5 мая, офис мэра, Сен-Пьер-дю-Буа.

Утро было прохладным, а ночью легкий туман затянул улицы города. В воздухе пахло пиниями и влажной землей, но и офисе Дидье Фавеля, несмотря на распахнутые окна, висел тяжелый запах мастики, пыльных кожаных кресел и дубовой мебели.

— Я очень рад, что вы приняли мое приглашение, — сказал мэр, — пожалуйста, садитесь. Вы, должно быть, очень заняты, и поэтому я не хотел бы долго задерживать вас. Может, вы уже сейчас сможете рассказать мне о ваших достижениях. Я, конечно, совсем не специалист в этой области, поэтому пригласил на нашу встречу Фернанда Левазье — главного лесничего.

Мэр повернулся к неотесанному мужчине с окладистой бородой, который совершенно невыразительно сидел за письменным столом. Из-под засученных рукавов рубашки торчали мускулистые волосатые руки, которым мог бы позавидовать даже самый сильный лесоруб.

— Он дипломированный биолог и занимается проблемами окружающей среды во всем районе Сен-Пьер-дю-Буа. Я попросил его освободить немного времени в ближайшие дни или даже недели, чтобы быть полезным вам.

Исследователи переглянулись. По лицу профессора пробежала улыбка, и он обратился к биологу.

— Профессор Питер Лавелл, очень приятно. Позвольте представить моего коллегу — инженера Патрика Невро.

Биолог кивнул.

— Ну, и как продвигается ваше исследование? — не унимался мэр, погружаясь в свое кресло.

— Месье мэр, — начал Патрик, — для начала мы хотели бы поблагодарить вас за то, что вы нашли время, чтобы ознакомиться с нашими сухими научными выводами.

Дидье Фавель улыбнулся и погрозил своим жирным пальцем.

Патрик открыл папку с документами, в которую выборочно были отложены бумаги, подготовленные организаторами проекта. Среди прочего там лежали и ничего не значащие снимки фрагментов леса, ограждений и разделительные колышки.

— Мы бы не хотели обременять вас этим, — продолжил Патрик, порылся еще немного в папке и захлопнул ее, — короче говоря, мы продвигаемся очень медленно.

— Что, простите?! — щеки мэра налились кровью, и он резко наклонился вперед.

— Мне очень жаль расстраивать вас. Ввиду начатой процедуры мы вынуждены довести до вашего сведения, что ранее оговариваемые нами сроки теперь кажутся нам нереальными.

— Что вы хотите этим сказать? — глаза Фавеля сузились и взяли Патрика под прицел.

— Лучше проинформировать вас об этом сейчас, пока мы можем еще что-то сделать и пока не стало слишком поздно…

Патрик выдержал театральную паузу, а Питер задался вопросом, для чего его коллега затеял эту игру. Исследователи заранее договорились, что выступать перед этим легко возбудимым мужчиной будет именно Патрик. Несмотря на нахальное поведение, у него, безусловно, был опыт ведения запутанных деловых переговоров. А вот Питер не обладал такими способностями из-за своей сдержанной или скорее надменной манеры поведения. Питер мог либо объяснять какие-то вещи, либо, наоборот, выслушивать объяснения собеседника. Компромиссы, лесть и дерзкая ложь отнюдь не были его коньком, в отличие от Патрика.

— Ясно, что мы не сможем устранить проблему до конца этой недели, — сказал Патрик. — С нашей стороны мы делаем все возможное, но нам нужна и ваша помощь.

На лице мэра появилась самодовольная улыбка.

— Что я могу сделать для вас, господа?

Умелый шахматный ход, подумал Питер. Естественно, никакой договоренности об окончании проекта на этой неделе и не было. А Патрик даже сумел выйти из ситуации с поднятой головой, учитывая что на руках у них не было абсолютно никаких результатов. Несмотря на это, они смогли получить поддержку этого человека и обратить ее себе на пользу.

— Чтобы определить происхождение и проследить развитие эпидемии, нам необходимы данные о погоде вашего региона. У вас есть возможность достать их?

— Разумеется, это не проблема.

— Чудесно, месье мэр. Мы были бы вам искренне признательны. Итак, нам нужны данные о количестве осадков, силе и направлении ветра, показатели температуры в тени и на солнце, а также температура осадков. Потом атмосферное давление, содержание азота и озона в воздухе. Было бы замечательно, если бы вы могли собрать показания почасовых замеров последних шести месяцев. Я приготовил для вас табличку, в которую нужно будет внести эти данные. Вы даже не представляете, как это нам необходимо. И большое спасибо, что вы согласились взять это на себя!

Питер улыбнулся в глубине души. Этому лесорубу потребуется для этого не одна неделя, причем напрячь придется и всех сотрудников местного Гидрометцентра. Им нужно будет собирать, а то и выдумывать абсолютно ненужные показатели, которые возможно, никогда прежде никому не требовались и вряд ли еще понадобятся.

— Позвольте спросить, а для чего именно вам нужны эти данные? — подал голос мощный Фернанд.

Питер вздрогнул. Может, Патрик зашел слишком далеко? Но тот ответил, даже не задумываясь:

— Разумеется. После того как мы проанализируем эти показатели, мы сможем прогнозировать дальнейшее возможное распространение эпидемии. Для более точных прогнозов мы будем применять новые программы из Калифорнии, которые принимают в расчет не только хаотичные погодные изменения и точные геологические замеры региона, но и статистические данные о популяции животных. Это абсолютно новая технология, которую мы хотим апробировать именно в этом проекте, — Патрик сделал заговорщицкую мину: — Только, надеюсь, вы понимаете, что то, что я сейчас вам рассказал, — абсолютно секретная информация. Но мы же с вами коллеги, поэтому я могу посвятить вас в наши планы. Знаете, речь здесь идет о многомиллионных потоках в Фонд защиты окружающей среды.

Лесничий поднял от удивления брови и переглянулся с мэром. Но тот всего лишь пожал плечами и глупо улыбнулся Патрику. А лицо Фернанда Левазье приняло прежнее выражение.

— Патрик, — наконец-то вмешался Питер, желая побыстрее закончить эту встречу, — нам уже пора. У нас запланирована еще одна встреча.

— Ой, и правда, — подыграл Патрик, — я совсем забыл об интерактивной конференции в половине десятого… Мне очень жаль, но мы действительно должны идти. Господин мэр, господин Левазье, был рад видеть вас. И еще раз большое спасибо за поддержку!

— Я бы с удовольствием встретился с вами уже на этой неделе, — вставил биолог, — чтобы подробнее познакомиться с результатами ваших исследований.

— Разумеется, — Патрик замешкался, — только нужно заранее договориться о встрече.

— Я смогу в любое время. Как насчет пятницы?

— Пятница? Так, пятница… Почему бы и нет? В девять в вестибюле нашего отеля?

— Согласен.

— Черт, — выругался Патрик уже на обратном пути в отель, — теперь еще и этот тип повиснет на нашей шее!

— Я поражен тем, как вы обработали мэра. Но что мы будем готовить к пятнице?

— Пока не знаю. Может, за это время мне придет что-нибудь в голову. У меня еще будет время сегодня по пути в санаторий.

— Вы уверены, что хотите отправиться туда сегодня же?

— Чем быстрее, тем лучше. Каркассонн не так далеко отсюда. Может, мне удастся разузнать что-то, что продвинет нас в поисках. Знаете, у меня в голове до сих пор какое-то неприятное ощущение. После того случая я не могу нормально спать. Так что можете считать эту поездку продиктованной моим корыстным интересом.

— Да, понимаю. Что ж, будем надеяться, что вы продвинетесь.

— Вы не заметили перед уходом, что нам пришел факс? — Патрик достал из кармана свернутую бумагу.

— Факс? Нет, не видел. От кого это может быть? Никто же не знает нашего местонахождения. Или это из Женевы?

— Я тоже не знаю. Но его содержание как минимум странное. Вот послушайте: «Уважаемые господа, вы нашли круг. Но то, что вы исследуете, тоже может оставить круги, так что будьте осторожны. В центр войдут женщина и мужчина, а не роза. С осторожностью следите за тем, чтобы ваша работа не оставила кругов, прежде чем круг найдет вас. С уважением, Шт. Г.»

Питер задумался.

— Странно! А там есть обратный номер?

— Есть. Я потом проверю, откуда именно пришел этот факс. Судя по коду, из Швейцарии, но на номер Элейн не похоже.

— Да, действительно. Может, в ООН есть диверсанты?

— Вполне возможно. Но отправитель, кажется, в курсе того, что наши поиски привели к розе. Может, это как-то связано с нашим визитом в Париж? Элейн-то об этом ничего не знает. Может, факс пришел прямо от тех масонов? Или Себастьян дал кому-то наш номер…

— В письме есть какое-то странное, искусственное звучание, как в стихотворении… Или в загадке… Я бы еще разок взглянул на это письмо. Вы оставите его мне?

— Конечно, — Патрик протянул Питеру листок бумаги. Они повернули к отелю и остановились прямо у входа. — Вы сразу поедете в пещеру или поднимитесь в номер? — спросил Патрик, выходя из машины.

— Поднимусь. В лагерь поеду, может, после обеда, — ответил Питер, — а вы, если хотите, можете взять наш джип, тогда я просто поработаю в кабинете.

— Спасибо, но вдруг вам сегодня еще понадобится машина? Я могу взять автомобиль напрокат прямо в отеле.

В фойе к ним подошел служащий.

— Месье, только что в отель прибыла дама, которая спрашивала вас. Сейчас она завтракает в Зеленом зале и ждет вас. Вас проводить?

Питер с удивлением посмотрел на Патрика.

— Неужели Элейн решила преподнести нам сюрприз?

— У нее не заржавеет. А что, если это мадам верховный гуру, прямо из ложи?

— Рене Колладон? Нет, не думаю. Во-первых, она не знает, где мы находимся, а во-вторых, она наверняка предупредила бы нас.

— После этого факса я бы не был так уверен в том, что никто не знает о нашем местонахождении.

Служащий все еще стоял рядом с ними и смотрел таким отсутствующим взглядом сквозь исследователей, что можно было предположить, что такая отстраненность давалась ему с трудом.

— Может, сходим быстренько посмотрим, кто там? — спросил Питер.

— Честно говоря, я не хочу. Если вы не против, то я незаметно скроюсь отсюда.

— Хорошо. Поезжайте осторожней. И желаю вам успеха, — ответил профессор и обратился к служащему отеля: — Пожалуйста, проводите меня к ней.

Зеленый зал получил такое название из-за полностью застекленной передней части, выходящей на роскошный зеленый сад. Утреннее солнце пробивалось сквозь деревья и густые бамбуковые заросли у небольшого пруда. Мягкий свет дрожащими лучами проникал в зал, оформленный в желтых и зеленых пастельных тонах. Ротанговая мебель и гарнитуры из соломки придавали помещению особенный британский стиль — смесь двадцатых годов и субтропиков.

В это время лишь немногие гости спустились к завтраку. Два господина читали газеты, каждый за своим столиком, одна пожилая пара доедала свой завтрак. А за столиком у наполовину открытой веранды сидела молодая дама за чашкой кофе.

— Вот эта женщина, месье профессор — сказал служащий, отходя назад.

Когда Питер подошел к столику, дама подняла глаза.

— Питер Лавелл, доброе утро, — представился профессор, — мне передали, что вы ищите меня.

— Вас и вашего коллегу Патрика Невро, — она протянула Питеру руку, — меня зовут Штефани Крюгер. Пожалуйста, садитесь.

Питер сел за столик и внимательно посмотрел на даму. По виду ей было около тридцати, и выглядела она очень хорошо. Длинные белокурые волосы дама зачесала на одну сторону и уложила за ухо, а чтобы пряди не падали на лицо с другой стороны, ей приходилось держать голову немного наклоненной набок. С первого взгляда ее запросто можно было бы принять за обычную туристку, но в ее глазах чувствовалась необычайная сосредоточенность, какая встречается разве что у предпринимателей. На соседнем стуле лежали ее ноутбук и мобильный телефон. «Журналистка!» — промелькнуло в голове Питера.

— Я очень рада, что мы встретились с вами прямо с утра, — она достала папку, которая показалась Питеру очень знакомой. Через пару секунд на обложке он увидел черную надпись «Проект „Вавилон“». — Единственное, что я смогла понять из этих сверхзасекреченных данных, так это название отеля. Но рано или поздно мы все равно встретились бы с вами. При необходимости я и до вечера ждала бы вас здесь.

Девушка сделала паузу, но Питер так ничего и не ответил ей.

— А может, — продолжила она, — вас не предупредили? Тогда лучше для начала я представлюсь. Итак, мое имя вы уже знаете. Я независимый ученый. В данный момент я работаю в британском музее в Лондоне. Я лингвист, и основные мои языки — классические и древние. От имени ООН Элейн де Росни пригласила меня в Женеву и предложила принять участие в этом проекте.

Питер приподнял бровь. Неужели Элейн действительно смогла так быстро найти лингвиста?

— Это было два дня назад. И вот я сижу перед вами. Все это покрыто такой тайной, а мне не терпится узнать, о чем же идет речь в этом проекте.

Питер замешкался.

— Какие языки вы знаете?

— Я выросла за границей и училась в международных школах. Я свободно владею немецким, английским, французским и испанским, еще итальянским и португальским — да, собственно, романские языки очень похожи друг на друга. Ну, еще неплохо говорю по-турецки и по-гречески.

— А как насчет древних языков?

— Я исследую историю развития языков и письменности. Сюда относится расшифровка и анализ структуры. Так, в некоторых случаях, просто необходимо знать язык, чтобы суметь расшифровать иероглифы. Другие же языки настолько структурированы по своей сущности, что легче сначала найти эквивалент на латыни, а потом перевести. Ну, а непосредственный перевод с латыни я поручаю кому-нибудь из сотрудников.

— Так, а какие же древние языки вы можете переводить сами?

— К сожалению, только латынь, древнегреческий, древнееврейский и египетский. Еще немного понимаю этрусский. Это, пожалуй, и все — только классические языки.

— Только классические?! — вырвалось у Питера.

— Но у меня есть возможность отдать в перевод и другие языки, — поспешила добавить Штефани.

— Не поймите меня превратно, но и это для меня просто поразительно! На моем фоне вы просто лингвистический гений!

— Знаете, я всегда сравниваю языки с музыкой. Если ты действительно музыкальный и музыка для тебя не только профессия, но и образ жизни и ты в совершенстве владеешь языком нот, то волей-неволей ты будешь в равной степени понимать и поп, и джаз. Язык для меня — то же самое, потому что структуры и образцы всегда повторяются.

— А что значит «hoc sit exemplum discipulis»?

— «Нос» значит «это», «sit» — изъявительное наклонение; «hoc sit» — дословно «это есть», «exemplum» — «пример», «discipulis» — «ученик» или в библейском смысле «адепт». Итого имеем: «Это пример для моих учеников». А почему вы спрашиваете, это что — тест?

— Да, — ответил Питер и засмеялся, — мне нужно было выяснить, действительно ли вы ученый или всего лишь журналист. В первом случае я с удовольствием пригласил бы вас в нашу команду, ну, а во втором, увы, мне пришлось бы вас застрелить.

— Что ж, надеюсь, мне удалось убедить вас. А где же ваш коллега, месье Невро?

— Патрик сейчас неподалеку от Каркассонна. Вы познакомитесь с ним сегодня вечером. Вам уже показали вашу комнату?

— Да, — она кивнула на лежащий на соседнем стуле ноутбук, — я вот захватила сверху компьютер, чтобы как-то скоротать время. Я не знала, сколько мне придется вас ждать.

— Тогда мы лучше сразу отправимся к нашему и вашему новому рабочему месту. По пути я введу вас в курс дела.

— С удовольствием. Звучит очень ободряюще, тем более, что вы больше не намереваетесь расстрелять меня, — она улыбнулась Питеру и заправила волосы за уши.

— И правда, — Питер встал, чтобы поухаживать за Штефани, — это было бы серьезной потерей для нас.

— Мы исследуем одну пещеру, — начал Питер по пути в лагерь, — которую нашел местный пастух. К сожалению, сразу после открытия он лишился рассудка и теперь находится на лечении в санатории. Сегодня Патрик решил нанести ему визит. Сама пещера испещрена различными текстами и рисунками. И самое удивительное заключается в том, что это просто какая-то безумная смесь: латынь, шумерский, греческий, египетский, даже майя и еще целая куча неизвестных мне языков. Из-за такого языкового разнообразия проект был назван «Вавилон».

— Смешение языков.

— Да. Мы уже проанализировали рисунки. По приблизительным подсчетам, они относятся к тринадцатому веку. То есть средневековье, а тогда и слыхом не слыхивали о шумерском, не говоря уже о майя. Тогда и земля-то была плоской, заканчивающейся сразу же за Африкой.

— Но это же немыслимо!

— Конечно, сейчас мы знаем, что гравитация такого не допустила бы.

— Нет, я о возрасте рисунков.

— Да я пошутил. На самом деле и возраст надписей весьма сомнителен. Но мы позволили себе пренебречь этим аспектом, поскольку возлагаем очень большие надежды на толкование надписей. Несколько из них были абсолютно точно добавлены позже. Они выполнены очень неряшливо или вообще нечитабельны. И все это какие-то непонятные языки. В общем, работы много.

— А почему этот проект находится под грифом секретности, да еще такой строжайшей?

— ООН интересуют отнюдь не надписи, несмотря на то что нам они кажутся столь загадочными. В пещере помимо них есть одно удивительное место. Это проход с очень странными, может быть, электромагнитными свойствами. Пока мы не можем сказать этого наверняка. Вот почему в проекте задействован Патрик. Он не только превосходный техник, но еще и обладает большим опытом полевых исследований.

— Эти электромагнитные свойства — что влияет… — она замолчала, заметив в лагере рейнджеров.

— Эти ребята работают на ООН и охраняют территорию, — пояснил Питер, пока они проезжали через ворота и двигались по лагерю. — Вы знакомы с легендой об эпидемии бешенства?

— Да, — Штефани улыбнулась. — Я — исследователь поведения животных. Будем знакомы. Честно говоря, это они хорошо придумали, потому что я разбираюсь в биологии.

— В биологии… Интересно.

— Ну, у меня всегда была слабость к этому. В университете я изучала биологию как второй основной предмет, потому что думала, это может пригодиться мне в коневодстве.

— Вы разводите лошадей?

— Нет, но ведь пути Господни неисповедимы, не так ли?

— А ведь ваши знания могут оказаться весьма полезны. Мэр приставил к нам своего помощника — биолога, который просто рвется в бой и хочет знать все подробности наших исследований.

— Ну, надеюсь, что на какое-то время моих знаний хватит, но не хочу вас обнадеживать зря, я же не специалист. Итак, мы остановились на проходе. Вы хотели что-то рассказать.

— Верно. Проход — это мы его так называем. Он правда странный: в темноте он кажется обычным проходом. Хотя эпитет «обычный» тоже несколько неточен, потому что необъяснимым образом воздух вокруг него светится голубым светом. Тем не менее коридор кажется проходимым. Но как только туда посветишь фонарем, он становится абсолютно черным. Не камень, а именно воздух становится черным и непрозрачным. Такое ощущение, что он не пропускает никакую форму излучения и энергии. Если пристально вглядеться в проход, то все равно ничего, кроме черноты, не видно. Даже эхолотом никак не измерить глубину этого коридора, словно там не отражаются никакие волны. Мы использовали даже робот «Пионер», но результат тот же. Все было хорошо, пока он не переступил порог этого прохода, Потом робот даже энергию перестал потреблять. Нам пришлось вытягивать этот прибор по-варварски, за кабель.

— А вы пробовали сами войти туда?

— Нет, и это самая большая проблема. Судя по отчетам, наш пастух именно потому и тронулся умом, что вошел туда. Патрик тоже по глупости решил попробовать и сунул голову в эту черноту. К счастью, длилось это всего лишь долю секунды, и мне удалось вытащить его оттуда. Тем не менее он пережил шок. Я даже подумал сначала, что у него сердечный приступ. Но, пролежав два дня и полностью забыв о тех событиях, Патрик оправился. Поэтому он и решил разыскать этого пастуха в надежде хоть как-то пролить свет на произошедшее.

— Бедный! Мне жаль его. Значит, входить туда опасно.

— Именно. Все, мы приехали. — Питер вышел из машины и несколько метров до входа в пещеру они прошли пешком. — До сих пор вы слушали мой рассказ настолько спокойно, будто все эти события самые заурядные.

— Я же не говорила, что верю каждому вашему слову.

— Да, на вашем месте я тоже не поверил бы.

За считанные минуты они преодолели последний горный отрезок и очутились непосредственно у входа.

— Это и есть та самая пещера? — спросила Штефани.

— Да, она самая.

— Тогда вперед! Я в нетерпении.

Патрик злился, что не взял «Лэндровер». Теперь же ему пришлось довольствоваться машиной, в которой было так мало лошадиных сил, что он не мог дождаться, когда же наконец нужно будет ехать под горку. Об обгоне в этой колымаге не стоило даже и мечтать.

К счастью, отрезок дороги был очень красивым, да и торопиться было некуда. Собственно, подумал Патрик, он располагает всем временем этого мира. По краям дороги часто встречались платаны с их большими светлыми листьями и пятнистыми стволами. Интересно, как долго уже существуют эти аллеи? Проезжая мимо уютной деревушки, Патрик прислушался к своему внутреннему голосу, остановился и зашел в кафе Столы и стулья были вынесены наружу и находились в полутени ив. Наслаждаясь мягким круассаном с маслом, Патрик отклонился на спинку стула и погрузился в мирную тишину. В кронах деревьев стрекотали цикады, а по ту сторону небольшого забора раздавалось журчание ручья — их в этой местности было не счесть. В нескольких метрах от кафе, на обочине пыльной дороги, полдюжины мужчин играли в шары. Медленно и осторожно они продвигались вперед. Изредка были слышны приглушенные удары шаров, сопровождаемые металлическим звоном, или радостные возгласы.

Эта картина показалась Патрику снимком вне времени. Так, ну, или почти так, это могло выглядеть абсолютно в любом веке. Мужчин абсолютно не волновали никакие офисные здания в Женеве. «Европейская организация по изучению и освоению космического пространства», Паленке, Лиссабон или странные секты в Париже. Они жили в своем собственном мире, существовавшем за тысячу лет до рыцарей и крепостей и за две тысячи лет до римлян и кельтов. Но, кажется, никто из них не замечал этого. Не было дела им и до потрясающей загадки в нескольких километрах от них. Этим мужчинам не нужно было раскапывать свое прошлое. Глядя на них, можно было подумать, что они жили в собственном, параллельном измерении. Патрик на секунду представил, что бы произошло, если бы сейчас здесь вдруг появился рыцарь в полном обмундировании? Скорее всего, он так хорошо вписался бы в пейзаж, что это не смутило бы ни местных жителей, ни его самого.

В конце концов Патрик снова отправился в Каркассонн, размышляя по пути о недавней остановке и удивляясь самому себе. Никогда раньше он не был ни романтиком, ни философом, но сейчас он почувствовал какое-то необъяснимое желание покоя. Или мира — это было бы более подходящее слово. Да, ему не хватало внутреннего мира. И, как странно, теперь он мог видеть многие вещи с новой точки зрения, оценивать их в более глобальном смысле. Вдруг все времена и континенты соединились, и корыстные стремления отдельно взятого человека показались абсолютно бессмысленными. А что, если смысл жизни не в достижении великих целей, а в гармонии с окружающим миром? «Что за бред! — мысленно выругался Патрик. — Словно кто-то хорошенько промыл мне мозги!»

После того происшествия в пещере с ним случаются странные вещи. Настало время посетить этот санаторий и найти пастуха, чтобы узнать, что же с ним произошло. А вдруг это всего лишь начало, и скоро сам Патрик станет сумасшедшим?

Найти санаторий оказалось непросто. Он находился рядом с Каркассонном. Но, несмотря на это, Патрику потребовалось около получаса, чтобы добраться до него. На дороге не было никаких опознавательных знаков, и никто из проезжающих не слышал о нем. В конце концов одна старая крестьянка указала ему путь. Однако эта дорога, пролегавшая через виноградник, была испещрена выбоинами и подходила в лучшем случае для тракторов.

Наконец, из-за высоких сосен и плюща показалось здание Оно стояло на самой вершине холма, и когда-то из его окон можно было любоваться близлежащей долиной внизу. Но с годами неухоженные садовые растения настолько разрослись, что теперь за ними практически не было видно здания. Санаторий разместился в старой двухэтажной вилле, построенной в 1882 году. Об этом можно было узнать из надписи на поросшей серо-голубым лишайником табличке над входом. Несмотря на запущенный внешний вид, внутри оказалось поразительно чисто. Патрик вошел в холл, выложенный двухцветной плиткой. Из холла в разные стороны вели два коридора. Здесь внимание привлекали всего два предмета: люстра с длинными тощими рожками, заканчивающимися простыми лампочками, и железная лестница. Последняя тоже была покрыта кафелем и защищена по бокам незатейливыми латунными перилами. В воздухе висел тяжелый запах едкого чистящего средства с аммиаком. Справа от себя Патрик заметил сооружение, похожее на будку привратника или регистратуру. Низ ее был обит темной вагонкой, а верх представлял собой стеклянную будку с полукруглой прорезью. Внутри сидел серьезный мужчина в рубашке и галстуке. Заметив Патрика, он заинтересованно нагнулся вперед.

— Я ищу Жака Энро, я его родственник.

Мужчина склонился над большой тетрадкой, лежащей перед ним. Честно говоря, там было не очень много записей, но мужчина производил впечатление очень осведомленного человека, когда водил пальцем по паре колонок, до тех нор, пока не нашел нужное имя.

— Месье, вы не можете с ним говорить.

— Что?! Что это значит? Я не могу с ним поговорить? Я специально ради этого приехал из Парижа. Мой личный секретарь должен был оповестить вас о моем визите пару дней назад. Так что теперь не говорите мне, что вы об этом ничего не знаете!

Кажется, на мужчину за стойкой это не произвело никакого впечатления.

— Конечно, вы можете навестить его. Но поговорить вам не удастся. Разве вам не сообщили? Он не говорит. Две недели назад кто-то уже приходил сюда. Все, на что он способен — лишь жалкое бормотание.

— Здесь кто-то был? Но кто?

— Это лицо я как-то уже видел по телевизору. Я думаю, какой-то политик.

— Что он хотел? Это был родственник?

— Не имею понятия, месье. Да это и не мое дело.

— Ну ладно. Где я могу найти месье Энро?

— Комната номер двадцать семь. Второй этаж, вверх по лестнице и направо.

Стены коридора второго этажа были оклеены старыми желтоватыми обоями. На полу лежал коричневый линолеум, а настенные лампы погрузили весь этаж в тусклый нездоровый свет. Из одной палаты в коридор вышла женщина в белом фартуке и колпаке. Увидев блуждающий взгляд Патрика, она подошла к нему.

— Что вы ищете, месье?

— Комнату номер двадцать семь, Жака Энро.

— Пойдемте со мной. Вы его родственник? Возможно, когда вы его увидите, вы испытаете шок. Он в очень жалком состоянии.

Сестра открыла дверь, и Патрик вошел внутрь. Палата была такой же мрачной, как и весь этаж. Вся левая часть комнаты была закрыта занавеской, крепящейся к тонкой трубке. С другой стороны комнаты находилось маленькое зарешеченное окно, смотревшее прямо на рыжие ели. Справа от окна стояла деревянная тумбочка и кровать. Сестра указала Патрику именно на нее.

— Он лежит там, — она взглянула на часы, — надеюсь, вы не намерены задерживаться здесь долго? Через полчаса ему нужно будет принимать лекарства.

— Я приехал из Парижа специально ради этого, поэтому останусь здесь так долго, как смогу. А что за лекарства?

— Всего лишь пара таблеток. Ну, если хотите, можете остаться, — сказав это, сестра покинула палату.

Патрик остался один. Одни, в этой проклятой комнате, окруженный упадком и болезнью. Он чувствовал себя здесь крайне неуютно. В какой-то момент он подумал, что, стоит ему закрыть глаза, и, открыв их, он точно окажется где-нибудь в другом месте. Он чувствовал себя словно в параллельном измерении. В конце концов, он же работал над проектом по заказу ООН, а сейчас оказался в запушенном неизвестном санатории, а странном месте, где время остановилось. В комнате пастуха, потерявшего рассудок…

Вдруг Патрику пришло в голову, что он даже не осведомился о состоянии больного. Был ли он все еще вне себя? Был ли он агрессивен? Опасно ли это? В животе возникло какое-то неприятное чувство, которое поднималось все выше, пока не застряло отвратительным комом в горле. Замешкавшись, Патрик все же сделал несколько шагов к кровати больного и посмотрел на него.

И в ужасе отступил назад.

Перед ним лежал сумасшедший человек с искаженными чертами лица и широко распахнутыми глазами. Он лежал на боку в позе эмбриона. Седые волосы на голове спутались. Щеки впали, с губ не сходила безумная улыбка, а глазные яблоки были так сильно выпучены, что из-под век виднелись красные полосы. Взгляд этого человека был настолько ужасен, что Патрик не смог долго выдержать его. Но вскоре он заметил, что мужчина на него не смотрит. Глаза пастуха двигались, но, кажется, он совершенно не замечал того, что вокруг. Как будто спящему человеку просто подняли веки.

— Месье Энро? — Патрик сам себе показался безумным, раз заговорил с полностью отсутствующим человеком. — Жак? Вы меня понимаете?

Пастух никак не отреагировал. Патрик читал заметки про людей, которые несколько лет были в коме и понимали каждое слово, относящееся к ним. В таком состоянии они находились до тех пор, пока какое-то событие не пробуждало их. Может, и пастух относится к ним же? Может быть, он все понимает, и нужно только найти подход? Но что бы такое попробовать? Неужели нужно сейчас абсолютно серьезно разговаривать с ним, как со стеной? С другой стороны, этот человек — или то, что от него осталось, — единственная связующая нить между Патриком и внутренностью пещеры. Только этот человек может помочь ему. Что ж, раз уж он сюда приехал, нужно сделать все возможное и попробовать разные способы.

— Жак, вы должны выслушать меня. Вы меня понимаете? Подайте знак, если вы меня слышите.

Мужчина даже не пошевелился. И только его глаза были устремлены в никуда.

— Жак, вы помните, с вами произошел несчастный случай. Вы должны вспомнить. Вы нашли пещеру. Пещера, Жак, вы вспоминаете?

Пастух пошевелился, вздрогнул, и снова принял позу эмбриона.

— Да! Вы понимаете? Это она? Пещера?

Патрик вплотную подошел к кровати. Мужчина все еще таращился своими стеклянными глазами. Он казался полностью неподвижным и в то же время крайне напряженным, словно в любой момент мог внезапно выпрыгнуть из кровати с диким воплем. Дрожа от страха, Патрик протянул к нему руку. Он колебался между безумным страхом дотронуться до него и необходимостью растормошить.

— Жак, вы открыли пещеру, вы знали об этом?

Пальцы Патрика были всего в паре сантиметров от плеча пастуха. Тихо, но четко он продолжал разговаривать с сумасшедшим.

— Пещера… С надписями… И рисунками…

Он тихонько положил руку на простыню.

— Это бессмысленно!

Словно укушенный тарантулом, Патрик вздрогнул и отдернул руку. За его спиной раздался громкий шорох, и отодвинувшаяся занавеска открыла вторую часть комнаты. Там стояла еще одна кровать, на которой сидел пожилой мужчина. У него не остаюсь ни волос, ни зубов, а кожа была морщинистой и сухой. Старик смотрел на Патрика с кривой улыбкой на лице.

— Он вас не слышит.

Патрику понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

— Это… Откуда вы это знаете?

— Молодой человек! Не хотите ли вы сказать, что я в этом не разбираюсь? Конечно, разбираюсь и знаю это наверняка. Он вас не слышит. У него просто не осталось места в голове, чтобы слушать.

— Что вы имеете в виду?

— Вы его не найдете здесь. Я-то знаю. Так всегда. Они всегда в поиске, так и есть. Выглядит так, словно они пусты. Но на самом деле это не так.

Старик встал и, прихрамывая, направился к Патрику.

Патрику стало не по себе. Он только и думал о том, чтобы та сестра — или кем бы ни была встретившая его женщина — пришла как можно скорее. Но с другой стороны, полчаса еще не прошли.

— Кого вы имеете в виду? Здесь есть еще такие же, как он?

— Такие, как он — нет. Хотя… Почти такие, как он. Но каждый из них не похож на другого. Молодой человек, вы же понимаете или?.. Я-то знаю, я здесь уже так долго.

— И все они были в пещере?

— Пещера? Нет, в пещере не были. Хотя, может и были. Как скажете. У каждого из них своя собственная пещера. Что-то наполняет, а потом выкидывает их. Вот так. И они покидают голову, потому что она полна. Они находятся не в своей голове. Они где-то далеко, в поисках. Вот чем они занимаются.

— В поисках? Что вы имеете в виду?

— Ну, ищут, молодой человек. Вы когда-нибудь сбивались с пути? Вот так, я-то знаю. Они ищут. Сами себя. И, если хотите, путь назад. Но кто из них хочет? Я так скажу: говорить нет никакого смысла. Там никого нет.

Патрик сам себе казался невменяемым, оттого что вступил в спор со стариком. Но, с другой стороны, тот пробудил в нем любопытство.

— Но он меня услышал! Он даже пошевелился, когда я сказал «пещера».

Шаркая тапками по полу, старик пробрался к окну, впился руками в решетку и просунул лицо в дырку.

— Да, двигается нечасто, но иногда бывает. Это хорошо, а может, и нет. Он на обратном пути, а может, и нет. Так всегда. Может, может. Может быть, лучше вернуться, а может, и нет. Может, я здесь, а может, и нет?

— Конечно, вы здесь.

Старик обернулся и обнажил остатки зубов.

— А вдруг вы меня придумали? Я-то знаю, но знаете ли вы? Может быть, я выдумал вас?

Он выдавил из себя безумную улыбку, которая моментально сменилась сухим кашлем.

Патрик отвернулся. Старик уже успел вывести его из себя. И, несмотря на то, что это была простая болтовня, почему-то она ужасно действовала ему на нервы. Патрик посмотрел на пастуха. Если бы он только мог говорить!

— Да, да, это он может.

Патрик вздрогнул. В мгновение ока старик оказался около него и уставился в лицо пастуху.

— Болтает много, но ничего не говорит.

— Он разговаривает? И что же он говорит?

— Ничего не говорит. Совсем ничего. Вот так.

— Хорошо, какие слова он произносит?

— Я-то знаю.

— Да, вы знаете! Итак, скажите же мне, какие слова вы слышали от него!

— А может, и нет.

— Что?! Вы все-таки слышали что-то или нет?

— Слова, подожди! Конфисус, Конфуциус! Какой смысл в словах? Кто знает наверняка, так это или нет?

Патрику захотелось как следует встряхнуть старика. Бог мой, старик, соберись, это очень важно! Что же он сказал?

Внезапно старик перестал улыбаться, вернулся к окну и просунул голову между прутьев.

— Я-то знаю. Я-то знаю. Может быть, может быть…

— Черт, — вырвалось у Патрика.

Из этой больной головы больше ничего нельзя было выудить. Но надежда еще оставалась, потому что пастух кое-что все-таки произнес. И теперь Патрику во что бы то ни стало нужно было заставить его говорить.

В этот момент дверь открылась, и в палату вошла женщина в фартуке. Увидев старика, стоящего у окна, она тут же подошла к нему:

— Хьюго! Очнитесь!

Старик посмотрел на женщину, и на его лице вмиг появилось жалкое подобие улыбки. Он беспрекословно подчинился ей и пошел к своей кровати. Она же присела на край его постели и задернула штору. Старик в это время укладывался. Спустя несколько минут она вновь появилась из-за занавески.

— Я надеюсь, он не очень утомил вас. Сейчас он уснул.

— Да нет, все в порядке. Что вы с ним сделали? Дали таблетки?

— Да, они оба нуждаются в постоянном приеме лекарств, потому что то и дело выходят из себя. Ну, теперь очередь Жака.

Она высыпала из коричневой бутылочки пару капсул себе на ладонь.

— Можно, я дам ему лекарство? — спросил Патрик.

— Что, простите?

— Если можно, я бы хотел сам дать их ему.

— Ну… Если вы этого очень хотите…

Немного поколебавшись, сестра протянула ему таблетки.

— Большое спасибо. Знаете, это единственное, что я сейчас могу сделать для него. Прежде мы были так близки!

Патрик взял пилюли и сделал вид, что положил их в рот пастуху. На самом же деле они остались у него в ладони — подобное он не раз проделывал, показывая свой любимый фокус с сигаретами.

Сестра пристально наблюдала за происходящим, но, кажется, так ничего и не заметила. В конце концов она покинула палату с удовлетворенной улыбкой на лице.

Патрик снова остался один. Один с полоумным стариком и, видимо, не менее сумасшедшим пастухом. Вдруг он без лекарства действительно придет в себя?

— Жак, вы слышите меня? Вы должны проснуться!

В ответ пастух лишь вздрогнул. И Патрик не понял, была ли это реакция на его голос или всего лишь мышечная судорога. Жак продолжал лежать на кровати в позе эмбриона.

— Месье Энро! Слышите? Вы должны рассказать мне о пещере. Что вы обнаружили? Жак, пещера.

Ноль эмоций.

— Что ж, может, старик был прав. Может, вы сейчас далеко отсюда. А может, вы и слышите меня, где бы вы сейчас ни находились. Мы нашли вашу пещеру. Необыкновенную пещеру с наскальными рисунками и надписями. Вспоминаете? Сейчас мы исследуем ее. Кое-какие надписи нам уже удалось расшифровать. Вы ведь тоже видели их? А может, вы видели и розу? Ну, вспоминаете? С латинской подписью «Нос sit exemplum» что-то там.

— Ne sis confisus… — скрипящий голос заставил Патрика вздрогнуть.

— Что?! Что это было? Вы что-то сказали? Жак!

— Ne sis confises…illis…

Дикция была очень нечеткой. Вдруг пастух повернул голову в другую сторону, словно осматривал комнату.

— Что вы говорите, Жак? Nesis confises? Что это значит?

В панике Патрик принялся ощупывать свои карманы в поисках ручки и блокнота.

— Nesis confises idis?

Продолжая искать ручку или карандаш, он повторял слова вслух за Жаком.

— Повторите еще раз! Nesis…

Тощие руки больного внезапно вцепились в куртку Патрика и с силой притянули его к кровати. Безумные глаза смотрели на него в упор с угрозой и злобой.

— Ne… sis… confisus… — больной произносил эти слова настойчиво и порывисто. А Патрик повторял вполголоса за пастухом, пока тот продолжал: — Illis… qui te… adiuvare student! — голос Жака становился увереннее и громче: — Ne sis confisus illis, qui te adiuvare student! — и вот он почти уже кричал: — NE SIS CONFISUS!

Патрик вырвался и отпрянул назад. Во что бы то ни стало ему нужно было найти ручку и бумагу. Он вылетел из палаты, побежал по коридору и вниз по лестнице. Добежав до охранника у входа, Патрик выхватил прямо из его рук карандаш, схватил лежащие перед ним бумажки. Не обращая никакого внимания на протестующие крики сторожа, ученый бежал назад, надеясь только на то, что никто не услышал криков больного и не успокоил его какими-нибудь психотропными препаратами. Когда Патрик вошел в палату, там снова было тихо. Тогда он перевел дыхание и записал на листе то, что удалось сохранить в памяти. Что могли значить эти слова? По звучанию они напоминали древний французский (что, вероятно, напрямую зависело от произношения), в остальном же они не имели для Патрика никакого смысла. Вероятно, это были выдуманные слова. Но пастух несколько раз повторил их так настойчиво, словно они что-то значили для него. Теперь он снова лежал в замороженной позе, с широко распахнутыми глазами и поджатыми ногами. «Ne sis confisus illis, qui te adiuvare student» Жак произнес в тот момент, когда Патрик начал рассказывать ему о розе и надписи под ней «hoc sit exemplum…». Латынь! Неужели пастух мог знать латынь? Полный абсурд! Как мог помешанный человек за день научиться латыни?! То, что он выучил латынь, пока пас овец, абсолютно исключено. И тем не менее…

Патрик злился на себя, за то что не знал латыни. Несмотря на род своей деятельности, он ни разу не испытывал неудобства из-за того, что не изучал древний язык. И вот теперь ему это просто необходимо, чтобы поговорить с пастухом! И как же заставить его заговорить снова? Патрик начал вспоминать все, чему его учили в университете и школе. Итак, какие крылатые фразы он знает? Veni, vidi, vici — пришел, увидел, победил. Alea iacta est — кажется, кости брошены… Да, с таким набором будет трудно поддержать разговор.

— А, была не была! — подумал Патрик, садясь на край кровати. — Меня же все равно никто не слышит!

— Ave, — произнес Патрик и с иронией покачал головой. Такое приветствие он слышал в контексте с Юлием Цезарем, который две тысячи лет назад завоевал всю Францию.

Но пастуху этого, кажется, хватило, и он снова зашевелился. Его глаза снова стали бегать по комнате, несмотря на то что Патрик сидел прямо напротив него.

— Ne sis confisus illis, qui te adiuvare student, — повторил он еще раз, и ученый сравнил это со своими записями.

— Ne sis confisus illis, qui te adiuvare student, — прочитал Патрик, и пастух повторил за ним.

— Да, да, это я уже знаю. Может, вы скажете что-нибудь еще? Hoc sit exemplum! Если бы я только знал, как там дальше! Слышите меня? Hoc sit exemplum, veni, vidi, vici…

Глаза Жака снова нашли Патрика и уставились на него. Когда он начал говорить, его голос был не таким сильным, как раньше.

— Ne intraveris…

Патрик записал услышанное и повторил. Но пастух говорил все тише, и ученому пришлось нагнуться к самым губам больного.

— Ne intra… eris… cogno…scientiam.

— Громче! Говорите громче! — Патрик судорожно делал записи.

— Ne intra… eris… cogno…scientiam, — слова были уже еле различимы.

— Ne intra eris et cogno…scientiam? Жак! Еще раз! Veni, vidi, vici, слышите меня?

Глаза пастуха снова уставились в пустоту.

Черт! Патрик боролся с непреодолимым желанием встряхнуть как следует пастуха, чтобы привести его в себя. Он снова ушел в никуда. Так, словно он сделал задуманное или сказал самое главное. Что ж, может, это так и есть. Патрик очень надеялся, что Питер сможет расшифровать слова Жака. Но все же еще раз попробовать стоит.

— Ave! Жак! Ave!

Жак повернулся так, будто не хотел, чтобы его будили. Патрик потормошил его слегка за плечо.

— Ave, Жак! Вы еще здесь? Вы слышите меня? Где вы? Quo Vadis.

Патрику в голову пришла неожиданная мысль. Quo Vadis — «куда идешь».

— Quo Vadis?! — повторил Патрик настойчиво в третий раз, склонившись над ухом пастуха.

Ответ последовал частями, очень медленно, словно доносился издалека.

— In… me… ma… nebo… dum… me… reppe… rero…

Дверь в палату открылась, и вошел охранник с первого этажа в сопровождении двух крепких сестер, каждая из которых и в одиночку в два счета справилась бы с Патриком.

— Месье, мы вынуждены попросить вас немедленно закончить свой визит.

Нехотя Патрику пришлось подчиниться их требованию. От пастуха все равно ничего нельзя было больше добиться. А когда он выходил из санатория, охранник протянул руку:

— Мой карандаш, если не возражаете.

Патрику не хотелось ехать в пещеру после обеда, поэтому он вернулся в отель и немного поработал за компьютером. С Питером они встретились лишь за ужином. Профессор сидел за столиком с какой-то блондинкой.

— Патрик Невро, это — Штефани Крюгер, — представил профессор коллег, — ее направили к нам из Женевы на должность языковеда.

Патрик быстро взглянул на Питера, но тот никак не отреагировал на его немой вопрос. Француз сухо поприветствовал женщину, сел за столик и заказал ужин. Незаметно он рассматривал ее и пытался составить о ней представление. Судя по внешности, она совсем не привыкла к тяжелой физической нагрузке и вряд ли захотела бы пачкать руки. Черт возьми, она выглядела просто великолепно. На своем опыте он не раз убеждался, что такая внешность зачастую сопровождается весьма недальновидным разумом и надменностью. Однако в результате беседы ни одно из этих предположений не подтвердилось. Но, как говорят, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Возможно, она все-таки что-то скрывала.

Они болтали о том о сем, о ее работе в Британском музее и экспедиции Патрика в Центральную Америку. И только после того, как на столе появилась первая бутылка корбье, напряженность спала, и Питер завел речь о проекте.

— Благодаря Штефани мы добились хороших результатов. Мы расшифровали еще пару текстов и наткнулись на нечто интересное. Вам непременно нужно взглянуть на рисунки.

— А о проходе есть какие-нибудь новости?

— К сожалению, пока нет, — ответила Штефани, — но у меня есть кое-какие мысли. Они еще, конечно, неопределенные, но сразу после ужина я хочу заняться этим.

— Как прошел визит в санатории? — спросил Питер. — Вы нашли пастуха?

— Да, нашел, — Патрик налил себе очередной бокал вина. — Должен признаться, это было не очень приятно. Он похож на зомби и находится где-то очень далеко от нашей реальности. Если его поставить перед пещерой в качестве наглядного примера, то смело можно будет отказаться и от дюжины рейнджеров, и от металлического заграждения.

— Неужели все так плохо? — спросила Штефани.

— Лучше бы он умер сразу.

— Я вас умоляю!

— Нет, я не шучу. Вас просто не было рядом. Иначе вы сказали бы то же самое. Сейчас он похож на выпотрошенную, высохшую оболочку, да и рассудок его не в лучшем состоянии.

— Что же, он полностью сошел с ума? — спросил Питер.

— Кое-что он все-таки сказал. Запись у меня наверху. Я не знаю, насколько это верно, но у меня такое чувство, что он говорил на латыни. И это было не просто бормотание, а бред абсолютно сумасшедшего человека. Может быть, результат шоковой терапии или чего-то в этом роде. Что бы там ни было, мне этого хватило сполна.

— Как ужасно! — сказала Штефани с ноткой сарказма. — Хорошо, что вы не стали санитаром, да?

— А вы крепкий орешек, — Патрик нахмурил брови. — Я сам засунул голову в этот проход, и со мной тоже произошла какая-то чертовщина. И у меня нет никакого желания кончить так же, как этот тип.

— Мне очень жаль, Патрик, я об этом даже не подумала, хотя Питер рассказывал мне.

Патрик ничего не ответил и уставился в меню.

— Патрик, вы в порядке?

Штефани взяла его за руку, но он проигнорировал этот жест и позвал официанта.

— Забудьте. Давайте закажем десерт и приступим к работе.

— Вот это оборудование! — удивилась Штефани, войдя в первый раз в кабинет. — Может быть, у нас есть и выход в Интернет?

— Я не знаю, — сказал Питер. — Есть?

— Выход в Интернет? Мы, правда, еще не пробовали, — пояснил Патрик, — но рассчитываем на это.

— Хорошо, это понадобится мне в дальнейших поисках.

Она села за стол и разложила на нем свои записки. На листочках были тексты из пещеры, рисунки и символы. Оба ее коллеги подсели к ней. Патрик зажег сигарету и отклонился на спинку.

— Да, если вы будете курить, мне это очень сильно помешает, — сказала Штефани, — спасибо, что спросили.

Патрик хотел было возразить, но, встретившись с пристальным взглядом Питера, закрыл рот и угрюмо затушил сигарету.

— Действительно, в пещере колоссальное количество текстов, — начала Штефани, — сегодня я посмотрела и списала только те из них, которые могу перевести сама более или менее хорошо. И там мы кое-что увидели. Как вы уже успели заметить, в пещере есть два вида текстов. Одни выполнены очень педантично и в некоторых местах идеально совпадают с формами стен. А кроме того, они нигде не пересекаются с другими текстами. Возможно, все они были написаны в одно и то же время. Это, как правило, более длинные тексты. Мы назвали их древними. Другие же тексты зачастую неразборчивы, кажутся как бы дописанными и напоминают средневековые граффити. За небольшим исключением, это короткие тексты в несколько строчек, предложений или слов. Эти тексты были нанесены гораздо позже, что можно понять хотя бы по тому, что кое-где они перекрывают древние надписи.

— Рисунок розы, — подумал вслух Патрик, — с подписью внизу…

— …граффити-текст, — закончила Штефани.

— И что вы хотите сказать? Что какой-то дилетант парой сотен лет позже нашел эту пещеру и исцарапал ее?

— Как знать! Одного дня мало, чтобы сказать с уверенностью, верна ли наша классификация. Как бы то ни было, давайте отталкиваться от нее, а значение этой розы нам еще предстоит выяснить.

— Приступив к переводу, Штефани, должно быть, нашла не одно доказательство того, что тексты отличаются друг от друга, — сказал Питер. — Очевидно, другая часть текстов не только написана позже и менее аккуратно, но и отличается по содержанию.

Патрик играл со своей зажигалкой.

— Ну, говорите уже.

— Итак, — начала Штефани, — в древних текстах речь идет о классических вещах. Иными словами, это фрагменты известных произведений. Среди них большое количество отрывков из Библии, а также из классических латинских и греческих трудов. В древнеиудейских текстах встречаются отрывки из Торы и книг Моисея. Если моя теория верна, то тексты клинописи должны оказаться фрагментами шумерского эпоса о Гильгамеше.

— В чем же конкретно заключается ваша теория?

— Не все тексты имеют религиозный смысл, но по какой-то причине все они затрагивают историю сотворения мира или вопросы происхождения человека. Тот, кто написал их, не хотел выдумывать все это сам, а использовал известные источники.

— Может, это следствие недостаточной креативности или простой неграмотности, — предположил Патрик.

— Думаете, кто-то просто взял и списал то, что ему попалось под руку? — уточнил Питер.

— Лично мне это кажется маловероятным, — сказала Штефани. — Кто бы ни расписал эту пещеру, он совершенно точно хорошо ориентировался в содержании написанного. Сочетание и расположение надписей и рисунков более чем логичное. Это, безусловно, не тупое списывание.

— А зачем кому-то цитировать мировую литературу? — Патрик снова вцепился в свою пачку сигарет, немного поколебался и положил ее на стол перед собой.

— Может, чтобы намекнуть на что-то? — вслух рассуждал Питер. — На то, что объединяет или, наоборот, различает все эти тексты.

— То, что здесь заложен какой-то глубокий смысл, — вставила Штефани, — говорит нам фраза, написанная под розой: «Это пример тем, кто последует за мной». Из текстов наверняка можно узнать больше.

— Хорошо. Итак, древние тексты представляют собой истории о сотворении мира. А что же объединяет другой тип текстов, так называемые граффити? — это определение казалось Патрику весьма странным, тем не менее он подчеркнул его. — То, что они не относятся к сотворению мира?

— Не будьте таким скептиком, — сказал Питер. — Мы же только в самом начале пути.

— Если это вас успокоит, то можете выкурить одну штуку, — заметила Штефани, — только откройте, пожалуйста, окно.

— Наконец-то! — Патрик встал со стула, прикурил сигарету и, открыв окно, сел на широкий подоконник.

Штефани продолжила:

— В то время как древние тексты написаны очень аккуратно и являются религиозными или, как минимум, относящимися к сотворению мира, в текстах граффити совершенно другое содержание. Во-первых, они кажутся дописанными к древним, но не менее мудрыми.

Штефани выудила один из листков и показала на строчки.

— Это древнеиудейский, — пояснила она. — Выглядит очень религиозно, да и звучит как пиют, но это не он.

— Что такое пиют? — спросил Патрик с подоконника.

— Пиют — еврейское произведение, которое исполняют в синагоге.

что в переводе значит.

— Не похоже на цитату из Библии, — заметил Питер.

— Верно, — ответила Штефани, — но этот кусок стилизован. Некоторые тексты граффити взяты из Библии, как, например, тот, который нашли вы: «memento, homo, quia pulvis es, et in pulverem reverteris» — «помни, человек, прах ты и в прах возвратишься». — Штефани перешла к следующим отрывкам из пещеры: — Вот еще хороший пример древнего текста. Это отрывок из произведения Платона «Тимей», как раз та часть, которая описывает сотворение мира. Настоящая классика, к тому же на латыни, а не на древнегреческом: «Наес igitur aetrni dei prospicientia iuxta nativum et umquam futurum deum levem eum et aequiremum indeclivemque et a medietate undique versum aequalem exque perfectis universisque totum perfectumque progenuit». И так далее еще пару абзацев. Ну, если не точно, то это можно перевести так: «Устроитель построил космос как единое целое, составленное из целостных же частей, совершенное и непричастное дряхлению и недугам. Всю поверхность сферы он вывел совершенно ровной. В его центре построивший дал место душе, откуда распространил ее по всему протяжению и в придачу облек ею тело извне. Так он создал небо, кругообразное и вращающееся, одно-единственное, но благодаря своему совершенству способное пребывать в общении с самим собою, не нуждающееся ни в ком другом и довольствующееся познанием самого себя и содружеством с самим собой. Предоставив космосу все эти преимущества, дал ему жизнь блаженного Бога». Этому очень известному тексту около двух тысяч лет. Шар как законченное тело, которому соответствуют Земля и расположение планет.

— Спустя тысячу лет после этого за такие еретические мысли людей сжигали на кострах, — добавил Питер.

— Да, — ответила Штефани, — очень выразительно и нанесено на стены пещеры с любовью. За ним следует граффити — текст, выбитый поверх. Он не менее интеллектуален. Это один из самых длинных текстов граффити: «Ех quo omnia mihi contemplant praeclara cetera et mirabilia videbantur. Erant autem eae stellae quas numquam ex hoc loco vidimus et eae magnitudines omnium, quas esse numquam suspicati sumus, ex quibus erat ea minima quae ultima a caelo citima terries luce lucebat aliena; stellarum autem globi terrae magnitudinem facile vincebant. Iam vero ipsa terra ita mihi parva visa est, ut me imperii nostrii, quo quasi puntum eius attingimus, paentiterent». Это отрывок из «De republica» Цицерона, если я правильно помню, написанного пятью сотнями лет позже. «Оттуда все остальное казалось мне великолепным. Там были звезды, о которых мы даже и не подозревали и не видели прежде с этого места. А самая ближняя звезда к Земле светилась странным светом. Размеры же звезд с легкостью превышали размеры Земли. Да, сама Земля казалась мне столь маленькой, что мне даже стало стыдно от того, какой маленькой точкой на ней была наша империя».

— И что же в этом случае говорит ваша теория? — спросил Патрик. — То, что писатели в стиле граффити были интеллектуалами?

— Да, это можно предположить с легкостью. Граффити были написаны значительно позже древних текстов и являются как бы ответами на них. Все писавшие, без сомнения, очень образованны и испытывают благоговение. Благоговение перед ничтожностью человека в космическом смысле, перед знанием и великими тайнами этого мира.

— Пока мы не знаем, — вмешался Питер, — кто написал все эти тексты, но нам кажется, что у авторов граффити были другие мотивы.

— Да, и особенно хорошо это видно по следующему фрагменту: «Arcana publicata vilescunt; et gratiam prophanata amittunt. Ergo: ne margaritas obijce, seu asino substerne rosas». He знаю, является ли эта цитата исторической, но говорит она примерно следующее: «Раскрытые тайны теряют в цене, а оскверненное лишается привлекательности. Итак: не мечи бисер перед свиньями и не устилай путь розами ослам». Это стояло как раз рядом с изображением розы, правда, написано было очень древним шрифтом, поэтому перевести мы смогли только сегодня.

— Кажется, я знаю это, — подумал Питер, — только вот не могу вспомнить откуда…

— У меня такое чувство, что все ходят вокруг да около, — сказал Патрик, закрыл окно и подсел за стол к остальным. — Словно я поздно включился в разговор и поэтому только один не знаю, о чем идет речь. Или как будто все смеются над шуткой, а я ее просто не расслышал.

— Я вас не понимаю, — сказал Питер.

— А я понимаю, — перебила Штефани, — я знаю, что вы имеете в виду: создается такое впечатление, словно существует какая-то определенная тема, на которую написаны все эти тексты и комментарии. Как будто у всех, кто оставил надписи на стенах пещеры, в голове было одно и то же. Только что это за тема, что за тайное знание? А вот еще одни текст, который подтверждает нашу мысль, — Штефани достала очередной листок. — Это на древнегреческом, — пояснила она, — первоисточник я, к сожалению, не могу назвать так сразу, но приблизительно перевести попытаюсь: «Если тождественность справедлива, а знание — сила, тогда мир хороший, если все знания доступны всем. Каждый будет могущественным, и все будут равны. Но самым могущественным будет тот, кто найдет знание. Он должен быть мудрым настолько, чтобы смог поделиться этим знанием с остальными».

— Звучит удивительно современно. Как будто из научного менеджмента, — заметил Питер.

Штефани кивнула.

— Но куда интереснее то, что кто-то дописал в качестве дополнения к последнему предложению: «… и настолько мудрым, чтобы скрыть это».

— Отлично, — сказал Патрик, покачав головой, — мы услышали целую кучу древнееврейских, латинских и греческих слов. У меня от этого разболелась голова, но до сих пор я не улавливаю сути.

— Может, потому что пока еще слишком рано, — сказал Питер. — Как бы то ни было, теперь мы можем разобрать все части этой головоломки. Пусть собрать ее мы пока так и не смогли.

— Но мне, помимо этих надписей, странным кажется и поведение наших современников, — продолжал Патрик. — Взять, к примеру, предводительницу ложи или хоть этот факс…

Взглянув на факс, он невольно замолчал. Пока они отсутствовали, им пришло очередное сообщение.

— Что это? — Патрик встал, достал несколько бумажек из аппарата и пробежал их глазами. — Не может быть!

— Что это?

Патрик положил присланные факсы на стол рядом друг с другом.

— Коли уж мы заговорили о мадам гуру: ваше предположение, Питер, подтвердилось. Она действительно пишет, что хочет еще раз встретиться с нами.

Потом Патрик указал на другую бумагу.

— Но лучше посмотрите сюда:

«Уважаемые господа!

До нашего сведения дошла информация, что вы занимаетесь исследованиями одного вопроса. Мы хотели бы поделиться с вами кое-какой информацией по этому поводу. Возможно, вы уже обратили внимание на некоторые детали. Тем не менее считаем, что вам будет приятно узнать об уровне ваших исследований.

Мы хотим пригласить вас на информационную встречу. Мы уважаем ваше право держишь все это в тайне и смеем заверить вас в полной конфиденциальности с нашей стороны».

С наилучшими пожеланиями и так далее, Сэмюель Веймарский.

И ниже дан план проезда.

— Сэмюель Веймарский? — Питер наморщил нос. — Звучит как не очень удачный псевдоним, нет?

— Точно, — сказала Штефани, — звучит очень по-немецки. А кто это и откуда у него номер нашего факса?

— Видимо, на вашего знакомого из Парижа нельзя положиться, а, Питер?

— Похоже, что так.

— Посмотрите на бланк! — воскликнула Штефани и ткнула пальцем в виньетку.

Виньетка представляла собой розу, в центре которой было сердце и латинские инициалы М. L. Над розой были три языка пламени, а под ней была подпись: «Миссия света — In nomine Patris et Filii et Spiritus Sankti».

— «Во имя отца и сына, и святого духа», — прочла Штефани.

— Аминь.

— А вы язва, Патрик.

Он ухмыльнулся и пошел к окну, чтобы закурить вторую сигарету.

— Итак, что мы имеем? — сказал он после первой затяжки. — С одной стороны, мы исследуем пещеру и с технической точки зрения не продвинулись ни на миллиметр. Но с другой стороны, мы там же занимаемся еще и толкованием древних текстов. Пока, к сожалению, они не дают нам подсказки о смысле и цели всего происходящего. В то же время о наших исследованиях прознали кое-какие люди. Это гроссмейстер масонской ложи. Кажется, изображение нашей розы кое о чем напомнило ей, но она так и не раскрыла свои карты. Теперь она хочет вновь встретиться с нами. К тому же мы получили факс от таинственного Шт. Г., который хочет предостеречь нас от последствий нашего исследования. Наконец, у нас есть факс от некоего Сэмюеля Веймарского, который утверждает, что располагает нужной нам информацией. Ничего не забыл?

— Наряду с наскальными рисунками, — добавила Штефани, — нам пришлось самостоятельно разбираться в значении символов, расположенных непосредственно у прохода. А это, кажется, куда важнее.

— Верно, — сказал Питер, — о символах, кругах и проходе мы не знаем ровным счетом ничего. Сначала мы думали, что в этом нам помогут тексты в передней части пещеры. Но, похоже, мы ошиблись. Штефани, кажется, вы говорили, что у вас есть мысль…

— Есть, но не очень ясная. Сейчас я остановлюсь только на ней. Мне понадобится пара дней и выход в Интернет. Только так я смогу сказать что-то более конкретное.

— Патрик, а вам придется разузнать поконкретнее об отправителях этих факсов.

— Да, я и сам хотел с этого начать.

— Да, и вот еще что, — вспомнила Штефани.

— Что?

— Вы же хотели показать нам ваши записи, сделанные в санатории.

Патрик замешкался.

— Честно говоря, не думаю, что из этого что-то получится.

— А вдруг все же получится? — сказал Питер. — Покажите.

Патрик достал пару скомканных бумажек.

— Я записывал это так, как понял. Может, это полный бред: «Ne sis confisus illis, que te adiuvare student. Ne intraveris cogno scientiam. In me manebo dum me repperero».

Штефани приподняла брови.

— Это же латынь! Начало очень даже понятно: «Не доверяй тем, кто хочет тебе помочь». Можете повторить еще раз серединку?

Патрик снова прочитал эти строчки.

— Так, вначале «не входи», а потом, вероятно, должно идти «cognosce scientiam». Может такое быть? Он мог сказать «cognosce»?

— Да может, он так мямлил…

— Значит, это «познай истину». Только, если он говорил неразборчиво, то мог произнести и «et cognosce scientiam».

— Мог, а это важно?

— Ну, тогда это будет значить совсем противоположное. Или он хотел сказать, что входить не стоит, а следует познать истину. Или наоборот: не входить и вместе с тем — не познать истину.

— У меня вопрос: куда именно нельзя входить? — спросил Питер.

— Вот здорово, — не выдержал Патрик, — это все напоминает мне о другом сумасшедшем из санатория. «Может, так, а может, нет», — повторял он все время.

— Может, он имел в виду пещеру, — предположил Питер.

— Может, — сказала Штефани, — в конце концов, это же пещера истин или знаний… А как там звучало последнее предложение?

— Я понял только отрывки: «In me ma nebo dum me reppe rero». Это имеет смысл?

— Да, и при чем очень ясный: «Я останусь в себе до тех, пор, пока не отыщу сам себя». А ваш пастух просто философ.

— Похоже на одно из предложений граффити, — заметил Питер, — вам не кажется? Если не принимать во внимание тот факт, что этот простой парень в одночасье заговорил на языке ученых, свои нетривиальные мысли формулирует он очень даже складно.

— Да уж, видимо, пребывание в пещере произвело на него неизгладимое впечатление… Патрик, а вы уверены, что тоже не стали в одночасье понимать латынь?

— Не вижу в этом ничего смешного, Штефани!

— А я и не шутила. Может, вы заметили в себе какие-то изменения? Может, что-то в мыслях или в отношении к жизни?

— Нет!

— Ну, ладно, — вмешался Питер, — давайте оставим эту тему. Вы просто примите это к сведению и повнимательней прислушайтесь к себе в ближайшие дни. Мне кажется очень интересным, что он предостерегает нас от людей, которые хотят помочь. Что нам по этому поводу думать?

Патрик прикурил очередную сигарету.

— Ну, лучше всего мы просто будем иметь это в виду — и все.