Сказать, что на селе нет печатного слова, нельзя.

Такое "слово" на селе есть. И его немало.

Если взять хозяев с достатком, у которых и в 1921 году кое-что уродилось, то у каждого из них можно найти целый ассортимент печатного слова издания 1921 и 1922 годов…

Издания этих лет всего больше.

Печатного слова времен дореволюционных, времен Центральной рады, гетманщины уже поменьше. Но кое-что есть.

Лежит это печатное слово чаще всего на чердаке, в тайничках, в мешочках.

Кое-кто запихал его в бутылки, засмолил и закопал в землю.

Читают это слово печатное очень редко.

Случается, долгим зимним вечером вытащит Кондрат Степанович торбочку [1] или сундучок, откроет, вывалит на стол то слово печатное, почешет затылок и покачает головой:

— На какого дьявола я все это собирал? Ну и дурак! Вот дурак!

— А не говорила я тебе?

— Говорила! "Говорила, да не вразумила"!

— Вот и любуйся!

— Ни тебе закурить, ни тебе хоть что-нибудь! Ну, куда ты его?

И снова засовывает в торбочку или в сундучок и взгромождает на чердак до следующей "перетруски". Издания 1923 года мало.

— Не хватает! Да и где его набраться, когда супонь — полсотни! Дела!

И вот теперь, когда вспомнишь, сколько этого "печатного слова" брошено было в деревню в 20, 21 и 22-м годах, просто диву даешься, как это до сих пор не ликвидирована на селе неграмотность.

Правду говорит пословица: "Век живи — век учись".

Что бы вместо разных рисуночков да "водяных знаков" на этом "слове" напечатать азбуку и букварь.

На все бы учебники хватило.

На "лимонах" — азбука.

На "пятилимонах" — букварь.

На "десятилимонах" — другой учебник.

И т. д., и т. д.

Вот теперь в долгий зимний вечер и было бы что почитать Кондрату Степановичу, торбочку или сундучок перетряхивая. А так Кондрат Степанович нервничает, потому что:

— Ни к чему оно мне!. . . . . . . . .

Путной книги, что и говорить, на селе нехватка.

— Нет ли там у вас какой газетки или книжки? А то глядите, до чего докурился!

Читаю: "Царь бо царствующих и господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным".

— Видите, до чего дошло? Царь царствующих пришел снедать с верными, а я из него цигарку! Грех да и только!

— Поверите, "богородицу" еще до пасхи скурил! До чего ж бамага добренная: тоненькая да выдержанная! Кинулась на троицу Килина "богородицу" искать, чтоб Ванько ей про вспение прочитал, а я и корочки на чердак забросил. Туда она и сюда она, шарила и за иконой и за дежкой [2]… А я сидю под яблоней: "Ищи, — думаю, — ищи! На небе уже твоя богородица! С дымом, пусть бог простит!"

— А ведь оно на том свете так даром не пройдет. Как посадят на сковороду да этой самой "богородицей" и начнут поджаривать.

— А что поделаешь? Ее ж, бамаги этой, не накупишься! Да что уж про меня говорить? Я не из больно праведных… Вон дед Оверко и в петровку и в спасовку каждый год говеет, а и тот не удержался. "Деяния" докуривает… Сядет на завалинке, развернет: "И бысть внезапу с небесе шум, яко носиму дыханию бурну и исполни весь дом, идеже бяху седяще".

Слова-то какие!

А он утрет слезу:

— Прости меня, господи, грешного!

Др-р-р-р!

— Уже последний листочек только… А что дальше делать будем, так и не знаю. На все село один-единый часослов у Панаса остался… Еще его покойный дед в Алексеевке на ярмарке купил! Да и от того кто-то титул отодрал…

— Так коли случится какая газетка, дайте, спасибо вам!

Дал! Дал и со своей "усмешкой". Не страдать же человеку!. . . . . . . . .

Так вот, как видите, на селе с "путными" книгами тяжко. Нету!

Пощекочите, пожалуйста, правление "Село — книга".

Село думает, что за два года уже можно успеть все места перечесать.

Даже те, что никогда не чесались…

Тут у нас слух пошел, что "Село — книга" в Москве изрядную партию книг закупила, тех, что там не идут…

У нас они пойдут…

Ежели они на русском языке, да еще с такими словами, как "апперцепция", "конъюгация", "девальвация", "пертурбация", "сигнализация" и "акация", то тут их вмиг расхватают…

Такие "козьи ножки" свернут, как у завторготделом "Село — книга" правая нога!

Так ждем!

Сколько ей, этой "Село — книге", надо времени, чтоб до села книжку довезти?

Два года, как видим, мало. Ну, подождем еще два… А тогда сами станем писать, сами и печатать.

Ведь сказал же на днях Ивашко:

— Сто за церт: урок тебе зададут, а сто ты его, из батькова картуза выуцись? Ей-бо, сам себе книзку напису!..

Так-то!

1923

Перевод А. и З. Островских.

[1] _Торбочка_ — сумка.

[2] _Дежка_ — бочка.