Эх, и "тюкают" же темной ночкой-петровочкой!
Вот так:
— Тю-ю-у-у!
Это "тю-у-у" разрывает, как выстрелом, черную запаску полтавской ночи, лентой вьется меж кустов, меж деревьев рощи кудрявой, несется лугами, через Псел перескакивает, бьется о берег и, ударившись о береговые кручи, обессиленное, возвращается в рощу, ложится в траву таким слабым, таким истомленным…
— Тю-ю-у-у-у…
Так бывает темной ночкой-петровочкой. Когда в избе-читальне закрыты ставни, когда в избе-читальне мыши книжки "читают", а на скамье за столом сидит домовой и проводит политпросветработу…
Страшно тогда в избе-читальне… Боже упаси заглянуть в нее: там сидит "сика-ляля-вова-хо" — нечто страшное, лохматое, черное, таинственное, которое гонит и девушек и парней из избы-читальни, выгоняет их из дому, берет за шиворот и швыряет на бревна, что за церковью
А там, у бревен, играет гармошка, там, взявшись за руки, топчут траву молодыми ногами, ибо нельзя же не топтать, нельзя же устоять, когда из двухрядки вылетает такое залихватское;
Польки-польки
И кадрили…
Тогда в избе-читальне и в сельбуде [1] домовой — полный хозяин. Он сидит, развалившись на скамье, ехидно похихикивает и благословляет темную ночку-петровочку за то, что она сделала его хозяином этого политпросветительного учреждения.
Он, домовой, никого в эту ночь не боится, ни к чему не прислушивается, ибо он знает, что ни в избу-читальню, ни в сельбуд никто не заглянет ни днем, ни ночью, так как и днем и ночью плотно закрыты ставни.
А темная ночка-петровочка крепко обнимает село, к гармошке прислушивается, звездами подмигивает и регистрирует в народных судах "дела об алиментах"…
И если в такую ночь ляжешь под косматым кустом на влажную траву и вслушаешься, то услышишь и смех счастливый, и гармошку, и "тю-у-у", и песню, и вздохи, и обещания, и клятвы…
— А дальше что? — спрашиваешь ночку…
— А дальше овин… — говорит ночка.
— А дальше что?
— А дальше ребенок…
— А дальше что?
— А дальше суд…
— А дальше что?
— А дальше поди и послушай!..
— Ну, и пойду… Ну, и послушаю…
Когда темная ночка-петровочка уже за Пслом, за береговыми кручами, когда она убежала уже за моря, за леса, за горы, за долы, подстегиваемая солнцем, тогда пробегает селом народный судья 10-го района, Кременчугского округа…
Он такой маленький, низенький, черненький, спокойный; бежит и улыбается.
А за ним с огромной папкой бежит секретарь судьи 10-го района, Кременчугского округа.
Возле дома, где происходит суд, стоят подводы, и люди сидят, и дети плачут.
Плачут детки:
— Уа-уа-уа-уа…
Молодые матери укачивают маленьких детей и напевают.
Так поют на бревнах будущие матери.
А на крыльце возле суда они вот что напевают:
* * *
Выходят судья и народные заседатели и садятся за красный стол…
Ветер слушает рассказ отца и матери и выскакивает в окно, летит за леса, за горы, за моря, за долы и рассказывает темной ночке-петровочке, а она хохочет, и приплясывают на Чумацкой дороге [2] звезды и, приплясывая, приговаривают:
— А не закрывайте в избе-читальне ставней! Не закрывайте! Не закрывайте!
А ветер передает это темной ночке-петровочке.
И сказал судья:
— Марина Половенкова и Григорий Гниденко, идите сюда, к столу… Идите и свидетели… Расскажите, Марина, как было дело… Когда познакомились, как, что и к чему. Суду нужно говорить только правду. За ложь будете отвечать по закону. Так все и знайте: и свидетели и истцы. Говорить нужно только правду… В этом у вас и расписка отбирается… Ну, Марина, рассказывайте!
А Марина — платок на самые глаза и фартук мнет в руках…
— Что ж рассказывать? Гуляли. На бревнах, на улице гуляли. Ухаживал. Ходил спать в овин… Сначала "по-хорошему" спали… А потом стал уговаривать. Говорил: "Замуж возьму"… А как "вошла в положение", перестал ходить… И в глаза не смотрит… А потом родился ребенок. Отец и мать из дому гонят… С ребенком работать нельзя… Прошу присудить с него на ребенка!..
— Правду говорите?
— Правду…
— А теперь вы, Григорий, расскажите!
— Ложь все… Ходить ходил — это правда. А чтоб такое что было — так нет… Это она наговаривает на меня. К ней много парней ходило. Она со многими спала, а потом все на меня свалила… Не виноват я… Гулял, как вообще все парни гуляют с девушками… Она где-то нагуляла, а теперь меня по судам таскает.
Ветер рассказывает темной ночке-петровочке, а ночка хохочет, а звезды подпрыгивают:
— Не закрывайте наглухо ставней избы-читальни! Не закрывайте!
А ветер рассказывает…
Потом показывают свидетели. Одни выливают помои на голову Марины, а другие на голову Григория. Одни надрываются, настаивая, что Марина — "цаца", а Григорий — "кака", а другие, что Григорий — ангел, а Марина — дьявол… И смотрит Марина в землю, глазами моргая, а Григорий смотрит в сторону, носом потягивая… Марине — восемнадцать, Григорию — двадцать… А родители сидят на скамье, прислушиваются…
И глядит пристально на всех судья, и вглядываются народные заседатели.
— Кто из вас лжет а кто правду говорит?
— Ходил?
— Ходил.
— Спал в овине?
— Спал. Только ничего ж не было. Разве только я ходил? Многие ходили.
— Кто ходил?
— Разве я помню, кто ходил? Многие.
— Когда родился ребенок?..
— Перед пасхой.
— Когда ты ходил…
— Ну, летом ходил…
— До каких пор он к тебе ходил?
— Да еще после покрова ходил… А потом, как узнал, так и оставил…. . . . . . . . .
…Семь рублей в месяц до восемнадцатилетнего возраста.
— Вы свободны!. . . . . . . . .
И смеется темная ночь-петровочка… И подпрыгивают золотые звезды…. . . . . . . . .
А в избе-читальне мыши книжки "читают" и домовой сам зажаривает лекцию на тему:
"Половая жизнь".
"Половая" не по масти [3], а по существу.
1925
Перевод С. Радугина.
[1] _Сельбуд_ — сельский клуб.
[2] _Чумацкая дорога_ — Млечный Путь.
[3] _Половая_ — светло-рыжая.