«Зачем ты здесь?»

Когда-нибудь каждый приходит к одному и тому же вопросу. Другие вопросы, так или иначе, проистекают из него, и – иногда – кажутся даже важнее. Но все они вторичны или поверхностны. Ответь на этот вопрос – и ты сможешь ответить на все остальные, даже не задавая их. Другое дело, что понять смысл одного единственного вопроса можно только с возрастом, с опытом, с памятью о прошлых ошибках и неверных выборах. А к тому времени очень часто бывает, что ответ на любой вопрос уже ничего не изменит и ничем никому не поможет.

«Зачем ты здесь?»

Иногда бывает трудно понять, откуда и куда ведет твой путь. И ты пытаешься осознать, чего хочешь добиться и какие преграды готов сокрушить на дороге к своей цели. Или – кто ты, чем готов пожертвовать, от чего готов отказаться. Определить свое место в окружающем мире, и что этот мир может предложить тебе.

Но самое главное все же – в этом вопросе. Рано или поздно, куда бы ты ни шел, кем бы ты ни был, чего бы ни хотел – тебе придется искать на него ответ, придется остановиться и спросить самого себя: «Зачем ты здесь? В этой жизни? На этом пути?»

Вопрос предназначения. Вопрос смысла. Вопрос озарения.

И, как это обычно и бывает, Вселенная поставила меня перед ним в самый неподходящий момент.

Скала, угрюмо нахохлившаяся над волнами и дерзко выпроставшая каменный язык в сторону темной башни на горизонте, в другое время заставила бы меня, как минимум, остановиться и передохнуть. Сейчас же я на одном дыхании взбежал по осыпи и, изо всех сил разогнавшись, прыгнул с ее края. Воздух взвыл, засвистел в ушах, на краткий миг ощущение свободного падения захватило меня. Колышущаяся, кажущаяся живой в сумерках волна надвинулась вплотную, украсилась белыми барашками – сложив руки над головой, я почти без всплеска вошел в воду, грузным молотом ударившей меня по всему телу. Секунды три-четыре я был слишком ошеломлен стремительным переходом в объятия океана, погружаясь все глубже и глубже. На мое счастье от самого подножья скалы начинался почти километровый обрыв, и сомнительное удовольствие встречи с морским дном мне не грозило. Перевернувшись, неторопливо, но и не особо мешкая, я начал выгребать вверх, к объятиям ночи.

Впрочем, ночь на Шенарот всегда была понятием относительным.

Первая давно опустилась за горизонт, оставив о себе воспоминания лишь в тепле остывающего песка, а белая точка Второй, размазанная в небольшое пятнышко благодаря спасающему планету от жесткого излучения пылевому поясу системы, продолжала неторопливо скатываться следом. Иногда после захода обоих светил действительно наступала почти полная тьма, но такое случалось очень редко: как правило, один или два спутника успевали взойти над горизонтом. Сегодня же Три Сестры выстроились в почти правильный треугольник, и плыли по темнеющему небу вслед за Второй, отчего каждая тень превращалась в сложную мозаику оттенков, форм, а смешивающиеся с блеском звезды молочно-белые и шафрановые потоки отраженного света ежесекундно создавали невероятно прекрасные картины, игрой теней стирая привычные очертания мира вокруг и тут же созидая его заново.

Столь красивые ночи не часто бывали здесь – и в такие моменты рекомендовалось найти подходящее место, расположиться там со всеми удобствами и наслаждаться великолепным зрелищем. Кроме того, что подобные моменты действительно заслуживали восхищенного созерцания, была и более прозаическая причина: без надлежащего опыта среди постоянно меняющихся, танцующих теней запросто можно было потерять ориентацию и найти себе совершенно лишние неприятности. Так что, рекомендация была весьма здравой с любой точки зрения – другое дело, что я следовать ей не собирался.

Я вообще плевать хотел на все рекомендации и советы!

Пляжи, лагуны, сомкнувшиеся в ровные кольца и вытянутые овалы острова – я не считал их и не запоминал. В памяти оставался только скрип песка под ногами, плеск летящих в глаза брызг, соленый привкус на губах. Бег, бесконечный бег по похожим друг на друга островам, светло-желтому песку, по мелководью лагун, стремительные заплывы через проливы – каждый день, от рассвета до заката, пока боль в мышцах не становилась нестерпимой, пока я не падал от усталости на пышущий жаром песок или раскаленные скалы, о которые разбивался прибой. Я не хотел думать, не хотел оставаться наедине с самим собой. Мне хватало кошмаров и тоскливых попыток заснуть, с осознанием того, что совсем скоро проснусь, задыхаясь от липкого, обволакивающего ужаса, и единственным воспоминанием будет странный, отчасти похожий на спираль, узор, тонущий в грязно-серых клубах не то дыма, не то тумана.

И не мог бесцельно бродить по пляжу, не мог смотреть на собственное отражение в набегающих на берег волнах, в отражении на кожухе энергоблока, в каплях воды на деревьях и камнях. После этого мне хотелось вырвать собственные глаза, выжечь их без остатка, отдаться во власть подступающего вплотную безумия, лишь бы не видеть того, во что я превратился – и я боялся, что в один далеко не прекрасным миг у меня не хватит сил, чтобы удержаться на краю.

Может, мне было бы легче, если бы Стражи Небес поступили со мною так, как – по моему мнению – и заслуживали все, так или иначе оказавшиеся связанные со Смотрящими в Ночь. Но вместо этого меня оставили одного, покинули без единого объяснения или приказа. Я был предоставлен самому себе, своим мыслям, своим кошмарам, пустынным островкам и океану.

И, естественно, пронзающему облака шпилю Главного Храма. Где бы я ни был, как бы ни старался игнорировать ее – никак не получалось избавиться от ощущения, что рассекшая горизонт пополам стрела пристально смотрит на меня, следит за каждым моим шагом. Даже внутри лазарета, ставшего моим пристанищем, по мне скользил этот незримый взгляд, выискивающий, высматривающий что-то. Я засыпал во влажном, разбавленном холодным дыханием климатизатора вечернем воздухе, пробуждался от собственного крика спустя всего пару часов – все равно я чувствовал словно липкое, вкрадчивое касание чего-то невесомого, едва заметного. Была ли то моя совесть, укоряющий взор самих Ушедших из запредельных далей Последней Черты или что-то из арсеналов Стражей Небес – я не знал. Совесть на пару с Ушедшими по сему поводу молчала, а Храм равнодушно посматривал на меня, и снисходить до объяснений не торопился.

Иногда я кричал что-то, катался в ярости по песку, швырял подобранные на берегу булыжники, словно мог добросить их до Храма. Иногда мрачно сидел на скалах, ожидая, пока после очередной пробежки утихнет дрожь в ногах и жжение в груди, и смотрел до рези в глазах на Храм. За десять здешних дней я во всех подробностях изучил его: от сливающегося с горизонтом подножия – и до белого огня на вершине.

Огня Траура. Огня, точная копия которого горела в эти дни на вершине каждого храма на каждой планете. Знак скорби, охватившей всю Империю, знак горя и беды.

Х'хиар Империи погиб в катакомбах Сейт-Сорра. Дочь Главы Клана Ищущих Свет Ло'оотишша погибла вместе с ним. В один миг Империя лишилась наследника Руала и наследника одного из самых могущественных Кланов. В один миг войска Империи остались без лидера, что вел их от победы к победе, а Совет Кланов и Ищущие Свет – едва ли не самого перспективного лидера.

Огонь Траура. Огонь Скорби. Огонь Горя. Эти чувства он должен был внушать, всем, кто его видит, о них должен напоминать. Должен… Меня же при виде слепящей звезды на вершине Храма пробирала самая настоящая истерика, обычно заканчивающаяся бешеной, сметающей и без того не очень прочные путы самоконтроля, яростью. Я Х'хиар! Я тушд-руал Империи! Я Тахарансья-рантья! Я живой!

Вот только на свое отражение старался не смотреть: после этого было трудновато поверить во все, в чем я пытался убедить себя. И потому что я не мог ничего вспомнить, после гаснущих во мраке расщелины глаз горропы – только вихрь видений, пылающая бездна и серебристое копье, сталкивающееся во мне с багровой спиралью дымчатого пламени. В памяти была сосущая, бездонная дыра, вызывающая почти физическую боль и противное, мерзкое чувство бессилия, обреченности: я хотел, должен был вспомнить, – но, кажется, кроме меня самого мои страдания и желания никого не волновали.

После «прозрения» я очнулся поздней ночью в полном одиночестве. Не было ни Каш'шшода, ни боевых звезд, ни одного килрача на целом островке. Я метался в обманчивом, неясном полумраке, звал их, кричал, требовал… чего угодно. Закончилось все, как и должно было закончиться: рассвет я встретил с болью в горле, сорванным голосом и пустотой в голове. Сколько я провел вот так, смотря куда-то вдаль – знают одни Ушедшие. Мне хватило ума уйти с берега, не дожидаясь теплового удара – и в прохладе лазарета вновь отключился, на этот раз до самого вечера. Вопреки надежде забытье облегчения не принесло, разве что к прочим страданиям добавилось чувство голода.

Еду я нашел быстро – камеры хранения лазарета были буквально забиты почти всем необходимым. Одежда, медикаменты, инструменты, приборы – не было только оружия. Сейчас я этому радовался, – а тогда отсутствие хоть одного завалявшегося импульсника очень огорчило. Да что там импульсник – я был согласен и на обыкновенный кинжал, но Каш'шшод – или кто-то другой, занявшийся снабжением лазарета – подобной «услуги» мне решили не оказывать.

Тогда же, обследуя свое новое жилище, я обнаружил, что этот самый «некто» позаботился и о полной изоляции лазарета от как общеимперской, так и локальной сети Шенарот. Коммуникаторы молчали, эмпатических модулей не было вообще. Для меня, как и для любого жителя Империи, с рождения привыкшего к бесперебойной работе связи и доступу к информации, – смириться с подобным оказалось не легко. Дело было даже не в невозможности связаться с Пещерой Синтеза – всем необходимым я был обеспечен, – а в полном отсутствии новостей. Если слова Каш'шшода хоть в десятой части были истинны – имперская сеть сейчас должна кипеть, равно как и сама Империя. Несмотря ни на что, я еще надеялся, что найдется другое, менее страшное объяснение, что слова о Ло'оотишше окажутся ошибкой, что… Оглядываясь сейчас назад, я понимаю, что именно ради этой надежды Каш'шшод распорядился избавить меня от правды. Именно эта хрупкая надежда помогла мне в первые, самые страшные дни выдержать заглядывающее за плечо безумие, давящий гнет ночных кошмаров, одиночество и страх взглянуть в собственное отражение.

На четвертый день, когда я в очередной раз сверлил взглядом горизонт, рядом с лазаретом опустилась посыльная капсула. Внутри коробка с двумя датакристаллами. Плюс записка с двумя словами: «Просмотри все!», как будто у меня поднялась бы рука забросить кристаллы подальше.

Каш'шшод оказался верен себе: от меня не стали ничего скрывать. Сухая, бесстрастная выжимка новостей, хроника событий, краткие рапорты – ничего кроме правды. Именно то, что я хотел – и боялся – услышать.

Старт моего р'руга из Имперского дворца зафиксировала военная крепость «Сеннек-Айг» и немедленно приступила к сопровождению. Крейсер Ло'оотишши тем временем менял орбиту, чтобы доставить дочь Ургахейма как можно ближе к Храму Стражей Небес. Зная мои привычки, с «Сеннек-Айг» распорядились очистить верхние эшелоны движения р'ругов и – на всякий случай – привели в готовность лучи захвата. В общем, все шло так, как я и ожидал, но вот затем начались неожиданности.

На подлете к катакомбам Сейт-Сорра с моего р'руга в информационную сеть крепости поступил запрос об атмосферных потоках над хребтом. Его оперативно обработали и выдали ответ: угроз для р'руга не предвиделось, как и перемен погоды. А затем с МОЕГО Р'РУГА ПОСТУПИЛО ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ПРИЕМА И СИГНАЛ О КОНЦЕ СВЯЗИ. А Р'РУГ СПОКОЙНО ПРОДОЛЖИЛ ПОЛЕТ, МИНОВАВ СПЕРВА ХРЕБЕТ, А ВСКОРЕ И ЛЕСА ГОРРОП.

Не веря собственным глазам, я перечитывал рапорт, просматривал предоставленные записи «Сеннек-Айг» – все было верно. В то время, когда я боролся с р'ругом, старался вновь запустить двигатели, восстановить хоть с кем-нибудь связь, – на «Сеннек-Айг» получали якобы от меня успокаивающее сообщение и наблюдали вполне нормальный полет. И никакого крушения, никакого обрыва связи – системы наблюдения подтверждали, что с Х'хиаром все в порядке, что причин волновать нет. Системы, которые даже теоретически считались защищенными от влияния извне, надежность работы которых никогда не вызывала сомнений…

Как и надежность работы р'руга, – пришлось напомнить себе, когда очередной приступ бешенства и отчаяния миновал. Даже в теории не рассматривался вопрос о произвольном выходе из строя стабилизаторов р'руга, а если вспомнить полную блокаду связи и оказавшуюся у меня вместо дата-кристаллов для Ло'оотишши приманку для горропы – картина и вовсе вырисовывалась безрадостная.

Крепость довела р'руг до Храма Стражей Небес и сообщила в Имперский дворец о моем благополучном прибытии. Второе сообщение пошло на крейсер Ищущих Свет: Ло'оотишшу что-то задерживало, и она смогла вылететь минут через двадцать пять, отправив в Храм извинение для Х'хиара. А еще через две минуты пришел недоуменный вопрос от Стражей Небес: про что речь? За последний час никто из Имперского дворца не прибывал в Храм, и уж тем более Х'хиара здесь нет.

Примерно минуты две в имперской сети царила напряженная тишина. На «Сеннек-Айг» лихорадочно проверяли записи, в Имперском дворце пытались сообразить, это всерьез или кто-то нехорошо шутит. Затем почти одновременно с крепости, из дворца, из штабов Кедат а-нэррбэ, от Сенаш и Та'ах-сартара на мой коммуникатор пошли запросы; минутой позже подключилась Ло'оотишша.

Я в это время уже оседлал горропу, и мысленно прощался с жизнью, так что даже работай мой коммуникатор – ответа бы от меня никто не дождался. После второй безуспешной пытки дозваться до меня или до р'руга, на «Сеннек-Айг» объявили тревогу, и задействовали уже весь массив сканеров. Еще ничего не понимая, но опасаясь худшего, на крепости начали анализ всего маршрута – и очень быстро нашли подозрительный участок в Лесах Горроп. А затем сканеры явили всем желающим изображение разбитого р'руга, прорубившего собой целую просеку. Короткое сообщение логико-аналитического ядра крепости, вместе с красноречивой картинкой заставили Империю вздрогнуть до основания.

На Зорас'стриа была объявлена зеленая тревога, были подняты все силы Кедат а-нэррбэ и внутренних войск; из дворца и «Сеннек-Айг» начали стартовать атмосферные перехватчики и десантные модули, по всему периметру Лесов Горроп собравшиеся Внутренние круги формировали вооруженные до зубов отряды поддержки. Летящая к Лесам Ло'оотишша направила свой космолет к месту падения. Дочь Ургахейма выжала из двигателя все возможное, но на полпути новое известие от «Сеннек-Айг» заставило ее поменять курс: представив мой возможный маршрут, они переключили сканеры на горы и почти сразу наткнулись на распластавшуюся на каменной осыпи мертвую горропу. Шок сменился ужасом, отчасти смягчившимся, когда с постов в катакомбах сообщили, что детекторы зафиксировали какое-то движение в туннелях, ведущих к Разломам.

Эту часть я изучал особенно внимательно: ничего подобного я не помнил – собственно, я вообще ничего не помнил после боя с горропой, но с другой стороны, я ведь не помнил и обмена сигналами с «Сеннек-Айг»! Точнее, я точно знал, что такого не было – чтобы там не говорили записи.

Ло'оотишша таки успела первой: ее истребитель опустился около одного из входа в катакомбы примерно за десять минут до подлета помощи. Проигнорировав настойчивый совет с крепости дождаться подкрепления, она в одиночку ушла в катакомбы, явно рассчитывая перехватить меня – если это был я – у самих пещер. В этой части катакомб проходов для горроп не было совсем, а потому рассчитывать на помощь она не могла: с ближайшего поста могли подоспеть не раньше чем через пятнадцать минут.

На тактических схемах Имперского дворца и крепости это наверняка выглядело очень красиво: сотни стягивающиеся со всех сторон к тускло мерцающему зеленому пятну огоньков. Первые десантные модули уже падали возле места крушения, над скалами появились не только атмосферные перехватчики, но и пара Сунк'кхов, когда детекторы сперва по континенту, а затем и на орбите подняли тревогу: под катакомбами Сейт-Сорра произошел непонятный выброс энергии, зацепивший больше двадцати квадратных километров. Что источник, что природа выброса оказались совершенно незнакомыми, но в результате все системы, создающие во время работы кокон-поля полностью вышли из строя. Десант Имперской гвардии оказался совершенно безоружным, перед лицом возможного появления горроп, а Сунк'кхи едва смогли совершить посадку на скалы. Примерно через пять-шесть минут все повторилось, но к тому времени над катакомбами небо очистилось от техники.

С каждой минутой обстановка накалялась. Логико-аналитическое ядро дворца присвоило ситуации статус боевой операции, полностью передав бразды управления Руалу. Не меньше ста семидесяти организовавшихся коллективов и более пяти тысяч одиночек по всей Империи начали анализ энергетического всплеска, одновременно ища средства противодействия – Внутренний круг образовался с фантастической быстротой, опередив даже просьбу Имперского дворца.

Ко всему прочему в районе катакомб резко ухудшилась связь, а после второго и третьего выброса пропала совсем. С огромным трудом контакт удалось поддерживать только с десантом у р'руга, но уже до постов в катакомбах и Ло'оотишши дозваться не смогли.

Следующим отрядом, удачно выбравшим паузу между учащающимися всплесками для высадки у истребителя Ло'оотишши, командовали Рилл-саррат с сыном. Без долгих проволочек они оставили охрану, и бросились по следу дочери Ургахейма, успев получить сообщение от ядра дворца, что ситуации предоставлен статус планетарной угрозы: в зоне выбросов были зафиксированы аномальные искажения основных физических параметров пространства. Почти одновременно станции наблюдения по всей Империи зарегистрировали странное возмущение в гиперпространстве, опять-таки не укладывающееся ни в какие рамки. Дикое предположение, что источник так же находиться под поверхностью Зорас'стриа естественно не подтвердилось, но легче никому не стало – некая связь возмущений с происходящим в глубине катакомб стала ясна каждому после следующего же всплеск.

Планетарные детекторы и сканеры «Сеннек-Айг», служившие после обрыва связи главным источником новостей, ровно через двадцать минут, когда по всем расчетам Рилл-саррат должен был достигнуть входов в нижние уровни Разломов, вновь подняли тревогу. На сей раз никаких заблуждений или сомнений о его природе не было ни у кого: в катакомбах Сейт-Сорра взорвалась плазменная граната. Сейсмографы подтвердили это, вдогонку сообщив о начавшихся на нижних уровнях Разломов обвалах. Установить точно область катастрофы не представлялось возможным, но то, что она однозначно захватывала место пребывания и Ло'оотишши, и Рилл-саррата с сыном – сомнений не вызывало. Спустя всего минуту последовал еще один, поистине чудовищный по высвобожденной мощи всплеск, окончательно выведший из строя всю технику и энергосистемы в округе, – и он оказался последним. Далее катастрофа выражалась в основном в ширящейся вглубь зоне обвалов, оседанию противоположной части хребта, сошедшей там же каменной лавины и легким землетрясением.

А через двадцать минут на поверхности появился остаток отряда Рилл-саррата: он сам, его сын и десять килрачей – все с разной степени тяжестью ранами. И именно слова двух тушд-руалов стали молотом, разбившим последние надежды Империи: Х'хиар Тахарансья-рантья и дочь Ургахейма Ло'оотишша погибли на их глазах, вместе упав в одну из трещин. И миллионы тонн рухнувшей породы после случайного взрыва уничтожили надежду хотя бы найти их тела.

Полупрозрачная пленка, выгнулась передо мною и с шумом лопнула, рассыпалась тысячами брызг, в каждом из которых отразилось затягиваемое тучами небо. Я вынырнул, отфыркиваясь, жадно вдыхая свежий воздух. Вода стекала с шерсти, намокших кисточек на ушах прямо на глаза, но с такими неприятными сторонами купания я смирился.

Отдышавшись, я поплыл вперед, к темной, едва видимой над волнами полоске суши, хоть можно было ориентироваться по яркой звезде над видимой даже в полумраке башней Храма. Плотные облака под вечер надвигались от горизонта за Храмом, грозя скорым ливнем, и первые щупальца туч уже коснулись бегущих от них Сестер.

С каждым гребком берег приближался, а меня все сильнее одолевали сомнения. Понадобилось почти десять тоскливых дней, чтобы решиться, набраться смелости и повернуть во время одной из пробежек к шпилю Храма. Мне не ставили никаких условий, никто не ограничивал меня в передвижении и по времени, я не замечал даже намека на слежку, – но вспоминания о сбрасывающих камуфляж-поля боевых звездах и холодном взгляде Каш'шшода отнюдь не внушали уверенности. Глава Стражей Небес ясно дал мне понять: я жив только по той причине, что слишком много странного случилось в эти дни и ему не хотелось второпях совершать ошибки.

Странным образом то, что произошло со мною, никак не сказалось на зрении: как и раньше глаза почти мгновенно перестраивались к разному освещению или переходили на частичное восприятие тепловых лучей, если света не было совсем. Под водой я видел хуже, но тут как раз ничего удивительного не было: среди генетических проектов Империи задачи добиться хорошего зрения под водой не ставилось никогда. В первую очередь вскоре после начала звездной экспансии Империи генетики стремились дать возможность глазам воспринимать весь спектр видимого света, вплоть до ультрафиолета, а для подводного плавания оставались маски.

Волна мягко подхватила меня, приподняла – и я увидел ставший совсем близким берег. Еще один островок, один из тысяч, густо усеивавших все северное полушарие планеты – след вошедшей в один далеко не прекрасный день в плотные слои атмосферы огромной кометы и расколовшейся от трения на мириады кусков. На Шенарот и до того не было особо крупных континентов, но после продлившейся три дня бомбардировки их не стало вообще. Удары каменного дождя, взрывы вулканов, раскалывающиеся тектонические плиты, вырывающаяся по разломам магма, несущиеся с чудовищной скоростью цунами – планета изменилась до неузнаваемости, а больше 90% флоры и фауны прекратили свое существование. Когда первые корабли Империи вышли на орбиту планеты, жизнь ютилась в основном под водой: на поверхности освоились только несколько видов растительности, мелкие подземные твари и что-то вроде насекомых.

Многих занимал вопрос, почему Стражи Небес выбрали именно такую планету для своей новой резиденции, почему не остались на Зорас'стриа. Занимал, до той поры, пока они не могли сами взглянуть на изувеченный мир, ступить на острова, доселе несущие следы ярости рушащихся с небес осколков кометы, – и увидеть стройную башню Храма, в гордом одиночестве высящуюся среди лабиринта островов, проливов, каналов, заливов и лагун. Стражам Небес пришлось проявить немало изобретательности, чтобы спрятать служебные помещения или под землю, или в подводные поселения, но полученный эффект стоил всех усилий. Храм казался тропинкой, узкой и загадочной, ведущей из объятий первозданного хаоса к небесам, где беззвучную симфонию света и красок ежесекундно ткали Первая со Второй под аккомпанемент Трех Сестер.

Выждав набегающую волну, я позволил ей мягко вынести себя на песок. Вода толкнула меня вперед, отхлынула назад, попробовала потянуть за собой, – но я уже поднимался на ноги, высвобождаясь от ее объятий. Поднялся, нащупал на поясе в водонепроницаемом мешочке прибор и легко надавил на выступающую грань.

Вокруг меня вспыхнули и тотчас погасли сотни искорок: с безукоризненной точностью поле обволокло меня, всасывая в себя стекающую под ноги воду, высушивая намокшую шерсть и одежду. Ночью, в прохладе можно было не спешить с этим, позволив шерсти высохнуть естественным путем – если бы не постоянная необходимость поддерживать шерсть в чистоте и порядке: не самая большая цена генетической модификации наших организмов, позволявшей спокойно переносить жару. Любой килрач из до-имперских времен на Шенарот – не самой, честно говоря, жаркой планете – днем не смел бы и носа показать из укрытия.

Я дождался окончания процедуры и с удовольствием провел ладонью по сухой и чистой шерсти на шее, механически – и скорее по привычке – прощупывая серией ментальных импульсов берег.

И почти сразу же почувствовал чужое присутствие поблизости.

Две тени шагнули ко мне от вытянувшихся по периметру пляжа цепочкой часовых валунов, за которыми густой черной стеной колыхались заросли. Одна чуть повыше, другая – пониже, в одинаковых плащах с капюшонами, почти не мешающих двигаться. И полностью закрытые от меня: я ощущал их, но и только – никакого эмпатического фона при этом не было, равно как и чувства опасности.

Странный звук сопровождал каждый их шаг – как если бы ветер гудел в туго натянутых струнах: «вуу-уу-ту», «вуу-уу-ту», «вуу-уу-ту». Я помнил его, хорошо помнил, но, как иногда бывает, нужное слово ускользало из памяти, вертелось, пряталось за другими, некстати приходящими на ум…

Высокая фигура наклонилась, подобрала что-то длинное и узкое с песка и бросила мне. Второй незнакомец вынул из-под плаща массивный шар, встряхнул и подкинул в воздух. Ласковый, бледно-жемчужный свет осветил берег; я зажмурился, давая глазам время подстроиться. Страха не было: если бы со мною хотели что-нибудь сделать – сделали бы задолго до того, как я ступил на этот островок. Но зато одной загадкой стало меньше – я успел рассмотреть узоры на плащах незнакомцев, ловя у самой земли брошенный предмет. И упрямо не дающееся слово само прыгнуло на язык:

– Поющие с Ветром! – я открыл глаза, перехватывая поудобнее самею. – Это не похоже на Залы Гнева…

– …и ты не звал прислужников Дома Спокойствия, – ровно закончил высокий. Его спутница – да, что-то в движениях, плавном взмахе самеи подсказало, что это все же «она», – не говоря ни слова, встала в традиционную позицию Поющей. – Знаем. Но сегодня мы изменим правила.

– И выбора у меня нет? – в общем-то, риторически поинтересовался я. Отступил назад, закручивая перед собою самею, привыкая к балансу, ловя ее ритм. Высокий килрач освободился от плаща, и не менее риторически спросил:

– А ты знаешь, что такое выбор?

За моей спиной поднялась волна и побежала к берегу, словно опасаясь пропустить редкостное зрелище. Я сумрачно улыбнулся, внезапно чувствуя растущий в глубине души гнев. Изменим правила, говорите… Ну, что ж – давайте изменим!

Самея запела, описывая широкую восьмерку, прыгнула навстречу Поющим – и в одинокую песню вплелся плач ее подруг. Самеи столкнулись, разлетелись, я пригнулся, почти упал на песок – и выпад напарницы высокого пропал втуне. Он с трудом отвел мой удар, и тут же ответил из сложнейшей позиции – настал мой черед уклоняться, а затем отражать косой взмах слугини.

Танец, – а бой с Поющими всегда был танцем, – навязал нас свою волю очень быстро. После первых рискованных выпадов, попыток поймать противника на ошибках, притирки друг к другу лихие наскоки прекратились. Мы кружились по пляжу, иногда выходя из круга света, ступая в кипящую пену бросающихся на песок волн, скупыми, осторожными пируэтами мелькая между нависающих над нами валунов. Каждый шаг, каждый вздох, шум океана, скрип песка под ногами, перекатывающиеся потревоженные нами камни, гудящий ветер и песни самей – все сплеталось воедино, плавилось в нас, танцевало с нами, огораживало нас от всего, что могло нарушить гармонию танца.

Я приходил в Залы Гнева не раз в прошлом, но эти Поющие были, наверное, лучшими из всех, с кем мне доводилось встречаться. Они вели меня, контролировали бой, направляли мои удары, и позволяли мне направлять их. Их души по-прежнему были закрыты от меня, но сам я беспрерывно ощущал их касания, пробуждающие воспоминания, сомнения, задающие вопросы и тут же требующие ответа. Они будили во мне гнев, ярость, отблеск которой толкнул меня в круг танца, подпитывали ее, раздували тлеющий во мне огонь. «Кем же ты стал?» – смеялась самея слугини; «на что ты надеешься?» – язвила самея высокого. «Куда тебе идти?» – хмурилось небо; «где будешь искать ответы?» – рычало море. «Кому ты нужен?» – визгливо скрипел песок; «потерян, забыт, предан…» – тонко стонал ветер.

«Освободи ярость, выпусти гнев…» – нашептывал танец, кружа, ведя нас. – «Стань свободным…»

«Не дождетесь!.. Я… я не позволю…»

«Нет?» – ласково улыбнулась ночь.

«Нет?» – засмеялись самеи Поющих.

«Нет?» – прищурился наблюдавший за нами с горизонта Храм.

«НЕТ!» – выкрикнула моя душа.

«А так?» – шепнули они вместе.

Танец изменился, точно текучая вода, хлынувшая в другое русло. Плавная неторопливость исчезла, дав дорогу жесткой, отточенной технике боя. Высокий почти прекратил атаковать меня, полностью предоставив инициативу слугине, но легче от этого мне не стало. Если раньше ей приходилось подстраиваться под ритм танца, то теперь она полностью подавила его, перестроила на свой манер, заставляя уже танец подстраиваться под нее. Она меняла, плела новый узор, и что-то в нем мне было знакомо. Удары, пластика перемещений, маленькие, незаметные штришки, так много говорящие опытному взгляду… Я помнил эту манеру атаковать, закрываться от неожиданных выпадов, помнил этот скупой, до предела рациональный, не позволяющий ни одного лишнего взмаха, лишнего движения стиль боя. И эти воспоминания несли боль, горечь и страх понять, что мои худшие предположения могут оказаться правдой.

В какой-то момент высокий полностью выключился из танца, оставив нас вдвоем. И слугиня, словно давно дожидалась этого: на меня обрушился настоящий шквал ударов, выпадов, обманных замахов. Единая, непрерывная атака, слишком быстрая, слишком сложная даже для очень хорошего бойца – но не для меня. Я позволил вихрю атаки закружить мою самею, и в единственный, точно выверенный миг прыгнул вперед. Ее удар безнадежно запаздывал, я прорывался в «мертвую» для самей зону, уже поднимая руку, чтобы сбросить с нее капюшон, увидеть ее лицо… и тут прямо мне в лицо ударило облачко песка, мгновенно ослепив меня.

Я вскрикнул, отчасти от обжегшей глаза боли, отчасти от подлой неожиданности – нельзя так в танце, нельзя… Больше я ничего не успел: Поющая отпрыгнула назад, ее самея пропела торжествующую песнь – и удар прямо в лицо отшвырнул меня назад, мигом заставив забыть о рези в глазах. Самеи проектировались так, чтобы ими трудно было нанести серьезное увечье, но причинить ударом сильную боль – запросто.

Что я и ощутил на себе!

Ярость вскипела в груди, сжала сердце, стянула огненным обручем виски. Я зарычал, перекатился назад раз, другой, уходя от атак, вскочил на ноги, моргая слезящимися глазами. Самея пронзительно взвыла, вторя разрывающему сознание воплю. Боль, ярость, отчаяние, все, что мне довелось пережить за эти десять дней, все, что осталось в заставляющих меня вскакивать посреди ночи с криком кошмарах, все, от чего я заставлял себя каждый день до изнеможения бежать по островкам, – все слилось в опустошающем душу крике. И тогда я соткал свой узор – и ритм танца полностью подчинился мне.

Это не заняло много времени. Я сам себе показался расплывшейся тенью, просочившейся между молекулами воздуха. Я не оставил ни единого шанса: ни ей, ни себе – ярость танцевала с нами, и ярость была сильнее нас обоих. Она швырнула меня к ней, помогла проскользнуть под ударом, и она же вырвала у меня хриплый, задыхающийся вопль, рассекший внезапно ставший густым, неподатливый воздух.

– Будь… – моя самея парирует ее выпад, я чуть надавливаю, перенося вперед вес тела…

– …ты… – сила удара и инерция продолжает разворачивать нас, но мне легче удержать равновесие и я резко усиливаю натиск…

– …ПРОКЛЯТА!!! – ее рука соскальзывает с древка, я сильным толчком отбрасываю оружие слугини в сторону. Я разворачиваюсь на месте, не глядя, посылаю самею назад. Мой безумный, звенящий крик рушится на нее, срывает ее ментальные щиты, – и я чувствую ее страдание, ее муку, за то, что она сделала, за то, что заставила меня пройти через все, за то, что оживила угнездившуюся в памяти боль, заставила ее выйти наружу…

Полупрозрачная фигура передо мною, отшатывается, теряет равновесие… Впаянный бесчисленными тренировками и учебными боями разворот на месте, удар вслепую назад… Жесткий, тупой толчок, передавшийся через оружие в кисть, сдавленный стон из-за спины…

Раздвинувшее сгустившуюся в памяти пелену и тут же нырнувшее обратно видение, тем не менее не помешало мне, не затуманило рассудок, не заставило потерять хоть на миг вернувшийся контроль над собой. Да и не было это видением, собственно. Я как бы раздвоился: одна часть меня отчаянным усилием попыталась отклонить рванувшееся к шее слугини оружие, а другая заинтересованно изучало вспыхнувший в памяти проблеск, воспоминание.

Я все же сумел отклонить самею, и удар пришелся вскользь, зацепив застежку, а затем и вовсе срывая накидку с нее. Испуганной птицей, раскинувшей в тревоге крылья, плащ взмыл над нами. Поющая повалилась навзничь, не издав и звука; прощально всхлипнули наши самеи, наперегонки покатившись в сторону океана.

Пошатываясь, я подошел к ней, прилагая неимоверные усилия, чтобы устоять на ногах. Танец выпил все силы, опустошил скопившиеся в душе запасы ярости – да, на какой-то миг они заставили меня поверить, что со мною сражается Сенаш, заставили высвободить все то, до чего никак иначе не могли дотянуться. Вот… вот только откуда они…

Тихий вздох глядящей на меня снизу вверх тени, чуть более густой, чуть более плотной, чем ночь вокруг нас.

– Мы просканировали твою память. Только потому ты до сих пор жив.

Я бухнулся на колени рядом с ней. Особо удивляться не было чему: вполне разумная предосторожность – на месте Каш'шшода я и сам бы поступил так же. Оглянулся, вспомнив про второго Поющего, но увидел только одиноко зависший над пустынным берегом в антигравитационном поле светящийся шар. Ментальный импульс канул в пустоту: никого поблизости не было.

Меня коснулась волна сочувствия, – но не жалости.

– Месстр ушел. А я не она – извини.

– Ты была при сканировании, – я не спрашивал.

– Естественно, была – иначе, как бы мне удалось помочь тебе.

– А мне нужна помощь?

– А разве прислужники Дома Спокойствия должны спрашивать тех, кто приходит к ним? – в тон мне сказала она.

– Я шел не к вам…

– Но оказался здесь, тем не менее. Или ты будешь отрицать и это?

Я вновь усмехнулся: стоило бы помнить, что пререкаться с прислужниками Дома Спокойствия – гиблое дело. Я облизнул губы:

– Ты была при сканировании… Ты видела…

Сочувствие. Поддержка. Понимание.

– Все, что можно было увидеть. В твоей памяти два блока. Один поставил ты сам, а точнее – твое подсознание, спасая тебя от воспоминаний о пережитом. Мы пробили его – отчасти, не полностью, – но пробили. А второй блок – это действительно дыра, прореха в твоей памяти. Такого никто никогда раньше не видел, ни в одном архиве нет даже намека на подобное. И – прежде чем ты спросишь – нет, нам не удалось добраться до причин… – она, многозначительно помолчав, легко провела пальцами по моей шерсти на руке. – … этого.

– И тебя не беспокоит… это? – я, в свою очередь сделав паузу, шевельнул рукой.

– Беспокоит, – честно сказала она. – Но я, Месстр, те, кто работают с нами – мы видели результаты сканирования. И потом, имеем небольшое преимущество, благодаря знакомству с архивами Клана.

Я вздохнул.

– Прости, я не понимаю.

Сожаление. Решимость. Сочувствие.

– А я не та, кто может тебе объяснить что-либо.

– Не может – или не хочет?

– Для тебя есть разница?

– Вы пробили первый блок, но я все равно ничего не могу вспомнить… почти ничего, – я постарался вложить в каждое слово максимум холода. – Блок был восстановлен?

Стальная броня спокойствия, о которую разбиваются в мелкую пыль льдинки.

– Ты вспомнишь все сам – довольно скоро, полагаю. И поблагодаришь за те дни, когда был свободен от прошлого.

– Тогда зачем эта сцена, там, у лазарета?

– Были сомнения. У многих. Мы решили понаблюдать за твоей реакцией на неожиданность, на жесткое давление с нашей стороны, как ты справишься с шоком.

Я исподлобья взглянул на нее.

– Мне не доставило это удовольствия.

– Это никому не доставило удовольствия.

– Ты была там?

– На крыше лазарета, вместе с Месстром. Мы хорошие теневики.

– Он твой спутник?

– Брат.

Что ж, стоило с самого начала догадаться: слажено вести танец намного легче родственникам, а эти двое Поющих танцевали очень хорошо. Я растянулся во весь рост, и устало зажмурил глаза: хотелось спать, но такой роскоши я позволить себе не мог.

– Почему ты никогда не сказал ей? – сначала мне показалось, что Поющая встала с песка, но затем едва заметный шелест подсказал, что она лишь передвинулась в сторону, чтобы лучше видеть меня.

– Не сказал «что»?

– Не сказал, как относишься к ней. Не сказал, кто она для тебя. Не пробовал довериться.

Уточнять, про кого она говорит, я посчитал излишним.

– Я Х'хиар Империи, тушд-руал… Это важнее.

– Это был твой выбор? Или то, в чем ты себя пытался убедить?

Я фыркнул:

– Твой брат сказал, что у меня не было никогда выбора!

– Он сказал, что ты никогда не пробовал выбирать. Отказываясь от выбора, ты меняешь форму. Не суть.

– «Каждый шаг уже есть Путь…» – чуть насмешливо процитировал я.

– Ты считаешь Цель важнее Пути? – не сговариваясь, мы полностью заблокировали собственной эмпатический фон, и я не мог понять, что скрывается за ее словами. – Ты считаешь, можешь понять Цель, не пройдя Пути? Ты считаешь, раз избранный Путь отбирает у тебя выбор навсегда? Как минимум два варианта есть всегда: идти или стоять на месте.

Я хмыкнул.

– Особенно, если падаешь со скалы!

– Тогда взмахни руками и пробуй лететь – хуже все равно не будет.

Я открыл глаза и внимательно посмотрел на нее.

– Значит, я и должен это сделать? Попробовать лететь?

– Ты никому ничего не должен! Ни Империи, ни Клану, ни родным или друзьям – только себе. Тебе могут подсказать, направить, облегчить выбор – выбирать придется тебе самому. Тебе – или тому, что ты прячешь в своей душе, чему боишься дать волю.

– У вас на все и всегда есть ответ, Стражи Небес! – буркнул я, нервно рыхля когтями влажный песок под боком. – Чего ты хочешь от меня, слугиня? Кроме разгадывания твоих ребусов?

– Освободи свои чувства, свой страх, свою любовь! Позволь им пройти сквозь тебя, смирись со случившимся, приготовься к худшему и надейся на лучшее! Кошмары, которые не дают тебе заснуть – это не тень прошлого, а твой страх, твое отчаяние, пережитая боль. Ты выпустил ярость, обуздал гнев – так дай волю и всему остальному! – почти крикнула она мне.

До меня постепенно начало кое-что доходить:

– Какому Залу ты служишь? Ты ведь не…

Тень рядом со мною рассмеялась:

– Ты удивишься – но и Поющая тоже: иногда это позволяется. Но вначале Храм призвал меня в Зал Страсти. И потому сейчас я знаю, что говорю!

Я попробовал приподняться, отодвинуться от слугини – куда там! Перекатившись, она наклонилась надо мною и толкнула: легко – ладонь в грудь, и со всей силой – разумом. Гул океана, посвист ветра между камнями, шорох песка – вдруг все звуки стали странно далекими, играючи отброшенные подхватившим меня штормом чувств, эмоций, вскипевшим всепожирающим водоворотом меж нами.

– Всегда до конца, верно? – тратя последние мгновения, перед тем, как мы перестанем быть собой, стянутые ментальными нитями в единое целое, срывающимся от напряжения голосом выдохнул я. Наверное, я мог ее остановить, мог поставить заслон перед вторгавшимися в сознание эмпатическими импульсами – если бы не ответный порыв из глубины собственной души, если бы хоть в чем-то можно было ей возразить, если бы хоть в одном ее слове была ложь. Но она сказала не более того, что я знал и сам – знал, но боялся признаться в этом. Стражи Небес никогда не лгали – в этом была их сила.

Мы потянулись друг к другу, утрачивая ощущение реальности, времени, вырываясь из плена грубых оболочек плоти. Наше дыхание, взгляды сплетались, смешивались, становясь отражением душ, сознаний, в неуловимо краткий миг теряющих себя и вновь возрождающихся, но уже в цельной, неразрывной сущности, во власти которой было осознать, постичь бесконечность Вселенной – и бессильной передать хоть частицу этого знания нам.

Быть может, она ответила. Быть может, промолчала. Или вовсе не расслышала моих слов.

Просто меня перестал волновать ответ. Как и что-либо еще в этом мире.

Да и сам мир – он вдруг исчез…