Помимо денег, все люди на свете делятся на слабых и сильных.

И это не означает физической силы, хотя она очень помогает. Взять к примеру моего врачишку – маленький и хилявенький, ветром сдует, а силен! И от ума не зависит, сколько я умных слабаков встречал. Конечно, и сила помогает, и ум, и физическая внешность даже, но не решает, взять хоть мою Танечку, красавица была, и все равно. Помогать все это помогает, но только на поверхности, по обстоятельствам, а внутри ничего не меняет, все равно остается – либо сильный, либо слабый, и это от рождения. Такой естественный отбор.

Я это разделение понял с детства. У нас в школе, еще в младших классах, был один, Юлик, много книжек читал и нам пересказывал, и все его слушали. Однажды он рассказал нам про рабов в древнем римском мире и про цезарей. Всем понравилось, и стали в это играть. Что, разве его в цезари пустили, хотя он был зачинщик? Нет, цезарем стал Толян Грузиков, просто стал, и все. И выбрал себе в царицы самую завидную девочку, Светку Шикину, она даже не пикнула. Половина класса получились рабы, тоже сами собой получились, с рабами Толян обращался как хотел, поставит двоих на карачки, это, значит, трон и они на нем со Светкой сидят, спереди двое плашмя лежат и на них они ноги ставят, а еще двое стоят у них сзади, на коленях и руки вперед вытянут, в роли спинки с подлокотниками.

Нескольких Толян оставил вольняшками, есть такие, в которых сила либо слабость не сразу ясно проявляются, эти были в стороне, сами с собой, даже в игре не очень участвовали. А сверху выделилась головка, пять человек приближенных, и каждый тоже выбрал себе пару из девочек получше, назывались матроны. А Юлик этот и учился хорошо, и спортом занимался, фехтованием, но все равно слабина в нем чувствовалась, сделался простым прислужником-вольняшкой, спасибо, что не рабом. Между прочим, еврей по матери, но не из-за этого, вот и я ведь тоже, а считался среди сильных. Цезарем я не стал, слишком хлопотно, но ходил в самых приближенных и в пару взял неплохую девчонку, а хотел Светку Шикину, и она хотела, но Толян перехватил. Потом-то у нас с ней все было, только завершилось неудачно, но я не жалею, благодаря этому у меня Танечка есть.

Вообще я одно время думал, что Светка очень красивенькая и другой такой нет. Но приехал сюда, гляжу, что все полуевреи, и евреи даже, массу таких Светок с собой навезли. И все они так похожи друг на друга, просто один тип, видно, у евреев к этому типу склонность, а моя Татьяна все-таки совсем другая, настоящая русская красавица.

Так вот. В детстве я считался среди сильных и в молодости тоже, а потом, в результате инвалидности, люди стали автоматически считать меня за слабого, а я и не рыпался, мне же удобнее, а про себя всегда знал свое. Вот только сейчас сомнение небольшое появилось, но это временное.

Сейчас вообще все как-то немного сместилось. Взять хотя бы ту же Татьяну. Всю жизнь по всем признакам проявлялась как слабая и сама понимала и вела себя соответственно, а теперь даже и не знаю, как считать. Вроде бы какая была, такая и осталась, а видится иначе. Сынок у меня в мать, и даже, можно сказать, слабее, хотя парень веселый. С Галкой все ясно – это сила. А вот Азам этот – что-то я не разберу. По всем своим показателям должен быть слабый, уже одно то, что араб в еврейской стране. И ничего у него нет, ни денег, ни специальности, кроме этого его лунгистика, или как там, и держится скромно, как ему и положено, но при этом уверенно в себе, как будто и у него какое-то достоинство имеется. Может ли оказаться, что мое разделение неправильное и что люди одновременно бывают и сильные и слабые, или иногда такие, иногда такие, или меняются со временем? Нет, думаю, что нет, одна только видимость, а в основе все то же. Всю жизнь я этим правилом руководился и менять взгляды не собираюсь.

И прямо к этому примыкает вопрос о доброте.

Вот Татьяна сказала, ей, мол, захотелось с добрым человеком пожить, а я, мол, не добрый. И правильно сказала, потому что добрый – это слабый. Говорят «добрый», а хотят просто сказать «не злой». И я, конечно, вовсе не злой, потому что злость тоже признак слабости. Но с добротой этой, я считаю, люди сильно преувеличивают и привирают. Все свои добрые поступки люди делают просто потому, что им так лучше, полезнее, чтоб совесть не мучила, или чтоб окружающие видели, или со страху, или просто отказать не умеют. Короче, для собственного удобства. Все это очень хорошо и пусть, я и сам так иногда, только нечего добротой прикрываться. Нечего слабость добротой называть. Хотя Татьяна моя всегда по-настоящему добрая была, а теперь, говорю же, не знаю, что и думать…

Но что она с добротой своей учудила, этого я никак не предвидел.