— Сегодня вечером, — объявила Свани, — мы увидим человека, который в вас стрелял. Его зовут Рамасуги. Ему двадцать семь лет и он входит в общину учителя Захира.
Малко отхлебнул глоток арака. Крепкий напитой обжег ему горло. Он отдал бы сейчас любые деньги за бутылку «Моэт и Шандон». Увы, шампанское на Цейлоне было необычной редкостью. Малко теперь уже почти не замечал постоянно присутствующей кобры, но по-прежнему не мог привыкнуть к карри, которое готовил повар Свани.
Сегодня девушка была еще привлекательней, чем обычно. Ее стан плотно облегало нежно-розовое сари, пальцы унизывали перстни, самый маленький из которых стоил жалованья среднестатистического тамила за сто лет. У Малко давно уже не было такой прелестной союзницы. Прелестной — и недоступной... До сих пор ему были «знакомы» только ее губы и грудь. И, судя по ее поведению, никаких благоприятных перемен в ближайшем будущем не предполагалось... И все же без нее он чувствовал бы себя на Цейлоне совершенно беспомощным.
Похороны Джеймса Кента были назначены на следующий день. Их предстояло устроить тайно. Обязанности Кента теперь выполнял его заместитель — молодой выпускник Колумбийского университета, более склонный к статистическим исследованиям, чем к плащу и кинжалу. От него австрийцу ждать помощи не приходилось. А пока Вашингтон соизволит прислать ему нового помощника, он, того и гляди, умрет от очередной порции карри...
— Как вам это удалось? — спросил Малко.
Девушка горделиво посмотрела на него.
— Я очень серьезно отношусь к подобным вещам, — с удовольствием ответила она. — Его нашел Питти-Питти. Он отправил в монастырь нескольких своих малышей. Монахи не посмели выставить их за дверь. Дети сразу увидели там человека, который в вас стрелял. Остальное было очень просто: я попросила передать ему, что заявлю в полицию, если он откажется с нами встретиться.
Малко вздрогнул.
— Зачем вы впутали сюда полицию?
Свани снисходительно улыбнулась:
— Мой друг Сири ежегодно платит сто тысяч рупий начальнику полиции Коломбо. На всякий случай...
Малко с восхищением посмотрел на нее.
— Да вы, оказывается, опасный человек... Интересно, что будет, если я сверну шею вашей кобре, а потом возьму да и изнасилую вас... в порядке этнологического эксперимента?
— Вам не удастся добраться живым до аэропорта. Питти-Питти вас не отпустит.
— И как же это у него получится?
— Его нищие выколют вам глаза, разрежут вас на куски и бросят их в реку крокодилам. Нищих здесь сотни, и им нечего терять. Они живут одной лишь надеждой: воплотиться после смерти в благородное животное — кобру или слона. Малко понял, что пора переменить тему разговора.
— А как насчет Дианы? — спросил Малко. — Он уже дважды подъезжал к ее дому, но ни разу не застал.
— О ней я пока ничего не знаю, — нахмурилась Свани. — Она куда-то исчезла.
— А у Раджа вы не искали?
— К нему не так-то просто войти. Он постоянно хранит у себя драгоценности и никого не впускает. Вполне возможно, что она у него. Скоро я это выясню и опять с помощью нищих.
Малко машинально отхлебнул еще глоток арака и посмотрел на часы: половина второго. В городе стояла такая жара, что от нее высохла бы даже саламандра. Однако ему пора было ехать в посольство, чтобы послать телеграмму в Вашингтон. Накануне туда отправили фотографии таинственного монаха с целью возможного выяснения личности.
Малко поднялся с кресла.
— Мне пора в посольство. Приезжайте в шесть часов в «Гальфас». Я угощу вас чем-нибудь в баре, а потом поедем на свидание с нашим убийцей.
Он до сих пор не верил в успех: все складывалось слишком уж просто, хотя и загадок оставалось тоже немало. Что делает этот белый в монастыре, затерянном в джунглях? И почему он оберегает эти места от посещения иностранцев, используя любые способы — даже убийство? Но самое непостижимое — то, что он оказался любовником Дианы, работающей на восточный лагерь...
* * *
Иван Гончаров рассеянно просматривал список пассажиров «ТУ-154», ближайшим рейсом вылетающего в Москву. На выполнение своего замысла ему оставалось всего два с половиной часа. Любое его решение было сопряжено с огромным риском — настоящая русская рулетка... Из окна агентства он посмотрел на витрину «Пан-Америкэн», поблескивающую на противоположной стороне улицы. Может быть, у его американских коллег сейчас точно такие же проблемы?..
Офицер ГРУ начал открытым текстом что-то торопливо писать на листе бумаги: кодировать телекс в Москву было уже некогда.
От решения, которое предстояло принять Гончарову, зависела, возможно, дальнейшая судьба советского присутствия на Цейлоне. Сотрудника русской разведки переполняло чувство собственной значимости, к которому коварно примешивался непреодолимый страх: если он ошибется, ошибка будет роковой.
Гончаров надел пиджак и повязал галстук. Затем достал из выдвижного ящика, который всегда держал закрытым, черный металлический цилиндр-глушитель. Он отвинтил один край и высыпал на стол составные части — мелкие круглые прокладки с отверстиями посредине. Вынув из пакетика заранее приготовленный презерватив, Гончаров аккуратно, одну за другой, уложил в него прокладки. Получив в результате продолговатую желтую колбаску, он вставил ее обратно в корпус глушителя и привинтил крышку на место. Этот превосходный фокус позволял значительно снизить звук выстрела. Сунув глушитель в карман, Гончаров вышел из кабинета и сказал своему коллеге Валинину:
— Буду через десять минут.
Это не грозило нарушением ритма работы агентства «Аэрофлота». Во-первых, из Москвы было всего два рейса в неделю. А во-вторых, все работники агентства прекрасно знали, что подполковник Гончаров едва умеет отличить реактивный самолет от бумажного змея. Он приехал на Цейлон совсем с другой целью.
Выйдя на раскаленную солнцем улицу, Иван Гончаров позавидовал пятистам русским, сидящим в посольстве на Флауэр-стрит. Те работают открыто, пьют коктейли на приемах, любезничают с сингалами и заигрывают с китайцами... А вся грязь достается ему...
Задумавшись, Гончаров едва не упал, споткнувшись о покрытого язвами мальчугана, сидевшего на тротуаре с протянутой рукой. Русский выругался и пошел дальше.
* * *
Диана остановила старый «моррис» напротив монастыря и двинулась дальше пешком, гадая, заведется ли снова машина. На каждом ухабе из колымаги сыпались какие-то винтики... Но ничего лучшего всемогущий гангстер Радж Бутпития найти не смог.
Впервые за двое суток Диана вышла из вонючей норы сингала, и поначалу удушливый воздух города показался ей несказанно приятным. Опухлость уже сошла с ее лица, и лишь на шее еще оставались красные царапины.
Дойдя до монастырского забора, Диана вновь почувствовала панический страх и остановилась, чтобы унять дрожь в коленях.
Она постучала в деревянную дверь, и через минуту, показавшуюся ей вечностью, на пороге показался старый монах. Он подозрительно посмотрел на нее. В своем коротком платье и с распущенными по плечам светлыми волосами Диана не очень-то походила на почитательницу Будды...
— Мне нужен Рамасуги, — с трудом проговорила она.
Старик, похоже, не понимал по-английски. Диана достала из сумочки записку и протянула монаху. С трудом разобрав написанное, он кивнул, впустил девушку во двор, посыпанный песком, а сам исчез за ближайшей дверью. Диана осталась стоять под солнцем. По ее телу стекали ручейки пота. Она всей душой надеялась, что Рамасуги здесь не окажется, что его не найдут, что... Только бы он не пришел!
Диана вздрогнула: сбоку открылась одна из дверей. Все тот же старый «бику» жестом предложил ей войти. Они прошли по галерее и оказались во внутреннем дворе, устроенном в виде миниатюрного тропического сада. Под большим деревом в центре двора Диана сразу увидела незнакомого монаха с обеспокоенным лицом. Его руки прятались под складками просторного оранжевого балахона. Он с подозрением смотрел на девушку. Похоже, монах был напуган не меньше ее. Старый «бику» исчез в коридоре, оставив их наедине.
Приближаясь к монаху, Диана заметила, что ее тело не оставляет его равнодушным. Глаза Рамасуги блеснули за стеклами очков, и в этом блеске явно просматривались отнюдь не ангельские намерения.
— Я приехала, чтобы увезти вас, — объявила она.
— Куда? — Рамасуги заморгал глазами, словно сова, ослепленная дневным светом.
Диана заставила себя улыбнуться, хотя ей хотелось как можно скорее сбежать отсюда.
— Вам ничто не угрожает. Я отвезу вас на машине.
В глазах Рамасуги промелькнул интерес. Он ни разу в жизни не ездил в частном автомобиле. В этом, впрочем, не было ничего удивительного: ведь автомобиль до сих пор считался на Цейлоне большой роскошью.
— Хорошо, — согласился он.
Диана в очередной раз повторила про себя инструкции. Она словно раздвоилась. Ей казалось, что вместо нее все это проделывает другой человек, чужой и враждебный.
— Платье... — Она указала пальцем на его одежду. — Ваше платье нужно носить на одном плече...
Монах, казалось, не понимал, о чем идет речь. Диана взялась за край ткани и попыталась обнажить одно плечо, но монах возмущенно отскочил. Диана тут же отказалась от своего намерения. Какая разница... Ведь очень немногие увидят их вместе.
— Идемте, — сказала она, стараясь не смотреть ему в глаза.
Рамасуги послушно пошел за ней. Старый монах закрыл за ними ворота, они уселись в машину, и Диана начала возиться с оголенными проводами, заменявшими замок зажигания. За всю дорогу они не проронили ни слова. Диана напряженно следила за тем, чтобы не задеть никого из бесчисленных пешеходов, не видевших никакой разницы между проезжей частью и тротуаром. Рамасуги казался погруженным в глубокую медитацию, но временами все же косился на голые колени своей спутницы.
Стоящие у края дороги хижины стали попадаться все реже, и наконец по обе стороны шоссе зазеленели первобытные джунгли. До городка Канди, где располагался «родной» монастырь Рамасуги, было четыре часа езды. Некоторое время они двигались с максимальной для «морриса» скоростью — пятьдесят километров в час. Выехав на длинный прямой участок дороги, Диана внезапно затормозила и свернула на обочину. Рамасуги вопросительно блеснул стеклами очков.
— Колесо проткнулось, — объяснила Диана.
Ей казалось, что от ударов ее сердца сотрясается даже крыша старого «морриса». Несмотря на жару и на выпитый перед отъездом большой стакан арака, ее по-прежнему бил озноб.
Диана выбралась из машины. Мимо проехал на велосипеде тамил. На багажнике у него была привязана маленькая акула. Девушка дождалась, пока он скроется из виду, и наклонила сиденье вперед. Под ним лежали грязные тряпки и инструменты. Диана нагнулась и сунула руку под тряпки.
Рамасуги заподозрил неладное и повернул к ней голову. Но было уже поздно: черная трубка глушителя уже упиралась ему в грудь. Диана зажмурилась и нажала на спусковой крючок. Несмотря на глушитель, выстрел прозвучал как удар грома. Рамасуги закричал, но она продолжала стрелять и открыла глаза лишь тогда, когда обойма полностью опустела. Рамасуги повалился вперед и уткнулся лицом в приборную доску. Его очки слетели на пол. На опаленном выстрелами оранжевом балахоне расплывалось огромное кровавое пятно. Монах не двигался.
Диана бросила «вальтер» обратно под сиденье и захлопнула дверцу, но до придорожной канавы дойти не успела: ее вырвало прямо на асфальт. По желудку пробегали долгие мучительные спазмы, слезы застилали глаза. Отчаяние и негодование переполняло Диану. Ее использовали как слепое орудие, заставляя убивать именем Сержа...
У нее мелькнуло воспоминание о ранней юности, о могучих волнах, разбивающихся о берег близ Кейптауна, и она закричала, словно от удара плетью. Ей удалось успокоиться лишь через несколько долгих минут.
Дорога была пустынна. Девушка открыла правую дверцу машины, мертвый монах тотчас же вывалился наружу, ударившись головой об асфальт. Похолодев от ужаса, Диана едва не бросилась прочь, но, пересилив себя, подхватила труп под мышки и с неимоверным усилием дотащила его до канавы. Тело скатилось вниз и уткнулось лицом в землю.
В сознании девушки всплыли последние наставления Ивана Гончарова: «Главное — не оставляйте его живым, добейте его...»
Диана, словно под гипнозом, подошла к машине, снова взяла в руки «вальтер» и достала из сумочки новую обойму. Вставив ее в пистолет, она приблизилась к канаве, опустилась на колени, приставила глушитель к затылку монаха и нажала на спусковой крючок. Раздался негромкий металлический щелчок. Диана не сразу поняла, что забыла дослать патрон в ствол. Она оттянула каретку, но та застряла на полдороге: патрон перекосило. Диана принялась лихорадочно возиться с оружием, безуспешно пытаясь извлечь патрон — разбирать пистолет она не умела.
Вдали раздался шум мотора. Диана вскинула голову и увидела, что в пятистах метрах от нее из-за поворота выезжает разноцветный автобус. Девушка в панике выскочила из канавы и кинулась к «моррису». Труп Рамасуги не был виден с дороги. Истерически всхлипывая, она успела запустить мотор и тронулась с места раньше, чем ее обогнал автобус. В зеркале она с облегчением увидела, что он не остановился.
Минут десять Диана, словно автомат, ехала в направлении Канди, а затем в какой-то деревушке повернула обратно.
Уже в Коломбо девушка заметила на полу машины несколько желтых медных гильз. Ее снова охватила паника. Она резко затормозила, дрожащими руками собрала гильзы и бросила их в сумку.
«Серж может мною гордиться, — с горечью подумала она. — Он превратил меня в преступницу». Когда Иван Гончаров передал ей глушитель для «вальтера» и коробку с патронами, она поклялась себе, что при первой же возможности выбросит все это в реку, что ни в коем случае не станет стрелять в человека... Даже в Рамасуги, который проделал это не задумываясь.
И все же Диана решилась... Казалось, что Серж на расстоянии управляет ею. Теперь отступать было уже поздно. Оставалось только вернуться к Раджу, снова терпеть его домогательства и ждать, пока Серж отдаст новый бесчеловечный приказ...
Диана беспрепятственно доехала до Приморской улицы, оставила машину там, где взяла ее, и пешком углубилась в один из узких «коридоров» базара Петтах. Радж ждал ее на другой тайной квартире.
Прежде чем выйти из машины, она отвинтила глушитель и спрятала пистолет в сумочку. «Я — убийца», — стучало в ее голове. А ведь кажется, только вчера она была маленькой примерной школьницей из Претории! Только бы еще раз увидеть Сержа, прежде чем ее жизнь превратится в сплошной кошмар...
* * *
С уютной зеленой террасы отеля «Гальфас» открывался вид на Индийский океан, на его сероватые волны, разбивающиеся о портовые волнорезы. К Малко лениво приблизился официант-тамил с ничего не выражающим лицом. Полчаса назад австриец заказал лимонный сок и решил, что ему наконец-то соизволили принести... ну, если не заказ, то хотя бы известие о том, что лимонный сок закончился: в отеле постоянно чего-то не хватало. В избытке имелись лишь тамилы и тараканы.
— Мисс аск ю, — проговорил официант и удалился, исчерпав свой запас английского.
Малко посмотрел на часы и удивился: Свани пришла на час раньше, что было ей не свойственно. Она стояла в холле под восхищенными и осуждающими взглядами работников отеля — великолепная как царица Савская в годы своего расцвета. Убивая наповал своим невиданным сари, своими потрясающими драгоценностями, своей мудреной прической, она свысока смотрела на презренных людишек, копошащихся в «Гальфасе». За глаза ее называли «Свани-бюргершей», «Свани-потаскухой», но все же чаще всего — «Свани-что-купается-в-золоте».
Увидев Малко, она бросилась ему навстречу.
— В Рамасуги стреляли!.. — торопливо зашептала она, — но он еще жив. Едем скорее...
Малко не стал задавать лишних вопросов.
Черный «мерседес» Свани стоял у входа в отель. Девушка села за руль, и они поехали вдоль Галь-Грин, где неизменные мальчишки запускали бумажных змеев.
— Где он? — спросил Малко.
— Недалеко. В маленьком буддийском храме на Марада-на-роуд. Его нашли крестьяне у дороги, ведущей в Канди, в двадцати километрах от Коломбо. Похоже, он тяжело ранен. Надеюсь, успеем...
— Почему монах не в больнице?
— Он отказался. Чувствует, что умирает, и решил провести последние минуты в святом месте...
* * *
В небольшом саду, на некотором удалении от дороги, стояло сооружение, напоминавшее пагоду. Его остроконечная крыша держалась на четырех деревянных столбах. Посредине возвышалась небольшая серая дагоба. Вокруг, на высоких подставках, горели ароматные палочки, и их благовонный дым смешивался с запахом плюмерий, обвивавших столбы.
Малко поднялся на две ступени и заметил черный предмет, лежащий поодаль на каменном полу. Приблизившись, он увидел великолепную кобру, свернувшуюся на подстилке из мешковины. Змея была совершенно неподвижна.
— Рамасуги уже перевоплотился? — спросил. Малко.
— Нет, — улыбнулась Свани. — Это раненая кобра, которую подобрали живущие по соседству горожане. На нее, кажется, наехала машина. Люди приносят ей молоко, но она все равно скоро умрет.
Действительно, около змеи стояло несколько блюдец с молоком, в то время как многие местные малыши ни разу в жизни его не пробовали...
— Рамасуги лежит за дагобой, — сказала Свани.
Они обошли сооружение. На подстилке, прислонившись затылком к дагобе, с закрытыми глазами, бледным лицом и заострившимся носом лежал «бику». Рядом с ним на корточках сидели двое мужчин, один из которых обмахивал умирающего большим пальмовым листом. С левой стороны оранжевый балахон монаха покрылся коркой высохшей крови, смешанной с землей. Увидев Малко, мужчины с угрожающим видом поднялись на ноги. Свани успокоила их, сказав что-то по-тамильски. Они ответили на том же языке.
— Монах пока жив, — перевела Свани. — Несколько минут назад он еще говорил.
Малко пристально смотрел на «бику». Его феноменальная память никогда не подводила — это был именно тот человек, который в него стрелял.
— А врача здесь нет? — спросил австриец, — Он ведь может умереть.
Свани задала этот вопрос охранникам, выслушала их и перевела:
— Рамасуги отказывается от врача. В деревне ему наложили повязку из трав, чтобы остановить кровотечение. Он сам попросил, чтобы его привезли сюда, к этому алтарю, куда он часто приходил молиться. Монах надеется, что Будда простит его.
Услышав голоса, Рамасуги открыл глаза, посмотрел на Малко и снова закрыл их. На его лице ничего не отразилось. Казалось, он не узнал австрийца. Губы монаха судорожно искривились, как от приступа боли.
— Допросите его скорее, — не отставал Малко. — Он уже при смерти.
Отстранив одного из охранников, Свани опустилась на колени возле умирающего. Второй цейлонец продолжал невозмутимо обмахивать его пальмовым листом.
Свани осторожно тронула раненого за плечо. Он открыл глаза. Голос монаха звучал так тихо, что Малко едва слышал его.
— Он говорит, что в него стреляла белая женщина, Она приехала за ним в монастырь..
— — Спросите, зачем он стрелял в меня, — проговорил Малко.
Свани перевела. Монах долго молчал, потом со стоном произнес несколько фраз и закрыл глаза.
— Ему приказал сделать это его учитель, — пояснила Свани. — Больше он ничего не скажет.
— Попробуйте уговорить Рамасуги, — твердил австриец, — Ему уже недолго осталось...
Действительно, монах начал судорожно цепляться руками за свое платье, его глаза затуманились, тело содрогалось.
Свани наклонилась к уху монаха и что-то долго говорила. И «бику» каким-то чудесным образом начал возвращаться к жизни. Из его рта хлынул непрерывный поток слов. На лице Свани отразилось изумление. Монах говорил без остановки, и она не перебивала его. Внезапно слова стали путаться, зазвучали тише, глаза монаха закатились, и его голова бессильно упала на грудь.
Свани выпрямилась.
— Что вы ему говорили? — спросил Малко.
— Что он должен сказать правду, если хочет получить прощение Будды и воплотиться в благородное животное — кобру, слона или корову... Я уверена, что он не солгал. Но это настолько невероятно...
Малко призвал на помощь все свое джентльменское воспитание, чтобы не схватить ее за плечи и не затрясти. Но Свани недолго томила его ожиданием:
— Приказ о вашем убийстве исходит из монастыря в Канди. За это учитель Роанна Захир пообещал монаху перевоплощение, достойное его высоких моральных качеств.
Малко решил, что ослышался.
— Но зачем учителю понадобилось убивать меня? Или буддисты больше не осуждают насилие?
Свани отошла от трупа монаха. Над ним уже кружились мухи.
— Учитель считает, что из любви к Будде убивать можно... Он один из главных духовных наставников всех местных «бику» — очень честолюбивый и влиятельный человек. Несколько лет назад один из монахов по его приказу застрелил из револьвера премьер-министра.
— Но зачем понадобилось убивать меня?
— Рамасуги этого не знал. Учитель Захир лишь сказал, что, убив вас, он послужит делу буддизма. По словам Рамасуги, какие-то иностранцы в награду пообещали достать учителю зуб Будды — самую святую из реликвий. Ради этого благородного дела Рамасуги и согласился на убийство...
Малко в недоумении посмотрел на Свани, пытаясь понять, не насмехается ли она над ним. Но девушка выглядела совершенно серьезной.
— В Канди, — продолжала она, — есть очень известный храм — Храм Зуба — в котором хранится священная реликвия всех буддистов: зуб Будды. Монахи, которые его охраняют, извлекают из этого огромную моральную и материальную пользу. Туда пешком приходят верующие со всего острова, а многие даже приезжают из Индии. Учитель Захир, как я уже говорила, отличается большим честолюбием. Если он сможет построить у себя такой же храм, то станет неизмеримо выше всех остальных религиозных наставников.
Малко не мог прийти в себя от удивления.
И сколько же у Будды зубов?
— Кажется, три или четыре. Один, например, находится у китайцев, в Пекине.
Рядом раздался шорох. Они обернулись: местная женщина принесла раненой кобре плод манго.
Малко в последний раз посмотрел на монаха, который пытался убить его. Сейчас Рамасуги казался тщедушным, морщинистым старичком. Его руки с черными ногтями покоились на груди, лицо хранило безмятежное выражение человека, принявшего муки за веру.
— Идемте, — сказал Малко.
Они спустились со ступеней, обойдя женщину, кланявшуюся кобре.
— Им уже передали зуб? — спросил австриец, садясь в «мерседес».
— Не думаю, — ответила Свани. — Его передача обычно сопровождается большими торжествами...
— Пожалуй, мне следует проехаться в Канди.
Свани, обычно такая уверенная в себе, внезапно показалась Малко растерянной.
В Канди учитель Захир обладает неограниченной властью, — заметила она. — Все «бику» преданы ему до гроба. По его приказу они готовы на все...
Малко снял темные очки.
— Но ведь ситуацию можно изменить в нашу пользу... — сказал он.
— Каким образом?
— Прибрать к рукам священную риликвию. Во что бы то ни стало...