Уик-энд миновал только три дня назад, а Том уже с нетерпением ждал следующего, хотя и со сложным чувством. Родители Кэролайн пригласили семью Клейтон в Глостершир, каковые посещения происходили в зимний сезон регулярно и приносили его участникам много радости. Обычно у тестя с тещей он стрелял перепелов, а его дети катались на пони. За обеденным столом собирались интересные и колоритные гости, часто бывшие сослуживцы тестя, любившие рассказывать всевозможные истории и байки. В такие дни Тома посещало чувство глубокого единения с семьей. По его мнению, именно так все и должно происходить в нормальной семейной жизни. В семье же его родителей наблюдалась разобщенность, все держались чуть отстраненно и были себе на уме. Кроме того, хотя детство Тома назвать несчастливым нельзя, он все-таки слишком рано лишился матери.

Но прежде чем оправляться на уик-энд к родителям жены, ему предстояло еще разрешить ряд серьезных проблем с Аккерманом и Суини.

Оттого что утром в среду он не пошел на работу и остался дома, у него появилось некое тревожное ощущение. Том смотрел на вещи в кабинете так, будто бы видел их первый раз в жизни. Потом бросил взгляд за окно. Продуваемую ветром улицу пересекала группа молодых мамаш с детьми, облаченными в школьную форму. Как часто в суете банковских буден он забывал, что на свете есть и другая жизнь — возможно, куда более нормальная и правильная, нежели его собственная. Эта мысль неприятно задела Тома.

А еще его беспокоило поведение Кэролайн. В последнее время она замкнулась и демонстрировала по отношению к нему определенную холодность. Хотя жена редко озвучивала свои страхи, нельзя было не заметить, что она напугана. Радость, поселившаяся у нее во взоре при мысли, что муж унаследовал состояние своего деда и теперь покупка нового дома не за горами, мигом потускнела, как только она узнала о причитавшейся ему огромной сумме, оказавшейся в несколько раз больше ожидаемой. Теперь Кэролайн казалось, что в этом кроется нечто зловещее и наследство принесет им беду.

Том, конечно, пытался разубедить ее. По крайней мере пять миллионов из наследства точно их — они скопились за счет процентов, начислявшихся в течение пятидесяти лет. Есть также шанс, что им принадлежат все пятьдесят миллионов, особенно если вклад дедушки использовался в течение этого времени для рыночных спекуляций. Том пытался обратить все в шутку, утверждая, что, если бы у него имелся собственный банк, он в таких случаях начислял бы владельцу счета как минимум десять процентов. Но Том вынужден был признать, что этот вопрос нуждается в объяснении, каковое, несомненно, им предложит Суини.

В конце концов в семье установилось подобие перемирия. Кэролайн сказала, что больше не будет касаться этой темы, по крайней мере до тех пор, пока муж не переговорит с Диком Суини. Однако жизнерадостности у нее заметно поубавилось. Она определенно не хотела иметь с подозрительными деньгами ничего общего и всячески стремилась продемонстрировать это мужу.

Клейтон всегда считал себя человеком хладнокровным, обладающим здравым рассудком и способным переносить любой стресс. Но теперь он, чувствуя, что благополучие его семьи находится под угрозой, постоянно находился в угнетенном состоянии, от которого никак не мог избавиться. Том теперь все время напряженно думал о том, как выйти из создавшейся ситуации, хотя внешне продолжал оставаться улыбчивым, жизнерадостным человеком, у которого, как казалось многим, нет серьезных проблем и которому в этой связи можно только позавидовать.

Деньги всегда играли в жизни Тома важную роль. Они и для Кэролайн были важны, что бы она там по этому поводу ни говорила. Просто жена не представляла себе жизни без денег, каковому благодатному неведению с самого начала способствовали ее родители, положившие на счет дочки кругленькую сумму, а также усилия семейных адвокатов и советников по инвестициям, учивших, как лучше распорядиться фамильным достоянием. В ее комфортно обустроенном мире Том часто чувствовал себя чужаком, и, хотя никто в таком положении дел виноват не был, испытывал в этой связи определенный комплекс неполноценности. Страстно влюбленный в Кэролайн, он подспудно страшился того, что в один прекрасный день она уйдет из его жизни и присоединится к своему миру.

Помимо всего прочего, у Тома имелась склонность к мнительности, что он всячески старался скрывать. Даже перед Кэролайн, хотя и в меньшей степени. Иногда, покопавшись в тайниках своей души, запертых от всех, включая супругу, он выпускал на волю некоторые ужасные фантазии на тему: что будет, если…

…он потеряет работу?

…Кэролайн или кто-то из их детей неожиданно умрет?

…он сам серьезно заболеет?

Вместе с тем, задавшись подобными вопросами, он пытался мысленно преодолеть неблагоприятные обстоятельства и, стараясь быть честным и объективным, словно со стороны наблюдал, как некто по имени Том Клейтон, согнувшийся поначалу под ударом судьбы, со временем распрямляется и приходит в норму.

У Тома имелся и еще один ревниво оберегаемый от прочих секрет. По его мнению, он был способен к спонтанному проявлению насилия и жестокости. Возможно, это досталось ему от дедушки. В нью-йоркских барах всегда считали, что врожденная тяга к насилию — в крови у ирландцев. Но до сих пор ему удавалось держать свои дикие инстинкты в узде. За одним исключением: в юном возрасте он жестоко избил грабителя, забравшегося в его нью-йоркские апартаменты. Давление негативных эмоций Том обычно снимал посредством физических упражнений: греблей во время обучения в университете и бегом в более зрелые годы. В Лондоне он с этой целью играл в сквош.

И вот во время последней беседы с Диком Суини Клейтон вдруг почувствовал, как демон насилия в нем вновь поднимает голову. Вспышки ярости, однако, не последовало, так как беседа велась по телефону и его противник был лишен индивидуальных черт. Теперь Том думал, что при личной встрече с Суини его реакция может оказаться куда более агрессивной. Притворное дружеское участие, которое демонстрировал адвокат в общении с ним, вызывало у Клейтона отвращение, грозившее испортить намечавшуюся встречу.

Начиная с понедельника Том все чаще уединялся в домашнем кабинете — этом прибежище мятущейся души, — чтобы поразмышлять и вволю позлиться. Но не на себя, не из-за того, что он узнал цюрихский секрет и объявил счет своим. Счет был оформлен на имя его отца, а посему давать объяснения должен не Том, а другие люди, так или иначе причастные ко всей этой истории. И их объяснения должны его, Тома, устроить, в противном случае невидимые совладельцы не получат от него даже пенни. Том считал главным виновником создавшегося двусмысленного положения Суини. Последний называл себя другом отца и любил играть роль любящего дядюшки детей Майкла, но хранил абсолютное молчание по поводу цюрихского счета, хотя знал о его существовании, а также о том, кто стоит за всем этим делом.

Когда они обедали в «Уолдорфе», Дик знал всю правду — в частности, что дедушкин счет держали в секрете даже от его отца, — и уже за одно это Том был готов дать адвокату по физиономии. Что ж, коли надо, он встретится с Суини, но задаст ему целую кучу неудобных вопросов, ответить на которые адвокату будет очень непросто. И лишь после этого Том, может быть — только может быть, — позволит таинственному клиенту Суини получить некоторую часть денег со швейцарского счета. Время покажет, какую их часть.

Можно, конечно, попытаться раздобыть дополнительную информацию по счету. К примеру, затребовать копии банковских отправлений за последние двенадцать месяцев. Правда, он не знал, насколько это требование справедливо с точки зрения закона. Раньше счет принадлежал его отцу; банк же, узнав о смерти владельца, закрыл его. Формально, передавая информацию такого рода, банк как бы передает сведения о третьем лице, даже если оно является отцом нового клиента. Том подозревал, что швейцарцы могут продемонстрировать педантичность в этом вопросе. Кроме того, ему не хотелось очень уж раскачивать цюрихскую лодку.

Обдумав все это, он решил узнать, как решается вторая важная для него проблема, и повернулся к стоявшему на письменном столе компьютеру. Он слышал легкое потрескивание в модеме, когда набирал номер банка. Потом с сильно забившимся сердцем ввел пароль и вызвал на дисплей файл фирмы «Таурус».

Пока банковский компьютер перебирал файлы, зазвонил телефон. Это напомнило Тому, что нянька взяла свободный день и Кэролайн оправилась с детьми в…

Он с рассеянным видом поднял трубку как раз в тот момент, когда компьютер предложил его вниманию колонку цифр, характеризовавших положение фирмы «Таурус».

— Алло… алло… — послышался в трубке приглушенный голос Дика Суини.

Но Том в этот момент плевать на него хотел, так как читал и перечитывал высветившийся перед ним на дисплее баланс «Тауруса», где в разделе «Итого» было проставлено: «7 500 000 долларов». Аккерман переслал-таки обещанный трансферт.

Осознав это и преисполнившись боевого духа, Том наконец заговорил с Суини.

Адвокат сказал, что только прилетел и надеется в течение часа оказаться у себя в гостинице. Может ли Том встретиться с ним там в девять утра? Том отказался. Сказал, что придется идти на работу, хотя это не соответствовало истине. Возможно, добавил он ледяным голосом, ему удастся выкроить немного времени во второй половине дня. Суини запротестовал, но Том был непреклонен. Он заставит адвоката ждать. Возможно, при таком подходе тот станет более сговорчивым.

Том положил трубку, глубоко вздохнул и перезвонил Аккерману. На этот раз швейцарский банкир был настроен более дружелюбно и любезным голосом сообщил, что оба указания Клейтона по счету приняты к исполнению. Том тоже держал себя подчеркнуто вежливо, но был краток. Если разобраться, заметил он, у него есть повод заявить банку официальную претензию, но, так как все успешно разрешилось, делать этого не будет. По его тону Аккерман должен был понять, что допущенный банком ляп прощен, но не забыт.

Более всего Тома обрадовало, что банк согласился выполнять его инструкции. Теперь у Тома не оставалось никаких сомнений, что счет Пата Клейтона контролирует он и никто другой.

Ему оставалось закончить еще одно дело, чтобы придать счетам фирмы «Таурус» респектабельный вид. Решив исправить «ошибку», сделанную им два месяца назад, он набрал на клавиатуре требование о пересылке из Лондона в Цюрих суммы в два с половиной миллиона долларов и отправил их установленным порядком через соответствующий отдел. К полудню, с удовлетворением сказал он себе, затеянная им рискованная игра, где на кону стояла его карьера, станет достоянием истории.

Оттягивая время до звонка адвокату и пытаясь чем-нибудь занять себя, он просмотрел заключенные им для банка фьючерсные контракты. Выяснилось, что фунт упал еще на несколько пенни, что означало выигрыш в четыре миллиона.

В одиннадцать он позвонил Суини в отель «Кларидж».

— Какой у вас номер комнаты? — спросил он без какой-либо преамбулы и, услышав ответ, отчеканил: — Будьте там в час дня.

Потом Клейтон вышел из дома, взял такси и доехал до банка. Велев таксисту подождать, Том вступил в беседу со старшим швейцаром банка Эндрюсом. Этот бывший сержант лондонской полиции любил между делом поболтать с Томом.

— Если мне не изменяет память, Питер, вы в свое время работали в Скотленд-Ярде?

— Так точно, мистер Клейтон, работал. А в чем дело-то? Оставили машину в неположенном месте и вам на колеса надели колодки?

— Я редко сажусь за руль. Меня жена возит, — ответил Том в той же иронической манере, после чего перешел на доверительный шепот: — Вы знаете в Скотленд-Ярде кого-нибудь из шишек? Авторитетного человека, с которым я мог бы поговорить о важном деле?

— Позволительно ли мне узнать, какое у вас дело, сэр?

— Прежде всего оно не имеет никакого отношения к банку. — И Том еще больше понизил голос: — Речь идет об одном коррумпированном адвокате. То есть я думаю, что он коррумпирован. И беседа со знающим человеком помогла бы мне прояснить этот вопрос…

— Тогда вам надо обратиться к старшему инспектору Арчеру, — понимающе кивнув, сказал Эндрюс. — В Скотленд-Ярде он был моим начальником.

— Благодарю вас, Питер.

— Всегда рад услужить, сэр.

Когда такси Клейтона сорвалось с места, отправляясь в двадцатиминутную поездку до квартала Мейфэр, пассажиру следовало бы оглянуться и бросить взгляд назад. Если бы он сделал это, то увидел бы Джефа Ленгленда, который в данный момент выбирался из другого такси, доставившего его сюда из аэропорта Хитроу. При этом Ленгленд пребывал в таком настроении, что сейчас ему не составило бы труда проехать как на бульдозере по жизни Тома Клейтона.

Том вошел в вестибюль отеля «Кларидж» и направился к лифтам.

Суини снимал просторный отдельный номер, где имелась прекрасно обставленная гостиная с высокими окнами, затянутыми шелковыми узорчатыми шторами и выходившими на Брук-стрит. Декор излучал ауру облагороженного хорошим вкусом богатства, каковую безуспешно пытались воспроизвести многие дорогие отели. Похоже, Дик только что принял ванну и переоделся. На нем была скромная, но хорошо скроенная пиджачная пара, из рукавов которой выглядывали белоснежные манжеты с тускло поблескивавшими золотыми запонками. Несмотря на безупречный костюм, выглядел он усталым и обеспокоенным, и Том подозревал, что причина этого кроется не только в утомительном перелете и озабоченности адвоката благосостоянием семейства Клейтон.

— Не хочу ходить вокруг да около, советник, — сухо сказал Том. — Поэтому предлагаю вам присесть и рассказать мне всю эту историю с самого начала.

— Меня такой подход вполне устраивает, Том. Собственно, с этой целью я сюда и приехал.

— В таком случае приступайте. — Том опустился в кресло.

По тому, где лежали на столешнице извлеченные Суини из портфеля бумаги — а какой адвокат начинает разговор без бумаг? — нетрудно было заключить, в каком месте во время разговора он намеревался расположиться. Там, у стола, находился высокий и не очень удобный стул с прямой спинкой. Том догадывался, почему адвокат выбрал именно этот стул, — чтобы, согласно придуманному им хитроумному плану, казаться выше, доминировать над собеседником. Если бы дело не было таким серьезным, Том рассмеялся бы сейчас в голос. Направляясь на встречу, Клейтон в такси вспоминал, что думал о Суини в молодые годы. Он всегда считал Дика добрым товарищем отца, удачливым, уверенным в себе, опытным и надежным — одним из наиболее успешных адвокатов на Манхэттене. Теперь же он смотрел не на Суини, а как бы сквозь него, и ясно видел всю его подноготную. Дик Суини унаследовал адвокатскую практику на Пятой авеню, что уже само по себе являлось пропуском в блестящее будущее для любого, кто обладал хотя бы средним умом и кое-какими амбициями. Но только не для Дика, упустившего свой шанс и превратившегося в заурядного коррумпированного адвоката. Сейчас он представлялся Тому просто лживым, испуганным и не очень умным мошенником. Вообще-то печать внутреннего распада и моральной деградации лежала на нем всегда, но Клейтон только сейчас это осознал.

— Как вы знаете, Том, — приступил к делу Суини, — ваш отец…

— Давайте для начала установим несколько базовых правил.

— Как вам будет угодно. — Суини взял ручку и открыл лежавший перед ним блокнот, но всячески избегал смотреть Тому в глаза.

— Вероятно, вы полагаете, что я знаю много больше, нежели мне, так сказать, положено. Но насколько больше, вы, конечно, не знаете. Ну так вот: могу вас заверить, что знаю достаточно, чтобы посоветовать вам быть со мной искренним. Если вы солжете мне хоть раз и будете в этом уличены, то я, Дик, сразу же отсюда уйду. Надеюсь, я ясно выразил свою мысль?

— Предельно, Томас. Какое следующее правило?

— Не столько правило, сколько факт, который прочистит вам мозги и поможет мыслить конструктивно. А именно: у меня назначена встреча со старшим инспектором Скотленд-Ярда Арчером. Если мне придется отсюда уйти по той причине, что вы будете меня дурачить, я отправлюсь прямиком к этому джентльмену. Постарайтесь сделать так, чтобы я отменил встречу с ним. — Том сообщил подлинное имя инспектора намеренно, ибо Дик относился к разряду людей, которые проверяют любые сведения.

— В какое время у вас назначена встреча? — небрежно осведомился Дик, занося над блокнотом перо.

— В пять тридцать. Но он будет у себя в учреждении допоздна. Так что, если наш разговор окажется непродуктивным, вы не успеете доехать до аэропорта.

— Спасибо за предупреждение. Что-нибудь еще?

— Мне необходимо также проверить вашу добросовестность. Вы утверждаете, что я получил деньги, которые мне не принадлежат. Скажите в таком случае, какова сумма и как я ее получил.

— Сумма, о которой идет речь, равняется сорока трем миллионам долларам плюс-минус несколько тысяч. А получили вы ее, насколько я понимаю, со счета Майкла Клейтона, вашего отца, каковой счет находился в «Юнайтед кредит банк», Банхофштрассе, Цюрих. Хотите еще что-нибудь узнать до начала разговора?

— Пока хватит. Приступайте, прошу вас. И начните с дедушки.

Суини кивнул и отложил блокнот в сторону, поднялся с места, прошел к небольшому бару и плеснул в стакан немного виски. Потом вопросительно взглянул на Тома, но тот покачал головой. Вернувшись к столу, Дик, однако, на свой высокий стул не сел, а опустился на стоявшую по диагонали от Клейтона мягкую софу. Теперь его повадки и жесты демонстрировали расслабленность и умиротворение.

— Итак, ваш дедушка, — начал адвокат, глотнув виски, — был бутлегером. Я уже сообщил вам об этом в максимально мягкой форме, когда в Нью-Йорке вы спросили меня относительно его рода занятий. Он нелегально импортировал спиртные напитки. Его строительная компания тоже неплохо себя чувствовала, но по-настоящему крупной и процветающей так и не стала. Помимо всего прочего, ваш дедушка был не дурак подраться, любил выпить и считался большим поклонником прекрасного пола. То есть он зарабатывал и тратил деньги одинаково быстро. Вполне возможно, что за свою жизнь он также убил несколько человек, но этого я со всей уверенностью утверждать не могу. Зато точно знаю, что мой отец потратил половину своего рабочего времени, выручая его из разных передряг. Во времена «сухого закона» Пат сдружился с молодым латиноамериканским парнем по имени Джо Салазар, промышлявшим накруткой.

— Накруткой?

— И вы называете себя ньюйоркцем? — Суини сделал попытку изобразить на губах покровительственную улыбку, но это получилось у него не лучшим образом. — Беда в том, что ваш отец слишком уж оберегал вас с Тессой от суровых реалий мира, в котором рос и воспитывался. Счастливое детство, милый дом и респектабельная школа — ничего другого вы и не знали. Даже своих собственных корней.

— Я надеюсь, что вы мне об этом расскажете.

— Попытаюсь. Итак, накрутка. В сущности, это раздача небольших сумм работникам до получки со взиманием долга в день зарплаты. В своем роде краткосрочный заем под очень высокий процент, позволявший получать огромную прибыль, учитывая, что таких операций совершалось великое множество. Накрутка, надо сказать, достигала нескольких тысяч процентов в год, каковые показатели наверняка заставили бы побелеть от зависти ваших нынешних хозяев. Но вот другие вещи, связанные с ней, им бы не понравились. К примеру, если ты опаздывал с возвращением долга, тебе ломали ноги. Ну а если вообще не под силу отдать его, тебя бросали с пирса в воду, предварительно сунув ноги в ведро с цементом. Ну так вот: этот милый парень, накрутчик Джо Салазар, со временем стал партнером вашего отца. Он финансировал оптовые закупки, а также предоставлял кафе и закусочным, где из-под полы торговали выпивкой, семидневные кредиты в счет будущей прибыли. Подавляющее большинство его клиентов платили вовремя. Ну а те, кому это не удалось, покоятся сейчас на дне Гудзона.

— Скажите, у Джо Салазара есть сын?

— Насквозь порочный молодой гангстер по имени Антонио. А что?

— Опишите его, пожалуйста.

— Рост пять футов восемь дюймов. Вес около семидесяти фунтов. Блестящие от геля черные волосы, зачесанные назад. Короче говоря, внешне — типичный манхэттенский пижон.

— И ездит на бордовом «стингрее»?

— Откуда вы знаете?

— Не надо вопросов, Дик. Продолжайте рассказывать. Кажется, вы добрались до дна Гудзонского залива, когда я вас перебил, не так ли? — Как выяснилось, Том видел на похоронах отца именно Антонио Салазара. Он попросит адвоката рассказать о молодом Салазаре подробнее, но позже. Пока ему хватило того, что его вопрос испугал Суини. Вот и славно. Возможно, это позволит Тому держать адвоката в узде.

— Как я уже говорил, — продолжал Суини, — Пат и Джо создали деловое партнерство, продержавшееся до конца «сухого закона». К тому времени Эмилио, отец Джо, который организовал ссудную кассу и стал первым накрутчиком, уже умер и его бизнес перешел к сыну. Поскольку отмена «сухого закона» положила конец бутлегерству, Джо вернулся к денежным операциям. Но в отличие от Пата складывал свои деньги в кубышку. Однако в тридцать седьмом году и тот и другой в смысле использования денежных средств были, скажем так, поразительно наивны. Они хранили половину своего состояния в наличных деньгах, причем — верите ли? — у себя дома. Остальные они пускали в оборот при посредстве банка «Сейвингз энд Лоан». И вот тут на сцене событий появился мой отец. Он был такой же мошенник, что и первые два, но в отличие от них имел образование. И знал, что если человек не хочет или не умеет учиться, то рано или поздно его ждет крах. И он уговорил Пата и Джо — кстати, ваш дед поручился за Салазара перед моим отцом — хорошенько подумать о сокрытии средств и с этой целью отправился в Швейцарию. Там он открыл три банковских счета: в женевском «Креди Сюисс» для себя; в луганском «Юнион банк» — для Джо и цюрихском «Юнайтед кредит банк» — для Пата.

— А когда именно в тридцать седьмом? — спросил Том, чтобы Дик не забывал, что его контролируют.

— Не знаю. Надо свериться с документами.

— О’кей. Продолжайте. Итак, ваш отец открыл в Швейцарии три банковских счета. На первых два мне плевать, но расскажите подробнее о дедушкином. Значит, в тридцать седьмом году у него появился заграничный счет. Что же дальше?

— В тридцать девятом в Европе началась война и наступила эра черного рынка, так что Пат переключился на снабжение. Он покупал на деньги Джо ставшие дефицитными в Европе товары — сигареты, чулки, консервы — и переправлял через океан в Ирландию. Оттуда его ирландские родственники контрабандой перевозили товар в Англию. Они неплохо на этом зарабатывали, но, конечно, не так много, как при продаже спиртного в годы бутлегерства. В декабре сорок первого Америка втянулась в мировой конфликт, а на третьем году войны, в сорок четвертом, Пат умер.

— Что стало причиной смерти?

— Больное сердце. Это не считая всего остального. Он сильно пил, Том. Напивался буквально каждый вечер. Ну и стрессы, конечно, сказывались. Ведь последние годы у него не было того, что называется нормальной семейной жизнью. Вы что-нибудь о своей бабушке знает?

— Расскажите мне…

— Мэри Финниган была потрясающей семнадцатилетней красоткой, когда вышла замуж за Пата. У них родились трое детей: ваш отец, Магдалена, которая впоследствии стала монахиней и уехала из страны, и самый младший — Томас. Последний вскоре умер, и Мэри после этого не могла больше иметь детей, что ее, похоже, и доконало. Считается, что ирландская женщина должна родить и воспитать как минимум шестерых. Говорят также, что если ирландка родит десятерых, то крестным отцом последнего ребенка будет сам папа римский. Так что женщину с двумя детьми в ирландском квартале не жаловали. Кумушки считали, что это некий знак свыше. На нее даже священники смотрели косо, и Пата все это ужасно злило. Вот по какой причине он в один прекрасный день забрал вашего отца из католической школы Святого Дунстана и перевел в пресвитерианское учебное заведение. Из-за всего этого Мэри стала быстро стареть и умерла от разрыва сердца.

— Давайте вернемся в сорок четвертый год. Итак, Пат умер, Мэри к тому времени тоже отдала Богу душу. Между тем мой отец был живехонек и отлично себя чувствовал. Почему ваш отец решил держать его в неведении относительно цюрихского счета?

— Я вам никогда не говорил, что все обстояло именно таким образом. Так что не будем об этом.

— Нет, будем. Помните, Дик, что я вам сказал относительно того, чем могут кончиться ваши попытки надуть меня или придержать информацию?

— Хорошо… — согласился Дик. Слишком быстро, как показалось Тому. — Я сообщу вам свое мнение по этому поводу. Итак, как уже отмечалось ранее, ваш дед и Джо работали в связке. И можно предположить, что эти деньги… были их с Патом общими.

— Черта с два, Дик, — холодно сказал Том. — Вы мне соврали, я ухожу, а вам предлагаю собирать вещички, поскольку сегодняшнюю ночь, как, впрочем, и многие последующие, вы проведете в тюрьме. — С этими словами он поднялся с места и направился к двери.

— Ради Бога, Том! Неужели вы не понимаете, что я пытаюсь спустить все на тормозах, сгладить ситуацию? — взмолился Суини. — Если вы выйдете отсюда, не договорившись со мной, считайте, что умерли. Но я, клянусь, не имею к этому никакого отношения…

Клейтон пристально посмотрел на него.

— Расскажите мне о Шоне.

— О Шоне? — в недоумении переспросил Суини.

— Ну да. ШОН. Шон. Кто он такой? Только, прежде чем отвечать, подумайте. Даю вам на это пять секунд.

— Кто такой Шон? И в каком контексте?

— Шон в контексте Патрика Клейтона.

— Вы имеет в виду дядю Шона? Младшего брата Пата?

— Именно. Расскажите мне о нем. — Клейтон закрыл дверь и вернулся к своему креслу.

— Послушайте, Том, я никогда не был в Ирландии, да и вам рекомендую держаться от всего этого подальше. Вы сказали, что не потерпите лжи и недомолвок. О’кей. Я сообщу вам все, что знаю об этой семье. Но предупреждаю, что эти сведения на уровне сплетен, и я почерпнул их из баек, которые мне время от времени рассказывал отец.

— Пусть так. Начинайте.

— Семейство Клейтон насчитывало восемь братьев и сестер. О сестрах я мало что знаю. Патрик был самый старший в семье, но он уехал в Америку в пятнадцатом году. Потом идет Деклан. Как все Клейтоны, он верил в освобождение Ирландии и принял участие в революционном движении во главе с Де Валера, которое, как известно, плохо кончилось. Деклан был арестован в шестнадцатом году после так называемого Пасхального восстания и казнен британцами в Дублинском замке. Двойняшки Майкл и Шимус вступили в девятнадцатом году в ряды ИРА и два года сражались в войне за независимость. Они оба были убиты на стадионе Кроук-парк в двадцать третьем году.

— Как, интересно знать, вы запомнили все эти даты?

— В доме моего отца, Томас Клейтон, все даты, имевшие отношение к борьбе за освобождение ирландской нации, упоминались во время молитвы перед каждым принятием пищи!

— Значит, Суини тоже были ирландскими патриотами?

— Мой отец был и оставался таковым всю свою жизнь. Что же касается остальных Суини, то я просто ничего об этом не знаю. Ну а мне такие дела вообще ни к чему.

— Вы еще не рассказали о Шоне.

— Шон — самый младший в семье. Когда англичане создали марионеточное Ирландское свободное государство, он не захотел иметь с этим ничего общего. Будучи еще подростком, ушел из дому и вступил в Ирландскую республиканскую армию, чтобы сражаться в ее рядах. Когда ИРА стала официальной армией Свободного государства, Шон отказался служить в ней и вступил в новую националистическую группу «временных», развязавшую гражданскую войну. «Временные» потерпели сокрушительное поражение, но некоторые их сторонники уцелели, в том числе и Шон. Они сохранили оружие и начали рекрутировать новых членов. Когда их объявили вне закона, они начали взрывать бомбы в Англии. В тридцать шестом году Шона арестовали, и ему только по счастливой случайности удалось избежать смертной казни. В сороковые годы он вышел из тюрьмы и продолжил борьбу. Надо сказать, его дело победило, Ирландия стала республикой, а борцы за свободу стали именоваться партией Шин фейн.

— И с тех пор он жил мирно и не высовывался?

— Как бы не так! Ведь оставалась еще Северная Ирландия, и дело освобождения надо было продолжать. Шон принял деятельное участие в расколе Шин фейн. В результате часть партии перешла на официальные рельсы и ее члены стали политиками. Но новые «временные», в руководстве которых оказался Шон, превратились в самых крутых парней современности.

— Он еще жив?

— Если жив, то сейчас ему уже за восемьдесят.

— Что ж, давайте вернемся к цюрихскому счету. Как Джо Салазару удалось наложить на него лапу?

— Ему не пришлось ничего делать, так как деньгами всегда заведовал он. Пат занимался практическими делами и заводил связи. Джо осуществлял все необходимые платежи. Когда они обзавелись швейцарскими счетами, Джо просто делил прибыль и оставшиеся от торговых операций деньги на две равные части и отсылал в Европу.

— Пат до такой степени ему доверял?

— Нет. Просто каждый из партнеров знал, что если один сделает что-нибудь не так, то другой убьет его.

— И что же случилось со счетом Пата после его смерти?

— Джо продолжал его использовать, подписываясь за Пата. Но, опасаясь, что рано или поздно подделка обнаружится, равно как и факт смерти Пата, он решил покончить с этим и подделал его подпись в последний раз, когда составлял официальное письмо относительно передачи всех прав по счету вашему отцу.

— Вы намекаете, что мой отец вступил в деловые отношения с Салазаром?

— Боже сохрани! Майк ни о чем таком даже не подозревал. Подпись Майка под документом также дело рук Джо Салазара. А несколько лет назад Джо подписал именем вашего отца целую пачку чистых листов и передал их своему сынку Тони, который с тех пор и вел все операции по этому счету.

— А что за средства поступали на счет?

— Деньги, предназначенные для отмывания, Том. Большие деньги больших людей, чьи имена я, конечно, назвать вам не могу. Я их просто никогда не знал, — соврал Суини.

— Стало быть, вы хотите, чтобы я передал Салазару его сорок три миллиона, так?

— Если вы не сделаете этого, его люди вас убьют. Что бы вы обо мне ни думали, я приехал сюда исключительно из дружеского к вам расположения. Я всегда выступал против использования цюрихского счета от имени вашего отца. И сказал об этом своему отцу, когда он сообщил мне о счете, что произошло не так давно. Вам придется поверить мне на слово, Том, но Салазар в своем стремлении заполучить эти деньги ни перед чем не остановится. И знаете почему? Да потому что истинные владельцы денег скорее всего убьют его самого, если он не вернет их.

— Но кто же эти истинные владельцы?

— Лучше вам ничего о них не знать.

— Кто они, Дик? — жестко повторил Том.

— Как по-вашему, кто более всего нуждается в отмывании средств? Ну же, умник, думайте, подключайте свое богатое воображение! — В голосе Суини проступала агрессивность, источником которой, несомненно, был страх.

Том решил сменить тактику:

— Сколько времени вы собираетесь пробыть в Лондоне?

— Ровно столько, сколько потребуется, чтобы уладить это дело.

— А потом?

— Потом вернусь домой. Я могу вам гарантировать, что, если вы вернете деньги, вас оставят в покое. Есть способы, позволяющие закрепить такого рода сделку.

— Я подумаю об этом. Пару дней. Мы можем встретиться в пятницу?

— Все это нужно провернуть куда быстрей, Том.

— Не вижу необходимости так спешить. Ну а пока я буду думать, задайте от моего имени этому вашему Салазару пару вопросов. В частности, спросите у него, как он расценивает то обстоятельство, что, когда Пат умер, на цюрихском счете лежало полмиллиона. Из того, что вы мне сообщили, не трудно сделать вывод, что это были деньги деда. Из вашего рассказа я также уяснил, что если бы Салазар покусился на деньги Пата при его жизни, то этого Джо сейчас не было бы на свете. Так что вы, быть может, все-таки позвоните ему? Посмотрим, что он мне предложит.

— Предложит вам, Том?

Клейтон встал и направился к двери.

Суини последовал за ним.

— Но что я должен ему сказать? — осведомился он жалобным голосом, когда они ехали вниз на лифте. — Что вы хотите получить полмиллиона долларов?

— Не совсем. — Том дождался, когда они выйдут из лифта, и предъявил свои требования: — Я хочу получить пятьсот шестьдесят семь тысяч триста восемьдесят четыре доллара двадцать два цента плюс банковский процент за пятьдесят четыре года, а также серьезную денежную компенсацию за использование имени моего отца.

— Ну и как, по-вашему, я должен довести все это до сведения Салазара?

— Не знаю, Дик, вы у нас адвокат. Мой семейный адвокат, если уж на то пошло, — добавил Том с мрачной улыбкой в тот самый момент, когда швейцар распахнул перед ним дверцу такси. — Так что извольте защищать мои интересы.

Суини некоторое время оторопело смотрел вслед удалявшейся машине и не заметил молодого человека в темно-синем костюме, читавшего газету в вестибюле. Но специальный агент Дрейк заметил Тома Клейтона, запомнил его внешность, а также взял на заметку тот факт, что последний говорил с американским акцентом.

В ту самую среду, когда Клейтон и Суини разговаривали в Лондоне, в трех других городах произошли события, которые, узнай о них договаривающиеся стороны, придали бы беседе иное направление и вызвали осложнения совсем другого порядка.

В Женеве служащий банка «Креди Сюисс», распределявший по счетам межбанковские платежи, полученные в предыдущую ночь, обнаружил на дисплее объявление, требовавшее уведомлять Гвидо Мартелли об определенных транзакциях. Просмотрев соответствующий бланк и приняв к сведению, что из банка «Гранд-Кайман» пришел перевод в сорок семь миллионов долларов на счет фирмы «Суини, Таллей и Макэндрюс», шеф службы безопасности, прихватив с собой, помимо этого бланка, два платежных ордера, выписанных предыдущим вечером, отправился на встречу с директором банка. После короткого обсуждения они оба пришли к выводу, что пока нет никаких причин не выполнять данные им клиентом инструкции. Так что директор лично проследил, чтобы переводы в двадцать три и двадцать четыре миллиона долларов были отправлены в «Банко насьональ» в Монтевидео и «Банесто» в Севилье.

Трансферты ушли в четыре часа дня по швейцарскому времени, после чего Гвидо Мартелли перезвонил Вальтеру Лафоржу в «Юнайтед кредит банк» в Цюрихе. Обоих шефов служб безопасности подобное развитие событий удовлетворило полностью. В частности, Лафорж испытал облегчение при мысли, что необходимые средства для адвокатской конторы «Суини, Таллей и Макэндрюс» материализовались из другого источника и что в этой связи дальнейшие попытки изъять деньги с депозита Тома Клейтона, возможно, предприниматься не будут, каковое мнение и поторопился довести до сведения доктора Ульма.

Утром того же дня посол Соединенных Штатов в Испании, выехав из своей резиденции в Пуэрта-де-Иерро в пригороде Мадрида, вместо того чтобы ехать в посольство, как он это обычно делал, отправился прямиком во дворец Санта-Крус, где министр иностранных дел согласился дать ему аудиенцию.

После обмена привычными дипломатическими вежливостями посол заявил официальное требование американской стороны относительно немедленного замораживания счета некоей строительной корпорации, находящегося в «Банко эспаньол де кредито» («Банесто») в Севилье. При этом посол сослался на полученные из Вашингтона документы, свидетельствовавшие о вовлеченности данной корпорации в серьезное международное преступление.

Министр иностранных дел выразил в этой связи озабоченность и сказал, что подобные дела находятся в ведении генерального банковского контролера, но для скорейшего решения проблемы американским официальным лицам лучше сразу обратиться в более высокую инстанцию, каковой в данном случае является министерство финансов.

Посол согласился, что при нормальном развитии событий подобный подход был бы совершенно правильным и американский государственный секретарь, разумеется, отдает себе в этом отчет. Однако он, посол, принимая во внимание срочность дела, надеется добиться понимания в этом вопросе у министра иностранных дел.

В результате министр лично предпринял ряд действий, направленных на подключение к делу соответствующих высоких испанских инстанций для достижения немедленного разрешения проблемы к удовольствию посла и государственного секретаря Соединенных Штатов. Для него, сказал министр, обращаясь к послу, большое счастье оказать услугу старому надежному союзнику. Затем министр осведомился, не составит ли посол ему сейчас компанию за завтраком, дабы они могли в неофициальной обстановке обсудить позицию Соединенных Штатов по Гибралтару.

Посол ответил, что, хотя был бы счастлив принять любезное приглашение господина министра, его ждут неотложные дела и он вынужден, как это ни прискорбно, ехать в посольство — в частности, для того чтобы проинформировать государственного секретаря о более чем удовлетворительном результате этой встречи. Но он, посол, немедленно затребует из Вашингтона подробно изложенную позицию его правительства по вопросу Гибралтара, каковая и будет доведена до сведения министра иностранных дел в любое удобное для того время.

На расстоянии шести тысяч миль от Мадрида, в Республике Уругвай, решение сходной проблемы потребовало от посла Соединенных Штатов куда меньших усилий. Получив соответствующие инструкции из Вашингтона, посол довольно улыбнулся, так как в десять утра у него была назначена встреча с министром экономики Уругвая для обсуждения ряда вопросов в рамках МЕРКОСУР — южноамериканского общего рынка. Попросив министра уделить ему несколько минут для частного разговора, посол довел до его сведения требование своего правительства. При этом он указал, что Соединенные Штаты не предъявляют никаких требований на указанные средства и будут полностью удовлетворены в том случае, если они останутся в Монтевидео. Посол также заверил министра, что в течение двух-трех дней в Монтевидео прибудут несколько высокопоставленных офицеров из американских правоохранительных органов, которые привезут с собой все необходимые свидетельства для следственных действий исключительно в рамках юрисдикции уругвайских судов. Так как между послом и министром сложились доверительные отношения, американский дипломат позволил себе также заметить, что банковская система Уругвая используется международными криминальными структурами для осуществления своих преступных целей, и выразил надежду, что такого рода незаконные сообщества совместными усилиями Уругвая и Соединенных Штатов будут искоренены в самое ближайшее время.

Министр, не углядев никакого ущерба для Уругвая в том, что значительные суммы в иностранной валюте останутся в стране на неопределенно долгий срок, положительно отреагировал на требование американской стороны. Он пообещал послу, что лично переговорит с президентом «Банко насьональ» и что ни один цент с упомянутого послом счета не уплывет за пределы банка.

Посол передал министру благодарности государственного секретаря и переключился на обсуждение других вопросов.

Так небольшой бит информации, который Джулио Роблесу удалось несколькими днями раньше получить от мэра Ромуальдеса, позволил нанести криминальным дельцам чувствительный финансовый удар.