на секунду остановившись, выпустил в их направлении шесть пуль подряд. Кто-то вскрикнул. Это ободрило Моралеса, и он с новыми силами устремился вверх по склону. Пули свистели и пронзали растительность вокруг него, но наркобарон не сомневался, что его выстрелы поубавили прыти у преследователей и теперь они движутся медленнее и с оглядкой, позволяя Моралесу выигрывать в этом соревновании драгоценные ярды пространства. Скоро растительность поредела, он выскочил из зарослей и понял, что достиг вершины. Выпустив в преследователей последние оставшиеся в магазине пули, Моралес отбросил ненужное уже оружие и помчался вниз с холма к реке, игнорируя боль в раненой ноге.

Норьега добрался до вершины первым из своей команды и увидел внизу, на расстоянии ста пятидесяти ярдов, Моралеса, который почти уже достиг берега реки. Наркобарон из Кали прицелился и выстрелил. Моралес упал. Но Норьега не был уверен, что медельинец убит или хотя бы ранен. Он позвал своих людей и продолжил методично поливать короткими очередями высокую траву, окружавшую место падения врага. Когда рожок у Норьеги опустел, он попросил у бойцов гранату, вырвал из нее кольцо и, размахнувшись, по высокой дуге бросил туда, где упал Моралес. Граната, соприкоснувшись с каменистой почвой, подпрыгнула, перелетела место падения и взорвалась в реке. Вода поднялась столбом, после чего с вершины холма полетели еще три гранаты. Когда затихло эхо взрывов, а дым рассеялся, на месте падения Моралеса взорам собравшихся предстала окруженная выжженной травой черная дымящаяся яма. Норьега и его люди, пребывая в полной уверенности, что Моралес погиб, повернулись и пошли вниз с холма в сторону лагеря.

Команда, непосредственно атаковавшая виллу «Кармен», тоже добилась успеха. Первая же выпущенная ею мина пробила крышу и взорвалась на мраморном полу внутри дома. Взрыв в гостиной распространился во все стороны помещения с огромной силой, так что окна и двери со значительной частью внутреннего убранства сразу же вылетели наружу. Потом медленно, как если бы над ней поработал мастер-подрывник, сложилась и частично завалилась крыша. Вооруженные охранники с растерянными лицами бегали по дому, полагая, что взорвалась заложенная врагами Моралеса бомба, и прозевали яростную атаку на поместье.

Тупак и Амайа, расположившиеся за рулем своих машин и готовившиеся к отъезду, решили, что при подобных чрезвычайных обстоятельствах надо его максимально ускорить, и тронулись с места, держа путь по подъездной дорожке к воротам. Первым ехал «ниссан-патрол», сидевшая в котором Кармен Моралес прижимала к себе детей и с ужасом смотрела на развалины своего дома. Между тем на территории поместья продолжали рваться мины и со всех сторон доносились звуки автоматной стрельбы. В следующее мгновение отъезжающие увидели мчавшийся на них со стороны ворот огромный черный «мерседес».

Тупак повернул налево, Амайа — направо.

«Мерседес» притормозил как раз между ними. Боевики Норьеги заметили за рулем пикапа только одного человека, нисколько не походившего на Моралеса, и «ниссан» с тонированными стеклами показался им более ценной добычей. За джипом они и устремились. Машины мчались сначала по лужайке, а потом выехали на поле с густой некошеной травой, где «ниссан-патрол», лучше приспособленный для езды по пересеченной местности, стал уходить от погони. И тут из люка в крыше «мерседеса» показался автоматный ствол, а затем появились человеческая голова и плечи. В следующее мгновение боевик открыл огонь длинными очередями, и стрелял до тех пор, пока «ниссан» с разнесенным вдребезги задним стеклом не завилял и не перевернулся, замерев вверх колесами среди облака пыли и пучков вывернутой из земли травы. Шесть бойцов Норьеги приблизились к перевернутому внедорожнику, продолжая поливать его огнем. Когда они перестали стрелять и открыли дверцы, выяснилось, что сидевшие в машине люди превратились в кровавый фарш, не подлежавший идентификации.

Между тем Тупак, который был не в силах как-либо исправить положение, все дальше и дальше отъезжал от разгромленной виллы. Выбравшись на проселочную дорогу, он развернулся и покатил по направлению к своему дому. Именно так ему велел сделать босс. А рисковать, прорываясь к взлетной площадке, уже не имело смысла. Тем более что ему предстояло сделать еще одно важное дело. Правда, Моралес сказал, что приступать к нему можно только по прошествии месяца.

* * *

Когда Норьега и его люди вернулись на поляну, где находился лагерь, там все уже кончилось. Люди Моралеса, которым удалось остаться в живых после нападения, скрылись в джунглях, и преследовать их не имело никакого смысла. Боевики Норьеги оставили мертвых лежать там, где их застала смерть, и пристрелили раненых, избавив их от телесных страданий и осознания горечи поражения.

Неожиданно один из парней, стоявших недалеко от Норьеги, стал глупо хихикать.

— Эй, вы только посмотрите на это! — Он ткнул пальцем в Джулио Роблеса, начавшего постепенно приходить в себя.

— Предусмотрительный сукин сын, — Норьега буквально зашелся от смеха, увидев находившегося в яме Роблеса, — сам выкопал себе могилу!

Один из боевиков поднял лопату, валявшуюся рядом с ямой.

— Может, помочь ему, босс? — Он подцепил лопатой землю и со смешком швырнул ее на Джулио.

Общее веселье усилилось. К яме подходили, чтобы поглазеть на «предусмотрительного сукина сына», все новые и новые бойцы.

— Позовите Норьегу! — крикнул Роблес, пытаясь перекрыть стоявший вокруг гвалт. — Мне нужно кое-что ему сообщить!

Люди повернулись к своему боссу, скалясь в выжидательных улыбках. Наркобарон подмигнул боевикам и подошел к краю ямы:

— Говоришь, тебе надо кое-что сообщить Норьеге? Скажи мне, я передам.

— Передайте ему, что я Джулио Иглесиас.

Тут бойцами овладело просто безудержное веселье. Они ржали как кони, отчаянно жестикулировали и указывали на Роблеса пальцами. Один из них, неимоверно фальшивя, затянул известную песню знаменитого певца «Все девушки, которых я любил».

Норьега повернулся к своим людям и приказал:

— Вытащите его оттуда. — Те подчинились. Потом, когда увидели, что Роблес в цепях, снова начали смеяться и еще больше захохотали, услышав комментарий Норьеги: — Похоже, Моралесу твое пение не слишком-то понравилось.

— Вы… обещали мне работу, — почтительно произнес Роблес, осознав, с кем имеет дело.

— Обещал, Джулио. Что было, то было. Как тебя зовут на самом деле?

— Джулио Ниевес, — назвал он первую пришедшую на ум фамилию.

— Снимите с этого парня цепи, — распорядился наркобарон. — Отныне он наш. — Потом повернулся к Джулио: — Садись в одну из машин. Норьега всегда держит свое слово. Если ты действительно кое-что смыслишь в планировании, я возьму тебя на работу.

Джулио Карденас не сомневался, что проблем у него в этом смысле не будет. Он знал все, что полагалось знать человеку его профессии, о контрабанде кокаина. И обучался этому делу не в джунглях, а в Академии ФБР в Квонтико, а также в специальной тренировочной школе ДЕА.

Ред Харпер просто с ума сойдет от злости, когда узнает про эту авантюру, подумал Джулио. Но что делать, такая возможность предоставляется не каждый день.

В Майами, в офисе ДЕА, который, впрочем, функционировал под другой вывеской, агент Ли Тавелли из группы Харпера рассматривал через увеличительное стекло две серии фотографий. Первую прислал Джулио Карденас. На трех его снимках, сделанных в воскресенье в Сан-Хосе, был запечатлен Энрике Шпеер. Вторая группа фотографий пришла от наблюдателей, дислоцировавшихся на Саут-стрит. Изучив оба этих набора, Ли пришел к выводу, что на них запечатлен один и тот же человек.

Кто же он — недостающее связующее звено между Моралесом и Салазаром?

Ли позвонил в Лондон Харперу, так как последний просил держать его в курсе новостей по этому делу. Кроме того, у Тавелли уже созрел план, как распорядиться данной информацией.

Ред одобрил его план и велел задействовать все правительственные ресурсы, чтобы разыскать Шпеера, если тот все еще находится в Нью-Йорке. О себе Харпер сказал, что пробудет в Лондоне еще какое-то время и его возвращение будет зависеть от того, когда английская полиция закончит допрашивать Клейтона и Суини, а также от информации, которая придет из Колумбии от Джулио.

Тавелли начал поиски Шпеера сразу по двум фронтам: через отели и Службу иммиграции США. Он привлек для прочесывания гостиниц двух агентов, которые начали с пятизвездочных отелей — такие деятели, как Шпеер, любили жить на широкую ногу — и двигались дальше по нисходящей. Поиски в службе иммиграции обычно занимали больше времени, зато в случае успеха можно было получить исчерпывающую информацию по нужному лицу, хранившуюся в недрах этого учреждения. Каждый иностранец, прибывающий в США, заполняет карточку приезжающего в двух экземплярах. Один остается в офисе чиновника по приему, второй же прикрепляется к паспорту иностранца, все время находится при нем и изымается чиновником из службы иммиграционного контроля при отъезде из страны. Когда въездные карточки накапливаются в достаточном количестве, их отправляют в отделения службы в разных городах. Время от времени въездные карточки и те, что отбираются при выезде, сравниваются, но большую часть времени эти документы лежат без дела и не используются. Каждый год в Соединенные Штаты приезжают миллионы людей, и разыскать нежелательного визитера или нелегала в сравнительно короткий промежуток времени можно лишь посредством компьютерного поиска внутри этого бумажного моря. Если поиск не дал результатов, то обнаружить искомое лицо крайне затруднительно.

Тавелли быстро установил, что с понедельника в США из Коста-Рики прибыли девять авиарейсов: шесть — в аэропорт Кеннеди, три — в Майами. Он рассмотрел также другие возможные пути — из Панамы, с Ямайки и Багамских островов, но и эти рейсы имели своим конечным пунктом два упомянутых аэропорта. Тавелли связался с отделом иммиграции в обоих аэропортах и получил разрешение просмотреть все карточки, имевшиеся в их распоряжении, однако его сразу предупредили, что такой просмотр потребует «значительного времени».

И так уж случилось, что это «значительное время» оказалось потраченным впустую.

В прошлом Шпеер никогда не оставался в Штатах более двадцати четырех часов. А если ему требовалось провести в городе ночь, он всегда расписывался в книге регистраций как «Х. Гюнтер Шпеер» и никогда не ночевал в одном отеле дважды. На всякий случай.

На этот раз ему пришлось нарушить одно из своих золотых правил, так как взятие под контроль семидесяти миллионов долларов заняло куда больше суток и заставило его отложить отъезд до пятницы. Впрочем, он действовал и в своих интересах, так как управление финансами Моралеса должно было приносить адвокату по меньшей мере пять миллионов в год. А если бы Шпееру удалось взять под своею опеку еще несколько крупных клиентов в Латинской Америке с аналогичными проблемами — и таких людей он знал, — то можно было бы составить себе значительное состояние за сравнительно короткое время.

В то время как ДЕА разыскивала костариканца Энрике Шпеера, гражданин Германии Х. Г. Шпеер выписался из отеля в центре Нью-Йорка и направился к центральному вокзалу. Проводить в Нью-Йорке две ночи подряд — это слишком, особенно в том случае, если фирма «Салазар и Ко» скомпрометирована. При таком раскладе существовала вероятность, что за посетителями офиса на Саут-стрит ведется наблюдение, а Шпеер не хотел рисковать, хотя слежки за собой и не замечал. На вокзале он купил за наличные билет до Вашингтона, а из столицы Соединенных Штатов вылетел прямым рейсом «Люфтганзы» во Франкфурт. Он решил, что настала пора перемолвиться словом с господами из «Дрезднер банк».

Когда адвокат находился в полете, его особа перестала быть высшим приоритетом для отдела по борьбе с наркотиками в Майами, ибо к тому времени по средствам массовой информации распространилось известие о резне в пригороде Медельина. Так как при этом никакой информации от Джулио Карденаса не поступило, Тавелли, посовещавшись со своими коллегами, снова позвонил Реду Харперу в Лондон. Начальник подразделения приказал одному из своих агентов срочно вылететь в Медельин — на сей раз без какого-либо прикрытия. Он должен был предстать перед местными органами власти в качестве полномочного представителя ДЕА и затребовать всю информацию относительно того, что произошло с Моралесом. Кроме того, ему предстояло выяснить, что случилось с действовавшим в этом районе агентом ДЕА.

А сам Ред Харпер решил первым же рейсом вернуться в Майами.

В Боготе мэр Медельина созвал пресс-конференцию. Он сидел на постели в палате частной клиники, отложив ради такого важного дела срочное хирургическое вмешательство, в котором нуждалась его левая рука, о чем Ромуальдес не преминул сообщить журналистам. Он также дал им понять, что, хотя последние тридцать шесть часов страдал от невыносимой боли, его не оставляла мысль, что ему необходимо должным образом выполнить свой долг перед жителями Медельина, избравшими его своим мэром.

Колумбийская нация, несомненно, отдает себе отчет в том, что район Медельина, как, впрочем, и другие колумбийские провинции, неимоверно страдает от произвола обосновавшихся там банд международных торговцев наркотиками. И он, мэр Ромуальдес, знает об этом не понаслышке. Далее мэр сказал, что даже в те времена, когда Медельин считался неофициальной столицей кокаиновой империи, он боролся с этим злом в надежде на конечную победу светлого начала, присутствующего в душе каждого колумбийца, будь то мужчина или женщина.

Теперь же в связи с уничтожением Карлоса Альберто Моралеса можно наконец объявить, что область Медельина полностью освобождена от наркотиков. И это хороший пример для других городов, с улыбкой заметил он, тактично их не назвав, которые борются с подобным же злом.

Но, произнес Ромуальдес мрачным голосом, многие проблемы, которые дали толчок развитию наркобизнеса, еще не устранены. По-прежнему существуют бедность, дурные жилищные условия, неадекватная медицинская помощь и дефицит хороших школ.

— Но я могу вам сказать, — добавил он, глядя в камеру, — что руководство нашего города без громких слов и победных реляций добилось создания частного благотворительного фонда для улучшения условий жизни простых людей и приобрело на его средства землю для застройки, не взяв для этого ни единого песо из казны государства. — Ромуальдес сделал паузу, чтобы смысл сказанного лучше дошел до сознания собравшихся, после чего продолжил: — Теперь в это благородное дело должен внести свою лепту и наш конгресс. Планы строительства подготовлены, подрядчики и субподрядчики найдены, а земля для застройки, как я уже сказал ранее, приобретена и оплачена. — В его голосе проступали благородное волнение и страдание, которое, как все уже знали, он все это время стойко переносил. — Дайте нам средства, чтобы завершить начатое. Многого мы не просим. По нашим расчетам, ста двадцати миллиардов песо вполне достаточно, чтобы закончить работу. А что такое пятьдесят миллионов долларов для национального бюджета? Мелочь, если разобраться, особенно учитывая жертвы, принесенные жителями Медельина ради общего дела борьбы с наркотической заразой! Мы обращаемся к вам за помощью, граждане Колумбии. Мы, жители города, который был когда-то украшением этой страны и должен стать таковым снова. Полтора миллиона законопослушных трудолюбивых людей ждут, когда им помогут вернуться к честному труду и возродить такие традиционные отрасли народного хозяйства, как промышленность, земледелие, а главное — выращивание и производство высококачественного кофе, в торговле которым мы в прошлом занимали одно из ведущих мест в мире. Я иду на операцию с радостным чувством исполненного долга и ясным осознанием наших перспектив. Если здесь присутствуют члены конгресса, пусть скажут прямо сейчас, что они думают по поводу данного проекта, чтобы я, вернувшись после краткого периода реабилитации в свой родной город, мог сказать его жителям, что их надежды оправдались и они могут приступать к строительству жилых домов, больниц и школ.

Что и говорить, представление получилось на славу, и реакция на него последовала соответствующая. Призыв Ромуальдеса транслировался по национальному телевидению в новостных программах и освещался во всех утренних газетах. Многие сенаторы и конгрессмены решили, что это неплохая идея для поддержания собственного имиджа, выразили начинаниям медельинского мэра полную поддержку и обратились к правительству с предложением о внесении необходимых поправок в бюджет.