Прощай же, море! Не забуду Твоей торжественной красы И долго, долго слышать буду Твой гул в вечерние часы. В леса, в пустыни молчаливы Перенесу, тобою полн, Твои скалы, твои заливы, И блеск, и тень, и говор волн.

Хорошие стихи?

Это не я. Это Александр Сергеевич Пушкин написал, когда был в Гурзуфе. Тот самый А.С.Пушкин… 8 июня как раз минуло сто двадцать пять лет со дня его рождения.

Что и говорить! Пушкину-таки далеко до нынешних футуристов или там имажинистов… Однако при случае почему не вспомнить и о нем, а еще сидя в Гурзуфе под знаменитым его (А.С.Пушкина) платаном или любуясь синим морем из его (А.С.Пушкина) грота в крутой над морем скале…

Сижу и думаю, что написал бы, глядя на море, имажинист?

Может быть, так:

Адью! О море! Ты снимаешь С прибрежья синие штаны… И жадно гальку оголяешь На пузе взбешенной волны. [1]

А футурист (наш) такое бы учудил:

О, кабле-волны! Кабле-море! О вы, прибоя кабле-силы! Мы жеребца с электровзором Родим от радиокобылы!

Воздвигнут имажинисты и панфутуристы этими своими стихами себе "памятник нерукотворный", к которому "не зарастет народная тропа", или не воздвигнут — неизвестно.

А.С.Пушкин воздвиг…

Между прочим, это, оказывается, не так-то легко…

Можно сидеть под тем же платаном, под которым сидел Пушкин, ходить теми же тропками, по которым и он ходил, смотреть на море, приставив палец ко лбу, а "памятника нерукотворного" не создать.

Не выходит…

Кажется, обстановка та же: и море, и горы, и волны — все есть…

А по-пушкински не выходит…

… Зарастут к нам, грешным, "тропы".

Разве что пьяный когда-нибудь забредет…

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гурзуф — курорт и деревня раскинулись в четырнадцати верстах на восток от Ялты…

Старый курорт, с просторным пляжем и великолепным парком. В парке стоит дом, где в 1820 году жил Пушкин. Перед домом огромное дерево платан, под ним поэт любил отдыхать… Платан напоминает наш клен. Только это не клен, а платан…

В парке есть еще и пушкинский кипарис…

Много фонтанов, среди них обращают на себя внимание "Нимфа" и "Первая любовь"…

Названия не материалистические.

"Нимфа" — это такая себе нимфа, взрослая уже нимфа…

А "Первая любовь" — это маленький мальчонка и девчушка под зонтиком. Когда они успели завести роман, просто диву даешься… Это только в Крыму возможно…

Над Гурзуфом яйла высокая… Под Гурзуфом море широкое…

На восток от него у самого моря наклонился и пьет воду могучий Аю-Даг…

Аю-Даг по-татарски означает — "Медведь-гора".

Это тот самый медведь, которого когда-то аллах послал наказать жителей Крыма за то, что они забыли бога.

Давненько это было. Вот что рассказывают старики.

В ту пору Крым весь цвел, не то что теперь. Не было тогда бесчисленных скал и огромных камней. Всюду росли виноград, табак и фруктовые деревья.

А бога все-таки забыли.

Тогда аллах и послал в эти края могучего медведя.

Медведь приплыл морем оттуда, где круглый год снег, и лед, и холод, как зимой на вершине Чатыр-Дага.

Приплыл к Байдарским воротам и пошел берегом, круша все на своем пути. Под его ногами земля сползала с камня, как мясо с костей, и обнажались кости земли, а он дробил их своей тяжелой стопой, земля стонала, и целые селения гибли под обломками этих костей, что рушились на них.

Так дошел он до самого Артека, остановился, усталый, припал к морю напиться…

Тут великий аллах смилостивился над правоверными, остановил медведя, превратил его в гору и приказал пить воду и отдыхать до тех пор, пока бог не прикажет ему двинуться дальше… [2]

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Стоит медведь, ждет приказа аллаха.

А возле него Гурзуф цветет…

А в Гурзуфе красноармейцы оздоровляются…

А татары аллаха помаленьку забывают.

А медведь все воду пьет…

Долго ему, бедняге, пить придется, потому что воды много…

А аллах голоса что-то не подает.

Охрип аллах.

1924

Перевод А. и З. Островских.

[1] Не ахти что, правда, но я ведь не имажинист. Имажинисты, выправьте! — О.В.

[2] Легенду эту записал (или написал) Влас Дорошевич. — О.В.