Бриллиантовое бикини

Вильямс Чарльз

Когда исчезла танцовщица Каролина, возлюбленная предводителя гангстеров и единственная свидетельница его гибели, местный шериф отправился на ферму дядюшки Сагамора, решив, что она прячется именно там. Однако на ферме оказались только сам хозяин и его брат с сыном-подростком. События поворачивают так, что вскоре пропадают и Сагамор с братом. Тогда мальчик отправляется на их поиски…

 

Глава 1

О, это было отличное лето, можете не сомневаться. Папа говорит, фермы куда как полезны для здоровья, а уж полезнее фермы дяди Сагамора вам не найти, даже и не старайтесь. Там есть озеро, где можно ловить самую настоящую рыбу, и у меня был пес, не говоря уж про охотников на кроликов со всамделишными ружьями и о мисс Харрингтон. Она была просто прелесть и учила меня плавать.

Мисс Харрингтон? О, это у нее была та самая виноградная лоза, вокруг которой потом поднялся такой шум. Да вы, верно, и сами помните. Это же попало во все газеты. Татуировка в виде виноградной лозы с маленькими голубыми листочками. Она вилась вокруг ее правой груди, словно тропинка вокруг холма, и заканчивалась крошечной розочкой в самом центре. Папа потом задал мне взбучку за то, что я раньше не рассказал ему о ней, но какого черта, — откуда мне было знать, что не у всех есть розочки на груди? Я просто счел само собой разумеющимся, будто у благотворительных дам тоже есть такие рисунки, только я никогда не спрашивал их об этом, потому что пока общался с ними, еще и в глаза не видел ни мисс Харрингтон, ни ее виноградную лозу.

Но это я забегаю вперед. Лучше начну с самого начала и в первую очередь расскажу вам, как это вышло, что мы приехали к дяде Сагамору. А все оттого, что папу стали слишком уж часто призывать в армию.

Похоже, неудачный выдался год для призывников. Первый раз папу замели посреди зимы, когда мы приехали в Гольфстрим-Парк, потом в Пимлико, но хуже всего пришлось в Акведуке. Мы с трудом нашли, куда притулить наш трейлер, и только-только начали печатать, как его снова забрали. Ну и разумеется, меня, как всегда, заграбастали благотворительные дамы.

Эти благотворительные дамы такие смешные. Не знаю почему, но они всюду одинаковые. Обычно у них пышная грудь, и они задают тебе одни и те же старые вопросы, а когда ты пытаешься объяснить им, что путешествуешь по всяким большим городам, таким как Хиали и Бельмонт-Парк, и что папа просто советник по капиталовложениям в скачки и у него куча неприятностей с призывной комиссией, они начинают переглядываться, качать головами и повторять: “Ах, какой кошмар! А ведь он еще совсем дитя!"

Так вот, эти благотворительные дамы в Акведуке все расспрашивали меня, в какую школу я хожу, отчего это мама ушла от папы, умею ли я читать и писать, и все такое прочее. Я ответил, что отлично умею читать, а то как же? Тогда они сунули мне под нос какую-то книжку, чтобы проверить. Увесистая, прямо скажем, была книженция, я потом читал ее весь месяц, что провел в приюте. Про одного парня по имени Джим Хокинс и одноногого пирата по имени Долговязый Джон Сильвер, просто умора. Хотелось бы мне снова ее раздобыть, чтобы узнать, чем там кончилось. Как вы думаете, можно где-нибудь здесь достать еще одну такую?

Но, возвращаясь к благотворительным дамам — увидев, что мне трудновато пришлось, они снова запереглядывались и забормотали:

— Да-да, так мы и думали.

А мне и впрямь было нелегко. Не то чтобы попадались по-настоящему трудные слова, но этот тип как-то чудно пищит, у него все слишком уж хитро закручено.

— Билли, тебе не следовало говорить, будто ты умеешь читать, — сказала главная дама. Всегда легко узнать, какая из них главная, потому что, как ни странно, но грудь у нее всегда пышнее, чем у прочих.

— Но, мэм, — отвечаю я. — Я умею читать. Просто эта штука как-то чудно написана. В каждом слове слишком много букв.

— Что за чушь, — говорит она. — Как это слишком много букв? Неужели ты думаешь, что Роберт Льюис Стивенсон не умеет писать правильно?

— Не знаю я ничего про этого вашего Стивенсона, — стою я на своем, — а всего-навсего пытаюсь объяснить, что эта штука не так написана и в ней сам черт ногу сломит. Смотрите, сейчас я вам покажу, что имею в виду.

У меня в кармане как раз завалялся сандвич с копченой колбасой, потому что мы только успели выйти и направиться к ипподрому, как папу сцапали пинкертоны. Вот я и вспомнил, что он завернут в обрывок вчерашнего списка забегов. Вытащив сандвич, я откусил кусок и принялся показывать.

— Глядите сюда. — И я ткнул пальцем в листок. — “Барньярд Гейт (М) 105* чал.мер.З, от Барнаби — Гейтс Айяр, от Франджи-Панджи. Дек. 5, ТрП, 6ф, 1:13 — 17, III* 1-1, 1-5, 1-3, 8-9, Стр'гф'л'Дж МолЗ, Зл'п'л'чн 119, Б'сп'чн П'др'жк 112, Пнчк 114”. Улавливаете? А теперь взгляните на этот забег: “Муха 2 Аку 1/2 фт: 48”. Что молния против собаки, и если вам вздумается хоть цент на него поставить, значит, у вас в голове опилки. Он вечно сперва рвется вперед, но с дыхалкой у него плоховато, и он всегда сдыхает у восьмого столба.

Тут они прервали меня, и начался форменный бедлам. Они ну никак не желали верить, что я все это читаю. А я сказал, что это так же ясно, как нос на лице, и растолковал: Барньярд — это чалый мерин-трехлетка, не выигравший еще ни одного забега. Он сын Барнаби от Гейтс Айяра, что от Франджи-Панджи. В последних скачках он шел примерно 1 к 17 в забеге молодняка в Тропикал-Парк пятого декабря. Жокеем у него скакал Джордж Стрингфеллоу весом сто одиннадцать фунтов при полной выкладке, разрешенной для молодняка. Дорожка была мокрой, и время победителя составило минуту и тринадцать секунд, и Барньярд Гейт лидировал на старте, на полпути и на выходе на финишную прямую, но затем выдохся и пришел восьмым, отстав от фаворита на девять корпусов. А тремя победителями стали Злополучный, Беспечная Подружка и Пончик. Поэтому я прямо заявил благотворительным дамам, что если кто здесь и не умеет читать, так это они, а не я.

Тут все и завертелось. Они закричали, что мальчик, который умеет читать только таблицы со скачек, — позор американскому образу жизни и что они отправятся прямиком в суд, отберут меня у папы и упекут в приют. Я-то, понятное дело, был против, но что тут возразишь? Оставалось лишь ждать, пока папа отвертится от призыва.

Словом, они продержали меня в приюте битый месяц и обращались со мной неплохо. Даже позволили взять почитать “Остров сокровищ”, и я так увлекся, что уже не мог оторваться. Поначалу дело шло медленно, лишние буквы мешали, но я помаленьку уловил суть и наловчился вроде как прищуриваться и отбрасывать ненужное, так что мне стало полегче. Я добрался уже до середины и был в полном восторге, когда заявился папа. Он потребовал встречи с благотворительными дамами, суперинтендантом приюта и еще какими-то людьми, которых я не знал, и это было нечто. Все так и кипели, а папа кричал, что он советник по капиталовложениям в скачки, и в том нет ничего дурного, и кто они, по их мнению, такие, чтобы отбирать у него его мальчика?

Я украдкой попытался вырвать несколько страниц из книжки, на случай если ее у меня отберут, и спросил папу:

— А ты знаешь что-нибудь о Долговязом Джоне Сильвере?

— В жизни не слыхал, — отвечает папа. — Верно, пес какой-нибудь, а я собачьими бегами не занимаюсь.

Ну, тут они все разом на него насели, и тогда-то он вспомнил про ферму дяди Сагамора. Мы поедем туда, сказал он, для мальчика нет ничего полезнее жизни на ферме. Чего у папы не отнимешь, так это способности убеждать. Он такой говорун! Когда продает таблицы, любого простофилю вмиг заговорит. Он-то, правда, зовет их клиентами. Я просто видел, как папа ухватился за эту идею и так и загорелся.

— В самом деле, — принялся он вещать, — вы только подумайте обо всех великих людях, которые начинали на фермах, таких людях, как Линкольн, и генерал Томас Ли, и Гровер Уэйлен, и Уильям Уодсворт Хоторн, и Эдди Аркаро. Да вы только подумайте, до чего это здорово: кормить уток, собирать яйца, лопать арбузы, пить парное молоко, кататься на лошадях… — Тут он осекся, кашлянул и пошел на попятную:

— Нет. Как подумаешь, так, пожалуй, лошадей-то там и нет. Помнится, мой брат Сагамор всегда говаривал, что ни за что не потерпит их у себя. Мулов у него пруд пруди, а лошади ни одной. Он их прямо-таки ненавидит. Джентльмены, можете вы вообразить себе более подходящее для подрастающего мальчика место, чем такая ферма?

У папы аж слезы на глаза навернулись от одной только мысли, до чего же полезна жизнь на ферме.

Ну, так вот оно и вышло. Много еще было всякой болтовни, но в конце концов все согласились с папой насчет фермы и сказали, что я могу идти. Правда, предупредили, что если он еще раз попадет в какие-нибудь неприятности в районе Нью-Йорка, то меня опять заберут на попечение, и в этот раз насовсем. Мне даже смешно стало, мы же в Нью-Йорке сроду не были, но им я, разумеется, ничего не сказал.

Мы ушли, сели в трейлер и поехали было прочь, но угодили в самую гущу машин и так заплутали, что уж и не знали, где мы. Акведук куда больше, чем Хиали или Пимлико, и там столько улиц, что ты можешь колесить по ним, пока не помрешь с голоду, но так и не найти пути оттуда. Вскорости мы застряли в пробке на улице, где было множество шикарных отелей с коврами и разноцветными навесами от парадного входа через весь тротуар. Папа окликнул какого-то типа, стоящего под одним из этих навесов и одетого в умопомрачительную ливрею, всю красную и золотую.

— Что это за улица? — спрашивает папа.

— Парк-авеню, — отвечает тот наглым тоном.

— А как, — кричит папа, — проехать отсюда к Джерси?

Этот тип уставился на него как баран на новые ворота.

— А кому это надо? — говорит он и принимается рассматривать ногти.

— То-то и плохо в этом треклятом месте, — поясняет мне папа. — Зачем тебе куда-то ехать? Ты и так уже здесь.

Тут другой тип, в ливрее и обезьяньей шляпе, вывел из передней двери пса на кожаном поводке. Ей-богу, в жизни не видел такой длиннющей псины, а ножки коротенькие прекоротенькие, а пузо только что по земле не волочится, особенно когда они спускались по ступенькам. Тот первый тип в красно-золотом весь надулся и побагровел, но все же взял поводок и двинулся вниз по улице. И тут пес как прыгнет, как выдернет поводок у него из рук — и помчался прямо по мостовой среди машин.

Парень в ливрее бежал за ним, лавируя между автомобилями и все больше багровея.

— Сюда, сюда, славный песик, — звал он. — Сюда, Зиг Фрид. Милый Зиг Фрид. Я тебе все зубы повыбиваю, ты, мерзкая колбаса.

Но Зиг Фрид развернулся и — бац! — очутился у нас под машиной. Пробка начала потихоньку продвигаться вперед, и водители вокруг нас принялись вовсю сигналить и всячески обзывать папу. Я испугался, что он вот так возьмет и поедет, а потому выскочил и пополз за псом. Тот ухмыльнулся мне и лизнул меня в щеку. Я сгреб его в охапку и залез обратно в машину, а он уселся мне на колени и продолжал ухмыляться. Ну и пес! Такой симпатяга, да еще и улыбаться умел.

Тип в ливрее, уворачиваясь от машин, подбежал к нам. Физиономия у него стала под стать камзолу.

— Давайте сюда эту проклятую дворнягу! — заорал он, злобно глядя на папу.

— Проваливай. Таким, как ты, только пуделей и водить, — отозвался папа.

— Давай его сюда! Не то копа позову. Дорога перед нами как раз расчистилась. Папа поднял палец.

— За тебя, Мак, — произнес он, и мы со свистом рванулись вперед и проскочили перекресток прежде, чем снова успел зажечься красный свет. Через мгновение мы уже были за углом, и этот тип нас так и не догнал.

Зиг Фрид был чудо какой потешный. Он снова лизнул меня в ухо, гавкнул пару раз, а потом высунул голову в окно и принялся ухмыляться всем встречным прохожим на тротуаре.

— Можно мне оставить его себе? — попросил я. — Можно?

— А чем ты собираешься его кормить? — возразил папа. — Псы вроде этого, с Парк-авеню, в рот не возьмут ничего, кроме икры и мяса норки.

— Бьюсь об заклад, он слопает обычную кость не хуже другого какого пса.

— Ну, не знаю, — проворчал папа, — но где ты его будешь держать, когда мы приедем в Голливуд-Парк?

— Голливуд-Парк? — изумился я. — Разве мы не едем к дяде Сагамору? Он покачал головой:

— Ну разумеется, нет. Я придумал это, только чтобы отвязаться от тех старых носатых куриц.

Тут мне стало грустно, ведь я успел уже столько всего здоровского напридумывать о житье на ферме, но я промолчал. Что толку спорить с папой? Спустя какое-то время мы отыскали туннель, ведущий под реку, а когда выехали, папа объявил, что мы уже в Джерси. Про Зига Фрида я больше и не заикался, надеясь, что папа позабудет о нем и я смогу оставить его себе. Но он сам то и дело подскакивал и лизал папу в лицо.

— Вот щенячьи нежности, — буркнул в очередной раз папа, едва разминувшись со здоровенным грузовиком.

Но все равно не велел мне выкинуть пса. Похоже, он что-то обдумывал — вид у него был довольно обеспокоенный, и он все время шипел что-то себе под нос. Вскоре он свернул на обочину и пересчитал оставшиеся у нас деньги.

— А далеко от Акведука до Голливуд-Парка? — поинтересовался я.

— Порядочно. Неделя пути, а то и дольше. Вечером мы устроились на ночлег возле какой-то речушки, и, пока папа жарил колбасу, я спросил его:

— Па, а почему бы нам не отправиться к дяде Сагамору?

— Ну, во-первых, его там может и не оказаться. Последнее, что я слышал о нем, это что его призывают.

— А у него тоже печатный бизнес?

— Нет, — ответил папа, открывая бутылку пива и усаживаясь на камень с сандвичем в руке. — Скорее мануфактурный.

— Ясно. — Я кинул Зигу Фриду кусок колбасы. Он мотнул головой, поймал кусок на лету, подкинул, точно кот мышь, и заглотал в мгновение ока.

— Гляди-ка, папа, — говорю я. — Он лопает колбасу.

— Как мило с его стороны, — ухмыльнулся папа. — Истинный демократ, а?

— Можно его оставить, па?

— Там видно будет, — отрезал он. — Только не приставай. У меня и так забот полон рот.

Зиг Фрид принялся вылизывать сковородку. Похоже, топленый жир пришелся ему по вкусу. Уже стемнело, и костер под деревьями потрескивал так уютно. Я вытащил из прицепа спальник, раскатал и растянулся на нем, а Зиг Фрид свернулся калачиком у меня под боком. Мне страсть как хотелось оставить его у себя. Папа откупорил очередную бутылку пива.

— А что такое Голливуд-Парк? Мы там уже бывали? — спросил я. Мы столько больших городов объездили, что я им уже счет потерял.

Папа покачал головой.

— А почему нет?

— Потому что для этого надо пересечь весь Техас.

— А что такое Техас, папа?

— Что такое Техас? Ну, я тебе скажу. — Он зажег сигарету и вытянул ноги. — Техас — это самая большая область в мире без единого ипподрома, не считая Тихого океана. Я много лет мечтал добраться до Голливуд-Парка и Санта-Аниты, но у меня никогда не было столько денег, чтобы проделать весь путь через Техас одним махом, а только так и можно его преодолеть. Как-то раз, еще до твоего рождения, я покинул Оуклоун-Парк, добрался аж до Тексарканы и рано утром, собравшись духом, рванул через Техас. Но чем больше я об этом думал, тем сильнее малодушничал, и миль через пятьдесят окончательно сыграл труса, повернул обратно и больше уж не пытался. — Он глядел на огонь и вздыхал, тихонько покачивая головой. — Быть может, теперь я уже слишком стар, чтобы снова рискнуть. Для этого надо либо быть молодым и полным задора и готовности терпеть любые невзгоды, либо иметь кучу денег. С Техасом дурака не поваляешь. Там в какую сторону ни глянь, на тысячи миль ни одной скаковой дорожки. И коли совсем на мель сядешь, придется устраиваться на работу или что похуже. Нет, это не безопасно Я видел, что он и впрямь серьезно озабочен. Каждый вечер, когда мы останавливались на ночлег, он доставал дорожные карты и линеечкой измерял расстояние и подсчитывал оставшиеся деньги. Но, как ни крути, выходило все одно и то же. Мы сядем на мель в местечке под названием Пайот, на полпути между городами Фэрграундс и Голливуд-Парк.

— Нет, черт побери, ничего не выйдет, — сказал он как-то поздно ночью. — Номер не пройдет. Мы застрянем посреди Техаса, будь уверен. Единственное место, где мы можем отсидеться, покуда осенью не откроются скачки в Фэрграундс, это ферма Сагамора.

Я завопил от радости и стиснул Зига Фрида в объятиях, а он тявкнул и лизнул меня в ухо. Вот так мы и поехали к дяде Сагамору.

 

Глава 2

Папа уже давненько не бывал на ферме, поэтому едва мы свернули с шоссе на проселок, ему пришлось расспрашивать, как туда проехать. Мы притормозили у маленького, без пятнышка краски деревянного домика. Напротив стоял бревенчатый амбар, а какой-то мужчина гонялся по двору за поросенком. Услышав вопрос, он остановился и, сняв шляпу, вытер лоб красным носовым платком.

— Сагамор Нунан? — переспросил он странным голосом, словно бы дивясь.

— Ну да, — подтвердил папа.

— Вы что, в самом деле собираетесь к Сагамору Нунану? — Тот все ушам не верил.

— А что тут дурного? — Папа начинал уже злиться. — Он ведь еще там живет, разве нет?

— Сдается мне, да, — кивнул тот. — По крайней мере, я не видел, чтобы его оттуда выдворяли.

— Ну и как тогда нам туда проехать?

— Что ж, держитесь прямо по этой дороге. Гравий скоро закончится, и пойдет все больше песок, но ничего, проедете даже с этим вашим прицепом. Как взберетесь на пологий песчаный холм, увидите колею, ведущую налево, к навесным воротам. Оттуда еще с четверть мили, и, ежели ветер будет встречный, вы и сами учуете. — Он снова отер лицо. — А коли встретите какие машины оттуда, лучше посторонитесь — они, верно, будут мчать как угорелые.

— Мчать как угорелые? — повторил папа.

— Угу. Шериф-то наш обычно бывает здорово зол после того, как съездит туда. Просто рвет и мечет. Трех поросят мне уже сбил в этом году — Да, плохо дело, — протянул папа. Мужчина тряхнул головой:

— Собственно говоря, я потому и гоняюсь за этим кабанчиком. Двое шерифовских парней вот-вот проедут обратно, так что мне лучше бы привязать его, пока худа не вышло. У них тяжелая рука на поросят.

Папа поблагодарил его, и мы поехали дальше.

— А что он имел в виду — “вы и сами учуете”? — спросил я.

Папа-с отсутствующим видом покачал головой. Похоже, задумался о чем-то.

— Кто знает. С Сагамором никогда ничего не скажешь толком.

Мы въехали на гряду холмов, поросших соснами. Машина с натугой волочила прицеп по песку, мотор аж весь раскалился. Когда мы перевалили за гребень и начали спускаться вниз, то заметили другой автомобиль. Он стоял на небольшой прогалинке справа от дороги, как раз за поворотом. Деревья там расступались, и видно было дно пересохшей речки у подножия холмов. На крыше машины, свесив ноги на капот, сидел какой-то мужчина в белой шляпе и с биноклем, прямо как на скачках. Папа нажал на тормоз и остановился, а тот тип выпустил бинокль, повисший на ремешке у него на шее, и уставился на нас. Я попытался углядеть, что это он там высматривает, но вокруг виднелись лишь поля да деревья.

— Что ищете? — полюбопытствовал папа. Внутри машины оказался еще один мужчина, и тоже в белой шляпе. Он вылез наружу и переглянулся с первым.

— Самолеты, — отозвался тот с крыши.

— Вправду? — удивился папа.

— Безусловно. Мы из противовоздушной обороны, — подтвердил второй и ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом. — Вдруг русским взбредет в голову полететь этой дорогой. А вы, ребята, куда путь держите?

Папа с минуту задумчиво глядел на него.

— В аэропорт, — доверительно сообщил он наконец. — И если встречу русский бомбардировщик, непременно дам вам знать.

Отыскав колею влево, мы проехали сквозь ворота из колючей проволоки и, чуть спустившись по склону среди деревьев, внезапно увидели ферму дяди Сагамора.

Тут-то мы и почувствовали эту вонь.

Папа ударил по тормозам, и мотор заглох.

— Милостивый Боже, — ахнул он, — это еще что?

Зиг Фрид заскулил и заерзал на заднем сиденье. Папа снял шляпу и, задыхаясь, принялся ей обмахиваться. Минуту-другую спустя вдруг стало полегче, и мы снова смогли дышать. Наверное, ветер, на наше счастье, подул в другую сторону.

— Воняет оттуда, — говорит папа. — Прямо от дома.

— Как ты думаешь, что это сдохло? — спрашиваю я.

Папа покачал головой:

— Ничего не могло настолько сдохнуть. Мы дружно поглядели на ферму. Справа виднелся бревенчатый сарай, а прямо перед нами, в тени большущего дерева, стоял дом, весь серый, наверное старый-престарый, и тоже некрашеный. Спереди торчало широкое крыльцо. Над крышей вился белый дымок из трубы, но самого дяди Сагамора нигде не было видно.

А потом до нас донесся стук молотка, и мы повернулись влево поглядеть, в чем дело. С той стороны под холмом сквозь деревья просвечивало озеро, а примерно на полпути вниз какой-то мужчина что-то строил. Ну и диковинное же было сооружение, сроду такого не видывал. Я так и не разобрал, что же это за штука.

— Это дядя Сагамор? — спросил я.

— Чтобы Сагамор работал? На самом солнцепеке? — Папа замотал головой, озадаченно уставившись на того чудака и штуковину, к которой он приколачивал доски.

С тех пятидесяти ярдов, что нас разделяли, чудака было почти не разглядеть, видно только, как солнце поблескивает у него на макушке, словно волос там негусто.

— Ну точно не Сагамор, — подвел итог папа. — Но вдруг он знает, где он?

Ветерок улегся, так что вонь нас не доставала. Папа завел мотор, и мы помаленьку двинулись вниз с холма. Я во все глаза таращился на то диковинное сооружение, пытаясь все-таки разобраться, что же это. Да только без толку. Похоже, что спервоначала он задумывал лодку, но по ходу дела передумал и захотел построить вместо нее дом, а еще потом решил: а, ну ладно, черт с ним со всем, будь что будет, — и принялся попросту приколачивать доски без разбору.

Снизу стоял здоровенный короб, размером примерно с жилой прицеп, а на нем — еще один ящик. Ни тот, ни другой еще не были закончены, поэтому во многих местах зияли сквозные дыры. Дыр вообще хватало, круглых и в форме полумесяца. Сам строитель стоял спиной к нам на лесах на высоте автомобиля и деловито прибивал фанерку на прореху в большой доске.

Судя по всему, он не слышал, как мы подъезжаем. Папа остановился прямо у него за спиной и высунулся в окно машины.

— Эй, — зовет он, — а где Сагамор? Тот и ухом не повел.

— Эй, вы, там! — кричит папа.

Чудак знай себе колотит. Ну, мы с папой переглянулись и вылезли из машины. Зиг Фрид тоже выскочил и давай носиться кругами, время от времени останавливаясь, чтобы как следует облаять этого типа.

Папа, подумав, нажал на клаксон, но чудак по-прежнему ноль внимания. Через минуту он прекратил молотить и слегка откинулся назад полюбоваться результатом. Потом покачал головой и другим концом молотка принялся отдирать фанерку и приколачивать на пару дюймов левее.

"Ту-ту-ту!” — сыграл папа на клаксоне. Тот хмырь снова окинул взглядом свою работу, но опять остался недоволен и опять начал отдирать фанерку. Она уже буквально на кусочки разваливалась.

— Нет, этак мы далеко не уедем. — Папа потер лоб. — Коли уж мы хотим потолковать с ним, придется, видно, лезть к нему.

Он взобрался по лестнице на леса, а я следом за ним. Теперь мы видели этого чудака сбоку, что было малость поприятственней, чем любоваться им сзади. Он оказался постарше папы и, доложу я вам, виду самого что ни на есть чудного. Да и одет тоже — в брезентовый комбинезон и белую рубашку с оторванными рукавами, зато с высоким тугим воротничком и при галстуке, заправленном под нагрудник комбинезона. А башмаков на нем и вовсе не было. Он и вправду оказался лыс как коленка, только вокруг макушки, над ушами, шел ободок реденьких седых волосиков. А когда он повернулся к нам, глаза у него были точь-в-точь как у какого-нибудь бедолаги, который пытается поймать такси в пробке в час пик. Этакие, знаете ли, ошалелые.

— Слишком поздно! — возопил он, завидя нас, и как начал размахивать молотком у папы прямо перед носом.

— Для чего поздно? — Папа попятился и чуть меня не сбил.

— Нечего больше приходить сюда. Я пытался предупредить вас. Вас всех. Но никто не слушал. Каждый занят погоней за всемогущим долларом, все погрязли в пьянстве, лжи и разврате, и ныне уже слишком поздно.

— Где Сагамор? — заорал папа у него над ухом.

— Весь мир зачумлен грехом и коррупцией. Он грядет. Я пытался предупредить вас. Армагеддон грядет.

— Папа, а что такое Армагеддон? — спрашиваю тут я.

— Не знаю, — говорит папа. — Но только, бьюсь об заклад, как он явится, этот тип все равно не услышит, разве что он собьет его с лестницы.

Тут пападагнулся вперед и, едва ли не прижав рот к самому уху чудака, как завопит:

— Я ищу Сагамора Нунана. Я его брат, Сэм.

— Слишком поздно, — продолжает талдычить тот, снова замахиваясь на папу молотком. — Я не возьму с собой ни одного из вас, жалких грешников. Все вы утопнете.

Папа вздохнул и обернулся ко мне:

— Сдается, я догадываюсь, что это за старый плешивец. Это Финли, брат твоей тетушки Бес-си. Он навроде этих свихнутых проповедников. И глух как сыч. Сам себя уж лет двадцать как не слышит.

— Как ты думаешь, что это он строит? Папа покачал головой:

— Черт его знает. Судя по виду, так он и сам давно забыл.

Он слез с лестницы, и я спрыгнул за ним. Тут из дома снова повеяло этой гадостью.

— Что же все-таки там сдохло, как по-твоему? — снова спросил я.

Папа задумчиво поглядел на дом. Я тоже. Но там по-прежнему никого видно не было.

— Может, один из его мулов? — предположил он.

Мы уселись в машину и поехали обратно вверх по холму, а этот чудак так и продолжал приколачивать свою фанеру и что-то бормотать себе под нос. Теперь папа вел машину куда как осторожно и остановился под тем высоким деревом перед домом, чтобы заранее приготовиться зажать нос. Но когда мы вышли, ветер, похоже, дул со стороны озера, так что мы не учуяли никакой вони. Во всяком случае, поначалу.

Кругом было тихо-претихо. Так тихо, что слышно даже собственное дыхание. Просто здорово, совсем иначе, чем в этих шумных больших городах навроде Акведука. Я огляделся по сторонам. Передний двор был весь покрыт ровным слоем грязи, а дорожку к крыльцу отмечал ряд воткнутых в землю пустых квадратных бутылок из коричневого стекла. Дверь оказалась приоткрыта, но внутри мы никого не увидели. Дым из трубы еще шел, но не так густо, как раньше.

— Эй! — окликнул папа. — Привет, Сагамор! Никто не ответил.

— А почему бы нам попросту не зайти внутрь? — предложил я.

— Нет, — покачал головой папа. — Это будет для него тот еще сюрприз.

— А разве плохо устраивать людям сюрпризы?

— Может, некоторым и хорошо, — возразил папа, — но только не Сагамору.

— Что ж, — говорю я. — По-моему, тут никого и нету.

Папа недоуменно озирался по сторонам.

— Уж Бесси вроде бы должна… О Боже всемогущий! — Он зажал нос и стал обмахиваться шляпой.

У меня тоже дыханье сперло.

— Па, — сказал я. — Погляди, вон откуда воняет. Видишь те корыта возле колодца? Он замахал на меня руками.

— Сам гляди, если сможешь дойти дотуда. В общем-то, когда тебя пару раз обдует этим самым ветерком, уже вроде как привыкаешь малость и можешь дышать посвободней, поэтому я все-таки направился к колодцу. Он находился аккурат за крыльцом. Рядом висела бельевая веревка, растянутая между двух шестов, а вдоль дома, на самом солнцепеке, стояли корыта, целых шесть штук. Но стоило мне подойти поближе, как снова пришлось затыкать нос.

В лоханях и впрямь что-то было. Сперва я не разобрал что. На вид — какая-то коричневая жижа, на поверхности которой плавала старая пена. Но потом я разглядел, что там в глубине что-то есть и, отыскав колышек, принялся ворошить в лохани, покуда не сумел подцепить кусок и вытащить его на поверхность. Это оказалась коровья шкура, шерсть с которой стала уже слезать клочьями. Едва я уронил ее обратно, все месиво так и забурлило. Ужас что за гадость.

Я заглянул в остальные корыта, но везде оказалось то же самое. Я позвал папу, и он подошел, все так же обмахиваясь шляпой. Зиг Фрид забился под дом и скулил.

Папа поглядел, как я снова выуживаю это безобразие на свет Божий, и кивнул.

— Ну да, просто шкуры выдубливаются, — пояснил он с таким видом, будто его это нисколечко и не удивило.

— Дядя Сагамор занимается кожевенным бизнесом? — спросил я.

Папа пребывал в глубокой задумчивости.

— Что-что? А, нет. Об этом мне слыхивать не доводилось. Может, у него завелось побочное производство.

— А зачем он делает это прямо у дома? По-моему, лучше ему было бы поставить их милях в двух отсюда, не меньше.

— Ну, не знаю, — пожал плечами папа. — Может, пытается насолить Бесси или еще что. На твоем месте я бы не стал его об этом спрашивать. Сагамор не очень-то жалует тех, кто задает слишком много вопросов. Поэтому когда мы отыщем его, просто сделай вид, будто ты ничего не заметил.

Я открыл было рот, чтобы спросить, как это можно не заметить такую вонищу, но передумал. Когда папе задают слишком много вопросов подряд, он тоже сам из себя выходит. Видать, это у них семейное.

Я обошел вокруг дома, ища дядю Сагамора. Солнце уже стояло прямо над головой и припекало вовсю. От деревьев доносилось жужжание жуков. Когда я шел вдоль тыльной стены, мне послышалось, будто в доме кто-то ходит. Я остановился и прислушался, но не услышал ничего, кроме этого жука в ветвях.

Кухонная дверь была приоткрыта. Я поднялся на крыльцо, сколоченное из обычных деревянных чурбанов, и заглянул в кухню, но там никого не обнаружилось. Я сунулся внутрь, и Зиг Фрид вскочил на чурбан и прошмыгнул вслед за мной. В углу кухни стояла печка, а рядом накрытый клеенкой стол и несколько табуреток.

Заметив на печке кастрюлю, я заглянул, не отыщется ли там что-нибудь съестное. Так оно и оказалось. Судя по виду, вареная картошка. Я взял ложку со стола и вытащил кусочек попробовать, но это была не картошка, а скорее брюква. Холодная, как камень. Дрянь редкостная.

Одна дверь вела из кухни налево, а вторая прямо. Я заглянул в комнату налево. Там стояла кровать, но, похоже, комнату использовали больше как кладовку — на полу валялись мешки с сахаром, а по стенам висела сбруя и одежда. Я вышел оттуда и направился в переднюю комнату и вдруг замер как вкопанный. До меня вдруг дошло. Вареная брюква была холодная-прехолодная. Но в печке-то горел огонь!

Я ринулся назад, снова заглянул в кастрюлю и пощупал верх печки — тоже холодно. Но ведь я собственными глазами видел дымок над трубой! Я поспешно выскочил во двор и задрал голову. Чтоб мне пусто было! Никакого дыма. Но ведь он шел, право же, шел — я точно видел.

Окончательно сбитый с толку, я вернулся на кухню и, подняв одну из крышек, запустил руку внутрь. Угли оказались холодные, что твоя брюква. Да, диковинные вещи творились на ферме дядюшки Сагамора.

Папа на дворе снова принялся выкликать дядю Сагамора, а потом звать меня. Я поспешно юркнул в переднюю комнату, оказавшуюся гостиной. Справа располагался широкий камин, а на дровах, сложенных возле каминной решетки, лежал дробовик. Сиденья у стульев были по большей части сплетены из полосок коровьей кожи, с которой даже не соскоблили шерсть. Слева рядом с выходом во двор обнаружилась еще одна дверь, в еще одну спальню. Но и там я никого не нашел. Дом был пуст.

Когда я вышел на переднее крыльцо, вонь так и шибанула мне в нос. По-моему, здесь было еще хуже, чем во дворе. Я кубарем скатился вниз и спрятался в машину. Папа уже сидел там. Он по-прежнему обмахивался шляпой и на чем свет клял всю эту затею.

— И почему, — спрашивает он, — у меня не хватило ума ехать в Нарагансет-Парк?

— Да ладно тебе, па, — говорю я. — Мне здесь нравится. Все, кроме запаха.

— Да, но что мы станем здесь делать? Сагамора нету. Наверное, его замели. Вокруг ни души, кроме этого старого дятла, что день-деньской долбит свои доски. Нам и поехать-то отсюда некуда.

И тут сзади кто-то говорит:

— Здорово, Сэм!

Мы так и подскочили. На крыльце, опершись о косяк и держа на сгибе руки дробовик, стоял человек. Я вовсю таращился на него. Убейте меня, но как он мог оказаться там? Меньше чем минуту назад дом был абсолютно пуст. И потом, мы не слышали ни шороха.

Он был повыше папы, одет в брезентовый комбинезон и такую же рабочую куртку прямо на голое тело. Глазки маленькие и черные, как два уголька, а нос здоровенный и крючковатый, что у твоего орла. Щеки до самых глаз заросли густыми черными бакенбардами около четверти дюйма длиной. Копна нечесаных черных с проседью волос спадала ему на уши, но со лба на макушку тянулась здоровенная плешь. Сквозь расстегнутый ворот куртки над нагрудником комбинезона видно было, до чего же у него волосатая грудь.

Его пронзительные глазки-пуговки вроде как даже и улыбались, глядя на нас, но почему-то это напомнило мне волчий оскал. Левая щека у него здорово оттопыривалась, и вдруг, даже не шевельнув головой, он выпустил изо рта струю коричневой табачной жижи. Она перелетела через все крыльцо и со смачным шлепком приземлилась во дворе.

— В гости заглянули? — поинтересовался он.

— Сагамор! — говорит папа. — Ах ты, старый мошенник.

Значит, подумал я, это и есть дядя Сагамор. Но я все равно никак не мог взять в толк, откуда он там взялся и как умудрился проникнуть в дом так, что мы его даже и не услышали. Он прислонил дробовик к стене.

— Давненько не видал тебя, Сэм.

— Лет этак восемнадцать, по моему счету, — отвечает папа. Мы все поднялись на крыльцо, они пожали друг другу руки, и мы уселись около двери.

— Откуда ты взялся, дядя Сагамор? — не вытерпел я. — Я заходил в дом, а тебя там не видел. И что строит тот чудак возле озера? И почему ты не отнес эти шкуры подальше от дома?

Он повернулся и смерил взглядом сперва меня, а потом папу.

— Твой мальчонка, Сэм?

— Да, это Билли, — сказал папа. Дядя Сагамор кивнул:

— Смекалистым, видать, парнем вырастет. Уйму вопросов задает. Наверное, будет знать больше, чем все судьи мира, вместе взятые, если только кто-нибудь возьмет на себя труд отвечать ему.

 

Глава 3

Дядя Сагамор поднялся, зашел в дом и вернулся с двумя стеклянными кувшинами, до краев полными чем-то прозрачным, навроде воды. Один он поставил на пол за дверью, а второй протянул папе и сел на корточки. Папа без остановки обмахивался шляпой, но ни словом не обмолвился про вонь из корыт.

Он отпил из кувшина и, не в силах отдышаться, вернул его обратно дяде Сагамору. На глаза у него навернулись слезы.

— А старый колодец ничуть не изменился, — крякнул он.

Кого, спрашивается, они хотели одурачить? Уж только не меня. Я-то знал, что никакая это не вода, но промолчал.

Дядя Сагамор вынул из-за щеки здоровенный кус табака, зашвырнул его куда-то во двор и присосался к кувшину. Адамово яблоко у него на шее так и заходило вверх-вниз. Потом он отер рот тыльной стороной ладони. У него-то небось слезы не выступили.

— Кстати, — сообщил папа, — там на холме мы повстречали парочку охотников на самолеты. Они глядели в эту сторону в бинокли.

— В белых шляпах? — поинтересовался дядя Сагамор.

— Угу, — подтвердил папа. — А у одного еще и золотой зуб. Видок у них самодовольный, только что не лопаются от спеси.

Дядя Сагамор важно кивнул:

— Шерифовы парни. Трудятся не покладая рук, вечно пекутся о лесных пожарах. Целыми днями следят, нет ли где дыма.

— И как, находят? — спросил папа.

— Ну, всякое бывает, — отозвался дядя Сагамор. — То пень от молнии загорится, то еще что. Но они вмиг заметят, ни за что не пропустят. Слетаются всем скопом, точно мухи на мед. — Он снова отпил из кувшина и хмыкнул. — На днях тут неподалеку загорелось старое бревно, и, представь себе, какой-то беспечный кретин позабыл рядом с ним двадцать, а то и все тридцать динамитных шашек. Видать, пни корчевал. Словом, едва вся эта орава вывалила из кустов, тут-то оно и рвануло. Будь я проклят, ежели они не расчистили мне добрый акр новой земли, спеша унести ноги. В жизни не видывал, чтобы так мчались сквозь кусты напролом. Папа тоже сделал еще глоток.

— Приятно, однако, знать, — заметил он, — что блюстители закона так бдительно охраняют твой покой.

— То-то и оно, — согласился дядя Сагамор. — Собственно говоря, они приедут сюда с минуты на минуту.

Ровнехонько в ту же секунду с вершины холма донесся грохот, словно кто-то проехал прямиком сквозь проволочные ворота, не удосужившись сперва их открыть. А потом мы увидели и саму машину. Она неслась вниз по склону, трясясь и подпрыгивая на ухабах, словно жокей на брыкалистой лошадке. Позади клубилась туча пыли, и автомобиль то и дело подлетал фута на три в воздух. Они явно спешили.

— Была у меня мыслишка взять и подправить маленько дорогу для этих парней, — сказал дядя Сагамор. — А то они просто бич для нас, налогоплательщиков. Поглядите только, как они бьют государственную машину на ухабах. — Он замолк и сокрушенно покачал головой. — Да вот только все недосуг, дел больно много.

С этими словами он спрятал кувшин за дверь, а вместо него вытащил тот, что стоял на полу.

— Сдается мне, ребята не откажутся пропустить по маленькой, — произнес он и сунул кувшин папе в руки, словно так и было. — Только я был бы с этим поосторожнее. Вдруг туда невзначай попала чуточка кретонового масла.

— Ясненько, — отозвался папа и, запрокинув голову, приложился к кувшину, но глотать почему-то не стал. Я спросил, что такое кротоновое масло. Они ничего не ответили, и я вспомнил, что дядя Сагамор не любит, когда ему задают вопросы.

Тут водитель ударил по тормозам, шины завизжали, и машина, проехав еще футов тридцать, остановилась под деревом. Дядя Сагамор вскинул голову, точно только что приметил гостей, забрал у папы кувшин и отставил его на пол, сбоку от себя, так чтоб спереди было не видно. Из машины и впрямь вылезли те двое, что караулили самолеты, и только направились было к нам, как вонища добралась и до них. Они принялись чихать и задыхаться, отплевываясь и разгоняя воздух шляпами, но не остановились. Вид у них был предовольный. Они все ухмылялись, словно с чем-то поздравляя друг друга.

Дядя Сагамор словно невзначай поправил прислоненный к стене дробовик, как бы проверяя, устойчиво ли он стоит.

— Заходите, присаживайтесь, парни, — пригласил он.

Они поднялись на крыльцо. Тот, что с золотым зубом, был долговязым и тощим, а носище почти как у дяди Сагамора, а подбородок длиннющий, как лошадиная морда. Волосы у него были какие-то маслянистые, коротко обстриженные по бокам, но длинные на макушке и прилизанные бриллиантином. Второй был тоже тощим, но не таким долговязым, с кудрявыми черными волосами и этакими задорными усиками, которые точно нарисованы фломастером на верхней губе. В придачу к усам он носил еще и баки.

Оба строили страх какие многозначительные мины.

— Уж не взыщите, что сломали вам ворота, — говорит золотозубый, обмахиваясь шляпой, — но мы спешили предостеречь вас, прежде чем вы выпьете слишком много этой колодезной воды. В округе, знаете ли, найдены возбудители тифа.

— Да неужто? — удивился дядя Сагамор. Они переглянулись с таким видом, словно вот-вот лопнут со смеху, несмотря на вонь.

— Разумеется, — подтвердил тот, что с усиками. — И представьте только, шериф как раз нынче утром и велел нам, принесите-ка, мол, ребятки, пробу воды из колодца Сагамора Нунана. Нельзя же, чтобы он свалился с тифом, никак нельзя.

Говоря это, он слегка подался вбок, чтобы видеть тот дядин кувшин. И глядел на него так, точно вспоминал какую-то презабавную шутку.

— Ну, сэр, это и впрямь любезно со стороны шерифа, — расцвел дядя Сагамор и повернулся к папе:

— Именно то, о чем я тебе сейчас толковал, Сэм. Ты вот привык иметь дело с толстопузыми политиками, которые только и знают, что просиживать штаны в судах, запустив обе руки в карман налогоплательщиков, но ничего не делают, чтобы заслужить эти деньги. Но подручные нашего шерифа — нет, они не такие. Ты только взгляни на них. Они на посту, из последних сил защищают бедного налогоплательщика, высматривают самолеты и лесные пожары, бдят, нет ли тифа. Они день-деньской следят в бинокль, как бы он не свалился с солнечным ударом, пока от восхода до заката трудится на своем поле, чтобы заплатить налоги и наполнить их кормушку. Как подумаешь о них, так гордость прям-таки распирает. Давайте, парни, валяйте: наберите ведро воды, а я покамест подыщу какой-нибудь старый кувшин.

— О, да мы не станем тебя утруждать, — с ухмылкой замахал руками золотозубый. — Возьмем лучше тот полнехонький кувшин, что ты припрятал у себя под боком. Этого более чем хватит для анализа Большого жюри.., да что это я? Отдела здравоохранения.

— Ах, этот? — недоуменно переспросил дядя Сагамор, вытаскивая кувшин. — Ну, парни, это ведь совсем и не вода.

— Не вода? — Видать, шерифовы парни такого не ожидали. Они изумленно переглянулись. — Ты только представь! Не вода.

— Ничего не попишешь, — вздохнул дядя Сагамор. — Это вроде как лекарство. Я вычитал его в журнале под заголовком “Что, вы ощутили старость в сорок лет?" А рядом картинка со смазливой девчонкой почти без одежки и написано, что ежели раскошелишься на это средство, то снова обретешь былой задор и станешь как новенький. Ну вот я и рассудил, что не грех попытать счастья.

— Да что ты говоришь? — развел руками золотозубый. — Неужели они его так прямо в кувшине и прислали, как самогон.., ой, о чем это я? Как воду?

— Ну, не совсем, — поправился дядя Сагамор. — Видите ли, вы готовите эту штуку сами. Они присылают порошок, не знаю, что уж они туда намешивают, а вы дома сами его разводите. Может, от него сейчас слегка и попахивает алкоголем, но пусть это вас не смущает. Просто у меня это нечем было развести, кроме какой-то старой микстуры Бесси.

— Ну слыханное ли дело! — говорит тот, что с усиками. — Слегка попахивает алкоголем. Кто бы мог подумать?

Золотозубый взял кувшин и сунул в него нос. Второй во все глаза уставился на него, — Как же, учуешь тут что-нибудь при этакой-то вонище, — проворчал золотозубый. — Но, клянусь дьяволом, мы знаем, что это за зелье.

— Говорю же вам, парни, обычное лекарство, — снова завел свое дядя Сагамор. — Не стоит таскать его в отдел здравоохранения. Там вас поднимут на смех.

— Кого надеешься обвести вокруг пальца? — спросил золотозубый. — Но для пущей уверенности…

Он запрокинул кувшин, сделал здоровенный глоток и начал отфыркиваться.

— Ну и как? — поинтересовался второй. Золотозубый выглядел Слегка озадаченным.

— А черт его знает. Достаточно крепко для самогона, что да, то да. Но какой-то чудной привкус. Ну-ка, а ты что скажешь?

Тот, что с усиками, вроде как заколебался малость.

— Ну ладно, в конце концов, он и сам это пил, — произнес он наконец и бесстрашно припал к кувшину. Теперь они были озадачены на пару.

— Видите, — заявил дядя Сагамор. — Говорил я вам. Обычное лекарство. Но вы, ребятки, возрастом не вышли его пить. Не хотите же, вернувшись в город, носиться за девчонками, что два петушка.

Золотозубый все пребывал в нерешительности.

— Ты меня не надуешь, — сказал он. — Уж я-то распознаю самогон, если его пробую. — Но, поразмыслив еще минуту, снова отпил из кувшина. — Ну, не знаю, — протянул он. — Глупо выйдет, если мы отвезем его в отдел, а там и впрямь окажется лекарство.

— Пора бы тебе уж поумнеть и не слушать россказни Сагамора Нунана, — оборвал его тот, что с усиками. — Ну-ка, дай мне еще глотнуть.

Он тоже отпил, но так и не пришел ни к какому выводу.

— Что ж, забирайте на здоровье, коли уж вам так втемяшилось, — пожал плечами дядя Сагамор. — Но вы, собственно, присаживайтесь. Отдохните маленько. Спешить некуда.

— Нет, мы уж поедем, — возразили они разом. — Мы ведь только за тем и приехали. Не хотелось бы, чтобы вы подцепили этот самый тиф.

Ну и повернулись уходить.

Дядя Сагамор с самым что ни на есть отсутствующим видом поднял дробовик, положил на колени и проверил патроны, просто так, ради интереса. Убедившись, что все в порядке, он принялся помахивать дулом из стороны в сторону. Ну, знаете, как оно бывает, когда нечем руки занять. К примеру, болтаешь себе по телефону, а сам чертишь ручкой какие-то каракули. Шерифовы люди как-то странно покосились на дядю. Тот, что с усиками, нервно облизал губы.

— Может, все же погодите малость? — снова предложил дядя Сагамор. — Ни к чему спешить по самой жаре.

Они остановились.

— Ну.., мы.., вообще-то… — замямлил золотозубый.

— От этого-то и идут все нынешние беды, — убежденно проговорил дядя Сагамор. — Людям просто некогда посидеть по-хорошему, по-соседски. Налетят как тать в ночи, спасут от тифа, а потом, не успеешь их как следует отблагодарить, а они уже унеслись спасать очередного горемыку-налогоплательщика, будто за ними черти гонятся. Нет, надо уметь расслабляться, проживешь дольше.

Шерифовы люди переглянулись, потом посмотрели на машину, словно она вдруг оказалась далеко-далеко от них и они сомневались, доберутся ли до нее по такому солнцепеку. Видать, решили, что лучше и не пробовать, и, не отводя взгляда от дяди Сагамора и дула ружья, поплелись обратно на крыльцо.

— Ну, думаю я, не так уж мы и торопимся, — сказал золотозубый.

— Вот и славненько, — просиял дядя Сагамор, вытаскивая из кармана старую плитку жевательного табака. Отерев ее о штаны, чтобы стряхнуть налипшие крошки, нитки и прочий мусор, он отхватил изрядный кусок и начал лениво пожевывать. — Кстати, хочу представить вас моим родичам, — продолжил он. — Это мой брат Сэм и его парнишка. Сэм занимается капиталовложениями в Нью-Йорке. Сэм, поздоровайся с шерифовыми ребятами. Этот вот длинный, с куриным салом в волосах — Бугер Ледбеттер, а второй, со смазливыми усиками, — Отис Сирс.

— Здорово, — сказал папа.

— Здорово, — сказал Бугер.

— Здорово, — сказал Отис.

На том разговор и увял. Мы сидели на крыльце и таращились друг на друга. Я сидел с одной стороны от дяди Сагамора, а папа с другой, а шерифовы люди — напротив нас на верхней ступеньке. Из ветвей доносилось все то же жуж-ж-ж-жание жука. Вскорости ветер снова подул в нашу сторону, и вонь стала просто невыносимой. Шерифовы парни принялись усердней обмахиваться шляпами.

— Да никак вам жарко, ребята? — поинтересовался дядя Сагамор.

— Ну не то чтобы жарко, — признался Бугер. — Просто этот запах… Временами становится немножечко чересчур.

— Запах? — удивился дядя Сагамор, переводя недоуменный взгляд с них на папу:

— Сэм, ты что-нибудь чувствуешь?

Папа перестал обмахиваться.

— Да нет вроде, — откликнулся он в тон дяде. — А какой именно запах?

Дядя Сагамор снова повернулся к Бугеру с Отисом:

— А вы, парни, уверены, что вам не мерещится? И откуда пахнет?

— Да сдается мне, что из тех корыт, — ответил Бугер.

— Уж не намекаешь ли на мою дубильню? — осведомился он.

— Ну.., гм… — замялся Бугер, поглядывая на дуло дробовика. — Мне показалось было, что оттуда исходит какой-то запах, но, может быть, я и ошибся.

— Вот ведь какая смешная штука, — говорит дядя Сагамор. — А я-то ничего и не замечал. Но спасибо, что сказали. Я как раз припомнил, что надо бы вытащить парочку шкур на просушку. Они мокнут вот уж девять дней кряду, пора и честь знать. С вашего позволения, я на минуточку отлучусь.

Зажав дробовик под мышкой, он поднялся, слез с крыльца, крюком выудил из последнего корыта облезлую коровью шкуру и, расправив, повесил на веревку, а потом принялся за следующую. Со шкур наземь потекла коричневая жижа.

И без того уже воняло нестерпимо, но теперь, когда дядя развесил кругом свои шкуры, от смрада просто спасу не стало. Они висели в каких-нибудь десяти — двенадцати футах, и при каждом новом порыве обдувавшего их ветерка глаза у меня наполнялись слезами, а в горле першило.

Бугеру и Отису явно поплохело. Сперва они старались дышать медленно и осторожно, непрерывно обмахиваясь, а потом, поглядевши на дядю, бросили обмахиваться и попытались вообще лишний раз не вдыхать.

Вернувшись, дядя сел на крыльцо, привалился спиной к косяку и положил ружье поперек колен. Он словно бы и не замечал никакого запаха.

— Мне просто захотелось показать вам мою дубильню, — пояснил он. — Будучи, так сказать, в правительстве, вы небось интересуетесь новыми производствами и всякими такими вещами. Я имею в виду разные способы, какими простой человек гнет спину, чтобы заработать денег на налоги. Ведь когда на горбу у тебя сидит столько разъевшихся политиканов, которые только и ждут, пока ты наскребешь монетку-другую им на поживу, чтобы они могли как сыр в масле кататься, поневоле приходится придумывать не одно, так другое. А порой такая тоска берет, что впору самому офис открывать. Вот я и надумал завести побочное кожевенное дельце.

— Что ж, неплохая идея, — выдавил Отис, отирая пот с лица. Дядя Сагамор кивнул:

— Точно. Так, может, и удастся, перебиваясь с хлеба на воду, раз в год выбираться на ярмарку в город, чтобы разжиться парой долларов, дотянуть до нового урожая, и так из года в год. Лишь бы никому из этих жирных мошенников не приходилось пускаться на всякие отчаянные поступки вроде устройства на работу. Нет, не дай Бог. Ведь если русские только услышат, что здесь у нас дела так плохи, что даже политики взялись за работу, они тут же нападут на нас, помяните мой слова.

— Да, пожалуй, верно, — произнес Отис таким тоном, словно вовсе так не думал, но считал своим долгом сказать что-нибудь из вежливости.

Беседа снова зачахла на корню, и мы продолжали сидеть друг против друга. Вдали, на холмах, качалось знойное марево, а снизу, от дяди Финли, доносился стук молотка.

— Он что, так весь день и долбит? — спросил папа, мотнув головой в ту сторону.

Дядя Сагамор сложил губы трубочкой и выпустил струю пережеванного табака. Она пронеслась точь-в-точь промеж Бугера и Отиса и шмякнулась во дворе.

— Угу, — подтвердил он. — Кроме только тех случаев, когда у него кончаются доски. Теперь, как он все свои сбережения угрохал, дела у него идут помедленнее, но ничего, он пробавляется тем, что стащит где-нибудь по соседству.

Мы все разом поглядели на дядю Финли.

— Так что он все-таки строит? — полюбопытствовал папа.

— Ковчег, — пояснил дядя Сагамор.

— Ковчег?

Дядя Сагамор кивнул:

— Верно. Он тут решил, что вот-вот пойдет дождь как из ведра и все зальет. И тогда он, Финли, поплывет, точно жук на дубовой щепке, а мы все, жалкие грешники, потопнем. Некоторое время он подумывал о том, чтобы захватить с собой и Бесси, она ему как-никак сестра, но когда она устроила такую бучу по поводу туалетов, он заявил, будто советовался с Видением, и Видение сказало ему: черт с ней, пусть тонет со всеми прочими.

— А что еще за Видение? — спросил папа. Мне уже, право, хотелось, чтобы он бросил свои расспросы и мы бы все могли уйти с крыльца куда-нибудь подальше от этой вони. Но папе, как назло, приспичило послушать о дяде Финли, а дяде Сагамору приспичило держать нас всех на этом гнусном крыльце. Так что я опять промолчал. Одному Зигу Фриду было хорошо. Ушел на холм и полеживал себе в кустиках.

Ну, пожалуй, не одному ему. Дядя Сагамор тоже, судя по всему, чувствовал себя вполне уютно. Он привольно развалился, почесывая одну ногу большим пальцем другой ноги и перекатывая ком табака за щекой.

— Видение? — протянул он. — О, Финли видел его как-то ночью, года четыре назад, насколько я припоминаю. Мы с Бесси спали в передней комнате, когда он вдруг влетел как угорелый, в одной ночной рубашке, и принялся вопить, будто Видение сказало ему, что нельзя терять времени, потому что в любой момент может настать конец света. Вот он и помчался на задний двор с гвоздодером в руках и принялся отдирать доски от курятника, чтобы построить этот самый ковчег. Было всего два часа ночи, и тут начался форменный дурдом: куры кудахтают и пытаются понять, что происходит, а Бесси во всю глотку орет на Финли, чтобы тот отправлялся в постель. Я совершенно не выспался.

 

Глава 4

— И с тех самых пор он так и строит? — ахнул папа.

— То да, то нет, — ответил дядя Сагамор. — Смотря как у него с досками. Изничтожив курятник и сарай, где я держал грузовик, он принялся отдирать доски от дома, но нам все-таки удалось отговорить его от этой затеи. Тогда он начал слоняться по соседям, высматривая, где какая доска плохо прибита. Он столько раз разбирал свинарник Марвина Джимерсона, что Марвин наконец разжился судебным ордером и заявил, что ежели Финли еще хоть пальцем коснется его свинарника, то он заявится сюда и сам всадит заряд соли Финли прямо в зад, и плевать ему, проповедник Финли или нет. А ведь Финли самолично крестил мисс Джимерсон. Да и то сказать, бедняжка после того крещения слегла с воспалением легких. Папа глянул вниз.

— Малость хлипковато для ковчега, а? — заметил он. — Местами просто насквозь просвечивает.

— А, ты про дыры-то, — усмехнулся дядя Сагамор. — Так это отдушины в дверях от уборной. Если я не сбился со счета, он уже семь туалетов распотрошил. Каждый раз, когда Бесси соберется от меня уходить, он первым делом хватает гвоздодер и, не успеет она скрыться из виду, мчится разбирать уборную по досочкам. Ну, а как Бесси перестает дуться и возвращается домой, мне приходится строить новую.

— Бесси уходит от тебя? — остолбенел папа. — Так она и сейчас ушла?

— Ну да, — преспокойно подтвердил дядя. — Умотала неделю назад, аккурат в прошлую субботу. Вернется через двенадцать дней. Последние пару лет она завсегда возвращается через три недели. А прежде ей хватало десяти дней.

— А чего так? — поинтересовался папа. Дядя Сагамор снова поскреб одну ногу об другую и сложил губы трубочкой, словно собирался сплюнуть табачную жижу. Бугер и Отис, не спускавшие с него глаз, качнулись в разные стороны, как раздвижные двери. Но он, видимо, передумал, так что они поуспокоились малость, и вот тут-то он и плюнул. Как они дернулись, вот потеха!

— Да как-то так оно выходит, — пожал плечами дядя Сагамор. — Время от времени, примерно раз в два года, Бесси вожжа попадает под хвост, и она начинает с воплями носиться по всему дому. Мол, такой я разэдакий, и чаша ее терпения переполнена, и ноги ее больше не будет в этом доме, и с таким, как я, и святая бы не выдержала. Весь сыр-бор начинается обычно с какого-нибудь сущего пустяка, ну, к примеру, ног я не помыл, но она раздувает это в целую трагедию, и заявляет, что покидает меня навсегда. Словом, она собирает саквояж, берет деньги, вырученные за продажу яиц, и пешком отправляется вниз к Джимерсонам, у которых есть телефон. Оттуда по телефону звонит Баду Уоткинсу, который водит такси в городе. Бад приезжает за ней и везет в Гленкоув к кузине Виоле — той, что вышла замуж за Вирджила Тэлли.

Ну, не знаю, помнишь ли ты кузину Виолу, но ты, верно, толком никогда ее и не видел. Вся такая деликатная и утонченная, вот только в животе у нее сильно бурчит. И всякий раз, как буркнет, она прижимает три пальца ко рту и бормочет: “Ах, извините”. Кажется, уж от одного этого впору на стенку лезть, так она в придачу еще и желчный камень заполучила.

— Желчный камень? — переспросил папа.

— Именно, — кивнул дядя Сагамор. — У нее вырезали эту штуку не то шесть, не то восемь лет назад. И остолоп-доктор не придумал ничего лучшего, чем сказать ей, что за всю свою практику не видывал такого огроменного желчного камня и что он разве только жирафу впору. Виола так возомнила о себе, что принесла его домой, поместила в маленьком бочоночке на каминной полке и взяла в обыкновение показывать всем и каждому. Вирджил говорит, что как-то раз перед их домом завяз автомобиль и людям в нем было некуда деться. Так она толковала о своем желчном камне ровно тринадцать часов и двадцать минут без передыху. В результате водитель отдал Вирджилу ключ от машины и пообещал вернуться летом, когда дорога просохнет. Соседи лучше сделают крюк, чем рискнут попасться Виоле в лапы, а ей, бедняжке, и поговорить не с кем. Так что когда Бесси уходит от меня и гостит у Виолы, та прямо-таки расцветает и полностью переключается на нее. И если Бесси очень уж зла на меня, то в силах выдержать целых десять дней.

Дядя Сагамор примолк и покосился на Бугера и Отиса. Те беспрестанно ерзали по ступеньке, словно никак не могли удобно устроиться.

— Я вам, ребята, еще не очень надоел своими байками? — вежливо осведомился дядя.

— Да нет, — помотал головой Бугер. — Просто.., то есть…

Выглядел он как-то чудно. Бледный и весь в поту. Лицо стало как мел, а со лба прямо градом текло. И Отис то же самое. Похоже, дело тут было не в запахе, потому что они больше не обмахивались. Но вели они себя как-то беспокойно.

— Очень бы не хотелось утомить вас, — пояснил дядя Сагамор. — Особенно после того, как вы так благородно приехали сюда спасать нас от этого самого тифа.

— А как вышло, что Бесси теперь стала возвращаться только через три недели? — продолжал расспрашивать папа. — Неужто Виола начала выдыхаться?

— Ox, — отмахнулся дядя Сагамор, выпустив струю табачной жижи и вытерев рот тыльной стороной ладони. — Нет, конечно. Дело было так. Пару лет назад Вирджил собрал весьма недурственный урожай хлопка, и они подсчитали, что останутся лишние деньжата даже после всех закупок. Но не успел Вирджил выбраться в город и купить очередной подержанный “бьюик”, как Виола улизнула в больницу и накупила себе всевозможных снадобий и микстур ни много ни мало как на добрых четыреста долларов. Не знаю, правда, когда уж она успевает их пить, ведь она рот не закрывает ни на минуту с тех самых пор, как они с Вирджилом поженились. А с него, бедолаги, что и спрашивать. Всегда так бывает: уж как бы парень ни был крут, но сладить с женой, которая без умолку трещит про свой желчный камень, нипочем не сумеет.

Но в общем-то, я считаю. Виола промаха не дала. За четыре сотни долларов ей отвалили уйму снадобий, хватит на всю жизнь, даже если Вирджил больше никогда не соберет такого хорошего урожая. Так что говорить меньше она не стала, зато у нее появилось больше тем для разговора. Вот Бесси и остается у нее теперь на три недели, потому что заряда у Виолы хватает ровнехонько на двадцать один день, а потом она начинает повторяться.

Дядя Сагамор снова остановился. Теперь уж всякому было видно, что с Отисом и Бугером что-то неладно. Лица у них все белели, капли пота на лбу становились все крупнее, а глаза сделались большими и выпученными, как будто у них что-то болело.

Дядя Сагамор поворотился к папе:

— Ну, мистер, ей-богу, как начну язык чесать, ничем меня не остановить. Кстати, я тут припоминаю, что Билли меня о чем-то спросил, а мне все недосуг было ответить. Так что ты спрашивал?

Ну, я ничего такого и не помнил, но это было не важно. Я уже достаточно изучил дядю Сагамора, чтобы понять, что он вовсе и не ко мне обращается. Вот я и промолчал, так оно безопаснее.

— Хммм, — промычал папа. — Вроде бы он спрашивал тебя о какой-то штуковине.

— Ну конечно! — хлопнул себя по лбу дядя Сагамор. — Теперь я припоминаю. Его интересовало, что такое кротоновое масло. Может, вы и удивитесь, с чего это он задал такой глупый вопрос…

Бугер с Отисом так уставились на него, что у них чуть глаза из глазниц не повыскакивали.

— Кротоновое масло?! — как завопит Бугер.

— Кротоновое масло?! — еще громче взвыл Отис.

— Дети ведь всегда задают чертову уйму вопросов, — пояснил дядя Сагамор. — Причем без всякого смысла.

С этими словами он вытащил из кармана комбинезона большущий красный носовой платок и протер им плешь на макушке. Из складок платка посыпался какой-то черный порошок. Дядя Сагамор в задумчивости поглядел на него.

— И какого дьявола у меня в кармане оказался черный перец? — пробормотал он себе под нос. — Ах, ну да, я ведь просыпал его за завтраком. А-а-апчхи!

Несколько крупинок перца попало мне в нос, и я чихнул. Следом чихнул и папа, а потом снова дядя Сагамор.

Только Бугер с Отисом не чихали. Ну и забавно же они себя вели, скажу я вам. Глаза у них становились все шире и шире, а взгляд все затравленней и затравленней. Оба они зажали пальцами нос и старались дышать только ртом — но как-то медленно и с натугой. А как набрали полную грудь воздуха, так дело у них и вовсе застопорилось, словно они совсем дышать разучились. Они зажимали носы уже обеими руками и пытались выдыхать маленькими порциями.

— А-а-а… — начал один из них, словно собираясь чихнуть, но поспешно плотнее зажал нос и рот и сумел-таки удержаться. Зато лицо у него аж все побагровело, а по лбу пот тек ручьем. Только ему слегка полегчало, как тут со вторым случилась ровно та же история.

Дядя Сагамор снова чихнул.

— Черт подери этот перец, — ругнулся он и принялся вовсю махать платком. Только ничегошеньки этим не добился, разве что снова взвихрил тот слой, что успел уже осесть на пол. Бугер и Отис крепче ухватились за носы. Дядя Сагамор перекатил табак за другую щеку.

— Так на чем это я остановился? — продолжил он. — Ах да, на этих самых туалетах. Так вот, Бесси уж такую бучу подняла, когда Финли распатронил несколько штук, но это ни к чему не привело, окромя того, что ее вычеркнули из списка пассажиров. Я уже упоминал, как Финли со своим Видением ее забаллотировали.

Так что теперь всякий раз, как Бесси по горло насытится общением с кузиной Виолой и надумает возвращаться домой, она первым делом отправляется прямиком в “Лесозаготовительную компанию Э.М. Стаггерса” и заказывает досок на новую уборную. Она уж столько раз проделывала эту процедуру, что им больше ничего и считать не надо, все и так расписано, вплоть до последнего десятицентового гвоздя. Так что они просто загружают все в грузовик, и Бесси вместе с ним едет обратно.

Я, признаться, уже не слушал дядю Сагамора, а во все глаза смотрел на Бугера и Отиса. Они по-прежнему зажимали рот и нос, точно боялись, что если хоть разок чихнут, то непременно умрут от воспаления легких. Взгляд у них был все такой же затравленный, и они переводили его то на дядю Сагамора с его дробовиком, то на свою машину — страстно, но так уныло, словно ее отделяла от них добрая тысяча миль. И все никак не могли угомониться, а так и ерзали по ступеньке, но — странное дело — каждый раз чуть-чуть, а отодвигались назад. Вот они переползли с верхней ступеньки на среднюю, потом на нижнюю, а потом и вовсе поднялись на ноги, попереминались с минуту возле крыльца и начали бочком-бочком продвигаться к машине, словно окончательно утратили интерес к болтовне дяди Сагамора.

Начали-то они медленно, но на глазах набрали обороты и во всю прыть помчались к машине. Я даже не успел заметить, как они открывают дверцы, а они уже оказались внутри. И стоило им упасть на сиденье, как автомобиль рванул с места, резко развернулся, так что шины аж заскрежетали, и с дикой скоростью понесся по дороге в сторону ворот.

Дядя Сагамор глянул им вслед и выпустил очередную струю пережеванного табака.

— Черт возьми! — протянул он. — Верно, я их до смерти утомил своими россказнями.

Тут машина попала в очередную выбоину на дороге и подлетела в воздух фута этак на три. Похоже, Бугер с Отисом рванули тормоза, пока она еще не успела вновь коснуться земли, потому что, опустившись, автомобиль так и зарылся носом в землю, а потом его занесло и развернуло поперек дороги.

Дверцы распахнулись, Бугер с Отисом выскочили оттуда и стремглав побежали к деревьям, словно две скаковые лошадки, выпущенные из стартовых ворот. Бугеру пришлось огибать машину, поэтому сперва он вроде как дал Отису фору, но стоило ему вырваться на финишную прямую, как он взял такой темп, что мигом нагнал Отиса. Тот, правда, сделал было попытку снова отвоевать лидерство, но ничего не вышло. Бугер опередил его и добрался до финиша с отрывом на целых полтора корпуса. Оба они скрылись в зарослях.

Дядя Сагамор в очередной раз поскреб ногу.

— Надеюсь, парни не подцепили этот самый тиф, — сказал он, поднимая с пола кувшин, который они так и забыли взять на анализ.

Он неспешно поставил кувшин за дверь и заменил его первым. Они с папой по очереди отпили оттуда.

Дядя Сагамор отставил дробовик к стене и потянулся.

— А знаешь, — заключил он, — из этой штуки могло бы таки выйти неплохое лекарство. Если и не поможет с девчонками, то уж точно так отвлечет, что тебе и самому не до них станет.

* * *

Ну, а после того, как Бугер с Отисом наконец вышли из-за деревьев, сели в машину и уехали восвояси, дядя Сагамор выкатил из сарая свой грузовичок. Они с папой погрузили туда корыта со шкурами и отвезли их в лесок за кукурузным полем.

— Думаю, хватит им уже жариться на солнце, — заявил дядя. — Это кожевенное дело страх какое муторное. Только и следи, чтоб они мокли правильно, сперва на солнце, а потом в теньке.

Я все никак не мог понять, почему бы с самого начала не поставить их жариться где-нибудь подальше, но не стал удивляться вслух. Похоже, мне тут с вопросами не развернуться.

Дядя Сагамор с папой обговорили, не остаться ли нам тут на все лето, и дядя сказал, что это будет просто здорово, только нам придется самим заботиться о провизии. А то он был так поглощен возней со шкурами, что весной начисто забыл разбить огород, а как переставил сюда лоханки, так и куры бросили нестись.

— Ну разумеется, — просиял папа. — Мы прям сейчас и съездим в город разжиться продуктами.

Так что мы отцепили наш трейлер, оставили его под деревом, а сами поехали обратно. Когда мы проезжали мимо дома мистера Джимерсона, он беззаботно валялся на крыльце перед домом и с улыбкой помахал нам рукой.

— Судя по всему, на этот раз они не сбили его поросенка, — заметил папа.

— Как ты думаешь, а почему они все время стараются спасти от чего-нибудь дядю Сагамора? — спросил я.

— Он прославленный налогоплательщик, — ответил папа. — И потом, думаю, он им просто нравится.

Примерно мили через две грунтовка выводила на большую дорогу. Но не доезжая одного поворота дотуда, папа вдруг нажал на тормоз и остановился. Прямо посреди дороги стоял большой, сверкающий серебряно-голубой жилой трейлер.

Папа поглядел на него. В общем-то, конечно, ничего особенного, но, согласитесь, странно повстречать этакий шикарный трейлер в таком неподходящем месте. Ведь грунтовка вела всего лишь к нескольким захудалым фермам, вроде фермы дяди Сагамора, что стояли вдоль глубокой лощины. А в автомобиле, который тянул трейлер, никого не было.

— Наверное, они заблудились, — произнес папа.

Мы вылезли из машины и обошли вокруг трейлера. Дверь была заперта, а занавески на окнах спущены. Не слышалось ни единого звука. Здесь, среди соснового леса, царили тишина и покой, лишь изредка раздавался рев машины, проносившейся по шоссе за поворотом.

Ну просто чудеса в решете. На вид и с автомобилем, и с трейлером все было в полном порядке. Они не увязли в песке, не прокололи шины. Складывалось такое впечатление, будто кто-то попросту поставил их здесь, а сам взял да и ушел. Мы только диву давались.

А потом мы увидели мужчину.

Он стоял как раз на повороте, но только на обочине, под деревьями, вот мы его сразу и не углядели. Тем более что стоял он спиной к нам и тихо-претихо, высматривая что-то на шоссе.

— Верно, ждет кого-то, — предположил папа. И вдруг тот тип обернулся и увидел, что мы стоим возле трейлера. Он так и подпрыгнул и бегом помчался к нам. Несмотря на жару, он вырядился в двубортный фланелевый пиджак, панаму и коричневые с белым башмаки. На бегу он то и дело оглядывался.

— Какого дьявола вы тут вынюхиваете? — заорал он на папу, едва подбежал на расстояние окрика.

Папа небрежно прислонился к нашей машине.

— Да мы, собственно, просто проезжали мимо, — говорит он, — вот и подумали, что, может, у вас какая-нибудь неисправность или еще что в этом роде.

Мужчина внимательно посмотрел на нас. Папа был одет так, как всегда одевается на скачки, — в джинсы, обшарпанные ковбойские ботинки и соломенное сомбреро. Он говорит, что это придает его клиентам (как он их называет) уверенность в том, что человек, к которому они обратились, связан с Большой Игрой. Так он и получил свое деловое имя “Нунан — Знаток Лошадей”, которое печатает в заголовках рекламок. Словом, когда тот тип оглядел нас с головы до ног, он, похоже, тоже ощутил эту самую уверенность и вроде как малость поостыл.

— О, — сказал он. — Да нет. Никаких неполадок. Я просто остановился остудить мотор.

Он зажег сигарету и продолжал оглядывать нас, словно что-то прикидывая. Он был изрядно смуглый, с холодными голубыми глазами и жидкими черными усиками. Из-под панамы выбивались пряди темных волос. Видно было, что он весь изжарился в своем двубортном пиджаке, да и вообще этот пиджак выглядел донельзя нелепо посреди соснового леса. Левую руку он держал как-то неуклюже, чуть-чуть оттопыривая, а когда зажигал сигарету, полы пиджака наверху слегка разошлись, и я заметил там узкую кожаную полоску поперек груди. Наверное, рассудил я, он носит какой-то корсет. Должно быть, переболел полиомиелитом.

— Вы живете поблизости? — поинтересовался он.

Папа кивнул:

— Чуть дальше по дороге. Мы с братом Сагамором владеем большой хлопковой плантацией. А вы собираетесь навестить кого-то в наших краях? Должно быть, родственников?

Глаза мужчины сузились, точно он напряженно что-то обдумывал.

— Не совсем, — покачал он головой. — Сказать вам правду, я подыскиваю, где бы остановиться на несколько месяцев. Какое-нибудь тихое местечко вдали от наезженных дорог, где не будут тревожить назойливые туристы.

Я подметил, что и папа в свою очередь начал лихорадочно соображать.

— Вы имеете в виду этакий укромный уголок? Где вы сможете спокойно загорать, а то и рыбачить, и где вас никто не потревожит?

— Именно, — подтвердил мужчина. — И вы знаете подобный уголок?

— Ну, точно не скажу, — протянул папа словно бы в нерешительности. — Возможно, мы с братом Сагамором и сможем сдать вам в аренду место для лагеря. У нас там есть озеро, полно деревьев, но туда трудновато добраться, вот никто к нам и не забредает.

Лицо этого типа просветлело.

— Звучит заманчиво, — произнес он.

— И никакого тебе движения, — добавил папа. — Тупик. А вы один?

— Ну, не совсем, — сказал незнакомец. Я заметил, что все время разговора он то и дело оборачивался через плечо — следил за поворотом. — Со мной моя племянница.

— Племянница? — переспросил папа. Мужчина кивнул.

— Но давайте-ка отойдем с солнцепека, — предложил он, и мы вслед за ним сошли с обочины и уселись в тени сосны сбоку от фургона. Причем сам он умудрился сесть так, чтобы держать дорогу в поле зрения.

В последний раз затянувшись сигаретой, он отшвырнул ее прочь и указал на трейлер.

— Наверное, мне следует представиться. Доктор Северанс. Специалист по нервным расстройствам и анемии. Со мной моя племянница, мисс Харрингтон. Именно ради нее я и подыскиваю уединенное место для лагеря. Бедняжка больна и находится под моим попечением. Она нуждается в длительном отдыхе на лоне природы и вдали от шумного общества.

— Ясно, — кивнул папа.

— Сами понимаете, — продолжал доктор Северанс, — я сообщу вам кое-что строго конфиденциально. Мисс Харрингтон происходит из очень старой и очень богатой новоорлеанской семьи. Она деликатная и крайне чувствительная девушка со слабым здоровьем, ей предписан абсолютный покой и тишина. Этой весной ее жених погиб в автомобильной катастрофе, и с ней приключился нервный срыв, перешедший в редкую форму анемии. Лучшие специалисты Соединенных Штатов и Европы сочли ее безнадежной, так что я вынужден был передать свою нью-йоркскую практику ассистентам и сам заняться этим случаем. За всю историю медицины было зарегистрировано всего три случая этой редкой формы анемии, и она считается неизлечимой, но мне довелось прочесть одну статью фон Хофбрау, австрийского специалиста в области анемии… — Тут он внезапно замолчал и помотал головой. — Думаю, не стоит надоедать вам всеми этими медицинскими тонкостями. Суть в том, что мисс Харрингтон необходимо полнейшее уединение, вдоволь свежих овощей и яиц, чистый воздух и — никаких родственников и репортеров. Так что если вы считаете, будто ваша плантация удовлетворяет всем этим условиям…

— Еще бы, — приосанился папа. — Наша ферма — именно то, что вам нужно. Там прямо-таки уйма свежих овощей и яиц и абсолютный покой. Что же до цены…

Доктор Северанс махнул рукой:

— Любая. Любая в пределах разумного. Папа окинул взглядом сперва его костюм, а потом машину и трейлер.

— Скажем, пять.., то есть шестьдесят долларов в месяц?

— Вполне подходит, — тут же согласился доктор Северанс и похлопал по карману. — Подождите минутку, я только достану новую пачку сигарет из машины.

Он повернулся и скрылся за трейлером. Папа сокрушенно покачал головой и поглядел на меня.

— В этом-то вся и загвоздка, — пробормотал он. — Отойди от дел хоть на недельку, и тут же начинаешь терять хватку и уже не можешь с первого взгляда определить, на сколько потянет клиент.

Доктор Северанс вернулся, на ходу вскрывая пачку сигарет.

— Вы, разумеется, понимаете, — уточнил папа, — что это за одного человека. А поскольку вас двое, то выходит сто двадцать долларов.

— Хм, — хмыкнул доктор Северанс, снова покосившись на папины джинсы и соломенное сомбреро, но потом пожал плечами. — Что ж, идет. Если, конечно, место именно такое, как вы говорите.

Папа начал было что-то отвечать, но замер, разинув рот.

Дверь трейлера приоткрылась, и на пороге появилась девушка, высокая, черноволосая, с ярко-красными губами и голубыми глазищами. Одежды, считай, на ней не было вовсе — только крошечные белые шортики и малюсенькая кофточка типа широкой ленты с застежкой сзади. Да и шортики ни капельки не закрывали ее длинные ноги.

Волосы у нее чуть растрепались, словно она только что встала, а в руке она держала длинную сигарету. Вся она была просто прелесть.

Грудь у нее оказалась почти такая же пышная, как у благотворительных дам, только, разумеется, эта девушка была куда моложе. И вообще, вся она почему-то напоминала свежий сочный персик, так туго обтягивали ее шортики и эта кофточка на груди и такая она была вся розовенькая и гладенькая.

— Пресвятая Дева, — пробормотал папа тихонько, словно говоря сам с собой.

Девушка оглядела нас с ног до головы и повернулась к доктору Северансу:

— Что это за сельский сход? Доктор Северанс кивнул на нее.

— Моя племянница, мисс Харрингтон, — представил он. — Познакомься с мистером.., м-м-м…

Папа вроде как встряхнулся, словно выходя из транса.

— Ах да, — спохватился он. — Нунан, леди. Сэм Нунан.

Мисс Харрингтон помахала ему сигаретой.

— Привет, папочка, — пропела она. — Подбери язык. Рубашку заслюнявишь.

 

Глава 5

Взгляд доктора Северанса посуровел.

— Памела, — отчеканил он. — Я же, кажется, велел тебе оставаться в фургоне. Помни о своей анемии.

— Расслабься, — отмахнулась мисс Харрингтон. — Там чертовски жарко.

Она уселась в дверях, затянулась сигаретой, выпустила облачко дыма и поглядела на свои ноги, а потом на папу.

— В чем дело, Зики? Я тебя обидела?

— Да что вы, — запротестовал папа. — Вовсе нет. Просто на мгновение мне ваше лицо показалось знакомым.

— С чего бы? — удивилась мисс Харрингтон.

— Мне было так жаль услышать о вашей анемии, — заверил папа.

— Как мило с вашей стороны. Тут вмешался доктор Северанс:

— Харрингтон самого худшего типа. Она никак не проявляется внешне. Оттого-то ее так трудно диагностировать и лечить. Признайтесь, ведь глядя на эту девушку, вы бы ни за что не подумали, что она чем-то больна?

— Да, пожалуй, — согласился папа.

— Послушай, — мисс Харрингтон повернулась к доктору, — а при чем тут этот селянин? Мы его усыновить собираемся, или как? Скажи ему, пусть катится колбаской, и поехали отсюда к чертовой бабушке.

— Придержи язык, — велел доктор Севе-ране. — Мистер Нунан собирается сдать нам место для лагеря на его ферме.

Мисс Харрингтон зевнула:

— Ну вот и ладненько.

— Тебе ведь нужны тишина и покой, не говоря уж о свежих овощах и фруктах.

— Всю жизнь мечтала. Папа поднялся.

— Мы собирались съездить в город закупить кое-какие продукты, — сообщил он. — Это не займет много времени, так что вы просто подождите, а на обратном пути мы покажем вам дорогу на ферму.

Доктор Северанс проводил нас до машины и, когда мы уселись, заговорщически наклонился к окну.

— Мне кажется, — сказал он папе, — будет неплохо, если вы не станете в городе особо распространяться о мисс Харрингтон. Лучше вообще никому не говорить. Сами знаете, как быстро разлетаются слухи, а я не хочу, чтобы ей досаждали толпы бестактных репортеришек.

— И словом не обмолвимся, — пообещал папа, повернул ключ зажигания и вдруг поинтересовался:

— Послушайте, а эта анемия не заразна?

Доктор Северанс покачал головой:

— Нет. Она практически не передается. Единственный способ, каким вы можете заразиться, это если вступите в уж очень тесный контакт с больной. — Он умолк и выразительно поглядел папе в лицо. — Но ведь у вас, конечно, хватит здравого смысла не делать ничего столь безумного.

— Особенно теперь, когда вы все так любезно прояснили, — подтвердил папа.

Мы выехали за поворот и очутились на шоссе. До города оставалось всего пять миль. Папа как-то странно притих. За всю дорогу я ничего от него не услышал, разве что один раз он воскликнул: “Бог ты мой!” — да и то обращался вовсе даже и не ко мне.

— Мисс Харрингтон такая славная, — говорю я ему. — Как ты думаешь, она не из благотворительности?

— Уж это точно, — отозвался папа.

— Я тоже так думаю, — облегченно вздохнул я. — Но грудь у нее точь-в-точь как у благотворительных дам.

Похоже, папа меня и не слышал. Он крепко вцепился в руль и остекленевшим взором глядел на дорогу.

— Бог ты мой, — снова пробормотал он. Машина вдруг так вильнула, что едва не угодила в кювет. Папа с трудом ее выровнял.

— Нечего тебе болтать про грудь мисс Харрингтон, — вдруг ни с того ни с сего напустился он на меня. — Бедняжка больна. У нее анемия.

— А это скверная штука, па?

— Ну, — говорит он, — судя по всему, ей это не очень повредило, но, верно, штука и впрямь скверная, если из-за нее приходится есть овощи.

Мы въехали в город — славненький такой крошечный городишко со зданием суда на площади, окруженной развесистыми деревьями. Припарковавшись на площади, мы отправились в бакалейную лавку. Папа взял восемь фунтов копченой колбасы, шесть буханок хлеба, пару ящиков пива и сигарет в придачу. Я спросил, нельзя ли купить мне шоколадку, а он сказал, нет, это вредно для зубов, но потом сдался и все же купил.

Мы вышли, уселись в машину и уже собрались было уезжать, как вдруг папа как хлопнет себя по лбу.

— Чуть не забыл! — говорит он. — У нас кончился свиной жир. Надо же на чем-то жарить колбасу.

Он снова скрылся в лавке, а я остался сидеть в машине, дожевывая шоколадку и глазея по сторонам. И тут я заметил большую машину. В ней сидели люди в панамах и двубортных фланелевых пиджаках — точь-в-точь как у доктора Северанса. Их было трое, и номер у машины тоже был луизианский, как у него. Машина еле плелась, а люди в ней просто прилипли к окнам, внимательно разглядывая тротуары и прочие автомобили.

Так они объехали вокруг площади и через несколько минут снова оказались рядом с нами.

Как раз впереди нас оставалось свободное место для парковки, и они втиснулись туда, вылезли и плотной группой направились в ресторан по соседству с бакалейной лавкой, по дороге вглядываясь в каждого встречного. Я обратил внимание, что левые руки у них так же забавно оттопырены, как у доктора Северанса.

Тут из бакалейной лавки появился папа с жестянкой жира в руках. Он едва не столкнулся с ними, но успел остановиться и так и застыл на месте, уставившись прямо на них.

Один из этой троицы, тот, что был ближе к папе, чуть повернул голову и процедил уголком рта:

— Ищешь кого-то, Джек?

— Нет-нет, никого, — торопливо ответил папа и заспешил к машине. Мы стрелой сорвались с места, а та троица зашла в кафе.

— А они чем-то напоминают доктора Северанса, тебе, не кажется? — спросил я у папы, когда мы выехали из города.

— Пожалуй, — согласился он. — Должно быть, съехались на конгресс.

Доктор Северанс ждал нас за тем же поворотом. Мисс Харрингтон видно не было — верно, сидела в трейлере. Папа сказал доктору ехать за нами, и мы тронулись в путь.

До фермы было всего каких-нибудь две мили, а большая машина без труда волокла трейлер по песку, так что вскорости мы добрались до проволочных ворот и покатили вниз по склону к дому дяди Сагамора. Не доезжая около сотни ярдов, папа остановился на небольшой прогалинке среди высоких деревьев, откуда открывался вид на озеро, и жестом пригласил доктора Северанса выходить.

— Ну и как, впечатляет? — осведомился папа. Доктор Северанс поглядел сперва вниз, а потом вверх по склону, в сторону грунтовки и ворот. Но их видно не было, деревья мешали.

— Хм, — говорит он. — Кажется, все в порядке.

Он вытащил из бумажника деньги и протянул папе.

— Задаток за месяц, — пояснил он. — Но я вот что думаю. Быть может, лучше вам не рассказывать никому про нас. Я имею в виду — соседям. А то вдруг в вашем округе действуют какие-то правила против прицепов и туристов.

— И то верно, — кивнул папа. — Я, признаться, об этом не подумал. Мы никому и слова не скажем.

Из дома вышел дядя Сагамор, поглядел на нас и направился вверх по склону выяснить, что происходит, как вдруг раздался дикий рев мотора. Судя по звуку, машина на всех парах неслась к ферме. Через миг она уже вылетела из-за деревьев и, подпрыгивая на ухабах, понеслась к дядиному дому. Совсем как те шерифовы парни утром. Позади нее клубилась туча пыли.

Но тут я напрочь забыл о ней, до того странно повел себя доктор Северанс. Только что мы все трое мирно стояли перед его автомобилем, а в следующую секунду его уже и след простыл. В жизни не видывал, чтобы кто-то так быстро двигался. Он неприлично выругался, развернулся и нырнул за прицеп. Рука у него словно сама собой дернулась за борт пиджака.

Машина на всем ходу промчалась мимо вниз по склону, немилосердно подлетая на всех ухабах, и остановилась ровнехонько рядом с дядей Сагамором. Доктор Северанс повернулся к папе, и глаза у него были холодные-прехолодные.

— Кто это? — набросился он на папу.

— Да так, — пожал плечами папа. — Просто сосед. Должно быть, хочет что-то одолжить.

— А-а-а, — протянул доктор Северанс с видимым облегчением. — Я боялся, что это какой-нибудь репортер, будь они все неладны.

Тут он заметил, что все еще держит руку за отворотом пиджака, и покачал головой.

— Сердечный приступ, — пояснил он. — На меня накатывает иной раз, и всегда совершенно внезапно.

— Да, это уж никуда не годится, — сказал папа. — Что вам надо, так это поменьше волноваться. — Но вдруг он вроде как спохватился и смущенно поскреб в затылке. — Но кто я, спрашивается, такой, чтобы советовать доктору?

Мы все уставились на ту машину. В ней оказался всего один человек. Он как раз вылез и принялся о чем-то говорить с дядей, размахивая руками, и, похоже, изрядно разгорячился.

— Ладно, езжайте вперед и устраивайтесь, — сказал папа доктору Северансу. — А я сообщу брату Сагамору о нашей сделке.

Мы снова тронулись с места, спустились с холма и припарковались под тем же большим деревом, что и раньше. Приезжий все еще беседовал с дядей Сагамором. Хотя, пожалуй, беседовал — это не то слово. Я никак не мог разобрать, орет он на него или проповедует. Это был низенький толстячок с седыми усами, в широкополой шляпе, а физиономия у него была красная, что твоя свекла. Он размахивал руками и каждую секунду смахивал пот с лица.

Как раз когда мы подошли к ним, он снял шляпу и вытащил из кармана красный носовой плато к, чтобы вытереть пот со лба, но перепутал, в какой руке у него что, и принялся вытирать лоб шляпой, всю ее помяв. Заметив, наконец, ошибку," он прошипел что-то ужасное, скомкал платок, швырнул его под ноги и стал топтать огроменными ковбойскими башмачищами, а шляпу нахлобучил на голову и прихлопнул сверху. Да, он явно был вне себя..

Дядя Сагамор же и в ус не дул. Он преспокойно оперся на машину и слушал, время от времени выпуская изо рта струю табачной жижи.

— Я хочу знать, что ты сотворил с двумя моими уполномоченными! — орал толстяк. — Из них и слова не вытрясешь, только и знают, что наперегонки бегать через холл до уборной, а на самих лица нет, одна кожа да кости остались, как от безрогой коровы, которая мается животом. Я от них ничего путного не услышал, разве что какую-то чушь, про то, что они, мол, кажется, выпили кротонового масла.

Дядя Сагамор воззрился на него в неподдельном изумлении.

— Кротонового масла? — переспросил он, словно ушам своим не веря. — Да что ты, шериф, они, должно быть, просто дурачат тебя. Да не могли они его пить. Виданное ли дело! Коли уж ты нанимаешь себе двух парней, которым хватает смекалки влезать в политику и получать денежки за то, чтобы просиживать день-деньской в тенечке перед судом и следить в бинокли, как бы девицы не сожгли себе ножки на солнцепеке, садясь в автомобили, — казалось бы, им должно хватить здравого смысла и на то, чтобы не пить кротонового масла.

Он замолчал, чтобы сплюнуть очередную порцию пережеванного табака. Шериф махал руками и беззвучно разевал рот, как будто в одночасье потерял дар речи.

Дядя Сагамор отер рот тыльной стороной руки.

— Какого дьявола, — продолжал он, — даже старый долгоносик навроде меня, у которого едва наскребется мозгов на то, чтобы пахать по девятнадцать часов в день, зарабатывая на налоги, и тот не станет пить эту дрянь. От этого же потом неделю будешь животом маяться. Но вот что я скажу тебе, шерифа — тут дядя перешел на доверительный шепот, — , я никому и не пикну о том, что ты сейчас рассказал. Как подумать, нехорошо выйдет, коли народ начнет болтать, что, дескать, эти чертовы политиканы уж до того с жиру бесятся, что начали попивать кротоновое масло просто так, чтоб только время провести. Ни единой живой душе не скажу.

Тут дядя Сагамор оглянулся по сторонам и заметил нас.

— Шериф, — просиял он, — познакомься-ка с моим братом Сэмом.

Шериф дернулся и с ужасом уставился на нас.

— О, нет! — простонал он, как будто у него что-то болело. — О Боже, только не это! Только не вы двое! Не двое Нунанов в одном округе. Милосердный Господь не мог наслать на меня такую кару. Я.., я… — Он задохнулся и умолк.

— Сэм, — повернулся к папе дядя Сагамор, — шериф вроде как тревожится за своих парней. Похоже, они завели дурную привычку удирать и тайком попивать кротоновое масло, точь-в-точь как несмышленыш, что сдуру засовывает себе горошины в нос, вот шериф и боится, как бы соседи про это не пронюхали. Но я как раз говорил ему: что до нас, так он может не волноваться. Мы тайны хранить умеем не хуже любого прочего в округе.

— А то, — поддержал папа. — Будем немы как могила. Но не кажется ли вам, что это они здорово учудили?

— Ладно, сэр, — сказал дядя. — Мы с тобой, Сэм, не в том положении, чтоб их судить. Мы не политики. Нам не понять, в каком напряжении живут они изо дня в день, какая ответственность ложится на их плечи. Да ведь от этакого напряжения черт знает до чего они могут дойти. Возьмут вдруг да решат уйти из политики и заняться делом. Хотя, кстати, я что-то не припомню ни одного случая, чтобы кто-то из них настолько отчаялся.

Шериф стал весь какой-то багровый и попытался было что-то сказать, но все больше пыхтел и шипел, точно закипающий чайник.

— Сагамор Нунан! — наконец заорал он. — Я.., я…

Дядя Сагамор его вроде совсем и не слушал. Он задумчиво покатал табак за щекой и покачал головой:

— Политика плохо сказывается на человеке, Сэм. Я вот всегда вспоминаю двоюродного брата Бесси, Пиблса. Пиблс долгонько был шерифом, покуда у него на заду вдруг не выросла плесень. Ну форменная такая плесень, как на залежавшемся сыре. Вот уж была загадка, и никто не мог понять, в чем тут дело. Так вот, сэр, так оно тянулось порядком времени, и Пиблс каждую неделю ходил к доктору, чтобы тот соскреб эту плесень, но выяснить, откуда ж она берется, никак не удавалось, пока доктору не довелось побывать в суде в рабочее время. И там-то он все и понял. Оказалось, недавно там установили новую поливальную установку на газоне, и одна из струй как раз заливала ступеньку, где просиживал штаны Пиблс. Стали копать и докопались, что заболел он аккурат в тот день, когда эту установку поставили и испробовали, а Пиблса-то предупредить забыли. Вот и вышло так, что он все эти месяцы сидел в луже.

Кажется, шериф наконец-то сумел взять себя в руки. Лицо его по-прежнему оставалось багровым, но он вроде поутих. Подняв носовой платок, он медленно и тщательно вытер лицо, сделал глубокий вдох, убрал платок в карман и посмотрел на дядю Сагамора так, словно из последних сил сдерживается, чтобы не взорваться.

— Сагамор Нунан, — произнес он тихо, но как-то сдавленно, — когда десять лет назад избиратели впервые поставили меня шерифом, я обещал им сделать этот округ уважаемым местом и упрятать тебя в кутузку так глубоко, чтобы почтовая открытка до одних только передних ворот стоила тебе цельных восемь долларов. И когда они переизбрали меня сперва шесть лет, а потом два года назад, я обещал им то же самое. Они знали, — что я честно пытаюсь выполнить свое обещание, и верили мне. Они терпели, ибо знали, на что я иду.

И я все еще не сдаюсь. В один прекрасный день я выполню свое обещание. Я наберу столько улик, что хватит заслать тебя далеко вверх по реке, и к тому времени, как ты вернешься, твои правнуки давно будут своих внуков нянчить. И тогда-то мы наконец вздохнем спокойно. Тогда мы сможем с чистой совестью смотреть людям о, глаза.

Порой меня так и подмывало бросить все это дело. Уйти в отставку, продать дом, уехать отсюда и начать жизнь сначала. Но стоило мне подумать обо всех несчастных жителях нашего округа, которые просто не могут все распродать и бежать куда глаза глядят, я крепче сжимал зубы и рвал заявление об уходе. Должно быть, у меня слишком развито чувство долга. Я просто не могу бросить всех этих беззащитных людей на твой произвол.

И для меня это не просто работа. Это гораздо больше. Однажды я даже отправился в офис казначейства и поклялся, что не возьму от них ни единого чека, покуда не избавлю наш округ от тебя, и что ежели через два года меня не переизберут больше на это место, то буду работать даром, бок о бок с новым шерифом. И мы не успокоимся, пока не наберем достаточно улик, чтобы упечь тебя куда подальше. Вот тогда-то мы перестанем краснеть перед нашими невинными детьми за то, что они родились, в мире, где ты разгуливаешь на свободе.

А теперь я выясняю, что ты тут не один, что вас двое — двое Нунанов на ферме, все соседи которой — честные богобоязненные граждане. Как будто одного мало! Знаете, ей-богу, мне чертовски хочется обратиться к губернатору, чтобы он ввел военное положение. Не может быть, чтоб во всех сводах законов не нашлось ни одного, в чьей власти было бы защитить мирных жителей от таких, как вы, не упираясь в необходимость судить вас за какое-то конкретное преступление.

— А я тебе что говорил, Сэм, — вставил дядя. — Наш шериф — парень что надо. Только чуток склонен страсть как кипятиться по любому пустяку, который и гроша-то ломаного не стоит. Наверное, все от высокого давления. И то сказать, поднимется тут давление, когда имеешь дело с остолопами, пихающими себе горошины в нос.

— Да нет, — поправил папа. — И вовсе не пихали они никаких горошин себе в нос. Они выпили кротоновое масло, забыл разве?

— Ах да, — спохватился дядя Сагамор. — Ну конечно же, кротоновое масло.

Шериф воздел руки к небу и закрыл ладонями лицо. Дышал он тяжело, однако когда отнял руки от лица, снова сумел овладеть собой.

— Кстати, раз уж я тут, — сказал он дяде, — мне бы хотелось осмотреть твою конюшню. Из разных городов нам сообщали, что ты помаленьку закупаешь кое-что то здесь, то там.

— О, разумеется, шериф, — согласился дядя Сагамор. — Сделайте одолжение. Я, знаете ли, всегда радуюсь, когда подкуплю малость по хозяйству. Сдается мне, что, если честный труженик способен еще чего-то себе купить после того, как накормил всю свору политиканов, что сидят у него на шее, это лучше всяких слов говорит о процветании страны.

— Пойдем! — коротко отозвался шериф. Конюшня была сложена из бревен, под крышей виднелись обрывки, кровельной дранки. Внутри располагались изрядно захламленные стойла для мулов, там было темно и замечательно пахло конским потом, точь-в-точь как на скачках. В углу виднелась дверца, по всему видать, в комнату, где хранился корм.

Мы все остановились у входа, а шериф решительно шагнул к дверце и отворил ее.

— Ну-ну, — протянул он, потирая руки. — Так я и думал.

Из-за его спины мне было не очень-то хорошо видно, что там, но походило это на груду набитых чем-то мешков, аж почти до самого потолка.

— Как много корма. Только вот не сладковат ли он для мулов? — спросил шериф и начал подсчитывать мешки, старательно загибая пальцы и шевеля губами.

Дядя Сагамор привалился к стене и сплюнул табак.

Шериф наконец досчитал и, повернувшись, посмотрел на дядю. Вид у него (у шерифа то бишь) стал куда как довольней.

— Девяносто мешков, — подытожил он. — Примерно так нам и сообщали. Небольшая такая покупочка, совсем крошечная.

— Ну, сами знаете, как оно бывает, — пожал плечами дядя Сагамор. — Когда гнешь спину по восемнадцать — двадцать часов в день, не очень-то часто удается выбраться в город. Вот и стараешься сделать запас.

— Будь так добр, объясни-ка мне, что ты собираешься делать с этакой прорвой? — поинтересовался шериф. — Люблю послушать добрую историю.

— А почему бы и нет, — говорит дядя. — Видите ли, как Сэм написал мне, что собирается погостить у нас нынешним летом и привезет с собой мальчонку, я решил запастись сластями. Сами знаете этих мальчишек. Все бы им только сладкое подавай.

— Девять тысяч фунтов сахара? — переспросил шериф. — Должно быть, они прогостят у тебя несколько лет. А ты не боишься, что от такого количества сладкого у парня разболятся зубы?

Дядя Сагамор прямо прищелкнул пальцами.

— Ах ты, Господи! — ахнул он. — Об этом-то я и не подумал.

Лицо шерифа вновь начало наливаться краской.

Дядя Сагамор расстроенно покачал головой.

— Ну вы только представьте, — сокрушенно промолвил он. — Тоже мне шуточка получилась — купить столько сахара, и все понапрасну.

 

Глава 6

Мы вернулись к машине. Шериф отворил дверцу и занес ногу над ступенькой.

— Знаешь, наперед будь умней, Сагамор Нунан, — посоветовал он. — Отольются кошке мышкины слезки, рано или поздно, но отольются. Он где-то здесь, рядом, и уж я его отыщу. И тогда тебе будет не до смеха.

— Да никак ты что-то потерял, шериф? — спросил дядя Сагамор. — Так надо было мне сказать. Уж мы с Сэмом завсегда поможем, только намекни. И не бойся, мы не проболтаемся, что твои парни начали прикладываться к кротоновому маслу. На нас можно положиться.

Шериф выругался сквозь зубы и зашвырнулся в автомобиль, с треском захлопнув за собой дверь. Машина рванула с места, развернулась на полном ходу и понеслась вверх по склону. Похоже, этот шериф и его подручные все время куда-то спешили — неудивительно, что они так часто давили поросят у мистера Джимерсона.

Я все дивился про себя, зачем это дяде Сагамору вздумалось покупать этакую уйму сахара, но спрашивать опять побоялся, все равно ведь не скажет. Спрошу лучше потом папу, вдруг он знает. Только уж явно дядя не о нас с папой заботился, как он шерифу объяснил, — ведь до сегодняшнего утра он и знать не знал о нашем приезде.

Дядя Сагамор глянул в ту сторону, где на опушке еще виднелся прицеп доктора Северанса. Тут папа спохватился, что так увлекся дядиной беседой с этим раскипятившимся шерифом, что напрочь позабыл рассказать ему наши новости.

— Так-так… Сто двадцать долларов в месяц, говоришь? — переспросил дядя Сагамор, выслушав папу, и попытался плевком сбить кузнечика в добрых десяти футах от него, но промахнулся на пару дюймов. — А у нее анемия?

— Именно, — подтвердил папа. — Ей надо есть овощи.

— Подумать только, какие дела творятся на свете! — говорит дядя. — Такая молоденькая девушка, и на тебе.

— Кстати, а у нас овощи-то есть? — поинтересовался папа.

— Хмм, — задумчиво протянул дядя. — Думаю, в огороде еще осталась репа, которую посадила Бесси. Если, конечно, свиньи ее всю не повырыли.

— Тогда она должна быть первый сорт, — обрадовался папа.

— Как пораскинешь мозгами: ну кто и когда видел свинью с анемией?

Мы направились вверх по холму к трейлеру. Дело уже близилось к вечеру, тени деревьев начали удлиняться и накрыли озеро.

Доктор Северанс успел тем временем отцепить автомобиль от фургона и натянуть над дверью полосатый тент, как будто над верандой. Под ним стояла пара полосатых раскладных кресел и столик. Переносное радио на столе играло музыку. Словом, очень даже уютно.

Как раз когда мы подходили, из двери показался доктор Северанс.

— Привет, — бросил он папе, а папа представил ему дядю Сагамора. Доктор все еще оставался в том же двубортном пиджаке, но галстук свой снял, а в руке он держал стакан со льдом и каким-то питьем. — Как вы насчет выпивки? — осведомился он.

— Ну, если вас не затруднит, — вежливо отозвался дядя.

Доктор скрылся в фургоне, а мы присели в тенечке. Слышно было, как он там позвякивает льдом и стаканами. И тут на пороге появилась мисс Харрингтон.

— Бог ты мой! — только и вымолвил дядя Сагамор. Ну точь-в-точь как папа давеча.

Она переоделась, но новый ее костюмчик был совершенно такой же, как прежний, только что не белый, а полосатый, как леденец на палочке. На ногах у нее были золотистые босоножки из тонких ремешков, а ногти ног тоже были выкрашены в золотой цвет. На запястье у нее болтался тяжелый браслет, а на лодыжке — тоненькая золотая цепочка. Потряхивая кусочками льда в стакане, она прислонилась к двери и смерила взором дядю Сагамора.

— С ним что-то не в порядке? — спросила она папу.

— Ох, — сказал папа. — Это мой брат Сагамор.

— Да уж, я и сама могла бы догадаться, — ответила она. — Есть у него во взгляде что-то этакое, если вы меня понимаете.

Дядя Сагамор ничего не говорил. Глядел на нее, словно его молнией ударило.

Мисс Харрингтон щелкнула пальцами у него перед носом.

— Очнись, папочка, — окликнула она, оторвалась от стены, уселась в одно из кресел и закинула ногу на ногу. — Боже, вот уж точно, назад в джунгли, — состроила она недовольную гримаску.

— Зато отличный климат, — вставил папа. — Лучшее место в мире для страдающих анемией.

— Хоть это утешает, — хмыкнула мисс Харрингтон, смахнула с ноги комара и снова покосилась на дядю Сагамора. — Если тебя что-то гложет, Зеб, так не мешкай, спроси, да и дело с концом.

— Силы небесные, — говорит дядя Сагамор папе. — По-моему, я впервые сталкиваюсь с таким тяжелым случаем анемии. Как ты думаешь, Бесси бы не отказалась тоже подхватить ее, а?

— Думаю, нет, — покачал головой папа. — Она, верно, уже вышла из того возраста, когда есть опасность так расхвораться.

Тут вышел доктор Северанс с двумя стаканами. Он протянул их папе с дядей Сагамором, а сам сел во второе кресло.

— Ну, за выздоровление мисс Харрингтон, — провозгласил он, и они дружно подняли стаканы и выпили.

Дядя Сагамор заглянул в стакан и шепнул папе:

— Сдается, он подбавил сюда воды. Он прямо пальцами выловил лед из стакана и потихоньку выкинул его.

Доктор Северанс покрутил настройку радио.

— Все пытаюсь поймать Новый Орлеан, — пояснил он. — Мисс Харрингтон скучает по дому, и ей было бы приятно услышать знакомый голос. Такой юной девушке тяжело быть вырванной из привычного круга семьи и круговерти развлечений большого города из-за болезни.

Музыка внезапно оборвалась. Доктор нащупал новую волну, где вещал какой-то мужской голос:

"А теперь местные новости. Полиция сообщает, что никаких «новых сведений по делу о сенсационном убийстве Винсента (Тигра) Лилли, потрясшем город неделю назад, пока не поступало. Лучшие полицейские умы по-прежнему пребывают в…»

Доктор повернул ручку дальше и снова заиграла музыка.

— Зато здесь ей будет просто замечательно, — продолжал он. — Именно такое место я и надеялся найти. Тут она получит покой, столь необходимый в ее состоянии. Вы, джентльмены, вероятно, и представить себе не можете, в каком опасном для жизни темпе приходится вращаться в светском обществе молодой девушке из хорошей семьи вроде мисс Харрингтон. Вечеринки, балы, приемы, благотворительные распродажи — ни минутки свободной. Скажу я вам, в сравнении с этим получить высшее медицинское образование — сущий пустяк.

Мисс Харрингтон кивнула:

— Верно, гиблое это дело, Макдуф.

— Что касается анемии, которая час за часом подтачивает ее силы, — вздохнул доктор Северяне, — то она поистине убивает ее.

Мисс Харрингтон допила свою порцию, поставила стакан на стол, встала и направилась к другой стороне трейлера, откуда можно было любоваться озером.

На ходу она вся как-то изгибалась и покачивалась, а папа и дядя Сагамор так беспокойно и напряженно смотрели на нее, словно боялись, что она вот-вот упадет.

Доктор Северанс разливался соловьем о том, как тяжело приходится дебютантке, что бы там это слово ни значило, а мисс Харрингтон стояла и глядела на озеро. Видно было, что она и впрямь очень скучает по дому и ей очень одиноко. Мне она нравилась, потому что, понимаете ли, она была такая славная и совсем не стремилась захапать тебя и выставить на посмешище, как те благотворительные дамы. Мне стало жалко ее, и я очень хотел, чтобы она избавилась от этой анемии, из-за которой ей пришлось уехать из дома и есть овощи.

Тут радио заиграло новый мотивчик, такой развеселый, ноги сами в пляс просились. Мисс Харрингтон по-прежнему смотрела на озеро, но я сразу заметил, что она прислушивается к радио: она начала переступать с ноги на ногу в такт музыке и слегка покачиваться. Вот уж было на что поглядеть.

Доктор Северанс так заговорился, что не видел ничего вокруг, но папа с дядей Сагамором уставились на нее во все глаза. Она повернулась к нам, словно бы танцуя на одном месте, но, казалось, нас даже не замечала. Взгляд у нее стал такой отрешенный-отрешенный, и она мурлыкала себе под нос мотив этой песенки. А потом снова отвернулась, и чтоб мне провалиться на самом этом месте, если она не потянулась рукой за спину и не расстегнула застежку той забавной штучки вокруг груди.

Штучка едва не упала, но мисс Харрингтон успела ловко поймать ее за кончик и принялась помахивать ей, словно лентой, а сама покачивалась под музыку взад-вперед. Она так и стояла спиной к нам, но было отлично видно, что на ней ничегошеньки не осталось, кроме крошечных полосатых штанишек. А потом она повернулась к нам, но в ту же секунду рукой прижала кофточку обратно к груди, где ей и полагалось быть. Она улыбалась какой-то сонной, мечтательной улыбкой и подпевала музыке.

Голос у нее оказался — просто заслушаешься. Короче, папа и дядя Сагамор смотрели на нее как зачарованные — так здорово она танцевала. Они сидели на корточках, вытаращив глаза и все дальше вытягивая шеи, так что едва не попадали, а питье из стаканов расплескали на землю. Мисс Харрингтон снова отвернулась и стянула с себя кофточку, словно ленту, размахивая ей, будто дирижировала оркестром.

Папа опустил стакан наземь и хотел уже было захлопать в ладоши, как вдруг покосился на доктора Северанса и передумал. Но доктор и без того уже заметил, как странно они смотрят. Он обернулся и увидел танец мисс Харрингтон.

Он так подпрыгнул на месте, что чуть из кресла не вывалился, опрокинул стакан, а глаза его стали просто ледяными.

— Чу-Чу! Ох… Памела! — завопил он, громко хлопнув в ладоши.

Она вздрогнула и огляделась, словно только теперь вспомнила, где находится.

— Ой! — вскрикнула она, поспешно натягивая кофточку. — И зачем только они это заиграли!

Доктор Северанс свирепо смотрел на нее. Она вернулась к столу, взяла свой бокал и юркнула в трейлер за новой порцией.

Стоило ей скрыться за дверью, как доктор Северанс многозначительно посмотрел на папу и дядю Сагамора, вздохнул и печально покачал головой.

— Вот оно, джентльмены, — сказал он. — Вот что делает с людьми нервное расстройство. Некоторые говорят, что это не так уж и серьезно, но вы же сами своими собственными глазами видели. Стоило ей на мгновение слишком глубоко задуматься — и все, она потерялась, все забыла, и в памяти у нее всплыли картины далекого детства. А ведь все девочки ее круга непременно посещают уроки бальных танцев.

Он снова покачал головой.

— Да, плохи дела, — согласился папа. — Просто кошмар. Но мне думается, она проявила изрядное мастерство. Из нее могла бы получиться отличная танцовщица.

— Несомненный талант, — поддакнул дядя Сагамор.

Мисс Харрингтон вышла из фургона, неся два стакана. Она подошла ко мне и улыбнулась:

— Как тебя звать, дружок?

— Билли, мэм, — говорю я.

— Ну, Билли, кажется, они так увлеклись своим питьем, что тебя совсем позабросили, так что я принесла тебе кока-колы. — Она протянула мне стакан и предложила:

— А почему бы нам с тобой не прогуляться к озеру и не проверить, как там водичка?

— Разумеется, купаться там просто здорово, — подхватил папа. — Собственно говоря, Билли, я как раз думал, что мне, может, удастся выкроить от работы минутку-другую и поучить тебя плавать.

— Идем, малыш, — говорит мисс Харрингтон. — Плавать я умею, а уж учить и подавно.

Она ненадолго скрылась в домике и вышла с сумочкой через плечо. Мы с ней допили колу и побрели между деревьев к озеру.

Папа с дядей Сагамором вроде как дернулись за нами вслед, словно не прочь были присоединиться, но доктор Северанс только головой покачал:

— Не стоит, ребята. Давайте лучше посидим и поболтаем.

* * *

Мы вышли из леса как раз неподалеку от места, где дядя Финли возился со своим ковчегом. Мисс Харрингтон остановилась и с ужасом следила, как он там себе молотит на лесах.

— Что это, во имя всего святого? — спросила она.

Я рассказал ей про дядю Финли и Видение и про то, что он считает, как они решили, что все грешники потопнут.

— Да тут, я смотрю, один другого краше, — пробормотала она.

Мы пошли мимо, а дядя Финли вдруг обернулся со своим молотком в руках и как раз нас заметил. Сперва он не обратил никакого внимания, совсем как тогда на нас с папой, но потом внезапно подскочил на месте, снова обернулся и вытаращился на мисс Харрингтон, словно в первый раз плохо ее разглядел.

— Иезавель! — заорал он, отмахиваясь от нее молотком.

Мисс Харрингтон остановилась и посмотрела сперва на него, а потом на меня:

— Какая муха его укусила?

Дядя Финли припустил по лесам в нашу сторону, так сворачивая шею на мисс Харрингтон, что я испугался: того и гляди, кубарем покатится.

— Обнаженная Иезавель! — яростно голосил он, указывая на нее молотком. — Рыщущая окрест и выставляющая напоказ ноги, дабы ввести во грех.

— Ой, да вали ты обратно на свой фруктовый кекс, — отвернулась от него мисс Харрингтон.

— Он вас все равно не услышит, — предупредил я. — Он глух как сыч.

Мы отправились дальше. Дядя Финли продолжал бежать за нами по лесам, воззрившись на ноги мисс Харрингтон, с истошными криками “Иезавель!”. Он даже не заметил, когда леса кончились, и шагнул прямо в пустоту.

На его счастье, он выронил-таки молоток и умудрился схватиться за край ковчега, а то бы навернулся футов этак с шести и, верно, здорово бы расшибся. Когда мы уходили, он все еще висел на ковчеге, прижимаясь лицом к доскам, голося про грешную бесстыжую Иезавель, но так и норовя повернуть голову, чтоб еще раз взглянуть на ее ноги.

Мы спустились к самому озеру, где был небольшой песчаный пляж. Деревья там расступались, а у самого берега вроде бы было мелко. Чуть дальше лес снова подступал к самой воде, а еще примерно через фарлонг озеро загибалось влево, и того берега уже не было видно. В спокойной, неподвижной воде отражались деревья, и вообще там оказалось расчудесно.

Мисс Харрингтон поглядела по сторонам и обернулась на дядю Финли с его ковчегом и на дом дяди Сагамора.

— Если мы хотим искупаться, — сказала она, — надо уйти подальше от этого чокнутого.

— А у вас есть купальный костюм? — спросил я.

— Ну.., в общем, да, — кивнула она.

— Тогда почему бы вам за ним не сходить? — предложил я. — А потом мы могли бы пройти вон туда и поплавать.

— О, я захватила его с собой. Он у меня в сумочке.

Мы пошли лесом вдоль берега и скоро добрались до места, где озеро делало поворот. Стоило нам спуститься к воде сразу за поворотом, как нас уже нельзя было заметить из дома или откуда еще. Там было даже лучше, чем на первом пляже. Озеро достигало примерно пятьдесят футов в ширину, а тени деревьев вытянулись почти во всю гладь воды, потому что солнце уже начинало садиться. Кругом стояла безмятежная тишина.

— А вам не кажется, что у берега слишком глубоко? — спросил я на всякий случай. — А то я не умею плавать.

— Да нет, — говорит она. — Думаю, тут можно хоть все озеро вброд перейти. И я тебе помогу. Ты только подожди, мне переодеться надо.

Она удалилась в какие-то кусты и папоротники, что росли по берегу, а я стянул шорты и принялся ждать. Место для купания было просто наилучшим, и мне страсть как не терпелось начать учиться плавать. Папа давно собирался меня научить, да только вот в окрестностях городов, где проводятся скачки, никогда ни одной приличной лужи не сыщешь.

Вскорости мисс Харрингтон вышла из кустов. Первое, что пришло мне в голову: доктор Севе-ране не соврал, расписывая, из какой она богатой семьи. Ее купальник был сделан из бриллиантов.

Само собой, не такой уж он был и большой, всего лишь тонкий шнурочек вокруг талии и треугольничек спереди, но зато сплошь из всамделишных бриллиантов. Мне даже подумалось, а удобно ли ей его носить.

А потом я заметил виноградную лозу с голубыми листочками — ту самую, из-за которой потом поднялся весь этот сыр-бор в газетах. Она вилась вокруг правой груди мисс Харрингтон и заканчивалась крошечным розовым бутончиком в самом центре. Просто чудо, до чего премило.

Внезапно она так и замерла на месте — заметила, как я на нее таращусь. Глаза ее сузились.

— Эй, — спрашивает она. — Что с тобой стряслось? Ты лилипут, что ли? Да сколько тебе лет?

— Семь, — отвечаю я.

— Боже праведный, ну и семейка! — говорит она. — Ему еще и восьми нет, а…

Тут она посмотрела вниз, поняла, что я уставился на лозу, и давай хохотать.

— Ох, — еле выговорила она. — А я уже начала было тревожиться.

— Так здорово, — говорю я. — Мне бы тоже такую хотелось.

— Ну, я бы не прочь, чтобы тебе досталась именно эта, — отозвалась она.

— Почему?

— Понимаешь, — она развела руками. — Когда я была маленькой, я росла слишком быстро. Место, где ее вытатуировать, появилось у меня значительно раньше, чем здравый смысл, чтобы понять, что этого делать не следует.

Я не очень-то понял, о чем она толкует, но и не важно. Я подумал, что у каждой женщины есть такая лоза и что это очень здорово. Мы медленно спустились к воде посмотреть, глубоко ли. Мисс Харрингтон подколола волосы наверх, чтобы не замочить их, потому что у нее не было купальной шапочки.

Сперва она переплыла через озеро и обратно, а я смотрел, как двигать руками и ногами. А потом она встала по пояс в воде и удерживала меня на поверхности, пока я тренировался.

Мало-помалу у меня стало получаться, и, когда она отпустила меня, я смог сам проплыть фута два, а то и три.

— Главное, это не бояться воды, — поучала она. — Она тебе вреда не сделает, и драться с ней вовсе незачем.

Потом она снова сплавала на тот берег и обратно, просто для развлечения, и мы вылезли из воды — под деревьями уже сгущались сумерки. Кончики волос у нее все-таки намокли, так что мы присели на поваленное бревно подождать, пока они высохнут, и мисс Харрингтон достала из сумочки сигарету. Черные, как чернила, да еще и влажные волосы так красиво спадали ей на шею и плечи, просто заглядение.

— Ты хорошая, — говорю я. — И плавать меня учишь, и вообще. Давай каждый день так, а?

— Конечно, — согласилась она. — Почему бы нет? Думаю, будет весело.

— Надеюсь, тебе здесь понравится, — сказал я. — Во всяком случае, тебе должно быть тут спокойно, после Нового-то Орлеана. Там, наверное, страшно утомительно.

— Ну, — усмехнулась она, — не без этого.

 

Глава 7

Когда мы вернулись к трейлеру, уже стемнело, а папа с дядей Сагамором ушли. Я отправился домой и нашел их в кухне. Они готовили ужин. Дядя Сагамор резал колбасу, а папа жарил.

Я взял немножко покормить Зига Фрида, и папа спросил, купались ли мы. Да, говорю, а у мисс Харрингтон такой обалденный купальник, весь из бриллиантов, но совсем крохотный. Они переглянулись, а дядя Сагамор зазевался и порезал руку.

— Нет, ты только представь, — говорит папа.

— Уже представил, — ответил дядя Сагамор и отправился перевязывать руку.

Когда он вернулся, папа уже дожарил колбасу, и они вместе накрыли на стол. Дядя Финли вышмыгнул из своей комнаты, той, что рядом с кухней, и уселся за стол.

Зажав нож в одном кулаке, а вилку в другом, он принялся яростно бормотать:

— Кто эта бесстыжая девица, что нынче вечером рыскала по окрестностям, выставляя напоказ обнаженные ноги? Она собирается здесь остаться?

— Не стоит так волноваться из-за бедной девочки со слабым здоровьем, Финли, — подмигнув папе, проорал дядя Сагамор.

— Ну, или она, или я, — ударил кулаком по столу дядя Финли. — Я не собираюсь жить по соседству с грешниками, бросающими вызов слову Господа нашего.

Дядя Сагамор с неподдельной печалью покачал головой:

— Нечего сказать, тяжелый выбор ты перед нами ставишь, Финли. Но мы будем по тебе скучать. Ей-богу, будем.

Папа спросил у дяди Сагамора потихоньку, чтобы дядя Финли не заметил:

— Ты и взаправду считаешь, он уйдет? Дядя Сагамор помотал головой:

— Нет. Ты плохо знаешь ребят вроде Финли. Они почитают своим долгом оставаться поближе ко всяким грешникам и наблюдать за ними, борясь с собственными грехами и соблазнами.

— Да, пожалуй что и так, — сказал папа.

— А то, — продолжил дядя Сагамор. — Так что не волнуйся. Дьявол не сможет прогнать Финли с насиженного места, потрясая какой-то там юбкой. Он не трус.

Мы все сели за стол. Дядя Финли склонил голову и принялся читать молитву. Тем временем дядя Сагамор потянулся к колбасе, подцепил на вилку кусков этак восемь и приступил к еде.

— Приятно, однако, время от времени закинуть в утробу что-нибудь стоящее, — пробурчал он с набитым ртом. — Особенно после всех этих чертовых овощей, что вечно варит Бесси.

После ужина мы с папой вытащили из трейлера наши спальники и раскатали их на крыльце. Наш трейлер был куда меньше, чем у доктора Северанса, там едва хватало места для печатного станка, запаса бумаги и принадлежностей для лагеря. Мы всегда спали на свежем воздухе, тем более что там и окон-то не было, мы ведь слишком много времени проводили рядом с ипподромами, печатая рекламные листки и бюллетени с результатами сразу же после первых шести забегов.

Я лег, Зиг Фрид свернулся у меня на одеяле, а папа закурил сигарету. Я видел, как кончик ее красным огоньком мерцает во тьме. Где-то у реки непрестанно и заунывно кричала какая-то птица.

— Вот славное место, — говорю я. — Мне здесь нравится.

— Да, неплохо, — отозвался папа. — Думаю, мы останемся тут до ноября, пока не откроется Фэрграундс. Похоже, мы и деньжат чуть-чуть подкопим, учитывая комиссионные за сделку с доктором Северансом. А еще я помогу малость Сагамору с его кожами.

— Ну, надеюсь, он не приволочет назад эти лохани, — испугался я.

— Ох, да ты привыкнешь и перестанешь обращать внимание, — отмахнулся папа. — Собственно говоря, по рецепту Сагамора послезавтра их надо будет снова выставить на солнце.

— А куда он продает шкуры?

— Ну, — замялся папа, — на самом-то деле пока еще никуда. Первая порция вышла не слишком-то удачной. Все сгнило прямо в корытах.

Мы чуть-чуть помолчали, а потом я вспомнил про сахар.

— Как ты думаешь, зачем ему столько? И зачем он сказал шерифу, будто купил его для меня?

— Хм, — проворчал папа и снова затянулся сигаретой. Кончик снова ярко вспыхнул. — Видишь ли, Сагамор не хотел говорить ему, зачем купил сахар на самом деле. Он гордый, не хочет выносить сор из избы. Понимаешь, у твоей тети Бесси сахарный диабет, и врачи прописали ей такую особую диету, по шесть фунтов сахара в день. Но мне нельзя было об этом говорить. Бесси не хочет, чтобы кто-то об этом прослышал.

— Ой, никому не скажу, — пообещал я. Мне вдруг подумалось, что это вполне в духе этого места, здесь у всех со здоровьем неважно. С доктором Северансом приключился сердечный приступ, у шерифа было высокое давление, а у мисс Харрингтон — анемия, а еще где-то поблизости обнаружили тиф, а теперь вот — и сахарный диабет у тети Бесси. Я только и надеялся, что уж мы-то с папой ничего такого не подхватим.

* * *

Следующий день вышел ужасно веселым. За домом я нашел камышовую палку с леской, крючком и бутылочной пробкой вместо поплавка, нарыл червей, и мы с Зигом Фридом отправились на рыбалку. Самое смешное, что в озере водилась настоящая рыба. Я поймал целых четыре. Дядя Сагамор сказал, это красный окунь, а папа поджарил их мне на ужин на жире из-под колбасы. Получилось просто объедение.

Днем мне захотелось поплавать, но когда я пришел, мисс Харрингтон лежала в брезентовом кресле, потягивая свой напиток, и сказала, что до заката мы никуда не пойдем. Доктор Севе-ране тоже валялся в соседнем кресле со стаканом в руке и спросил ее:

— Эй, это что еще за плавание? Уж не собираешься ли ты дать мне отставку из-за какого-то шкета, который не дорос еще даже до того, чтобы курить травку?

— Ой, да заткнись ты, — поморщилась она. — Неужели ты хотя бы пять минут не можешь подумать о чем-то другом?

— И это твоя благодарность? — говорит он. — Я, черт побери, спас тебе жизнь и я же еще должен всякий раз, как захочу побыть с тобой, считаться с семилетним пацаном.

— Благодарность? — переспросила она. — Уж поверь мне, умник, что в следующий раз, как кто-нибудь предложит мне уехать в деревню и отсидеться там, я буду знать, что он имеет в виду.

Они продолжали препираться, как будто напрочь обо мне позабыли, так что я ушел от них и побродил немного по отмели на озере рядом с тем местом, где все строил свой ковчег дядя Финли. Мне хотелось поймать рака. Вода там доходила мне всего до пояса, и я видел целую уйму их на дне, но ни одного так и не словил. Уж больно прытко они пятились.

А дядя Сагамор с папой весь день просидели сиднем в теньке, болтая и то и дело прикладываясь к тому кувшину. Я вспомнил, как дядя Сагамор говорил шерифу, что работает по восемнадцать часов в день, чтобы уплатить налоги, и спросил у папы, уж не каникулы ли у него сейчас. А папа сказал, нет, просто сейчас на фермах вроде как мертвый сезон, а скоро начнется запарка.

На закате мы с мисс Харрингтон опять прогулялись ко вчерашнему пляжику, и она снова учила меня плавать. Сегодня она прихватила купальную шапочку, чтобы не мочить волосы, так что могла окунать голову в воду и плавать по-настоящему. Кролем — вот как она это называла.

У меня уже тоже начало чуть-чуть получаться. Сегодня я проплыл шесть или восемь футов, но потом все равно пошел ко дну. Мисс Харрингтон сказала, я слишком стараюсь не мочить лицо, вот и начинаю тонуть.

* * *

На следующий день, с утра пораньше, папа с дядей Сагамором выкатили из сарая грузовик, съездили за лес на кукурузное поле и привезли обратно те чертовы корыта с кожами. Вонища оттуда шла пуще прежнего. Они поставили их аккурат на прежнее место, у самого колодца, и, как на грех, даже ветра почти что и не было, чтобы разогнать запах.

Короче, эти шкуры стояли там добрую неделю, днем и ночью, но, как папа и сказал, постепенно к этому привыкаешь и перестаешь обращать внимание. Я спросил, почему бы им не убирать их хотя бы на ночь, ночью-то солнца все равно нет, но папа сказал: еще чего не хватало, замаешься возить их туда-сюда.

День так на пятый или шестой я уже до того привык к этой вони, что смог подойти к корытам посмотреть, как дела. Взяв колышек, я попытался вытащить одну из шкур, но чтоб мне сквозь землю провалиться! Палка прошла сквозь шкуру, как сквозь масло. Кожи сгнили прямо в корытах, совсем как первая порция.

Я сразу побежал позвать папу и дядю Сагамора, но не смог их найти. Только что они сидели себе спокойненько под деревом на заднем дворе со своим неизменным кувшином, а теперь их и след простыл.

Я оглядел все кругом, покликал их, а потом отправился в дом и обошел его вдоль и поперек. Но их там не было. Тогда я посмотрел в конюшне — тоже пусто. Но когда я вернулся к дому, они сидели ровнехонько на прежнем месте под деревом.

Услышав, что шкуры начали расползаться, дядя Сагамор вроде как нахмурился, и они отправились убедиться сами. Дядя Сагамор потыкал туда палкой, и она, разумеется, проткнула шкуру насквозь.

Он выпрямился, сплюнул табачную жижу и поскреб в затылке.

— Ей-богу, так оно и есть, — проворчал он. — Как ты считаешь, что мы делаем не так, а, Сэм?

Папа тоже почесал голову.

— Ну, прямо не знаю. Но выглядит явно не так, как надо. Кожа не должна быть такой мягкой.

— Но я ведь сделал все точь-в-точь как написано в том бюллетене, что я получил от правительства, — пожаловался дядя Сагамор. — Выполнял все тютелька в тютельку, никак не мог ошибиться. Как считаешь, что нам теперь делать?

Папа призадумался.

— Пожалуй, только одно, — решил он наконец. — Надо довести дело до конца. Что за смысл браться за новую порцию, ведь с ней наверняка случится то же самое. Нет, пусть уж мокнет сколько положено, а тогда пошлем образец в правительство, а уж оно пускай нам растолкует, что мы сделали не так.

— Я и сам так же думаю, — кивнул дядя Сагамор. — Эти ребята из правительства не смогут сказать ничего путного, если мы не будем точно следовать инструкциям. Так что пусть мокнет. Правда, до конца курса еще полтора месяца.

— Так ведь через полтора месяца от этих кож одна каша останется, — испугался я.

— Ну, с этим уж ничего не поделаешь, — возразил дядя Сагамор. — Пошлем кашу. Инструкция есть инструкция, и если ты не будешь ей следовать, то правительство тебе ничего толкового не ответит.

— Но подумайте, сколько времени вы потеряете понапрасну, — говорю я.

Дядя Сагамор покатал за щекой табак.

— Черт возьми, — пожал он плечами. — Что такое время для дохлой коровьей шкуры или для правительства?

На том они и порешили. Мне начало казаться, что этак мы не заработаем особо много денег на кожевенном производстве, если они собираются ставить новую порцию только через полтора месяца, а эта уже все равно наверняка пропала. Но что толку спорить с папой и дядей Сагамором?

Да и потом, мне с лихвой хватало всяческих развлечений, чтобы еще забивать себе голову какими-то шкурами. Каждое утро я удил рыбу, а по вечерам мисс Харрингтон учила меня плавать. А днем, когда она сидела в трейлере, я сам упражнялся на отмели около того места, где строил свой ковчег дядя Финли. И там-то как раз и случилась презабавная штука — я, признаться, так ничего и не понял.

Насколько мне помнится, это случилось на следующее утро после того, как мы обнаружили, что кожи сгнили, аккурат в полдень. Зиг Фрид сидел на берегу и смотрел, как я купаюсь (сам-то он воду терпеть не мог), а я плескался у берега, пытаясь плавать на мелководье, где глубины не больше чем по пояс. И тут вдруг я угодил в место с теплой водой.

Спору нет, озеро и само по себе было совсем не холодное, а такое приятно прохладное, как раз то, что нужно для плавания. Но в том месте вода оказалась куда теплее. Причем на совсем небольшом участке, потому что стоило мне сделать пару шагов в сторону, как снова стало нормально. Мне подумалось, что, может, просто померещилось, и я побрел обратно проверить и — чтоб мне лопнуть! — снова нашел это место. Вода там была не сказать чтобы совсем уж горячей, а так, теплой, как в ванне. Смешно, право: словно в истории про привидений, иначе как бы я, столько плескаясь здесь раньше, за всю неделю ни разу на него не наткнулся?

Я понять не мог, откуда взялась эта теплота. Из-за солнца вода нагреться не могла, ведь солнце светило сразу на все озеро. А если бы там бил из дна горячий ключ, то как же я его раньше не обнаружил? Я поплавал вокруг, пытаясь найти второй такой участок, но безуспешно. Однако всякий раз, как я возвращался на старое место, вода там была теплее, чем вокруг.

Тогда я вылез, натянул одежду и помчался домой спросить папу и дядю Сагамора. Может, они знают, откуда в прохладном озере могло взяться теплое место? Но их там не было. Похоже, они завели себе такую смешную привычку, внезапно исчезать так, что ни за что не отыщешь, как ни старайся. Я чуть-чуть подождал, но они не появились, поэтому я накопал червей и отправился на рыбалку, решив порасспросить их за ужином.

Но именно в тот день и появились охотники на кроликов и случилось так много всего разного, что я напрочь забыл об этой загадке.

Примерно за час до заката я поднялся к голубому трейлеру взглянуть, не готова ли мисс Харрингтон идти купаться.

Доктор Северанс валялся в кресле со стаканом в руке. Он посмотрел на меня, повернулся к двери трейлера и позвал:

— Эй, твой Вайсмюллер приплелся. Мисс Харрингтон вышла на крыльцо в своем давешнем полосатом костюмчике и с сумочкой на плече.

— Привет, Билли, — поздоровалась она.

— Приятель, да ты сражаешь девиц наповал, — сказал мне доктор Северанс. — Должно быть, заправский сердцеед.

— Ой, молчал бы лучше, — оборвала его мисс Харрингтон.

Мы пошли прямиком через лес к изгибу озера. Через пару сотен ярдов кустарник становился очень густым, и я шел по тропинке впереди, потому что мисс Харрингтон страсть как боялась змей. Внезапно кусты раздвинулись, и я налетел прямо на какого-то типа.

Он медленно брел вдоль прогалины, вглядываясь в чащу, а заметив нас, как-то нехорошо на меня посмотрел. Одет он был в панаму и двубортный фланелевый пиджак, а в руках держал ружье, такое, знаете, как рисуют в комиксах.

— Эй, малыш, а ты откуда взялся? — спросил он.

— От дяди Сагамора, — объяснил я. — А что вы делаете?

— Охочусь на кроликов. Ты их, часом, не видел?

— Нет, сегодня не видел, — ответил я, но он пропустил мои слова мимо ушей, глядя вверх по склону холма. Я тоже повернулся туда — и на тебе, там оказался второй такой же, в точно такой же одежде и с ружьем в руках. Он махнул рукой и мотнул головой.

— Тес. Кажется, он нашел кролика, — прошептал первый тип и поспешил туда. Вскорости они оба скрылись за деревьями.

— Не шумите, — сказал я через плечо мисс Харрингтон. — Они выслеживают кролика.

Она ничего не ответила.

Я обернулся, но она исчезла. Вот чтоб мне на месте провалиться, взяла и исчезла. Даже забавно, ведь еще минуту назад она стояла прямо у меня за спиной.

— Эй, мисс Харрингтон, — окликнул я, но не очень громко, чтобы не спугнуть кролика.

Она не отозвалась, ее просто не было нигде поблизости. Но я знал, что вперед она уйти не могла, потому что я загораживал ей тропинку. Наверное, рассудил я, она что-то забыла, ну хотя бы свой купальник, вот и вернулась за ним. Поэтому я пошел обратно, рассчитывая встретить ее по дороге, но успел дойти до самого трейлера, а ее так и не было. Что-то это становилось уже даже странно.

Доктор Северанс все еще лежал в кресле со своим напитком.

— Да это же наш чемпион, — воскликнул он, завидев меня. — А где мисс Харрингтон?

— Вот именно, — говорю я. — Я думал, она вернулась сюда. Я потерял ее по дороге.

— Потерял? — переспросил он. — Как?

— Ну, — пожал я плечами, — когда я разговаривал с охотником на кроликов, то думал, что она стоит у меня за спиной.

Он так и взвился:

— Охотник на кроликов? Где? Как он выглядел?

— Да там, на тропе, — сказал я. — Ярдах в двухстах отсюда. Высокий такой, со шрамом на лице, в панаме и с винтовкой.

Доктор Северанс выскочил из кресла, отшвыривая прочь стакан, рука его метнулась за отворот костюма. Я едва успел отскочить, не то бы он сшиб меня с ног. К тому времени, как я обернулся, он уже был футах в двадцати от меня.

Я побежал было за ним, потому что все еще тревожился о мисс Харрингтон, но тут заметил, что к трейлеру идут папа и дядя Сагамор.

— Куда это он так рванул? — поинтересовался папа.

Я рассказал им про исчезновение мисс Харрингтон и про охотников. Папа с дядей переглянулись.

— Так-так, вон оно что, — протянул дядя Сагамор. — Двое охотников с ружьями? Повезло нам, что ты успел взять задаток за месяц вперед, Сэм.

— Ну пойдемте же искать мисс Харрингтон, — попросил я. Точнее, хотел попросить, потому что папа сделал мне знак помолчать.

Казалось, они к чему-то прислушиваются, так тихо они стояли, и, лишь стоило мне открыть рот, тут же корчили свирепые гримасы.

А потом внезапно раздались два выстрела, один за другим, и снова воцарилась тишина. Папа с дядей Сагамором снова переглянулись и, не торопясь, двинулись по тропе в сторону, откуда стреляли. Я хотел пойти за ними, но папа покачал головой.

— Лучше тебе вернуться домой, — сказал он.

— Но мисс Харрингтон… — начал я, чуть не плача, так сильно о ней тревожился. — А вдруг она упала и поранилась?

— Забудь о мисс Харрингтон, — отрезал папа. — Иди домой.

Они совсем сдурели, если думали, что я и вправду отправлюсь домой, пока не узнаю, что же с ней случилось. Поэтому я выждал минуту-другую после того, как они скрылись за деревьями, а сам побежал через кусты чуть ниже по склону, чем шла тропинка. Я их в два счета обогнал, снова выбрался на тропинку и рванул туда, где последний раз видел мисс Харрингтон. Но на бегу случайно глянул вверх по склону и неожиданно увидел ее. Она стояла на прогалинке рядом с доктором Северансом, который разглядывал что-то на земле.

Я страшно обрадовался, что с ней все в порядке, свернул с тропинки и побежал напрямик к ним. Но не успел я подбежать, как доктор Северанс махнул на нее рукой и говорит:

— Ступай к трейлеру, а об этих мужланах я сам позабочусь.

Она побрела вниз. Я кинулся к ней, но заметил, что туда же направляются папа с дядей Сагамором. Если бы я только попался папе на глаза, уж и задал бы он мне взбучку, что я его не послушался. Я огляделся по сторонам, ища, куда бы спрятаться, но особого выбора не было, и убежать я тоже не мог. Пришлось юркнуть в кусты рядом с прогалиной, где стоял доктор Северанс.

Теперь, когда я знал, что с мисс Харрингтон ничего не случилось, меня разобрало любопытство, чем это там занимается доктор Северанс. С моего места его было отлично видно, стоило лишь чуточку раздвинуть ветки. Он стоял всего в каких-нибудь десяти футах от меня, по-прежнему разглядывая что-то у самых ног.

Что именно, я никак не мог разобрать, потому что какое-то бревно все мне загораживало. Но, присмотревшись, я заметил, что из-за него виднеются ноги в серых брюках. Носки ботинок торчали прямо вверх. Теперь я все понял: это был один из тех охотников за кроликами. А неподалеку высовывался приклад винтовки.

Доктор Северанс вдруг немножко отступил вправо и посмотрел на что-то еще, лежащее за кустом. Я перевел взгляд туда. Бог ты мой! Оттуда тоже высовывались ноги и винтовка. Это был второй охотник.

Похоже, там произошел несчастный случай.

 

Глава 8

В этот момент подоспели папа и дядя Сага-мор.

Доктор Северанс обернулся и увидел их. Он вытащил из кармана носовой платок, вытер им лицо, сокрушенно покачал головой, словно не в силах оправиться от потрясения, и, испустив тяжелый протяжный вздох, опустился на бревно рядом с первым охотником.

— Джентльмены, — промолвил он, — это было ужасно. Просто ужасно.

— Что случилось? — спросил папа. Доктор Северанс снова промокнул лицо и указал на охотников, отворачиваясь, как будто не мог смотреть на них.

— Мертвы, — простонал он. — Оба мертвы. И все из-за какого-то паршивого кролика.

— Боже ты мой, какой кошмар, — сказал дядя Сагамор. — Как же это произошло?

— Ну, — начал доктор Северанс, тяжело вздохнув для разгона, — я стоял внизу на тропинке и вдруг заметил, как эти двое поднимаются вверх, выслеживая кроликов. Я хотел окликнуть их, узнать, как идет охота, но тут из кустов вдруг выпрыгнул этот чертов кролик. Он поскакал прочь, но внезапно передумал, повернул обратно и оказался прямо между ними, как раз когда они вскидывали ружья. В жизни не видел ничего ужаснее. Они застрелили друг друга.

Дядя Сагамор нагнулся, посмотрел на первого охотника, а потом перешел ко второму и перекатил лицом вниз. Наглядевшись и на него, дядя вернулся к нам, сел на корточки, вытащил из кармана плитку жевательного табака, вытер о штанину и откусил большущий кусок.

— Да, сэр, чтоб мне провалиться на этом самом месте, — говорит он, — вот уж, должно быть, было душераздирающее зрелище. Бедные парни застрелили друг друга в спину.

Доктор Северанс кивнул:

— Именно что. Это-то и ужасно. Их было так жаль, ведь они знали, что должно произойти, но ничего не могли поделать. Едва спустив курок, оба они поняли, что же натворили, и повернулись, собираясь бежать в разные стороны, но было уже слишком поздно.

Дядя Сагамор сплюнул табачную жижу и вытер губы.

— Ей-богу, — покачал он головой, — в том-то и беда со всеми горожанами, что пускаются на охоту. Они же совершенно беспомощны. Они просто опасны для себя и для окружающих. Совершенно не умеют обращаться с ружьями. — Тут он вроде как осекся и покосился на доктора Северанса, а потом прибавил:

— Только поймите меня правильно. Я вовсе не утверждаю, будто все горожане одинаковы. Иной раз и на такого можно наткнуться, кто с ружьем самому черту спуску не даст. Не хочется, чтобы вы подумали, что я всех сваливаю в одну кучу. Прошу, не надо обид.

— Нет-нет, — заверил доктор Северанс, — что вы.

— Но это уж ни в какие ворота не лезет, — продолжил дядя. — Я так считаю, надо уведомить шерифа и объяснить ему, как получилось, что эти бедолаги укокошили друг друга. И пусть забирает их отсюда. Жара на дворе.

Доктор Северанс согласно кивнул:

— Разумеется. Думаю, это самое большее, что мы можем теперь сделать. — Он вдруг замолчал, поскреб подбородок и весь наморщился, словно бы в задумчивости. — Хммм, — промычал он. — Джентльмены, я кое-что вспомнил.

С этими словами он вытащил из кармана бумажник, положил его на колени и принялся в нем рыться, как будто что-то ища. Из-за кустарника мне было все отлично видно, и я глядел во все глаза, пытаясь понять, чем это он занят. Тем временем доктор Северанс достал из бумажника толстенную стопку денег и шмякнул ее на колено так небрежно, словно это была пара старых носков.

Папа и дядя Сагамор тоже уставились на деньги.

— А что вы, собственно, ищете? — полюбопытствовал папа.

— О, — сказал доктор Северанс, — всего-навсего книжку — сборник законов об охоте. — Он заглянул в опустевший бумажник. — И куда это я мог ее задевать? Готов был поклясться, что она у меня с собой. Видно, забыл в другом костюме.

— Законы об охоте? — переспросил дядя Сагамор.

— Именно, — подтвердил доктор, запихивая свое барахло обратно в бумажник, а денежки в последнюю очередь. Ему пришлось даже чуть-чуть встряхнуть бумажник, чтобы все туда поместилось.

— Нет, ну и ладно, не важно. Все равно я отлично помню законы, как раз вчера перечитывал. И знаете что, джентльмены?

— Что? — подхватил дядя Сагамор.

— Помяните мое слово, я бы не стал ничего утверждать, если бы не знал наверняка. Сезон охоты на кроликов закрылся две недели назад.

— Нет! — воскликнул дядя Сагамор. Челюсть у него так и отвисла. — Да неужели? — Он поразмышлял минутку, а потом хлопнул в ладоши да и говорит:

— Да, клянусь всеми чертями, а ведь, пожалуй, вы правы. Теперь я припоминаю, я ведь тоже недавно перечитывал эти законы.

— Ну и дела, — встрял папа, поглядывая на охотников, — да ведь им следовало бы постыдиться охотиться на кроликов вне сезона. Они ничем не лучше обычных преступников.

— Такие бессовестные людишки, — согласился дядя Сагамор, — как раз и подрывают природные ресурсы страны. Безобразие — вот как это называется. Явиться сюда, шнырять по всему лесу и нарушать закон за спиной честных граждан.

Доктор Северанс кивнул:

— В том-то и дело. Что до меня, едва ли мне хватит наглости тревожить из-за них несчастного шерифа. Он и так из сил выбивается, в поте лица защищая честных граждан и ловя преступников.

— Пожалуй, — произнес дядя Сагамор. — Оттого-то налоги у нас и высоки, что всякий кто ни попадя перекладывает свои заботы на плечи правительства и, чуть что не так, сразу мчит к шерифу. У людей просто нет своей головы на плечах.

— Золотые ваши слова, — загорелся доктор Северанс. — Сказано не в бровь, а в глаз. А что, если мы и есть налогоплательщики? Зачем нам устраивать большую шумиху и заставлять шерифа бросить все свои дела и спешить к нам из-за такой мелочи, как несчастный случай с двумя мелкими мошенниками, пытавшимися перестрелять всех кроликов вне охотничьего сезона? Ведь я же застал их на месте преступления. До чего же все-таки приятно сознавать, что сейчас я имею дело с двумя здравомыслящими людьми, с которыми мы одинаково разумно смотрим на вещи.

Дядя Сагамор снова сплюнул и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Ей-богу, сэр, отрадно слышать. Так что же вы предлагаете?

— Ну, — сказал доктор Северанс, — мне просто подумалось, что раз уж в этом лесу так много пустой земли, почему бы нам самим не похоронить их где-нибудь в укромном уголке и не позабыть обо всей этой неприятной истории?

Дядя Сагамор закивал:

— Спору нет, отличная идея. И как это я сам не додумался? — Тут он примолк, еще немножко поразмыслил, и на лице его отразилась легкая неуверенность. — Но, разумеется, это не очень-то легкая работенка — копать и все такое прочее. Уж и не знаю, как мы с Сэмом сумеем выкроить время, ведь нам приходится трудиться по хозяйству чуть ли не целые сутки кряду.

— О, я с радостью возмещу вам убытки, — ответил доктор Северанс. — Признаться, я ощущаю некоторую ответственность, ведь это же я первым нашел их. Что скажете о сотне долларов?

— Великолепно, — говорит дядя. — Просто здорово.

Но вдруг он снова осекся, словно внезапно его осенила какая-то мысль, а потом погрустнел и печально покачал головой:

— Ей-богу, это безобразие. Сущее безобразие. Увы, мне показалось было, будто мы нашли выход, но это не так. Ничего не выйдет.

— Не выйдет? Почему? — изумился доктор Северанс.

— Ну, это уже дело личного свойства, — пояснил дядя Сагамор. — Но, видите ли, эта земля уже довольно давно принадлежит нашей семье. Собственно говоря, здесь похоронены мой дедушка и отец. И я — знаю, звучит это как-то глупо, — но, сказать правду, я боюсь, после меня совесть замучит, что им приходится лежать рядом с такими негодяями, как эти браконьеры, стреляющие кроликов в неурочное время.

— Да, вы правы, это, конечно, проблема. — Доктор Северанс тоже приуныл, но вскоре лицо его просветлело. — Но, предположим, что вас начнет мучить совесть. Как вы думаете, во сколько обойдется перевозка ваших родных на настоящее кладбище?

— Ну, — протянул дядя, — сдается мне, долларов в пятьсот.

— Что ж, весьма может быть, — согласился доктор Северанс, отсчитал несколько банкнотов из бумажника и протянул дяде. — Вот, ровнехонько шестьсот долларов.

Я так и сел, когда услышал, какую уйму денег он носил при себе. Казалось, стопка у него в бумажнике ни чуточки не уменьшилась — уж я-то видел. Папа и дядя Сагамор покосились на остаток, а потом друг на друга.

— Кажись, вроде бы все уладили. — Дядя повернулся и собрался уходить, но вдруг замер на месте. — Ох ты, чтоб мне лопнуть, сэр, а знаете, что мы напрочь позабыли?

Доктор Северанс злобно глянул на него:

— Что еще?

— Проповедь, — объяснил дядя Сагамор. — Ни один человек, каким бы негодяем он ни был, не заслужил, чтобы его хоронили без заупокойной молитвы. Не можем же мы отправить двух этих заядлых грешников на место их последнего упокоения без священника. Даже и думать тут нечего.

— Священника? — возмутился доктор Северанс. — Да откуда же мы, тысяча чертей, раздобудем священника для таких частных похорон?

— Да что вы, сэр, — успокоил его дядя. — Это же легче легкого. Похоже, удача нам улыбнулась. Так уж вышло, что мой браток Сэм как раз евангелистский священник, уж он-то сможет прочесть, что положено.

— Хммм, — фыркнул доктор. — Вот уж и впрямь повезло. И сколько он возьмет за услуги?

— Ну, — говорит дядя, — обычно он берет по сотне за голову.

— Кругленькая сумма. — Доктор Северанс снова потянулся к бумажнику.

— Но в этом случае, — как ни в чем не бывало продолжил дядя Сагамор, — учитывая, что они умерли во грехе, прямо во время совершения преступления, брату Сэму, верно уж, придется потрудиться на славу, чтобы вызволить их из геенны огненной. А посему, думается мне, по паре сотен за голову как раз и покроют все издержки.

Доктор Северанс отсчитал еще денег и вручил их дяде.

— Вы, парни, зря тратите время на вашу ферму, — говорит он. — С вашими-то талантами не след ржаветь в такой глуши.

— Ах, сэр, как любезно с вашей стороны, — скромно потупился дядя Сагамор и поднялся. — Ну, полагаю, мы с братом Сэмом позаботимся о соблюдении всех формальностей. Желаете присутствовать на церемонии?

Доктор Северанс покачал головой:

— Мне бы, разумеется, очень хотелось, но, думаю, надо наведаться на шоссе проверить, не оставили ли они где-нибудь поблизости свою машину.

Дядя Сагамор кивнул:

— Разумная мысль. Хорошо бы отогнать ее в город, чтобы их родственникам было легче ее найти.

— Именно это я и хотел, — подтвердил доктор и ушел вверх по тропинке.

Папа сидел на бревне, набивая сигарету. Стоило доктору Северансу скрыться из виду, как он повернулся к дяде Сагамору:

— Если это те самые охотники на кроликов, которых я видел в городе, то их там было трое.

Дядя сложил губы, словно собираясь сплюнуть.

— Трое? — присвистнул он.

— Думаешь, сказать ему? — спросил папа.

— Не стоит совать нос в то, что нас не касается, Сэм, — наставительно произнес дядя Сагамор. — Если он не отыщет машины, то и сам все поймет.

— Но, предположим, он найдет машину? — стоял на своем папа.

— Все равно это не наше дело, Сэм. Мы ведь не хотим без нужды беспокоить его, а? Человек занят своими делами, зато так исправно платит. А коли его чересчур переполошить, он ведь может даже и уехать. Мы ведь не хотим этого, не правда ли, Сэм?

Он перевел взгляд на стопку денег в руке. Папа поглядел туда же, и дядя спрятал ее в карман.

— Полагаю, ты прав, — молвил папа. — Не хотелось бы согнать с насиженного места такого отличного клиента из-за какой-то ерунды. Он ведь, судя по виду, вполне способен и сам о себе позаботиться.

— Вот именно, — сказал дядя. — Не будем совать нос не в свое дело. Насколько я понимаю, если бы он хотел получить наш совет, он бы сам и спросил. И потом, он же сказал, что эти парни просто охотились на кроликов, так ведь?

— Разумеется, — кивнул папа, поднимаясь с бревна. — Ну, думаю, мне пора сходить за парочкой лопат?

Дядя Сагамор поморщился:

— Ни к чему превращать такое простое дело в тяжелую работу, Сэм. Как стемнеет, пригоним сюда грузовик да и отвезем их к дому старого Хокинса. Там ведь уж добрых пять лет никто не живет, колодец совсем пересох и начал осыпаться.

Они двинулись к дому. Стоило им скрыться за деревьями, как я тут же тоже выскользнул из своего укрытия и помчался через лес, чтобы обогнать их и раньше поспеть домой. Я вышел из лесу рядом с трейлером, доктор Севе-ране и мисс Харрингтон как раз садились в машину.

Я помахал ей рукой и совсем уже собрался спросить, не хочет ли она все-таки искупаться, но вспомнил про несчастье с охотниками и передумал. Теперь всем было не по себе, вряд ли она захотела бы купаться.

Она махнула мне в ответ, но выглядела довольно бледно. Доктор Северанс, против обыкновения, ничего не сказал, лишь рванул машину с места как сумасшедший.

Я спустился к дому и через несколько минут, когда появились папа с дядей Сагамором, невинно играл с Зигом Фридом на крыльце.

— С мисс Харрингтон все в порядке, — сообщил я им. — Я видел, как она уезжала в машине вместе с доктором Северансом.

Папа с дядей Сагамором переглянулись. Папа достал очередную сигарету и прикурил.

— Как раз собирался тебе сказать. Нечего столько сшиваться вокруг мисс Харрингтон. Вдруг ее анемия заразна.

— Да ладно тебе, па, — говорю я. — Она мне нравится. И потом, она же учит меня плавать.

— Ну, ты уж намотай на ус, что я тебе сказал, — отрезал папа и направился с дядей Сагамором за дом.

Я поразмыслил обо всем этом и через несколько минут бросился за ними на задний двор, чтобы спросить, что худого в том, чтобы купаться с мисс Харрингтон, ежели она больше не поддерживает меня на воде. Ведь я же не мог заразиться, если не касался ее? Но их там не оказалось. Я пошел в конюшню, но и там их не нашел.

Что ж, подумал я, верно, они ушли через лес на кукурузное поле или еще куда. Тут я вспомнил про то самое место с теплой водой, о котором собирался спросить дядю Сагамора, и, спустившись к озеру, разделся и залез в воду. Вот чтоб мне лопнуть! Его тоже не было! Я никак не мог его найти, хотя точно помнил, где оно было, нарочно запоминал. Надо было встать так, чтобы задний конец ковчега дяди Финли и угол крыльца оказались на одной линии, а потом зайти в воду на восемь шагов. Только сейчас там не было ничего особенного, абсолютно такая же вода, как и везде вокруг. Чудеса, да и только! Я гадал об этом все время, пока обсыхал на берегу, да только ничего путного не придумал. Разве что это был такой редкий теплый родник, который то бил, то не бил?

Солнце уже садилось, когда я вернулся в дом. Куда бы там ни уходили папа с дядей Сагамором, но и они тоже уже пришли и сидели на кухне. Папа резал колбасу, а дядя Сагамор жарил. Оба они были какие-то притихшие, так что я счел за благо не приставать к ним с вопросами, вот я ничего и не спросил.

После ужина папа сказал, что они собираются отвезти корыта на грузовике в лес, хватит с них солнца на несколько дней. А потом, может, завернут в город, и пусть я не жду их, а ложусь спать.

Я сидел на крыльце, и мне было как-то неуютно, особенно как подумаешь про этот несчастный случай. Но дядя Финли так громко храпел в задней комнате, что мне стало не так уж и одиноко.

* * *

Когда я проснулся поутру, солнце сияло вовсю, папа с дядей жарили колбасу на завтрак, и день был самый что ни на есть подходящий для рыбалки. Мы с Зигом Фридом поднялись и побежали к озеру умываться. Возвращаясь на кухню, я услыхал, как дядя Сагамор говорит папе:

— Думаю, он все-таки нашел ее и вывез за пределы штата. Я слышал, как он возвращался утром около четырех.

Тут они заметили меня, переглянулись, и дядя Сагамор принялся толковать о кожевенном промысле.

— Я все никак не пойму, Сэм, — рассуждал он, подкидывая ломтики колбасы в шкварчащий жир. — Нельзя было тщательней следовать инструкциям, чем это делал я. И что же получается? Сплошная каша. Все сгнило. Как ты думаешь, может, мы не сумели создать правильный режим?

— Что ж, весьма вероятно, — заметил папа. — А может, дело в воде. Мы ничего не можем сделать, лишь продолжать попытки. Главное — не сдаваться.

После завтрака я кликнул Зига Фрида и пошел к трейлеру. Доктора и мисс Харрингтон не было видно, поэтому я отправился на рыбалку. Клевало отлично, и я поймал нескольких окуней. После обеда доктор и мисс Харрингтон снова показались в своих креслах, но она сказала, что сегодня не расположена купаться.

Ей снова захотелось поплавать только через три дня, но, когда папа про это узнал, он задал мне трепку.

— Я же велел тебе держаться подальше от мисс Харрингтон, — сказал он. — У нее плохое здоровье, и ты можешь подцепить анемию.

Лишь дней через десять нам снова удалось поплавать, да и то мне пришлось удирать украдкой. И как раз в тот день словно все черти с цепей посрывались.

Но до этого приключилась еще история с шерифовыми подручными, которые подняли шум на всю округу.

 

Глава 9

День начался как всегда. Как раз подошло время снова выставлять шкуры на солнце, поэтому после завтрака папа с дядей Сагамором привезли на грузовике корыта и сгрузили их у самого дома. Все кожи уже давно распались на части, и вонь стояла — хуже некуда. Ветра не было, так что запах обволакивал весь дом и висел стеной, просто ужас. А в корытах все клокотало и бурлило, поверхность затянулась густой зелено-коричневой пеной.

У меня аж слезы на глаза выступили, и я поспешил убраться подальше, поглядеть, как дела у дяди Финли. У него опять вышел весь запас досок, поэтому он занимался тем, что отдирал их с одного места и переколачивал на другое — дыры латал, как называл это дядя Сагамор.

Дядя Финли все бормотал что-то себе под нос, а со мной и вовсе не разговаривал, так что вскорости я смотался оттуда и пошел к голубому трейлеру поглядеть, чем там занимается мисс Харрингтон. Они с доктором Северансом, по своему обыкновению, сидели в креслах и слушали по радио утренние новости. Доктор лишь кивнул, завидев меня, а мисс Харрингтон вынесла из трейлера кока-колы.

Сегодня она была одета в беленький костюмчик и выглядела — просто закачаешься.

— Хочешь поплавать сегодня вечером, Билли?

— Мне бы, само собой, страсть как хотелось бы, — говорю я. — Боюсь только, папа опять мне задаст.

— Скажи ему, пусть дурью не мается, — хмыкнула мисс Харрингтон. — Заходи, за мной часиков в пять, и все равно пойдем.

Доктор Северанс сердито посмотрел на нее и выключил радио.

— Что я тебе сказал, не уходи далеко от трейлера. Рано чувствовать себя в безопасности.

— Перестань ворчать, зануда, — огрызнулась она. — Прошло уже десять дней.

Тут я поглядел вниз по склону и увидел папу, который лежал под машиной перед самым домом, как будто что-то чинил.

— Зайду за вами в пять часов, — пообещал я мисс Харрингтон и вместе с Зигом Фридом помчался посмотреть, чего это он там делает.

Не успел я подойти, как папа выпрямился, и я заметил, что в руках у него какая-то жестяная банка. Наверное, отлил немного бензина из бензобака. Он скрылся за углом дома, а на смену ему из конюшни явился дядя Сагамор с четырьмя стеклянными кувшинами.

Чудно, право, что им вздумалось наливать бензин в стеклянные кувшины. И потом, зачем им понадобилось четыре таких здоровенных кувшина, чтобы вылить содержимое всего одной малюсенькой банки? Когда я проходил мимо корыт с кожами, пришлось зажать нос, но я ускорил шаг и тоже завернул за угол. Интересно было поглядеть, что же они делают.

На заднем дворе, в тени сиреневых кустов, стоял небольшой стол. Дядя Сагамор поставил на него свои четыре кувшина, а папа тем временем макал в жестянку кусок белой бечевки. Когда она как следует промокла, он обвязал ее вокруг одного из кувшинов, а дядя Сагамор поднес к ней горящую спичку. А она как полыхнет! Вокруг кувшина на минуту образовалось кольцо пламени. Потом папа с дядей взяли следующий обрывок бечевки и проделали то же самое со вторым кувшином. Я смотрел на них во все глаза — до того бессмысленным и забавным мне все это казалось. Папа с дядей Сагамором не успокоились, пока не проделали эту странную процедуру со всеми четырьмя кувшинами, после чего сняли обгоревшие остатки бечевки и тщательно протерли кувшины тряпочкой. Я подошел к ним.

— Эй, па, — спросил я, — а что это вы делаете?

Они оба так и подпрыгнули и уставились сперва на меня, а потом друг на друга.

— Делаем? — переспросил папа. — Ну, хм.., мы испытываем эти кувшины. Разве не похоже?

— Испытываете? — удивился я. — А зачем? Дядя вытянул губы трубочкой и сплюнул табачную жижу:

— Ей-богу, Сэм, а я тебе что говорил? Мальчик никогда ничему не выучится, если не будет задавать вопросы. Ну откуда же такому маленькому мальчику знать, что никогда нельзя ничего посылать правительству в кувшинах, если их не проверить как следует? Как он узнает, что произойдет, если один из них лопнет прямо по пути туда или уже на месте? Ему же невдомек, как действует правительство. — Он помолчал, перекатывая табак за щекой, вытер губы, важно поглядел на меня и продолжил:

— Теперь предположим, один из этих кувшинов лопнет — так все это чертово правительство на рога встанет. Не успеешь ты еще узнать об этом, как визгу подымется, что в свинарнике после визита гремучей змеи. Все начнут мельтешить туда-сюда и задавать кучу вопросов, пытаясь понять, что же произошло. Потом кому-нибудь попадет вожжа под хвост, и он начнет расследование, и вот все эти высокооплачиваемые люди будут тратить время понапрасну, и все оттого, что какому-то старому пню вздумалось послать им что-то в надтреснутом кувшине. И это еще не все. Прямо посреди всего этого дурдома кто-нибудь вдруг обнаружит, что правительство покамест не обзавелось специальным департаментом для проверки стеклянных кувшинов. Поэтому двое болванов начнут расследование, чтобы выяснить, как же так вышло, что его до сих пор нет, а другие четверо начнут расследование, почему же первые двое до сих пор этого не расследовали. А тем временем какой-нибудь мусорщик сметет осколки разбитого кувшина и выкинет их, и тогда все все бросят и ринутся расследовать этого мусорщика. И так это дело будет разгораться и разгораться…

— А налоги расти и расти, — вставил папа.

— Да, сэр, — подтвердил дядя. — Именно так оно и бывает.

— Ой, — говорю я, — а вы собираетесь что-то посылать в правительство?

— То-то и оно, — отвечает дядя Сагамор. — Мы с Сэмом тут пораскинули мозгами насчет того, что ты сказал про потраченное впустую время, пока эти никудышние шкуры пройдут весь курс, вот и порешили, что стоит малость ускорить это дело и послать часть жижи прямо сейчас. Пускай-ка правительство нам ее проанализирует, может, и скажет что-то дельное.

— Здорово, — обрадовался я, — мне кажется, это очень правильно. И тогда, если они скажут, что вы не правильно приготовили раствор с самого начала, вы сможете тут же поставить новую пориию.

Я страх как гордился собой — ведь даже папа с дядей поняли, что я был прав. Дядя Сагамор кивнул:

— Мы с Сэмом думаем ровно так же. У тебя, парень, есть голова на плечах.

— И вы хотите послать все четыре кувшина? Думаете, им надо так много?

Дядя Сагамор сложил губы трубочкой.

— Ну, мы ведь толком не знаем, сколько обычно требуется для анализа, вот и рассудили, что для пущей уверенности лучше послать пару галлонов. — Он поглядел на меня. — Улавливаешь, в чем тут суть?

— Угу, — сказал я. — Разумеется. Если это не очень дорого стоит.

— О, ну конечно же, — заверил он меня. — Пошлем наложенным платежом. Можешь не волноваться.

Папа вынес из кухни ведро и черпак. Как раз начал дуть слабый ветерок, поэтому папа сделал крюк, чтобы подобраться к корытам с наветренной стороны, да и то всю дорогу обмахивался шляпой. Разогнав с поверхности пену и пузыри, он начал черпать гнилятину в ведро. Когда он вернулся к нам с добычей, на глазах у него стояли слезы и он никак не мог отфыркаться.

— Здорово пробирает, — выдохнул он.

— Да, запашок пошел, — согласился дядя Сагамор.

Зиг Фрид взвыл и удрал в конюшню. Я на него не обиделся. Папа вытащил ситечко и принялся переливать жижу в кувшины. Ситечко задерживало всю пену и лохмотья кожи, так что в кувшины попадала лишь чистая жидкость.

— Не забыть бы потом отмыть их получше, покуда Бесси не воротилась, — озабоченно пробурчал дядя. — Не то она придет в ярость.

— А разве не стоит послать и пару лоскутов кожи? — полюбопытствовал я. — Может, им надо проанализировать и ее тоже.

Дядя Сагамор покачал головой:

— Нет, думаю, нет. Раствор — вот что интересует правительство в первую очередь. Ведь именно он дубит кожи. Нам надо, чтоб они выяснили, что я не так смешал.

Он поднял один из кувшинов и поглядел на него на просвет.

— Ну как насчет цвета? — осведомился папа.

— Расчудесно, — сказал дядя Сагамор. — Просто конфетка. Я никак не мог взять в толк, при чем же тут — цвет. Ну, примерно как слабый чай, но правительству-то какое до этого дело?

Дядя Сагамор надел на горлышко каждого кувшина плотную резинку и приготовился завинчивать крышки;

— Надо бы получше закупорить, не то как бы не пролилось.

— У нас с собой есть отличная штука, как раз для этого, — сказал папа и скрылся в доме.

Через минуту он вернулся с миской цемента и намазал им края крышечек и резинок. После этого они с дядей накрепко завинтили крышки.

Папа вылил остатки гнилятины в ближнее корыто, и вымыл ведро. Потом они как следует отмыли горлышки кувшинов, так что теперь вонь шла только от корыт, а сами кувшины совсем и не пахли.

Дядя Сагамор притащил картонную коробку и бережно упаковал туда кувшины, перекладывая их вощеной бумагой, чтобы не разбились. Папа отнес коробку в машину.

— Теперь вы повезете ее на почту? — спросил я.

— Разумеется, — кивнул папа.

— А мне с вами можно, па?

— Ну, почему бы и нет, — согласился он. — Кстати, у тебя же, должно быть, накопилась куча грязной одежды, которую надо отдать в стирку, раз уж мы едем в город.

— Да, — говорю я. — Сейчас соберу. Я побежал в трейлер и отыскал за печатным станком мешок с грязными вещами. Там было полно моей одежды и папиных шортов, джинсов, рубашек и носков. Помнится, мы не были в стирке с тех пор, как уехали из Боуи. Короче, одежды набралась уйма. Папа отнес сумку в машину и поставил прямо на коробку с кувшинами.

— Может, наоборот, подложить ее под кувшины? — спросил я. — Выйдет как подушка, чтоб они не разбились.

— Нет, с ними все в порядке, — отмахнулся папа. — Мы же проверяли их на прочность, помнишь?

— Ну и ладно. — Я залез на заднее сиденье. — Мы уже едем? А где дядя Сагамор? Папа закурил.

— О, он сейчас придет. Ему пришлось спуститься в пойму, проведать одного мула.

— Ой, — вздохнул я, — а может, нам чуть-, чуть отогнать машину от этих корыт?

— Отличная идея, — хмыкнул папа и отъехал ярдов этак на пятьдесят вверх по холму.

Мы сидели в машине, поджидая дядю Сагамора. Было жарко и солнечно, в зарослях опять жужжали жуки. До чего же тут здорово, подумал я, особенно теперь, когда вонища до нас не долетает. Деревня — славное место, мирное, совсем не то, что эти людные Пимлико и Бельмонт-Парк. Вдали, перед своим трейлером, сидели в креслах доктор Северанс и мисс Харрингтон. Они помахали нам рукой. Папа задумчиво посмотрел в их сторону.

— Бриллиантовый купальник, — произнес он, словно бы сам себе. — Только вообразите. Так где, говоришь, вы плаваете, ты и мисс Харрингтон?

— Мы не плаваем, — поправил я. — Ты же сам мне запретил, помнишь?

— Ах, да-да, конечно.

Папа на минуту притих, а потом снова покосился наверх и беспокойно заерзал на сиденье.

— Если купальник сделан из блестяшек, верно, не такой уж он и большой, а?

— Не, — говорю я. — Совсем крохотный. Маленький такой треугольничек и шнурочек вокруг.

— Всего один лоскуток?

— Угу, — подтвердил я. — Зато очень удобно плавать. Совсем не стесняет.

— Пресвятая Дева! — Папа аж поперхнулся дымом от сигареты. — А ты уверен, что лоскуточков не три?

— Да нет же. Всего один. А что? Обычно бывает три?

— Ох, — говорит он. — Даже и не знаю. Я вроде бы слыхал, что бывает и три. Но, сдается мне, это и не важно. Ты там не видишь Сагамора?

Я обернулся и поискал глазами за домом и на кукурузном поле, но нигде его не нашел.

— Пока нет.

— Ничего, скоро явится.

— А мул захворал, что ли? — поинтересовался я.

— Ну, никогда не поймешь, что стряслось с этими мулами. Но Сагамор говорит, один из них как-то чудно себя вел. Словно его что-то беспокоило.

— Ясно, — кивнул я.

Мы еще немного подождали, а когда я снова обернулся, то заметил тоненькую струйку дыма, что поднималась из-за деревьев со дна лощины.

— Гляди, па! Там что-то горит. Он тоже обернулся:

— Да, чтоб мне лопнуть, и вправду. Но мне кажется, ничего серьезного. Верно, какой-нибудь старый пень загорелся.

Тут с вершины холма донесся какой-то шум и треск, как будто там на большой скорости несся старый автомобиль. Я повернулся туда и как раз успел разглядеть его в просвет между деревьями. На сей раз он не свернул к воротам, а промчался мимо прямиком в лощину.

— Машину ведут совсем как Бугер и Отис, — заметил я. — Как считаешь, это они?

— Хмм, — промычал папа. — Не знаю. Ума не приложу, что им могло там понадобиться.

— Может, увидели этот дым. Дядя Сагамор говорил, они тут следят, как бы где пожара не приключилось.

Папа затянулся и выпустил дым:

— Что ж, вполне вероятно. Значит, они и потушат. Не стоит волноваться.

Он не сводил глаз с опушки, и скоро там и вправду появился дядя Сагамор. Похоже, он здорово спешил. Он пересек кукурузное поле, скрылся за домом и вышел через переднюю дверь, как будто просто прошел насквозь. Однако по дороге он успел надеть башмаки, хотя и не начищенные. Да и куртку тоже не взял. Дядя Сагамор считал, что нечего особо выряжаться, когда едешь в город. Волосы у него на груди по-прежнему топорщились из-под нагрудника комбинезона, а когда он садился в машину рядом с папой, я обратил внимание, что он весь взмок.

Папа завел мотор.

— Как там мул? — спросил он.

— Мул? — будто бы удивился дядя Сагамор. — Ах да, мул. В отличной форме. Думается мне, он просто хандрил.

— Очень может быть, — поддакнул папа.

— Мулы, они совсем как женщины, — продолжал дядя Сагамор. — Припомнят какой-нибудь пустяк, который и произошел-то лет десять — пятнадцать назад, да как начнут только о нем и думать, покуда вконец не захандрят. Потом несколько недель не хотят иметь с тобой никакого дела, а тебе и невдомек, с чего это они дуются.

— Верно говоришь, — кивнул папа, медленно и осторожно выруливая наверх, чтобы кувшины не побились на ухабах. Дядя Сагамор вылез, отворил ворота и закрыл их за нами, когда мы проехали. Мы двинулись по песчаной дороге сквозь сосновый лес, но не успели заехать на вершину, как машина заглохла. Взяла и остановилась прямо, посередь грунтовки.

— Вот те раз, — пробормотал он. — Что это с ней?

— Эка невидаль, — говорит дядя Сагамор. — Попробуй-ка лучше завести двигатель.

Папа попробовал, но безуспешно. Тогда папа чуть-чуть выкрутил подсос и попробовал снова, но машина так и не поехала.

Я заглянул папе через плечо:

— Эй, па. Кажись, я вижу, в чем дело. Похоже, ключ зажигания не поворачивается до конца.

— Да ладно тебе, все поворачивается, — возразил папа.

— Но погляди…

— Черт побери, — рявкнул на меня папа. — Говорю же тебе, с ключом все в порядке.

И он продолжал пробовать завести двигатель, выкрутив подсос напрочь, да только все без толку.

— Но, па…

— Да заткнешься ты с этим ключом? — окрысился папа. — Смотри…

Он схватился за ключ и повернул его. Тот чуть поддался, но до конца не дошел, как я и говорил.

— Да, я погорячился, — говорит он.

— Ей-богу, ну и потеха, — произнес дядя Сагамор. — Ну кто бы мог подумать? Папа снова попробовал завести:

— Кажется, сейчас тронемся. Мотор рыкнул, но так ничего и не вышло. Машина не поехала.

— Сдается мне, мотор затопило, — предположил я.

— Явно что-то не так. — Папа выскочил из машины.

Дядя Сагамор тоже открыл дверь и вылез. Они подняли капот и вдвоем уставились на мотор.

— И как ты поймешь, что тут не так среди всех этих проводов? — спросил дядя Сагамор. — Их тут такая прорва, что ни в жисть не разобрать, правильно ли они переплетаются.

Я не удосужился вылезти. И так было ясно, в чем тут дело. Папа заводил мотор, выкрутив подсос, а зажигание все время было выключено, вот мотор и залило. А если бы подсос вкрутить обратно да нажать на газ, то через несколько минут все само собой бы наладилось. Даже странно, что папа не мог с этим разобраться, обычно-то он ловко управлялся с мотором. Но мне было и так неплохо. Сверху ласково пригревало солнышко, в верхушках сосен шелестел легкий ветерок, тишь да гладь. Я развалился на сиденье, задрав ноги на сумку с грязной одеждой, и блаженствовал. Все гадал, когда мы вернемся и успею ли я поплавать с мисс Харрингтон. Вот было бы здорово!

И тут сзади раздался шум мотора. Кто бы там ни рулил, но он явно спешил как на пожар. Через мгновение они уже оказались рядом. Взвизгнули тормоза, и подъехавший автомобиль остановился ровнехонько позади нашего. Я обернулся взглянуть, кто это. Лопни мои глаза, если это не оказались Бугер с Отисом в шерифовском драндулете!

Они резво выскочили из машины, каждый на свою сторону. Оба, как и давеча, щеголяли в белых шляпах, залихватски сдвинутых на затылок, и в коротеньких жакетах цвета хаки, туго перехваченных черными поясами. У правого бедра каждого из них болталось по кобуре, из которых торчали костяные рукоятки револьверов. Словом, выглядели они куда как молодцевато. На физиономиях у них играли довольные ухмылки, как будто они снова хором вспоминали одну и ту же удачную шутку. Золотой зуб Бугера так и сверкал.

Дядя Сагамор выпрямился и поглядел на них, а потом заулыбался, но как-то трусовато.

— Ей-богу, чтоб мне провалиться на этом самом месте, — обратился он к папе, — коли это не шерифовы парни, Сэм. Ты ведь помнишь Бугера и Отиса, правда?

Тут папа с дядей Сагамором переглянулись, почему-то с таким выражением, как будто о чем-то беспокоились, но старались не подать виду. Папа сглотнул, точно ему что-то встало поперек горла.

— Ну да, само собой, отлично помню. Рад снова видеть вас в добром здравии, ребята.

Бугер с Отисом медленно, не произнося ни слова, обошли вокруг машины и встали перед ней, зацепившись большими пальцами за рукоятки револьверов. Они поглядели друг на друга, словно вот-вот лопнут со смеху, но потом разом посерьезнели.

— О.., да никак, у вас что-то стряслось, мистер Нунан? — озабоченно осведомился Бугер. Похоже он обращался не к папе, потому что не спускал глаз с дяди Сагамора.

Но не успел дядя ничего ответить, как в разговор вмешался Отис:

— Да уж, Бугер, мне кажется, у мистера Нунана сломалась машина.

Бугер прямо-таки остолбенел:

— Как, неужели? Да разве бывают такие потрясающие случаи? Я хочу сказать, чтобы вот так прям вдруг?

Отис важно кивнул:

— Точно. Но зато как ему повезло, что мы подоспели вовремя и можем помочь.

Дядя Сагамор потупился и, вытащив правую ногу из ботинка, поскреб большим пальцем левую ногу.

— Чепуха, ребята, — сказал он. — Думаю, ничего серьезного. Мы с Сэмом запросто сами ее заведем, и нам не хотелось бы тревожить понапрасну таких занятых людей, как вы. Думаю, вы вполне сможете нас объехать, просто сверните чуток с колеи.

Бугер с Отисом так воззрились друг на друга, словно им было страшно даже и подумать об этом.

— Уехать и бросить вас в беде? Что вы, мистер Нунан, нам такое и в страшном сне не привидится, — замахал руками Отис. — Силы небесные, Бугер, ты только припомни, как часто шериф говаривал нам, что, если нам только выдастся случай чем-то помочь мистеру Нунану, мы должны не раздумывая подать ему руку. “Мистер Нунан — налогоплательщик, Отис”, — говаривал он мне. Уж я-то знаю, что налоги у него заплачены полностью аж за 1937 год.

Дядя Сагамор вытащил свой красный платок и вытер лицо, а затем промокнул плешь на макушке.

— Ей-же-ей, вы заставляете меня гордиться такими-то речами. Помочь нам — это так мило с вашей стороны, так по-соседски, но мы с Сэмом никуда не торопимся и были бы страсть как огорчены обеспокоить вас.

Бугер поднял руку:

— Ни слова больше, мистер Нунан. Ни слова! Умоляю. Какими же извергами считаете вы помощников шерифа, коли думаете, будто они способны бросить в беде примерного гражданина вроде вас? — Он остановился и глянул на Отиса:

— Мистер Сирс, смыслите ли вы мало-мальски в моторах?

— Ну разумеется, мистер Ледбеттер, кое-что кумекаю, — ответил Отис. Бугер кивнул:

— Вот и замечательно. Ну же. Что, по-вашему, могло вызвать неполадку?

Отис подпер правой рукой подбородок и вроде как нахмурился.

— Хмм, — процедил он. — Это, разумеется, пока еще только догадка, но вот так, с ходу, могу предположить, что засорилась подача бензина.

— Отлично, но так ли это? — спросил Бугер. — Далее. Куда надо взглянуть, чтобы это проверить?

Отис почесал в затылке и состроил задумчивую мину.

— Ну, существует куча мест. Можно посмотреть в багажнике, можно под задним сиденьем, а не то в обивке или даже внизу, у рамы.

— Постой-ка, постой-ка, — оборвал его Бугер. — А у тебя что, имеется ордер на обыск, чтобы вот так вот рыться в чужой машине?

— Да нет, ерунда, не о том речь, — поморщился Отис. — Ведь это только лишь чтобы взглянуть, где засорилось. — Он повернулся к дяде Сагамору:

— А как по-вашему, мистер Нунан?

Дядя снова протер лицо.

— Ну.., что ж… — выдавил он.

— Ну разумеется, — подхватил Отис. — Это было бы просто глупо. Кто дурно истолкует подобную добрососедскую услугу?

Так что они подошли к нашей машине с двух сторон, и Бугер сунулся в заднюю дверь, которую я оставил открытой, вылезая из машины.

— Ну-ну, — сказал он. — И что у нас тут? Похоже, куча белья для стирки. И, вот те раз, под ней еще и картонная коробка. Ни за что бы ее не найти, кабы не искать, где засорилась подача бензина. Коробку тут и не видать, как нарочно спрятали.

Отис мгновенно подоспел к Бугеру, и они обменялись озадаченными взглядами.

— Как ты считаешь, что это здесь? — не вытерпел Отис.

Бугер встряхнул коробку.

— Ох, силы небесные! — воскликнул он. — Да ты только послушай. Что-то булькает. Как считаешь, это суп, или духи, или еще что? Может, он везет своей подружке “Шанель № 5”? — Тут Бугер призадумался, а потом захлопал в ладоши, точно его осенило. — Нет. Я знаю, что это. Голову даю на отсечение, мистер Нунан везет в этой коробке запас бензина.

Дядя Сагамор снова почесал левую ногу пальцем правой.

— Да что вы, ребята, — возразил он. — Это так, пустяки. Просто раствор для дубления кож. Я собирался послать его на анализ в правительство.

Бугер с Отисом так и подскочили.

— Да вы только представьте, — хором сказали они. — Дубильный раствор. Кто бы мог подумать?

— Ну конечно же, — настаивал дядя Сагамор. — Только и всего, ребята. — Он заглянул за кожух мотора и ткнул туда пальцем. — Эй, Сэм, а тебе не кажется, что вот этот оборванный проводок и мог послужить причиной…

— Да чтоб меня громом разразило! — воскликнул папа. — Ну конечно, в этом все и дело. И как это я раньше не заметил? — Он склонился над капотом и запустил руку в мотор. Спустя мгновение он торжествующе выпрямился. — Отлично, сейчас поедем.

Дядя Сагамор снова протер лысину.

— Что ж, мы вам, ребята, крайне признательны за помощь, — облегченно промолвил он. — Думаю, теперь мы поедем своей дорогой.

— Ох, да не спешите вы так, мистер Нунан, — оборвал его Бугер, подмигивая Отису, и оба они заухмылялись.

Отис потянулся к коробке, вытащил из нее один из кувшинов с раствором и поглядел на свет.

— Хмм, — протянул он. — Какой интересный оттенок. Похоже, мистер Нунан добавил к своему дубильному раствору немножко жженого сахара, Бугер. Это придает ему такой зрелый цвет точь-в-точь как у “Старого Дедули”.

 

Глава 10

Бугер с Отисом стояли с самыми что ни на есть постными рожами, но видно было, что они с трудом удерживаются от смеха. Вскорости Отис не выдержал и прыснул, а за ним и Бугер. И тут их как прорвало, они как начали хохотать, что им пришлось ухватиться друг за друга, чтобы устоять на ногах.

Наконец Бугер смог разогнуться.

— Дубильный раствор! — еле выговорил он и снова сложился пополам от смеха. Они с Отисом буквально попадали на стенку машины, завывая и всхлипывая. Их, верно, было слышно за милю.

Все же через некоторое время им удалось овладеть собой, и Бугер повернулся к Отису:

— Что ж, думаю, пора в дорогу. Оставим эти кувшины, где стоят, чтоб можно было конфисковать заодно и машину. Садись на заднее сиденье и поезжай вместе с ними, а я двину следом.

Папа подскочил как ошпаренный:

— Эй, про что это вы там толкуете? Как это конфисковать машину? Она же моя! Отис вытаращился на него:

— Ну, мистер, вы выбрали не самое подходящее время, чтобы заявлять об этом.

— Послушайте-ка, ребята, — вмешался дядя Сагамор, — вы совершаете огромную ошибку. Говорю же вам, это дубильный раствор, который я собираюсь послать в правительство.

Бугер лишь покачал головой. Он так ослаб, что не мог больше смеяться.

— Расскажи это шерифу, — посоветовал он. — Ох, парни, мне прямо не терпится увидеть его лицо, когда мы приедем. После стольких лет, пока он пытался…

Мне показалось, что их шутка, в чем бы она ни заключалась, зашла слишком далеко. Я никак не мог понять, чего они не верят дяде Сагамору, но кто-то же должен был вправить им мозги.

— Но послушайте, мистер Бугер, — сказал я, — это и вправду дубильный раствор.

Папа с дядей Сагамором в мгновение ока повернулись ко мне.

— Молодец, Билли, — похвалил меня дядя Сагамор. — Может, хоть тебя они послушают. Расскажи им все, как я говорил… То есть я хочу сказать, как ты сам видел, что мы наполняем кувшины прямо из корыт с кожами. Ты же помнишь.

— Ну разумеется, помню.

— Вот видите? — обратился к Бугеру дядя Сагамор. — Мальчик не лжет. Он сам видел, как мы черпали раствор из корыта.

Бугер с Отисом с отвращением поглядели на меня, а потом друг на друга.

— Ну не возмутительно ли? — произнес Отис. — Такой малец, а туда же. Нет, следовало бы забрать его у них.

— Вы ошибаетесь, ребята, — снова сказал дядя Сагамор, но ничего не добился.

Они велели нам залезать в машину, и Отис уселся на заднее сиденье рядом со мной, а Бугер поехал следом в шерифовом драндулете. На сей раз стоило папе завести мотор, и машина как ни в чем не бывало рванула с места.

Когда мы проезжали дом мистера Джимерсона, он опять валялся в тенечке на крыльце, ногами к дороге. Завидев две машины и Отиса у нас на заднем сиденье, он принялся протирать глаза, а потом как вскочит, словно его ужалили, и как завопит:

— Пруди! Пруди! Они таки его застукали! Теперь-то они перестанут давить наших поросят.

И он скрылся за дверью, а мы свернули за поворот.

Папа с дядей Сагамором всю дорогу до города сидели тише воды ниже травы, а как мы приехали, Отис сказал:

— Объезжай вокруг площади и паркуйся прямо перед судом.

Дело шло к полудню, и улица была практически безлюдна. Точнее, это спервоначалу, а буквально через минуту там такая толпа собралась, что только держись. Но когда мы подкатили, на скамейках под деревьями сидело всего несколько человек, а под крышей мирно ворковали голуби, только и всего. Мы остановились у самого бордюра, а позади нас пристроил шерифову машину Бугер.

На ступеньках перед большущей дверью сидел еще один тип, в белой шляпе и с пистолетом. Отис высунул голову из машины и окликнул его:

— Перл, кликни вниз шерифа. У нас для него что-то есть.

Перл подпрыгнул, глаза у него просто на лоб вылезли. Он разинул рот и ошеломленно уставился на дядю Сагамора:

— Вы достали его? Вы.., вы вправду.., его самого?

Отис самодовольно усмехнулся:

— Смею сказать, да. И на этот раз дело — верняк.

Перл повернулся и бросился вверх по лестнице, словно за ним черти гнались.

Отис с Бугером вылезли из машин, ухмыляясь от уха до уха. Сзади по улице кто-то пронесся с воплем:

— Они забрали Сагамора Нунана! Застукали с поличным!

Из дверей суда на улицу посыпал народ и сгрудился вокруг нас. Набежали покупатели из соседних лавчонок. Просто яблоку негде было упасть. Мы с папой и дядей Сагамором тоже собрались вылезти на улицу, но толпа прижала нас обратно к машине.

— Поверить не могу, — произнес кто-то из толпы. — Им никогда не поймать Сагамора Нунана. Он слишком хитер.

— Черта лысого, — возразил второй голос. — Вот он, туточки. Скажешь, нет?

Где-то за спинами вопил какой-то ребенок:

— Папа, посади меня на плечи. Я хочу видеть Сагамора Нунана!

Движение на улице остановилось, народ перегородил мостовую от тротуара до тротуара. Прямо светопреставление какое-то. Все тянули шеи, шумели, галдели и переругивались на все лады:

— Это взаправду он?

— Именно. Вон тот, что похож на пирата.

— Это и есть Сагамор Нунан?

— Ну да, Сагамор Нунан собственной персоной.

— Мне плевать, что они там говорят, им его не подловить.

— Да брось ты. Вот же он.

— Подожди чуть-чуть, это им же еще боком выйдет.

— Я слышал, они нашли перегонный куб и десять тысяч галлонов сусла.

— Они поймали его за перегонкой. Малыш за спинами все канючил:

— Хочу видеть Сагамора Нунана! Хочу видеть Сагамора Нунана!

— Подождите, подождите, — пророчествовал какой-то мужчина из толпы совсем рядом с нами. — Вы еще увидите, как все дело лопнет точно мыльный пузырь. Так всегда бывает.

Я покосился на говорящего. Это был рослый смуглый парень в бейсбольной кепке.

— Хочешь пари? — предложил ему его сосед.

— Десять долларов на то, что он выйдет отсюда на все четыре стороны и они ничего не сумеют ему пришить, — согласился тот, что в бейсболке.

— На этот раз ему несдобровать.

— Плакали твои денежки, — отозвался парень в бейсболке.

— Я тоже поставлю пятерку, — завопил кто-то еще.

— И я.

— И я.

Кругом все начали пихаться и толкаться с новой силой, размахивая деньгами. Толпа все сильнее прижимала нас к машине. Бугер потихоньку пихнул локтем кого-то рядом с собой.

— Поставь против Сагамора все, сколько есть, — заговорщически шепнул он. — На этот раз ему от нас не уйти. Если ставки будут все повышаться, поставь пять сотен от нас с Отисом.

Тот тип кивнул и принялся проталкиваться через толпу. Дядя Сагамор ничего не сказал, потупился себе и стоял как в воду опущенный. Башмаки он снял, чтоб было удобней чесать ногу об ногу, и засунул их через окно в машину. Кругом такой гам стоял, что даже если бы он что-то и сказал, все равно никто не услышал бы.

И тут сквозь толпу, точно пушечное ядро, пронесся какой-то низенький краснолицый толстячок. Это был шериф. Шляпу он нес в руке, свернув ее, точно полотенце.

Он налетел на Бугера с Отисом с таким видом, будто хотел расцеловать их.

— Перл говорит, вы достали его! — восклицал он. — Говорит, вы поймали его с поличным.

— Так оно и есть, — приосанился Бугер, растолкал народ и распахнул дверцу машины. — Глядите!

В мгновение ока они отшвырнули тюк с грязным бельем, раскрыли коробку и выставили на всеобщее обозрение четыре кувшина.

— Слава, слава, слава! — возопил шериф. — Хвала тебе, Господи! — В глазах у него стояли слезы, губы расползались в неудержимой счастливой улыбке, а слова так и лились сплошным потоком:

— Как вам это удалось, парни? Как же вы ухитрились его сцапать? Мы ведь уже десять лет спим и видим Сагамора Нунана на скамье подсудимых. Эй, вы все, осадите назад! Пропустите фотографа. Приведите сюда фотографа! Приведите свидетелей!

И куда еще свидетелей, подумал я. И так вокруг нас собралась толпа человек этак тысячи две. Она запрудила весь бульвар, мостовую и лужайку перед зданием суда.

А шериф все никак не мог успокоиться, он не то плакал, не то смеялся.

— Сфотографируйте эти кувшины прямо в машине, а потом меня с ними позади машины, да только так, чтоб были видны номерные знаки. Ребята, и как только вам это удалось, во имя всего святого? Конечно же, мы конфискуем и машину тоже. Целых два галлона вещественных доказательств. Ой, парни, ой, парни, ой-ой-ой! Уж мы о них позаботимся! У нас они будут в целости и сохранности. Нет, клянусь небом, я помещу их в банк и сам оплачу все издержки. Но как же вам все-таки удалось выследить его?

Бугер с Отисом снова принялись хохотать, наконец Бугер выдавил, вытирая слезы с глаз:

— Он сказал нам, будто это дубильный раствор. Вот те крест, шериф, прямо так и сказал! — Тут его опять начал душить смех, но он все же совладал с собой и продолжил:

— На этот раз он сам себя обдурил. Да вы знаете, какую штуку он выкинул?

Шериф от нетерпения начал припрыгивать на одном месте.

— Нет! — заорал он. — Разумеется, не знаю. Да я вас именно об этом и спрашиваю. Так что же он учудил?

Бугер с Отисом загомонили, перебивая друг у друга:

— Сперва он поджег старый пень на дне лощины, представляете? Чтобы выманить нас туда, а самому тихой сапой проскользнуть и улизнуть от обыска. Но мы-то тоже не лыком шиты, мы враз смекнули, как увидели, что это всего лишь пень, что это он нарочно. Мы поспешили следом, но.., но…

Они снова привалились к машине, всхлипывая от смеха.

— Так что же, черт вас побери? — вскричал шериф.

— Но машина сломалась! — прорыдал Бугер. — Так он и сидел, точно мышь в мышеловке, с двумя галлонами этой дряни прямо посреди бела дня! Вот он и заявил нам, будто это дубильный раствор!

Шериф лишь покачал головой, по щекам его струились слезы.

— Ребята, — тихонько произнес он. — Это самый счастливый день во всей моей жизни. Я его никогда не забуду.

Дядя Сагамор отер пот с лица.

— Шериф, — начал он, — не знаю, к чему такая суматоха, да только коли ваши люди не могут придумать ничего лучшего, чем рыскать вокруг и наезжать на добропорядочных граждан, помаленьку промышляющих кожевенным делом…

Шериф напустился на него, точно задиристый козлик.

— Попридержи-ка язык, Сагамор Нунан, — взревел он, покачивая пальцем перед лицом дяди. — Пытался моих ребят — обхитрить? Не вышло! На этот раз ты здорово влип.

Фотограф щелкнул сперва кувшины в коробке, а потом машину. Народ кругом принялся требовать раздачи денег с пари.

— Вот вам и вещественные доказательства, — говорили они.

— Нет, — отвечали им другие. — Пари не выиграно, покуда мы не увидим своими глазами, как его упекут в кутузку. Это же Сагамор Нунан, дурачье вы этакое. Подождите-ка, сами увидите.

Хотя и они начинали уже помаленьку сдавать позиции. Тот парень в бейсбольной кепке все еще разглагольствовал, но, похоже, на душе у него кошки скребли.

Бугер взял коробку с кувшинами и потащил в здание суда.

— Идем, Сагамор Нунан, — велел шериф, а потом обернулся на папу. — А этот что?

— Он признался, что это его машина, — сообщил Отис.

Шериф испустил вопль восторга:

— Аллилуйя, слава тебе Господи! Два Нунана в одной упряжке. Идемте, ребята.

Похоже, в этой суете обо мне-то все напрочь позабыли. Признаться, я уже начал не на шутку волноваться. Они собирались замести папу с дядей Сагамором, а я ничего не мог поделать. Шериф и тот хмырь по имени Перл ухватили их под руки и принялись проталкиваться через толпу, а я пристроился за ними и тоже пролез внутрь. Сложновато, скажу я вам, было пробиться сквозь всю эту толкотню и давку на лестнице. Мы поднялись на второй этаж и вошли в какую-то комнату, на двери которой была прибита табличка:

"Шериф”. За столами там две девушки вовсю стучали на пишущих машинках, а вдоль стен сплошняком стояли железные шкафы с кучей выдвижных ящиков. Народ с улицы ввалился следом за нами, так что комната мигом набилась битком.

Бугер плюхнул коробку на стол к одной из девушек. Он, Отис, Перл и сам шериф встали рядом.

— Эй, ребята, потеснитесь-ка, — велел шериф. — Освободите место. Пусть фотограф еще разок снимет вещественные доказательства.

Толпа чуть попятилась, расчистив немножко места вокруг стола. Перл махнул рукой и велел папе с дядей Сагамором отойти в угол комнаты. Я жался к папе, мне становилось все страшнее. Тут собралось человек двадцать, а то и тридцать, и все как-то нехорошо ухмылялись, а те, кто не поместился в комнату, толпились в дверях и вытягивали шеи, пытаясь что-нибудь разглядеть.

Фотограф вытащил камеру.

— Давай, — сказал шериф. — Сними-ка, как я открываю кувшин с доказательствами. — Тут он осекся и вроде как призадумался о чем-то. — Нет, чтоб меня черти взяли, — поправился он, — эти вот двое моих ребят обвели старого лиса вокруг пальца и поймали его с поличным, поэтому лучше на снимке мы все втроем будем держать по кувшину.

Отис с Бугером заулыбались, точно два чеширских кота, потянулись и ухватили каждый по кувшину. Шериф взял третий.

— Шериф, — попытался вякнуть дядя Сага-мор. — Я все пытаюсь объяснить вам, что вы ужасно ошибаетесь.

— Заткнись, Сагамор Нунан, — рявкнул шериф. — Слышать тебя больше не хочу.

Дядя Сагамор почесал ногу об ногу и опустил глаза в пол.

— Вот глупость-то, — устало вздохнул он, словно ему все это надоело и он сдается, — поднять этакую бучу из-за капельки старого, никуда не годного дубильного раствора.

Люди вокруг заухмылялись пуще прежнего и покосились на шерифа.

Шериф поднял кувшин в воздух, поглядел сквозь него и осклабился.

— До чего же подходящий цвет, а? Бугер присел на краешек стола и с важным видом уставился на свой кувшин.

— В рот не беру ничего, кроме “Дубильного Раствора Папаши Сагамора”, — провозгласил он.

Все кругом заржали. Фотограф приготовил вспышку, а шериф со своими подручными принялись открывать кувшины. Цемент-то затвердел, так что мне вообще было сомнительно, что им удастся их открыть. Все трое покрепче ухватили одной рукой кувшин за донышко, а другой так крутили крышку, что чуть не посинели от натуги. Папа с дядей Сагамором прислонились к стене и с живым интересом наблюдали за ними.

И тут шерифов кувшин вдруг как лопнет с жутким треском прямо у него в руках и тухлый дубильный раствор как польется во все стороны, просто ужас. В единый миг оказалось залито все кругом: и бумаги на столе, и все, кто стоял поближе, и, понятное дело, сам шериф с головы до ног. Никто и пикнуть не успел, как с Бугеровым кувшином приключилось то же самое. Такое впечатление, будто оба кувшина просто раскололись пополам и, что самое удивительное, как раз в тех местах, где папа с дядей Сагамором обвязывали нитку, когда испытывали их на прочность. Только Отисов кувшин не лопнул, но тот сам так шарахнулся с перепугу в сторону, что со всего размаха грохнул его об пол.

Тут начался форменный дурдом. Вонища стояла дикая, все кругом кашляли, отплевывались и старались поскорее унести ноги, но в дверях собралась такая толпа зевак, еще не смекнувших, в чем дело, что там образовалась настоящая запруда. Все орали друг на друга и толкались. А потом запах дошел и туда, и народ из коридора опрометью ринулся на улицу, снеся на пути засов на входной двери. Комната мигом опустела.

Если не считать, конечно, шерифа. Ну, и меня с папой и дядей Сагамором. Шериф стоял в луже дубильного раствора, а вокруг плавали опрокинутые туда бумаги. Во время панического бегства кто-то умудрился вывернуть несколько ящиков из шкафа, и их содержимое тоже оказалось на полу. Тухлая жижа разлетелась по всей комнате с такой силой, словно ее разметало взрывной волной. Она текла отовсюду: со столов, с пишущих машинок, со стен и даже с потолка. Редкие капли методично брякались прямо на лысину шерифа: кап-кап-кап. Я зажал нос и с любопытством следил за ним, до того чудно он себя вел.

Казалось, шериф и не замечает никакой вони. Он как-то потерянно оглядывался по сторонам, а потом закрыл лицо руками и склонил голову, как будто молился. Через минуту-другую он отвел руки от лица, поглядел на дядю Сагамора и медленно-премедленно подошел к нам. Лицо его было красней свеклы, губы беззвучно шевелились, а руки бешено жестикулировали, точно он что-то говорил, но вслух не произносил ни слова.

Дядя Сагамор достал из кармана плитку жевательного табака, вытер ее о штаны, откусил, пожевал немного и говорит:

— Послушайте, шериф, а плевательницы у вас тут нет?

У шерифа аж шея побагровела, рот продолжал беззвучно открываться и закрываться, а руки жестикулировать. Да так забавно, точно смотришь кино, когда что-то случилось со звуком, а пленка все еще крутится.

— Ей-богу, Сэм, — пожал плечами дядя Сагамор, — это уж неслыханное безобразие. Арестовывают честного человека ни за что ни про что, а у самих даже плевательницы нет, так что ему и плюнуть-то некуда. Бессердечно это по отношению к работяге. Который гнет спину, чтобы вовремя уплатить налоги и накормить этих чертовых политиканов.

Он покачал головой с таким видом, будто ему и сказать больше нечего.

— Необдуманно это у них вышло, — кивнул папа, раскуривая сигарету.

Они с дядей Сагамором направились к двери, а я за ними. Шериф глядел нам вслед, а потом все так же, еле переставляя ноги, вернулся к столу. Он по-прежнему не мог выговорить ни слова, но внутри у него, видно, все так и клокотало.

— Не берите в голову, — посоветовал дядя Сагамор, — вредно копить в себе сильные чувства.

Наконец-то шериф издал хоть какой-то звук:

— Пшшшшш-фффф-ссс-пшшшш…

— Да ладно вам, — помахал рукой дядя, — все это лишь маленькое недоразумение. Я на вас зла не держу. Хотите, не будем никому об этом рассказывать? Сохраним весь инцидент в тайне.

Шериф запустил руку в коробку, вытащил последний уцелевший кувшин, с минуту тупо глядел на него, а потом медленно и осторожно отвел руку назад да и как шандарахнет его об стенку!

Мы вышли на улицу. Вот уж наслаждение было снова оказаться на свежем воздухе. Мы сели в машину, но не сразу поехали домой, а сперва завернули в бакалею, и папа купил там шесть фунтов колбасы и запас сигарет. На улице все сплошь только и толковали, что о дубильном растворе, и таращились на дядю Сагамора, но он делал вид, будто ничего не произошло.

Покончив с покупками, мы выехали на окраину города, где стояла лесопилка и тянулись какие-то рельсы, и дядя Сагамор показал папе, куда сворачивать. Папа зарулил на какую-то аллейку, проехал до конца и оказался на чьем-то заднем дворе.

— А что мы тут будем делать? — спросил я у папы.

— Навестим одного приятеля дяди Сагамора, — ответил он.

Дядя поскребся в дверь, и спустя несколько минут на порог вышла какая-то огромная тетя в кимоно, с рыжими волосами и пронзительными голубыми глазами. У нее был такой вид, словно она могла быть ужасно злющей. Но нам она улыбнулась очень даже мило и впустила в дом.

Мы прошли через кухню в комнату, а потом направо и оказались в маленькой гостиной. За стенкой что-то стучало, и скоро до меня дошло, что именно — бильярдные шары. Там находилась бильярдная.

Мы сели, она вышла и вернулась с бутылкой, тремя стаканами и бутылочкой кока-колы.

— Это тебе. Билли. — Она протянула мне коку. Интересно, и откуда она знала, как меня звать?

Она налила себе, папе и дяде Сагамору, села рядом, поглядела на дядю Сагамора и улыбнулась.

— Ишь ты какой, а по виду-то и не скажешь, — покачала она головой.

Дядя Сагамор вынул изо рта жвачку, одним глотком осушил стакан и засунул ее обратно.

— Мэрф еще не вернулся?

— Только что звонил, — отозвалась она. — Сказал, подъедет через минуту. — Она вдруг засмеялась. — Боже, хотела бы я все это видеть!

Тут дверь отворилась, и вошел тот самый рослый смуглолицый парень, что утверждал, будто полиция ничего не сможет сделать дяде Сагамору. Завидев нас, он ухмыльнулся и плеснул себе в стакан этой штуки из бутылки.

— Здорово, Мэрф, — говорит дядя Сагамор. — Ну как, Роди управился с грузом? Мэрф кивнул:

— В два счета. Он затаился за дорогой аккурат возле дома Джимерсона, а как только увидел, что ваши две машины прокатили, съехал вниз и забрал груз. Успел в город почти сразу за вами.

Ну-ка, поглядим, двести кварт по доллару с четвертью…

— Двести пятьдесят долларов, — подсчитал дядя Сагамор. — А у тебя как выручка?

— Я так прикинул, шестьсот восемьдесят, — сказал Мэрф. — Включая пять сотен от Эльмо Фентона, а это, сдается мне, денежки Бугера с Отисом. — Он захохотал, а потом продолжил:

— То есть по триста сорок долларов на нос. Итого двести пятьдесят да триста сорок…

— Пятьсот девяносто, — подсказал дядя Сагамор.

Мэрф медленно кивнул, словно еще сомневаясь, и принялся отсчитывать деньги.

— Ну кто бы мог подумать, — пробормотал он, — на тебя-то глядя.

 

Глава 11

Только уже у самого дома я припомнил, что мы так и не сдали грязную одежду в стирку. Я сказал об этом папе, когда мы вылезли из машины.

— И то верно, — согласился он, — что-то совсем запамятовали. Ну да не беда, сдадим завтра или послезавтра, невелика забота.

— А не очень-то подходящая получилась проверочка для кувшинов, — говорю я. Дядя Сагамор покачал головой:

— Понимаешь, я так считаю, бывают такие моменты, когда от человека ну ничегошеньки не зависит. По всему выходило, что кувшины не должны были лопнуть, но увы, так уж вышло, что тут поделаешь.

— А теперь тебе снова придется посылать свежую порцию раствора правительству? — поинтересовался я.

Дядя Сагамор присел на крыльцо и в раздумье пожал плечами.

— Ну, я что-то даже не знаю, — ответил он. — Да небось отправлю через денек-другой. Да только кто знает, вдруг шерифовы ребята снова их кокнут. Вот уж нехорошо получится.

— Мне кажется, надо же наконец выяснить, в чем дело, — сказал я, — а то мы только без толку потратим время, если опять будем пытаться выдубить кожу.

— А смекалистый у нас паренек, Сэм, — сказал дядя папе, — вот увидишь, он-то мхом не порастет, это точно.

Ближе к пяти часам они оба куда-то подевались, а потому я без помех отправился купаться. К трейлеру я не пошел, а отправился прямиком вдоль берега озера. Зиг Фрид пристроился со мной и наводил ужас на встречных лягушек. С истошным кваканьем они большими скачками прыгали в озеро и прятались под листьями лилий. По-моему, Зиг Фрид решил, что они все рехнулись. Сам-то он, хоть его озолоти, и лапы в воду не сунет. Хотя и откуда ему знать, как здорово купаться. Он ведь родился и вырос в пижонском отеле в Акведуке и раньше даже захудалого озерца в глаза не видел.

Когда мы подошли к нашему излюбленному пляжику, мисс Харрингтон там еще не было. Я стянул джинсы и футболку и уселся на бревно в одних плавках поджидать ее. Озеро было такое красивое, гладкое, ну как стекло. Я прикинул расстояние до другого берега и подумал: интересно, а смогу ли доплыть туда без посторонней помощи? Сегодня мы как раз собирались попробовать. Но подумав еще немножко, я решил все-таки дождаться мисс Харрингтон и не лезть самому в воду. Она ведь много раз меня предупреждала, чтобы я не купался в одиночку, по крайней мере этим летом.

Мисс Харрингтон появилась только через добрых полчаса. Сперва Зиг Фрид залаял, а потом и я услышал стук ее сандаликов по тропинке. Она приветливо улыбнулась мне. В этот раз на ней был голубой костюмчик и серебристые босоножки, а ногти на ногах покрашены красным. Я заметил, как здорово загорели ее ноги.

— Привет, мисс Харрингтон, — поздоровался я с ней, — а мы сегодня поплывем на тот берег?

— Конечно, — отозвалась она, — ты запросто справишься.

Она вытащила свой купальник из сумочки и отправилась в заросли переодеться. А когда вернулась, я увидел, что у нее не только ноги загорели, она вся была такая, и ее золотенький загар отсвечивал в бриллиантах на ее купальнике.

— Вы небось загорали голышом, — говорю я, — у вас везде такой миленький ровный загарчик. Она ухмыльнулась и взъерошила мне волосы.

— Послушай, лапочка. Тебе всего только семь лет, не забыл? Так и веди себя как тебе полагается.

Мы зашли в воду и примерились плыть на другую сторону. Дотуда было ярдов так пятьдесят. Солнце уже садилось, и деревья на том берегу отбрасывали длинные холодные тени.

— Да ты уже проплывал столько, — ободрила меня мисс Харрингтон. — Совершенно без разницы, плывешь ты на мелкоте вдоль берега или где поглубже, главное только не бояться. Так что ты плыви медленно и спокойно и не забывай, что я буду все время держаться рядом. Я хорошо плаваю, я выступала в водном балете во Флориде, еще когда мне было всего шестнадцать.

Мы пустились в путь, и это оказалось проще простого. Я греб по-собачьи, а она плыла медленным кролем, как она это называла, совсем рядом со мной. А когда она поднимала лицо из воды в мою сторону, то улыбалась мне, так что я совсем и не боялся. И до кустов, свисавших над водой на другой стороне, становилось все ближе и ближе.

Мы уже почти доплыли. Оставалось всего несколько футов, и я совсем уже было собрался ухватиться за склонившуюся к воде ветку, как вдруг кусты на том берегу, с которого мы уплыли, громко затрещали, а вода вокруг нас почему-то вся забурлила. И послышалось: “Бум! Бум! Бум! Бум!” И при каждом “бум!” из воды рядом с нами вылетали мелкие брызги, как будто туда швырнули горсть камешков. Все произошло так неожиданно, я даже не понял, что громыхали выстрелы из ружья, пока мисс Харрингтон не завизжала, не сцапала меня и не утянула под воду.

Я тоже было открыл рот, чтоб закричать, но тут же наглотался воды, поперхнулся и попробовал вдохнуть, но получилось только еще хуже, вода забилась мне в нос и горло. Я испугался и начал брыкаться, пытаясь выбраться на поверхность, но мисс Харрингтон не пустила меня, и я только и чувствовал, как она перебирает ногами, будто плывет. Мы, наверное, повернули, а то иначе мы врезались бы в кусты возле берега. Под водой тоже были слышны звуки выстрелов, да только звучали они по-другому: “Шлеп! Шлеп! Шлеп!” Даже забавно, что я это подметил, вообще-то мне было не до того. Я ужасно перепугался, просто обезумел и начал изо всех сил вырываться от мисс Харрингтон.

Но как раз в этот момент мы заплыли под ветки и вынырнули наружу. Я судорожно вдохнул и закашлялся. Сперва мне показалось, что вокруг чертовски тихо, а через секунду-другую до меня дошло, в чем дело. Выстрелы смолкли. Я задыхался, отфыркивался и старался оглядеться. Вокруг нас свешивались ветки прибрежных кустов, а на другой стороне озера я ничего особенного не заметил. Мы стали вылезать на берег, тут опять как загромыхало! Пули свистели среди деревьев буквально в нескольких футах слева от нас. Мисс Харрингтон схватила меня за руку и поволокла вперед. Мы выкарабкались на сушу, споткнулись и покатились по груде сухих листьев.

Теперь выстрелы звучали с другой стороны. Пули взрывали землю рядом с нами, а некоторые свистели прямо у нас над головой, ну прям как в ковбойском фильме. Мы распластались ничком, уткнувшись носом в землю. Я опять поперхнулся и закашлялся, пытаясь перевести дух.

Ружья перестали стрелять, и я услышал, как какой-то тип кричит другому на той стороне:

— Мне кажется, они пробираются через заросли. Пошли туда!

Я наконец-то отплевался от грязи и листьев, что набились мне в рот, и говорю мисс Харрингтон:

— Дядя Сагамор был прав, эти дурацкие охотники на кроликов ничего не соображают. Они же могли подстрелить нас.

А она вдруг зажала мне рот рукой и притянула к себе. Она вроде к чему-то прислушивалась. Сперва я не слышал ничего, кроме нашего тяжелого дыхания. Но через минуту тоже понял. Похоже было, что кто-то продирается через кусты на той стороне озера.

— Сколько отсюда до края озера? — прошептала она мне на ухо.

Видно, мисс Харрингтон позабыла, что сама зажала мне рот. Я завертелся как уж на сковородке, и она скоро поняла, в чем дело, и отпустила руку.

— Около сотни ярдов, — сообщил я, — если идти напрямик по берегу.

— Надо сматываться, — сказала она, вскочила на ноги, снова ухватила меня за руку, и мы припустились бежать. Она, правда, не могла бежать особо быстро, потому что была босиком и все время накалывала ноги, но со мной-то все было в порядке. Я ведь не носил обувки с тех самых пор, как мы сюда приехали. Она ступала так осторожно, точно мы бежали по яйцам. Примерно через сотню ярдов или чуть побольше мы спустились с холма и нырнули в небольшую ложбинку, всю поросшую папоротниками.

Мы оба были мокрые, так что листья и сухие веточки налипли на наши голые спины. Я так запыхался, что слышал, как бьется мое сердце.

Мисс Харрингтон крепко прижала меня к себе, и я чувствовал, как поднимается и опускается ее грудь, когда она дышит. Мы целиком спрятались в папоротниках, они прикрывали нас даже сверху.

— Замри и молчи, — прошептала она.

— А почему мы убегаем? — спросил я.

— Шшшшш! Эти люди ищут нас. И если найдут, то прихлопнут меня.

— Убьют тебя? А разве это не просто такие же охотники на кроликов, как все остальные?

— Остальные тоже не были охотниками на кроликов, ни один из них. Тише, — ответила она.

Как это все странно и запутанно, подумал я. И зачем кому-то взбрело бы в голову убивать такую славную девушку, как мисс Харрингтон? Вот хорошо-то, что с теми двумя приключился несчастный случай, поделом им. И тут я снова испугался. Эти “неохотники” наверняка уже обошли вокруг озера. Вдруг они найдут нас? Меня бросило в дрожь.

— Лежи тихонько, — успокаивающе прошептала мисс Харрингтон, — в этом папоротнике им нас в жизни не отыскать.

Я замер и прислушался. Примерно через минуту я услышал, как кто-то пробирается в зарослях поблизости от озера. И тут вдруг раздался выстрел. И сразу же еще три или четыре подряд. Однако поблизости от нас пули не пролетали.

Мы совсем затаились в нашем укрытии. Мисс Харрингтон чуть-чуть повернулась и посмотрела на меня. Голубые глаза расширились, в них застыла тревога.

— Как ты думаешь, а в кого они теперь стреляют? — прошептал я.

— Даже и не знаю, — ответила она. Солнце уже село, и в тени под деревьями стало совсем темно, так что я почти ничего не видел. Хотелось бы мне, чтобы папа и дядя Сагамор были с нами. А потом мы услышали шум. Как будто кто-то пробирается, шурша сухими листьями, между нами и озером. Но мы его не видели. Мы затаили дыхание и прислушались, напряженно всматриваясь, чтобы заметить его вперед, если он вздумает подойти ближе. Сначала казалось, что он вот-вот выйдет прямиком на нас, и меня опять обуял страх, но потом звуки стали стихать. Он удалялся прочь.

— А вдруг это был папа? — предположил я. — Вдруг он искал нас? Или доктор Северанс?

— Шшшш, — прошептала она, — это вряд ли. Они бы нас позвали.

— А почему эти типы хотят застрелить тебя? — спросил я.

— Да какая разница, — отмахнулась она и опять закрыла мне рот рукой.

Минут через пять мы услышали, как шаги возвращаются. Теперь они слышались примерно в двадцати ярдах сбоку от нас. А потом опять затихли.

Мисс Харрингтон тяжело перевела дух.

— Вот чертов мерзавец, — возмущенно прошептала она.

Долгое время мы ничего больше не слышали. Уже совсем стемнело, и ничего не было видно. Я не мог разглядеть даже грудь мисс Харрингтон, хотя лежал совсем рядом с ней.

— Мне страшно, — пожаловался я. — Я хочу, чтобы с нами был папа.

— Мне тоже страшно, — говорит она. — Но не настолько.

— Теперь они нас не увидят, — сказал я ей. — Может быть, попробуем пробраться к дому?

— А ты знаешь дорогу? — спросила она.

— Еще бы, — подтвердил я и махнул рукой. — Вон туда.

Мы встали и огляделись. Моя уверенность сильно поколебалась. Стояла темень, хоть глаза выколи, и лес со всех сторон одинаковый.

— Ну, по крайней мере, мне кажется, что нам туда, — предположил я, — озеро должно быть прямо под боком.

Мы стали очень медленно пробираться вперед, ища дорогу на ощупь и стараясь поменьше шуметь. Но мы все время натыкались на деревья и сучья, а мисс Харрингтон то и дело наступала на какие-нибудь сучки и ранила ноги.

— Проклятье! — вскрикнула она. — О Боже, прямо как в романе, и даже покруче. Шататься в каких-то кошмарных зарослях в одном бикини и без туфель.

— А что такое бикини? — полюбопытствовал я.

— Да ничего, — говорит она. — Или почти что ничего. Ой! Черт бы побрал эти сучья!

Мы опять пустились в путь, но не нашли озера. А даже если бы и вышли к озеру, подумал я, все равно слишком темно, чтобы найти путь оттуда. Очень скоро я понял, что мы идем не правильно или, может, дали слишком большой крюк.

А вскорости мы с мисс Харрингтон и вовсе потеряли друг друга в этой темнотище.

— Где ты? — позвал я ее.

— Здесь, — отозвалась она.

Я попробовал было выйти к ней на звук голоса, но тут она говорит совсем с другой стороны:

— Билли, Билли, где же ты?

А через пять минут я ее и слышать перестал.

— Мисс Харрингтон, — кричал я, но так и не дождался никакого ответа. Я потерялся. И она тоже потерялась. И мы никак заранее не договорились, куда идти. Вот тут я и впрямь не на шутку перепугался, аж заплакал, а потом бросился бежать сломя голову, не разбирая дороги. Да только врезался прямехонько в ствол дерева, да так сильно, что даже упал. Несколько минут я лежал на месте, рыдая, точно малый ребенок.

Со мной не было даже Зига Фрида, и я подумал, что вдруг он тоже потерялся. А этот лес такой огромный, и вдруг никто и никогда не сможет найти меня и мисс Харрингтон?

Потом я все-таки поднялся и кое-как побрел дальше. Я понятия не имел, где сейчас нахожусь и как давно мы с мисс Харрингтон разминулись. Мне казалось, прошло уже часа два, не меньше. Я опять стал кричать, надеясь, что она меня все же услышит, а слезы так и катились у меня по щекам. Так я шел и шел, а потом вдруг и понял — я уже не петлял между деревьями. Вокруг меня рядами росли какие-то невысокие растения. Я потрогал одно из них. Это была кукуруза. Должно быть, я попал на кукурузное поле дяди Сагамора! Перестав плакать, я рванулся бегом, стараясь держаться вдоль рядов. Длинные листья хлестали меня по спине, а когда я наконец выбрался из зарослей, то увидел дом со светящимися окнами.

Но это было еще не все. От озера, там, где стоял ковчег дяди Финли, тоже выбивался свет, а рядом стояла пара машин, и санитарная карета, и грузовик, а вокруг сновали человек шесть-семь. В руках они держали зажженные фонари. Я было припустил бегом, но уже совсем выдохся и волей-неволей сбавил шаг.

Подойдя поближе, я узнал кое-кого из этих людей — шерифа, Отиса, Бугера и Перла. Бугер с Перлом помогали заталкивать носилки в санитарную машину, а папа с Отисом вытаскивали из грузовика лодку. Та застряла, и они ругались почем зря. А шериф так просто стоял посередке и ругался на всех, кто под руку попадался.

Вот здорово, подумал я, мы с мисс Харрингтон потерялись, а никто из них даже не почесался пойти нас искать.

Я вышел на освещенное место и говорю:

— Привет, па. А я нашелся. Все тут же побросали свои занятия и столпились вокруг меня с разинутыми ртами.

— Боже милостивый, — вымолвил папа. Он подбежал ко мне и схватил за плечи. — С тобой все в порядке, Билли? Где, черт возьми, тебя носило столько времени?

— Я потерялся, — ответил я. — Эти охотники на кроликов пытались застрелить нас, но мы удрали, и убежали от озера, и спустились в лощину, и мы разделились в темноте, и я потерял мисс Харрингтон, и потом я искал дорогу, и вышел на кукурузное поле, и…

— Слава Богу! — выдохнули они все разом и вроде как расслабились. Они качали головами, утирали пот с лиц и прямо-таки сияли. А потом, чтоб мне провалиться на месте, коли они все не начали ругаться наперебой.

Папа и дядя Сагамор кляли на чем свет стоит охотников на кроликов, и папа ругал меня, что я удрал купаться с мисс Харрингтон, а Бугер, Отис и, шериф ругались на папу, а шериф с завидной беспристрастностью бранил всех окружающих, пока не вспомнил про дядю Сагамора и не переключился целиком на него.

— Можно было догадаться, — заорал он, багровея и крутя в руках свою шляпу, — если здесь поблизости случается резня, или ураган, или эпидемия бубонной чумы, или революция, или устраивается пансионат для гангстеров, до зубов обвешанных оружием, можете даже не сомневаться — все это происходит на ферме Сагамора Нунана. Лучше места и не придумаешь. — Тут он прервался и отер пот с лица рукавом своей куртки. А потом махнул рукой:

— Ну ладно же. Запихивайте эту проклятую лодку обратно в этот проклятый грузовик, и если вы засунете всех мертвых гангстеров в эту проклятую санитарную повозку, то мы сможем убраться из этого проклятого места. Мы не будем сейчас прочесывать это проклятое озеро, потому что там почти наверняка ничего нет. — Он перевел дух, покачал головой и продолжал:

— Я хочу сказать, что искать здесь нам больше некого, сейчас по крайней мере. Слов нет, как я этому рад. Я уже слишком стар, чтобы продолжать и дальше копаться в этой грязи без передышки. Абсолютно нечего удивляться, если, прочесывая это мирненькое озерцо рядышком с мирненькой фермочкой Сагамора Нунана, вы вытащите на свет Божий парочку мертвых тел, связку гранат, игральный автомат, обломки перегонного куба, наркотики и пушки.

Да уж, именно об этом и толковал мне дядя Сагамор, подумал я. Шериф и впрямь заводится с пол-оборота. Да только похоже, он забыл, что мисс Харрингтон тоже потерялась.

— Но, шериф, — подступился я к нему, — нам надо еще отыскать мисс Харрингтон. Она ведь до сих пор где-то бродит.

Он остановился и уставился на меня. И покачал головой:

— Ты прав. Про нее-то я и забыл. Совсем прямо из головы вылетело. Так ты говоришь, вы с ней разделились?

— Да, сэр, — ответил я. — Часа так два назад, наверное. И она не могла далеко уйти, она ведь босиком.

Он кивнул:

— Я знаю. Я знаю. Мы нашли всю ее одежду. Но она ведь в купальнике?

— Да, сэр. Из одних бриллиантов. Но он очень легкий и не спасет ее от комаров. Он так и уставился на меня:

— Из одних бриллиантов?

Я и рассказал ему о купальнике мисс Харрингтон.

Сперва он даже слова не мог вымолвить. Отошел себе в сторонку, оперся лбом на руки и стоял так, покачивая головой из стороны в сторону. Было довольно темно, и я не видел, то ли он плачет, то ли еще что. Остальные молча уставились на него. Папа зажег сигарету, а дядя Сагамор дожевал очередную порцию табачной жвачки и огляделся, куда бы ее выплюнуть.

— Ну если уж было мне на роду написано стать шерифом, — простонал шериф, не отнимая рук со лба, — ну почему же я не родился в другом округе? Ведь есть же другие округа в этом штате. Целая уйма. Может быть, среди них есть даже такие, где и слыхом не слыхивали о Сагаморе Нунане. Мы уже имеем разборки городских группировок. Мы уже имеем трех мертвых гангстеров. А теперь объявляется еще и стриптизерка, потерявшаяся на двух тысячах акров и не прикрытая ничем, кроме бикини.

Бугер, Перл и Отис обменялись кислыми взглядами и как-то нахмурились. А потом словно их всех одновременно осенила какая-то идея. Они разом вскочили и принялись что-то говорить, да только шериф тоже подскочил как ужаленный. Он резко повернулся и посмотрел на папу и дядю Сагамора.

— А ну-ка, опишите эту девицу еще раз, — потребовал он. — Как, вы говорите, она выглядела?

— Хмммм, — протянул папа, — ну просто куколка. Не очень высокая, весом сто двадцать фунтов или около того. Черные волосы, голубые глаза. Наверное, двадцать один или двадцать два года, и с такими формами…

Шериф прямо из себя выходил:

— А была у нее татуировка в виде виноградной лозы на.., гм…

Папа вытащил сигарету изо рта и уставился на него:

— Какого дьявола, откуда бы мне знать о ее татуировках?

— Ха, — воскликнул шериф и повернулся ко мне:

— Билли, — выпалил он, — ты же купался с…

— Конечно, у нее была татуировка, — удивился я. — А разве не у всех бывает?

Тут шериф и его трое помощников как закричат все одновременно:

— Каролина Чу-Чу!

— Прямо в нашем округе, все это время, — простонал Отис.

Папа переводил взгляд с одного на другого.

— А кто она, — спросил он, — эта Каролина Чу-Чу?

— Да никто, — ответил шериф. — Решительно никто. Всего-навсего стриптизерка, которая не сходила с первых страниц всех ежедневных газет нашего округа последние три недели, потому что ее разыскивает ФБР, и полиция двадцати трех штатов, и в придачу Бог знает сколько конкурирующих гангстерских группировок. А в ее честь назвали новый танец, телевизионную программу, два или три разных коктейля, новый фасон лифчика с розами, да и вообще кучу разнообразного белья, а также новый шампунь, гель для лица и губную помаду. Не говоря уж о такой мелочи, как то, что она главный свидетель по делу о зверском убийстве, произошедшем в Новом Орлеане, и что ее уже битых три недели разыскивают все Соединенные Штаты. И только одно я никак не могу понять: почему же это до сих пор никто не догадался, что единственное место, где ее и впрямь можно отыскать, так это лощина поблизости от фермы Сагамора Нунана, где она шатается по лесу в одном бикини.

 

Глава 12

— Ей-богу, — сказал дядя Сагамор, — это уж ни в какие ворота не лезет.

— Лучше бы нам, наконец, заняться делом да поискать ее, — предложил папа. — Только подумать, что эта бедняжка бродит где-то совсем безо всего, кроме малюсеньких — ох…

Похоже, дядя Сагамор задумался:

— О, я считаю, она уже в безопасности. Вряд ли тут с ней что-нибудь приключится. Папа поднялся.

— Ну, по мне, так в любом разе нужно собрать поисковый отряд. Не дело ей шастать тут в окрестностях, вусмерть напуганной, да еще всего лишь в одних — ух!..

Тут вмешался шериф.

— Да только вы-то в поисках участия не примете, — заявил он. И как начал сыпать приказами, Для начала подозвал незнакомого мне мужчину и говорит:

— Хэм, отвези-ка этих трех гангстеров в город и оставь под присмотром до следствия. Мы с Перлом, Отисом и Бугером остаемся здесь. У нас есть три фонаря. Как управишься, возвращайся назад с лодкой. Заезжай за Робертом Старком. Скажи ему, пусть соберет человек двадцать, не больше, а то если мы наводним всю лощину народом, так потом придется организовывать поиски спасателей. И пусть прихватит фургон с громкоговорителем, тот, что мы использовали во время предвыборной кампании. Если поднять побольше шуму, может, она и сама отыщется. Да предупреди всех, чтобы захватили лампы или фонари. Ну ладно, пошевеливайся. Толстяк кивнул и направился к грузовику.

— Чует мое сердце, трудновато будет собрать двадцать человек в это время суток, — бросил он на ходу.

— Да ты просто расскажи им, как она одета, — посоветовал шериф, — и все, никаких проблем. Дядя Сагамор и папа переглянулись. Шериф помахал рукой:

— Да, еще вот что, скажи Роберту Старку, пусть позвонит в местную тюрьму насчет ищеек. Пускай привозят их сюда завтра с утра часам к девяти, если мы не найдем девушку до этого времени.

Грузовик и санитарная машина уехали по дороге к городу. Папа потянул меня за собой, и вслед за дядей Сагамором мы пошли к дому и уселись там все рядком на переднем крыльце.

— А где доктор Северанс? — спросил я. — И что это шериф толковал про трех мертвых гангстеров? И где Зиг Фрид? И зачем они собираются прочесывать озеро?

Дядя Сагамор мне ничего не ответил. Он только сидел и грыз ногти, будто глубоко задумался. А папа тогда мне все и рассказал.

Оказывается, они услышали выстрелы, и побежали туда, и наткнулись на нашу одежду, которую мы бросили на бревнах, так что они решили, будто нас пристрелили, и теперь мы лежим себе мертвые где-нибудь на дне озера.

И тогда они позвонили шерифу из дома мистера Джимерсона. А когда шерифовы люди приехали, то нашли доктора Северанса лежащим головой в озере. Он был мертв. А рядом валялись еще два трупа со здоровенными пушками. Это те, которые пытались нас пристрелить. Тут я взгрустнул из-за доктора Северанса, но зато уж остальные получили по заслугам.

— Эй, пап, — говорю я. — А их здесь должно быть трое.

И рассказал ему о том типе, что мы видели, пока прятались в папоротнике.

— Хммммм, — отозвался папа, — ладно, похоже, что он смылся отсюда, а может, тоже помер. Как бы там ни было, я считаю, он не нашел ее, ведь мы не слышали больше пальбы.

— Ты думаешь, шериф и взаправду скоро найдет ее? — спросил я. Я очень беспокоился о мисс Харрингтон.

— Просто-таки уверен, — ответил он. Все это время дядя Сагамор размышлял и помалкивал, сосредоточенно пережевывая свой табак. Наконец он сплюнул.

— Я так считаю, они справятся. Им и карты в руки.

— И вправду, — подтвердил папа. Он тоже выглядел довольно-таки задумчивым.

Я посмотрел на шерифа и его людей. Светя себе фонарями под ноги, они потащились к лесу на дальней стороне озера. Папа и дядя Сагамор на пару минут притихли.

— О Боже, — наконец проворчал папа.

— Ну разве ж она не красотка? — спросил дядя Сагамор.

— Это уж точно, — отозвался я. Я так подумал, они имеют в виду мисс Харрингтон. А затем пустился толковать, как здорово она выглядела, такая загорелая и бриллиантовый купальничек так поблескивал. Они переглянулись.

Папа аж поперхнулся сигаретным дымом.

— Ого, — пробормотал он.

— Вот уж дела, — отозвался дядя Сагамор. — Ничего себе, хорошенькая ситуация. Да ты хоть год голову ломай, такое нарочно не придумаешь.

— Красивая, знаменитая, потерявшаяся и голая, — сказал папа.

— И вовсе не голая, — запротестовал я. — Она же была в купальнике.

— Какого черта, Билли, — окрысился папа, — да ты можешь заткнуться хотя бы на минуту? В жизни не так уж много подобных моментов, чтобы тратить их на пустую болтовню.

— Вот именно, — согласился дядя Сагамор. — Ты только представь себе!

— Прямо-таки холодный пот ручьями течет по спине, да ведь? — сказал папа. А потом вдруг помрачнел, да и говорит:

— Но ты прав, они верно отыщут ее уже к утру.

— Да уж надеюсь, что отыщут, — говорю я. А они даже слушать меня не захотели.

— Нельзя же начинать вот так, на пустом месте, — сказал папа дяде Сагамору.

— Верно, — согласился тот. — Чтобы с кем-то договариваться, надо иметь хоть какие-то гарантии.

Я никак не мог взять в толк, о чем это они. И тут вдруг вспомнил, что так и не знаю, куда делся Зиг Фрид.

— Где Зиг Фрид? — спросил я папу.

— Понятия не имею, — говорит он. — Небось где-нибудь поблизости ошивается.

— А вечером ты его видел? Папа задумался:

— Нет. Я и внимания не обратил, что его нету. Наверное, он отправился вас разыскивать.

— Но как ты думаешь, ведь эти типы не могли его обидеть? Он был на берегу, когда мы отправились купаться.

— Ну зачем им сдалась эта псина, — сказал папа. — Можешь не волноваться. И вообще, собаки прекрасно умеют возвращаться по своим следам.

Я поднялся:

— Ну ладно, я пойду поищу его.

— Далеко не уходи, — предупредил папа. — Не хватало только, чтобы ты еще раз потерялся.

— И не собираюсь, — ответил я.

Я пошел к большому фургону, крича на ходу:

— Зиг Фрид! Сюда, Зиг Фрид!

Было чертовски темно, и я почти ничего не видел, да только я знал, что если он меня услышит, то гавкнет и прибежит. Но он никак не отозвался. Тогда я прошел позади дяди Финлиева ковчега и повернул к переднему дворику, собираясь покричать за сараем. Папа и дядя Сагамор так и сидели на крыльце, тихо разговаривая.

— Я не нашел его, — пожаловался я.

— Не волнуйся, — говорит папа, — кто-кто, а собаки не теряются.

Только я не был в этом уверен.

— Ну, па, он же городской пес.

Я пересек дворик, и тут — чтоб мне провалиться, если я не услышал его лай. Он доносился из-за сарая, как будто с опушки леса.

— Это он, папа! — закричал я и припустил к лесу.

Папа и дядя Сагамор разом вскочили с крыльца, и папа как цапнет меня за руку.

— Ну-ка, подожди, Билли, — говорит он. — Брось это дело.

— Почему? — спрашиваю я. — Это же Зиг Фрид, я узнал его лай.

— Ну да, — ответил дядя Сагамор. — Конечно, это он. Да только я побольше твоего имел дело с собаками. Он облаивает скунса, это верняк.

— Так я и подумал, — говорит папа. Он все еще не отпускал моей руки. — Как я услышал, так и решил, что это собака гонится за скунсом.

— Может быть, ну и что? — возразил я. — Не могу же я позволить какому-то скунсу навредить моей собаке!

— Пусть уж лучше Сагамор этим займется, — заявил папа. — Уж он это умеет. А ты оставайся здесь и подожди.

— Ну, папа…

— И говорить не о чем. Делай, как тебе сказано. Я не хочу, чтобы ты провонял скунсом, а то придется выдворить тебя жить в конюшню.

Дядя Сагамор быстрехонько направился в сторону сарая. А мы с папой остались сидеть на крыльце. Зиг Фрид все лаял, но тише, словно убегал все дальше в лес.

Несколько минут ровнехонько ничего не происходило. А потом лай Зига Фрида как-то изменился, он заскулил и совсем смолк.

Дядя Сагамор что-то прокричал нам. Папа поднялся и завопил в ответ:

— Что? Что ты сказал?

— Позови собаку, — орал дядя Сагамор. — Позови его к себе и держи хорошенько.

— Сюда, Зиг Фрид! — позвал я. — Зиг Фрид! Зиг Фрид!

Не прошло и минуты, как он выскочил из темноты, прыгнул мне на руки и начал бешено лизать мне лицо.

— А он вовсе не охотился на скунса, па, — сообщил я. — Гляди, у него вполне обычный запах.

— Это тебе только так кажется, — ответил папа. — Просто Сагамор знает, с какого конца за это взяться. А теперь крепче держи свою собаку. Не пускай его обратно.

Мы снова уселись на крыльцо, и я изо всех сил ухватил Зига Фрида за ошейник. Он выглядел вполне довольным. Мне казалось, прошло ужас как много времени, а дядя Сагамор все не возвращался.

— Как ты считаешь, у него какие-то неприятности со скунсом? — спросил я.

— Это у Сагамора-то неприятности с каким-то одним жалким старым скунсом? — хмыкнул папа. — Да ни в жисть. Он одной левой справится с любым скунсом. Вот увидишь, он скоро вернется.

Мы еще посидели, и я снова разволновался из-за мисс Харрингтон. Она-то сейчас, наверно, страсть как перепугана.

— Может, нам тоже пойти поискать ее? — спросил я папу.

Он покачал головой.

— Ну что мы можем сделать, — говорит. — И потом, мне вовсе не хочется, чтобы ты опять пропал.

Тут как раз из-за угла дома вышел дядя Сагамор. Он уселся на нижнюю ступеньку и сунул в рот очередную порцию табака.

— Ей-богу, — сказал он, — все ровно так, как мы и думали.

— Ну, ты по лаю все, что хочешь, определишь, если знаешь эту собаку, — согласился папа. — Проблем не было?

— Хммммммм, — отозвался дядя Сагамор. — Не особенно. Скунсы, в общем-то, похожи на мулов и женщин. Ты не можешь командовать скунсом, но если найдешь время, чтобы привести ему разумные доводы, то он почти наверняка согласится с твоим мнением.

— Как ты думаешь, уже можно отпустить собаку? — спросил папа.

— Вполне. Он уже не сможет его отыскать. Пусти его.

Я спустил Зига Фрида. Он удрал в темноту во двор, но далеко не убежал.

Дядя Сагамор выплюнул струю табачной жвачки. Видеть-то это мы не увидели, зато прекрасно услышали, как она шлепнулась о землю.

— Знаешь что, Сэм, — сказал он. — Я и впрямь чертовски беспокоюсь за эту девушку.

— Ну, — согласился папа, — и я тоже, да только гоню от себя мрачные мысли.

— Ох, — продолжил дядя Сагамор, — навроде как сейчас ей ничего не угрожает. В здешних местах вполне безопасно. Да только она чертовски напугана, а эти шерифовы мужланы способны только напугать ее еще больше, особливо раз она в таком легком наряде. Сэм, как тебе кажется, сможет шериф справиться с этим делом как следует? Да еще всего с двадцатью помощниками?

— И я вот тоже все думаю, — сказал папа. — Похоже, что шериф не совсем владеет ситуацией. На его месте…

— На его месте, — перебил его дядя Сагамор, — я пообещал бы вознаграждение.

— Ну конечно же, — подхватил папа. — И разгласил бы об этом по всей округе.

— Еще бы. Я развесил бы несколько афишек, а может, даже позвонил бы в газету. Дал бы своего рода описание, как она выглядела и как была одета, когда ее видели в последний раз, чтобы люди знали, кого искать. Я считаю, мы бы могли составить хорошее описаньице девушки, правда же?

— Запросто. Конечно, можем. Мы же видели ее достаточно часто.

— Ну вот что я хочу сказать, — сказал дядя Сагамор. — Вся беда в том, что мне не нравится, как шериф взялся за это дело. Эта девушка — наша хорошая приятельница, а Билли так и вовсе готов прозакладывать ради нее все сокровища мира. А шериф всего-то и делает, что болтается по округе со сборищем старых развалин, которые не в состоянии разыскать и дохлую мышь в молочной бутылке, в то время как бедняжка даже не может понять, на каком она свете. Нескладно как-то получается.

— Ну и как ты предлагаешь нам взяться за это дело? — спросил папа.

— Помяните мои слова, — ответил дядя Сагамор. — Сами знаете, я последний человек на свете, кому хотелось бы сталкиваться со служителями закона, но мне кажется, что это просто наш долг дать людям знать, что здесь происходит, чтобы получить подмогу в ее поисках. Люди так и ломанутся сюда, если узнают о пропаже, а особенно когда услышат о вознаграждении.

— Хмммммммммм, — сказал папа, — может быть, две сотни?

— Лучше пять сотен, — предложил дядя Сагамор.

— Да, сказать-то легко, — говорю я им, — мы получим уйму помощи, а кто заплатит?

— Дьявольщина, пока нечего беспокоиться об этом, — рассердился дядя Сагамор. — Сейчас главное — это найти девушку. Потом будет еще достаточно времени, чтобы поволноваться из-за пустяков.

— Ладно, тогда чего мы ждем? — сказал папа. Он резко поднялся на ноги. — У нас в трейлере есть печатный станок и целая пачка бумаги. Пошли, Билли. Пора приниматься за работу.

— Это точно, — согласился я.

Мы зажгли фонарь и пошли в трейлер. Папа закрыл дверь, уселся за низеньким столом и вытащил бумагу и карандаш.

— Давай, Билли, начинай ее описывать, только так, чтобы я успевал писать, — сказал он, — мы же не хотим тратить время попусту.

Он открыл маленький словарик и приготовился отыскивать в нем слова. Папа никогда ничего не мог написать без проверки.

В трейлере жара стояла дикая, но нам было не до того.

Папа объяснил мне, что он хочет, и я пустился описывать сначала ее саму и как она была одета, а потом как найти место, откуда она пропала.

Мы были по уши в работе, как вдруг раздался шум, будто к нам ломится лошадь, и мы обернулись посмотреть.

Это дядя Сагамор взнуздал своего мула и теперь сидел в седле, держа в руках что-то вроде узла с тряпками.

— Как подвигается дело, Сэм? — спросил он.

— Чудненько, — ответил папа, — мы сможем начать печатать афишки буквально через минуту. Ты собираешься съездить к озеру?

— Ну да, — сказал дядя Сагамор. — Я так подумал, что могу дать парочку дельных советов и помочь в поисках, а здесь покамест от меня проку мало.

— А что это у тебя в руках? — поинтересовался я.

— Ну, — говорит он, — это я поискал в их фургоне и нашел кой-какую одежку мисс Харрингтон. Когда мы ее отыщем, ей же нужно будет что-нибудь на себя надеть.

Я об этом даже и не подумал, а ведь и правда хорошая идея.

Мы закрыли дверь и вновь принялись за работу.

Папа задумчиво грыз карандаш.

— Хммм, двадцать два года, — пробормотал он про себя. — Лучше будет написать девятнадцать. Это подстегнет поисковый пыл. Так. На какой груди, говоришь, у нее была лоза?

— На этой вот, — сказал я, потянувшись за литерами, — и прямо в центре маленькая розовая…

— Проклятье, Билли, — папа стер пот с лица, — хватит об этом. — Он вздохнул и принялся бормотать:

— Вьющаяся лоза, золотистый загар по всему телу, бедра — о Господи, если я прямо сейчас не перестану перечитывать наше собственное сочинение, мне самому придется немедленно отправляться ее искать.

Вскорости он написал все, что хотел, а я набрал текст на станке. А потом налил краску и поглядел, что же вышло.

Папа, тоже глянул.

— Да уж, — говорит, — вполне забористо. Все так и сбегутся. Надо оставить штучку, чтобы Сагамор на нее взглянул. Нечего и говорить, вышло прямо-таки произведение искусства.

Я перечел, и впрямь дух захватывало.

"ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ!!!

ОБНАЖЕННАЯ ДЕВУШКА ПРОПАЛА

В БОЛОТЕ!!!

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ! 500 $ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ!

ПРОПАЛА МИСС КАРОЛИНА ЧУ-ЧУ,

ЗНАМЕНИТАЯ ТАНЦОВЩИЦА

Пятьсот долларов будут выплачены за спасение и возвращение мисс Каролины Чу-Чу, всемирно известной стриптизерки, пропавшей в дикой пойме поблизости от фермы Нунанов, что в пяти милях к югу от города Джерома, округ Блоссом.

Мисс Каролина потерялась в пять часов вечера во вторник. Она купалась, одетая всего лишь в бриллиантовые трусики, когда на нее напали, погнались и стреляли гангстеры. Известно, что она спаслась в лесу, но терпит лишения из-за страха и отсутствия одежды.

Описание: Грудь 36 дюймов. Талия 24. Бедра 36.

Победительница трех конкурсов красоты, звезда водного балета, фотомодель, Королева фестиваля воднолыжников 1955 года. Прекрасная волнующая брюнетка с огромными голубыми глазами и блестящими черными волосами. Девятнадцати лет. Золотистый загар по всему телу. Может быть узнана по татуировке в форме вьющейся лозы, обвивающей правую грудь, с маленьким розовым цветком посередине.

ПОЖАЛУЙСТА,

ПОМОГИТЕ НАМ НАЙТИ ЭТУ ДЕВУШКУ!”

 

Глава 13

Мы принялись накатывать афишки. Вскорости я стер руку, и папа меня сменил. Мы собирали листы в большие стопки и запихивали их в картонную коробку. Когда первая коробка наполнилась, мы взялись за вторую. Папа тоже выдохся, и я снова принялся за дело. А он достал из машины карту автомобильных дорог, уселся за стол и стал отмечать окрестные городки и выискивать подходящий путь, чтобы объехать их все одним махом. Иногда он поглядывал на часы.

Мы как раз почти набили вторую коробку, и тут услышали снаружи шум моторов.

— Порядочек, мне кажется, уже достаточно, — говорит тут папа. — Гаси-ка свет.

Я задул фонарь, и мы вышли наружу. Папа запер дверь. Три машины уже припарковались на холме рядом с двором, а еще одна как раз подъезжала. В свете фар я увидел, что это фургон с прицепленным на крыше громаднющим громкоговорителем. Из машин повысыпали люди, на ходу зажигая фонари.

— Куда идти? — спросил кто-то у папы. Папа вошел в столб света от фар и махнул рукой в сторону лощины.

— Вон туда, — сказал он. Приехавшие прыгнули обратно в машину и погнали от дома вниз к кукурузному полю.

— Ну вы, ребята, подождите и нас! — возмущенно заорали из других машин. Папа зажег сигарету:

— Нечего сказать, действительно ретивая поисковая группа, — заявил он. — Но им все же потребуется подмога, я просто-таки нутром чую.

Тут громкоговоритель на грузовике как зашипит, закряхтит, а потом оттуда раздался хриплый голос:

"Пшшшш! Пшшшш! Проверка, раз, два, три, четыре. Проверка. Сюда, сюда, мисс Каролина, идите на звуки музыки”.

Тут заиграла музыка. Что и говорить, громкая. Ее и глухой услыхал бы за милю.

— Эй, па, — говорю я, — а этот шум наверняка выведет ее к нам, если она только его услышит. Это действительно здорово придумано.

— Так-то оно так, — кивнул папа, — да только лощина уж больно велика. Не меньше трех, а то и четырех миль. Но если и так, к рассвету они все равно ее отыщут.

— Не думаешь, что нам стоит поскорее развесить наши афишки? — предложил я.

— Ну конечно, — согласился он, — мы должны сделать все возможное, чтобы помочь в поисках. Так что отправляемся, хотя на твоем месте я не стал бы ничего говорить шерифу об этом. Эти бюрократы всегда хотят, чтобы вышло по-ихнему, и не терпят, если кто-то из простых граждан пытается встрять в их дела.

— Будь спокоен, — заверил его я, — я и словечка не пророню.

Остальные парни тоже повылазили из своих машин, если не считать водителя фургона с музыкой. Папа сходил к нашему трейлеру, забрал две коробки с афишками и забросил их в машину.

Только он разместил их на сиденье, как прискакал дядя Сагамор на своем муле. Я еле разглядел его в потемках. Ему приходилось орать, чтобы мы его услышали, — такой шум поднял громкоговоритель своей музыкой.

— Ты уже собрался ехать, Сэм? — спросил он.

— Сию минуту и отправляюсь, — ответил папа. — А как там продвигаются поиски?

— Я проехал насквозь всю лощину туда и обратно, но не наткнулся ни на нее, ни даже на других спасателей. Что и говорить, долина у нас не маленькая.

Папа завел мотор и высунулся из окошка машины.

— Они считают, что не нуждаются в нашей помощи, это точно, — сказал он. — Ну что ж, поехали, пора пустить в ход наши афиши.

Дядя Сагамор сцапал верхнюю афишку и прочел ее.

— Хмммм, — пробормотал он. — Очень даже недурственно. Чувствуется мне, что желающих поучаствовать в поисках будет хоть отбавляй. Думается мне, лучше ты говори всем, чтобы собирались здесь к рассвету. А кто не успел, тот опоздал.

— Па, а можно я тоже с тобой поеду? — закинул я удочку.

Они оба оборотились ко мне с таким видом, будто и забыли, что я здесь.

— Ну уж нет, — отрезал папа, — ты немедленно отправишься в постель и уснешь как миленький.

— Но, папа…

— А ну, делай, что тебе говорят. И чтоб не смел больше шастать к озеру, а не то я тебе все ухи оборву.

— Ну ладно, — вздохнул я, поплелся назад к дому и уселся на ступеньку вместе с Зигом Фридом.

Папа и дядя Сагамор минут пять еще толковали о чем-то, а потом папа сел в машину и отчалил. Дядя Сагамор, ведя за собой мула, вернулся во двор и уселся на ступеньку рядом со мной минутку передохнуть.

— С тем же успехом ты бы мог и поспать, — сказал он мне. — Все одно от тебя тут проку мало.

Тут с воплями из дома выскочил дядя Финли. Он уже был в ночной рубашке и босиком, а его лысая башка сияла в свете лампы из окна, как начищенная.

— Да что ж это за форменный бедлам? — завопил он. — Разве может нормальный человек уснуть в этаком шуме и гаме?

Дядя Сагамор выплюнул свою жвачку и вытер рот тыльной стороной ладони.

— Да это просто шерифов фургон с громкоговорителем, Финли, — ответил он. — Ничего особенного. Всего лишь одна голая развратная девица шатается здесь в окрестностях, а он пытается приманить ее сюда.

— Так я и знал, — возопил дядя Финли. — Что еще можно было ожидать от этого места. Ничего, кроме греха. Все потопнем. Бесстыжие танцовщицы бродят вокруг, прельщая всех и каждого, и трубы гудят день и ночь, лишая сна добропорядочных людей. Он близится. День близится и не заставит себя долго ждать. Вы еще увидите, как все сбегутся искать спасения на моем ковчеге. Но я никого не возьму. Никого.

— Ей-богу, — говорит дядя Сагамор, — ну конечно, если вы с Видением решили, то так тому и быть. Вот правда, будь я на вашем месте, то лопни мои глаза, если б я не постарался всеми правдами-не правдами потесниться и освободить уголок для этой танцовщицы. Особо много места это не займет, ведь она может сидеть и у тебя на коленях.

— Хммммммммммм, — проворчал дядя Финли и вернулся в дом.

Дядя Сагамор опять взгромоздился на мула и поскакал вокруг дома к озеру. Громкоговоритель прекратил играть музыку, и мужской голос повторил несколько раз:

"Сюда, сюда, мисс Каролина. Идите на звуки музыки”.

А затем снова заиграла пластинка. Я растянулся на кровати и попытался заснуть, да только громкоговоритель поднимал столько шума, что я не очень-то преуспел в этом занятии. Я так беспокоился о мисс Харрингтон, такой одинокой и напуганной, небось сбила все ножки, и комары ее заели, и никто ей, бедняжке, не поможет. Но я ведь обещал папе, что не пойду больше на поиски этой ночью. Вообще-то я наплевал бы на все обещания на свете, если б сообразил что-то дельное, но я все никак не мог придумать, как ее найти, если и двадцать взрослых не могут.

Вот забавно, подумалось мне, что я продолжаю называть ее мисс Харрингтон, хотя шериф и его люди сказали, что на самом-то деле ее зовут Каролина Чу-Чу. Я никак не мог взять в толк, что такое стриптизерка и что это за важные показания, но решил, что наверняка это что-то не очень плохое, даже если ее полиция и разыскивает. Вполне возможно, что это доктор Северанс прятал мисс Каролину здесь от гангстеров, чтобы они ее не застрелили. Мне опять стало его очень жалко.

Должно быть, я ненадолго задремал, но когда проснулся, все еще было темно. Зиг Фрид лежал рядом со мной на кровати и рычал. Кто-то шел вдоль угла дома. Я глянул на папину постель посмотреть, не вернулся ли он еще, но кровать была пуста. Этот тип пересек двор и уселся на верхнюю ступеньку. Тут на него упал отсвет лампы из верхней комнаты, и я узнал шерифа.

— Ты спишь, Билли? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Вы ее еще не нашли? Он стянул шляпу и взъерошил волосы, а затем как-то весь поник. Сразу было видно, он и взаправду очень устал.

— Нет даже никаких следов. Боже, как я вымотался. Словно сотни миль пробирался через бурелом.

— А остальные еще ищут? — спросил я.

— Все, кроме меня и Отиса. Мы с ним возвращаемся в город поспать несколько часиков и собрать свежую партию для поисков. Вернемся назад часам к десяти утра. Сейчас уже полчетвертого, и похоже, что нам потребуется больше времени, чем мне казалось.

— Да уж, вам сейчас невесело, — согласился я. — Но знаете ли, дядя Сагамор говорит, что здесь просто ужасно большая долина.

— Мне прямо-таки чертовски не весело, — проворчал шериф. — Какая разница, каких размеров эта долина? Все равно она не ушла бы далеко, босиком-то. Когда она исколет все ноги, то усядется на пенек да так и просидит на одном месте.

— Да и мне так кажется, — сказал я.

— Билли, — говорит он очень серьезно, — мне надо кое-что у тебя спросить, только отвечай по правде. Девушка действительно была с тобой, когда ты убежал оттуда? Я имею в виду, когда в вас стреляли?

— Конечно была, — говорю. Я даже сел на постели.

— И ты уверен, что она не осталась.., гм.., ну, застреленная там, в воде? А ты так испугался, что не хотел никому про это рассказывать?

— Нет, с чего бы это я стал выдумывать? Чтоб мне провалиться на этом самом месте, да она сама вытащила меня из воды.

И я сам еще раз рассказал ему, как все было, как мисс Харрингтон тащила меня за собой, пока мы не добрались до зарослей, и как мы сбежали с холма и спрятались в папоротнике.

Он покачал головой:

— Ну хорошо, должно быть, ты говоришь правду. Но будь я проклят, если понимаю, как это она ухитрилась забраться так далеко” что двадцать человек никак не могут ее найти.

— Да я и сам не понимаю, — вздохнул я.

— Ладно, когда я утром вернусь, ты сможешь пойти со мной и показать место, где вы прятались в папоротнике?

— Еще бы, — обрадовался я. — Да хоть сейчас, если хотите.

— Нет, лучше подождать дня, — решил он. — Как бы там ни было, я просто не в состоянии никуда тащиться прямо сейчас. Я совсем выдохся. А кстати, куда подевался Сагамор?

— Он поехал в долину, поискать ее. Ускакал на своем муле.

— Хмммм, — ухмыльнулся шериф, — не могу сказать, что это звучит обнадеживающе. Ты что, впрямь считаешь, что он еще годен на что-то стоящее? Ему ж за пятьдесят?

Тут из-за угла дома показался Отис, и они с шерифом сели в свою машину и укатили. Громкоговоритель начал проигрывать другую пластинку.

Примерно так через полчаса я услышал, как подъезжает грузовик дяди Сагамора. Видно, дядя заезжал через ворота позади амбара. Я удивился, куда это он мотался в такой поздний час. Вдруг ворчание стало каким-то натужным, словно грузовик застрял в песке. Он ревел и ревел минут пять или десять, а потом затих. Вскорости сам дядя Сагамор пришел пешком и остановился рядом с крыльцом.

— А что стряслось с грузовиком? — поинтересовался я.

— Ох, — вздохнул дядя, — он забуксовал в песке. Этот чертов грузовик вязнет на ровном месте, как хомяк в норе.

— Вот беда-то, — огорчился я. — И ты теперь не сможешь больше разыскивать мисс Харрингтон?

— Во всяком случае, не на грузовике. Но я так считаю, уж к рассвету ее кто-нибудь да найдет.

Он отправился к конюшне, а я заснул. А когда проснулся, уже было совсем светло, и все как раз начиналось. В жизни не видел ничего подобного.

* * *

Не успел я продрать глаза, как понял, что папа с дядей снова притащили лохани обратно. Вонь так и шибанула мне в нос, пока я просыпался. Рядом со мной на кровати лежал Зиг Фрид, фыркая и поскуливая. А как увидел, что я открываю глаза, радостно вылизал меня с головы до ног. Громкоговоритель уже перестал голосить, но грузовик все еще стоял на прежнем месте, ярдах так в пятидесяти от дома. Я перекатился на другой бок и обнаружил, что папа тоже тут ночевал. Его кровать была смята, но сам он уже ушел. В доме было совсем тихо, никто не бренчал посудой на кухне, и завтраком даже не пахло.

Наш драндулет стоял под деревом во дворе, а позади него были припаркованы еще четыре машины спасателей. Да только вокруг ни единой живой души видно не было. Я дошел до фургона с музыкой, но в нем водитель спал. Я ломал голову, куда же подевались папа с дядей Сагамором, а потом решил, что, верно, они участвуют в поисках мисс Харрингтон. Хотя нет, не Харрингтон, поправился я, Каролины. Надо же все-таки называть ее настоящим именем, а не как придется. Я стал гадать, увижу ли ее когда-нибудь еще. А вдруг они так ее и не найдут? От этой мысли мне поплохело, и я стал себя убеждать, что она обязательно отыщется.

Тут у меня засосало под ложечкой, и я вспомнил, что вечером мы даже не поужинали. Поэтому я спустился к озеру и наскоро умылся, а потом принялся за растопку печки, чтобы пожарить рыбешку. Пока я возился с заслонкой, из своей комнаты вылез дядя Финли, на ходу завязывая галстук и запихивая концы под комбинезон.

— А где все? — спросил он, так подозрительно косясь на меня, будто я их съел или что похуже.

— Понятия не имею, — сообщил я, нарезая рыбу и складывая ее на сковородку.

— Все бегают за этой греховной танцовщицей, — мрачно заметил он. — Происки дьявола везде и постоянно. — Он остановился и посмотрел на меня в упор. — Я слышал, ты говорил, что она безо всякой одежды?

— Ну, на ней не так уж много, — согласился я. — Москитам там есть чем поживиться.

— Хмммм, — сказал он, — как я слышал, на ней нет и нитки. Бесстыжая потаскушка. Ты не видел ее поблизости?

— Нет, сэр, — ответил я. Я всегда немножко побаивался дядю Финли. Было похоже, что он все время с кем-то разговаривает, даже когда рядом никого нет.

— Думаю, она уже утопла, — предположил он.

— И вовсе не утопла, — возмутился я. — Она прекрасно плавает.

— Хмммм, — буркнул он. Он уселся за стол, сжимая одной рукой нож, а другой вилку в ожидании еды. Как только рыба поджарилась, я выложил ее на тарелки, и мы оба подкрепились.

Тут раздался рев мотора, как будто грузовик или еще какая-нибудь большая машина въезжает в ворота. Мы разом сорвались с места. Дядя Финли поспел первым, и когда он распахнул дверь на крыльцо, то вдруг застыл на месте, будто узрел чудо.

— Доски! — завопил он.

Он одним большим скачком оказался в добром ярде от крыльца и понесся вперед, крича “доски!” на каждом прыжке. Я выглянул наружу, посмотреть, что это его так поразило. И с трудом поверил своим глазам.

Там и вправду оказался грузовик, груженный досками. Он как раз заезжал в ворота, а за ним ехали еще несколько грузовиков — на них-то я и уставился. Прямо за тем, что с досками, тянулись еще три, а пока я глазел, подвалил еще один. Все как один желтые, а на боках что-то намалевано. Они были доверху чем-то нагружены и закрыты парусиновыми тентами.

— Пошли, — скомандовал я Зигу Фриду, и мы припустили бегом.

Мы промчались мимо фургона с громкоговорителем, и тут я увидел папу. Он прохаживался вдоль этих желтых грузовиков и, похоже, направлял их к открытой площадке за канавой примерно в сотне ярдах от дома. Грузовик с досками вырулил туда, и папа махнул рукой, подав сигнал сгружать доски.

Один из приехавших спрыгнул с кузова, но дядя Финли не зевал и в один прием оказался тут как тут. Не успел тот парень и глазом моргнуть, как он хвать доску футов в двадцать длиной и давай чесать к ковчегу, волоча ее за собой, — Эй, ты, — завопили люди в грузовике, попрыгали на землю и помчались в погоню. Самый быстрый догнал дядю Финли, ухватился за второй конец доски и попытался отнять ее.

А остальные набросились на папу:

— Что это за чокнутый старикашка? Скажи ему, чтоб оставил доски в покое.

Папа объяснил водителям желтых грузовиков, где им удобнее припарковаться, и обернулся посмотреть, в чем дело. Он только рукой махнул:

— Да это просто Финли. Дайте ему всласть повозиться с этой штуковиной, и он не тронет остального, весь день будет приколачивать ее с места на место.

Ну, они и отдали дяде Финли его добычу, и он засеменил к ковчегу, таща ее за собой. А сами вернулись к грузовику и принялись выгружать остальные доски прямо на землю.

Я подошел поближе к желтым грузовикам и прочел надписи. Они гласили: “Шоу Баркса”. Да это же цирк! Он приехал прямо на ферму дяди Сагамора!

 

Глава 14

Я обернулся посмотреть на дорогу. Там двигалась уйма всего. Сначала еще несколько желтых грузовиков с надписями “Шоу Баркса” на боках. Затем несколько легковушек. Затем большой блестящий фургон. А потом опять легковушки, легковушки и легковушки. Они так и сыпались с холма из-за ворот, поднимая тучи пыли, лихо проезжали справа от нашего дома прямо через кукурузное поле и припарковывались на самой опушке леса. И стоило машине остановиться, как из нее выскакивала уйма народу, и все сломя голову мчались в лес.

Они все сбежались на поиски мисс Харрингтон, догадался я. Похоже, весь мир поднялся на рога.

Я с трудом пробрался между этими машинами к местечку, где посвободнее, и бросился к папе. Он махал руками, сигналя водителям грузовиков. Грузовики шныряли туда-сюда, а как оказывались на правильном месте, так из них тут же выпрыгивали люди и начинали натягивать большущие тенты. А другие, вооружившись топориками, очищали площадку от кустов и молодой поросли.

— Эй, пап, — завопил я, подбежав к нему, — а откуда к нам приехал цирк?

Он мельком глянул на меня и вновь принялся махать водителям.

— Осторожней, Билли, — бросил он мне, — смотри не подвернись под машину.

— Ну, па, — продолжал я, уворачиваясь от проезжавшего фургона, — с чего это вдруг к нам приехал цирк?

— Отстань и не приставай ко мне сейчас, Билли, — осадил меня папа. — Мне некогда с тобой возиться, я тебе после расскажу. И брысь с дороги.

Я так обрадовался цирку, что даже запрыгал. Зиг Фрид тоже обрадовался и так взбудоражился, что начал носиться вокруг большими кругами.

— Попридержи-ка этого бестолкового пса, пока он не угодил под колеса, — закричал папа. — Идите погуляйте к озеру или еще куда и не возвращайтесь, пока здесь все не успокоится.

Тут я заметил на холме за воротами дядю Сагамора. Все машины проезжали прямо мимо него. Рядом был приколочен какой-то плакат, но издали было не разобрать, что на нем написано. Я свистнул Зигу Фриду, и мы побежали посмотреть, что это он там делает.

Когда мы подбежали ближе, я смог прочесть надпись на плакате. Она гласила: “Ферма Нунана. Парковка машин — 1 доллар”. Дядя Сагамор стоял на обочине со стороны водителей с мешком из-под муки в руках. И всякий раз, как очередной водитель въезжал в ворота, ему приходилось платить дяде Сагамору доллар. Тот запихивал добычу в мешок и давал сигнал проезжать.

Мне показалось, что доллар — чересчур дорого за парковку, особенно когда места вокруг хоть отбавляй, и я удивился, что это никто из водителей не догадается свернуть с дороги и объехать внизу и остановиться чуть поодаль. Провалиться мне на месте, если они не переплачивали добрых пятьдесят центов всего лишь за проезд по более короткому пути.

Но когда я дошел до ворот, то понял, почему они все заезжают к нам. По другой дороге просто было невозможно проехать. Грузовик дяди Сагамора застрял как раз посередке основной дороги, так что всем приходилось сворачивать к нашим воротам. Похоже, дядин грузовик пытался повернуть, да не вписался в поворот и застрял. Его передний бампер упирался в пень, а заднюю дверь заклинило между парочкой деревьев на другой стороне. И в довершенье ко всему одно из колес слетело, будто шина была плохо натянута и не выдержала поворота. Короче говоря, единственным выходом для водителей было проезжать через ворота фермы, если, конечно, им не улыбалась мысль разобрать свою машину по частям и провезти ее в обход на тачке.

А проехать напрямик без дороги тоже не получилось бы, по крайней мере на ближайшей сотне ярдов, потому что вокруг рос густой сосновый лес, да вдобавок огороженный по краю проволочной сеткой. Я посмотрел на дорогу. Она была буквально забита машинами, стоявшими бампер к бамперу. Они двигались очень медленно, ведь всем надо было отдать доллар дяде Сагамору, да еще они мешали друг другу. Многие нетерпеливо гудели, а водители перекликались, пытаясь узнать причину этой суматохи.

Как раз когда я подошел к дяде Сагамору, рядом с ним остановилась очередная машина, но водитель и не подумал доставать доллар. Это был здоровенный краснолицый тип с седыми усами. А рядом с ним на переднем сиденье развалился еще один.

Водитель высунул голову в окошко, прочел надпись да как напустится на дядю Сагамора:

— Да неужели ж ты думаешь, что я соглашусь платить целый доллар за парковку в нашем округе? Ты, верно, совсем рехнулся.

Тут его приятель пихнул его в бок локтем и прошипел:

— Шшшшш! Тише, дурак чертов! Это же сам Сагамор Нунан.

Тот второй был довольно тощий тип с большим кадыком, который забавно дергался при каждом слове.

— А меня не волнует, кто он, — не унимался краснолицый. — Будь я проклят, ежели соглашусь платить доллар за парковку.

Водители в машинах за ним начали жать на клаксоны, негодуя на задержку. Один из них высунулся наружу и закричал:

— Эй, парень, какого черта ты там возишься? Тебе что, охота, чтобы ее нашли еще до нашего приезда?

— Заткнись! — гаркнул краснорожий. — Этот бандюга пытается надуть нас.

Дядя Сагамор неторопливо сплюнул жвачку и вытер рот ладонью. А потом чуть попятился к воротам и вытащил что-то из-за них. Вот клянусь, это оказалось самое настоящее ружье! А я раньше и не знал, что оно есть на ферме. Дядя поднял ружье, аккуратно сдвинул предохранитель, а потом просунул ствол в окно машины, да так, что дуло уперлось прямиком в лицо толстяку. Только тот уже не был краснолицым. Он стал белым-пребелым и белел прямо на глазах. По лбу у него катились крупные капли пота.

А дядя Сагамор поворотил голову, чтобы одно ухо было поближе к толстяку, словно он совсем оглох, и говорит:

— Повтори-ка, дружок, еще раз. А то из-за этих гудков я ни словечка не разобрал.

— Ох, — пролепетал громила, — ох, я… Просто я говорил, что надеюсь, нам удастся отыскать эту девчонку.

Он вытащил доллар из кошелька и протянул его в окошко так осторожно, словно тот мог взорваться.

Дядя Сагамор невозмутимо взял его и махнул рукой. Машина буквально сорвалась с места. В жизни не видывал, чтобы деньги сыпались куда-нибудь так густо, как сыпались они сейчас в этот его мешок из-под муки. Иногда дяде давали бумажку в пять или десять долларов, и тогда он небрежно совал руку в мешок и вытаскивал целую пригоршню купюр, чтобы отсчитать сдачу. А остаток снова кидал в мешок вместе с новой пятеркой или десяткой. И серебряные монетки тоже сваливал туда же вперемешку с бумажными.

С ним еще пару раз попытались поспорить, поэтому он как сунул ружье под мышку, так уже и не убирал. Так ему не приходилось каждый раз за ним тянуться, что сберегало уйму времени, да, сдается мне, и пререканий было меньше. Те, кто не хотел платить, даже не могли потихоньку смыться, потому что другие машины загораживали им путь назад. По всей дороге, насколько хватало глаз, стояла сплошная пробка, не было места, даже чтоб развернуться. Так что все, хочешь не хочешь, подъезжали к воротам и исправно вносили свою лепту. Как удачно для дяди Сагамора, подумал я, он будет в изрядном выигрыше, если это затянется надолго. Мешок-то уже порядком разбух.

В одной из проезжавших машин водитель высунул голову наружу и поинтересовался:

— Ну как, ее еще не нашли?

Чуть-чуть помедлив, дядя Сагамор ответил:

— Нет, пока еще нет, — и для убедительности даже покачал головой.

Вскорости сюда подъехал грузовик, заваленный льдом, коробками с попкорном, большущими холодильниками и бочонками. Я пригляделся к водителю и узнал Мэрфа. Дядя Сагамор пропустил его безо всякого доллара и сообщил:

— Они построили ларек там поодаль супротив цирка.

Мэрф кивнул.

— Похоже, народу тут море, — заметил он и уехал.

Я понял, что мне нечего даже и рассчитывать поболтать с дядей Сагамором, пока он так занят сбором денег, а потому побежал обратно вслед за грузовиком. Он остановился слева от дороги рядом с грудой досок. Неподалеку стоял трейлер доктора Северанса, а вокруг на сотню ярдов почти не было деревьев. Прямо напротив через дорогу раскинулся цирк. Один большой тент был уже почти натянут, и рядом установили будочку для продажи билетов и небольшой помост, над которым висел плакат: “Девушки! Девушки! Девушки!” Только было непохоже, чтобы у них там были горки или хотя бы карусель.

Мэрф вылез из грузовика. Вокруг царила сумятица и неразбериха, ну точь-в-точь как на центральной городской улице в разгар дня. Кто не знал, мог бы подумать, что угодил на ярмарку или куда-нибудь в этом роде. Машины так и шныряли вокруг, скатываясь с верхушки холма и проносясь мимо дома к кукурузному полю. Орава людей, оглушительно галдя, возилась с тентами. Вдобавок из только что приехавшего фургона вывалилась стайка девушек в открытых костюмчиках. Два типа, разгружавших доски, теперь пытались соорудить из них нечто вроде ларька с хот-догами.

Они уже сколотили каркас из толстых брусов, но каждый раз, стоило им взять доску и начать прибивать ее к основанию, приходилось поворачиваться спиной к дяде Финли. А тот не терял времени зря, цапал доску какую полегче и волок ее к своему ковчегу. Им приходилось бросать свое занятие, догонять его и отбирать деревяшки назад.

Мэрф прикурил сигарету и огляделся вокруг.

— Боже милостивый, — вымолвил он, — вот ведь свинюшник. Если так пойдет, к полудню здесь соберется тысяч десять, не меньше.

— Они наверняка ее найдут, — говорю я. — Что? — переспросил он. — Ах да, ну разумеется. Черт возьми, да в ближайшие два часа в этой долине не останется и клочка, где могла бы поместиться эта девица, разве что она усядется кому-нибудь на плечи.

Два незадачливых строителя вернулись назад со спасенной доской и бросили ее обратно в кучу. Дядя Финли крался за ними по пятам и выжидательно остановился неподалеку.

— Эй, пошевеливайтесь-ка, парни, — обратился к ним Мэрф. — Пора бы нам начинать кашеварить, чтобы накормить всех этих оголодавших героев, когда они вернутся с поисков.

— Ну скажи на милость, как мы можем пошевеливаться, — возмутился один из них, — с этим старым придурком, который растаскивает все доски быстрее, чем мы успеваем их прибивать? И что с ним такое?

— Понятия не имею, — ответил Мэрф. — Может быть, воображает себя термитом.

И он принялся сгружать бочонки и засыпать в них лед для бутылок с шипучкой.

А потом он посмотрел на другую сторону дороги, где с сигаретами в руках толпились девушки из фургона, приветливо махая руками мужчинам в машинах.

— Хмммм, — пробурчал он, — нечего сказать, неплохую компашку телок он подобрал. Знаешь, малыш, видел я немало ловкачей за свою жизнь, но он любого за пояс заткнет.

— А кто он? — спросил я.

— Да кто ж еще? Ну конечно же твой дядя Сагамор. Пусть тебя не обманывает его показное простодушие и придурковатость. Нет, он гений. Настоящий, прирожденный гений. Я уже давно ждал, когда он развернется вовсю, и наконец-то он сподобился. Научиться этому невозможно, даже и не пытайся. Таким надо родиться. Даже Барнум не мог бы превзойти в этом искусстве Сагамора.

— Да нет же, — заметил я, — он просто заволновался, что шериф собрал маловато людей, чтобы найти мисс Каролину.

Он уставился на меня и покачал головой.

— Конечно, ты можешь назвать это и так, — согласился он. — Но как бы там ни было, ты шерифа давно не видел?

— Давно, — ответил я, — он поехал в город еще ночью. Но я так считаю, он должен уже скоро вернуться.

— Что ж, тут-то у него и возникнут проблемки. Что-то мне кажется, здесь будет довольно шумно… Эй, старый кретин, а ну оставь в покое эту доску!

Мэрф бросил колоть лед и припустил на холм вдогонку за дядей Финли.

* * *

Я огляделся в поисках папы. В конце концов я приметил его под холмом между домом и конюшней, и он тоже был ужасно занят. Кукурузное поле было уже битком набито машинами, так что вновь прибывшим приходилось огибать конюшню и возвращаться обратно к дому. А папа пытался указывать им всем, где парковаться. Хотя большинство водителей не особо-то обращали на него внимание, а просто-напросто прорывались вперед насколько могли, пока их машины не утыкались носом в другие, и там останавливались, выскакивали и опрометью мчались в лес. Это создавало такую чертовскую неразбериху, что я диву давался, как это они собираются выпутываться, когда решат собираться домой.

Потом им пришлось парковаться под холмом поблизости от озера и вокруг ковчега дяди Финли. Папа велел не занимать передний дворик и площадку, где стоял ларек с хот-догами и цирк. Я пошел обратно к воротам и понаблюдал, как заполняется оставшееся пространство. Все это было похоже на то, как если б кто-то пытался наполнить бутылку, когда в ней и так уже по самое горлышко. Сперва папа отгонял машины на обочину, прямо к деревьям, а потом им пришлось парковаться уже на самой дороге, покуда наконец все не забилось под завязку. Двум последним заплатившим за въезд удалось въехать в ворота только наполовину. А дальше по всей дороге, насколько я мог видеть, они стояли плотно, бампер к бамперу. Конечно же, движение теперь застопорилось, и неудачники принялись жать на клаксоны, без толку погудели минуту-другую, а затем повылезали из своих машин и пустились дальше пешком. Некоторые пошли через ворота, а те, кто похитрее, просто перемахнули через изгородь и скрылись в лесу.

Папа подошел к дяде Сагамору, привалился к ограде, стянул с головы шляпу и протер лицо и шею носовым платком.

— Уф, — вздохнул он. Дядя Сагамор опустил на землю свой мешок. Тот был наполовину набит деньгами.

— Я совсем выдохся, — заявил он. Он выплюнул табачную жвачку и растер плевок кончиком ботинка. — Похоже, сюда рванулся всяк, кому не лень, лишь бы поучаствовать в игре. Ничего себе сборище, а?

— Должно быть, здесь около трех тысяч машин, — согласился папа. — Теперь поблизости негде даже остановиться. Тебе не удастся засандалить сюда больше ни одной машины, хоть запихивай ее по частям. Ладно, пойдем посмотрим, как там дела. Сдается мне, что первая порция спасателей уже притомилась и вот-вот начнет возвращаться из поймы. Надо приготовиться к встрече.

С трудом пробираясь между машинами, мы спустились с холма к ларьку с хот-догами. Теперь он был почти достроен. Во всяком случае, строители уже прибили все имевшиеся у них доски. В некоторых местах между планками зияли прогалы, и я решил, что здесь не обошлось без дяди Финли. Перед ларьком тянулся длинный прилавок. Внутри стояли плита, холодильник и ящики с бутылками шипучки. Мэрф как раз начал малевать вывеску.

— Как ты считаешь, почем стоит продавать гамбургеры? — спросил он дядю Сагамора. Тот задумчиво почесал подбородок.

— Ну что можно сказать, — отозвался он, — на этот вопрос просто так не ответишь. В другое время" я сказал бы, что за гамбургер спокойно можно отдать двадцать центов. Но если пораскинуть мозгами, как пошатаешься по лесу пять-шесть часов, не имея ни крошки во рту, а до ближайшей закусочной тащиться еще добрых девять миль, вряд ли доллар покажется тебе слишком дорогой ценой.

Мэрф глубокомысленно кивнул и дописал на вывеске: “Гамбургеры, 1$”.

— Что я всегда говорил? — заметил он. — Ты ничего не упустишь.

Мы двинулись к дому, дядя Сагамор тащил свой мешок. Слева от крыльца припарковался блестящий фургон, и из него вылезла высокая блондинка с ярко-красными губами, вся увешанная браслетами. Она помахала папе.

— Эй, ты только погляди, — обратился папа к дяде Сагамору. — С превеликим удовольствием могу представить тебе миссис Хорн. Она путешествует по стране со своими племянницами.

Мы подошли поближе.

— Приветик, мальчики, — поздоровалась с нами миссис Хорн. У нее были такие чудные волосы, гладкие-гладкие, блестящие и цветом как сливочное масло и уложенные волнами, как рябь на озере. — Я полагаю, это Сагамор, а это, должно быть, Билли, да?

— Да, мэм, и я горжусь честью познакомиться с вами, — подтвердил дядя Сагамор, — Сэм говорил мне, что встретил вас прошлой ночью и вы заключили небольшую сделку?

— Сделку? — переспросила она и засмеялась. — Да он вытребовал у меня аж десять процентов, ничего себе сделочка. Вы, мальчики, и впрямь работаете с размахом. Но мне кажется, и мы не подкачаем. Клянусь, я не видела такого столпотворения с тех пор, как мы с девочками посещали строительство атомной станции. Пойдемте-ка внутрь, поздороваетесь с ними. Они неплохо оттеняют друг друга.

Миссис Хорн засмеялась, а папа поглядел на меня:

— Билли, беги-ка…

Миссис Хорн негодующе замахала руками. Ее браслеты так и зазвенели.

— Какого черта, пускай мальчуган пойдет с нами. Сейчас пока никто еще не работает. Да и вообще, ты что, хочешь, чтобы он вырос нюней?

Мы вошли внутрь. В фургоне вдоль стен стояли длинные диваны, а на окнах висели белые занавесочки. Очень приятно пахло цветами, и на всех стенах были развешаны большие фотографии девушек, и все как одна почти что голышом. Играло радио, и на одном диване сидели две девушки. Одна рыжеволосая, а другая с волосами такого серебристого оттенка, и обе в легких костюмчиках, совсем как у мисс Харрингтон, только, пожалуй, попроще. Они обе были очень славные. Сразу было видно, что дяде Сагамору и папе они тоже понравились.

Миссис Хорн представила их.

— Это мои племянницы, — сказала она. — Платиновая блондинка — это Бэби Коллинз, а рыженькую зовут Ла Верне.

— Привет, золотко, — обратилась Бэби Коллинз к папе. — Ты такой славный, в своем роде. Не купишь мне выпить?

— Спокойней, девочки, — одернула ее миссис Хорн. — Эти ребята — братья Нунаны. Наши клиенты появятся попозже. А где Франсин?

— В постели, — ответила Ла Верне и зевнула. Она взяла журнал и стала разглядывать картинки. — Дайте мне знать, как появится кто живой.

— Я сейчас слушала радио, — отозвалась миссис Хорн. — В новостях только и разговору, что об этом. Говорят, такого столпотворения не видывали со времен клондайковской “золотой лихорадки”.

— Ей-богу, так и есть, — согласился дядя Сагамор. — И это чертовски приятно.

— Ну, что до меня, так я могла предсказать это, как только увидела развешанные повсюду афишки, — заметила она. — Кто из твоих ребят написал их?

— Это моих рук дело, — похвастался папа.

— Ну, — сказала она, — если ты не получишь за них Оскара, это будет самое настоящее жухальство. Когда, по-вашему, первая волна обескураженных сыщиков начнет возвращаться с поисков?

— В ближайшие пару часов, — ответил дядя Сагамор. — Искать кого-то среди болот — довольно-таки утомительная работенка, особливо когда не знаешь точно, нашли ее уже или нет.

— А у вас есть информационный центр? — спросила она. Папа кивнул:

— При цирке отличная система оповещения публики.

— Ладно же, — подытожила она, — ничего не скажешь, твои мальчики ничего не упустили.

 

Глава 15

Мы вернулись домой, и папа с дядей Сагамором подсчитали денежки в мешке, а потом дядя Сагамор их куда-то утащил. Шкуры по-прежнему ужасно воняли, и не было даже слабого ветерка, чтобы разогнать запах. Время уже шло к десяти часам, и солнце начало жарить вовсю. Шерифов громкоговоритель больше не шумел, и я припомнил, что он помалкивает с тех самых пор, как я проснулся. Неужели же парень в нем еще спит, удивился я, но тут увидел, что он сосредоточенно возится в своем снаряжении, как будто там что-то не в порядке. Если бы дядя Финли не долбил как оглашенный в своем ковчеге, было бы и вовсе тихо. Все выглядело совсем как обычно, если не считать того, что буквально каждый акр вокруг был плотно забит машинами. Ну и еще, конечно, цирк. Но я покамест не успел туда заглянуть.

Я никак не мог взять в толк, почему же это они до сих пор не найдут мисс Харрингтон. Папа сказал, что, если судить по деньгам, которые они содрали за парковку, да посчитать, что в каждой машине сидело по два человека, да еще прибавить тех, кто оставил свои машины за воротами, здесь сейчас собралось около семи-восьми тысяч человек. Правда, около дома и брошенных машин почти никого и не было, все рассыпались по округе.

Тут я вдруг припомнил, что шериф обещал часов в десять вернуться обратно и хотел, чтобы я сводил его к папоротникам, где мы прятались. Странно все-таки, что его до сих пор нет. Решительно все жители этой части штата собрались сюда помочь ее искать, а он даже приехать не потрудился. Я свистнул Зигу Фриду, и мы с ним на пару отправились к опушке, что у края озера. Мы еще не успели зайти в лес, как услышали поднятую спасателями шумиху. Они там просто-таки кишмя кишели, шарили под каждым кустом вокруг и постоянно перекрикивались, спрашивая друг друга, а не нашли ли ее уже. Некоторые из них, вконец обессилев, сидели на поваленных бревнах, а кое-кто понуро плелся в сторону дома.

Просто в голове не укладывается, подумал я. Если вся лощина так же битком набита народом, как этот склон, то за это время они запросто отыскали бы даже иголку в стоге сена. И я очень разволновался, потому как мне пришло на ум, что с мисс Харрингтон случилось что-то нехорошее. А поглядеть с другой стороны, так даже если она вдруг не могла идти, то все равно услышала бы весь этот шум и гам.

Где-то к полудню я опять вернулся к дому. К этому времени там уже собралось прилично народу. Все большей частью толпились на холме за домом, со двора их, наверное, распугала вонь от корыт с дубящимися шкурами. Папа и дядя Сагамор шатались там же и трепались то с одним, то с другим. Я попросил папу дать мне доллар на гамбургер.

— Мэрф и так даст тебе штучку, — ответил он. — Ты просто пойди и попроси его.

Я отправился к ларьку. Там друг другу на пятки наступала целая орава спасателей. Цена, ясное дело, не пришлась им по нраву, да только они все равно бойко раскупали гамбургеры. И все спрашивали, не слышно ли чего новенького. А Мэрф и двое его подручных сообщали всем, что ее еще не нашли, и старались поспевать с гамбургерами. Я с трудом протолкался к прилавку. Мэрф почти сразу же заметил меня и дал гамбургер и бутылку колы. Я выбрался на дорогу и решил поглазеть, что происходит в цирке.

Там уже тоже собралась изрядная толпа, и с поисков возвращались все новые люди. Я пролез поближе и разглядел пять натянутых тентов, но вот больше там не было никаких аттракционов. Ни колеса, ни карусели, вообще ничего. Под большим тентом посередке возвышалось нечто вроде наспех сколоченной сцены, а над ней большая вывеска: “Девушки! Девушки! Девушки!” А чуть подальше стояли тир, кегельбан и парочка “колес фортуны”.

Только было я собрался поискать папу и попросить у него денежку, чтобы пострелять в тире, как на сцену вылез какой-то тип. Он направился прямиком к стоявшему посреди сцены микрофону и засвистел. Большущие громкоговорители по обе стороны сцены дружно отозвались: “Фьить, фьить”. Тут из соседнего шатра выскочили пять девушек, поднялись по ступенькам на сцену и выстроились в ряд позади мужчины. Они все были очень миленькие и почти что без одежды.

— Леди и джентльмены! — обратился к собравшимся тип со сцены, да только из-за поднявшегося гама ему пришлось умолкнуть.

Все вокруг меня дружно голосили. Многие орали что-нибудь навроде: “Эгей! Выпускай-ка этих красоток” или “Заткнись, и пусть они танцуют!”. Но большая часть кричала: “На кой черт нам сдались девчонки? Как там насчет Чу-Чу?"

— Что-то все это сильно попахивает надувательством, — возмутился кто-то в толпе.

— Бьюсь об заклад, ее здесь сроду не было, — отозвался другой.

Беспорядок и впрямь шел по нарастающей. Но тут вдруг на сцену выскочил папа и, отодвинув парня с микрофоном, обратился к толпе.

— Ребята, — начал он, — я хотел бы сделать сообщение. Меня зовут Сэм Нунан, и это именно мой маленький сынишка Билли был вместе с мисс Каролиной, когда на нее напали гангстеры. Она спасла ему жизнь, ребята.

Но все продолжали орать:

— К чертям собачьим эти сказки!

— Ну и где она теперь? Почему ее до сих пор не нашли?

— Что ты собираешься нам всучить на этот раз?

— Вся эта затея — форменное вымогательство!

— Проваливай с дороги, мы хоть на девочек полюбуемся.

— Да заткнитесь вы все, и пусть он говорит. Может, поймем, что здесь происходит.

Папа поднял руку, призывая к молчанию:

— Вы просто послушайте минуточку, и я отвечу на все ваши вопросы. Вы все читали в газетах и слышали по радио, как ее разыскивали двадцать три штата, потому что она важный свидетель зверского убийства в Новом Орлеане. И как она скрывалась здесь на нашей ферме. Ну конечно же, мы даже не подозревали, кто она такая, пока гангстеры не напали на нее и моего сына Билли.

Шум начал помаленьку стихать. Кое-кто кричал:

— Пусть говорит!

Папа слегка откашлялся, словно прочищал горло.

— Так вот, ребята, — продолжил он, — эта девушка, мисс Каролина Чу-Чу, и впрямь пропала где-то поблизости. И, ребята, она спасла жизнь моему сыну. И я хочу найти ее, потому что должен отблагодарить ее. — Он тяжело вздохнул и с минуту помолчал, прежде чем продолжить:

— То, что она сделала, это самый храбрый поступок, о котором я только слыхал за всю свою жизнь. Но подождите-ка минутку. Подождите минуту. Вон я вижу моего сына в толпе среди вас, и пусть он сам расскажет все своими словами. Билли, ты можешь сюда пробиться? Расступитесь-ка, ребята, и дайте ему пройти.

Я торопливо проглотил последний кусочек гамбургера и стал пробираться к сцене. Впереди стоящие потеснились, чтобы меня пропустить. Когда я подошел туда, папа наклонился и за руки втянул меня наверх. Я оказался на виду у всех. Он положил руку мне на плечо, а толпа загудела и зааплодировала.

— А теперь, сынок, — сказал он, придвинув меня поближе к краю и слегка опустив микрофон, — я хочу, чтобы ты рассказал всем, как героически вела себя эта девушка, спасая твою жизнь, и что ты о ней думаешь.

И я принялся рассказывать. Я рассказал, как мы купались, и вся вода вокруг нас вдруг пошла волнами, и на другом берегу послышались выстрелы. А когда я говорил о том, как она схватила меня за шею, утянула под воду и отволокла под укрытие кустов, то оглянулся, — и чтоб мне провалиться на этом самом месте, если папа не плакал. Он очень старался сдержать слезы и сглатывал, будто у него в горле застрял чересчур большой кусок, а потом все-таки вытащил носовой платок и украдкой вытер глаза. Когда я закончил свой рассказ, вся толпа забила в ладоши и замахала шляпами.

— Мы найдем ее, Билли! — кричали они. Папа поднял микрофон повыше и несколько раз откашлялся, прежде чем начать говорить.

— Вот так все и было, ребята, — сказал он. — Вот какая это девушка, мисс Каролина Чу-Чу. Да поставьте рядом с ней любую самую замечательную женщину, когда-либо жившую на земле, и все равно мисс Чу-Чу куда храбрее. А теперь она заблудилась где-то в дикой пойме уже восемнадцать часов назад, почти без одежды, не прикрытая ничем, кроме крохотных трусиков с бриллиантовой вышивкой, не больше половины вашей ладони. Москиты кусают все ее прекрасное юное тело, колючки царапают ее ножки, ничто не защищает ее от ночного холода. Мы должны найти ее, ребята. Мы просто-таки обязаны найти ее.

Толпа буквально ревела. Шум поднялся не чета тому, что был раньше. Тут я увидел, как дядя Сагамор вылезает на сцену.

Папа указал на него:

— А это мой брат Сагамор, который и организовал поиски. Он оставался на ногах всю ночь, даже на минутку не сомкнув глаз, и самолично прочесал всю долину, пытаясь найти мисс Каролину. И он не отступится до тех пор, пока в нем будет теплиться дыхание. Уж он-то знает лощину как свои пять пальцев и расскажет вам все, что вас интересует.

Все захлопали дяде Сагамору. Он подвинул микрофон, перекатил табачный ком из-за одной щеки за другую и сказал:

— Ну, вот что, ребята. Я не особо-то мастак держать речи. Да вы это и сами знаете. Я просто хочу сказать, как это здорово, что вы пришли сюда помочь нам в поисках, и уверен, все вы поступите как я. Да вы уже тут, черт возьми, ради того, чтобы найти эту девушку. Но, конечно же, человек не может искать без перерыва. Мы и не рассчитываем на это. Вот мы и позаботились, чтобы вы могли здесь немного отдохнуть, освежиться и развлечься, когда вконец устанете.

В это время на вершине холма среди оставленных у ворот машин опять поднялась суматоха. Я пошел поглядеть, в чем дело, и увидел трех огромадных охотничьих собак, рвавшихся с поводков, на которых их едва удерживал какой-то бедолага. Наконец они сильно дернули все вместе, так что он даже не удержался на ногах, плюхнулся и порядочно прокатился на пузе, прежде чем сумел подняться. Тут я смог рассмотреть его лицо, — и чтоб мне треснуть, — это был шериф собственной персоной. Весь грязный и потный, он слегка прихрамывал, а лицо все багровое. Судя по виду, он, по своему обыкновению, ругался то ли на собак, то ли еще на кого, но эти псины так лаяли, а громкоговоритель выкрикивал речь дяди Сагамора, что я ни словечка не услыхал. Позади него шел еще один парень с тремя здоровенными длинноухими собаками.

Они спустились с холма, вклинились в толпу и начали пробираться вперед, более или менее успешно сдерживая бладхаундов на поводках.

Когда они долезли до сцены, дядя Сагамор их наконец заприметил.

— Ей-богу, — закричал он в микрофон. — Сам шериф к нам пожаловал. Он приехал помочь нам. Я же всегда говорил, ребята, может, он слегка и тормозит, но в беде нас не бросит.

Шериф с трудом угомонил собак и уставился на сцену. Он оглядел нас и пятерку голых девушек позади, а потом остановил взгляд на дяде Сагаморе. Шериф весь так и покраснел, а его губы шевелились, но убей меня Бог, если можно было разобрать, говорит он что-нибудь или нет.

— И я ведь всегда говорил, что наш шериф чертовски великодушный человек, — продолжил дядя Сагамор, — и повторю еще раз, что у меня не закрадывалось и тени сомнения, что рано или поздно он поможет нам во всех наших нуждах. Хотя должен признаться, что не очень-то щедро с его стороны было назначить в награду за находку всего какие-то жалкие пятьсот долларов. Сам-то я, вестимо, последний на белом свете, кто станет на это жаловаться, но сдается мне, он запросто мог пообещать хотя бы тысячу.

Толпа одобрительно заорала.

Дядя Сагамор подошел к концу своей речи:

— Ну ладно, я вовсе не намерен торчать здесь день-деньской и забалтывать вас до смерти. Уж верно вам придется не по душе долго любоваться на такого старого придурка, как я, когда столько миленьких девушек собираются станцевать для вас. Так что я просто благодарю всех вас.

Он отступил от микрофона, и туда наконец дорвался ярмарочный тип.

— А теперь глядите в оба, парни, — объявил он. — Сейчас мы вам продемонстрируем образчик великолепного Зрелища, которое вы можете увидеть в шатре. Билеты продаются справа от сцены. Всего-то один доллар.

Громкоговорители принялись наяривать бодрую музыку, и мы спрыгнули со сцены, чтобы предоставить девушкам вдоволь места для танца. Там действительно было на что посмотреть. Они высоко-высоко взбрыкивали ногами, а сами вертелись волчком.

Какой-то тип обосновался рядом с небольшой стойкой и принялся продавать билеты. А я вслед за папой и дядей Сагамором зашагал в сторону дома. Шериф со своими собаками пробирался сквозь толпу, и я заметил, что он пытается догнать нас. Я дернул дядю Сагамора за руку.

— По-моему, шериф хочет с тобой поговорить, — сообщил я. Он остановился.

— Ну да, конечно же, — согласился дядя Сагамор. Мы как раз проходили под деревом возле сверкающего фургона миссис Хорн.

Шериф подошел к нам, по дороге отдав подержать кому-то из своих помощников поводки трех псов.

Он безнадежно махнул рукой.

— Сагамор Нунан, — начал он. Тут он осекся и, смахнув пот с лица обеими руками, попытался снова:

— Сагамор Нунан…

Казалось, дальше этого дело у него не шло. Он тяжело дышал.

Дядя Сагамор прислонился к стволу дерева и задумчиво перекатывал свою жвачку из-за щеки за щеку.

— Ну же, шериф, — ободряюще заметил он, — о чем это вы?

Шериф выдавил:

— Ффффффффффффффффшшшшшшшшш-ффффффшшш…

Это мне живо напомнило, как он пытался вскрыть бутыль с кожевенным раствором и облил всю свою одежду. Складывалось впечатление, что слова застревают где-то в глубине и он не может выдавить их наружу. Шериф залез в карман пиджака и извлек оттуда какую-то бумагу. Ох нет, даже целых две. Во-первых, отпечатанную нами с папой афишку, а вдобавок еще свернутую в несколько раз свежую газету. Он развернул газету и сунул ее прямо под нос дяде Сагамору, ткнув свободной рукой в первую полосу и по-прежнему не произнося ни слова, если не считать нечленораздельного шипения. Я привстал на цыпочки и вытянул шею, чтобы рассмотреть газету. Провалиться мне на этом самом месте, если там не красовалась большая фотография мисс Харрингтон. То есть я имею в виду мисс Каролины.

На ней был только ее бриллиантовый купальник, только на этот раз из трех лоскутков. Она держала перед собой большущий веер из страусовых перьев. И похоже, вся первая полоса была посвящена ей. Заголовки гласили:

РАЗЫСКИВАЕТСЯ В ЧАЩОБЕ…

ЕДВА ОДЕТАЯ ТАНЦОВЩИЦА.

ОБЪЕКТ ЛИХОРАДОЧНЫХ ПОИСКОВ.

Я попытался прочесть, о чем идет речь, но тут шериф раздраженно скомкал газету, так что я успел выхватить только несколько разрозненных фраз: “Самая грандиозная облава за всю историю.., дикий скандал.., общий сбор в погоне за наградой.., ставшая уже легендарной Каролина Чу-Чу, прекрасная свидетельница гангстерских разборок.., зазноба недавно погибшего лидера гангстеров.., утверждают, что она почти обнаженная пропала в болотах…"

Я, конечно, половины сказанного там раньше и не слыхивал, но выходило так, словно решительно все ей интересуются.

Дядя Сагамор взял у шерифа газетку и внимательно изучил ее.

— А что, шериф, — присвистнул он, — и впрямь неплохая фотка.

Шериф чуть не поперхнулся. Он прижал обе руки к лицу, а затем вновь опустил их. И тут словно пробка внутри него выскочила, и все давно сдерживаемые слова вырвались наружу, и он начал говорить. И даже совсем не громко или как еще. Он говорил медленно и спокойно, как будто берег дыхание, чтобы его хватило на всю речь. Он почти что шептал.

— Сагамор Нунан, — сказал он, — если бы мои моральные принципы позволяли, я, не колеблясь ни минуты, вытащил бы пистолет и пристрелил тебя прямо на месте. Я убил бы тебя, а потом выскочил бы на дорогу, хохоча как гиена, и никто не смог бы меня остановить. Мне бы никто не помешал. И пусть бы на меня потом напялили смирительную рубашку и упрятали в клетку с обитыми войлоком стенами, я просто-напросто отдыхал бы весь остаток жизни в блаженном безделье, обнимая прутья решетки и смеясь от радости, что никогда больше не буду шерифом в округе, где есть ты. Послушай, — продолжил он, уже совсем шепотом, — буквально все патрульные машины этой части штата собрались на шоссе к югу от города, пытаясь распутать этот клубок. И дай Бог, чтобы хотя бы к двум дня им удалось расчистить дорогу. И это только шоссе. А за шоссе добрых четыре мили проселочной грунтовой дороги, плотно забитой брошенными машинами. Водители просто выскочили оттуда, забрали ключи, а машины оставили где попало. И их не объедешь, если, конечно, не хочешь устроить аварию или сразу десяток аварий. И даже аварийки не могут туда добраться, пока сперва не расчистят шоссе.

Мне пришлось топать сюда пешком от города почти две мили. А другого способа добраться нет. Все леса в округе кишмя кишат газетчиками, фотографами и репортерами с радио, которые пытались сами ее искать, но заблудились. — Он перевел дыхание и продолжал:

— Ни в одном городе в радиусе пятидесяти миль отсюда не осталось ни одного мужчины. Лавки закрыты. Все дела отложены на потом. Остановлены даже строительные работы. Все мужчины ушли, а остались только женщины, причем разъяренные женщины. Все секретарши в моем офисе только тем и занимаются, что пытаются как можно более уклончиво отвечать на телефонные звонки с требованиями, подробно рассказать о вознаграждении, назначенном за эту девицу. И никто из них не продержится дольше двух часов. У них просто-напросто отвалится язык.

И в довершение ко всему, ты превратил это место в форменный притон. И мне не вытурить отсюда этих бездельников, пока мы не отыщем девушку и не предъявим ее на общее обозрение. Они не уберутся, даже если им и удастся разобраться в своих машинах.

Дядя Сагамор скривил губы, словно собирался сплюнуть, но не плюнул, а с озабоченным видом почесал подбородок.

— Да чего уж там, шериф, — возразил он, — мы всего лишь пытаемся отыскать эту девушку. И почему бы нам не приняться за дело сообща? Да мы здесь, почитай, уже целый день ждем, пока ты не соизволишь взяться, наконец, за свою работу и не подключишься к поискам.

— Ты.., ты… — еле вымолвил шериф. Он опять начал шипеть и клокотать.

— Ив самом деле, — продолжил дядя Сагамор, — а что еще мы могли сделать, как не прочесывать окрестности? Твои псины изрядно помогут в этом. И знаешь, мне кажется, что ты не станешь особо возникать по поводу вознаграждения. Тебе же вряд ли захочется, чтобы все вокруг говорили, что шерифа даже не беспокоит, найдется ли девушка, или нет? А то как бы не вышло какой бучи.

Шериф круто развернулся и выхватил у своего подручного собачьи поводки.

— Дай мне этих псов, — рыкнул он на этого бедолагу. — И пошли отсюда. — А потом повернулся ко мне:

— Билли, ты пойдешь со мной и покажешь нам, где вы прятались в папоротнике.

Собаки вдруг залаяли. Вот уж действительно был лай — гулкий и оглушительный. Они рванулись с привязи, да так, что опять чуть не сбили шерифа с ног.

— Проклятье, — пробормотал он. Тут позади нас раздался чей-то голос. Мы обернулись и увидели Бэби Коллинз, стоявшую в дверном проеме фургона, прислонившись к косяку и держа в руке зажженную сигарету. Она была завернута во что-то типа шали из черных кружев и почти совсем прозрачной, из-под которой высовывалась длинная голая нога.

— Привет, красавчик, — обратилась она к шерифу. — Почему бы тебе не утихомирить своих собак и не зайти к нам, посидеть в теньке. Разъедим вместе коробку корнфлекса.

 

Глава 16

Шериф покраснел пуще прежнего, а дядя Сагамор сказал Бэби Коллинз:

— С радостью познакомил бы тебя с шерифом, детка, да уж больно он человек занятой.

— Ох, — протянула она, — вот незадача-то. Но все равно была рада повидаться, шериф. Как будешь снова проезжать мимо, загляни. Можешь захватить с собой доску для “Эрудита”.

Она улыбнулась нам и скрылась в фургоне. Тут те здоровенные псы опять стали так ошалело рваться на поводках, волоча за собой шерифа, и поднялся такой шум и гам, что, когда шериф справился с ними, уже никак нельзя было разобрать, кого это он честит на все корки — псов или дядю Сагамора. Без Зига Фрида тут, разумеется, тоже не обошлось. Он вовсю тявкал на собак, носился кругами и то и дело прыгал на меня проверить, тут ли я и спасу ли его в случае чего. Любой из шерифовых барбосов мог его одним глотком проглотить.

Мы направились вниз мимо дома, но вдруг шериф остановился и хлопнул себя по лбу.

— Ох ты, дьявольщина, — сказал он. — Надо было прихватить что-нибудь из ее вещей, чтобы собаки взяли след.

— Верно, — в первый раз за все время открыл рот тот тип, что пришел с шерифом, — белобрысый, с длинной шеей и бледно-голубыми глазками. Наверное, новый помощник.

Шериф махнул рукой:

— Сбегай-ка к трейлеру, где они жили, и раздобудь там пару ее туфель или какую-нибудь тряпку. Трейлер стоит вон там, где-то посреди всего этого столпотворения.

— Эй, подождите-ка, — говорю я. — Вроде бы дядя Сагамор вчера вечером брал что-то из ее одежды..

— Дядя Сагамор…

Все произошло так быстро, словно кирпичом по голове. Я думаю, наверное, Зиг Фрид прыгнул на меня или только собирался, но папа вдруг ринулся вперед и подхватил меня на руки с воплем:

— Нет, вы видели? Чертов пес пытался покусать Билли…

— Неужели? — всполошился дядя Сагамор, затопал на Зига Фрида ногами и замахал шляпой. — Фу! Фу! Брысь, гадкий пес! поднялся страшный гвалт.

— Что за чертовщина? — воскликнул шериф. Я все пытался объяснить папе, что Зиг Фрид вовсе не хотел кусаться, а просто играл, но папа так неудачно схватил меня, что зажал рот, а сам все бежал к дому, крича:

— Надо срочно посмотреть, не прокусил ли он кожу. А вдруг, чего доброго, он бешеный?

Он так громко ругался на Зига Фрида, что мне не удалось бы втолковать ему, что со мной все в порядке, даже если бы он не прижимал меня лицом к своему плечу. Взбежав на крыльцо, он внес меня в спальню и опустил на кровать.

— Ну-ка, ну-ка… — Он взволнованно закатал мне штанину на ноге. — Давай-ка посмотрим! Чертов пес! Чуяло мое сердце, нельзя доверять ему ребенка.

— Па, — говорю я, — да успокойся ты ради Бога. Я все пытаюсь тебе объяснить. И совсем он меня не кусал, даже и не пытался. Он просто играл.

Папа уставился на меня.

— Ох, — только и молвил он, вытаскивая платок и протирая лоб. — Фью! Ну я и перепугался. Так ты уверен, что с тобой все в порядке?

— Ну разумеется, — успокоил его я и слез с постели.

— Готов был поклясться, что он тяпнул тебя, — произнес папа, словно никак не мог опомниться.

— Лучше бы нам вернуться, — предложил я. — Шериф хочет, чтоб я пошел с ним и показал, где пускать собак по следу.

— Ну конечно, — согласился папа. — Сейчас они как раз отправились за вещами мисс Харрингтон, чтоб дать им понюхать.

— А про что я и говорил, когда ты меня ухватил, — обиделся я. — Ведь дядя Сагамор брал что-то из ее одежды.

— О-о-о, — задумчиво хмурясь, протянул папа. — Не знаю, уж и стоит ли говорить им. Думаю, все будет в порядке… Нет, пожалуй, лучше все же не стоит.

— Почему? — удивился я. — Что тут дурного?

— Ну, — говорит он, — видишь ли, она пропала, а доктора Северанса ухлопали, так что теперь все ихние вещи в фургоне принадлежат правительству и нельзя ничего трогать без специального разрешения. Ну, это такие законы, тебе все равно не понять. Шерифу можно туда заходить, а нам — нет. Дядя Сагамор, разумеется, положил все на место, когда ее не нашел, но, быть может, лучше не упоминать об этом.

— Ладно, — пообещал я. — Не скажу. Мы вышли на улицу. Дядя Сагамор вместе с шерифом тем временем прошли на передний двор и поджидали нас. Вонища от корыт стояла жуткая, шериф обмахивался шляпой. Через минуту вернулся подручный шерифа, вертя на пальце золотые босоножки мисс Харрингтон — то есть я хочу сказать, мисс Каролины.

Мы с шерифом и его помощником спустились к озеру, они вели на поводках собак. Лес внизу прямо-таки кишел желающими ее спасти.

— Не знаю, как псы и след-то возьмут, до того тут понатоптались все, кому ни попадя, — горько сказал шериф. — Помощь! Ха! Черта с два! Да когда девчонка отыщется, нам еще придется до осени искать заплутавших горе-спасателей.

Мы вышли к берегу напротив нашего пляжика, и я показал шерифу, где мы выбрались на берег, когда в нас принялись стрелять. Оттуда было рукой подать до той поросшей папоротником лощинки. Как ни странно, там не было ни души, и все осталось совершенно как давеча. Я даже разглядел сломанные стебли папоротника там, где мы прятались.

— Видите? — говорю я. — Вот здесь.

— Отлично, — обрадовался шериф. — До чего же приятно, что здесь есть хоть один достойный, порядочный, воспитанный, вежливый и умный человек, не отказывающий в помощи ближнему своему. Молодец, Билли!

Мне вдруг живо вспомнилось, как мы на этом вот самом месте сидели затаив дыхание и прислушиваясь к шагам гангстеров, которые искали нас среди деревьев. Я рассказал об этом шерифу.

— Так что их тут было трое, — заключил я рассказ. — Может, один и до сих пор еще тут. Или уже успел смыться.

Шериф покачал головой:

— Нет. Не успел. Ночью мы нашли на дороге автомобиль этого типа и взяли его, лишь только он явился. Но он пока играет в молчанку, так что мы до сих пор не знаем, догнал он ее или нет.

— Вы.., выдумаете, он застрелил ее, шериф? — испугался я.

Он задумчиво нахмурился:

— Да нет, не думаю. Я более чем уверен, что она жива.

— Похоже, ее скоро найдут, — говорю я.

— Разумеется, — говорит он. — А как же иначе?

Мы подошли к помощнику шерифа, который едва сдерживал псов, и шериф поочередно сунул каждому из них под нос босоножки. Псы явно заинтересовались и принялись тихонько поскуливать. Тогда шериф спрятал босоножки за пазуху и потащил собак туда, где мы прятались. Псы заволновались сильней и стали рваться с поводков, тыкаться носом в землю и фыркать. Стоило шерифу с подручным спустить их, как они заметались взад-вперед по лощине и по склону холма, а потом один из них гулко взлаял и понесся вниз по склону, да так прытко, что только уши по ветру летели. Остальные помчались за ним вдогонку.

— Они взяли след! — закричал шериф. — Взяли!

В мгновение ока псы скрылись в зарослях. Лай их разносился на всю округу, так что и мы поспешили за ними что было сил. Бедолага-шериф вконец охромел после своей прогулки из города, и ему приходилось туго. Вскорости мы снова увидели псов, далеко впереди — они вихрем пронеслись через прогалину. За ними, вопя и тыча пальцами, бежали четверо мужчин.

— Эй, Джо! — кричал один из них. — Скорей! Собаки учуяли след. Они выведут нас прямиком к девчонке!

Еще двое чужаков с треском проломились через кусты и присоединились к честной компании, а за ними еще и еще. Всякий раз, как нам удавалось завидеть свору, за ней мчалась все большая толпа народу. Мы плелись в самом хвосте, но по треску и топоту впереди ясно было, что их там уже тьма-тьмущая. Шумиха постепенно удалялась, перемещаясь куда-то ко дну лощины.

Шерифу наконец пришлось остановиться перевести дух. Он присел на пенек и принялся вытирать платком лицо, тяжело вздыхая и покачивая головой.

— Тебе, верно, не понять, каково это, — измученно и горько сказал он своему подручному. — Я имею в виду, каково просыпаться ночью в холодном поту и с ужасом гадать, какую дьявольскую штуку выкинет он в следующий раз. А хуже всего, что, даже когда ты это выяснишь, к ответу притянуть его все равно не удастся. Ты можешь лишь ходить вокруг него кругами и вроде как подбирать осколки. За сорок лет, что я его знаю, он и пальцем о палец не ударил — вестимо, ему хватает времени замышлять свои хитроумные планы, вот он и оказывается каждый раз на два шага впереди тебя.

Взять хоть, что творится сейчас. Ему ведь прекрасно известно, что я не вправе выставить отсюда весь этот шалман — даже если бы это и было возможно теперь, а на самом-то деле как раз и нет, ведь вся дорога забита брошенными машинами, так что черта лысого отсюда уедешь, а он на это и рассчитывал. Так вот, ему известно, что я не вправе выставить балаган, потому что у того есть разрешение давать представления в этом штате. И вот, когда вся округа стоит на рогах из-за исчезновения голоногой танцовщицы, которой, очень может быть, тут и в помине не было, он преспокойно себе получает жирную долю прибыли от гамбургеров, стриптиза, “колеса фортуны” и прочих развлекух, не говоря уже о том, что торгует самогоном по нью-йоркским ценам и вымогает по доллару за позволение припарковать машину.

И помяни мои слова, лиха беда начало, то ли еще будет. Не удивлюсь, если на дороге вдруг образуется здоровенная ямища, где машины будут застревать на обратном пути, так что их придется вытаскивать по два доллара за штуку.

— Шериф, — говорю я, — вы хотите сказать, будто не верите, что мисс Каролина была со мной и потерялась?

Он снял шляпу и снова промокнул макушку.

— Я уж и сам не знаю, чему я верю, а чему нет, Билли, — ответил он. — Я верю, что ты говоришь правду, хотя ты сам из этой распроклятой семейки Нунанов. Верю, что она была с тобой, но вот где она сейчас, боюсь даже гадать. Слышишь лай?

— Угу, — кивнул я. — Похоже, они далеко забрались, а?

— То-то и оно, — согласился шериф. — Они уже милях в двух отсюда и продолжают удаляться. Девчонка была босиком, она не могла бы и трехсот ярдов пройти, но вот увидишь, к вечеру выяснится, что собаки шли по ее следу миль так восемнадцать — двадцать и облазили всю лощину вдоль и поперек. Скоро за ними будут гнаться триста, а то и четыреста человек, и каждый раз, как след будет петлять и возвращаться к балагану, от охоты станут отделяться все новые порции выбившихся из сил, которые не откажутся выложить по доллару за то, чтобы полюбоваться на пляшущих красоток, и за гамбургер, который будет делаться все крошечнее и крошечнее и содержать все меньше мяса, а к вечеру за него запросят доллара по полтора. Я уже такое видывал. Не конкретно то же самое, нет, но это все типичные Сагаморовы приемчики.

Шериф мне нравился, но уж больно он был вспыльчивый и слишком цеплялся к дяде Сагамору. Я, к примеру, не видел ничего дурного в том, чтобы собрать как можно больше народу на поиски мисс Каролины. Я уж страх как за нее волновался, не дело было сидеть сложа руки, покуда ее еще не нашли.

— Может, нам стоит отправиться за собаками? — предложил я. — Судя по лаю, они не потеряли след, они рано или поздно найдут ее.

— За бладхаундами не угонишься, — возразил шериф. — Да и незачем. И так по лаю слышно, где они. Но сдается мне, они вот-вот свернут назад и пробегут мимо того кукурузного поля за домом.

Что ж, мы подождали. И получаса не прошло, как мы снова заслышали лай и увидели толпу, ломящуюся прямиком через кусты примерно в фарлонге справа от нас. Мы поспели туда как раз вовремя, чтобы разглядеть и самих псов, а потом влились в толпу и побежали за ними. Псы взбежали на холм, а потом — вот лопни мои глаза, коли шериф не оказался прав и они не завернули к кукурузному полю. Промчавшись мимо конюшни, свора снова скрылась в лощине.

Шериф просто готов был от злости лопнуть, но все же вместе со своим помощником продолжил погоню, но человек этак сто, а то и больше, выдохлись, остановились и поплелись через забитое машинами поле к цирку и палатке с гамбургерами. Я тоже проголодался, а потому кликнул Зига Фрида, и мы пошли вслед за ними.

У палаток толпилась тьма-тьмущая народу, так что к самому цирку было не протолкнуться. Громкоговорители орали вовсю, а пять девушек танцевали на сцене. Ко всем палаткам, куда ни глянь, стояли бешеные очереди.

Мэрф со своими двумя парнями уже порядком притомились и едва успевали поворачиваться. Когда я наконец пробился к прилавку, Мэрф протянул мне гамбургер. Тот и впрямь оказался не в пример меньше, чем утром.

— Полтора-доллара-нет-они-ее-еще-не-нашли, — монотонно пробубнил он, не поднимая глаз.

— Папа заплатит, — пообещал я ему. Он поглядел на меня:

— Ох, что-то я сам не свой, малыш. Я тебя не узнал.

Папы с дядей Сагамором видно не было, да оно и неудивительно, в таком столпотворении поди найди кого-нибудь! Я хотел было полюбоваться танцовщицами, но какой-то верзила прямо передо мной заслонял мне весь вид, да и потом, они спустя минуту-другую все равно скрылись в балаганчике. Народ ломанулся покупать билеты. Я тоже попытался раздобыть себе билет и пообещал, что папа заплатит, но ничего не вышло.

— Малыш, — сказал билетер, — возвращайся в пятнадцать лет с долларом в кармане, и я непременно тебя пропущу, обещаю.

На нем тоже лица не было от усталости, и он уже не говорил, а хрипел. Я повернулся уходить, но он протянул мне пятьдесят центов:

— Держи, малыш. Пойди в тир, постреляй.

Я так и сделал. Мишени, правда, были совсем крошечные и двигались по стенке на веревочках, и я ни разу не попал. Просадив все деньги, я снова отправился искать папу с дядей Сагамором. Похоже, что их нигде поблизости не было, и я вернулся к дому. Не успел я войти во двор, как в нос мне шибанула вонь из корыт, еще гадостней, чем прежде. А мы ведь, вспомнилось мне, так и не отправили в правительство новую порцию дубильного раствора на анализ. Что ж, может быть, отправим, как только мисс Каролина найдется, а вся эта суматоха уляжется.

Да вот найдется ли? Сколько можно себя обманывать! Она ведь пропала уже почти сутки назад, и мне в голову полезли черные мысли. А вдруг тот последний гангстер застрелил ее и сбросил тело в какой-то овраг? Мне прямо плакать захотелось, до того стало муторно на душе от одной этой мысли.

Папа с дядей Сагамором, затворившись, сидели в передней спальне и подсчитывали деньги из мешка. Ими вся постель была завалена.

— Она так и не нашлась, па, — говорю я. Папа кивнул:

— Знаю. Но непременно найдется, подожди. Глянь, сколько тут людей собралось, неужто они не найдут ее?

— А вдруг с ней что-то случилось? Папа похлопал меня по спине:

— Нет, сэр, не вешай носа. У меня такое предчувствие, будто с мисс Каролиной все хорошо.

Закончив подсчеты, дядя Сагамор сгреб денежки обратно в мешок и куда-то его унес, а когда вернулся, мы все вместе вышли на крыльцо. Дядя Финли сидел на самой верхотуре своего ковчега и знай себе настукивал молотком, стараясь заглушить оркестр.

— Он, верно, решил, будто потоп уже начался, — усмехнулся папа. — Еще бы, столько машин понаехало.

— Пожалуй, — согласился дядя Сагамор. — О, вот и Харм. Пойду поговорю с ним.

Он выскочил со двора и перехватил какого-то здоровяка в штанах и куртке цвета хаки, но без шляпы. Плешь у него была точь-в-точь как у дяди Сагамора. Они о чем-то потолковали несколько минут, а потом дядя Сагамор вернулся и сел на крыльцо.

Начинало темнеть, и на деревьях возле цирка и над сценой, где танцевали девушки, развесили фонари. Должно быть, в одном из грузовиков был генератор.

Тут из-за угла вывернул шериф со своим новым подручным и Бугером. Они едва волочили ноги. Под глазами у Бугера залегли красные круги, а одежда вся истрепалась и покрылась пылью. Шериф хромал на обе ноги, да и поистрепался не хуже Бугера.

— Присаживайтесь отдохните, ребята, — радушно пригласил дядя Сагамор. — Вы, похоже, совсем выдохлись. Ну как, удачно поохотились? Девушку нашли?

Бугер с новым помощником буквально рухнули на ступеньку, но шериф остался стоять, заметно покачиваясь и сверля ледяным взглядом дядю Сагамора.

— Нет еще. Но мы рассчитываем найти ее с минуты на минуту. Собаки уже в четвертый раз пустились поперек лощины, причем по горячему следу. По моему расчету, это уже около семнадцати миль. Девица была босиком да к тому же привыкла ходить лишь по тротуару, так что логично предположить, что она должна быть где-то неподалеку.

Дядя Сагамор почесал ногу об ногу:

— Ей-богу, сэр, похоже на то. Шериф кивнул:

— Если, конечно, она не решила устроить марафонский забег. Примите во внимание, бежит она всего каких-то двадцать четыре часа, совсем пустяки. А если она к тому же уже стерла все, что могла стереть, ну, скажем, примерно до коленок, то ей, верно, уже ничего не мешает, и она может прибавить скорости.

Дядя тоже озадаченно кивнул, сложив губы трубочкой:

— Да, эта девчонка та еще штучка. Сплошная загадка. В жизни не видывал ничего подобного.

И тут шериф взорвался. Он весь побагровел, наставил палец прямо дяде в лицо да как заорет:

— САГАМОР НУНАН! ГДЕ ЭТА ДЕВУШКА? Дядя Сагамор удивленно вытаращился на него:

— Господи помилуй, шериф, да мне-то откуда знать? Разве я сам не ищу ее день и ночь?

Не успел шериф ничего ответить, как кто-то окликнул его, и мы все обернулись поглядеть. Это оказался Отис. Он прохромал через двор и выглядел под стать всем прочим — глаза красные от недосыпа, щетина на подбородке и одежда в грязи.

Шериф устало обернулся к нему:

— Ну, как там дела?

Отис, в свою очередь, без сил опустился на ступеньки.

— Ну, — начал он, — главное шоссе уже вроде как расчистили и выставили посты против новых порций спасателей. На проселке работают три аварийки и один бульдозер — отодвигают машины там, где это возможно, и прокладывают обходные пути там, где уже нельзя ничего поделать. Уже обработали полпути от большака и, похоже, вся дорога будет открыта к полуночи. Беда только, кто-то переехал последнего Джимерсонова поросенка, так что теперь он подает в суд на власти округа.

— А в городе что? Отис покачал головой:

— Да то же самое. Женщины осадили здание суда. Учительско-родительская ассоциация, Женский клуб и Союз женщин-избирательниц устроили совместный митинг протеста в колледже и собираются отправить губернатору телеграмму с требованием выслать сюда войска Национальной гвардии, если к утру мы не вернем мужчин по домам. Кое-кому из репортеров удалось пешком добраться до города и пустить слух обо всех этих балаганах, танцах живота и девочках, так что на митинге поговаривали о том, чтобы нанять вертолет и отправить сюда делегацию, да денег у них не хватило.

Посты на дорогах, конечно, не пропустят сюда еще и женщин, но долго они их сдерживать не смогут, особенно ежели к утру все это безобразие не прекратится. А уж коли женщины все же прорвутся сюда, то лично я сматываюсь отсюда хоть на своих двоих и не остановлюсь, пока не достигну Западного побережья. Шериф содрогнулся:

— Ну, ребята, у кого есть идеи, как разогнать всех по домам? Если мы скажем им всю правду, большинство просто побоится возвращаться. Решат: пропадать, так уж с музыкой, семь бед — один ответ. А девушку найти — надежды мало, вряд ли она там, в лощине… — Он остановился, взгляд его отвердел, и он продолжил, глядя в упор на дядю Сагамора:

— Разве что я сумею им доказать, что один старый лис обвел их вокруг пальца, принудил тратить денежки понапрасну да еще настроил их жен против них и обеспечил им по неслыханному доселе домашнему скандалу на брата…

— Думаете, вам это удастся? — В голосе Отиса впервые промелькнул интерес.

— Ну, попытаться-то можно, — пожал плечами шериф. — Они, поди, уже и сами начали задумываться, как это целая армия до сих пор не может найти одну девушку в семи соснах.

— Но послушай, — сказал Отис с вредненькой улыбочкой, — нельзя же так. Они ведь и линчевать его могут.

— Да нет, — отмахнулся шериф. — Как им удастся? Нас же целых четыре офицера, чтобы защитить его, а их всего-то каких-нибудь восемь тысяч.

 

Глава 17

Дядя Сагамор поджал губы.

— Да Бог с тобой, шериф, — произнес он. — Ты же не станешь делать, ничего подобного.

— В самом деле? — переспросил шериф. — Да ты не беспокойся. Наш долг, как блюстителей закона, защитить тебя. И уж наверное, не у всех них есть в машинах револьверы, а всего-то у пары сотен, — Эй, обожди минутку, — вмешался Отис. — Я только что от фургона с громкоговорителем. Он сломался.

Шериф кивнул:

— Знаю. Вчера ночью, пока Рутерфорд дрых, там вдруг что-то разладилось. Но ничего, я возьму тот, что висит возле цирка. Видит Бог, мы положим этому конец!

Он развернулся и зашагал к толпе вместе со своими помощниками. Папа с дядей Сагамором переглянулись. Признаться, тут я не на шутку струхнул. Добрая половина народа у балаганов уже так перепилась, что никто не знал, чем это может закончиться.

Дядя Сагамор сплюнул табачную жижу и поскреб подбородок:

— Да, крепкая хватка у этого шерифа. Одна беда: без царя в голове. Позор, да и только.

Он поднялся и вразвалочку двинулся вслед за шерифом, а папа за ним.

Мне делать было нечего, так что я припустил за ними. Но ох до чего мне это все не нравилось.

Когда я подоспел к толпе, дядя Сагамор стоял в задних рядах, а вот папы видно не было. Собственно говоря, из-за спин я вообще ничего не видел, даже подмостков. Я отошел подальше, к прилавку с гамбургерами, но только без толку. Роста мне не хватало, вот что.

— Ты чего, малыш?! — спросил Мэрф.

— Пытаюсь разглядеть сцену, — объяснил я. — Шериф собирается толкать речь.

— Ой-ой-ой! — говорит он. — Ну ладно. Он подсадил меня на стойку, и мы вместе уставились на сцену. Очередь за гамбургерами мигом рассосалась — все бросились к сцене.

— Этого-то я и боялся, — произнес Мэрф. — И так уже многие ропщут.

Девушки на сцене танцевали вяло-превяло, словно так выдохлись, что не могли уже толком поднимать ноги. Вдруг музыка оборвалась, и они заковыляли вниз по ступенькам к палатке. Какой-то мужчина потянулся за микрофоном. Тут на сцену вылез шериф. Мужчина начал махать на него руками, чтоб он уходил, но шериф что-то сказал ему — мы не слышали, что именно, — и показал какую-то штуковину, которую вытащил из кармана. Мужчина поскреб в затылке, как будто не знал, что ему делать, но все же попятился и отдал шерифу микрофон.

Теперь-то шерифа стало слышно лучше некуда.

— Парни, — провозгласил он. — Мне надо сделать вам одно объявление. Толпа завопила и засвистела:

— Проваливай, ты, ископаемое!

— Какого черта нам тут тобой любоваться?

— Верните сюда эти персички!

— Долой старого мошенника! Нам нужны девочки!

Шериф поднял руку вверх и продолжал, стараясь перекричать галдеж:

— Парни, вас обвели вокруг пальца. Вас водят за нос. Никакой Чу-Чу Каролины тут и в помине нет. Пора бы вам в этом убедиться.

— Скиньте его! — по-прежнему орали одни. — Девочек сюда!

— Заткнитесь! — отвечали другие. — Пускай говорит.

— Да. А вдруг он прав?

— Что он там несет?

Шериф продолжил:

— Вас здесь тысяч восемь, а то и больше, и вы добрых десять часов топчетесь по лощине. Да нет и квадратного ярда, куда бы вы не заглянули. Если она где-то там, почему тогда вы ее не нашли?

— Сдается мне, в его словах что-то есть, — выкрикнул чей-то голос из толпы.

— Ей-богу, ты прав. Шериф снова поднял руку:

— Вот именно. Дайте же мне сказать. Вы еще и половины всего не слышали. За эту девушку нет никакой награды, да никогда и не было. Эх, вы, простофили.

Тут на сцену вскарабкался папа.

— Я бы на его месте поостерегся, — негромко заметил Мэрф.

Папа поднял руки и начал что-то говорить, но ничего не было слышно из-за шерифова громкоговорителя. А потом в воздухе просвистел камень и едва не угодил папе по уху.

— Мы еще поглядим, кто тут простофиля! — заорал кто-то из толпы.

Мимо папы пролетел еще один камень.

— Вот дьявольщина! — прошептал Мэрф. — Черт побери.

Вид у него был такой, будто он вот-вот даст Тут задние ряды, почти у самого дома, заволновались, вскоре там показался какой-то человек, энергично пробивавшийся сквозь толпу к сцене. Он вопил как ненормальный и размахивал чем-то над головой. Пробившись к подмосткам, он вспрыгнул на них, продолжая размахивать этой штукой.

Папа так и вытаращился на нее, а потом выхватил ее из рук того типа и рванулся к рупору. Шериф замер, разинув рот.

— Это же бикини! — закричал папа в микрофон, поднимая его над головой, всем на обозрение. — Бриллиантовое бикини Чу-Чу Каролины!

Толпа взревела.

Папа ухватил того типа за руку и подволок к микрофону. Бедного шерифа они прямо-таки смели в сторону.

— Где ты нашел его? — спросил папа. — Скажи, где? Ты ее видел? Где она?

Тот лишь покачал головой, переводя дыхание. Говорить он еще не мог. Теперь, когда я его рассмотрел хорошенько, я его мигом узнал — это оказался тот самый Харм, с которым недавно разговаривал дядя Сагамор. Задыхаясь, он только и сумел выговорить:

— Прямо.., у озера.., полмили отсюда… Оно висело.., в кустах.

По толпе снова прокатился рев.

Папа поднял руку.

— Вот так-то, ребята! Говорите, ее там нет? Бедненькая, одинокая, потерявшаяся девушка! А теперь на ней и единой ниточки не осталось!

Я поглядел на Мэрфа. Тот привалился к стойке, уткнув лицо в ладони. Вскорости он поднялся и покачал головой. В глазах его застыло какое-то ошеломленное выражение.

— Малыш, — медленно произнес он, — когда вырастешь, всегда помни, что это Мэрф первый тебе сказал.

— Что сказал? — не понял я.

— Что он гений. Единственный настоящий, живой гений, которого мне доводилось видеть. Гомон толпы начал перекрывать папин голос.

— Мы отыщем ее! — шумели кругом. Папа снова поднял руку, призывая к тишине. В другой руке он сжимал блестящий купальник.

— ..совершенно нагая, — услышал я конец его фразы, — ..ничего, чтобы укрыться от холода. А что до награды… Слушайте, парни! Раз уж служба шерифа пытается увильнуть от этого, мы сами выплатим вознаграждение! Мы с Сагамором заплатим из собственного кармана. И не какие-то жалкие пятьсот долларов, нет. Ровнехонько тысячу долларов тому, кто отыщет девушку, которая спасла жизнь моему сыночку.

Толпа радостно заголосила:

— Пусть старый никчемный шериф убирается восвояси! Мы и без него найдем девчонку.

Тут на подмостки вылез и дядя Сагамор. Толпа приветствовала его дружным ором.

— Ребята, — провозгласил он. — Я горд слышать, что вы останетесь с нами до конца. И не надо вам так злобиться на шерифа за то, что ему неохота ее искать и что он слишком скуп, чтобы платить вознаграждение. Помните, у него много других обязанностей, навроде того, чтобы сажать за решетку всякого, кто слегка поохотится в несезон или, скажем, чуток выпьет.

Он не станет тратить свое драгоценное время на поиски какой-то несчастной девушки, которая заблудилась совсем голышом и так напугана, что, верно, бросится на шею любому, кто ее найдет. У политиканов и без того дел хватает. Да и потом, эта девушка наверняка не может голосовать. Она слишком юна.

Народ просто глотки рвал, а дядя гнул свое:

— Уже темнеет, так что нет смысла продолжать поиски прямо сейчас, разве что тем, у кого есть факелы и фонари. Но не расходитесь, обождите до утра — и мы непременно отыщем ее. Кто-то еще получит законную тысячу долларов. Поспите прямо в машинах, а кто не хочет, так тут кругом полно развлечений, на всех хватит. Спасибо, сердечное спасибо вам всем.

Шерифа на сцене уже и не было, он потихоньку слинял.

Дядя Сагамор слез, и бедненькие усталые девушки снова отправились танцевать, а музыка принялась наяривать пуще прежнего. Я заметил, что папа с дядей Сагамором идут к дому, и побежал за ними, догнал как раз во дворе.

Тут к нам на всем ходу подлетели шериф и трое его подручных. Мы сели на крыльцо, а они остановились перед нами. Скажу вам, видывал я уже шерифа в ярости, но тут он разве что из кожи не лез, даже револьвер выхватил.

Правда, сразу же отдал его Бугеру. — Подержи пушку у себя, — велел он сдавленным голосом, так что едва можно было разобрать слова. — Не отдавай мне. Я за себя не ручаюсь. Мне еще не доводилось убивать безоружного человека и не хотелось бы брать грех на душу.

Дядя Сагамор покатал кус табака за щекой, устроился поудобнее и почесался.

— Да ладно вам, шериф, — буркнул он. — Чего уж там.

— Билли, — с болью в голосе спросил шериф, не обращая внимания на дядю. — Только ты один можешь сказать мне правду. Сидела она в ихней машине, когда они отправлялись вечером развозить эти треклятые объявления?

Я понять не мог, к чему это он клонит.

— Нет, — ответил я. — Конечно же нет. Как? Она ведь потерялась.

Шериф покачал головой.

— Все верно, — сказал он помощникам. — Они не увозили ее, и сама уйти она не могла, а значит, она где-то здесь. Идемте. И ты тоже, Сагамор. Мы собираемся устроить у тебя обыск, причем без всякого ордера. Станешь возражать?

— Да что вы, разумеется, не стану, шериф, — отозвался дядя Сагамор. — Вы же знаете, я всегда рад сотрудничать с законом.

Он поднялся.

Я увязался за ними. Они обшарили все, абсолютно все. Обыскали весь дом, заглянули под каждую кровать, в каждый чулан. Перерыли всю конюшню, склад для зерна, сеновал, сарай с грузовиком и старый курятник, где хранились инструменты, и даже трейлер доктора Северанса.

Под конец стало так темно, что им пришлось зажечь фонари. Теперь, необысканным оставался один только ковчег, так что вся честная компания отправилась туда. Дядя Финли раздобыл где-то фонарь, повесил его на перекладину и приколачивал доску, повиснув на лесах. Доска была совсем новенькая — видно, он опять совершил набег на ларек с гамбургерами.

Увидев, что мы идем, он сел на лесах и ткнул в нашу сторону молотком.

— Нет, господа, — заявил он. — Ни один из вас. Много лет я взывал к вам, но вы не желали слушать. А теперь близок час, и вы запели иначе. Что ж…

На лысине его играли отблески света от лампы. Неожиданно он захохотал и замахал молотком на стоящие рядом машины.

— Видали? Они приехали за много миль. Их тысячи. Только поглядите на них. А знаете почему? Потоп начался, вот что. Во всем мире хлещет дождь, вода прибывает, вот им и вздумалось спастись на моем ковчеге. Нетушки, они все потопнут, ибо они не слушали меня. Даже и не просите. Зря теряете время. И свое, и мое. Мне надо закончить работу к рассвету. Убирайтесь к дьяволу.

Он отвернулся и усердно заработал молотком. Шериф всего лишь вздохнул, покачал головой и, включив фонарик, принялся светить во все щели подряд. Они с помощниками обшарили ковчег сверху донизу.

Но мисс Каролины там не было. Я никак не мог взять в толк, с чего он взял, будто она должна там оказаться. Впрочем, я уже столько всего не понимал, что прямо голова кругом шла.

Папа с дядей Сагамором уселись на прежнее место, а шериф с помощниками встали рядом. Из корыт воняло хуже некуда, но все до того вымотались, что не обращали внимания. И без того забот хватало.

— Шериф, — грустно промолвил дядя Сага-мор, — подобное недоверие разрывает мне сердце, но я не из тех, кто таит обиду.

Шериф лишь посмотрел на него, и только. Он уже даже и не бесился. Потом он повернулся к Бугеру.

— Ребята, — произнес он. — Мы зашли в тупик. Есть только еще один ничтожный шанс. Может, она в одной из тех машин…

— Ох, нет, — простонал Бугер.

— Ох, нет, — взвыл Отис. Третий подручный ничего не сказал. Видать, он был не из разговорчивых. Шериф вздохнул:

— Я и сам знаю. Их там по меньшей мере три тысячи. Мы провозимся до рассвета и помрем от усталости. Но нам ничего иного не остается. Если мы до утра не покончим с этой историей, ад покажется нам приятным и спокойным местечком. Придется вызывать Национальную гвардию, а иначе сюда прорвутся женщины, и мы горько пожалеем, что не вызвали Национальную гвардию, а заодно и морскую пехоту.

Бугер пожал плечами. Отис пожал плечами. Третий полицейский тоже начал пожимать плечами, но решил, наверное, что не стоит трудов, и просто скрутил себе сигарету.

— Ну ладно, — кисло согласились они хором, включили фонари и поплелись вниз по склону к нижнему краю поля. Я поднялся на верхнюю ступеньку, чтобы лучше видеть. По мне, так эта затея была пустой тратой времени. Если бы она попала в одну из тех машин, уж верно, сумела бы сама найти дорогу домой. Огоньки фонарей внизу плясали, как светлячки, — это полицейские медленно брели вдоль машин и по очереди заглядывали в каждую. Я подумал обо всех этих бесчисленных акрах, уставленных автомобилями, и от души порадовался, что я не помощник шерифа.

Папа с дядей Сагамором снова отправились на холм к цирку, а мы с Зигом Фридом остались сидеть на крыльце. Мне уже даже и гамбургера не хотелось, до того я устал и переволновался — я все больше тревожился за мисс Харрингтон.., то есть мисс Каролину. Вскорости они вернулись, таща новый мешок с деньгами и лампу. С ними шла миссис Хорн, она тоже уже с ног валилась.

— Боже, — повторяла она, — в жизни не видела ничего подобного.

Они вошли в дом. Через некоторое время мне осточертела вонища из корыт, и я прогулялся вниз, к ковчегу дяди Финли. Там, оставалось крошечное местечко без машин, и можно было полюбоваться озером. До чего же там было здорово! Над головой светили звезды, а музыка играла в отдалении, совсем тихо, так что даже приятно. Я прилег, все еще беспокоясь, отчего же мы никак не можем найти мисс Каролину.

Проснулся я оттого, что в лицо мне ударил луч фонаря.

— Эй, Билли, не дело спать прямо на земле, — произнес шерифовский голос.

Я сел и протер глаза. Зиг Фрид дремал около меня.

— Который час? — спросил я.

— Около двух ночи. — Шериф еле языком ворочал, как будто засыпал на ходу. — Отправляйся-ка в кровать.

И он удалился, светя фонариком во все машины подряд, а я вернулся к дому. В передней комнате горела лампа, но ни папы, ни дяди Сагамора не было, вот я и побрел к палаткам поглядеть, не удастся ли раздобыть гамбургер. Генератор все еще работал и свет горел, но девушек не было и в помине. Все палатки оказались закрыты, поблизости сидела кучка народу, но похоже, большая часть разошлась отоспаться до утра.

От прилавка с гамбургерами осталась всего одна дощечка, да и ту уже отдирал дядя Финли. Мэрф сидел на ящике со льдом, покуривая и наблюдая за ним. Судя по виду, он тоже изрядно вымотался. Наконец дядя Финли сунул доску под мышку и уковылял во тьму. Мэрф поглядел ему вслед, а потом вздохнул и покачал головой.

— Боже, ну и денек, — сказал он.

— У вас остались гамбургеры? — поинтересовался я.

— Только один. — Он открыл ящик и вытащил оттуда гамбургер, уже готовый и в булочке. — Я приберег его для тебя.

— Спасибо, Мэрф, — пробормотал я с набитым ртом. — Вы не видели папу и дядю Сагамора?

Он помотал головой:

— Нет, с самой полуночи.

Вот забавно, подумал я. И куда они могли деться? Дожевывая гамбургер, я направился обратно к дому и опять поискал, но их там не было. Я вышел на крыльцо. Они просто взяли да исчезли, с ними и раньше такое бывало, но только днем. Тут во дворе показалась чья-то тень, и я увидел девушку. Это оказалась Ла Берне.

— Ты не видел миссис Хорн? — спросила она. — Или Бэби Коллинз?

Я рассказал ей, что миссис Хорн проходила тут вместе с папой и дядей Сагамором раньше вечером.

— Да я и сам не могу их найти.

— Вот странно, — говорит она. — Что-то надолго они пропали.

Девушка вернулась к фургону, а я принялся искать везде, где только мог придумать. Часа через два, обшарив все на свете, я начал не на шутку волноваться. Сперва пропала мисс Каролина, а теперь вот и папа с дядей Сагамором. У меня больше вообще никого не осталось.

Я снова сбегал к дому и к конюшне, а потом на холм, где шериф обшаривал последние машины. Но и он их уже несколько часов не видел. Небо на востоке начало розоветь. От ворот донесся какой-то шум, и я пошел поглядеть, в чем дело. Там оказался бульдозер, приминающий деревца слева от дороги, и пара авариек, которые растаскивали по сторонам машины. Дорога была уже расчищена, но куда же делись папа с дядей Сагамором?

Повесив голову, я поплелся домой, но как раз когда проходил мимо Мэрфа, который так и уснул на своем ящике, случайно поднял голову и увидел, что из трубы идет дым. Они вернулись и жарили колбасу на завтрак! Я припустил бегом и у входа во двор едва не врезался в дядю Финли, который выходил из-за дома, волоча очередную доску.

Увернувшись, я влетел в дом.

Их там не было. Кухня оказалась пуста, и никакой тебе жареной колбасы. Печка была холодной. Тогда я проверил золу, но и она тоже была холодной. Может, я уже совсем спятил? Высунувшись в заднюю дверь; я поглядел вверх. Нет, вовсе я не спятил, дым из трубы так и валил. Совсем как в первый день нашего приезда — дым идет, а угли холодные.

Но я уже так устал и так перенервничал за папу с дядей, что не мог ломать себе голову. Выйдя на крыльцо, я уселся на ступеньку. Через несколько минут притопал дядя Финли и деловито завернул за угол. Оттуда послышался такой звук, словно выдирают гвозди, а потом дядя Финли торопливо поволок через двор к своему ковчегу очередную доску. Он, видно, решил, что потоп начнется с первыми лучами солнца. Новая его доска выглядела как-то странновато, я даже не понял, откуда он ее взял, но какая, собственно, разница?

С холма спустился шериф. За ночь он словно постарел на много лет. Он примостился на ступеньку рядом со мной и тупо уставился себе на ноги. Он был совершенно разбит.

— Папа с дядей Сагамором тоже исчезли, — сообщил я, но он никак не отреагировал, как будто и не слышал.

— Ну, это конец всему, — пробормотал он. — Я конченый человек. Когда им придется присылать помощь туда, где сам я справиться не сумел…

Он умолк и покачал головой.

От ворот доносился гул авариек. Вскорости показались Бугер с Отисом и новым помощником. На дворе стоял уже ясный день.

Шериф медленно и безнадежно поднялся и скрылся за домом, как будто хотел побыть один и не желал, чтобы помощники видели его в таком удрученном состоянии. Бугер с Отисом проковыляли через двор и рухнули на крыльцо. Никто не произнес ни слова.

А затем из-за дома вдруг вылетел шериф. Я просто поверить не мог, что это тот же самый человек. Он не шел, а буквально парил над землей. По щекам у него катились слезы, а в горле как-то чудно побулькивало.

Отис с Бугером так и подскочили.

— Что стряслось? — разом выкрикнули они.

— Ух.., ух.., ух… — ответил шериф, судорожно хватая Бугера с Отисом за рукава и таща их за собой. Потом он отступил на пару шагов и замахал руками, тыча куда-то на дом.

Он яростно шевелил губами, но срывалось с них только что-то вроде “фффффф-шшшшш”. Он не то смеялся, не то задыхался, а слезы так все градом и лились.

Вообще, он сейчас напоминал собачонку, которая хочет, чтобы за ней пошли, и тянет хозяев за рукав. Ясно было, что он силится что-то сказать, да вот никак не может.

Бугер с Отисом переглянулись, а потом Отис покачал головой и потупился с таким видом, будто сам вот-вот заплачет.

— Черт побери, — вздохнул он, — а чего еще было ожидать после всего, что он перенес?

Шериф просто из себя выходил. У него аж вставная челюсть изо рта выскочила прямо под ноги, и он торопливо подобрал ее и водрузил на место, все пытаясь что-то сказать. Потом схватил Бугера левой рукой за плечо, по-прежнему тыча правой рукой в сторону дома. Мне казалось, он готов пуститься в пляс. Бугер растерянно сделал несколько шагов, куда тащил его шериф, решив, видно, что в таком состоянии лучше ему не перечить.

— Уффф, — выдохнул шериф и, бросив Бугера, снова умчался на задний двор.

— Как бы он чего с собой не сотворил, — озабоченно произнес Отис. Бугер нахмурился:

— Нет. Сдается мне, он хочет, чтобы мы шли за ним.

Ну точно! Он ведь все время только того и хотел, а просто не мог выговорить. Мы все бегом бросились следом на задний двор. Там он и оказался.

Ну и дела! Шериф стоял на коленях прямо в грязи посреди двора, молитвенно сложив руки, плача, как дитя, и смотрел на заднюю стену дома — точнее, на то, что было раньше задней стеной.

. Я взглянул туда же. В жизни не видывал ничего подобного.

 

Глава 18

Это было прямо как в кино.

Дядя Финли отодрал от задней стенки дома штук десять — двадцать досок, и, представьте себе, за ними обнаружилась потайная комната, о которой никто даже и не подозревал. Она была фута три шириной и тянулась ко всей длине задней спальни, прямо от кухни до угла дома. Там не было ни окон, ни дверей, только люк в полу, да и тот сейчас заперт.

А еще там был папа. И дядя Сагамор. И миссис Хорн. И Бэби Коллинз. И Чу-Чу Каролина.

Все они сладко спали, сидя на полу и привалившись спиной к противоположной стене, как раз к нам лицом. Над головами у них, на гвозде, висела горящая лампа. Забавно выглядело — горящая лампа днем. Дядя Сагамор сидел посерединке, а миссис Хорн и Бэби Коллинз по бокам от него, мирно склонив головы ему на плечи. А папа с мисс Каролиной сидели с двух краев, в свою очередь опустив головы на плечи миссис Хорн и Бэби Коллинз. Бэби Коллинз была одета в свой прежний костюмчик, а мисс Каролина в куртку дяди Сагамора и его рабочие брюки с закатанными штанинами. А на полу перед ними валялись три пустых графина.

У левой стены стояли три корыта с чем-то, а правую часть этой потешной комнатки занимал какой-то непонятный аппаратик, я таких еще не видывал. Он слегка смахивал на паровой котел с печуркой внизу. В печурке еще горел огонь. Сверху из аппарата выходила медная труба, она шла чуть-чуть вверх, а потом загибалась вниз, ныряла в железный бочонок с водой и выходила со дна и опять загибалась, точно кран. Из этого крана торчала тоненькая деревянная щепочка, а с нее капала какая-то жидкость — прямо в подставленный снизу кувшин. Он, кстати, давно уж переполнился, и теперь все лилось на пол.

Я просто глаз не мог оторвать от трубы, что шла от печки из-под котла к потолку, а там загибалась и ныряла в стенку кухни. Так вот почему из трубы шел дым, а печь на кухне оставалась холодной! У них был один дымоход на двоих.

Я оглянулся на Бугера с Отисом и шерифа. Шериф все еще стоял на коленях. Он вытер рукавом слезы с глаз, да как начнет хохотать. А потом снова заплакал. Отис с Бугером стояли рядом, пожимая друг другу руки. Потом Бугер залез внутрь, сунул палец в кувшин под краном и облизал его, после чего повернулся к тем двоим и кивнул им, расплываясь в довольной ухмылке до ушей. Он вылез обратно, и они с Отисом снова принялись пожимать друг другу руки. Тогда и Отис залез в комнату и поднял с пола два кувшина из тех шести или восьми, что стояли рядом с перелившимся. Оба они были закупорены, он по очереди откупорил их, отглотнул из каждого, кивнул с самым торжественным видом и снова бросился трясти руку Бугеру. А потом они положили руки друг другу на плечи и давай отплясывать джигу. Ну, в жизни не видывал таких ненормальных!

— Уфф! — с чувством произнес шериф, показывая на корыта, котел и печку.

Бугер с Отисом вытащили у него изо рта вставную челюсть, перевернули другой стороной и вставили обратно. Он, по-моему, даже и не заметил. Но зато когда снова попытался заговорить, у него вышло хоть что-то членораздельное.

— Ребята, — пролепетал он. — Ребята…

Тут он снова осекся и принялся не то смеяться, не то плакать.

— Он специально наставил тут эти вонючие корыта, чтобы мы не унюхали самогонку, — сказал Бугер. — А дым.., ну кто, скажите на милость, обратит внимание на дым из кухонной печки? Поэтому-то он и Чу-Чу Каролину здесь спрятал — знал, что собаки от этой вони ничего не учуют. Это было единственное безопасное место, чтоб ей укрыться, пока он не выдоит из этих спасателей все денежки, какие у них только есть. И глядите, — он показал на железный бочонок с водой, — у него тут и проточная вода все время была, верно, из ключа под домом. А слив прямо в озеро.

Так вот, подумал я, откуда взялось это чудное теплое место в озере. И, разумеется, оно появлялось, только когда этот аппарат работал. Я заглянул под дом, чтобы проверить, как это умудрился ни разу не заметить там водопровода, пока играл с Зигом Фридом. И на тебе! Оказывается, он был вделан прямо в фундамент. Чтоб мне лопнуть, вот хитро придумано!

— А что это такое? — спросил я у Бугера.

— Перегонный куб, — объяснил он. — Самогон гнать.

Шериф тем временем перестал наконец плакать и смеяться, поднялся на ноги и застыл тихо и благоговейно, точно в церкви.

— Ребята, — прошептал он. — Кажется, вы еще не поняли всю прелесть ситуации. Вы только послушайте. Я сейчас от вас одного хочу — чтобы вы пошли и собрали сюда всю толпу, сколько ни есть. Их тут, верно, тысяч восемь.

Гоните их всех сюда, пусть каждый лично увидит. Они могут, например, выходить с этой стороны из-за угла, проходить мимо дома и снова уходить за угол. Здесь сейчас собрались все мужчины округа, так что мы получим восемь тысяч свидетелей, которые увидят самогон, сусло и перегонный куб.

Бугер нахмурился, а потом и говорит:

— Постой-ка. Так нельзя. Тогда у тебя будет уйма свидетелей, но жюри присяжных ты не составишь, их всех дисквалифицируют.

Шериф мечтательно покачал головой:

— Ребята, вот я и толкую вам, что вы еще не поняли, в чем тут вся прелесть. Разумеется, все мужчины здесь. А как насчет женщин? Бугер с Отисом так и разинули рты. Мне показалось, что шериф опять вот-вот сломается и заплачет, так он начал пыхтеть и задыхаться, а по щекам у него потекли слезы, но он улыбался.

— Понимаете, ребята? Понимаете? Присяжных набрать будет не из кого, только из женщин. А они охотно линчевали бы его, когда бы только могли до него добраться. Подумайте только — жены, чьим мужьям он добрых двадцать лет продавал дрянное виски и играл с ними краплеными картами.

Бугер с Отисом уставились на него, точь-в-точь как дядя Финли на свое Видение.

— В жизни не слышал ничего более потрясающего, — еле вымолвил Бугер. Шериф кивнул:

— Так-то, парни. Давайте гоните всех сюда. Только сперва сделайте мне маленькое одолжение. Оставьте меня здесь на десять минут одного, совсем одного. Я столько лет об этом мечтал, и больше у меня уж не будет такой минуты. Я хочу постоять здесь и посмотреть, как он беззаботно дрыхнет между корытом с суслом и самогонным аппаратом. Воспоминание об этом будет согревать меня в старости.

Бугер с Отисом и тем молчаливым хмырем ушли.

Но мне было не по себе.

— А что будет с папой? — спросил я. — И с мисс Каролиной?

Он словно бы меня и не слышал, стоял себе все с тем же мечтательным выражением на лице и время от времени бормотал:

— Чудесно, — а потом еще:

— Изумительно, просто изумительно.

Прошло минут этак пять, прежде чем он хотя бы оглянулся вокруг и заметил, что я стою рядом. Но тут меня начала мучить новая загадка, и я спросил шерифа, если дядя Сагамор брал вещи мисс Каролины, то куда же они подевались, ведь на ней его старый комбинезон.

— Ох, — протянул он. — Так ведь собаки вчера весь день промотались как раз за этими тряпками. Он проволок их по земле, привязав к мулу. Я так и подозревал, только думал, что это была пара туфель.

Еще через пару минут к дому начали стекаться люди и в мгновение ока заполонили весь двор. Дорогу уже расчистили, так что первым делом к нам прикатили три машины, битком набитые газетчиками и фотографами. Они задали всем тысячу, вопросов и нащелкали кучу снимков. Все толпились кругом и трещали без умолку, а папа, дядя Сагамор и три женщины спали себе посреди всей этой суматохи сном младенцев.

Тут раздался длинный гудок, из-за дома вырулил грузовик и начал осторожно лавировать среди толпы. Он остановился ровнехонько под старым деревом, и я разглядел, что в кузове навалена куча досок, а на борту надпись: “Лесозаготовительная компания Э.М. Стаггерса”. В кабине рядом с водителем сидела рослая женщина с добродушным лицом и соломенной шляпой на голове. Она вылезла, подошла к дому и поглядела на эту спящую компашку, а потом вдруг повернулась ко мне.

— Билли? — спросила она.

— Да, мэм, — говорю я.

На глазах у нее показались слезы, она сгребла меня в охапку и прижала к груди:

— Бедненький мой мальчик!

— Уберите их отсюда, шериф, — велела она. — Уберите их с этой фермы. Сию же минуту!

— Да, миссис Бесси, — покорно отозвался шериф. — Считайте, их здесь уже нет.

Так вот я и остался на ферме вместе с тетушкой Бесси, и все было просто замечательно, разве что как-то уж слишком тихо, ведь папу с дядей Сагамором забрали. Я много рыбачил, упражнялся в плавании на мелководье и помогал тетушке Бесси собирать ежевику. Тетя оказалась просто душечкой, и я очень ее полюбил. Разумеется, я скучал по мисс Харрингтон.., то есть мисс Каролине, но я получил от нее письмо, и она писала, что у нее все отлично. После того как она выступила свидетелем на суде в Новом Орлеане, ей удалось найти работу в ночном клубе в Нью-Йорке.

Что ж, папу с дядей Сагамором замели в , июне, а в конце августа случилась презабавнейшая штука. Мы с тетушкой Бесси сидели на крыльце, перебирая бобы, как тут вдруг с холма, трясясь и подпрыгивая на ухабах, в туче пыли спустилась одна из шерифовых машин. На миг это напомнило мне прошлые деньки, и я остро заскучал по папе и дяде Сагамору, с ними всегда было так весело. Но Отиса и Бугера в машине не оказалось — там сидел шериф собственной персоной.

Машина остановилась во дворе, шериф вылез и бросился через крыльцо к тете Бесси, которая глядела на него так, будто он спятил.

— Они возвращаются! — завопил он с ходу, сорвал с себя шляпу и принялся мять ее в руках. — Будут здесь завтра…

Тетушка Бесси выронила бобы на колени.

— Что?! — воскликнула она. — Как так может быть? Я думала…

Я так и подпрыгнул.

— Ура! — завопил я во все горло. Шериф покосился на меня с таким видом, словно охотно откусил бы мне голову, а потом весь обмяк, бессильно опустился на ступеньку и покачал головой.

— Губернатор простил их обоих, — горько и безнадежно промолвил он. — Сказал, им, мол, нечего рассчитывать на справедливый суд, потому что я дисквалифицировал всех мужчин, а все женщины слишком пристрастны. Тетушка Бесси кивнула:

— Я так считаю, ты тут дал маху. Шериф зашвырнул свою шляпу во двор и начал было произносить замысловатое ругательство, но вовремя остановился.

— Нет, нет! — спохватился он. — Это еще и не все. Их просто-напросто ПРОСТИЛИ.

— Как это? — удивилась тетушка Бесси.

— Да все этот начальник тюрьмы, чтоб его черти взяли! Он меня всегда недолюбливал, да к тому же приходится губернатору деверем. А эти двое так его допекли, что он только и мечтает от них избавиться и спихнуть обратно на мою голову.

— Неужели начальник тюрьмы не хочет их держать? — спросила тетя.

Шериф лишь посмотрел на нее.

— Бесси, сколько лет ты за ним замужем? Она вздохнула:

— Да, пожалуй, это глупый вопрос.

— Что верно, то верно, — подтвердил шериф. — Этому чертовому начальнику до смерти надоело, что у него вся тюрьма ходуном ходит да плюс он еще и недоволен, что они на пару зарабатывают куда больше денег, чем он, на самогоне, что гонят в бойлерной из украденной с кухни картошки, и на лошадиных пари среди заключенных. А уж когда они продали лучших быков из тюремного родео на собачьи консервы… Никто так и не понял, как им это удалось. Конечно, вывезти листовой металл из мастерских было легче. Они просто взяли машину начальника…

Вот и я говорю, лето вышло просто чудесным. Папа прав, фермы куда как полезны для здоровья, а уж полезнее фермы дяди Сагамора вам не найти, даже и не старайтесь. Папа говорит, мы тут и останемся и больше не будем переезжать с места на место, и меня это очень даже устраивает. У нас тут опять стало весело, стоило только папе с дядей Сагамором вернуться. Они вроде как пока оглядываются, присматривают себе какой-нибудь новый бизнес, раз уж с кожами ничего не вышло, и, сдается мне, скоро у нас снова что-нибудь да закрутится.

Это-то и здорово в фермах. Никогда не знаешь, что будет дальше.