Небольшая стычка придала Чарли сил. Он даже взялся готовить завтрак с невиданным для него воодушевлением – взбурлив, кровь в нем якобы выжгла недуг. Братец даже согласился приготовить еды и на паренька, но прежде мне предстояло убедиться, что малец жив. Ибо врезали ему по башке крепко, если не сказать насмерть. Заглянув под навес, я застал паренька живым: он очухался и сидел теперь, отвернувшись от входа.

– Мы там завтрак готовим, – сказал я. – Если не хочешь, можешь с нами не есть, однако братцу моему лишний рот накормить не жалко.

– Вы убили моего папку! – ответил паренек, глотая слезы. – Сволочи!

– Да это мы так сказали, чтобы тебя отвлечь и разоружить.

Мальчишка обернулся и посмотрел на меня. От удара кожа у него на лбу лопнула, и на переносицу стекала струйка крови.

– Правда? – спросил мальчик. – Богом клянетесь?

– Для меня это пустое, поэтому нет, Богом не клянусь. Могу, однако, поклясться своим конем. Что скажешь?

– Так вы не встречали мужика на сивом мерине?

– Нет, не встречали.

Собравшись с силами, паренек полез ко мне через лавки. Я помог ему спуститься на землю и за руку отвел к костру, поскольку ноги у мальца подгибались от слабости.

– Вы посмотрите, кто сбежал от одинокой смерти! – жизнерадостно воскликнул Чарли.

– Верните винтовку, – потребовал малец.

– Мужайся, парень, тебе грозит отказ.

– Отдадим винтовку, когда поедем прочь, – пообещал я и передал пареньку тарелку, полную бекона, бобов и лепешек. Еду он принял, однако есть не стал. Только таращился на нее с таким видом, будто угощение вызывало в нем жуткую скорбь.

– Что не так? – спросил я.

– Надоело, – произнес паренек. – Меня постоянно лупят по голове.

– Скажи спасибо, что я не снес ее пулей, – сказал Чарли.

– Больше мы тебя не ударим, – вставил я. – Ты, главное, не хитри. А пока ешь, не то остынет.

Паренек смел еду с тарелки и, немного погодя, ее выблевал. С голоду его желудок отвык принимать твердую пищу, и теперь малец сидел и смотрел на полупереваренный завтрак, размышляя, поди, не проглотить ли его обратно.

– Слышь, парень, – предупредил его Чарли. – Только тронь свою рвоту, и я застрелю тебя.

Тогда я отдал мальчишке бóльшую часть своей порции, велев есть медленно, а после прилечь на спину и дышать глубоко. Выполнив указания, паренек откинулся на спину и пролежал спокойно минут пятнадцать. Его не вырвало, но желудок продолжал возмущаться.

– А как же вы? – садясь, спросил меня парень. – Голодным останетесь?

– Мой брат постится во имя любви, – ответил Чарли.

Вот уж не думал, что братец прознал о моем новом режиме питания. Покраснев, я не мог посмотреть ему в глаза, ответить на лукавый взгляд.

Мальчишка вопросительно взглянул на меня.

– У вас есть подруга?

Я не ответил, и он мне признался:

– Я себе тоже подругу завел. Ну, то есть она была моей подругой, когда мы с папкой уезжали из Теннеси.

Чарли спросил его:

– Как вышло, что ты сидишь тут один, без еды и лошадей, на трех повозках?

– Нас было много, и мы ехали работать на берегах рек в Калифорнию. Я, мой папка, его два брата – Джимми и Том, друг Тома с женой. Она первой померла: ела, ела, а еда в ней не держалась. Папка говорил: нельзя было тащить ее с собой. Думаю, он правильно говорил. Мы ее похоронили, поехали дальше, и тут приятель Тома говорит, что не может ехать дальше. Берите, мол, все: и повозку, и инструменты, а ему, мол, надо домой и там поскорбеть. Мол, сердце его разбито. Только он отъехал на четверть мили, как дядюшка Том выстрелил ему в спину.

– Сразу после похорон жены? – спросил я.

– Нет, дня два прошло. Дядюшка Том не хотел убивать друга. Он сказал, что просто припугнуть хотел, для смеху выстрелил.

– Как-то не смешно получилось.

– Да он по жизни был недобрый. И умер он следующим. Подрался в салуне, и ему вспороли брюхо. Крови вылилось море. Она, как красный ковер, под ним растеклась. Сказать по совести, мы только обрадовались. С Томом нелегко было. И он лупил меня по голове больше других. Просто так, без причины. Пройдет мимо – стукнет, пройдет мимо – стукнет.

– Что же твой батя не велел ему прекратить?

– Папка мой вообще разговаривал мало и редко. Взрослые таких, как он, зовут, ну, замкнутый.

– Что было дальше? – спросил Чарли.

– А, ну, значит, Том погиб, мы продали его лошадь. Хотели и повозку продать – не вышло. Никто не брал ее, такую задрипанную. Пришлось впрячь двух волов да в три повозки. И что, вы думаете, случилось? Волы подохли: от голода, от жажды, ну и хлестали их плетьми только так. И вот, значит, остались мы с папкой и дядя Джимми. Впрягли мы лошадей в повозки, тащимся. Деньги тают на глазах, еда тоже. Мы переглядываемся и думаем одновременно: проклятье!

– Дядя Джимми тоже подлый?

– Нет, он мне нравился… пока не сбежал с деньгами две недели тому назад. Не знаю, куда он поскакал: на север ли, на юг, на запад или восток. Мы с папкой застряли здесь. Думали, как быть дальше. Потом, говорю же, с неделю назад папка отправился искать еду. Скоро он вернется, вот увидите. Правда, ума не приложу, что его могло задержать… А вам спасибо, что накормили. Вчера я почти подстрелил кролика, но их так трудно взять на мушку. Да и патронов у меня маловато.

– Гд е твоя мать? – спросил Чарли.

– Умерла.

– Прискорбно слышать.

– Ага, спасибо, но умерла она давненько.

– Расскажи про свою подругу, – попросил я.

– Ее зовут Анна, и волосы у нее цвета меда. Чище волос я в жизни не видел, и они такие длинные, что доходят ей до пояса. Я люблю ее.

– Твои чувства взаимны?

– Как это?

– Анна тебя тоже любит?

– Да вроде бы нет. Я пробовал целоваться с ней, обнимать, но она отбивалась. Последний раз даже обещала, что ее папка и братья побьют меня, если я снова к ней полезу. Вот погодите, она передумает, когда увидит мои карманы, полные денег. Золота в реках Калифорнии полным-полно: только заходи в воду и жди – самородки сами в лоток прыгают, что твои лягухи.

– Ты сам-то в это веришь? – спросил Чарли.

– Так в газете писали.

– Боюсь, тебя ждет жестокое разочарование.

– Мне бы поскорее до Калифорнии добраться. Устал сидеть здесь и ничего не делать.

– Недалеко осталось, – сказал я. – Калифорния как раз за тем перевалом.

– К нему-то и поехал папка.

Чарли расхохотался.

– Что смешного? – спросил паренек.

– Ничего. И папка твой поехал наловить пару фунтов скачущего золота. К ужину, поди, вернется и привезет готовых денег, вот увидишь.

– Вы моего папку не знаете.

– Серьезно?

Шмыгнув носом, паренек обернулся ко мне.

– Вы про свою подругу не рассказали. Какого цвета у нее волосы?

– Темно-каштановые, – ответил я.

– Скорее темно-навозные, – вставил Чарли.

– Зачем ты сказал это? – спросил я и посмотрел на братца.

Тот не ответил.

– Как зовут вашу подругу? – продолжал расспросы мальчик.

Я ответил:

– Это мне еще предстоит выяснить.

Паренек поковырял в земле палкой.

– Вы не знаете ее имени?

– Ее зовут Салли, – сказал вдруг Чарли. – И не тебе одному, парень, должно быть, интересно: почему это я знаю ее имя, а мой братик нет.

– Объяснись, – потребовал я.

Чарли не ответил, и я, встав на ноги, посмотрел на братца сверху вниз.

– Объяснись, черт тебя задери!

– Я отвечу, но лишь затем, чтобы вернуть тебя на путь истинный.

– В каком смысле?

– Мне даром досталось то, за что ты заплатил пять долларов и до сих пор не возымел.

Я раскрыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Вспомнил, как повстречал хозяйку на лестнице: она ходила наполнить кипятком ванну для Чарли и вышла из комнаты в расстройствах.

– Что ты с ней сделал? – спросил я.

– У меня и в мыслях ничего не было, она сама предложила: пятьдесят центов за ручную работу, доллар за услугу ртом. Добавив еще полдоллара, я взял бы то, что спрятано под юбкой. И я-таки предпочел залезть под юбку.

Кровь тяжело застучала у меня в голове. Рука сама собой потянулась к лепешке.

– Чем ты ее так опечалил?

– Если честно, я остался недоволен качеством услуг. Вот и размер оплаты, а вернее неоплаты, дурно сказался на ее настроении. Братишка, если б я только знал, что´ эта дамочка для тебя значит, то и пальцем бы ее не тронул. Но ты вспомни: мне было дурно, я нуждался в утешении. Прости, Эли, однако в тот момент твоя прелестница вела себя уж больно доступно.

Съев лепешку в два укуса, я потянулся за добавкой.

– Гд е сало?

Парнишка протянул мне тарелку, и я обмакнул лепешку в свиной жир.

– Если я и позволил тебе пустить пять долларов по ветру, – произнес Чарли, – то смотреть, как ты моришь себя голодом зазря, для меня невыносимо.

Кровь у меня в жилах бурлила. Наконец, наконец я ем жирную пищу! Сердце же, напротив, как будто заглохло от новостей, что за натура у моей избранницы.

Жуя и будучи весь в тягостных раздумьях, я опустился на землю.

– Хочешь, пожарю еще бекона? – предложил Чарли.

– И бекона, и лепешек, и бобов – все давай.

Паренек тем временем достал из кармана губную гармошку и, постучав ею о ладонь, предложил:

– Сыграю вам застольную песню.