Перчатки для автомобиля. Гидеон дал ей кое-какие варианты. Расклад был следующим. Если он ездил за ними домой, то это будет означать, что у него есть дом и телефон. Что, в свою очередь, будет для Саши хорошим предлогом узнать его адрес и номер телефона. Если она, конечно, станет настаивать. Или, может быть, он вообще не ездил домой. Может быть, он хранит перчатки в машине, и у него вообще нет дома. Как там Елена Вилленев характеризовала своего зятя? Политический скиталец. Вот-вот. Может быть, Гидеон политический скиталец, и именно поэтому он не рассказывает о себе больше, чем следует. Ничего конкретного. Обилие простых предложений — о погибшей семье, уехавших женах и нерожденных детях. Однако вернемся к этим самым перчаткам. Здесь, безусловно, были зацепки. Длительное путешествие? Может быть, Нормандия. Может быть, прогулка вдоль Сены. А может быть, он просто хочет ее придушить?

Саша быстрыми шагами вышла из двора дома № 6-бис по авеню де Шоссе, еще не остывшая после интервью и возбужденная ожиданием встречи с Гидеоном. А вот и он — сидит в черном «порше», припаркованном сразу перед домом… Черный «порш». Она сразу отметила про себя цвет и марку и удивилась, куда же подевался черный «рено», — да еще цвет: что за пристрастие к черному?! Глупо, тут же одернула она себя. Разве черный цвет — какой-то особенный, разве существуют какие-то правила, чтобы служащий «рено» не садился за руль автомобиля другой марки?.. Она сошла с тротуара и заглянула в окно машины. Его глаза были закрыты. Впрочем, это обстоятельство не делало его черты менее привлекательными. Открыв дверь, она услышала музыку Альбиони.

— Хай, — тихо сказала она.

И в этот момент увидела их. Перчатки для автомобиля.

— Саша!

Он сразу подтянулся. Его глаза засветились вниманием. Он вылез из автомобиля и через секунду уже стоял около нее. Поцелуй в щеку и… захват. Вот единственное слово, которое приходит на ум, чтобы обозначить то, как он мгновенно притянул ее к себе и сжал в объятиях. Настоящий захват. Она увидела в его глазах восхищение, даже больше, чем восхищение. Это было вожделение.

— Как ты хороша, — сказал он, прижимая ее к себе.

Он весь был словно туго натянутая струна. Но через секунду он уже отпустил ее.

— Садись. Я приготовил тебе сюрприз.

— Вот этот? — спросила она, показав глазами на «порше».

Он никак не отреагировал.

— Автомобиль? — повторила она.

Он слегка пожал плечами.

— Нет, кое-что получше. Садись.

Он распахнул перед ней дверь, подождал, пока она усядется, потом поставил ей в ноги ее матерчатую сумку. А когда сам сел в машину, то уже не терял времени. Сняв перчатки, он потянулся к ней, поцеловал, нежно покусывая и лаская ее губы языком, словно пробовал ее на вкус. Его рука оказалась у нее под свитером, приподняла лифчик и нашла ее груди. Все зашло так далеко, что она и сама уже едва помнила себя. Боже, подумала она, когда спешила к нему навстречу, то меньше всего предполагала, что первая их близость будет на переднем сиденье спортивного авто.

— Гидеон, — слабо запротестовала она, почувствовав, что он добрался до ягодиц.

Он возбужденно дышал. Впрочем, так же, как и она.

— Не здесь.

— А разве не в машинах милые американские девочки учились трахаться?

Его язык скользил по ее шее. Она медленно и отрицательно покачала головой. Ее ладони лежали у него на груди. Волосы упали на глаза.

— Я думала, что в твоих перчатках можно не только водить автомобиль, — сказала она.

В его взгляде одновременно отразились удивление и восхищение, а она почувствовала себя стопроцентной шлюхой.

Пауза длилась лишь до того момента, пока она не почувствовала его язык на своей груди.

— Не здесь, — прошептала она.

На его лице появилось выражение озабоченности.

— Отвези меня домой, — тихо добавила она.

— С огромным удовольствием.

Животное! Он сказал это таким тоном, как будто инициатива исходила исключительно от нее.

Временное пристанище — таким было ее первое впечатление от квартиры. Сюда забросили только самое необходимое. Спартанская обстановочка. Нимало не побеспокоились о сочетании цветов, оформлении, всяком-разном дизайне. Словом, обстановочка, какая бывает после скандала, развода, описи имущества или бегства от политических респрессий. Такое впечатление, что все собрано в дикой спешке, и только то, без чего нельзя обойтись… Саша бродила по комнатам, пока Гидеон возился на кухне.

Корзинка с бутылками лафита 1982 года. Недурственно. Приличное бургундское. Компакт-диск, снова Альбиони. Книги, сложенные прямо на полу. В основном, французские авторы. Экземпляр «Констанции и других рассказов для девственниц». Увлечение или давняя привязанность? — подумала Саша, недоумевая. Хрестоматийные Байрон, Чосер и Шекспир. Ничего оригинального.

Кушеточка — приспособление для релаксации, подумала она. Просторная такая кушеточка, мягонькая, замшевая — занимает полгостиной. Окна от пола до потолка. Декоративные балкончики. Коричневые вельветовые шторы. Низкий стеклянный столик. На нем — печенье, толстая свеча и громадная мраморная пепельница, полная сигаретных окурков.

А вот и постель. В соседней комнате. Настоящая жесткая армейская койка, идеально заправленная. Одеяло разглажено, туго подвернуто по краям. Мужественный коричнево-бежевый цвет. Подушка, естественно, в тон. Платяной шкаф. Никаких фотографий. Нет — прошлой жизни, нет — воспоминаниям. Щетка, расческа, карманная фляжка. Саша отвинтила крышку и понюхала: бренди!

Ванная комната, как она и думала, самая обычная. Ничего, что напоминало бы о недавних гостях, никаких следов женщин — шампуней, кремов, косметики, тампаксов или дезодорантов. Только бритва, зубная щетка — в единственном экземпляре, мыло, одеколон. Она плеснула из бутылочку себе на ладонь, узнала его запах. Потрогала влажное полотенце, висевшее на крючке, и, поглубже вздохнув, отправилась на кухню — туда, где был он.

Кухня была также ничем не примечательна. За исключением, конечно, того, что здесь находился он. Он был занят тем, что сооружал нечто похожее на ужин. Она же подумала, а так ли уж ей хочется есть? Не лучше ли им сесть? Или сразу же лечь?..

Кофеварка, кофемолка, соковыжималка рядком выстроились на кухонном столике. Ножи, тарелки, чашки сушатся на решетке около раковины. Диковинная сковорода для рыбы стоит на плите. На большом деревянном подносе Гидеон расставлял всего понемногу: сыр, бисквиты, фрукты; здесь стояло также серебряное ведерко, в котором охлаждалась бутылка вина. С удивлением Саша разглядела выгравированные инициалы — словно из прошлой эпохи, — единственное в доме, что указывало на личную принадлежность. Может быть, инициалы его матери. Может быть, одной из двух жен. А может быть, они сохранились еще с его детских лет. И кто отважится предположить, что у него был собственный ребенок?

— Проголодалась? — спросил он, доставая из небольшой стеклянной вазочки шоколадные фигурки и помещая их на поднос для полноты картины.

Она заметила, что его указательный палец испачкан шоколадом. Он кивнул ей, предлагая для начала отведать блюдо из рыбы.

Почти бессознательно она подняла его руку и взяла его палец себе в рот, пробегая по нему языком вверх и вниз. Она хотела чего-то большего, чем узнать его вкус. Она сжимала его кисть и прижималась губами к его ладони. Он же гладил ее шею.

— Гидеон, — услышала она свой голос.

Предупреждала она его или звала? Ни то, ни другое уже не требовалось. Он прижал ее к прохладной стенке холодильника, и она почувствовала, как его язык пополз по ее уху. О боже, неужели для начала они проделают это прямо здесь?.. Однако он внезапно остановился и, отстраняя ее от себя, взяв за плечи, быстро поцеловал в губы.

— Тебе не кажется, что можно подождать, пока я не принесу поднос в комнату?

Она вся напряглась, ее щеки пылали. Однако она была уверена, что кое-что заставила его почувствовать, несмотря на все его усилия контролировать ситуацию.

Он отвернулся и сделал вид, что поглощен главным делом — приготовлением ужина. Ее он, без сомнения, записал на десерт. Давненько никто не выводил ее из себя так, как он. Ну что же, лучше она выступит в роли шлюхи, чем дуры.

— Так где сюрприз? — поинтересовалась она.

— Тебе понравится, я обещаю.

Сколько раз в своей жизни она уже слышала: «А у меня для тебя сюрприз!» И сколько раз появлялось нечто.

— Ты давно здесь живешь? — спросила она, чтобы немного прийти в себя.

— Не очень.

Этот тон был ей знаком, и она пошла в наступление.

— Исчерпывающий ответ, тебе не кажется? — усмехнулась она.

— Каков вопрос — таков ответ. Вообще-то, со временем у меня всегда проблемы. Его никогда не бывает достаточно.

— Она забрала с собой все?

— Она?

— Твоя бывшая жена.

— Ах, вот кто «она». Нет, она почти ничего не взяла. У того, к кому она сбежала, целый замок за городом. — Он помолчал. — Битком набит антиквариатом.

Его ответ, однако не объяснял отсутствие вещей в квартире.

— Тебе очень больно?

Он придвинулся ближе.

— Мне будет больно, если оставлю тебя голодной или покажусь тебе скучным.

Ничего вразумительного. Его неожиданная чувственность, проявляющаяся в нежном изгибе губ. Дразнящая веселость в голосе и теплый взгляд. И она еще могла думать, что ей удасться совладать со всем этим, когда правда была в том, что она уже любила его. По крайней мере, чуть-чуть. К несчастью, вопросы оставались и касались они не только места и времени. Ну, она-то обыкновенная земная женщина, а вот откуда свалился он? Может, с луны?

— Почему бы тебе не помочь мне? Возьми бокалы для вина и бутылку, — сказал он, полагая, по-видимому, что она готова сделать все, что ей скажут. Потом он повернулся и поднял тяжелый поднос. — Иди за мной, — добавил он, и было видно, что он совершенно уверен, что она последует за ним, словно зомби. И опять оказался прав.

Она была очень послушна. Она окончательно лишилась собственной воли, когда он снял с нее сапожки и джинсы, свитер и лифчик, когда положил ее на свою постель в одних кружевных трусиках и комбинации. Он стоял перед ней на коленях несколько мгновений, которые показались ей вечностью, а потом привлек к себе. Это было чем-то вроде награды за послушание. Так, по крайней мере, ей казалось.

Он говорил ей, как она прекрасна, как он любит ее тело, что он желает ее так, как никого никогда не желал. Он говорил ей, что не может ждать. Тогда, в прошлый раз, он решил, пусть это случится позже. Так лучше. Пусть это продлится всю ночь. Расставшись со всеми своими иллюзиями, Саша больше не сопротивлялась.

Ее губы приоткрылись от желания, голова откинулась назад. Он отдалась ему вся. Ее глаза были закрыты. Она слышала его хриплый голос, когда он проникал в нее. Он говорил о том, как ей хорошо, и он старался сделать ей хорошо. А когда это не получилось, он отодвинулся и попробовал рукой. Потом ртом. До тех пор, пока не добился своего. Его движения были плавными и настойчивыми. Ей хотелось закричать.

Его пальцы ласкали ее ягодицы, спину, плечи, шею. Потом он обнял ее. Потом лег с ней рядом и, держа ее голову в своих ладонях, поцеловал в губы. Он согнул в колене ее правую ногу, и его рука заскользила у нее между ног, вдоль бедер, по животу. Она не отрываясь смотрела ему в глаза, следя за их выражением. Они сплелись руками и ногами, и она чувствовала каждое его движение. Слышала, как стучит и замирает его сердце, когда она проводила ногтем по его коже, гладила ногу, чувствовала всю силу его эрекции. Потом она медленно облизала свои ладони и пальцы, и когда они сделались достаточно влажными, она взяла его всего.

Она дразнила его своей улыбкой, своим взглядом. Он снова припал к ее рту долгим поцелуем, а потом опустился к ее груди. Его язык чертил маленькие круги около ее сосков. Он раздвинул ей ноги, чтобы сдержать свое обещание. У него есть одна идея, сказал он. Тот самый сюрприз. И она подчинилась ему, потому что его прикосновение уже лишило ее рассудка. Потому что она сгорала от желания.

Она закрыла глаза и позволила делать с собой все, что он хотел. Она чувствовала себя центром вселенной и ее частью.

Он взял ее снова, и вот — словно в свободном падении, удивление на секунду пронзило ее всю, — и она потянулась ладонями к его ягодицам и сильным движением втолкнула его в себя. Теперь он был ее. Весь ее. На веки вечные. Она это знала. Она слышала это в его дыхании, а потом ощутила это в том, как он весь выплеснулся в нее — тепло и нежно, — и как весь он растекался у нее внутри. А он все еще желал ее, он хотел ее больше прежнего. И она — о да! — желала его с такой же силой.

Тяжелый дождь стучал в окно гостиной. Отблески молний освещали замшевую софу, на которой Саша, нагая, лежала в объятиях Гидеона. Они допивали вино. Иногда он подносил к ее губам бокал и сам поил ее вином.

— Она разбила сердце мне, — тихо сказала Саша.

Вино здесь было ни при чем. Она не была пьяна. Просто она пребывала в блаженном состоянии, была переполнена Гидеоном. Она лежала на его груди, словно плыла по волнам, как лодка в водовороте делает круг за кругом в бесконечном движении. Она чуть наклоняла голову, чтобы получить поцелуй в щеку, а потом плыла дальше, и ее рука лежала сверху его руки, которая ласкала ее груди. И они снова разговаривали.

— Женщина была так одинока и так грустна. Вся в себе. Совершенно отрезанная от собственной дочери и от своих внуков.

— А разве они когда-нибудь были близки? — удивился Гидеон.

— Да, — кивнула Саша. — У меня сложилось впечатление, что они были близки, когда Жозетта училась в колледже, была наивна и верила матери. Ну а потом она встретила Тамира, влюбилась в него и стала бояться своих чувств и отца. Что может быть печальнее, чем трагедия с их первым ребенком. Тем самым, которого сбросили с балкона в Дамаске.

Он посмотрел на нее.

— Когда это было?

— Все самое ужасное произошло, по-видимому, в одно и то же время, между 1969 и 1970 годами. Трагедия с ребенком и события в Иордании. Карами уже был восходящей звездой ООП. Но, может быть, если бы не случилась та первая трагедия, то все последующее не переросло бы в такое запредельное насилие. В конце концов, естественно отомстить за убийство ребенка.

Когда заговорил Гидеон, его голос звучал как издалека.

— А она сказала, кто убил ребенка?

— Нет, она этого не сказала, однако ответ напрашивается сам собой. Политические недоразумения в этой части мира случаются между арабами и евреями, и часто дело кончается чьей-то смертью. Может быть, Моссад, а может быть, внутренние разборки в самой ООП.

— Может быть, — сказал он. — Так много враждующих, так много насилия.

— Меня пугает все это насилие, — сказала Саша. — И оно не ограничивается какой-то одной частью мира. Каждый может стать мишенью, и везде может случиться побоище — на любой улице, в любой стране, по любой причине. Взять Рим: невинный ребенок… И это не последний случай. Это будет происходить снова и снова, пока что-то не изменится. Если что-то не предпринять…

Он поцеловал ее в затылок.

— Мне кажется, что ты — агент Моссада.

— Если бы и была, то очень плохим, — ответила она. — Я слишком эмоциональна, слишком беспокоюсь о людях. А те, кто там работает, совсем другие. Впрочем, с тех пор, как я стала свидетельницей всех ужасов в Риме, я бы уже ни за кого не смогла поручиться. Даже за себя.

— Не будем об этом, — сказал он неожиданно напряженным голосом.

— Они живут ненормальной жизнью, — продолжала она. — Телекамеры установлены в спальнях, в детской, на веранде, а чужие люди круглосуточно наблюдают за ними из комнатки с мониторами. Что это за жизнь, когда охранники следят за каждым движением, за каждым поцелуем, за каждым словом. Не жизнь, а сплошной кошмар!

— Так они и живут?

— Это только полдела, — сказала она. — Впрочем, остальное еще удивительнее. Карами отказался от того, чтобы установить систему сигнализации, а также от того, чтобы около его дома постоянно дежурил тунисский полицейский патруль — в помощь его охранникам из ООП. Ради детей он старается вести внешне нормальную жизнь — в отличие от других лидеров ООП, которые два дня подряд не ночуют в одном и том же месте. Но что самое невероятное, он прячет запасной ключ от дома под кадкой с пальмой у входа на тот случай, если кто-то из детей захлопнет дверь изнутри. Это его и погубит. По крайней мере, так считает Елена Вилленев. Вот, чем кончится его игра в нормальную жизнь.

— Как ты думаешь, почему она рассказала тебе так много?

— А кому ей еще это рассказывать? Любой другой попытался бы использовать эту информацию. Женщина одинока, тоскует и не всегда трезва. С кем-то ей нужно поделиться?

— Может быть, прежде чем еще что-то случится, найдется какое-нибудь решение.

— Решение, — простодушно откликнулась Саша, — решение невозможно, пока люди так зациклены на своих идеях, так поглощены своими проблемами. Любое решение просто потонет в море всеобщей ненависти. И если я не понимала и даже не могла представить себе этого раньше, то после Рима мне многое стало ясно. После того, как просмотрела столько пленок и документов… Вообрази, спать с пистолетом под подушкой, как это приходится делать Жозетте Карами.

Он прижался к ней покрепче.

— Есть что-то извращенное во всем этом, — сказала она, лежа у него на груди. — Рядом с матерью и отцом, в соседней комнате спит ребенок. А под подушкой — пистолет. По дому бродят вооруженные охранники, а в спальнях телекамеры. — Она повернулась и посмотрела на него. — Как назвать эту жизнь? Да, они сделались заложниками своей же собственной чертовой революции!

— Мы будем обсуждать это всю ночь?

— Нет. И в общем-то больше и рассказывать нечего. Разве что жареная телятина была твердая, как подошва.

— Именно поэтому ты съела весь мой шоколад?

— Обожаю шоколад.

Он повернул ее к себе.

— А что еще?

Она поцеловала его.

— Сыр и бисквиты.

— А еще?

Она прочла желание у него в глазах, но сейчас был не совсем подходящий момент. Ей было нужно время, чтобы перевести дыхание.

— Когда твой рейс?

— А когда твой? — спросил он. — Следующее, что ты захочешь, это узнать мой телефонный номер. — Он потянулся к столику. — А вот и мой сюрприз. Настоящий сюрприз! — Он вручил ей клочок бумаги. — Имя, адрес, номер телефона. Что еще ты хотела бы?

Она взяла клочок, не скрывая своей радости.

— Мой рейс завтра, в пять утра из Орли, — сказала она.

— И мой тоже. В пять и из Орли. Но только послезавтра. Я позвоню тебе в отель, когда прилечу.

— А если мне захочется тебе позвонить?

— Ну и позвони, — улыбнулся он своей многозначительной улыбкой.

— А куда?

Однако это уже не имело значения. Он внимательно посмотрел на нее.

— Еще! Ты всегда хочешь еще!

Он притянул ее к себе, и его губы слились с ее губами. И это еще вопрос, кто из них двоих был ненасытнее.

А что если бы он исчез, размышляла она сама с собой. Что если бы он каждый раз являлся ей другим человеком — до тех пор, пока совсем не испарился? Один человек в парке, другой за завтраком, совсем другой в ресторане за ужином, не говоря уже о том, какой был с ней в автомобиле и на кухне. Но вот что-то, наконец, случилось, и он больше не стал прятаться. Что случилось?.. Интересно. Ей никогда не приходилось раньше заниматься любовью так, как с ним? Еще бы! Мужчина, который лишь наполовину с тобой, а другая его половина — неизвестно где.