Но Берта упорно задает свой вопрос.
Она стоит перед семерыми убитыми у подножья памятника и хочет узнать то же самое и от них. Узнать снова то же самое. Словно она не может поверить, что это так.
Она задает тот же вопрос старику, хотя он и наг.
«И ради тебя, — отвечает старик. — И ради тебя, дочка».
«И ты сам — ты тоже умер ради меня?»
Берта не понимает, что с ней творится, она полна какого-то воодушевления, но вместе с тем и стыда.
Вот она перед ними со всей своей жизнью, со всем тем, что казалось ей важным, что она считала добротой, долгом перед миром, честью, чистотою. Десять лет она твердо стояла на этом сама и столь же твердо удерживала мужчину, который был с нею рядом, но сейчас она больше не гордилась этим, даже стыдилась этого перед лицом убитых. Много ли стоит это перед их лицом?
Это смехотворно, потому что перед нею они — такие, какими их бросили здесь.
Что же это было? Истинным было только немного благочестия в самом начале; все остальное было нагромождено лишь для того, чтобы оно не исчезло слишком скоро. Или тут было что-то другое? Боязнь быть доброй, боязнь осмелиться, упорство в этой боязни, упорное желание остаться связанной, смириться, не бороться?
Истиной было то, чего она не хотела; и добротой — то, чего она не хотела; и долгом перед миром, и целомудрием было только то, чего она не хотела. Она увидела это перед лицом умерших ради того, чтобы жизнь стала более чистой.
То, за что они умерли, и то, ради чего она жила, не имеет между собой ничего общего. А они все-таки говорят, что умерли и ради нее тоже. Почему?
Это и наполняет ее воодушевлением и смятением.
Она не в силах вынести их взгляд. Как можно пережить это — что их смерть коснулась и тебя? Что сделать, чтобы стать одной из тех, ради кого они умерли?
«И ради меня тоже?» — опять спрашивает она.
Но они всякий раз отвечают ей одно: конечно, и ради нее тоже. «Ради всех людей на свете», — отвечают они.
Чего же они хотят?
Чтобы жизнь людей стала чище. А для того чтобы она стала чище, нужно, чтобы каждый стал свободным, правда? Что может сделать каждый, чтобы мир сделался чище? Стать свободным?
И она? Она тоже?
Ведь они хотят, чтобы она тоже сумела стать свободной?
Их воля воодушевляет Берту, и лицо ее сияет.