Конь свернул с дороги и теперь несся по узкой тропинке, обдирая бока о колючие сосновые ветки. Беглец прижимался к густой, пахнущей потом гриве, иначе тайга давно бы уже исполосовала лицо до костей. Брезентовая куртка вполне справлялась с ударами, а вот старенькие, школьные брюки едва держались, чтобы не превратиться в лохмотья.

Неожиданный треск выстрела чуть не вытолкнул из груди сердце. Конь споткнулся и стал ошалело крутиться вокруг своей оси, словно пытаясь зубами поймать хвост. Потом упал на колени и, ткнувшись мордой в зеленовато-коричневый мох, повалился на бок. Саид успел выдернуть ногу из стремени и, перекатившись на спине, вскочил на ноги. Из уха Сигнала стекала тонкая струйка крови. Откуда стреляли? Омаров мотал головой во все стороны. Лес молчал. Липкий, ледяной страх половодьем разливался от макушки до пяток.

– Кто здесь? – крикнул беглец, сжимая рукоять охотничьего ножа.

– Далеко ли собрался, внучек? – голос деда прозвучал над самым ухом.

Саид вздрогнул и обернулся, готовый метнуть нож в цель. Но увидел лишь слабое покачивание веток.

– Я спрашиваю: далеко ли собрался? – голос звучал уже с другой стороны.

В следующее мгновение приклад ружья со всего маху ударил по запястью. Нож вылетел и с легким звоном ударился о ствол дерева. В белокурый затылок беглеца уперлись два ствола тридцать второго калибра.

– Дед, пойми меня как боец бойца, эти одиннадцать несчастных пацанов погибли сегодня по своей глупости. Не надо было травить меня, – затараторил Саид.

Ледяной ужас шевельнулся в душе Кондакова:

– Я бы мог убить тебя прямо сейчас, как бешеного пса, – Филипп Васильевич говорил отрешенным, каменным голосом, – но, боюсь, семьи тех ребят не простят мне этого. А как бы ты поступил? Правильно. Пуля в затылок – слишком легкая смерть для такого выродка. Я отдам тебя родственникам тех, кого ты, не моргнув глазом, убил. Вставай. Держи руки за спиной.

– Дед, ты воин и я воин. Неужели ты не поймешь и не отпустишь меня? Неужели ты не понимаешь, что я позор на твою седую голову? Люди, расправясь со мной, примутся за тебя. Ведь ты же меня воспитал таким.

– Во-первых: я – воин, а ты просто подлый человек. Во-вторых: моя жизнь встречает свой закат, и я хочу уйти из этого мира без камней в душе. В третьих: чему быть, того не миновать.

– Перед тем, как ты отдашь меня в лапы смерти, скажи: откуда знаешь, что это я их убил?

– Ты очень глупый человек, Саид. Казню себя за то, что не успел предотвратить. Расскажи, как умер твой отец, Шухрат Омаров.

– Дед, ты дьявол. Откуда тебе все известно?

– Подушка, твоя подушка, Саид. Она была вся в рвоте. И, почему-то лежала не на твоей кровати, а на окне рядом с постелью отца. Я только одного не понял, зачем? Поэтому и ушел в тайгу – думается легче.

– А сейчас понял, зачем?

– Да. В тебе живет зверь, и многие поступки ты сам не можешь объяснить.

– Многое же ты надумал. А хочешь, я скажу тебе. Как можно уважать человека, который боится вернуться на свою Родину. Который единственного сына обрек на прозябание в дыре. Как вообще можно жить чужим среди чужих. Видите ли: убьют родственники. Трус. Если бы не его трусость, разве надо мной измывались бы сверстники не моей крови. Он шарахался от собственной тени. Вместо того, чтобы отвезти меня в теплую страну с голубыми куполами мечетей, с прозрачной водой в арыках, где я встретил бы лучшую в мире восточную жену.

– Заткнись, Саид, жить тебе осталось совсем немного. А сейчас помолчи. Я устал от твоей болтовни.

Километра полтора они шли в полном молчании. Скоро должна была показаться дорога. Саид лихорадочно соображал. Умилостивить сурового стража невозможно. Бить на жалость глупо. Напасть самому, улучшив момент, но как? В этом костистом старике чувствовалась не просто сила, а какая-то страшная, нечеловеческая мощь. На помощь пришли восточные гены – попробовать перехитрить.

– Дед, живот крутит, пусти под кустик. Приведешь обдерьмованного. Хоть смерть в чистых штанах дай встретить.

– Садись на пень, чтоб я видел и сверкай к лесу задом, а ко мне – передом.

Не дойдя двух шагов до положенного пня, Саид схватился за живот и повалился на землю, потому что именно в этом месте обнаружил камень величиной с кулак.

– А ну встать, гаденыш подколодный! – Филипп Васильевич, взяв ружье наперевес, приблизился. Омаров чутким слухом определил, что курок дед взводить не стал.

– Встаю, встаю. Медвежья болезнь от страха чуть на месте не случилась.

В следующий миг беглец, резко развернувшись, отвел ствол левой рукой, а правой метнул камень в лицо деду. И, рванув с места, побежал, петляя между деревьев. Сзади грохнул выстрел. В полуметре срезало ветку.

«…Хорошо я ему угодил. Теперь уйду. Да не просто уйду…» – Саид, еще до конца не веря удаче, бежал и бежал, задыхаясь то ли от движения, то ли от пузырившегося в крови адреналина.

Старый Филипп через пару секунд после полученного удара уже готов был стрелять, но кровь, хлынувшая из рассеченной брови, залила правый глаз. И он промахнулся. Наскоро залепив рану подорожником, старик двинулся за беглецом, держа ружье наперевес… Бежать ему только к котомке и ножу. Больше некуда. Эх, старый дурак, надо было нож забрать. Думал, потом вернусь, а вона, как бывает… Он шел к месту, где лежал убитый конь, мягко, не торопясь, готовый среагировать на любой звук. Глаза слезились от напряжения. Неожиданно между лопаток кольнуло, словно раскаленной иглой, и в тоже мгновение зеленый, пушистый мох бросился в лицо. И для деда Филиппа наступила ночь.

Саид, спрыгнув с толстой ветки, подошел к поверженному, который лежал ничком, неловко вывернув шею, с ножом в спине. Хотел было выдернуть из тела оружие, но передумал… Так победа красивее выглядит. Пусть остается с ножом. А неплохо он меня научил метать!.. Взяв свою котомку и ружье деда, Омаров-младший растворился в зеленой, непроглядной чаще леса.

Дальше следы Саида Шухратовича Омарова, круто петляя по жизни, ведут в десантное училище. На две трети мечта северного сироты сбылась: он стал воином, да еще каким, а что касается формы – лучше не бывает. Осталось третье – деньги. Но деньги хотелось заработать любимым делом, т. е. войной. Блестяще закончив училище, он сам написал рапорт с просьбой отправить его для исполнения интернационального долга в республику Афганистан. Скоро подвернулся удачный момент для того, чтобы перейти на сторону душманов. Несколько месяцев учебы в пакистанском лагере боевиков. А далее затяжная партизанская война в тылу советских войск.

Пожалуй, это были самые счастливые годы в жизни Саида: диверсионная работа, жаркие бои в горах, ночные вылазки, подрывы, нападения на караваны. На счету Омарова числились сотни убитых и покалеченных во время пыток русских солдат. Он сдирал кожу, выкалывал глаза, отрезал половые органы, подвешивал за ноги, отрубал конечности. Страшный, ненасытный зверь, сидящий в нем, радостно трепетал, когда слышал душераздирающие крики о помощи и требовал все новой и новой пищи в виде страданий и боли. Один случай особенно запомнился новоиспеченному мусульманину. Американский инструктор как-то сказал, что убить спящего человека в жару, особенно опьяненного алкоголем, можно одним легким движением, перерезав яремную вену на горле. И все. Дальше жертва за очень короткий срок истечет кровью. Саид безоговорочно верил американцам, даже больше, чем уважаемым имамам.

Операцию разработали тонко и тщательно. Свои люди подкинули канистры со спиртом одному русскому взводу. Под утро, когда бестолковое воинство безмятежно храпело, маленький отряд Омарова проник в полевую палатку и ножами поработал там, где показывал американец. Оставили в живых только одного – постового. Пусть посмотрит, когда проснется, и запомнит на всю свою собачью жизнь, а заодно и вызовет вертушки – иначе шакалы даже костей не оставят, и враг не узнает о ловкости воинов ислама.

Но была и горечь поражения. Однажды русские десантники взяли в кольцо его отряд: перебили всех. Сам Саид оказался в плену по причине того, что рожок автомата опустел. Рослый голубоглазый сержант разрешил солдатам собственноручно казнить последнего оставшегося в живых бойца противника. Он узнал в сержанте того самого постового, правда, на то время еще без лычек. Двойная обида полыхнула в глазах: зачем подарил жизнь! Судьба наказывает за излишнее тщеславие. Омарову связали руки, повесили на шею лимонку, привязав к чеке конец веревки, и повели к обрыву. Он прыгнул, чека вырвалась, но граната почему-то промолчала. Пока десантники бегали за автоматами, Саид ушел по ущелью из зоны обстрела… Аллах помог… Преследовать его не стали, видно, не до того было. Страшным рубцом в душе остался след от того случая. Он стал еще более жестоким и циничным.

Но любой войне бывает конец. Завершилась и эта полным поражением СССР. По крайней мере, так утверждал прогрессивный Западный мир. Хотя русские добились своего: американцы не смогли установить на территории Афганистана ракеты среднего и дальнего действия, направленные на Союз. Опаленная жестоким солнцем, лучшая сухопутная армия мира возвращалась в пределы своих государственных границ.

Саиду Омарову сделали другой паспорт – теперь он был человеком с русской фамилией, отвалили кучу денег, которые он тут же пустил в краткосрочный наркобизнес, и отправили в Россию, куда, собственно, он сам и хотел. В Союзе полным ходом шла перестройка. Как считал Омаров, только ленивый не сумеет сделать состояние в мутное, криминальное время. А ему, ой как нужны были большие деньги, потому что он не расстался с мыслями о теплом Востоке, о наложницах, о халате, минимум, падишаха. Бывший пес войны быстро удесятерил свое состояние, участвуя в бандитских разборках, вышибая долги, выселяя из квартир беспомощных стариков и опустившихся алкоголиков. К середине девяностых он уже приобрел в собственность несколько частных медицинских клиник, куда приглашал работать врачей, умеющих раскручивать клиентов на дорогостоящие лекарства и ненужные, но весьма прибыльные хирургические операции. Особенно будоражила воображение гинекология. Через здоровье женщин путь лежал к тонким демографическим нитям, за которые можно дергать, нанося страшные опустошения. Нужно только подняться вверх по иерархической лестнице продажной российской медицины. А там… Пока русские пьют, а дети их становятся наркоманами, они не способны понять, что существуют три главные вещи: здоровье, культура и религия. Вот и пусть пьют. А Саид Шухратович Омаров поможет, чем сможет. Самое главное, сделать так, чтобы в медицине не было честных врачей. Как? Да очень просто – повысить уровень взяток при поступлении в медицинские вузы. Откуда у честных деньги? Почти все они тупые романтики. Вот и пусть шпалы укладывают на каком-нибудь БАМе. Очень скоро «правильные» специалисты будут лечить согласно социальной кастовости: царей – по-царски, рабов, разумеется, как рабочий скот и не более. Из культуры выдавить методом подмены ценностей. Для начала сделать так, чтобы российские дети не знали, кто такой Илья Муромец, пусть восхищаются каким-нибудь старым американским утконосом с набитой долларами мошной. Потом заплатить юмористам, чтоб высмеивали фольклор, а молодежь окунуть в низкосортную музыкальную кислоту. Ай, да Саид! Неужели ты думаешь, что подобные разумные мысли не приходили до тебя ни в одну светлую голову. Что касается религии – демонизировать. Параллельно поддержать сектантов и язычников. Особенно последних – пусть молятся своим древним славянским богам, носят свастику – ведь это всего лишь символ солнца. Вскидывают руку вверх в знак приветствия. Становятся нацистами и побыстрее забывают, что нет ни грека, ни римлянина, ни иудея, что есть Достоевский, Пушкин, Дмитрий Донской и т. д. После этого всего один маленький шаг до ненависти к своим старикам или наоборот. Пусть грызутся между собой, решая исторические споры. А когда одумаются – страны, их страны, уже не будет. Останется одно название, да и то нужно еще подумать, оставлять прежним или нет. Ай, да Саид. Ай, да голова…