Они шли вдоль Симплонского проспекта и не разговаривали больше. Вдруг Берта указала рукой куда-то.

— Кажется, что там видны горы.

— Кажется? Если их видно, значит это горы.

— Разве горы видны из Милана?

— А ты их не видишь? Видны, конечно.

— Никогда не знала, что отсюда можно их увидеть.

— А ты знала, что ты моя жена? Не знала. А ты моя жена.

— Я и не была твоей женой, пока об этом не знала.

— Нет, была.

Они поравнялись с его домом, он взял велосипед на плечо, они поднялись, вошли в комнату.

— Ты всегда была моей женой, — сказал Эн-2. И поцеловал ее. За окнами, высоко над домами, в глазах неба все еще видны были белые и голубые вершины гор, парившие над землей, — далекие горные снега.

— Разве ты не была моей женой всегда? Была!

Он снял с крючка женское платье, которое висело за дверью.

— Видишь, твое платье? Значит, ты всегда была здесь.

— А горы? — спросила Берта. — Ты всегда их видел?

— Всегда.

— А мертвые?

— И они были всегда.

— А синие глаза?

— Синие глаза?

— У кого, ты всегда говорил мне, были синие глаза? У твоего отца? Когда ты был маленький?

— Это была ты.

— Глаза твоего отца — это была я?

— И ты была моим детством.

— И твоим детством тоже?

— Ты была всем. И была и есть. Всем, что было моим.

— Всем?

— Да, всем, что было и есть.

— И твоей женой?

— Моей женой. Моей бабушкой и моей женой. Моей матерью и моей женой. Моей дочерью и моей женой. Горами и моей женой.

— А тот человек? — спросила Берта. — Кем я была тому человеку?

— Почему ты должна быть кем-то тому человеку?

— Но кем-то я ему приходилась. Не то почему же я была с ним? Кем-то я ему была.

— Зачем тебе об этом думать? — сказал Эн-2.

— Тогда давай приготовим чего-нибудь поесть.