Потом он попросил ее поднять жалюзи; в туманном воздухе рождался день, рождалось солнце в тумане, летевшем вокруг него, высоко над Миланом, а он думал о том, как это было бы просто — остаться в Милане.

Начали сходиться его люди.

— Привет, командир!

— Привет.

Пришел один, за ним второй, и он был рад, что они могут повидаться с ним у него дома, войти в его жизнь, что нет больше нужды скрывать от них, где он живет. Он был доволен, что между ним и его товарищами появилась человеческая общность, самая простая, такая, какая существует между заболевшим школьником и его соучениками, которые пришли его проведать, и он был доволен, что его новое положение допускает эту общность.

Это было так же просто, как желанно гибели, с которым он шел на гибель. И он в самом деле беседовал с ними, как заболевший школьник беседует с товарищами, которые пришли его проведать: был так же весел, так же спрашивал их обо всяких мелочах, так же смеялся; и чем дальше, тем больше он думал о том, что лучшим выходом будет остаться в Милане — даже для того, чтобы сопротивляться.

Сын Божий пришел третьим и принес бутылку нива.

— Пиво! — воскликнул Эн-2. Он любил пиво.

— Да, пиво, командир, — сказал Сын Божий.

— Где ты раздобыл?

— В отеле, командир.

Сын Божий был молчалив. Он выглядел подавленным, сидел на краешке стула и скоро поднялся, собираясь уходить.

— А ты не выпьешь со мной пива? Ты уже уходишь?

— Надо в отель, там дел много.

— Разве тебе заступать не с полудня?

— Да, но дел много.

— Чем-нибудь пахнет в воздухе у этих немцев?

— Кажется, командир.

Эн-2 захотел узнать, какие это дела у Сына Божия, расспросил об Эль-Пасо, сказал, что обдумывал разные способы, как можно уничтожить Клемма и его подручных, и говорил он так, словно сам мог принимать участие в этой операции.