Вернувшись домой в восемь вечера, я как раз поспел на обычный пятничный постный ужин: жареная камбала, запеченные баклажаны с сыром и салат из помидоров с луком. Отец мой не отличался особой религиозностью, но мать требовала соблюдать в быту основные требования католической церкви: по пятницам ничего мясного, по воскресеньям месса, Великий пост перед Пасхой, а по четвергам периодические посещения общества «Четки» вместе со своей сверхрелигиозной подругой Леной Мазерелли. В глубине души моя мать считала мать Порошка фанатичкой, как и его отец, который умышленно нарушал все христианские заповеди. Этим он буквально сводил жену с ума, для чего все и делалось. Страсть может существовать только в постоянных бурях.

Отношения между моими родителями были совсем другими. Они могли процветать только в мире и спокойствии — и родители прилагали к этому все силы. Отец не пускал жену в свою жизнь, попирающую закон, полную насилия, — и мать, хотя и знала об этом, никогда ничего с ним не обсуждала.

Мои родители познакомились на рождественской вечеринке, которую устроил Томми Луччезе, капо одной из пяти главных нью-йоркских Семей. Марио Дикаирано, отец моей матери, был приглашен на вечер потому, что был личным парикмахером Луччезе. Поскольку моей бабушки к тому времени уже не было в живых, он взял с собой дочь — мою мать Мики. В то время ей было семнадцать лет — оливковая кожа, зеленые глаза, фигура словно колба песочных часов и черные как смоль волосы до лопаток. Она произвела настоящий фурор. От того момента, как мой отец впервые пригласил ее на танец, до того, как он получил благословение Марио, прошел ровно год, и снова наступило Рождество. Мои родители сочетались браком в день праздника, и у них родился один сын. По их словам, они влюбились друг друга во время самого первого танца.

После ужина мать мыла посуду, а я вытирал, помогая ей, — и с нетерпением ждал, когда же отец заговорит о Федеральном складе. Мне хотелось, чтобы первый шаг сделал именно он, однако я был готов сам воспользоваться первым подходящим случаем. Зазвонил телефон, и отец снял трубку. В этот момент послышался тихий стук в дверь. Мать вытерла руки и пошла впускать гостя.

На пороге показался невысокий щуплый мужчина лет пятидесяти. Бледный, он сильно сутулился — следствие долгих часов за швейной машинкой. Очки сползали на самый кончик носа, шея была обмотана шарфом, на голове была ермолка, а под мышкой мужчина держал газету. Это был отец Сидни — Айра Батчер.

— А, это вы, мистер Батчер, — радушно приветствовала его моя мать. — Заходите. Я как раз сварила кофе… Джино, — окликнула она, — к нам пришел мистер Батчер.

— Благодарю вас, миссис Веста. Буду очень рад выпить чашечку кофе, — ответил мистер Батчер, и в его голосе прозвучал отчетливый восточноевропейский акцент. Он повернулся ко мне. — Сидни ушел в кино с матерью… по пятницам крутят очень хорошие фильмы…

Закончив разговаривать по телефону, отец встал, здороваясь с мистером Батчером. Они пожали руки, и отец сказал:

— Проходите, мистер Батчер, садитесь.

Мистер Батчер снова повернулся ко мне.

— Сидни рассказал нам о том, что произошло сегодня… Спасибо, Винни.

Мой отец встрепенулся.

— Что-то такое, о чем мне следует знать? — спросил он.

Мне показалось, более подходящий случай вряд ли предоставится. Небрежно пожав плечами, я сказал:

— Мы встретились с Ником Колуччи. Так, ничего серьезного, — и поспешно добавил: — Пап, можно тебя на минуточку?

Мать проводила мистера Батчера в гостиную и принесла ему чашку кофе, а я отвел отца к спальне.

Понизив голос, я спросил:

— Ну как, пап… ты даешь добро?

— Ты уверен, что вам удастся раздобыть лодку?

— Уверен на все сто. Мои ребята знают свое дело.

— И точно можно поставить все деньги на эту Джилл?

— У нее есть веские причины сыграть честно.

— Это сказала тебе Терри?

Мне показалось, на меня свалился фонарный столб. Я не просто лишился дара речи; у меня из легких будто выдавило до последней капли весь воздух. Отец, увидев на моем лице невысказанный вопрос, сжалился надо мной. Он показал на свое лицо.

— У меня два глаза вот здесь — и еще двести на улице. И я не глухой. Я слышу разные вещи. Завтра ты сможешь объяснить, почему я их слышу. — Помолчав, отец взглянул на мать и мистера Батчера, оставшихся в гостиной. Потерев указательным пальцем переносицу, он, словно приняв решение, повернулся ко мне. — Это звонил Костелло. Он хотел встретиться со мной и Анджело в «Копакабане». Настаивал на этом. Возможно, это связано с тем, что произошло вчера ночью. Не знаю. Если это так, значит, мы были правы — за всем этим действительно что-то стоит, и нам нужно выяснить, что именно. — Помолчав, отец сделал глубокий вдох, затем медленно выпустил воздух. — Сегодня ночью… будь осторожен. Сделай все быстро и тотчас же уходи. Следи за сигнализацией и охранниками… однако главная опасность — это Джи-джи. Если эта девчонка Джилл подведет и завтра утром фотографий не будет — тебе придется собирать вещички. Ты отправишься к нашим родственникам в Палермо до тех пор, пока здесь немного не поостынет.

— Хорошо.

Отец похлопал меня по щеке, и я вернулся вытирать посуду. Отец прошел в гостиную, уселся в кресло с высокой спинкой и развернул газету. Мать и мистер Батчер устроились на диване напротив.

За те несколько месяцев, что прошли с начала лета, мой отец успел подружиться с мистером Батчером. Узнав, что отцу Сидни приходится целыми днями просиживать за швейной машинкой, чтобы зарабатывать на жизнь, он попробовал ему помочь, предложив платить за то, что Сидни занялся моим «образованием», — но мистер Батчер не захотел и слышать об этом. Человек гордый, он ответил, что сам способен содержать свою семью. По его словам, достаточной платой для него была дружба с моим отцом и то, что я заботился о Сидни.

Раскрыв газету, мистер Батчер поправил очки, и у них с моим отцом начался своеобразный ритуал, ставший привычным. Мистер Батчер читал «Форвард», еврейскую газету; мой отец предпочитал «Прогрессо», газету итальянскую. Оба чуть ли не с религиозным прилежанием читали каждый свою газету и постоянно обсуждали противоречивые взгляды на все проблемы внутренней и мировой жизни. Предмет споров менялся, но ритуал обсуждения оставался одним и тем же.

— Вот в «Форварде» пишут, — начал мистер Батчер, — что мистер О’Дуайэр должен подать в отставку.

Полистав «Прогрессо», отец нашел заметку на ту же тему.

— «Прогрессо» утверждает, что наш мэр хочет стать послом.

— Здесь тоже это написано, — подтвердил мистер Батчер, постучав пальцем по соответствующей статье. — Еще здесь написано, что после мистера О’Дуайэра следующим мэром станет мистер Импеллиттери.

— Верно, — ответил мой отец. — Винченцо Импеллиттери возглавляет городской совет. Поэтому именно он должен стать новым мэром.

Задумчиво кивнув, мистер Батчер помолчал, затем спросил:

— Хорошо ли это будет для евреев?

Этот вопрос мистер Батчер задавал всякий раз, когда происходили любые перемены в политике, в экономике и вообще где угодно, которые могли хоть как-то повлиять на какую-нибудь строну жизни евреев. Моя мать внимательно следила за мужем, пока тот обдумывал ответ. Наконец мой отец сказал:

— Конечно, Импеллиттери мазурик тот еще, похлеще О’Дуайэра, — но он итальянец… — Помолчав, он улыбнулся. — А для евреев это всегда хорошо.

Прыснув, мистер Батчер хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Ха! Для евреев это хорошо!

Мать, рассмеявшись, спросила:

— Мистер Батчер, еще кофе?

Тот, протянув чашку, сказал:

— Благодарю вас, миссис Веста. С удовольствием.

Взяв у него чашку, мать отправилась на кухню за новой порцией кофе. Мистер Батчер поправил очки. Мой отец закурил сигару.

Раздался стук в дверь, и мать пошла открывать. На пороге стоял Луи, переодевшийся в спортивный костюм, спортивные туфли, бейсболку и перчатки — всё черного цвета. На шее у него был повязан платок, тоже черный. Понимающе улыбнувшись, мать посмотрела на меня.

— Это к тебе.

Она налила мистеру Батчеру свежий кофе, а я прошел к двери.

— Что это у тебя за наряд? — спросил я.

— Мне надоело мять костюмы.

— Принес? — Я был уверен в положительном ответе, но понимал, что задать этот вопрос необходимо.

Протянув бумажник Джонни Дикарло, Луи растянул губы, обнажая зубы, и безупречным голосом Хэмфри Богарта протянул:

— Он у тебя перед глазами, малыш. — Улыбнувшись, он добавил уже своим нормальным голосом: — Что-нибудь еще?

— Да. Молись, чтобы ребята достали лодку.

Хлопнув Луи по плечу, я взял бумажник и бросил через плечо:

— Всем до свидания…