Это я перед операцией так размечтался, совсем меня от вливания развезло.

Врачишка мой зелененький разыскал-таки у меня перелом, и разыскал-то просто на рентгене. Сам меня туда с утра пораньше отвез, сам долго укладывал то так, то этак, предупредил, больно будет, но ты уж терпи. Я и терпел, потому что вижу, что по делу. Рентгенотехник даже ворчать начал, столько он меня крутил и вертел. Ну и наконец несет снимок, а сам весь сияет. Любуется на него, показывает мне и говорит радостно:

– Вот он, красавец, где затаился!

Я, конечно, ничего не разглядел, но верю, что перелом у меня красавец, даже приятно.

– Готовься, – говорит, – не ешь ничего, скоро буду тебя резать. И не волнуйся, все будет хорошо.

А мне чего волноваться? Я и сам знаю, что будет хорошо. Полностью ему доверяю.

Пришел за мной вчерашний Моти, повез. Я, конечно, сразу спросил про портрет. Порядок, говорит, я знаю, где он. Сейчас моя смена кончится, пойду и принесу. Готовь, говорит, стольник.

Я боялся, что он меня закатит обратно в приемный покой, но нет, приехали в отделение, и, значит, я теперь здесь законный пациент.

Подвез меня к стойке дежурной сестры, а она улыбается:

– Ты вон еще не прибыл, а у тебя уже гости!

Я так и крикнул:

– Ирис! – уверен был, что это она, и очень обрадовался.

Въехали в палату, и вижу, что не она. Около пустой кровати стоит Кармела и смотрит на нас.

– Какая еще Ирис? – говорит.

– Кармела! А ты как сюда попала? Стали они меня на кровать переваливать, Кармела с мускулами своими тоже сунулась помогать, и так больно мне сделала, что я криком закричал.

– Не надо, – кричу, – не надо, Кармела, уйди!

Она аж руки отдернула, отскочила в сторонку.

Улегся я кое-как, колено к животу подтянул, Моти с сестрой ушли, а она все ахает, говорит что-то, но я, пока боль не унялась, плохо слушал. Что-то насчет того, как она испугалась, когда меня не нашла (у нее есть запасной ключ от нашей квартиры), да что соседи сказали, да как обзванивала больницы. А сама гладит меня по щеке тихонько, пугливо так. И это мне хотя и не больно, но приятности особой тоже нет, совсем у меня к ней чувство пропало.

– Ладно, – говорю, – Кармела, спасибо за беспокойство, не катастрофа. Перелом шейки бедра, это сейчас запросто чинят. И врач у меня хороший.

– А боли сильные? – спрашивает.

– Да уж неслабые, – говорю, – но теперь недолго терпеть.

– А где Татьяна?

– Татьяна сейчас придет, – говорю, хотя вовсе в этом не уверен. – А меня скоро оперировать будут, так что ты ступай.

Она гладить меня перестала, но не уходит.

– Тебе же на работу пора? – говорю. – А я в порядке, мне ничего не надо.

Не уходит, сидит. Пугливость ласковая сразу с нее слетела, улыбаться начала, а руку в свою сумку запустила.

– Ты чего? – спрашиваю.

Сидит, улыбается, пошевеливает в сумке рукой.

– Так тебе, – говорит, – ничего не надо? – И включает свой обычный громкий смех.

Что за черт, думаю, с какой стати так развеселилась. Больница все-таки. Хоть бы уж уходила поскорей, ведь и впрямь надеюсь, что Татьяна придет, совсем мне Кармела в данный момент не нужна.

Хохочет и руку из сумки вытащила, держит кулаком.

– А это, – говорит, – тебе тоже не надо?

Разжала кулак и тут же опять зажала. А в кулаке мелькнула красная искра.

Сперва ничего не понял, одна досада, надо же, вот разыгралась кобылка, да еще у постели больного. И вдруг сердце так и ухнуло.