ХОЛОДНЫЕ СУМЕРКИ

Впервые она услышала об этом от Лидии.

— Ба, — спрашивала Лидия, сидя у нее на коленях и обнимая за шею ручонками, — ты, правда, уезжаешь от нас, ба?

— Уезжаю? Да где мне! — усмехнулась она. — Проклятый ревматизм и ходить-то не дает. Разве я могу куда-нибудь уехать?

— Вот здорово! Здорово! — радостно закричала девочка и, отпустив бабушкину шею, в восторге громко захлопала в ладоши. — Вот, что я говорила, ты никогда не поедешь к этой противной Одете!

Бабушка тихонько смеялась, обнажая беззубые десны, и, казалось, смех уносил куда-то все ее горькие мысли. Она щурилась, подслеповато вглядываясь в милое личико внучки. Всегда эта глупышка болтает невесть что.

— И откуда ты все это взяла? Что я поеду к Одете? Я даже не знаю, где они теперь живут. Я была у них раза два, да и то, бог знает, когда.

Но Лидия уже больше не слушала ее. Она соскочила с

бабушкиных колен и бросилась из комнаты, едва заслышав скрип двери: это пришла ее мамочка.

— Ли-и-дия, — позвала Кармен своим мелодичным, нежным голосом. Бабушка никогда не слышала, чтобы невестка говорила резко, с раздражением. Только спокойно, всегда спокойно. Недаром она воспитывалась в монастыре. От нее не услышишь ни одного резкого или грубого слова, ни одного. Она говорила спокойно, только спокойно.

Лидия побежала на кухню. За ней шла Кармен. Со своего кресла на колесиках бабушка видела, как Кармен старательно намыливает дочке руки. Когда-то и она, бабушка, так же учила умываться своего старшего сына, ее отца.

— Мама, — тихо позвал ее старший сын Рамон. — Вы знаете, Рэй просит вас погостить у них: его дочка Одета спит и видит, чтобы бабушка была с ними. Я думаю, что вы не будете против, — продолжал он, — ведь вы совсем не знакомы с детьми своего младшего сына, вашими внуками. — Рамон деланно засмеялся. — Я сказал ему, что ни Кармен, ни я не позволим забрать вас насовсем, но...

— А мне не хочется туда, Рамон. Это, наверное, моя невестка, жена Рэя, говорит, что я даже не знаю своих внучат?

— Но, мама, — попытался исправить положение Рамон, — Рэй ведь может обидеться. Мы с Кармен согласны только, чтобы вы побыли у них во время каникул...

Глаза Рамона беспокойно бегали. Ему очень не хотелось встречаться взглядом со старой матерью, он старательно избегал глядеть на ее изборожденное морщинами лицо, в эти глаза, блеклые, бесцветные, так внимательно и напряженно смотревшие на него.

Провести каникулы, побыть... в доме младшего сына? В голове старой женщины медленно, лениво повторялись слова, только что произнесенные старшим сыном, Рамоном, ее первенцем. Костлявые пальцы осторожно поглаживали посеребренные волосы. О чем он говорит? Что это значит: побыть на каникулах? С кем? С Рэем? А где мой младший сын живет теперь? Как зовут ту девушку, на которой он женился? Одета, должно быть, моя внучка, его дочка, дочка моего младшего... Я даже не помню ее лица... Вот Лидия — это другое дело. Лидию я знаю. Это младшая дочка моего старшего сына. И мать у нее хорошенькая. И так чисто моет ей ручки... Но почему? Ведь дети могут навещать меня, а? Эх, как давно умер их отец...

— Мама, вы меня слышите? — Голос Рамона будто откуда-то издали донесся до нее, ворвавшись в поток беспорядочных мыслей, нахлынувших на старую женщину. Тысячи тревожных дум, сомнений, посещавших ее и раньше, вдруг всплыли разом откуда-то из глубины... Когда она была еще совсем молодой...

— Простите, если я поторопился и решил за вас. Пожалуйста, не принимайте все так близко к сердцу... У вас ведь действительно двое сыновей, что там ни говори...

Она почувствовала, как тяжелые, сильные руки легли на ее плечи.

— Кармен и я поразмыслили, мама, и решили, что надо уважить просьбу Рэя.

Теперь ей многое стало понятней. Так, значит, я поеду к Рэю на каникулы, ты сказал? Ее выцветшие потухшие глаза искали лицо, которое только что было перед ней, но она уже осталась одна. Старая женщина подкатила кресло к двери, ухватилась за круглую ручку. Однако дверь не поддавалась: она была плотно прикрыта.

Из-за закрытой двери до нее доносился голос Рамона, возбужденный, громкий. Но кроме отдельных слов она ничего не могла разобрать: толстая дверь заглушала разговор. Голос Кармен вообще еле слышался, тихий, спокойный. Как всегда, спокойный. Это спокойствие проникало даже сквозь плотно затворенную дверь.

Гул голосов убаюкивал старую женщину, ее клонило ко сну. Отчего теперь так часто хочется спать, даже днем? На память снова и снова приходили слова Рамона, и ей все яснее становился их подлинный смысл. Так вот о чем болтала Лидия, да и другие дети тоже. Вот на что намекала, стало быть, и служанка... А Кармен давно уже не находила нужным даже разговаривать с ней.

Воспоминания, самые разные, настойчиво преследовали ее. На душе становилось тревожно. И как старая женщина ни старалась отделаться от этих воспоминаний, они не оставляли ее.

— Да, у нас двое сыновей, что там ни говори. — Ее собственный голос доносился до нее, словно сквозь годы, возвращая в мир молодости. И сразу на сердце потеплело, стало спокойней. — Оба учились в колледже. Сильные, крепкие были ребята. Все у них ладилось... Мы вместе объездили всю страну: были даже на острове Минданао, ездили в Илокос, чтобы показать им наш родной город, прежде чем умрем.

Делали для них, что могли; впрочем, я сама любила путешествовать. И были нужны им... Нет, нельзя было всем жертвовать ради них. Отрывать от себя последние жалкие крохи: они сделались эгоистами... — Мягкий, нежный голос заглушил другой, в котором слышались обида и горечь. Старая женщина попыталась прогнать эти чувства воспоминаниями о том хорошем, что было в ее жизни. — Да, полно, разве мои сыновья выросли эгоистами? Нет, это не так. Никто не знает их лучше, чем я.

Рамон был наш первенец. Большая часть наших накоплений пошла на устройство его конторы: он ведь стал адвокатом. Отличная репутация, респектабельность — вот что привлекает приличных клиентов; он умеет деликатно вести деликатные дела добропорядочных людей. Это принесло ему успех и хорошенькую жену Кармен, воспитывавшуюся в монастыре... Вторым был Рэй. Оставшиеся деньги ушли на то, чтобы он тоже вышел в люди, был принят в обществе. Это помогло ему найти богатую невесту с Юга.

Ей почему-то вспомнилось утро после ее свадьбы, тишина, окутавшая все вокруг... И эти воспоминания успокаивали, убаюкивали ее, отодвигая — пусть на время — куда-то в сторону те неприятности, которые вдруг выпали ей в эти холодные, унылые сумерки жизни.

— Ну что вы плачете, мама? — Снова появился Рамон. — Вы останетесь с нами. Кармен, по-моему, так хорошо к вам относится. А вот и внучата бегут...

— Внучата?.. — В комнату с пронзительным криком вбежали дети и подняли беспорядочную возню. Сразу стало шумно. — Что? Что это такое? — Встрепенулась бабушка и сдвинула с места свое кресло, как будто пытаясь стряхнуть с себя сон. Она действительно спала? Или только задумалась?

Тинай, молоденькая служанка, подошла к ней с ложкой микстуры в одной руке и стаканом воды — в другой.

— Бабушка, вам надо принять лекарство... Это чтобы кожа не сохла. — Она поднесла полную ложку ко рту старушки. — Глотайте быстренько, а то оно горькое, и сразу запейте водичкой. Вот так. — Тинай задержала взгляд на желтых шелушащихся руках старой женщины. «О, господи, неужто и у меня будут такие руки, когда я стану старой?» Девушка улыбнулась своей подопечной и, прежде чем уйти, наклонилась к самому ее уху.

— Бабушка, пришли мистер и миссис Вальи.

— Кто?

— Ну, та миссис, кума сеньоры Кармен, которая говорила в прошлый раз, когда вас увидела, что вы похожи на ее покойную маму. Она еще говорит, что Лидия счастливая, потому что у нее есть бабушка, а у ее ребенка бабушки нет...

— A-а, так это она?

Тинай ушла, забрав ложку и пустой стакан, и притворила за собой дверь. И снова все стало тихо: ни громкий голос Рамона, ни спокойная речь Кармен не доносились до старой женщины.

После полудня небо посерело, пошел мелкий дождь. О том, что на своей машине приехал Рэй, первой ей доложила Тинай.

— А вот, бабушка, и гость, о котором вы говорили, — улыбнулась ей служанка. — Это — Манг Рэй. Ваш сын. Разве вы не знали, что он должен сегодня приехать? — И она снова улыбнулась старушке.

У старой женщины внутри будто что-то оборвалось, в ушах раздался звон, перед глазами вспыхнул ослепительный свет, и знакомые предметы поплыли по комнате. Сквозь пелену дождя она различила высокую стройную фигуру, направлявшуюся к дому. Как луч солнца, который в один миг освещает все вокруг, разгоняя мрак, ее озарила мысль: «Отец! Вылитый отец — одно лицо!»

Она отвела глаза от окна, поспешно развернула свое кресло и направила его колеса туда, где должен был появиться младший сын. Память услужливо подсказала ей его ласковый голос. Ей почудилось, будто кто-то шепотом спрашивает ее: «Так ты что ж, ты любишь младшего больше?» И она отвечает: «Нет! Нет, мне не нравится, когда у родителей есть любимчики». Но голос снова шепчет: «Разве я не знаю, что старший сын и есть твой любимчик?»

Сбивчиво, волнуясь, она заговорила вслух, обращаясь к отцу своих детей, как к живому: «Ты видишь... Ты видишь... Не беспокойся обо мне, пусть тебя больше нет. Наш младший сын заберет меня к себе. В свой дом там, на Юге. Понимаешь... Не беспокойся обо мне...»

Она решила въехать в соседнюю комнату, куда, должно быть, уже вошел младший сын. Мысленно она уже гладила костлявыми пальцами его до боли знакомое лицо, вдвойне дорогое этим удивительным сходством. Ее поблекшие глаза светились любовью и нежностью. Его, маленького и слабого, она когда-то укачивала на руках.

У самой двери, однако, ее неожиданно остановили злые хриплые голоса сыновей. Руки сами собой перестали вращать колеса кресла. Она в напряжении застыла на месте. Свет снова померк в глазах старой женщины.

— Все эти годы мы заботились о ней, ухаживали. Теперь твоя очередь, ты столько раз отговаривался...

— Я не понимаю, чем она вам мешает? Почему так надоела? И потом, разве я не говорил тебе, что мы сейчас собираемся в кругосветное путешествие? Как мы можем взять ее к себе?

Тут вступила в разговор Кармен. Негромким, как всегда, кротким голосом, она что-то говорила, но старушка не могла разобрать слов. Этот кроткий голос, казалось, леденил душу. Струи холодного дождя ударили старой женщине в лицо, когда ее кресло выкатилось через порог террасы. Сумеречная прохлада охватила все тело. Заметив ее на открытой террасе под дождем, к ней бросилась Тинай.

— Боже мой, уж эта мне бабушка... С чего вы вздумали мокнуть под дождем? А ну-ка в дом, скорее! Что вы там шепчете, а? Миссис Вальи, миссис Вальи... О, боже, да вы, видать, совсем впали в детство. Честное слово, ну прямо как ребенок... В дом, в дом скорее...

Голос служанки был для нее олицетворением ласки, искренности и любви.