Как и предполагалось, граф спал не один — рядом сладко посапывала Магда. На Диану это не произвело никакого впечатления. Она давным-давно знала о связи отца с кастеляншей и не считала ее предосудительной. Молодой мужчина остался без жены, которая умерла при родах, естественно, что немного оправившись от горя, он начал искать себе женщину, а что Артего нашел ее под боком, даже хорошо. Тем самым он не отлучается из дому и дела не приходят в упадок. А то что Магда обычная простолюдинка — неважно, в постели госпожа и служанка одинаковы — заурядная женщина.

И все же Диана замерла в нерешительности. Она дурно поступила, ворвавшись ночью в покои отца. Однако смысл отступать, если дело сделано?

— Отец? — позвала несмело. Граф засопел сильней, но Магда тут же распахнула глаза, увидела Диану и зажмурилась, видно приняв ее за продолжение сна.

— Извини, Магда, но мне срочно нужно поговорить с отцом.

Женщина начала медленно натягивать простынь на голову, при этом толкнув Тьерри. Тот мигом вскочил, сонно хлопая глазами, закудахтал:

— Кто? Что? Кого? Зачем? А?

— Отец, нам нужно поговорить.

Артего уставился в огромные, темные глаза дочери. Потом зажмурился, как Магда и помахал руками, отгоняя наваждение.

— Папа!

— Какого че…че…Чего тебе? — нахмурился, сообразив, что дочь ему не снится.

— Нужно поговорить.

— Сейчас?! — ужаснулся мужчина и огляделся в поисках то ли халата, то ли дочкиного здравомыслия, но увидел силуэт своей любовницы под простыней и вспомнил, что он в спальне не один, а про это никому не стоит знать, и благовоспитанной девице меньше всего.

— Ууу! — взвыл, вылетая из постели. Схватил халат и натягивая его на ходу, спешно вытолкал девушку в соседнюю комнату.

— О чем ты опять хочешь поговорить?! Что это такое, в конце концов?! Когда ты угомонишься?! Когда меня хватит удар от твоих проделок?! Спасибо что у тебя хватило ума прийти ночью ко мне, не завалиться в спальню Адель!

— Возможно, я еще зайду к ней.

— Что? О, Всевышний, помилуй! — закатил глаза граф и рухнул в кресло. — Что опять стряслось?

— Граф Ферна сказал, что утром мы уезжаем.

— И что?! Вполне естественно и понятно. Всем! Впрочем, не тебе. Ты же не знаешь, что жена следует за мужем, а дочь уважает отца!

— Мне как раз понятно, что как жена я должна прийти в дом мужа, но не на следующий день после венчания.

— Почему нет? Лорд торопится увидеться с тобой.

— А ты не против?

— А я не против! — рявкнул Тьерри и налив себе вина из кувшина, выпил кубок залпом — на трезвую голову разговаривать с Дианой очень трудно. — С чего мне быть против? Ты перешла все границы. О ваших отношениях с Уиллисом судачат в каждом кабаке. Хочешь, чтобы слухи дошли до лорда? Хочешь позора мне и себе? Ты понятия не имеешь как к таким вещам относятся мужчины. Быстрый отъезд спасает тебя от неприятностей в браке.

— От чего еще меня спасает этот брак? Почему ты ничего мне не говорил ни о лорде Монтрей, ни о моей помолвке с ним, ни о землях, что отписаны мне в приданное? Почему я узнаю это все от чужих людей?

— Земли? Хм. Право, доченька, я и сам не в курсе о чем речь, — смутился Тьерри.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, что досталось моему мужу по брачному контракту?

Невероятно! Что происходит?

— Правду сказать, контракт был заключен еще перед помолвкой. Я убей не помню, о чем там шла речь. Но документы составлены в твою пользу, это точно.

— А земли? Что за земли, где?

— Хм! Да не помню я! Они принадлежали тебя с рождения!

— Но как ты можешь не знать или забыть то, что принадлежит твоей дочери?!

Тьерри открыл рот, чтобы возразить и закрыл. Вздохнул и вновь налил себе вина. Рука с кубком замерла на полпути ко рту.

Дочь.

Вправду сказать, Господь послал ему лишь одного ребенка и его зовут Адель.

Восемнадцать лет назад

Он понимал, что умирает. Медленно, страдая каждой клеточкой истерзанного тела, не то, что его товарищи, погибшие легко и просто, как подобает наемникам. Все, весь их отряд лег у стен Каплана, а он выжил. Получил множество ран, ударов мечей и все же выжил. Один сердобольный монах подобрал его и принес в свою келью, видно чтобы отомстить за нападение, продлив дни жизни в мучениях.

Валье Тьерри не мог спать — не давала боль.

Валье не мог есть — не было сил. Не мог пить — каждый глоток обжигал нутро, как яд. Он лежал и сох, покрываясь гноем, что разъедал его раны, болью отдавая в мозг и, молил об одном — о смерти. Но брат Форте молил о его здравии и видно сталкиваясь, эти молитвы уходили в никуда и, Валье не поправлялся, но и не умирал.

В одну из ночей — то ли явь, то ли сон — ему привиделась фигура одетая в монашескую сутану. Лица не было видно из-за накинутого на голову капюшона и потому, увидев фигуру в узком проеме выхода, Валье принял монах за образ своей смерти.

— Наконец-то, — прошептал.

Мужчина навис над ним и Валье показалось, что его глаза зловеще блеснули. Но страшно не было, ведь смерть означала избавление от мук и, потому Тьерри боялся лишь жизни, еще одного дня проведенного в бессилии, боли и зловонии.

— Забери, — собрав все силы, протянул к нему иссохшую руку.

— Ты не умрешь.

Это прозвучало, как приговор и были бы силы у Валье — он бы взвыл.

Рука мужчины упала, лицо исказила гримаса ужаса, а в глазах была лишь мольба: не шути так, не оставляй меня в живых!

— Твоя смерть далеко от тебя, однако поворотный момент в твоей жизни настал и тебе пора выбирать.

— Что?… Что?

— Свою жизнь. Я предложу тебе несколько вариантов: то что ждет тебя и то, что я могу тебе предложить. Но именно ты выберешь один из предложенных. И что выберешь, так и станешь жить. Первое, — монах не спеша подошел к маленькому оконцу кельи и поднял голову, всматриваясь в лик луны. — Ты будешь долго болеть. Пролежишь в постели почти год. Потом поднимешься, но раны будут напоминать о себе постоянно. Ты не сможешь многого. Путь наемника тебе заказан — ты не поднимешь меча. Учитывая, что ты безроден и нищ, тебя ждут скитания, голод, холод, побои и смерть на пыльной дороге через долгих десять лет ада. Твой труп долго будут обгладывать сначала хищники, потом стервятники.

— Нет, — прохрипел Валье. Описанное так живо предстало пред его глазами, что мужчина содрогнулся всем телом.

— Второй вариант: ты останешься в монастыре и будешь, как все братья, проводить время в посте, молитве и работе. Работник из тебя будет никудышный — сил и кирку поднять не хватит. Посты истощат тебя и доведут до окончательного падения — ты себя не будешь помнить. Твой рассудок помутиться и в один из дней в порыве безумия ты перегрызешь горло одному из братьев и примешься за свои вены, проклиная всех вокруг. Тебя свяжут и поместят в каменный мешок в подвале. И там в темноте и тишине, голодный, ежечасно сходящий с ума от болей, ты закончишь свои дни так и не увидев света.

— Нееет, — это было выше сил Тьерри. Только не это! Боже, неужели у него нет хоть одного нормального варианта? — Я… грешен, но… я каюсь… Прошу вас… Помилуйте…

— Третий вариант, — как будто не услышал его мужчина. Сказал и смолк, а Тьерри мучительно ждал, вслушиваясь в тишину посетившую келью. И не выдержал:

— Ради Христа… не мучайте!

Монах повернулся к нему:

— Ты поможешь мне, а я помогу тебе. В нашем монастыре есть ребенок, девочка. Она совсем крохотная — младенец. И она сирота. Ты станешь ей отцом — настоящим, любящим отцом. Никогда ты не вспомнишь что она тебе не родная, никогда она не заподозрит, что не дочь тебе.

— Но… как я?

— Ты умеешь нянчить детей. Ты старший в семье и знаешь, как управляться с маленькими. У твоей матери кроме тебя еще трое сыновей и четыре дочери, не так ли?

— Но… они все…

— Я знаю. И это даже лучше — твое прошлое ушло вместе с ними. Никто никогда не узнает, кто ты на самом деле. Я подниму тебя. Уже через месяц ты будешь на ногах и сможешь забрать девочку и уйти. Но ты не уедешь безродным, подлым наемником без гроша в кармане — ты выйдешь отсюда графом и направишься в свой замок. Я обеспечу тебя, потому что от этого зависит благополучие девочки. Ты не будешь ни в чем нуждаться, потому что она ни в чем не должна нуждаться. Раны твои никогда не напомнят о себе, ты будешь богат и влиятелен, но… пока относишься к девочке, как к дочери. Ты даешь ей свою любовь и защиту, она обеспечит тебя, вернее я обеспечю тебя для нее.

Валье потрясенный предложением молчал. Он думал, возможно, ли такое? Замок? Граф? Богатство? Спокойная сытая жизнь знатного сеньора? За воспитание какой-то соплюхи?

Что тут думать?

— Да!

— Не спеши. Выбрав этот вариант, ты возьмешь на себя серьезные обязательства и поклянешься их исполнить. Потом у тебя не будет дороги назад.

Если он все получит, то от девчонки потом можно будет избавиться.

— Избавиться от клятвы не получиться. Твоя жизнь будет завесить от благополучия и жизни девочки. Если с ней что-то случиться — ты вернешься в то состояние, в котором находишься сейчас и, жизнь твоя пойдет по двум первым вариантам.

— А… если она… выйдет замуж.

— Тогда ты будешь волен собой. В день ее свадьбы твои обязательства будут считаться исполненными и все что ты получил за нее, останется при тебе.

"Бог с ней, пусть живет соплюха. Кому она мешает?"

Монах встал над мужчиной и выказал круглую бляху на шнурке. В слабом отсвете луны мелькнул замысловатый рисунок чеканки и врезался в память:

— Запомнил? Запомнил. Когда настанет время к тебе придет человек с точно таким же знаком. Ты выполнишь все, что он скажет. Беспрекословно.

— Я… понял. Согласен.

— Не торопись, подумай до завтра. А пока, чтобы ты понял, что со мной играть не получится, я покажу тебе кое-что.

Монах склонился над лицом Тьерри и легонько дунул. Мужчина тут же почувствовал, как его тело оставляет боль и наваливается приятная дремота.

В ту ночь он спал как убитый, а проснувшись смог даже приподняться, выпить кружку молока и съесть кусок хлеба. Но к вечеру все вернулось и, Тьерри вновь лежал пластом, еле сдерживая крики боли. Это все решило.

Он готов был стать отцом и искренне любить и защищать неизвестную ему девчонку — ведь она его гарантия, его избавление от никчемной жизни и мук. Невелика плата, если вдуматься. И он ждал монаха, чтобы сказать о своем искреннем согласии… и поскорее избавится от боли.

Монах пришел ночью и принес с собой сверток. Склонился над измученным Валье, приоткрывая лицо младенца:

— Ее зовут Диана.

Тьерри посмотрел в глаза девочки и пропал, влюбился, сросся с ней за миг. И не задумываясь, поклялся беречь ее как себя, вырастить, опекая от всех бед.

Ровно через месяц он вышел из стен монастыря совершенно здоровый и счастливый.

В его сумке были документы на замок, родословная по которой он значился старшим сыном почившего графа Винсента Артего и огромная сумма на расходы.

Да, он был доволен и абсолютно счастлив, представляя свою дальнейшую жизнь, как праздник. Девочка не казалась обузой, а воспринималась скорее как приятное дополнение, кстати, очень симпатичное, что добавляло гордости и чувство величия — у него, далеко не красавца — такая дочь. И он с трепетом прижимал сверток с младенцем к груди.

Если бы он знал тогда, кого ему навязал монах, он бы так не радовался.

Не прошло и года, как девочка проявила себя самым диким образом — спалила только отстроенную столовую. И покатилось — странностям Дианы не было конца, не было предела ее проделкам, но при этом она никогда не считала себя виновной, смотрела своими темными, колдовскими бездонными глазами на сетующего отца и у того пропадало желание ругать ее.

Соседи и прислуга быстро заметили необычность девочки и по округи распространились неприятные слухи. Диану, с легкой руки какого-то умника прозвали дочерью бездны. Метко — ее глаза действительно были сродни бездне. В них можно было пропасть навеки. Любой, кто заглядывал в них, лишался разума.

В тайне от нее Терри решил избавиться от опасности, что подстерегала его из-за дочери — инквизиции начала не на шутку интересоваться странным ребенком. К тому же он женился, а жене очень не нравилась Диана. Лилиан была знатного рода и очень набожной. Она умоляла мужа избавиться от "ведьмы" пока она превратила их жизнь в пепел. "Подумай о нашем ребенке, который вот-вот должен появиться на свет. Неужели ты хочешь его смерти? Диана убьет его, а не убьет она — святая инквизиция из-за нее сожжет нас всех".

Терри колебался, помня о чародее — монахе, его предостережениях и своей клятве, но слова Лилианны и выходки Дианы в конце концов возымели свое действие — мужчина сдался.

Он взял девочку якобы на охоту, в тайне желая оставит ее в лесу и оставил. Но буквально через час после его возвращения в замок, ее вернули. Высокий монах привел Диану домой и потребовал аудиенции с графом. Тьерри погнал бы его в шею, но увидел знак на груди и испугался.

В тот день и был подписан брачный контракт, в котором Терри не дали прочитать и строчки. Впрочем, он и не смог бы — не силен был в грамоте, только учился, к тому же испуган донельзя.

Монах ушел, но поступок Тьерри не оставил без ответа — его страшно наказали. В тот же день Лилианна родила хилую девочку и умерла.

Больше о женитьбе Тьерри не помышлял, боясь остаться вновь вдовцом или навредить Адель. Мысль избавиться от Дианы была погребена страхом за жизнь и закопана глубоко, глубоко.

А неприятности связанные с девочкой хоть и продолжались, но надо отдать должное монахам, компенсировались графу с лихвой. Слухи о ней уже не были так яростны — то ли опять же монахи постарались, то ли привыкли в округе к странностям Дианы. Однако это не ослабевало внимание церкви к девочке и хоть священники не особо лезли, нельзя было сказать точно, чем все закончится.

Тьерри жил, как на пороховой бочке, зажатый с одной стороны монахами — колдунами, с другой страхом: перед приходом инквизиторов, страхом за свою жизнь и Адель, перед будущим и настоящим, перед дьявольскими проделками Дианы.

Он ждал ее свадьбы, моля приблизить этот день и сбыть, наконец, с рук навязанную ему девчонку. Ее свадьба означала бы его свободу и он рьяно искал кандидатов в мужья, пытаясь обойти брачный контракт. Однако ни один из кандидатов не дожил до свадьбы. Была ли в том вина Дианы или монахов, ее защитников, Тьерри не знал, но видел в том намек, что пора остановиться и дождаться того, кто предназначен ей по договору, пока не случилось большей беды.

И вот, когда граф смиренно ожидал финала, Диана к его ужасу выкинула нечто из ряда вон — околдовала единственного сына влиятельного Альберта Бредворда, их соседа!

Альберт конечно знал про колдовское очарование Дианы и забил тревогу. Он примчался к Тьерри и потребовал угомонить дочь, пока он сам, через своего брата, святого инквизитора, не заставит ею предстать пред судом Божьим. Оставался один выход — обручить Адель с Уиллом и тем уберечь семью от смерти. Брак детей был единственной гарантией, что это не случиться, во всяком случае, Аделия будет вне опасности.

Бредворд сперва отмахнулся от предложения породниться, но услышав о приданном, которое Тьерри давал за младшей дочерью, задумался. А через день состоялась помолвка. Так золото монахов помогло Артего все благополучно устроить.

Диана, конечно, была вне себя, да и омороченный Уилисс не прыгал от радости. Но справились и с этим: Альберт урезонил сына и, выписав из столицы очень ученого звездочета и святого монаха — бенедиктинца, смог избавить сына от страсти к "дочери бездны". Тьерри же бесконечно восстанавливал беспричинно вспыхивающие и сгоравшие постройки и урезонивал дочь, как мог. Тем временем отец Иов все чаще и настойчивее призывал графа что-то сделать дабы спасти душу Дианы, свою и Адель. Он прямо требовал либо отправить девушку в монастырь, либо вызвать инквизиторов.

Тьерри понимал, что рано или поздно отец Иов так и сделает, не ставя хозяина замка в известность и, очень боялся того. Случись что с Дианой — обвинят его. Как не крути, он будет виновен и со стороны церкви и со стороны тех проклятых монахов, что навязали ему такой камень на шею. А что за этим последует, было ясно и младенцу.

Граф как мог, увещевал священника, но понимал, что тот все меньше верит ему.

В тот момент, когда он почти лишился терпения, воли и сил от свалившихся на него проблем, наконец-то пришло спасение — граф Ферна. Здоровяк показал ему заветный знак и тут же получил полную поддержку.

Мечта Тьерри наконец-то сбылась — Диана вышла замуж и уезжает.

Еще бы дожить до утра, до момента ее отъезда сохранив и рассудок, голову на плечах и имущество в целости!

Граф шумно вздохнул и залпом опорожнил вино из кубка, заливая печали и тревоги.

Ему осталось каких-то несколько часов до свободы. Господи дай дожить до этого светлого момента!

— Послушай меня дочь, есть контракт и слово дворянина. Когда я заключал союз с твоей матерью, в контракте была прописана какая-то земля, которая отходила бы в случае ее смерти нашему старшему ребенку. Как честный человек, к тому же не на шутку влюбленный, я не вдавался в подробности тогда, а после смерти Лилианны — тем более. Какой бы не была эта земля и где бы не находилась — она принадлежала тебе. В любом случае она не ушла из семьи, а передалась тебе в приданное. И видно немалое, раз на тебя польстился сам Монтрей.

— Хочешь сказать, что все остальное ушло Адель?

— Ты слишком проницательна. Да, твоим приданным я купил брак твоей сестре и покой в дом. Монтрей же нужны были лишь земли, он их и получил.

— Больше польститься не на что?

Тьерри поморщился:

— Что ты выдумываешь? Разве речь о твоей красоте? Она лишь приятное дополнение к приданному. И не стоит так сверкать глазками — вполне нормально, что Дэйна как человека разумного и могущественного прежде всего интересует вопрос финансового обеспечения или расширения своих владений.

— Он ни разу меня не видел!

— И что? Многим это не мешает. Увидитесь, как приедешь.

— Неужели ты не считаешь оскорбительным, что он даже не явился на собственную свадьбу, не преподнес невесте даже цветок в подарок?!

— Как же кольцо, которое надел на твой пальчик Ферна? Да он один стоит треть нашего замка!

— Допустим. Но я ничего не знаю о своем муже, а то, как он себя ведет, говорит лишь плохое. Отец, мне кажется Монтрей нужны были только те самые земли. Если он стремился получить лишь их и получил, то зачем ему я?

Артего нахмурился:

— В себе ли ты? На что намекаешь?

— Вывод напрашивается сам, отец. На мне женятся по доверенности, получают желаемое и увозят неизвестно куда, неизвестно с кем. По дороге многое может случиться.

Тьерри шумно вздохнул: если честно, он бы так и сделал.

— Дорогая моя, у тебя нет выбора. Послушай, — выставил руку, видя что дочь готова возразить. — Твои слова не лишены здравого зерна, но подумай сама, к чему Монтрей устранять тебя сейчас? Это хлопотно и чревато. Что будет дальше, зависит от тебя и от того, как вы поладите, а это опять же, зависит от тебя. Правду сказать, у тебя есть весьма настораживающие недостатки, с которыми не каждый станет мириться, да и характер у тебя сложный.

— На что вы намекаете?

— Пыфф!… Диана, скажу прямо — ты этого сама вижу, хочешь. У тебя скверная репутация и ждать хорошего не приходится. На тебя давно смотрят искоса и все твои, проделки не способствуют лучшему отношению к тебе. Люди откровенно бояться тебя, а страх рождает необдуманные и далеко не христианские поступки.

— Я не понимаю.

Тьерри надулся, побагровев: как же это трудно говорить всем известное прямо в невинные и в тоже время дьявольские в своей черноте глаза.

— От твоего взгляда в дрожь бросает. За эти глаза и за то проклятье, которым наделил тебя не иначе дьявол, тебя называют — дитя бездны. И не говори мне снова "не понимаю". Ты все прекрасно осознаешь, невозможно чтобы ты не заметила, что ты серьезно отличаешься от окружающих. Никто не видел, чтобы ты плакала или смеялась, а это странно. Тебя всегда сторонились за твои странности.

— Не правда, меня любят…

— Тебя боятся. У тебя нет и не было подруг, служанки меняются каждый месяц, не желая задерживаться, тебя не приглашают в гости, как Аделию.

— Просто мы уединенно живем.

— Нет, Диана, будь ты другой, мы жили бы иначе, но ты такая как есть и мне приходиться принимать некоторые меры, чтобы не навлечь неприятностей на всю семью. Соседи не ездят к нам гости и не приглашают к себе, боясь, что ты околдуешь их сыновей или дурно повлияешь на дочерей, наведешь порчу.

— Я христианка, отец. Я ношу крестик, причащаюсь…

— Это не спасает от молвы, а молва летит быстрее почтовых голубей, обрастая по дороге такими выдумками, которые нужно потрудиться придумать. Все это очень опасно, Диана. Скажу откровенно, чем быстрее ты уедешь, тем лучше будет нам всем.

Девушка сникла, понимая одно — он нее отказывается родной отец.

— Я ничего дурного не делаю.

— Инквизиция докажет тебе обратное. Не мне тебе объяснять, что будет в этом случае с тобой и с нами.

"Неужели нет выхода?"

Девушка совсем расстроилась:

— Ты хочешь, чтобы я быстрее уехала.

— Извини, Диана. Я очень тебя люблю, ты же знаешь, но твой отъезд действительно необходим — он решит массу проблем, спасет и тебя и нас. Не противься, дочь. Лорд Монтрей человек замкнутый и слывет оригиналом, но он не плохой человек. Я буду молиться, чтобы вы с ним поладили и он смог защитить тебя от того, что в тебе сидит. А пока, доверься его доверенному лицу.

— Но граф настаивает на отъезде. И не берет ни служанок, ни охрану. Я боюсь.

— Его планы — его право, бояться тут нечего.

— Тебя не беспокоит, что он хочет, чтобы мы ехали вдвоем?

— С графом Ферна ты в полной безопасности, — заверил Тьерри, с вожделением поглядывая на кувшин, в котором еще оставалось вино. Разговор с девушкой его изрядно выматывал.

— Отец, — рухнула перед ним на колени Диана, используя последний аргумент — жалость. — Молю вас, образуемтесь, не отправляйте меня одну! Неужели вам все равно, что со мной случиться?!

— Оставь! — вспылил Тьерри. — Граф славный воин! Ты в полной безопасности!

— Тогда не отправляйте меня сейчас, дайте хоть собраться! Попрощаться…

— Ты теперь замужняя женщина и находишься в воле мужа! То есть — пока в воле графа Ферна!

— Он похож более на разбойника, чем на благородного человека. Неужели вы отправите меня с ним, не дав ни оного воина для защиты?

— Да бери ты хоть всех! — только оставь меня в покое. — Если граф будет не против, — встал и пошел в спальню, протяжно зевнув.

— Как же мои вещи? Ферна не хочет ничего брать.

— Решай этот вопрос с ним. Возможно, он не хочет обременять себя лишней поклажей и тем задерживаться в пути.

И скрылся в спальне.

Диана не смогла ни возразить, ни возмутиться.

Она прошла по коридорам сонного замка и вышла на улицу: ее раздирала горечь обиды, бессилие и скребущее душу чувство отверженности, раздражающее ее и навевающее глубокую тоску. Все это требовало выхода и лучшего места, чем улица, девушка не нашла. Она уставилась в небо и, сжав зубы, криком выпустила на волю накопившееся. Она чувствовала себя зверем загнанным в капкан и завыла, как подобает животному.

Сверкнувшая молния, на секунду ослепила ее, заставив смолкнуть и, тут же снопом огня вспыхнула яблоня в саду перед храмом.

Диана, позабыв обо всем, смотрела, как пылает дерево и не могла двинуться с места. Впервые она всерьез поверила, что все пожары, что устраивала молния в замке — ее рук дело.

Значит, она имеет влияние на молнию?

Значит она… в руках дьявола?

Девушка похолодела — ее бессмертная душа в опасности — отец Иов прав.

Из пристройки к церкви выбежал священник, из конюшни, пострадавшей еще вчера, выбежал конюх, стражники проснулись и забегали. Огонь тем временем пожирал третье дерево и грозил уничтожить весь сад, перекинуться на церковь.

Грубая рука схватила Диану за плечо и отодвинула в темноту прихожей замка, как раз в тот момент, когда взъерошенный отец Иов заметил девушку.

Диана дернулась, стряхивая с себя лапу Сантьяго:

— Не смейте дотрагиваться до меня! Вы что, следите за мной?

— Идите спать, — спокойно заметил он, поглядывая на поднявшуюся суету в дверной проем. — Скоро рассвет.

— Раньше чем в полдень я не уеду! Между прочим, сегодня второй день свадьбы моей сестры. Будет фаршированный поросенок, олень и куропатки. Лойель готовит так, как не умеет даже королевский повар. К тому же будут танцы. И вещи я не сложила. Нет, уедем вечером, вместе с Уиллисом и Адель.

— Уилисс, — кивнул Сантьяго, злобно щуря на девушку глаз. В полумраке он казался светится как у хищника.

— Да, Уилисс, — подтвердила Диана и, гордо расправив плечи, пошла к себе.

Мужчины всегда медленно соображают. Магда права — чтобы добиться каких-то результатов нужно быть настойчивой и делать скидку на мужское тугодумство.

Вчера она про Уилла сказала — сегодня до графа что-то стало доходить. Если не сдаваться, то через пару дней он проникнется и, пожалуй, уедет один, потребовав от имени своего господина расторгнуть заключенный брак. Нужно всего лишь потянуть время и упорно напоминать ему про Бредворда.

Диана легла спать совершенно удовлетворенная и впервые за долгие два месяца, ни о чем не думая и не беспокоясь. Уилл теперь для нее был далек, как скалы на том берегу озера, что притаилось в гуще леса, и более выступал ширмой, чем целью.