Второй был высокий и черный, очень черный человек, хорошо одетый. В десять пятнадцать он спустился с третьего этажа и в коридоре второго этажа встретил немецкого офицера, того самого, что ради своих собак то и дело вызывал Сына Божия. Они заговорили по-немецки.

— Я уже два дня не видел вас, Ибаррури. Что с вами стряслось?

— Ничего, капитан Клемм. Ровным счетом ничего. А что стряслось a usted?

— Я проиграл тысячу марок.

— Я тоже проиграл немного. I despuns? A потом?

— Выиграл восемьдесят тысяч лир.

— Я тоже немного выиграл. А потом?

— Мы устроили шикарный ужин.

— Вот как! Я тоже был на обеде. А потом?

— Потом? Потом — это…

— Mujeres?

— Ну, конечно. Есть тут одна девочка из Ла Скала…

— А потом, капитан Клемм?

— Там была еще эта девица, Линда. У нее самые красивые ноги во всем Милане.

— Это та, что танцует на столе?

— Эта самая. Разве у нее не самые красивые ноги во всем Милане?

— Она и у меня на столе танцевала. I despuns, капитан Клемм? А потом?

— Потом? Не хватит с вас этого, что ли? Потом я выполнял свой долг.

— Гм!

— Гм! Что гм?

— Гм!

Эль-Пасо улыбнулся.

— Siga usted bien. Меня ждут.

— Вы останетесь со мной, Ибаррури. Я вас не отпущу.

Капитан Клемм взял Эль-Пасо под руку.

— Пойдемте ко мне. Почему бы вам со мной не остаться? У меня есть виски — прямо с фронта, из-под Кассино.

— Меня ждут, капитан Клемм.

— Я лишаю вас пропуска до полуночи.

— Испанского дипломата вы не можете лишить пропуска.

— Оставайтесь! В полночь я сам вас провожу.

— Вы проводите меня, капитан?

— Я подвезу вас на моей машине. С полуночи мне дежурить.

— Гм, — сказал Эль-Пасо.

Капитан Клемм повел его к себе в номер и позвонил.

— Сифон! — потребовал он у Сына Божия.