Сцена представляет собой красный кабинет во дворце Вахазара. Обитые красным стены, красный ковер с желтой звездой в центре на черном фоне. Лимонно-желтая мебель самой фантастической формы разрисована черными узорами. На ручках кресел – крылья. На заднем плане окно, за которым видны холмистый пейзаж и свежая зеленая листва. Вдали город с башнями и дымящимися трубами. В кабинете сидят женщины, сгруппированные следующим образом: Лидия Бухнаревская, Скаброза и Любрика в одном кресле с Симпом пончиком.

Любрика (держит в руке огромный черный конверт с пятью желтыми печатями). Боже, боже! Что с нами будет! Чего только они с нами там не вытворяли, на этой комиссии! Невозможно описать.

Скаброза (удрученная до крайней степени апатии. В руке у нее такой же конверт, как у Любрики). А теперь будем ждать – пока не свихнемся. Неизвестно, что в этих проклятых конвертах. А ведь там приговор на всю жизнь. Хоть бы сразу сказали, мерзавцы!

Лидия. Не беспокойтесь ни о чем, сударыни мои. Я тоже через все это прошла, и теперь мне прекрасно живется.

Скаброза. Да, но ведь из вас же не сделали никакого бабетона. А что с нами будет – один черт знает. Как подумаю – мороз по коже.

Лидия. Да этим же гордиться надо. Я-то была для этого слишком глупа. Теперь я просто обыкновенная механическая мать и больше ничего.

Любрика. Когда я была маленькой, я всегда мечтала стать мальчиком, а сейчас мне плохо от одной мысли об этом. Ох! В какое страшное время нам выпало жить.

Скаброза. У тебя хоть есть твой Симпомпончик! Проект воспитания мальчиков еще не разработан. А я? Я совсем одна, даже мою бедную Свинтусю у меня отобрали. О господи! (Плачет.) Мне-то все равно: я согласна даже стать бабетоном, только бы она, бедняжка моя маленькая, была счастлива!

Лидия (подходит, чтобы ее утешить). Ну-ну, милая сударыня, меня как раз вызвали, чтоб я сняла мерку для новых платьев Свинтуси. Она будет просто обворожительна в этих нарядах. (Гладит Скаброзу по плечу, та всхлипывает.) Успокойтесь, не надо расстраивать девочку. Она сейчас придет сюда.

Любрика (лихорадочно теребя конверт, так что сургуч трескается). Только бы поскорее, только бы поскорее. Я больше не могу ждать. Мое вчерашнее прошение о выезде в Иллирию отклонено.

Встав, ходит из угла в угол. Пауза. Слева входит Ябухна Должняк, ведет за руку Свинтусю, которая прижимает к себе огромную куклу – карикатуру на Вахазара в костюме из первого действия.

Свинтус я. Мама! Мама! Смотри, какой миленький дедушка Вахазар. Я знаю все, о чем он думает, когда дергаю его за усы. (Подбежав к матери, кладет куклу ей на колени. Скаброза обнимает Свинтусю и долго молча прижимает к себе.) Почему ты плачешь, мама? Я ничего не боюсь.

Скаброза (всхлипывая). Но ведь я тебя больше никогда не увижу, разве только когда ты станешь уже большая.

Свинтус я. Мама, стыдно плакать. Я прекрасно выспалась. Мне дали какао с пирожными. А какая у меня прелестная ванна! Вся в розовых котятах с черными глазками. Когда вырасту, я тебе подарю такую же.

Скаброза. Бедное, бедное дитя. Только бы знать, что ты будешь счастлива. (Встает, сбросив куклу Вахазара на пол; смеется сквозь слезы.) Ха-ха, ванна с розовыми котятами. Может, и у него такая же, у этого подонка, у этого чокнутого лицемера, который всему на свете мстит за собственную пустоту! Ах! (Схватившись за сердце, дико хохочет.)

Свинтуся (смеясь, поднимает куклу и начинает с ней танцевать). Смотрите, как мы с дедулей играем! У дедули нет времени, вот он и дал мне эту куколку.

Лидия. Свинтуся, иди-ка сюда! Надо снять мерку для новых платьев.

Свинтуся сажает куклу в кресло на место Лидии и, сияя, останавливается перед портнихой.

Все они будут черно-желто-красные. Ты в них будешь очаровательна.

Снимает мерку и записывает размеры в блокнот. Справа входит Рыпман в белом халате.

Рыпман. Здравствуйте, здравствуйте. Ну как, уже прошли комиссию?

Донны Любрика и Скаброза (бросаются к нему). Да, да. Скажите, доктор! Что с нами будет? Каковы результаты? Вы не могли бы вскрыть эти конверты?

Рыпман. Ничего не знаю. А вскрывать конверты не имею права. Это привилегия Его Единственности – Дюбала Первого.

Донны разочарованно отступают.

Любрика. Ох, только бы он был последним.

Рыпман (сурово). Ошибаетесь, сударыня! Ваш недалекий, узкий умишко не может объять просторов мысли этого гения. Это вам не какие-нибудь артистические бредни или социальное доктринерство. Это Действительность с большой буквы «Д».

Любрика. Это общие фразы с большой буквы «Ф». Меня удивляет, что такой разумный человек, как вы, столь безнаказанно позволили себя одурачить.

Рыпман. Поверьте, сударыня. Я пока не все понимаю, но знаю довольно много. Его Единственность – современный Рамзес Второй. Он хочет демеханизировать человечество, предоставив ему все завоевания общественного прогресса. Отчасти он уже добился этого, просто мы пока не отдаем себе в этом отчета. Мы разглядываем через лупу то, что требует дистанции в тысячу световых лет и гигантских прожекторов, чтобы быть замеченным. Надо не слова его слушать, а смотреть издали на его дела. Это великий мученик, и только отравление секретом неизвестных желез может с точки зрения биологии объяснить его сверхчеловеческую энергию. По аналогии с химией я бы назвал это распадом психических атомов. Как радий переходит в другие элементы, излучая чудовищную энергию, так и он должен со временем стать другим человеком. Иначе я буду вынужден констатировать, что медицина – чистейший вздор.

Любрика. Но ведь это безумие. Вы тут живете в свое удовольствие, в вашем распоряжении психиатрическая лаборатория с интереснейшим случаем помешательства. А как живем мы – об этом не имеет понятия даже ваш пациент. Ах! Если б можно было его уничтожить!

Рыпман. В том-то вся и штука. Никакое это не чудо, хотя так и считают послы некоторых иностранных держав. Это инстинкт массы, которая знает, что человек, причиняющий ей нестерпимые муки, страдает ради нее. Масса знает, что он ведет ее туда, куда никто другой привести не сможет. Чтобы убить его, надо быть сверхсумасшедшим. А впрочем, и в других государствах начинается тот же процесс.

Любрика. А кончится все таким всеобщим крахом, какого свет не видывал, и даже…

Левая дверь с треском распахивается, входит Д ю б а л Вахазар. Он в тех же зеленых шароварах, что и в первом действии. На нем рубашка такого же цвета, что шаровары, и расстегнутая бордовая шинель с золотым позументом – та самая, которая в первом действии висела возле столика с сифоном. На голове черная шляпа.

Вахазар. Ха! Ха! Ладно! Матерей я ни к чему не хочу принуждать. Люблю добровольные решения. (Переменив тон.) Поверьте, господа, насилие не в моих правилах. Я вынужден его применять – ВЫ-НУЖ-ДЕН. Но тому, кто смеет меня, меня вынуждать, придется самому пожинать плоды. Документы готовы?

Скаброза и Любрика подлетают к нему с конвертами.

Лидия. Скажите спасибо Его Единственности, что вам не пришлось ждать. Иногда это тянется годами.

Вахазар (разрывая конверты). Вот-вот. И я не виноват, что у меня нет времени. Вы все меня к этому вынуждаете. Только матерей я не принуждаю – я хочу, чтоб новое поколение было таким же сильным, как я. Понятно?

Донны Скаброза и Любрика. Да, Ваша Единственность! Что в конвертах? Смилуйтесь!

Вахазар (пряча конверты в карман шинели). Господин Рыпман, уже расстреляли всех баб, как я приказал?

Рыпман. Так точно, Ваша Единственность. Взбунтовались офицеры сто сорок пятого полка. Все арестованы.

Вахазар. Bon! Всех повесить, а одного – того маленького поручика из седьмой роты – оставить мне на развод. В десять вечера привести его в камеру пыток.

Рыпман. Слушаюсь, Ваша Единственность.

Вахазар. Господин Рыпман, на обед сегодня пусть подадут шоколадный крем. Свинтуся любит шоколад. Лидия, к семи часам парадное платье для Свинтуси должно быть готово.

Лидия. Так точно, Ваша Единственность.

Вахазар. Господин Рыпман, пожалуйста, приготовьте желатин. Завтра к десяти утра нужно сделать транспаранты к юбилею Товарищества Объединенных Военных Портных.

Рыпман. Слушаюсь, Ваша Единственность…

Скаброза. Ваша Единственность… Хоть одну минутку… Что там, в этих бумагах?

Вахазар (рычит). Хаааааааааа!!! Я матерей ни к чему не принуждаю! Но если какая-нибудь добровольно хоть слово пискнет – дело сделано. (Спокойно, отирая пену с шинели.) Нехорошо, сударыня моя. Стыдно быть такой назойливой. (Рыпману.) Господин Рыпман, никого ко мне не пускать до четырнадцати часов. У меня беседа с послом Албании. Там какой-то тип решил выдать себя за меня, и у них возникли трудности. Выдать себя – за меня! За меня! Слыханное ли дело, господин Рыпман! А? И у меня просят совета. Ха! Ха! Я им покажу Албанию. Мы отправим туда послом герцога Вальпургии. Он им задаст перцу. Изменников назначать послами. Чудесный метод. Шестое измерение! Неэвклидово государство!!! Ха! Ха! Ха! Ха! Ха! (С пеной у рта задыхается в припадке неистового смеха.) Свинтуся (выпущенная Лидией из объятий, смеется и прыгает). Дедуля, потанцуй со мной.

Хватает Вахазара за руки, и они оба с минуту пляшут, как малые дети. [14]То есть на самом деле пляшет одна Свинтуся (прим. автора).
Лидия смотрит на них умиленно, Рыпман – с отеческой улыбкой.

Рыпман. Ваша Единственность, достаточно! Пульс.

Вахазар. Да-да, правильно: пульс. (Щупает себе пульс.) Ерунда, самое большее сто пятьдесят.

Свинтуся. Дедуля, дай я тебя подергаю за усики.

Вахазар (наклоняется к ней). На. Дергай. Рви сколько хочешь. Можешь со мной играть, как с этой куклой.

Указывает на сидящую в кресле куклу. Свинтуся хватает его за усы и притягивает к себе. [15]В этом месте важно, чтобы у актера не оторвался ус. Иначе весь эффект насмарку (прим. автора).

Свинтуся. Смотри мне прямо в глаза, дедуля. Почему ты отводишь взгляд?

Вахазар закрывает глаза.

Скаброза. А все-таки он ведь в сущности добрый. (Вдруг вспоминает.) Вот только эти бумаги. Слушай, Любрися, я больше так не могу.

Рыпман. Тихо, женщины. Его Единственность отдыхает. Это с ним случается раз в два года.

Женщины умолкают.

Свинтуся. Дедушка, смотри мне в левый зрачок.

Вахазар, согнувшись, смотрит ей в глаза.

Я вижу твою душу – маленькую усталую душонку. Она голубая, она бродит среди мхов и гладит маленьких букашек, которые любят друг друга.

Вахазар как зачарованный садится перед ней на пол.

Вахазар. Ты отнимаешь у меня одиночество, Свинтуся. (Закрывает глаза.) С тобой я не один. Я вижу где-то очень далеко совсем иной мир, вижу поляну посреди леса. И тебя в облике барышни с большой собакой, а рядом какого-то юношу… Боже мой, да ведь это же я сам.

Свинтуся гладит его по голове. Вахазар заслоняет рукой закрытые глаза.

Свинтуся (негромко). Иди дальше и смотри. Не отводи глаза от того, что увидишь.

Вахазар. Боже мой! Да ведь это же я. Как давно я не видел лугов и деревьев. Я вижу бабочек – они гоняются друг за другом… Свинтуся, веди меня куда хочешь. Я сделаю все, что ты велишь.

Любрика (Свинтусе, тихо). Попроси его показать нам, что в этих конвертах.

Вахазар вздрогнул. Он с трудом просыпается.

Свинтуся (ломая руки). Тетя, вы мне все испортили! Вы как капризная девчонка, которая вечно ломает игрушки!

Вахазар со страшным ревом вскакивает с пола.

Вахазар. Хаааааааааа!!! Вот я и отдохнул!!! Я отдыхал целую вечность. Теперь надо и поработать. Я чувствую, что силен, как шестьдесят паровых гиппопотамов. Хочется все стереть в порошок, всех в бараний рог согнуть! Господин Рыпман. За работу! За работу!

Скаброза. Повелитель! Смилуйся! Прочитай сначала наши бумаги!

Вахазар. Хаааааааааа!!! В свое время все узнаете, трещотки. Можно и повременить. А ну подать сюда этого албанца! Там смеют выдавать себя за меня! За меня!! (Бьет себя в грудь, пуская пену.) Хааааааааа!!!

Открывается правая дверь, четверо перпендикуляристов на носилках, обтянутых черной клеенкой, вносят отца Унгвентия. На голове его колпак, острый конец которого свисает с носилок. Перпендикуляристы остаются в колпаках.

О. Унгвентий (голосом тихим, но проникающим в самые глубины психики). Мне не страшен твой рев, двуимянный Мачей Дюбал Вахазар! Ты был моим учеником. Сколько раз ты получал двойки за дифференциальные уравнения! Сколько раз ты у меня сидел в карцере!

Вахазар (мгновение стоит онемев). Это вы, господин учитель!

О. Унгвентий. Я уже не учитель, а жрец новой религии. Мы появились на свет сегодня. За мной почти двадцать тысяч единоверцев. В тиши подполья я породил мир новый и губительный для лжецов.

Вахазар (прерывает его). Я не лгу. Я – единственная истина сегодняшней жизни. Это они вынуждают меня быть бешеным, диким зверем. А кто вынуждает меня – тот должен за это ответить. Но я не лгу.

О. Унгвентий. Этого тебе никто и не говорит. Во всяком случае, я в твою истину верю. Но без веры ты ничего не создашь, сосунок. Ты пребываешь в таком же мраке, как и всякая тварь – от ничтожнейшего из червей до меня, который знает все, что только может знать конечное и ограниченное существо.

Вахазар. Выходит, ты не веруешь, а знаешь?

О. Унгвентий. Высшее знание смыкается с высшей верой, ибо также открывает лишь непостижимую глубину Тайны. (Повысив голос.) Взгляни на меня: у меня артрит всех суставов, я страдаю так, как не страдает ни один из твоих узников в камере пыток. Я спрессован анкилозом в монолитную глыбу поистине нечеловеческой муки,

Вахазар (иронически). Как же, как же – мы ведь в прежние времена очень даже недурно пивали.

О. Унгвентий. Я пью и теперь, мне нет дела до моей боли – она растет, не зная границ. (Поднимает руку и воет от боли.) Ауауауауауау! Оо! Поставьте меня на землю, суррогаты!

Перпендикуляристы ставят носилки на пол.

Я груда натруженных мослов – однако я создал нечто, без чего все твои труды – агония безумца, выгрызающего у себя и у других самую суть индивидуальности. Ты должен быть вместе со мной. (Последние слова произносит со страшным напором.)

Вахазар (холодно). Кто меня вынуждает – будет сам отвечать за последствия.

О. Унгвентий. О, не беспокойся, отвечу. Ты должен быть вместе со мной, потому что без веры, опирающейся на высшую мудрость, ты останешься всего лишь карикатурой – как Александр Великий, как Петр Великий и множество прочих «великих». «Вахазар Великий», а по существу – бедный маленький сумасбродишка, рыбка в сетях метафизических противоречий, пугало для деток, отбившихся от рук… Свинтус я. Дедуля, я говорила тебе почти то же самое – ты не хотел мне верить.

О. Унгвентий оборачивается к ней.

Вахазар (с раздражением, но мягко). Подожди, Свин-туся. (О. Унгвентию.) Слыхал я про эту чепуху. Философ на троне. Персидский сатрап, Марк Аврелий и так далее, и так далее. Хо-хо, господин профессор: философия и жизнь – две любовницы одного и того же субъекта, да, именно субъекта, – ты не сумеешь их примирить, мудряшка.

О. Унгвентий. Не философия, но истинное знание, пробуждающее веру. Вера и философия – именно то, о чем ты говоришь: две любовницы одного человека. Жизнь одна, а вершина жизни – то, к чему стремлюсь я. Через знание к вере, а не через теософскую цирюльню для извращенцев и посредственностей. Покорись мне, жалкая карикатура на цезарей и прочих мегаломанов. Сегодня я читал пасквиль на тебя, расклеенный в Четвертом округе. Он кончается так: «Дьявол меня называет опухолью на пупке, Вошью на Бесконечности зовут меня древние боги».

Вахазар. Что?

О. Унгвентий (гневно). Покорись – вот что.

Вахазар. Как это?

О. Унгвентий. А вот так это: отдай мне надлежащие почести – пади на колени.

Вахазар (равнодушно). Не вижу в этом ничего особенного.

О. Унгвентий. Ты что, совсем одурел? Баран, а не человек. Покорись, это пойдет на пользу твоим мозгам.

Вахазар. Человек я покладистый, в конце концов могу и покориться.

Становится на колени перед о. Унгвентием и бьет три земных поклона. Входит о. Пунгентий с двумя босыми пневматиками.

О. Пунгентий. О – прошу прощения. Я не хотел вам помешать. Я – Главный Фофулат босых пневматиков. Мне стало известно, что брат мой добился своего. Мы пришли, чтобы покориться. Простите, можно?

Вахазар (в гневе, вставая). Разумеется, прошу тебя, отец. Это была всего лишь маленькая репетиция драмы под названием «Генрих IV и Григорий VII». Мы уже закончили. О. Пунгентий. Увы, все мы отступники и сектанты. Религия пришла в упадок. Ничего не поделаешь. И все же я покорюсь возлюбленному братцу. (Пневматикам.) И вы, братья, тоже покоритесь. Религия пришла в упадок из-за сектантов.

Валится на колени перед о. Унгвентием. Пневматики следуют его примеру. Перпендикуляристы стоят как мумии.

О. Унгвентий. Это хорошо, брат мой, что ты покорился. Благо есть кому. Однако ты ошибаешься: возникновение сект – доказательство жизнеспособности церкви, а отнюдь не ее упадка. Поэтому я разрешаю всевозможные виды ереси при одном условии: прежде постигни до глубины, а уже потом, придерживаясь известных непреложных аксиом, создавай секту. Каждый вправе создать секту, единственным представителем которой будет он сам, но сначала он должен познать единую Истину.

О. Пунгентий. О, как я счастлив, братец. Сегодня же попытаюсь основать новый орден. (Падает на брюхо перед о. Унгвентием.)

Свинтуся (подбегает к о. Унгвентию). И я тоже создам новую церквушечку. Мне уже давно снится что-то в этом роде. Я только не знала, как за это взяться.

О. Унгвентий. Благословляю тебя, детка! Тебя ждут великие дела.

Свинтуся становится перед ним на колени. Вахазар, внезапно взревев нечеловеческим голосом, бросается на о. Унгвентия, раскидывая босых пневматиков.

Вахазар. Хааааа!!! Я тебе дам, гниль ты замогильная!!! Уж я тебе покажу, что такое боль в костях!!! (Изо всех сил дубасит о. Унгвентия, который буквально воет от боли.) Ну как? Теперь понял, что такое абсолютное знание? Дошло до тебя, как из знания сделать веру?

Перпендикуляристы оттаскивают Вахазара от о. Унгвентия, тот, лишившись чувств от боли, лежит как мертвец. Три женщины кидаются к о. Унгвентию, чтобы привести его в чувство. Свинтуся стоит молча и с напряженным вниманием обводит взглядом всех присутствующих. Пневматики и о. Пунгентий вскакивают и встревоженной стайкой собираются справа. Перпендикуляристы держат Вахазара в левом углу сцены. Вахазар тихо рычит, истекая пеной, потом перестает вырываться и замирает, весь в пене, опустив глаза. Рыпман смотрит на все с профессиональным интересом.

Вахазар. Господин Рыпман, я посрамлен. Это моя первая в жизни настоящая ошибка.

Женщины молча возятся с о. Унгвентием. Свинтуся проходит налево, садится в кресло и, взяв куклу Вахазара, укачивает ее как ребенка. Симпомпончик все это время, не шевелясь, сидит в кресле в глубине сцены.

Рыпман. Ничего удивительного, Ваша Единственность: отравление птомаинами как следствие переутомления.

Вахазар. Господин Рыпман, скажите им, чтоб они меня отпустили. Я слаб как ребенок.

Рыпман (перпендикуляристам). Прошу отпустить Его Единственность. Я отвечаю за все.

Перпендикуляристы отпускают Вахазара и стоят в молчании.

Вахазар. До чего я несчастен! Неужели меня так никто и не поймет? А мне ведь всего и нужно-то – немного тепла, совсем чуть-чуть участия, какую-то капельку чувства. Раз в год, ну пусть хоть раз в два года. Ведь я работаю, как каторжник на галерах, как негр на кофейной плантации. Да – я один такой, и мое величие в том, что я не имею себе равных. Но разве из-за этого я не имею права требовать того, что выпадает на долю любого, самого распоследнего лоботряса и попрошайки?

Любрика, бросив лежащего как труп о. Унгвентия, вскакивает и бежит к Вахазару.

Любрика. О Дюбал! Я всегда… Я с тобой!

Симпомпончик. Мама! Мама! Оставь ты его! Я член мужского блока, но этого не потерплю.

Вахазар. Да не о том я. Я хочу, чтоб и у меня, черт возьми, была какая-нибудь мать или сестра! Ведь это невыносимо!

Любрика. Я и хотела стать для тебя матерью или сестрой. Твоя роковая ошибка – что ты вообразил, будто я в тебя влюблена. Ничего подобного. Поверь мне.

Вахазар. Тю-тю-тю. Уж я-то в этом кое-что понимаю. Посмотрим, что скажут списки Комиссии Сверхъестественного Отбора.

Скаброза, бросив о. Унгвентия, тоже подходит к Вахазару.

Скаброза. Ваша Единственность, Мачей, умоляю тебя, сожги эти бумаги и никого из нас не делай. Дай нам жить спокойно.

Вахазар. О, почему никто никогда не может меня понять! Как жестоко все надо мной глумятся!

Любрика. Кто? Мы? Мы только хотим, чтоб ты немного передохнул.

Скаброза. Мы ничего не хотим. Только чтоб ты иногда зашел к нам на чашку чая – поболтать, развеяться.

Вахазар (закрыв глаза рукой). О боже, боже мой! Как же мне все надоело!

Свинтуся, бросив куклу, становится между матерью, Любрикой и Вахазаром.

Свинтуся. Мама! Тетя! Не трогайте его. Он такой бедненький.

Скаброза (Свинтусе). Ничего ты не понимаешь, глупая девчонка. Мне начинает казаться, что ты сошла с ума. Пожалуйста, оставь нас в покое!

Вахазар погружен в размышления. Скаброза пытается оттеснить Свинтусю, та отбивается. Снова входят четверо палачей во главе с Морбидетто. Никто не обращает на них внимания. Палачи останавливаются у двери, снимают треуголки и, поклонившись, берут их под мышки, после чего стоят, спокойно наблюдая за происходящим.

Свинтуся. Мама! Мама! Эта минута – единственная. Вы хотите все испортить. А ведь все еще может перемениться. Прошу тебя, отойди, умоляю тебя! Мама!

Вахазар (Свинтусе, злобно, ударив ее кулаком по спине). Оставь мать в покое! Ты же видишь, она ничего не понимает. (Женщинам, тоном весьма официальным.) А теперь я займусь вашим делом. (Достает из кармана бумаги, читает.) «Донна Скаброза Макабреску:

тридцать процентов – женщины,

шестьдесят пять процентов – бабетона,

пять процентов – несущественных

психических отходов».

Bon! (Читает дальше.) «Донна Любрика Террамон:

сорок три процента – женщины,

пятьдесят пять процентов – бабетона,

два процента – несущественных психических…»

Отлично. Господин Рыпман, займитесь этими дамами.

Рыпман кланяется.

Индекс женственности в норме.

Донны в отчаянии закрывают лица руками.

Вахазар (вопит). Что-то нынче маловато настоящих механических матерей! Но зато через пару лет демонических женщин не будет вовсе!

О. Унгвентий, очнувшись, тихо стонет, поддерживаемый Лидией.

Скаброза (в ярости). Да уж, демонических женщин не будет, останутся только такие гермафродиты, такие монстры, как эта каналья!

Указывает на Морбидетто, тот снисходительно и иронически усмехается. Вахазар замечает его.

Любрика (Скаброзе). Зачем ты это говоришь? Разве не видно, что и так все пропало? (Падает в кресло.)

Вахазар (Морбидетто). Ах, это ты, мой единственный друг! Спаси меня. Я пережил минуту страшной слабости. Мне нужен хоть кто-нибудь – совсем обыкновенный, кто погладил бы меня по голове и исчез как минимум на несколько лет.

Морбидетто (внезапно сворачивается в клубок, как змея, и бросается между Вахазаром и женщинами. Повернувшись к Вахазару). Что? Ты посмел иметь подобные мысли? Да я же тебя убью! (Последние слова произносит писклявым, сдавленным голоском. Медленно приближает свое лицо к лицу Вахазара, тот пятится.)

Скаброза (указывая на Морбидетто). У него одного не трясутся поджилки перед этим чудовищем! Вахазар любит этого подонка.

Вахазар и Морбидетто перемещаются влево. Свинтуся встает между ними и матерью.

Свинтуся. Мама! Перестань. Слишком поздно. Вы все испортили.

Морбидетто (обернувшись к женщинам). Вот именно – слишком поздно. Можете отправляться в клинику. Господин Рыпман, возьмите этих баб.

Рыпман (холодно). Я привык подчиняться приказам только Его Единственности.

Морбидетто (в порыве бешенства едва не бросается на него, но овладевает собой. Вахазару, который замер в безумном напряжении). Вахазар! В последний раз заклинаю тебя во имя нашей дружбы – ты ведь знаешь, что я единственный, кто может тебя убить. А случится это, когда ты изменишь самому себе.

Вахазар (вдруг рычит, Пуская пену). Хааааааааа!!! И ты возомнил, что ты?… Нет, это они меня вынуждают, и они ответят за все. Хааа!!! А ты такая же мразь, как все. Ко мне примазывается разная сволочь, чтоб опорочить мои дела! Но мыслей мне никто не осквернит, потому что я их не формулирую! Меня возвышает над всеми то, что я создаю реальность, а не убогие бредни. Ты призрак, Морбидетто, как и все эти, рядом с которыми мне приходится жить. Я хотел бы вытесать дьявольский замок из порфира, но весь материал, которым я располагаю, только поганая вязкая слизь! Что за мерзость!!!

Морбидетто. Ты сам хотел этого. И этих баб сам довел до того, что они сюда пришли. Ты ведь жаждешь собственной слабости. Это твой последний наркотик после того, как ты исчерпал все виды воздержания, которое для тебя тоже наркотик. Тебе не хватило материала в тебе самом – чтоб над собой куражиться, и от избытка сил ты искусственно создал собственную слабость. Опережающее слюнтяйство Дюбала Вахазара на почве отцовских псевдосантиментов! Что за чудовищное падение. А этот лжечародей со своим абсолютным знанием! Ведь всем известно, что без внутренне противоречивых и пограничных понятий ничего сформулировать невозможно. А если хоть раз допустить противоречие – где критерий, чтоб отличить истину от лжи?

Вахазар. Похоже, ты прав. Скверно только, что я в этом не уверен. Как быть?

Свинтуся (бросается к Вахазару). Дедуля, верь только мне. Я выведу тебя из лабиринта. Сейчас ты просто не можешь этого понять.

Морбидетто. Чистотой помыслов я посрамляю даже детей. Я не лгу и потому могу говорить даже с детьми. Я законченная, преднамеренная, сознательная гиперканалья. Я стою перед вами, потому что знаю, в чем суть Бытия: в метафизическом свинстве.

О. Унгвентий (стонущим голосом). Да, это правда. Но я знаю, как избежать этого свинства в реальности, а не только в отвлеченных умствованиях.

Свинтуся (Морбидетто). Я тоже знаю. Не только знаю, но и сделаю это.

Морбидетто (гладя ее по головке). Ничего ты не понимаешь, детка. Успокойся и пойди поиграй со своей куклой. Она тебя научит большему, чем ты нас или мы тебя.

Свинтуся (с отвращением отшатывается). Теперь я знаю, ты умен, потому что хочешь быть умным, – так же, как он (указывает на о.Унгвентия), или как дедушка – если бы он того пожелал. Только он не хочет и в этом прав. Вы слишком умны, но при этом так глупы! (Взяв куклу с кресла.) Вы глупей, чем эта кукла, и даже глупей меня. Сегодня я с вами играть не буду. Мама, иди ко мне, пошепчемся тихонько, а потом простимся – очень, очень надолго.

Скаброза. Разве ты не понимаешь, Свинтуся: такая умница, а не понимаешь – он хочет превратить меня в бабетона!

Свинтуся (хлопая в ладоши). В бабетона! В бабетона! Отец Унгвентий, ты один можешь понять, что это значит.

Вахазар (рычит). Хааааааааа!!! Довольно – я один!! (Первому палачу.) Да будет ночь!

Первый палач задергивает окно черной шторой. Минута полной темноты. Третий палач включает верхнюю электрическую лампу.

Вахазар (четвертому палачу). Морбидетто, ты меня никогда не убьешь. Ты точно такой же лживый выползок, как они. А я, по уши погруженный в магму тайн, дойду до моего предела – до моей последней бездны. Я словно черная звезда на фоне добела раскаленной ночи! Хаааа!!! Господин Рыпман, посла Албании – в желтый зал. Приготовить комнату для специальных пыток! Иди сюда, Морбидетто! Ты спас меня от последнего и единственного приступа слабости, обращенной на меня самого. Я никогда этого не забуду. Господин Рыпман, арестовать всех и вся – вы понимаете: всех, кто здесь, – в камеру номер семнадцать, в тюрьму на улице Гениальных Оборванцев! Вы меня поняли? Я иду работать. Работать! Работать! Хааааа!!! Вам понятно, господин Рыпман???!!!

Рыпман (холодно). Так точно – Ваша Единственность.

Вахазар (опираясь на плечо Морбидетто). Я иду, и с этих пор моя душа не вкусит блаженства слабости. О, не перед кем-то, не перед тем или иным господином или дамой – нет: слабости перед самим собой, перед бездонной тайной того, что я – это именно я, а не кто-то другой. У меня своя судьба в этом проклятом ограниченном мире, и, разрази меня гром, я выполню свое предназначение – пускай даже из-за этого все тут околеют под самыми страшными пытками. (Удаляется налево; с порога.) Господин Рыпман, офицеров сто сорок пятого полка не вешать. Всех на пытки в одиннадцать вечера.

Рыпман кланяется. Вахазар и Морбидетто скрываются за левой дверью. Тишина.

Свинтуся. Я все исправлю. Время у меня есть. Я еще маленькая. Мама, только ты никогда не становись между мной и дедулей. Хорошо?

Скаброза (падая в кресло). Хорошо, хорошо. Мне все равно. Моя песенка спета. Единственную жизнь и ту отобрали, растоптали, испоганили… Все кончено, мне все равно. (Плачет.)

Симпомпончик. Я член мужского блока. Мы – я, Войтек и Юзек, – мы в комитете. Мы не сдадимся.

Любрика нежно прижимает его к себе.

Свинтуся. Пусть только мне никто не мешает, а уж я сумею победить. Мне кажется, я люблю его как родного отца.

Скаброза (зажимает ей рот ладонью). Не говори так. Не говори так!

О. Унгвентий. Иди ко мне, дитя мое. Ты одна знаешь правду, хотя и не познала ее.

Свинтуся вырывается от матери и бежит к о. Унгвентию.

Ты маленькая сумасбродка, бедная маленькая безумная душенька, которой в жизни суждено пожертвовать собой ради других. И ты погибнешь, но исполнишь то, о чем я мечтаю…

Рыпман. Отец Унгвентий, не морочьте ей голову. Решение этого вопроса – только дело желез внутренней секреции. Пока я ставлю опыты на крысах, но пусть только Его Единственность позволит мне эксперименты на людях, и я буду знать все. Гений и кретин относительно понятия «человек» станут тем же, чем лед и вода относительно понятия «Н20». Вы увидите, отец Унгвентий, что с наукой дело обстоит не так плохо, как вам кажется.

О. Унгвентий. Кто тебе сказал, будто мне кажется, что с наукой дело обстоит плохо? Теория Эйнштейна даже входит в мою систему как частность. Для физиков мир конечен и неэвклидов, для меня же – бесконечен и аморфен. Действительное пространство не имеет структуры – вот Абсолютная Истина, которая включает в себя Физическую Истину как математическое допущение, пригодное для определенного способа истолкования явлений. Понятно?

Рыпман. Ну, хватит дискуссий. Если я привью тебе немного железы сомнения, ты усомнишься и в этой своей истине. (Дамам.) А теперь, сударыни мои, за мной в лабораторию Сверхъесте…

В левую дверь входит Гнумбен. Гвардейцы становятся по трое у каждой двери.

Гнумбен. Все находящиеся в красном кабинете арестованы. Приказ Его Единственности.

Рыпман (смеется). Все, кроме меня, я полагаю?

Гнумбен. Все – вам понятно, господин Рыпман? Вы, должно быть, знаете – я никогда не ошибаюсь.

Рыпман. Это недоразумение…

Гнумбен. Я никогда не ошибаюсь, господин Рыпман. Встать и следовать за мной.

Идет налево. Все следуют за ним.

Свинтуся. Это просто шутка. Дедуля решил сыграть совсем другую пьесу. Я иду.

Идет налево. Перпендикуляристы поднимают о. Унгвен-тия. За ними перепуганные пневматики. Следом женщины и Рыпман, подгоняемый прикладами гвардейцев. Женщины плачут.

Рыпман (на ходу). О боже, боже! Однако эти железы всегда могут преподнести сюрприз.