При полной тишине с магнитофона звучал приглушенный, немного свистящий голос. Трое затаили дыхание. Для пущей надежности майор Джаспер запер кабинет на ключ.
– ...Джон Блумфельд уже три дня скрывается у своей любовницы в Бангоре... Выходит из своего тайного убежища только ночью. Надо поднять крышку люка в кухне, под плитой... Поспешите, он недолго останется там. Вооружен...
В динамике раздался щелчок телефонного рычага, и наступило молчание, нарушаемое лишь шорохом движущейся ленты.
Майор Джаспер протянул руку и выключил магнитофон.
– Каково, а? – воскликнул он тонким голосом.
Длиннолицый, с гладко зачесанными назад волосами, с неизменной трубкой в зубах, он, казалось, явился прямо из времен колониальных войн в Индии. Малко встряхнулся. Все это было в высшей степени любопытно, но отнюдь не помогало ему проникнуть в тайну Билла Линча.
Он приехал в Лисберн час тому назад и без труда нашел обнесенные колючей проволокой стальные ворота, охраняемые часовым на вышке, штаб-квартиры третьей бригады английской армии, которая разместилась в здании бывшей фабрики нижнего белья на вершине невысокого холма. Едва он остановился, к машине подбежал молодой английский солдат с автоматом и крикнул ему:
– Отъезжайте!
Малко назвал имя майора Джаспера. Солдат виновато сказал:
– Хорошо. Заприте двери на ключ, – от этих сволочей из ИРА можно ждать любой пакости.
Конор Грин, уже находившийся там, представил Малко майору в его истинном качестве. Английский язык майора был вежлив и холоден. Что-то жестокое было в его слишком тяжелой челюсти. Слегка улыбаясь, майор окинул Малко оценивающим взглядом.
– Перед вами стоит трудная и опасная задача, – начал он. – Нет никакой возможности определить, кто кого предает. Вы услышите сейчас магнитофонную запись, где собрано более десятка недавних телефонных сообщений...
Он включил магнитофон... Все сообщения были похожи: тот же голос и то же желание выдать.
Конор Грин машинально подтянул сбившийся носок и спросил:
– Сведения подтвердились?
– Полностью, – ответил майор. – Они неизменно касаются членов ИРА, давно уже разыскиваемых, но до сих пор остававшихся неуловимыми. Они не могут придти в себя от удивления, когда мы берем их.
– И они никого не подозревают? – спросил Малко.
На губах майора появилась жестокая улыбка.
– За голову человека, звонящего мне, вероятно, назначена самая дорогая цена в Белфасте... «Времяки» знают, что среди них есть предатель, и держат наготове «отряд уничтожения», который ждет только приказа, но им неизвестна его личность.
– Почему он доносит?
– Этого я не знаю, – признался офицер. – Он ни разу не требовал платы. Звонит, просит меня, сообщает сведения и вешает трубку.
– И много таких?
– Он – единственный, – признался офицер. – У нас были осведомители, требовавшие пятьсот фунтов за мелкую сошку, этот же безвозмездно наводит нас на крупную дичь.
Пятьсот фунтов!.. Инфляция коснулась и тридцати иудиных сребреников.
– Но не забавы же ради этот человек подвергает себя смертельной опасности! – заметил Малко.
Джаспер пожал плечами.
– Конечно, нет. Думаю, это месть. Видимо, он принадлежит к официальной ИРА...
Конор Грин покачал головой.
– Маловероятно. Они порвали всякие отношения с «времяками», а доносчик прекрасно осведомлен. Он, конечно же, из «времяков».
На Малко произвел сильное впечатление безымянный и бескорыстный доносчик.
– Кто бы это мог быть? У вас есть какие-нибудь предположения?
Майор повел трубкой из стороны в сторону.
– Никаких. Судя по голосу, уже не очень молод. Мы пытались засечь его телефонный номер, но потерпели неудачу, потому что он звонит исключительно с улицы, из разных районов города, не пострадавших от бомб.
– И давно?
– Около двух месяцев, раз или два в неделю.
Малко уже но хватало воздуха в крохотном кабинетике.
Чрезвычайно любопытный случай, но для него лично нет никакого проку.
– Почему бы вам не спросить в следующий раз у доносчика, известно ли ему что-либо о Билле Линче?
В первое мгновение Малко решил, что майор не слышал. Однако, выпустив клуб дыма, тот наконец проронил:
– Он никогда не оставляет мне времени для вопросов, но я обещаю вам сделать попытку...
Конор Грин, машинально перебиравший желтые листовки, содержавшие предупреждение водителям автомобилей о том, что их машина стоит в районе города, где ее могут заминировать, поднялся с места.
– Благодарим вас, майор! Господин Линге продолжит свое расследование.
Когда майор пожимал руку Малко, челюсть его, казалось, еще больше отяжелела.
– Буду неизменно рад помочь вам! – уверил он Малко. – Если же вам, в свою очередь, случится узнать что-нибудь любопытное, звоните мне без церемоний.
– Непременно! – обещал Малко, бросив украдкой взгляд на магнитофон.
Майор проводил их сквозь лабиринт коридоров штаб-квартиры. Во дворе бронетранспортер «Сарасен» с пулеметом готовился к патрулированию.
Солдаты в пуленепробиваемых жилетах хлопотали вокруг, складывая в нем оружие. Майор Джаспер вынул трубку изо рта.
– Будьте осторожны! – сказал он, глядя на Малко.
Малко обратил внимание, что Конор Грин ни словом не обмолвился о Маурин и Тулле. Видимо, особого доверия в их отношениях не было.
После того, как американец уехал, он подошел к своей «кортине». Малко с нетерпением ждал вечера, когда Должен был увидеть Маурин. Он звонил в «Европу», откуда ему сообщили, что «банни» работают с восьми до одиннадцати. Маурин была его единственной ниточкой. Кроме того, у него был счет к ней, правда, совсем другого рода.
* * *
Сидя за рулем маленького серого «остина», Тулла Линч неторопливо катила но Шенкрилл-роуд. Сидевший рядом с ней мальчик во все глаза смотрел на главную улицу протестантской части города. Последний раз он видел ее пять лет назад. Кипя от гнева, он должен был признать, что здесь гораздо наряднее, чем у католиков, а между тем две улицы разделяло каких-то двести метров. Вдруг Тулла толкнула своего спутника локтем.
– Гляди, Патрик!
Пять подростков из организации «Тартан бойз», бритолобые, в коротеньких, до половины икр, джинсах торчали на противоположной стороне улицы, небрежно поигрывая дубинками. Существа той же породы, что и те, кто несколько недель назад поджег церковь на Фоллс-роуд и пытался линчевать священника. Тулла Линч недобро усмехнулась, сбросила газ, поворотила на Конвей-стрит и через двадцать метров остановила машину. Она обняла своего спутника за шею и поцеловала в щеку.
– Давай, Патрик!
Мальчик сошел на тротуар. На нем тоже были джинсы до половины икр, слишком широкие для него, а на груди висел большой крест, знаменующий его принадлежность к католикам.
Тулла некоторое время смотрела, как он идет по направлению к «тартан бойз», потом развернулась, выехала на Шенкрилл-роуд, стала рядом с юнцами-протестантами, открыла сумку и стала ждать, слыша, как громко стучит сердце. Патрик вышел из Конвей-стрит и двинулся прямо к «тартан бойз». Они уставились на него, не веря своим глазам, изумленные тем, что католик смеет нагло разгуливать в их владениях. Один из них подбежал к Патрику и задержал его, схватив за руку.
– Ну-ка, папист, погоди!
Подошли остальные четверо, заранее размахивая дубинками: представился редкий случай отдубасить молодого католика, не подвергаясь опасности. Патрик послушно остановился и повернулся к ним.
Юнец, схвативший его за руку, пустил ехидный сметок:
– Ну что, папист? Решил перейти в нашу веру?
Юный католик молча покачал головой. Пятеро обступили его, недобро посмеиваясь. Один из них заявил:
– Мы хотим нажраться в дымину за здоровье папы! Так вот, если ты дашь двадцать фунтов, мы тебя отпустим в твой католический клоповник...
– Вы хотите денег? – мягко переспросил Патрик.
– Этого самого, папист!
– А если у тебя нет денег, – издевательски подхватил другой, – будешь вылизывать мне сапоги до самой задницы!..
Патрик долго рылся в кармане, достал наконец пригоршню мелочи, с необыкновенным старанием отыскал пенни, бросил монету в ладонь бритолобого и спокойно сказал:
– Вот тебе на выпивку, поганый вероотступник!
Подросток бешено швырнул денежку наземь и занес дубинку, но другой уже обрушил свою на плечо Патрика. Все пятеро толкались, спеша нанести удар, и, в сущности, мешали друг другу, дикими воплями разжигая в себе воинственный пыл. Один из ударов рассек Патрику надбровную дугу, откуда хлынула кровь, другой разбил ему ключицу. Не помня себя от ярости, бритолобые били с остервенением, так что не заметили «остин», двигающийся вдоль противоположного тротуара.
Тулла высунулась из окна дверцы и крикнула что было силы:
– Патрик, ложись!
Юному католику, уже наполовину оглушенному сыплющимися на него ударами, не понадобилось особых усилий, чтобы лечь на тротуар.
Подростки удивленно обернулись и увидели большой автоматический пистолет 45-го калибра, который Тулла высунула в окно дверцы. После первого выстрела лицо мальчишки-протестанта залило кровью. Тулла спокойно изготовилась для второго выстрела, метя в грудь другого подростка, потом неторопливо расстреляла всю обойму по остальным трем, бросившимся в разные стороны. Еще двое упали, подкошенные пулями 45-го калибра. Лишь когда затвор не вернулся в боевое положение, она бросила пистолет в машину, открыла дверцу и, когда подбежал окровавленный Патрик, круто развернулась, протиснулась между маршрутным такси и стареньким автобусом и помчалась по Шенкрилл-роуд, сопровождаемая гневными воплями толпы, собравшейся вокруг распростертых тел. Проехать через Конвей-стрит было нельзя, потому что в ста метрах впереди ее перекрыли, и там уже было не миновать самосуда. Какой-то мужчина попытался было преградить ей путь, но она ехала, не сбавляя скорости, и ему пришлось отскочить в сторону.
– Ай да мы! Вот как мы их!
Весь в крови, Патрик ликовал. Тулла, сияя от радости, вела старенький «остин» на предельной скорости. Наконец-то она начала по-настоящему мстить за отца, и это доставляло ей гораздо более острые ощущения, чем закладка взрывчатки в молочные бутылки. Она испытала почти сексуальное наслаждение, увидев, как надает бритолобый, которому нуля 45-го калибра разворотила голову. Несравненно более острое, чем то, которое она изведала с Патриком. Патрик крикнул:
– Осторожно, Тулла!
Поперек Шенкрилл-роуд, в том месте, где она соединяется с Олд Лодж-роуд, стоял английский бронетранспортер с пулеметом. Один из солдат поднял руку, останавливая «остин». Поднял спокойным движением, ибо это была всего-навсего одна из бесчисленных профилактических проверок на дорогах.
– Ничего, не робей! – крикнула Тулла.
Она еще прибавила ходу, круто повернула и въехала на тротуар с намерением зарулить на Бойд-стрит, узкую улочку, ведущую в католическую часть города. Правда, в самом конце движение но ней было перекрыто, но оттуда можно было добраться домой пустырями... Спереди послышался какой-то глухой удар. Тулле показалось, что руль вырывается у нее из рук. Машина затряслась. Тулла отчаянно крутила руль, пытаясь въехать на Бойд-стрит, но «остин» продолжал мчаться прямо!
– Чтоб тебе!.. Чтоб тебе!.. Чтоб тебе!.. – вопил Патрик.
Вцепившаяся в руль Тулла не успела выровнять машину, она видела, как английские солдаты разбегаются кто вправо, кто влево. «Остин» врезался в транспортер, от удара его развернуло, и он поехал юзом, опрокинувшись набок и высекая снопы искр, среди звона стекла и скрежета мнущегося железа. Последним видением Туллы, прежде чем она лишилась чувств, был бегущий в ее сторону английский солдат с автоматом.
* * *
– Завтра ее переведут в женскую тюрьму в Армаге, – объяснял Конор Грин. – Надолго. Один из мальчишек убит, второй дышит на ладан, а третий останется навсегда калекой, – нуля засела в позвоночнике. Если ее приговорят к десяти годам, пусть считает, что ей крупно повезло. Нет, она просто ополоумела! Заявила в Особом отделе, что действовала самостоятельно, без всякого приказа ИРА, чтобы отомстить за отца, убитого протестантами.
Малко отвел трубку от уха, размышляя о том, что если бы он увиделся тогда с Туллой, ему, может быть, удалось бы отговорить ее от этой безумной затеи. Ему представилось детское еще личико дочери Билла Линча. Подумать только, девятнадцать лет! Малко размышлял о том, что лучшие годы своей жизни она проведет в женской тюрьме. Страшное будущее! Еще более страшное при мысли о том, что ее отца, возможно, убили и не протестанты.
– Чем ей можно помочь? – спросил Малко.
– Пошлите ей апельсинов! – грустно ответил Конор Грин. – Какой-то рок тяготеет над этой семьей...
Можно было подумать, что ЦРУ здесь совершенно ни при чем. Кончив разговор, Малко повесил трубку. Он пришел сюда пешком из Объединенного фонда, положив себе за правило никогда не звонить из своего небольшого кабинета.
К тому же там постоянно торчали две секретарши и помощник Билла Линча, белокурый бесцветный ирландец, похожий на финна.
Одолеваемый мрачными мыслями, Малко сидел в пивной. Вечером он увидит Маурин. Скорей бы уж! Но едва он омочил губы в кружке «Харпа», как на него налетела вихрем платиновая блондинка, и на соседний стул плюхнулась матушка Туллы Линч, немилосердно теребя носовой платок длиннющими ногтями. Глаза красные, как у русского кролика, грудь колыхалась еще более бурно, чем обычно, движения судорожны, юбчонка укоротилась, грозя перейти границы пристойности.
– Я видела, как вы шли через холл, – сказала она хныча. – Вчера вечером вы были с Туллой! Какой ужас! Надо что-то делать... Она вам ничего не говорила?
Застигнутый врасплох, Малко постарался уверить госпожу Линч, что он не вкладывал оружие в руку ее дочери.
Видя растерянность матери Туллы, он не нашел в себе мужества поскорее удрать.
– Не хотите ли чего-нибудь выпить? – предложил он.
– Коньяка!
Он заказал для нее порцию «Гастон де Лагранжа», которую она проглотила одним махом.
Горе, понятное дело... Судя по блеску ее глаз, это была уже не первая стопочка.
За двадцать минут единственная и драгоценная бутылка «Гастон де Лангранжа», которой располагала «Европа», почти опустела... Малко томился, не зная, как избавиться от докучливой особы. Обхватив голову руками, мамаша вдруг залилась горючими слезами.
– Мне пора, – сказал Малко.
– Дочурка моя! – рыдала госпожа Линч. – Что с ней теперь будет? Она такая кроткая, такая ласковая!
– Тем не менее, она хладнокровно застрелила троих, – заметил он.
Госпожа Линч так и подпрыгнула, словно услышав богохульство:
– Но это же протестанты!
Малко решил промолчать, положил на стол пятифунтовую банкноту и тут же встал.
– Мужайтесь! – сказал он ей на прощанье. – Наверное, ее скоро освободят.
Он перевел дух, лишь когда за ним затворилась дверь пивной. И тут ему пришла в голову мысль: а что, если Билл Линч попросту наложил на себя руки, чтобы избавиться от супруги?
* * *
– Нет, сегодня вечером работает только одна «банни». Другая, видимо, не могла придти.
Равнодушный бармен вновь занялся своими рюмками. В баре на втором этаже становилось оживленно. Разочарованный и недоумевающий Малко проглотил свое виски и пошел прочь. Странное все же совпадение! В тот самый день, когда арестовали Туллу, исчезает и Маурин.
Какое-то время он размышлял, не поехать ли ему в Андерсонстаун, но потом решил, что толку от этого не будет никакого. Удрученный, он поехал домой.
Вечером в Белфасте нечего было делать, все кинотеатры давно уже были взорваны. «Одеон», но соседству с «Европой», превратился в груду обломков. Обезлюдевшая Фоллс-роуд с ее безглазыми домами казалась более пустынной, чем когда бы то ни было. У пивной толклись немногочисленные католики под защитой колючей проволоки и противогранатных сеток. Он испытал чувство облегчения, очутившись на спокойных зеленых улицах Саффолка.
У ворот гаража виллы он зажег все фары. Сноп света упал на машину, стоящую напротив гаража с выключенными огнями. Когда Малко увидел очертания людей, сидящих в машине, сердце его тревожно забилось. Кто мог поджидать его в этот поздний час?