Мы с Джо идем по берегу моря. Уже больше часа перед глазами у нас маячат паруса виндсерферов и в ушах стоит шум волн, разбивающихся о кучи грязного песка и гальки. Мы по большей части молчим, можно обойтись и без слов, когда солнышко пригревает и дует легкий бриз. Фотографии папы лежат у меня в сумке. Я всегда подозревала, что она не смогла его разлюбить, но я и не догадывалась, насколько тяжело пришлось при этом Фрэнку. Любить женщину, и жить с ней, и окружать ее заботой, и знать, что все равно ты будешь недостаточно хорош. Ведь душа ее отдана не тебе.

Мы доходим до начала сгоревшего Западного пирса и присаживаемся на гальку отдохнуть. Обугленные и изуродованные конструкции причала (кажется, толкнешь — и все рухнет) все еще противостоят напору волн. Я набираю пригоршню гальки и начинаю считать, сколько камушков у меня под ногами и сколько на всем берегу.

— Как узнать, что смертельно надоел близкому человеку? — неожиданно для самой себя спрашиваю я и обнимаю Джо за талию.

— Ты меня спрашиваешь?

— То есть как обрести уверенность, что человека, с которым живешь, не тошнит от тебя и он не собирается уйти к другому?

Джо высвобождается из моих объятий и ласково щекочет мне шею.

— Я не знаю. — Джо щурится на волны. — Да и ты не знаешь.

— Значит, наверняка не скажешь?

— Нет. Какое там.

С этими словами Джо поднимается с земли, берет небольшой окатанный голыш и кидает в воду. Камешек прыгает по волнам — раз, два, три, — пока хватает энергии. Потом он тонет.

Совсем не то я хотела услышать. Впрочем, так мне и надо. Нечего задавать вопросы, на которые сама не знаешь ответ.