На следующий день Поль получил письмо от матери. Маму беспокоило его молчание. «Моё сокровище, у тебя неприятности?» Она с нетерпением ждёт конца недели, чтобы наконец обнять его и «хорошенько, по душам поговорить». Мама подтверждала, что приедет в следующую субботу вечерним поездом. Они с папой проведут в Дьепе два дня и уедут в Париж в понедельник вечером.

Два дня! Поль с ужасом убедился, что приезд родителей нисколько не радовал его, а ведь всего три недели назад он уезжал от них с тяжёлым сердцем. Конечно, мама тут ни при чём, всё дело в папе: он боялся его гневных вспышек, его привычки смотреть ему в глаза и говорить в упор: «Ты что-то замышляешь, по твоему носу вижу!» А если папа станет расспрашивать его, сумеет он сохранить самообладание? Ведь малейшая растерянность с его стороны повлечёт за собой страшную сцену. Ему запретят ходить в «Звезду»… О нет, всё что угодно, только не это!

Поль почувствовал себя вдруг очень одиноким. Всё случившееся тяготило его, и он снова, с ещё большей силой, чем накануне, испытал потребность открыться кому-нибудь. Марианне? Нет, только не Марианне. Он не уверен, что она поймёт его. А почему бы не Нику? Ник — его друг, а другу всё можно сказать, надо только попросить его хранить тайну, вот и всё. Приняв такое решение, Поль свободно вздохнул, словно гора с плеч свалилась, и он упрекнул себя за то, что, поддавшись ребяческому страху, не сделал этого раньше. Кто-кто, а Ник не выдаст его, это уж безусловно, и ему не придётся больше переживать всё одному.

В этот день, направляясь после обеда в таверну, Поль обдумывал, как он преподнесёт эту новость Нику, представлял себе, как тот сперва удивится, а потом обрадуется, когда узнает, что они в родстве. Но его ждало разочарование. В зале он нашёл только тётю Мальвину; она умывала Иветту, посадив её на угол стола.

— Николя с Маринеттой в порту, — сказала она, увидев Поля. — Сегодня утром был очень хороший улов, и они помогают папаше Луи выгружать рыбу; там на добрых два часа работы.

— Попытаюсь разыскать его, — пробормотал Поль, торопясь уйти.

Тётя жестом удержала его; казалось, любопытство её было задето.

— Вы здесь с родителями? — спросила она его.

И, когда он несколько сбивчиво объяснил, что живёт на пансионе у друзей семьи, она сказала:

— Ах, вот что! Извините меня, но вы всегда одни, и поэтому, естественно, напрашиваются всякие вопросы.

Бросив поспешное «до свиданья», Поль быстро вышел из таверны: при тёте Мальвине ему всегда было не по себе. А Николя? Где Николя? Чем дальше, тем сильнее невысказанные слова просились на язык, они душили Поля, ему хотелось прокричать их ветру, чайкам, матросам, выходившим из порта. Перейдя железный мост, он бросился к небольшой группе людей, суетившихся на пристани возле груды ящиков и корзин, наполненных рыбой и мелкими кусочками льда. Маринетта обеими руками тащила одну корзину к ручной тележке, на которую бородатый парень устанавливал ящик.

— Вы не видели Ника? — спросил Поль Маринетту.

— Он на траулере, — ответила она. — Вы что, думаете, мы здесь развлекаемся?

Поль подбежал к самой воде. На палубе судна, среди бочонков и мокрых сетей, двое мужчин в зюйдвестках подвешивали к лебёдке корзины, которые чьи-то невидимые руки выталкивали из трюма; корзины болтались на конце натянутого пенькового троса, и время от времени широкая плоская рыбина с беловатым брюшком падала на мокрый пол. Лебёдка пришла в действие.

— Николя! — заорал Поль.

Из трюма вынырнула рыжая вихрастая голова.

— Что случилось? — крикнул Ник. — Пожар, что ли?

— Нет, мне надо с тобой поговорить. Иди скорее.

Мужчины в зюйдвестках подняли голову.

— Нахальства у этого парня хоть отбавляй! — проворчал тот, что повыше. — Держу пари, он из парижан.

— Но это так срочно! — передразнил Поля другой. — Срочно, не срочно, подождёшь, пока мы кончим, сопляк!

— Верно! — произнёс Николя с очень выразительной миной.

И он снова исчез в трюме, а в это время за спиной Поля раздался пронзительный смех Маринетты.

— Здорово вас угостили! — крикнула она, взявшись за новую корзину.

Поль укрылся под каким-то навесом, и там, сгорая от нетерпения, просидел на пустом ящике битый час, наблюдая за работающей лебёдкой и за вереницей исчезающих ящиков… Никогда он не думал, что в море столько рыбы! Потом вся эта карусель внезапно остановилась, рабочие разошлись, и вот наконец-то он увидел, как Николя выкарабкался по лесенке из трюма и спрыгнул на пристань, — Николя, ещё более растерзанный, чем обычно, в рубашке, пропахшей рыбой.

— Ну, что такое? — спросил он, проведя липкой ладонью по мокрому от пота лбу.

— Так вот… — начал Поль.

Куда девались все красивые фразы, которые он только что так усердно твердил? Сколько он ни старался, ни одной не мог вспомнить; в конце концов он совершенно по-глупому выпалил:

— Мы двоюродные братья.

— Кто? — спросил Николя.

— Ты и я.

Подлинный успех, но отнюдь не тот, на какой рассчитывал Поль: Ник фыркнул.

— И ради такой ерунды ты хотел оторвать меня от дела! — воскликнул он. — Додумался, нечего сказать!

— Раз я говорю тебе, можешь мне верить, — с жаром возразил Поль. — Повторяю тебе, мы…

— …двоюродные братья, понял. Расскажи кому другому! Ничего более занятного не мог придумать?

— Ох!.. — вздохнул Поль и сжал кулаки, страстно желая броситься на этого маловера, который всё ещё смеялся, подмигивая глазом. — Послушай, — снова начал он через минуту, — ведь тебя зовут Николя Товель?

— Да. Ну, и что с того?

— Так вот, меня тоже зовут Товель, Поль Товель, и твой покойный отец был мой дядя Анри, а мой папа — твой дядя Эжен, и мы — двоюродные братья, братья, братья!

Николя перестал смеяться. Он озадаченно почесал свою вихрастую голову.

— Вот так история! — пробормотал он наконец. — Дядя Эжен, да, припоминаю, у нас есть его карточка в альбоме: такой толстый, чернявый, с усиками.

— Да, да, это папа! — воскликнул Поль, не смущаясь столь кратким описанием. — Ну что, теперь ты мне веришь?

— Как сказать… — недоверчиво протянул Николя. — Во всём этом мне непонятно только одно: если, по твоим словам, мы — двоюродные братья, почему ты раньше не сказал?

— Из-за ссоры, конечно.

— Какой ссоры?

Как — какой ссоры? Поль широко раскрыл глаза. Смеётся над ним Николя, что ли?

— Ссора, ну ссора, — повторял он, словно это слово само по себе могло всё объяснить. — Ссора между папой и тётей Мальвиной!

Нахмурив брови, Николя на миг призадумался.

— Постой, — сказал он наконец. — Да, припоминаю, мама, кажется, что-то такое рассказывала. Мама… Интересно, что она скажет, когда узнает, что мы…

— Но она не должна об этом знать! — перебил его Поль. — Ничего не понимаешь! Ссора!

— Опять? Слушай, надоел ты мне со своей ссорой! — нетерпеливо оборвал его Ник. — Не думаешь ли ты, что маму это занимает?

— Не знаю, как её, а папу… Ты его не знаешь, моего папу! Заикнись только кто-нибудь, что я был у вас, он бы так рассердился!.. Ох, лучше бы я тебе не говорил! — простонал Поль, тяжело опускаясь на ящик.

Он задыхался, губы его дрожали, у него был такой жалкий вид, что Николя растрогался. Он перескакивал с ноги на ногу, подыскивая слова утешения, и ему стало даже немножко стыдно, что он так расчувствовался.

— Видно, не очень-то он лёгкий человек, дядя Эжен, если ты так его боишься, — заметил Ник после некоторой паузы, — но раз это приводит тебя в такое состояние, решено, я ничего не скажу маме.

— О, — прошептал Поль, — спасибо, спасибо тебе! Какой же ты хороший!

Он смеялся, хлопал в ладоши и в порыве радости готов был расцеловать Николя.

— Скажи, ты рад, что мы братья? — робко спросил он.

Николя пристально посмотрел на Поля своими зелёными глазами, в которых теперь светилось не лукавство, а доверие и самая искренняя дружба.

— Да, рад, — серьёзно ответил он.

Мальчики обменялись беглой улыбкой и какое-то время смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Поль никогда не чувствовал себя таким счастливым. Николя положил руку ему на плечо.

— Пошли, — сказал он. — Пора домой.

Они сделали крюк, чтобы продлить прогулку. Теперь, когда Поль открыл свою душу, он говорил без умолку. Он рассказывал обо всём — о своих хождениях по Дьепу, о том, как вместо ресторана нашёл маленькую таверну, и о том, как трудно ему было скрывать от всех тайну. «Как я рад! Как я рад!» — поминутно повторял он. Поль спросил у Николя, действительно ли ресторан «Полярная звезда» был так хорош, как говорил папа.

— Недурен, — небрежно ответил Ник, — но мне больше нравится наша таверна, в ней лучше себя чувствуешь. Больно пышно там было: на столах цветы, настоящие скатерти… в общем, целая куча всяких финтифлюшек. Папа тоже больше любит таверну, — задумчиво добавил он.

— Папа? Ах да, нич… господин Бланпэн? — переспросил Поль. — Он уехал в Португалию, да? Мне сказал господин Клуэ. Ты его знаешь?

Да, Николя знал господина Клуэ: весельчак и шутник, прежде он частенько заходил к ним, но с октября ни разу не появлялся.

— Всё-таки странно, что твой папа вот так, просто, нанялся на судно, ты не находишь? — нерешительно заметил Поль.

— Почему? — живо отозвался Николя. — Разве мы сами не поступим точно так, когда кончим школу? К тому же папа на днях вернётся… Надеюсь только, что он не привезёт слишком много денег. Будет очень обидно, если он нас опередит, правда?

— Ещё бы! — воскликнул Поль. — Ой, до чего же я рад! — повторил он. — Послушай, это надо отпраздновать.

Он ворвался в кондитерскую и накупил массу леденцов, ирисок, большой кусок нуги. Когда, нагруженный покупками, он вышел из магазина, Николя был уже не один. Словно по волшебству, рядом с ним выросли Маринетта и Тинтин: вот, можно сказать, учуяли лакомства!

— Вовремя мы подоспели! — воскликнул Тинтин, а Маринетта не сводила жадного взгляда с конфет. — Ну и полакомимся же мы!

В этот день в комнате, где висели сети, была устроена настоящая пирушка. Всем, даже дяде Арсену, досталось по леденцу, и старик сосал свой леденец с не меньшим удовольствием, чем Лулу. Иветта потребовала ещё одну ириску, для своей куклы, а когда Поль в кольце бдительных глаз разделил нугу на восемь равных частей, Маринетта с удивлённым видом спросила, что это за длинное пирожное. Бедняжка, она никогда не ела нуги! Неизвестное «пирожное» так понравилось ей, что она не проглотила свой кусок, а, продлевая удовольствие, оставила его таять во рту.

Когда на большом будильнике пробило шесть и Полю пришло время уйти, Николя проводил его до набережной: он никак не мог с ним расстаться.

— Нет, до чего же странно, что мы братья! — твердил он. — Но у меня рот на замке, можешь мне верить. Ну, до завтра, дружище. Пойдём с тобой ловить «букеты», тебя устраивает?

— Меня всё устраивает! — весело ответил Поль. — До завтра, дружище!