Фризе все дальше и дальше уходил от Белорусского вокзала. Постепенно его шаги становились все медленнее и медленнее. А рядом с неуклюжим серым утесом Дома кино Фризе и вовсе остановился: «Чего ради я дал деру? Ну поймает меня рыжий жулик в погонах. Посадит в камеру вместе с другими бомжами. Что и входит в мои планы. Неудобно будет предстать перед майоршей? Кому неудобно? Владимиру Фризе? Так его нет. Уехал за границу. А бомжу Володьке плевать на сантименты. У него вместо совести — голодный желудок. Обманывать не краснея — его профессиональное достоинство. Так он же ей такую историю скормил про ребеночка! Соврет и еще. Будет знать, кому можно верить, кому ни за какие коврижки нельзя. Тоже мне следователь! Не зря ей Рамодин доверился!»

Настроив себя на воинственный лад, Владимир почувствовал облегчение. Уверенность вновь вернулась к нему. Он круто развернулся и чуть не сшиб с ног темнорожего бомжа Памперса. Тот стоял у края тротуара и, держа в распухшей ладони бутылку пива «Балтика», принюхивался к открытому горлышку.

— Чтоб тебя, гаденыш! — выругался бомж и, пытаясь удержать равновесие, ухватился за лацканы бархатного пиджака Фризе. — А, это ты! Откупился, значит, от Чубайса?! Сколько отслюнил поганой скотине?

— Ментиха выручила. Анастасия. Отшила твоего дружка как миленького.

— Следовательша? — с почтением произнес бомж и опять принюхался к бутылке. — Она по справедливости. Повезло. Рыжий вынул бы из тебя все до рублика. Ты куда колесишь?

— Туда, откуда пришел.

— Брось. Загудишь в садильник.

— А где не загудишь? У вас, в Москве, же, менты сбесились. Хватают мужиков подряд.

— Слышал?

— Глухой не услышит. Я вторые сутки не сплю. Приткнусь в зале ожидания и давану до вечера. А ты пивком разжился?

— Никак не пойму — пиво в бутылке или? У этого гадючника, — он посмотрел на кино, ныне — Дом Ханжонкова, — часто оставляют бутылки с недопитым пивом. Идут ночью из бара или с сеанса, сосут пиво. Не допьют — ставят на панель. Кто их знает почему? Может, горчит? Или теплым показалось. Вот мы по утрянке и сшибаем опохмелку. Да какие-то падлы прыскать в бутылку повадились. Убил бы! — Решившись, наконец, он глотнул из бутылки. Иссиня-черное лицо расплылось в улыбке. — Тип-топ! Даже не горчит. — Он с наслаждением вылил в глотку остатки пива и швырнул бутылку к подъезду.

Они медленно — Памперс еле-еле переваливался с ноги на ногу — поплелись в сторону вокзала. Бомж молчал, углубленный в свои невеселые мысли. Невеселые потому, что время от времени он горестно вздыхал и бросал на Фризе жалобные взгляды. Словно искал сочувствия. Владимир ждал, когда Памперс сам разговорится, вопросов не задавал.

— Меня величают Алексеем, — наконец сказал бомж. — Стал, знаешь, отвыкать от своего имени. А Памперс — это так… Кликуха. Тут один мужик, из наших, всем кликухи раздает. Однозвездочного олуха Чубайсом окрестил. Прямо в точку. Правда?

— Правда.

На углу Грузинского вала и Брестской Памперс остановился:

— Дальше я ни ногой.

— Тебя не Чубайс так разукрасил?

— Нет. Он по другой части. Шмонает, стервь. Это, — бомж слегка коснулся распухшими пальцами лица, — другая история. Спасибо, жив остался. — Тело его непроизвольно передернулось. — Закурить не найдется?

Фризе опять, как и в первый рал, достал из нагрудного кармашка папиросу, протянул Памперсу. Не стал дожидаться, когда тот попросит огонька, и зажег спичку.

Закурив, бомж сказал с удивлением:

— Хорош карман у твоего клифта. Курево в нем не кончается. Я твой должник. Тут недалеко есть чебуречная, старый армянин такую вкуснятину ляпает. Бывает, под хорошее настроение и нашему брату перепадает. Пойдем? А поспим в лесу. Клевое местечко я знаю! Тепло, светло и не дует. Я там «линкольн» нашел. Новехонький. Только как решето от пуль. На нем крутые мужики миллиард на 6-м Ростовском грабанули. И на засаду напоролись. Менты с ног сбились — ищут тачку. А я завернул в чащу… По нужде. Штаны спустил. Присел. Гляжу, под лапником что-то блеснуло. Я даже забыл, для чего штаны снял. Кинулся лапник скидывать. «Линкольн»!

— Менты ищут, найти не могут, — с иронией произнес Фризе. — А ты присел — и нате! «Линкольн» тут как тут.

— Побожиться?

— Да ладно. Радуйся.

Они свернули на Грузинский вал.

— Радуйся?! — неожиданно громко, с обидой выкрикнул Памперс. — Знал бы ты… — Он осекся и тронул Владимира за рукав. — Глянь, Левона спалили.

На небольшой площадке между жилыми домами стояло несколько белоснежных павильончиков. Над каждым — какое-нибудь громкое название: «Колорадо», «Золотой апельсин», «Белый орел»… ТОО, ООО, АОЗТ — с недавних пор ставшие понятными каждому аббревиатуры. Два ларька были еще наглухо закрыты щитами, в витринах третьего пылились бутылки со спиртным. А остатки еще одного заведения походили на огромное кострище. Кострище дымилось. Пахло мокрой золой, горелой краской. Возле остатков павильона стоял пожилой коренастый мужчина. Скрестив руки на груди, он не сводил глаз с пепелища.

— Левон! Может, помощь нужна? — окликнул Памперс мужчину.

Погорелец на мгновение повернулся к бомжу, но ничего не сказал. Фризе успел заметить, что глаза у него заплаканные. И еще отметил, что черты лица у Левона крупные, мужественные. Большой мясистый нос, брылястые щеки, большой толстогубый рот.

— Ты не подумай, Левон, — это не наша работа, — сказал Памперс.

— А то я не знаю чья?! — Погорелец снял руки с груди и сцепил их теперь за спиной. — А то я не знаю?! Чтоб у них руки отсохли! Чтоб им ноги повыдергали! Мало я им платил, абрекам? — Он опять повернулся к Памперсу, скользнул равнодушным взглядом по Фризе. Спросил: — Кто тебя так отделал?

— Не бери в голову. Заживет.

— Заживет, — задумчиво повторил Левон и постучал себя по левой стороне груди. — А здесь вот никогда не заживет. Третий раз спалили. Теперь уж не подымусь.

— Может, все ж поможем? Мы с другом разберем хлам. — Памперс кивнул на Фризе. — Вдруг техника уцелела? Касса?

Упоминание о кассе вызвало у Левона определенные ассоциации:

— Разукрасили-то не за зеленые?

— Не! Мне та бумажка случайно в карман залетела. Залетела — и нету!

— О-хо-хо, — горестно простонал Левон, окинув взглядом то, что раньше называлось чебуречной. — О-хо-хо! — И опять повернулся к бомжу: — Больше нету таких бумажек?

— Откуда?

— Может, у твоего друга? — Левон наконец-то взглянул на Фризе повнимательнее.

— Он питерский. Только на днях заявился.

Владимир насторожился. Он еще и слова не сказал Памперсу о том, откуда приехал. Только Чубайсу и следовательше Анастасии. Откуда у бомжа информация? Но больше всего сыщика заинтересовали разговоры о зеленых. Скорее всего, волна неясных слухов о событиях в 6-м Ростовском распространилась среди бомжей и местных торговцев довольно широко. А сам Памперс? Не из тех ли шакалов, что поживились валютой?

— Подамся в бомжи. — Левон обреченно покачал головой и произнес витиеватую фразу на незнакомом языке. Наверное, на армянском. Фризе понял только одно слово — Армагидон.

— Пошли, Алеша, — тихо позвал он бомжа. — Все тут выгорело. Проехали чебуреки мимо носа.

Они опять не спеша двинулись по улице.

— Эх! Накрылся наш завтрак. Чего абреки деда давят? Палили бы молочные киоски.

— У меня есть заначка. Тридцатник. Может, купить пару бутылок пива?

— Богач. Тут рядом базарчик. У бабки можно бутылек водяры за пятнашку взять, — предложил бомж.

— Пиво «Балтика». Номер шесть, — отрезал Фризе. — По бутылке на брата.

— Хоп! Пиво так пиво.

Они купили холодного пива, нашли маленький скверик на подступах к зоопарку и растянулись на жухлой траве. Большой куст барбариса прикрывал их от толпы, шагающей по направлению к станциям метро «Краснопресненская» и «Баррикадная». По этой толпе Фризе определил, что время приближается к девяти. На работу спешили те, у кого рабочий день начинается в девять тридцать, в десять: обитатели офисов и контор, еще не заработавшие на автомобили, но уже облаченные в добротные модные тряпки. Прикинутые.

Когда Памперс, разомлев от пива и тепла, перестал кряхтеть и постанывать, ощупывая больные места, Фризе решил, что настала пора вернуться к черному «линкольну». Но сделать это оказалось нелегко. Бомж «поплыл». Еще полчаса назад излагавший свои мысли на понятном языке и казавшийся Владимиру вполне разумным и даже хитрым человеком, Памперс выдавливал из себя одни междометия. Или пересказывал чьи-то смутные религиозные фантазии. Он даже не мог вспомнить своего настоящего имени.

— Слышишь, раб Божий? Слышишь? — шептал бомж, приложив ухо к земле.

— Слышу. — Фризе не всякий случай согласился и тоже склонил голову к пожухлой чахлой траве.

— Считают! — Памперс с трудом разогнул распухший указательный палец. — На счетной машине.

— Чего считают?

— Лох! Жмурикам бабки подбивают. Как сойдется — бах! Все! Тип-топ! В разные стороны грамматики.

— А этот «линкольн» далеко в лесу?

— Тс-с! Памперса там чуть не убили. В Раздорах. Ты слушай. Слушай! — Он снова приложился ухом к земле. Попытался загибать пальцы, как делают при счете. Но они не повиновались. — Стекляхи задней в лайте нет. Я и протырился. Думаю — скручу шумовку.

— Что за шумовка?

— Да радио! Блеер этот чертов! Не понимаешь?

— Теперь понял.

— Ну вот. Рассказываю. Тут крутые насыпались. Давили меня, пока легавый не сказал — подох.

— Менты насыпались?

— Не! Крутые.

— Ты же сказал — легавый!

— Ты бы откинул сандалии — и не такое примерещилось.

— А как найти то место?

— Ты, сука! Гаденыш! — с бешенством заорал Памперс и сел. Зло посмотрел на Фризе глазами-щелочками. И, похоже, не узнал. — Моя тачка!

Его гнева хватило лишь на несколько секунд. Он снова лег. Сказал вполне благожелательно:

— Хана! Хана, хана… Сойдется счет — ба-бах! В разные стороны грам… гралл…

— Грамматики?

— Нет! Всей всемерной! Всей!

— Понятно. Всей Вселенной. Галактики.

— Ну да!

— Значит, считают? А со счета не собьются?

— В том и гвоздь, — обрадовался Памперс и заговорил вполне осмысленно: — Знать, когда сойдется, все бы приготовились. Запели блажные песни. Глядишь — отмолились. А так… — Он безнадежно махнул рукой.

— А что считают-то? — опять спросил Владимир. Он понимал, что, пока собеседник не выгребет из закоулков своего сознания остатки засевшей там «теории», серьезного разговора о том, где спрятан автомобиль, не получится.

— Считают жмуриков. Понимаешь? Господь же все видит. Вот, например, ты. Зыришь на меня и думаешь: что б он сдох, Памперс проклятый. Щелк! Счетная машина прибавила единичку. По телику или в кино ухайдокали мужиков двадцать — опять щелк, щелк. Сечешь? А в мире-то всего пять миллионов душ.

Фризе не стал его поправлять. Миллионов так миллионов.

— Сечешь? Как дебил с кретином сойдутся — чертов баланс, называется — бах! Гроб с музыкой. Сами себя со свету сживаем. А попели бы… — Памперс вздохнул. — Попели бы блажные песни…

— Еще попоем.

— Значится, так! Повезет тебе — бабки поровну. Один блеер чего стоит! И доллары там, наверное, остались. Не повезет — похороны за государственный счет. Понял?

Теперь он говорил очень спокойно, осмысленно. Пригладив темной ладонью жиденькие травинки на газоне, ткнул пальцем в бурый окурок.

— Гляди. Это Раздоры. Сойдешь с электрички — направо. Ехай позднее. Контролеров нет. Пойдешь шагов пятьсот назад. Потом по песчаной дороге…

Фризе много раз бывал в Раздорах у друзей, хорошо знал окрестности поселка. Справа от станции вся территория была застроена современными коттеджами. Они буквально налезали друг на друга, и спрятать машину там было негде. Значит, Памперс не хотел, чтобы Владимир нашел «линкольн». Или слышал лишь «звон», пересказывая бомжовские байки. Но он так лаконично и четко обрисовал дорогу, что Фризе усомнился: а не ломал ли бомж комедию, талдыча про «всемерную грамматику» и счетную машину, подсчитывающую жмуриков, как Чичиков мертвые души? Выдав информацию, Памперс сунулся лицом в траву и захрапел. Интеллектуальный порыв его доконал.

Фризе тоже задремал.

Разбудил его полный флегматичный сержант. Постучал носком ботинка по ноге. Как и Чубайс. Только деликатно.

— Гражданин, не положено, — сказал страж порядка миролюбиво, когда Владимир открыл глаза. «Слава богу, — подумал Владимир, — я еще не лишился гражданства».

— Один секунд. — Он поднялся с травы и стал будить Памперса. Тот отплевывался и не хотел просыпаться.

— Лучше бы вам убраться отсюда поскорее. И самостоятельно.

Владимир поставил своего нового приятеля на ноги, обнял за талию и поволок за собой. Куда, он еще не решил. Лишь бы подальше с милицейских глаз.

Уже через несколько минут Памперс очухался:

— Ох и плохо мне, мужик. Наверное, помру.

— Выживешь, чудак.

— Чудак — полтора дурака. Ты куда меня таранишь?

— Где тепло и не дует.

— Стой!

Фризе остановился.

— Сча вспомню. Сча… — Памперс бубнил, выдыхая запахи пива и гнили. От одежды несло потом. «И сыром рокфор», — мелькнуло у Владимира в голове. — Между Плющихой и Ростовской набережной. Такой большой дом. С верблюдом на крыше. Знаешь?

— Нет.

— Сучонок! На Москву-реку домишко зырит.

Фризе вспомнил огромный дом полукругом. Его фасад возвышался на пригорке у реки. На крыше дома победно реяла реклама сигарет «Кэмел».

— Не знаю! Откуда?

— Там на чердаке единственное место, где зимой тепло. А счас не дует. Запомнил?

— Запомнил. Ты про аптечный киоск Чубайсу говорил… Для понта?

— Нет. Хотел дождаться, когда откроется. Там тетка иногда дает лекарства в долг. Хотел анальгина раздобыть.

Постепенно бомж оклемался. Покряхтывал и пошатывался, но шел самостоятельно. Фризе, повесив свою сумку через плечо, двигался рядом, готовый в любую минуту прийти ему на помощь.

В аптеке на Новом Арбате Владимир купил несколько упаковок анальгина. Алексей никак не мог выдавить таблетки из упаковки. Распухшие пальцы не слушались.

— Ковырни, Володя Питерский, — попросил он, протягивая блистер Фризе. — Штучки три.

Разжевав горькое снадобье и не поморщившись, бомж повеселел.

— Закурить найдется? — Он хитро посмотрел на кармашек, из которого Владимир всегда доставал папиросы.

Памперс с таким наслаждением сделал первую затяжку, что Фризе ему позавидовал. Сам он курил лишь за компанию. Как сейчас. И ни от папирос, ни от сигарет не получал удовольствия. Только от трубки. Тщательно набив ее хорошим табаком, раскурив как следует и пуская по кабинету ленивые сизые колечки, Фризе испытывал истинное наслаждение. Но трубки и табак хранились дома, в кабинете. А домой ему пока ходу не было.

— Алексей, я тебе имя свое не называл. Откуда ты его знаешь?

— Пс-с, — ухмыльнулся бомж. — Москва — одно большое ухо. Тебя Чубайс потрошит, а люди слушают. Шумок по вокзалу идет. Какая-то добрая душа менторше Анастасии шепнула.

— Вот как?!

— Вот так! — передразнил Памперс. Потом деловито и бодро, как будто еще полчаса назад не висел беспомощным кулем на Владимире, сказал: — Покалякали, и ладушки. Не забудь, если дело выгорит — башли пополам. — Он чуть помедлил и добавил: — «Под верблюдом» в каждом подъезде домофоны. Число надо знать. И один на чердак не суйся. Мужики строгие. Со мной — другое дело. Свидимся.

Памперс поковылял по проспекту вниз, к Москве-реке. Фризе смотрел ему вслед, пока бомж не свернул налево под высокую арку мрачноватого жилого дома.

«Свидимся, — усмехнулся Владимир. — Тоже мне самомненьице! Как будто спроси первого встречного: „Не знаете ли, где сейчас обитает бомж по прозвищу Памперс?“ — и тебе тут же расскажут, как его найти».

Неподалеку от метро, в тихом пустынном переулке, Фризе нашел телефон-автомат. И позвонил своей давней приятельнице Светлане. Молодая женщина вела в городской газете криминальную рубрику, и сыщик иногда снабжал ее информацией. А случалось, просил о помощи. Но в последнее время делал это очень редко. Берег. У Светланы и без него хватало проблем. И врагов.

Но сейчас просьба казалась ему пустяковой. Да и обращаться было больше не к кому.

Трубку сняла сама Светлана. Иначе и быть не могло. Или снимала она — когда находилась в редакции, или не снимал никто. Ни один коллега не желал общаться с ее опасными клиентами.

— Светка, это не я, — с ходу предупредил Владимир.

— Конечно нет. Ваш голос мне совсем незнаком. Вы что-то хотели?

— Возьми ручку.

— Всегда со мной.

— Предупреди моего кореша Онегина. Через жену. И обязательно с автомата.

— Поняла.

— Станция Раздоры… — Он повторил все, что услышал от Памперса. Только сторону назвал левую. Бомж или оговорился, или сознательно ввел в заблуждение. Справа нельзя было бы спрятать и спичечный коробок. — Запиши телефон.

— Угу.

— Передай, что весточку от него получил.

— Угу.

— Что ты угукаешь? Тебя не повысили?

— Ну и вопросик.

— Голос стал протокольным.

— Уважаемый! Говорите по существу.

— За последнюю неделю напечатано много сообщений о том, что город завален фальшивыми дублонами.

— Это и я заметила.

— Узнай, откуда ветер дует. Не деза?

— Трудно проверить.

— Очень просто. Найди хоть одного мента, который участвовал в операции. Если таких нет — информацию «сливают» из центров общественных связей.

— Логично. Это для меня?

— Нет. Адресат тот же.

— И все очень срочно?

— Хотелось бы.

— Мне бы тоже кое-чего хотелось. Вы, гражданин, откуда звоните?

— Из Бонна. Минута разговора знаешь сколько стоит?

Фризе повесил трубку.