Тоннель был построен добротно, по всем канонам инженерии, только к чему и кем?

Свод выложен ровным слоем шлифованного камня, через равные отрезки, скреплен дугообразными балками из непонятного материала. Чистый на всей протяженности, без завалов хлама. Пол, что проспект – шагай да шагай.

Трудов было затрачено немало, что вызывало недоумение и любопытство – зачем? Чтобы незаметно пробраться из пустыни в лес и обратно? Очень целесообразно…

Эра пялилась на стены пытаясь разгадать назначение всей этой архитектурной ценности, но ни одной дельной мысли по этому поводу не рождалось. Зато девушка заметила, что Радий все больше отстает, идет медленно и неуверенно, все больше опирается на стену. Вскоре вовсе остановился, прислонился к камням.

Плохо? – встала рядом Эра.

Мужчина был бледен и только. Подмигнул девушке, выказывая фальшивую бодрость духа и кивнул в сторону удаляющихся товарищей – иди. Она помялась, но оставила Родиона, сообразив, что тот не хочет, чтобы кто-то видел его слабость.

Приступ клаустрофобии накрыл его внезапно, убивая вспыхивающими в памяти картинками.

Шутов как наяву вновь ощутил, казалось, уже забытое: глубокую яму, осыпающуюся землю, обод света вверху, корни растений по краям и комья в лицо. Он рвал ногти, пытаясь выбраться, а его засыпали. Земля как капкан, схватила его, давила. Не повернуться, не вздохнуть, тело сжимает, паника…

Две недели назад.

Психиатрическое отделение регионального госпиталя, двенадцатая палата стали его домом. Он был один, не осознавая того. Изо дня в день из часа в час Родион переживал и видел одно – резню на Девкалионе и, стойко считал, что все произошедшее происходит вновь снова и снова. Бесконечность этой пытки давно помутила разум. Куда бы мужчина не повернулся, чтобы не делал – видел перед собой разорванные тела своих товарищей, чувствовал, как их кровь омывает его лицо, и кричал, в бессилии что-то изменить. Он был, но его не было. Тени поглощали жизнь, превращали тела в месиво из мышц и костей. Они появлялись внезапно, и от них не было спасения.

В палате Шутова свет не гас, но не воспринимался и не спасал.

Мужчина каждую минуту ждал появления тени, но не боялся смерти, а звал ее. Однако ему не дано было умереть тогда, не суждено было и теперь. Единственно выживший, он оставался единственно живым и хранил, будто могила, память о своих товарищах и самому близкому человеку – своей жене.

Иногда ожидание становилось нестерпимым и мужчина кидался на стены, бился о них в кровь, призывая тени. Он хотел одного – уйти за своими, пусть так же страшно, лишь бы больше не жить в кошмаре.

Не жить, чтобы забыть.

Забыть, чтобы жить.

Дилемма была невозможной и кидала его из крайности в крайность, доводя до отчаянья, до приступов бешенства. Но как невозможно было вылезти из могилы, невозможно было выйти из кошмара.

Оборотни – бред, но реальность.

Смерть – бред, но мечта.

Жизнь – бред, но длится и длится.

Впрочем, он часто путался – жив или мертв? Остался ли он там, с товарищами, с Викой, исполосованный, с клочьями кожи, с глубокими ранами от макушки до пят, в которые набивается земля, или жив, и раны затянувшись, превратились в рубцы, превратив его в ходячий ужас.

Хранитель кошмара, он сам стал кошмаром, то ли живым, то ли мертвым, то ли человеком, то ли приведением, то ли жертвой, то ли палачом, то ли склепом, то ли в склепе.

Грань между сумасшествием и нормальностью стерлась. Просветление разума становилось больше наказанием, чем наградой. В кошмаре он продолжал пытаться вылезти из могилы, рвал ногти о землю, кричал захлебываясь комьями и видел, как в темноту утаскивают Вику, разрывают у него на глазах. Миг и душ из крови, ее крови, и не вернуть, не склеить. И голова, прикатившаяся к нему, и мертвый взгляд мертвой женщины, а он ничего не может, только кричать, только выть от бессилия и рваться, рваться из сдавливающей его тело земли.

Он там жил, тем моментом, тем ужасом, тем отчаяньем.

Но врачи вытаскивали его как пескаря на берег, и в моменты просветления Шутов видел стены палаты и ощущал звериную злость от непоправимости произошедшего. И видел вновь что было, только уже со стороны.

Капкан, тупик. Нет выхода, нет спасенья.

Взгляд в полировку чашки или стекла окна и Родион замирал от ненависти к себе, вновь возвращался в кошмар пережитого. Вид своей изуродованной физиономии, с которой он был похож на монстра, ставил крест на любой попытке выбраться из сумасшествия.

У него изъяли все предметы способные отражать, но и это не спасало. Ведь он уже знал, понимал на кого похож. Он сам стал монстром и порой не отделял себя от тех, кто на его глазах превратил в куски мяса двенадцать его друзей. И все больше путался – он это сделал или другие.

В один из дней у него появился посетитель.

В просветлевшем после процедур разуме Шутова не находилось объяснения явлению незнакомых лиц, не санитаров, не врачей. Обычный человек в обычной цивильной одежде воспринялся настороженно. Мужчина сидел и напряженно следил за гостем, готовый к тому, что он в любой момент превратится в тень, а та превратит все это заведение в мясорубку, и вновь крики будут топить его, как кровь, и вновь куски мяса в стороны, и вновь мертвый взгляд мертвых глаз, и вновь бессилие.

Но может на этот раз он предотвратит трагедию?

Он постарается, сделает все что сможет…

– Шутов Родион? Я Игорь Игнатьевич.

Радий прищурил глаз. Взгляд в упор, тяжелый, неприязненный.

– Я пришел помочь. Специалисту вашего класса не место в психушке, не находите?

Шутов криво усмехнулся: дядя решил взять его на работу? Смельчак. Или полный идиот – что скорей всего.

– У вас есть лекарство от психоза?

– А вы псих?

– Конченый. Сейчас я еще могу вас воспринимать, но советую убраться поскорее, пока во мне вновь не проснулся зверь.

Стефлер сунул руки в карманы брюк, изучая обезображенную грубыми рубцами физиономию мужчины, и заговорил:

– Я знаю, что вы чувствуете. Вы считаете себя виноватым. Порой вам кажется, что это вы убили свою жену и друзей…

Родион взвился. С места подскочил к мужчине, схватил за грудки и пронес к стене, впечатал и зашипел в лицо:

– Слушай, ты, любитель копаться в чужом белье…

– Мне нужен профессионал. Я обязан был узнать, что случилось на самом деле, – спокойно парировал Стефлер. И махнул рукой появившимся санитарам – все нормально, свободны. Мужчины вышли, а Шутов оценив жест гостя, ослабил хватку.

– И что тебе надо? – спросил спокойнее.

Мужчина отодвинул его.

– Только то, что ты умеешь. Но умеешь лучше всех.

Шутов отступил. Он не верил посетителю, не верил в его реальность. Не верил, что его слова как и он сам не подвох. Однажды он уже попался на такую удочку – ушел на задание, вместо того чтобы оставаться в группе поддержки, как обычно. Ушел, и там остался.

И профессионализм его спорен, хоть и лестно слышать о себе "мастер".

– Мне нужна твоя помощь, а тебе моя. В отличие от местных светил я в состоянии реально помочь тебе. Ты вновь обретешь покой, память не будет мучить тебя. Лицо вновь станет похоже на лицо, а не на изрубцованную маску. Я верну тебе тебя, того, чтобы до трагедии на Девкалионе.

– Ты волшебник или бог? – не скрыл сарказма Шутов.

– Глава "Генезиса", всего лишь. Творить чудеса – наша работа.

– Сколько же стоит предложенное тобой чудо?

– Немало. Но для тебя бесплатно. Услуга за услугу. Я избавляю тебя от кошмара, ты помогаешь мне.

– В чем?

– Это потом. Ничего сверхъестественного. Твое дело связь, технические устройства, программы, а не зачистка. Вопрос в другом – хочешь ли ты избавиться от кошмаров, стать собой, вновь смотреть на себя в зеркало спокойно. Видеть привычное тебе лицо обычного человека и не помнить, как погибла твоя жена. Иметь будущее. Тебе не только помогут, тебе и хорошо заплатят. Одна услуга и новая жизнь. Нормальная.

– Так может быть?

– Если ты согласен, у тебя есть шанс проверить, правду ли я говорю.

Шутов думал пару минут. Он ничего не терял, кроме того, что хотел бы потерять, но никак не мог. И кивнул:

– Валяй.

Было ли это?

Радий мотнул головой, избавляясь от наваждения, и вновь обрел почву под ногами, чувство реальности. Приступ клаустрофобии прошел, внезапно навалившийся кошмар развеялся. В памяти еще плавал свод биокамеры, чем-то схожий со сводом этого тоннеля. Но вскоре и он пропал.

Мужчина уверенно зашагал вперед, нагоняя товарищей. В голове крутился вопрос: а не сделали ли его, как пацана?

Но с другой стороны, можно и переиграть. Ведь то что нужно ему – он получил, а если нет, то не получит нужное и Стефлер.

Впереди возник затор и Родион на пару минут запаниковал.

Эра отошла в сторону и прислонилась к стене. Участвовать в общей свалке обсуждения смысла не видела, да и чувствовала себя не очень хорошо. К тому же голоса в тоннеле звучали гулко, отдаваясь эхом, и даже глухой мог услышать шепот.

Самхат тихо ругался, мешая арго и просторечивые выражения, поминал шайтана и черта вперемешку с Генезисом. Самара молча исследовал тупик, которого на сканере не было. Дисплей выдавал коридор, а реально стояла стена из камня.

Шах подождал вердикт командира, что пытался понять – обвал это или естественное сооружение, и, выплюнув зубочистку в сторону, со всего маху пнул ногой в стену. Та рухнула, обдавая бойцов пылью.

– Прошу, – указал рукой в ответ на осуждающий взгляд лейтенанта. Спокойно достал тубус с зубочистками и сунул одну в рот. Перешагнул груду кирпичей, видя что остальные не спешат, и пошел первым.

Эра двинулась предпоследней, замыкал теперь Самара.

Девушка смотрела в спину Шаха и складывала приметные детали: явный пофигист, жует зубочистку беспрестанно. Видимо была долгая вредная привычка. Курил? Или нервный, поэтому подсел на "успокоительную" привычку что-то теребить, жевать?

Но что ей до этого? Так, мозг занять мыслительным процессом, привычка анализировать. И потом, хочется знать, с кем в сцепке идешь.

С тремя более менее понятно. Радий страдает клаустрафобией, ведомый. Шах нормальный мужик, явно привык работать в группе, страха не мает, ненавязчив, но и внимание не ослабляет. Вообще, наверное, самый неоднозначный.

Самхат явно не любит женщин. Мелочь пунктик, а красноречив.

Самара… Вот тут пока пробел. Сам себе на уме, дистанцирован от других, командир, а словно рядовой. В общем, самая темная лошадка в этом табуне.

Самхат вдруг притормозил и уставился в стену.

Эра проследила за его взглядом – валун в камнях: то ли блок, то ли дефект, то ли схрон.

– Что-то не так? – спросила тихо, видя, как мужчина потянул руку к камням.

От вопроса Самхат дернулся и будто опомнился:

– Не твое дело, – буркнул и пошел дальше.

Две недели назад

Им наступали на пятки. Они максимально разгрузились, сбросив даже жилеты, и рвались в горы в бешенном темпе. И почти добрались, почти дошли.

Последнее препятствие, а на руках раненный. Самхат тащил друга и боялся не успеть.

– Восемь минут до активации, – бросила Зося, покосившись на раненного, что был без сознания.

Самхат сцепил зубы и упорно карабкался вверх, придерживая друга. Почти вершина.

Зося забралась первой и огляделась – до платформы еще сто метров. Одной преодолеть можно, с раненым – нет. Слишком крутой подъем, а время на все – семь минут.

Самхат пыхтя затащил раненного и оценил, как и женщина – не добраться.

– Брось. Все равно не жилец, – выдала. Взгляд жесткий, черный.

– Нет! – процедил и перекинул Бориса через плечо. Двинул к платформе. Шаг вверх, еще. Зося обогнала, помогла затащить раненного на еще один уступ. Борис застонал и открыл глаза.

Не думая вытащила шприц-тюбик и всадила ему в плечо. Взгляд мужчины стал яснее.

Подняли его вдвоем. Борис хоть и висел на плечах товарищей, но уже двигал ногами.

И тут свистнуло. Зося обернулась и бросила мужчин, рванула вверх не останавливаясь.

Самхат потащил один и получил стрелу в ногу. Припал, секунда и поковылял превозмогая боль. Подпихнул Бориса вверх:

– Лезь! Зося?! Прикрой! Помоги!

С края платформы свесилась голова женщины. Секунда и Зося все же протянула руку. Борис зацепился за нее, но влезть не смог, сил не хватило. Самхат подсадил и в это время получил стрелу в спину. Боль оглушила, лишила сил. Мужчина припал к камням, глядя на женщину:

– Вытащи его…

И увидел, как она убирает руку, уходит. Борис соскользнул и полетел вниз кубарем.

– Нет!! – закричал, понимая, что их бросили, предали. Убили, по сути.

И получил еще две стрелы. Одна воткнулась в глаз и мужчина потерял сознание.

Его вытащила группа, пришедшая к переправе через четыре часа.

Борис Серегин, его друг, с которым они пять лет шли плечом к плечу, погиб.

Зося Акимова продолжила служить, а он сам оказался списан "из-за полученных ран, последствия которых не совместимы с прохождением службы".

– Резекция глазного яблока, множественный перелом позвоночника, повреждение сухожилий правой ноги, повреждение гортани. Полный паралич, – спокойно до меланхоличности продекламировал мужской голос над ухом.

Самхат покосился на мужчину единственным глазом: какого черта тебе нужно?

Посетитель прошелся возле кровати и встал у спинки со стороны ног, чтобы больной мог лучше его видеть.

– Последствия понятны? Не стану вас мучить и приступлю сразу к делу. Ваше состояние очень паршивое. Местные врачи уже обсуждают стоит ли отключать вас от аппаратов. Думаю ни сегодня так завтра получат добро сверху и… Но у меня есть предложение жить. Причем полноценно и полноценным. Нет, я не кудесник, но неплохой организатор. Я беру в штат только лучших специалистов и поэтому могу гарантировать чудо. Вас не только соберут, но и поставят на ноги, вернут зрение. Вы станете прежним в рекордные сроки. И вам это ничего не будет стоить. Но, я не благодетель. За свои услуги я прошу услугу от вас. Вы отличный специалист в своем деле, и мне нужно чтобы вы сделали хорошо известную вам работу. Какую, вам сообщат, когда вы сможете видеть двумя глазами, а так же говорить, ходить. И подписать договор. Если согласны – закройте глаз…

Самхат тряхнул челкой, избавляясь от наваждения, что навеял какой-то валун в кладке стены. И поправив лямку "универсала", пошел дальше.

Эра же двинулась медленнее, внимательно разглядывая стены и пытаясь усмотреть на них что-нибудь выдающееся, особое. Но ничего, кроме уже очевидного – тоннель строили со знанием и применением новейших технологий, и он явно был рассчитан не только на пешие переходы. Здесь легко можно было кататься на любом автосредстве.

Но если так, то живущая в этом мире или на этой планете цивилизация равна по уровню развития нашей, – подумала девушка.

– Что такая загадочная? Все молчишь и кирпичи рассматриваешь, словно шедевры, – спросил Радий. – Они интереснее?

– Интереснее кого? Тебя? Давай на берегу договоримся – ухаживания мимо. Ты не в моем вкусе, – отрезала, понимая, что иначе Шутов так и будет к ней вязаться. Ей показалось даже патологическим его желание за кого-то зацепиться, и была уверена – была б в группе еще одна женщина, мужчина начал бы крутиться вокруг нее.

– Ну чего ты сразу-то? Я же без всяких. Подружиться типа, – промямлил, хмурясь.

Эра просто прибавила шаг, сбегая от назойливого внимания.

Но и пары минут не прошло, как Радий вновь шагал рядом. Правда, уже молча. Но этот факт не спасал от неуютного ощущения то ли опеки, то ли опекунства.

– Боишься темноты? – спросила наугад.

– Почему "боюсь"? – возмутился и стих. – Неуютно. В замкнутом пространстве, – добавил еле слышно.

Эра с удивлением покосилась на него, но промолчала. Все встало на свои места – она всего лишь спасательный жилет для утопающего – Радия. Причем самый удобный. К любому другому бойцу пристройся – на смех поднимет и доймет, придумав чего и нет. А тут все пристойной – ну, вяжется мужик к бабе, ну и что? Никто не поверит, что тот тупо боится.