Кориолано был простой человек с открытым и добрым лицом, он часто говорил: «Я не знаю…»

Но и у Мамбрино было доброе лицо — круглое и доброе. А лицо у Барки Тартаро было решительное и доброе. У Студента Пико — резкое и доброе. Все это были простые люди, простые и мирные, как и те двое ребят в машинах — Орацио и Метастазио.

У каждого из них была семья, тюфяк, на котором им хотелось бы спать, посуда, с которой им хотелось бы есть, женщина, с которой им хотелось бы не разлучаться. И стремления их почти что не простирались дальше этого, и вокруг этого вертелись их разговоры.

Но почему же они боролись?

Почему они жили, как звери под облавой, и каждый день рисковали жизнью? Почему спали, засунув под подушку револьвер? Почему бросали гранаты, убивали?

Гракко был любопытен, ему интересно было знать, почему каждый человек делает так, а не иначе. Он спросил у Орацио:

— Ты участвуешь в операции первый раз?

— В первый раз? Вовсе даже не в первый!

— Не в первый?

— Это моя пятая операция.

— Ишь ты! — воскликнул Гракко. — Да ты не новичок!

— Я один из самых старых участников нашей группы.

— Когда ты вступил в нее?

— Когда еще жив был командир, которого убили. Когда группа еще только организовывалась.

— И Метастазио тоже тогда вступил?

— И Метастазио. Мы всегда вместе.

— Вы вместе решили вступить в группу?

— Вместе. Метастазио предложил, и мы сейчас же решили. Вместе решили.

— Но почему? — спросил, наконец, Гракко.

В темноте машины Орацио сделал какой-то жест.

— Как почему?

— Почему вы решили? По какой причине?

— Ну… — сказал Орацио.

— Вас кто-нибудь толкнул на это?

— Нет, никто не толкал.

— Значит, вы сами сделали выбор?

— Это насчет вступления в группу? Да, сами.

— Но почему?

— Опять двадцать пять! — сказал Орацио.

Он снова сделал какой-то жест.

— А ты разве не знаешь, почему ты сделал этот выбор?

— Я-то знаю, — ответил Гракко, — у меня есть свои причины.

— Ну вот, такие же причины есть и у нас.