Нет, меня не забрали в полицию.

Николас влетел в двери приемного покоя с торбой за плечом, за ним по пятам – Энджи и Отто. Но Энджи, едва завидев меня, рванула вперед, добежала первой и своим горячим объятием уронила обратно на кушетку.

– Эй! – возмутился я.

– Что случилось? – Она начала осматривать меня, выискивая раны и превращая мою прическу в бетховенские кудри. – Ты цел? Что…

– Боже, Гарт! – Николас – он быстро смекает – понял, что со мной все путем. – Когда ты сказал, что в больнице, я всполошился! Отыскал Энджи в фойе, и Отто доставил нас сюда, нарушив все мыслимые правила – и русские, и американские.

– Если бы ты дал мне объяснить, – простонал я. – Но ты повесил трубку.

Николас помахал мне маленьким мобильным телефоном:

– Это называется потеря сети, нет сигнала.

– Так в чем дело?

– Что надела? – вставил слово и Отто.

Я встал и застенчиво улыбнулся Энджи.

– У меня кое-что есть для тебя, Николас.

– У тебя есть кое-что для меня? – У него загорелись глаза, и лицо засветилось улыбкой, будто он законтачил третий рельс. – Это у меня для тебя кое-что есть. – Иллюминация его лица местами поугасла от смущения, а может, и подозрительности. – У тебя для меня кое-что есть? Здесь? – Он рассеянно протянул мне торбу. – Не томография?

– Пойдем.

Мы подошли к дверям реанимации и за стеклом увидели врачей, склонившихся над жертвой змеиного укуса.

– Видишь того парня?

– Какого? Того, что…

– Старика с седым хвостом.

– Ну?

– Букерман. – Я приобнял Энджи.

– М-м?

– Это Букерман. Он прикидывался адвокатом.

– Боже мой! – Энджи ткнула меня в ребра. – Роджер Элк! Он и есть Букерман! И все это время… Он был там в Нью-Джерси, и везде. Он был тут все это время.

Я понял, что она грызет себя за то, что не вычислила его.

– Роджер Элк? – Николас повел глазами и задумался. – Элк? По-русски Букермана звали Лось.

– Лось? Э? Как ты ска?… – Отто приставил к голове ладонь с растопыренными пальцами.

Николас потрепал Отто по щеке:

– В переводе на английский – Элк. А как он оказался здесь? Как ты его…

– Это тебе знать уже необязательно. К тому же Энджи станет дурно. В общем, я его сюда доставил – немного не в форме, но он очухается.

Как в любой хорошей больнице, тут держали наготове немного сыворотки от Micrurus fulvlus. В любом случае, змеиные укусы редко бывают смертельными.

– Штука в том, что если бы он сразу попал в руки Мортимера, ты никогда бы не увидел гонорара от своих страховщиков. Я думаю, у тебя сейчас будет несколько часов, чтобы составить необходимые бумаги, может, сделать фотографии.

Николас тупо взглянул на меня. Упало молчание. Совершенно безучастно он повернулся и быстро вышел за дверь.

Я двинулся было следом, но Энджи поймала меня за ремень:

– Пусть идет, – сказала она.

Отто снял шапку и глубокомысленно покивал:

– Я дума, мож, Николай, он чувства слишком многие.

В полной растерянности я плюхнулся на кушетку. Расстроился ли он? Рассердился? Или растроган? Я чувствовал себя так, будто это меня укусила змея. Энджи села рядом со мной.

Отто двинулся к выходу с сигаретой в зубах, тихонько напевая строки Мясного Хлебца:

– И вырвьемся из зада, как гадский нетопырь…

Энджи обвила меня рукой:

– Что в сумке?

Я понял, что она уже знает ответ.

– А? О…

Я и забыл, что у меня в руках торба. Вдвоем мы туда заглянули, потом вытряхнули содержимое на пол.

Из сумки вывалились Пискун, Вой и Боягуз – швы на затылках распороты, часть набивки вывалилась, но ничего непоправимого. Придурочная троица радостно пялилась в дырчатый звукоизолирующий потолок.

Энджи стиснула мой локоть:

– Он вернулся в «Савой» и сумел их забрать, несмотря на всю полицию! – восхищенно сказала она.

Я почувствовал, что нёбо у меня занемело, глазам стало горячо, а зрение затуманилось.

– Черт побери! – Вот какова была единственная моя мысль – если то, что я делал в ту минуту, можно было назвать мышлением.

Двери приемного покоя распахнулись, и Николас промчался через него с одноразовым фотоаппаратом в руке и газетой в другой. Не взглянув на нас, он вломился в палату, откуда тотчас донеслись звуки спора с медсестрой.

Обнимая Энджи, я фыркнул и рассмеялся.

– Мой брат – криминальный тип.