Иду по ровному, каток здесь хорошо прошелся.

И вижу, что и ложбинку эту, где я лежал, он тоже прокатал, и ее больше нету, все гладко. Однако труба с проводами торчит. Где-то здесь был тот камень, на который я пакетик свой положил, но и камня этого не видно. Топчусь на месте, ковыряю палкой песок, везде гладко, но мягко.

Наконец натыкаюсь палкой на твердое. Каток этот камень просто в землю вдавил и песком завалил. Ковыряюсь быстро, а то увидят, что стою и делаю что-то, и прибегут помогать.

Есть! Ура! Вижу краешек пластикового мешочка, синий с зеленой надписью, в который было завернуто.

Стал скрести, чтобы сверток наружу выковырнуть, резко задел его своей четырехлапой палкой, а он весь и раскрылся передо мной, как цветок.

Кармела кричит:

– Михаэль! Нашел? Что у тебя там?

– Да нет, – отвечаю, – так… показалось.

– Брось ты это, ей-богу! Не стоит оно того, пошли!

– Ищи, ищи! – кричу.

А оно и впрямь того не стоит.

Лежит в рваном сине-зеленом пластике кучка крупичатого белого вещества, блестит на солнце, цветными искрами поигрывает. Вроде толченого сахара-рафинада, только еще белее и ярче… Красиво…

Ну и вот тебе.

Черт попутал – черт и распутал… Проехался катком многотонным, точно как камешки эти легкие проехались по твоей жизни… Были – и нету, один порошок… Успели, однако, и тебя, Мишенька, прокатать, была у тебя простая, удовлетворительная жизнь рядового инвалида, а что стало… Не камней жалко, а что не может черт теперешнюю твою ситуацию так же легко распутать, не может он вернуть все, как было, пусть даже и с рестораном…

Стоп.

Рассуждать и себя жалеть некогда, потому что порошок весь ярко-белый. Весь порошок белого цвета!

А должен быть с примесью красного! Красного должно быть порядочно, а нету. Где же оно?

Скорее разметал палкой сахарный песок – нету! Весь насквозь белый!

А как же Красный Адамант? Где из него порошок? Нигде нет!

Это может означать только одно: Красный мой Адамант выжил. Уцелел! И должен быть где-то тут. Завалился в какую-нибудь ямку и спасся!

Тыкаю палкой, щупаю, ищу везде – и не нахожу. Но ведь не может быть далеко, только тут же, рядом с бывшим свертком, да где же он? Руками надо бы пощупать, тогда и видно лучше, но нагнуться я не могу.

Нагнуться не могу, но могу упасть. Теперь будет кому поднять.

Правда, в теперешнем сознательном состоянии прямо взять и упасть тоже не смогу, это ночью тогда я свалился и даже не заметил, а теперь тело не позволит, знает, какая будет боль и какая опасность.

Но рядом твердо торчит кверху моя родимая труба с проводами. Как я с ее помощью тогда поднялся, так же теперь и опущусь.

Только не торопиться, хотя надо торопиться, сейчас они меня увидят и прибегут. Не касаться проводов, черт ведь их знает. Бросил палку, уцепился за трубу обеими руками, подержал тело на весу. Перехватил руками вниз по трубе, подогнул здоровую ногу, больную выпрямил и положил наземь плашмя – и сел. Ух, больно!

Больно, больно – только от тебя и слышно. Придумай что-нибудь поинтереснее.

Завалился на бок, носом прямо в сахар, и стал ощупывать вокруг подряд каждый сантиметр.

А Кармела уже увидела и бежит. Точное повторение, как тогда у нее в туалете! И даже кричит то же самое: ой, Мишен-ка, ты упал! Только теперь никакой сантехник не поможет.

Если сию секунду не найду, то все.

Кармела подбежала и хватает меня под мышки поднимать, параллельно костерит меня на чем свет стоит. А я издаю беспомощные стоны и скребу ногтями песок.

– Подожди минутку… сейчас… больно, не тяни…

Тут и парень с катка подошел, тоже стал помогать. И подняли. И держат под руки с обеих сторон. А я повис у них на руках, как кукла, никаких сил нет, только и хватает на то, чтобы кулак покрепче сжимать. Потому что выскреб-таки я его из песка, выскреб в последнее мгновение.

Удостоверения личности мы, ясное дело, не нашли.