#imgF07B.jpg

После дневного просмотра фильмов фестивалыцики обедали, а Вера решила пройтись. Улица привела ее на площадь перед Кафедральным собором. Рассматривая величественный костел, она увидела выходящую из его дверей горничную Роману. Та была закутана в длинную, в пол, черную дубленку и пуховый оренбургский платок, концы которого были заброшены за спину. Романа перекрестилась на храм и пошла через площадь. Высокая статная фигура молодой женщины была очень красива в сумеречном свете снежного дня. Лученко залюбовалась ею. Горничная увидела Веру и кинулась к ней.

— Мне разрешили встретиться с братиком. Я видела Славка! Я така вам вдячна! Така вдячна!

— Я очень рада за вас, Романа…

Одним проявлением благодарности дело не кончилось. Горничная стала рассказывать новой знакомой подробности встречи с заключенным братом. По ее словам, Ярослав выглядел уже намного лучше. Видимо, состояние дистресса прошло, сделала вывод Лученко. Брат успел шепнуть сестре, что тот страшный маньяк, из-за которого в колонии поднялся бунт, исчез. Словно его никогда и не было. Страшные слухи о нем будоражат колонию. Часть осужденных убеждена, что его убили во время бунта, а тюремное начальство не распространяется об этом факте. Другие говорят, что ему удалось сбежать, когда в тюрьму приехали машины «скорой помощи». Кое-кто поговаривает, что на его поиски негласно брошены все силы милиции, но он как сквозь землю провалился. А самые запуганные и суеверные, в том числе и Славко, утверждают, что «львовский вампир» — это и есть сбежавший маньяк.

—Так в колонии знают о «вампире»? — удивилась Лученко.

Романа заверила приезжую, что в тюрьму городские новости попадают быстрее, чем в газеты и на телевидение. Попрощалась и торопливо ушла.

Лученко, прогуливаясь, завернула в «Смачну филижанку». Там уже было весело. Шумный и многословный Батюк попросил официантку сдвинуть несколько столов, за ними и уселась анимационная братия.

—Ой! Верунь, как ты нас нашла? — кинулась к вошедшей подруге Завьялова.

—По запаху, — пошутила Лученко, снимая свою легкую дубленку и присаживаясь у края стола.

—Ребята, раздвиньтесь! Дайте мне посидеть с любимой подругой! — весело потребовала актриса.

Все задвигались, освобождая место для Веры. Фестивальная публика заинтересовалась новым персонажем: ее кто-то мельком видел в гостинице. Когда нашли убитого Ветрова, она вроде сказала, будто она врач. Мужчины поглядывали на нее с интересом, женщины с любопытством. Она чужая, но ее отчего-то привечает сам Мамсуров. Да и Завьялова, успешная дама, тащит ее к себе. А она просто так ничего не делает…

Лученко надоело пристальное внимание к собственной персоне, и она посмотрела долгим взглядом на лица аниматоров. Словно провела по ним пушистой кисточкой. Вспомнив о том, что она не имеет к анимации никакого отношения, люди потеряли к ней всякий интерес и снова вернулись к своим разговорам.

А она заказала чашку кофе эспрессо и бокал мартини, углубилась в свои мысли. Лед потрескивал в бокале. Широкий, прозрачный, на тонкой ножке, с кубиками льда в глубине треугольника, он одним своим видом создавал иллюзию праздника. Пился вкусно, долго, под звучавший вокруг фон: бу-бу-бу… Она испытала приятное послекайфие — легкое кружение и хмель. Вначале обаяние вермута, затем, за чашкой крепкого кофе — трезвость. Обычно после бокала мартини чувствуешь, будто получил награду за что-то стоящее. Его нельзя пить просто так. Только праздновать удачу, или Новый год, или… Что-то значительное. Но иногда следует пить мартини, когда плохое настроение, плохая погода, неудачная полоса. Вино скажет тебе: не о том волнуешься. На самом деле у тебя все в полном порядке, а ты, глупая, не ценишь того, что имеешь.

А у тебя, психотерапевт Вера Лученко, какая полоса? Ох, видать, непростая. Вновь в этой кнайпе, где тусуются аниматоры, начинается у тебя тревога и головная боль. И бокал мартини сегодня не убеждает, что все в порядке… Нет, все совсем не в порядке. Если она не сможет вычислить «вампира», причем быстро, то… С Черным Абдуллой шутки плохи. Да, она сумела справиться с ним два раза. Сумеет ли в третий? Что будет со студентами или с кем-то другим, кого он в горе и бешенстве вздумает обвинить? О себе Вера не думала… И если она не найдет того, кто ударил кинжалом в грудь Ветрова, то Кармен, возможно, посадят… Вполне возможная вещь.

Ведь справедливости в судебной системе не существует. Справедливости у них нет, есть работа. Будут ли довольны в прокуратуре и милиции, если я их нагружу своими подозрениями? Заставлю искать подтверждения догадкам? Не будут. Намекнут или прямо скажут, чтобы не гнала волну, не портила людям отчетность. Только в сериалах энтузиасты-альтруисты занимаются расследованием, в жизни такого не увидишь. В жизни у нас человека проще обвинить и посадить, чем рыть землю в поисках доказательств его невиновности. Фестиваль преждевременно закроется, все от Лученко отвернутся, и в первую очередь Лида.

И вообще, что-то в последнее время удача как будто покинула ее. Жизнь не складывается. Это только других она может убедить, что все не так. Говорит другим, что не бывает нескладывающихся жизней, просто вы, дорогие мои, не научились складывать. Сложите вначале пополам, потом аккуратно разровняйте. Потом правые и левые края концами загните к середине, сложите сверху вниз, закрепите их загнувшейся штукой, вновь пополам, отогните каждый край сверху вниз и снова разложите. У вас получится самолет. Или, допустим, аэроплан. Не название важно, а полетные свойства жизни.

Это был аэродинамический вариант. А есть еще математический. Когда невнимательно считают сумму слагаемых. Промахиваются мимо нужной кнопки на калькуляторе. Или хотят другую сумму. Или слагаемых так много, что какое-то пропускают. Это бывает. Складывать надо тщательней, считать медленно, останавливаясь на каждом слагаемом в порядке очереди. В данном случае от перемены мест слагаемых сумма очень даже может измениться…

Другим помогает, но не себе. На себя самые лучшие советы и умные слова не действуют. Давит ответственность, добровольно взваленная на плечи. Себе-то можно признаться, что ничего в последнее время не складывается.

Она хотела, чтобы Андрей не уезжал, — а он уехал.

Она хотела во Львове расслабиться и отдохнуть — а из-за убийств и сновидений не может.

Она хочет покоя и гармонии — а вокруг хаос и несправедливость.

Так что ничего не остается. Надо тебе напрячься, доктор Лученко. Именно с тобой все это происходит. И именно от тебя все сейчас зависит. Если не ты, то никто больше.

Все. Хватит мудрствовать. Времени на рефлексию не осталось совсем. Надо покрутиться среди людей, поговорить с нужными, прощупать их… Заняться привычной практической психотерапией.

Она стала слушать, как фестивальная публика обменивается впечатлениями.

— Ты слышала, Лидочка, говорят, что денежная премия за лучший фильм — пятьдесят тысяч долларов. Тебе Авраам ничего не говорил? — пробасила Рина Ересь.

—Нет. До конца фестиваля никакие суммы не оглашаются, — отмахнулась от нее Завьялова.

—Даже тебе?! Никогда не поверю! — буркнула акула пера. И тут же переключилась на Олафа Боссарта. — Ты слышал что-то о специальных призах?

— Рина, в свое время нам все объявят. Не переживай. — Олаф перевел разговор в другое русло. — Сегодня вечером чьи мастер-классы?

—Должен был проводить Эдя Ветров! — откликнулся Батюк. — Эх! Как жалко беднягу! Такой талант погиб!

Над столом повисла тишина. Аниматорская братия молча пила кофе и горячительные напитки. Но вскоре снова заговорили, зашушукались, загалдели на профессиональные темы.

—Старик, ты в курсе? Влад Монгольский задумал сам снимать полнометражное кино, ретро-детектив с музыкой.

—Такое дорогое кино без международного проката не окупится!

— Говорит, что в его планах найти себе иностранного соавтора сценария, сопродюсера, разработчика диалогов, композитора и обязательно звать на озвучание известных западных актеров, даже если они съедят львиную долю бюджета. Во как!

—Слышала, что этот лапочка, Брюс Уиллис, сказал после озвучания «Лесной братвы»? Дескать, сегодня самые лучшие комедии — анимационные.

— Я его обожаю!

—Ой! Не говори! Дура эта Де ми Мур! Такого мужика упустить!

—Девочки, вы о чем? О «Лесной братве»? Еще бы, это ж самый крутой блокбастер фестиваля. К счастью, он вне конкурса! А то мы бы все сидели в… сами знаете где!

— Конечно, им хорошо!.. Продюсеры классные, и озвучивают самые-пересамые голливудские звезды, и компьютерная графика — просто отпад!

—Старый, а ты в курсе, что теперь будут выпекать по паре «Шреков»?

—Нудык, нормальный коммерческий проект…

Вера слушала, слышала всех, каждую фразу и шепот.

И одновременно прикидывала, как перевести просто приятный, ни к чему не обязывающий треп в полезный. Она улучила момент, когда рядом с Батюком освободился стул, и присела рядом.

—Роман Григорьич! Я в анимационных фильмах полный профан. Мне очень интересно ваше мнение. Кто получит Гран-при? — спросила она.

— Ну-ну-ну, зачем же прибедняться! — Он шутливо погрозил ей пальцем. — Никакой вы не профан. Вы — зритель! Именно для вас и таких, как вы, мы и работаем! И аниматоры именно для вас создают свои фильмы. Что касается того, представляю ли я себе примерно, кто победит… То я не примерно, а совершенно точно могу вам назвать фильм и режиссера- победителя! — Батюк взял многозначительную паузу и долго ее держал.

—Кто же это? — наконец подыграла ему «любительница».

— Ветров. И его фильм «История дуба», — торжественно продекламировал режиссер.

—Что ж, наверное, это заслуженно.

— Заметьте — вовсе не потому, что Эдик погиб. Не из сострадания, отнюдь! Можете мне поверить! Мы определили победителя тайным голосованием. В оценку произведения входят такие критерии, как креативная идея, мастерство исполнения, современность и многое другое. По каждой позиции ставится определенный балл. Затем все суммируется. Тот, кто получил большее количество баллов, становится победителем. Все проголосовали за Ветровский фильм.

—Весь состав жюри?

Лученко знала из рассказов Лиды, что очень часто на фестивалях возникают подковерные интриги. Ради получения главного приза на что только не идут. Деньги, секс, лживые слухи и стремление любой ценой убрать с дороги конкурента — обязательный фон больших кинематографических тусовок.

— Представьте себе — все жюри, единогласно. Просто и честно. — Батюк широко развел руки: дескать, сам удивляюсь, но бывает и такое.

— Хм… А это решение жюри сформировалось до смерти Ветрова или после? Как вы считаете?

Режиссер задумчиво погрыз дужку дорогих фирменных очков.

— Первый же показ «Истории дуба» вызвал эмоциональное потрясение. И у меня, и у моих коллег. Некоторые не скрывали своих чувств…

— То есть члены жюри фестиваля могли говорить о фильме Эдуарда Николаевича как о явном лидере еще до трагедии?

Батюк вскочил, страдальчески закатив глаза.

— О! Понимаю, куда вы клоните. Подозрения, всюду подозрения!

Публика в кафе притихла, наблюдая за режиссером. Вера поморщилась.

— И вы туда же! Вначале милиция, потом красивая женщина — одни и те же вопросы, одни и те же обвинения! Как жесток наш мир!

Отыграв положенное, вдоволь покачавшись и пострадав, он успокоился и сел.

— Буду откровенен с вами. Вы намекаете, что кто-то узнал, будто Ветров со своим фильмом явно претендует на Гран-при, и убил его? Чтобы убрать конкурента?

—Допустим.

— Нет! — воскликнул Батюк, театральным жестом схватив себя за голову. — Я так не думаю.

—Почему? — не отставала Лученко.

— Потому что я и ментам заявил: образно говоря, Эдю убила Тизифона, одна из трех фурий, она отвечает за месть и убийство! Я имел в виду трех женщин, боготворивших Ветрова. Припадок ревности, кинжал в грудь — это так по-женски!

—А ревнивый мужчина? Современный Сальери, который не мог простить Ветрову его гениальный фильм? Вы считаете это невозможным?

Батюк нахмурился. Складки у щек обвисли, глаза сделались серьезными. Он очень тихо прошипел сквозь зубы:

—Да что ж вы ко мне прицепились, детка? Считаете, что его мог убить каждый? Ну, мог. Даже я мог. Смотрите.

Неподалеку группа мужчин играла в дротики. Кто-то из посетителей, завсегдатай львовской богемной тусовки, прикрепил к стене круг для метания. Любители играли, промахиваясь и веселясь. Внезапно Роман Григорьевич выхватил откуда-то охотничий нож и азартно метнул его в мишень. Нож вонзился точно в середину круга.

—Бинго! — воскликнул Батюк, вновь развеселившись и радуясь, как ребенок.

Повернувшись к собеседнице, он признался, что всегда носит при себе холодное оружие. После гастролей в Чикаго, когда его обокрали и еще ножом порезали новый кожаный пиджак.

Вера молчала. Роман Батюк с непривычной внимательностью смотрел на нее и тоже молчал. Неловкость росла. Вдруг он ни с того ни с сего предложил ей участвовать в его новом театральном проекте. «Вы такая выразительная! Пока молчите — обычная женщина, но стоит вам только открыть рот — так золотые слова, как сияющий дождь… Прямо Эдит Пиаф!»

Вера улыбнулась с такой иронией, что Батюк мгновенно замолчал.

—Так о чем мы говорили? — с некоторой натугой спросил почетный президент фестиваля.

—О возможной мотивации со стороны мужчин.

— Все мужчины, приехавшие на фестиваль, — творцы. Они созидают, а не разрушают! И вообще, для художника стать убийцей так же чуждо, как для врача- нарколога стать алкоголиком. Нелепость!

— Ой ли? Пушкина помните? «А Бонарротти? Или это сказка тупой, бессмысленной толпы…» Ну и дальше по тексту. Что, верите, будто гений и злодейство две вещи несовместные?

Батюк еще больше помрачнел. Переходы от веселья к серьезности у него были мгновенными.

— Не верю. Совместные, — сказал он, раздраженно глядя на собеседницу. — В наше время все возможно. Просто есть в этом убийстве какая-то ярость. По-сальеривски холодно наблюдать, как твоя жертва медленно умирает от яда в бокале, — это я могу понять. А взять кинжал у Олафа и затем вонзить в грудь Эдику… Слишком аффектированно, по-женски.

—Да, несколько театрально. Но не только по-женски. — Она пристально посмотрела на Батюка.

Под этим взглядом он почувствовал себя дискомфортно. Засуетился, быстро рассчитался. Потом натянуто попрощался и устремился на очередной просмотр.

А Лученко мысленно поставила против его фамилии знак вопроса.

Теперь Боссарт. Где же он? Ушел куда-то… Вера быстро выяснила, что он отправился на круглый стол о дистрибуции анимационных фильмов. «Придется возвращаться в гостиницу, — вздохнула она, оделась и вышла на мороз. — Хорошо, что идти недалеко…»

Вернувшись, она выяснила, где находится пресс-клуб, и пошла по коридору. Услышала голос Боссарта из-за полуоткрытой двери. Заглянула.

—Да перестаньте говорить о дистрибуции, тут у всех все одинаково. У нас в Швеции — так же, как везде.

Поговорим лучше об искусстве! — заявил Олаф остальным иностранным участникам фестиваля.

Молодой итальянец Лукино Мутти, взявший на фестивале приз за лучший фильм в номинации до пяти минут, поднялся и принялся издеваться над телевидением, которое готово показывать его фильмы, но только бесплатно. Его перебила весьма известная американка Джулия Котлер:

—Телевидение считает, что если оно покажет мои фильмы, то это честь для меня. А я так не считаю и не собираюсь отдавать их даром. Ведь деньги на него я находила сама. У нас, правда, можно получить грант на анимационный фильм, но совсем маленький — порядка тысячи долларов.

Украинские аниматоры слушали иностранцев без особого энтузиазма. Положение дел в отечественной анимации, судя по их лицам, надо было признать унылым. На минкультовские деньги делались все мультфильмы, кроме заказных. Однако ни судьба, ни качество фильмов, снятых за его деньги, государство совершенно не интересует. И ленты, в лучшем случае показанные на фестивалях, так и остаются лежать в архивах студий.

Вере надоело ждать, когда они закончат или сделают перерыв. Она отыскала взглядом Боссарта. Хотя она не открывала рта и не шевелилась, лишь смотрела, ему показалось, что она позвала его. Он тут же поднялся и направился вслед за ней.

Они вышли из пресс-клуба и уселись в холле на угловом диване.

— Простите, что отвлекла вас от обсуждения. Но мне нужно поговорить с вами.

— Это очень хорошо. Занудство эта дистрибуция. Я вообще не понимаю, почему мы, режиссеры, должны обсуждать такие вопросы. Это дело продюсеров, — сказал Олаф высокомерно. Он удобно расположился на мягких кожаных подушках, вытянув свои длинные ноги в рыжих замшевых ботинках на шнуровке.

—Я хочу спросить вас об Эдуарде Ветрове…

Боссарт изменил позу. Он подобрал ноги и сел с прямой спиной, сомкнул руки в замок, на его скулах заиграли желваки. Было заметно, что он раздумывает, в каком объеме стоит выдать психотерапевту информацию. Что ж, надо ему помочь…

—Вас раньше звали Олегом, не так ли? Когда вы жили в Союзе, — сказала она как ни в чем не бывало.

—К-хм! К-ха! — поперхнулся «швед». Он вытаращил на Веру свои желто-зеленые глаза и так закашлялся, что из них потекли слезы. — Откуда вы знаете? — сдавленно просипел он.

— Это же очевидно. Речь у вас чистая. Но не такая стерильная, как у иностранцев, досконально изучивших русский язык. Значит, вы бывший наш гражданин. Скорее всего — потомок тех шведов, которые попали в Россию еще при Петре. Ну? Я не ошибаюсь?

—Что еще вы обо мне знаете?

— Про ваше увлечение оружием. Хотя это ни для кого не секрет. Вы ведь изучаете свои шведские корни, интересуетесь Полтавской битвой, в которой участвовал кто- то из ваших предков. Потому и коллекционируете оружие того времени. Я права?

—Допустим. — Мужчина упрямо тряхнул головой, отчего соломенные волосы упали ему на глаза. Он отбросил их привычным движением руки.

—Теперь ваша очередь рассказывать. — Вера поощрительно улыбнулась.

Олаф, обычно широко улыбающийся своим «голливудским смайлом» по поводу и без, не ответил на улыбку женщины.

— Вы что, следователь? Ну, я учился у Ветрова на высших режиссерских курсах. Потом женился на шведке и уехал на родину предков. Эдуард Николаевич мой учитель. Был… Вообще-то он — гений.

—Я смотрела его «Историю дуба».

-И как?

— Волшебно. Согласна с вами.

—Значит, вы понимаете, что учиться у гения — это награда и редкая удача.

— Скажите, вы знали, что его фильм получит Гран-При?

Боссарт немного отодвинулся.

— Простите, — враждебно взглянул он на Лученко. — А вам какая разница? — Он сдержался и попытался стать любезнее: — Хорошо, как джентльмен отвечу: знал. Был уверен, точнее. Вас интересует, завидовал ли я? — Олаф криво усмехнулся. — Конечно, как и все. Но пытался быть объективным.

—Хотя вам хотелось, чтобы главный приз получила ваша «Снежная королева», — заметила Лученко. И резко свернула разговор в сторону: — Олаф, как вы думаете, почему убийца использовал ваш кинжал? У вас есть тайные недоброжелатели? Хотя ведь вы и сами могли. Именно с целью отвести от себя подозрения: дескать, это меня хотят подставить…

— Что?! Да как вы… — Белокурый гигант вскочил. — Столько лет меня не было здесь, и вот! Стоило приехать, заняться творчеством — сразу подсылают ко мне своих агентов! Эти, как они сейчас… кагэбэ… Эсбеушники! Я буду жаловаться послу!

Он ринулся по коридору к выходу. Сквозняк от его стремительного движения пошевелил Верину прическу.

— Спасибо, что уделили время! — крикнула она вслед удаляющейся широкой спине.

И улыбнулась…

Потом достала из сумочки визитную карточку полковника Бабия, набрала его номер. Что-то он не спешит делиться с ней никакой информацией, пропал, не звонит. Неужели Сердюк его не убедил?

— Здравствуйте, Орест Иваныч.

— А-а, это вы… Легки на помине! Я недавно снова разговаривал с вашим киевским покровителем.

—Другом, а не покровителем, — поправила Лученко, представив себе, что и в каких тонах мог о ней рассказать Федор Афанасьевич.

—Да какая разница! — сердито сказал полковник, и Лученко мгновенно перестроилась.

—Орест Иванович, что? Опять? Кого на этот раз?

— Тьфу! Откуда вы… Ах да, я же забыл, что вы медиум… — Он пытался иронизировать, но озабоченность мешала. — Угадали. Опять. Новое убийство. Ночью. Снова артерия разорвана! И снова книга!.. Жертву пока не опознали. Мужчина лет тридцати… Да что я вам все выбалтываю, это же секретная оперативная информация.

— А что, разве Сердюк не поручился за меня? — Лученко тоже слегка рассердилась. — Разве не просил, чтобы меня подключили?

Бабий помолчал немного.

— Хорошо… Мы за вами заедем. Поговорим…

Вера сказала, откуда ее можно забрать. Не спеша направилась в гардероб, где вышколенный служитель подал ей серую короткую дубленку. Она вышла из дверей, как раз когда перед гостиницей остановился автомобиль полковника.

В машине Бабий представил гостью своему заму, майору Полякову, и всю дорогу, пока они ехали, молчал, вспоминая. Действительно, второй звонок генерала Сердюка из столичного министерского кабинета несколько озадачил Ореста Ивановича Бабия. Да, Лученко — приятная бабенка и протеже Федора Афанасьевича. Но со всеми своими, пусть даже и незаурядными способностями она совершенно не нужна начальнику отдела особо тяжких преступлений. Но как сказать об этом генералу так, чтобы не обидеть? Это был вопрос.

Для порядка они с Сердюком поговорили о мерзкой погоде. Поругали дороги, коммунальные службы, не успевавшие расчищать от снежных заносов городские артерии и в Киеве, и во Львове. Затем Сердюк аккуратно поинтересовался, помогла ли как-то психотерапевт Лученко львовской милиции? Бабий очень мягко дал понять генералу, что в этом пока нет острой необходимости. Отдел вполне справляется собственными силами. В общих чертах рассказал Федору Афанасьевичу о ходе следствия. После чего, как полагал полковник милиции, можно было дежурно поинтересоваться здоровьем жен, детей и внуков и на том разговор закончить. Однако Сердюк удивил полковника.

— Орест Иванович! Ты пойми меня правильно. Я тебя не неволю. Справляешься сам — хорошо! Но все-таки, на всякий случай… Приведу несколько примеров из практики доктора Лученко. Ты просто выслушай. Выводы, ясное дело, за тобой.

И он рассказал такое!.. Никогда бы в это не поверил Бабий, если бы услышал от кого-то другого, а не от такого авторитетного человека, как генерал Сердюк. Первая история касалась банкира, который пытался «наехать» на близкую подругу Веры Алексеевны, хозяйку рекламного агентства Сотникову. Банкир этот собирался отобрать у нее бизнес, да еще заставить работать на себя в качестве наемной рабочей силы практически бесплатно. Такие вещи случались сплошь и рядом, и оба собеседника знали о подобной практике не понаслышке, а из криминальных дел. Часто эти истории заканчивались убийствами или другими, не столь тяжкими преступлениями. А доктор Лученко не только отстояла бизнес, честь и достоинство своей подруги, но и предсказала день смерти этого самого банкира.

— Вернее, не так, — поправил сам себя генерал. — Вера Алексеевна предостерегла банкира, чтоб он не ехал в Нью-Йорк в некий определенный день. Она объяснила ему, что это может быть очень для него опасно.

— Речь идет про одиннадцатое сентября? — Мурашки пробежали по спине полковника, когда он переспросил своего собеседника.

—Догадлив ты, Орест Иванович! Именно про этот день она его предупредила. А он не послушался, полетел в Америку на какие-то переговоры. И погиб под обломками. Так-то.

Бабий вытер мокрый от пота лоб и заодно тщательно, по своей обычной привычке, протер лысину и шею. Рассказ этот его, видавшего виды мента, удивил. Но в запасе у генерала был еще один, про ограбление в Екатеринбурге, Сердюк «сосватал» доктору Лученко поездку на международный симпозиум психиатров. Там она оказалась случайной свидетельницей ограбления ювелирного магазина «Уральские самоцветы». По словам генерала выходило так, что никогда уральской милиции не раскрыть бы преступления, если бы не Лученко. Благодаря ей был найден заказчик ограбления, драгоценности возвращены государству.

— На какую сумму грабанули? — поинтересовался дотошный полковник.

— В те дни в «Уральских самоцветах» проходила выставка редчайших драгоценных камней Урала: изумрудов, сапфиров, аквамаринов, бриллиантов. Считай, она вернула соседнему государству камней на пару миллионов долларов. «Всего лишь».

—Ого!.. Как же ей это удалось?

—Как? Это вопрос не ко мне. Спроси у нее. Если захочет — расскажет, — хмыкнул Сердюк. — На ее счету несколько раскрытых убийств, имей это в виду, Орест Иваныч! Последнее вообще уникальное. Преступление было совершено десять лет назад, причем запутанное семейное дело. Никто бы не то что не взялся — даже в ту сторону не посмотрел. Тем более в таких делах, когда в каждой семье свои скелеты по шкафам сидят — сам знаешь, каждый может оказаться убийцей… Так что подумай. Подключение такого специалиста никогда не помешает. Будь здоров, — закончил разговор генерал Сердюк и положил трубку.

Бабий искоса посматривал на пассажирку и гадал, что же с ней все-таки делать. С этим навязанным сотрудничеством. Допустим, поможет. Так ведь потом все министерство будет издеваться — вот, Бабий уже и к расследованию своих баб привлекает!.. Не хочется становиться посмешищем.

Справа от снежной трассы показался ресторан «Колыба». Они подъехали к нему. Вера огляделась, вдохнула свежайший лесной воздух. На опушке леса — озеро. Даже поздней осенью, практически зимой — здесь красиво, как в сказке «Двенадцать месяцев». Ровное ледяное блюдце замерзшего озерца, а вокруг толпятся сосны — лесной народец с тяжелыми снежными шапками и муфтами на зеленых ветках.

Внутри ресторана под очагом горел открытый огонь. Мужчины заказали шашлыки, себе взяли водку, а даме, по ее просьбе, — красное сухое вино. «Колыба» выглядела как настоящая карпатская хата. Вера мимолетно подумала, как было бы хорошо оказаться в такой хате вдвоем с Андреем, где-нибудь высоко в горах. А что, может, когда-нибудь… Скоро он приедет. От этой мысли у нее сделалось тепло на душе.

Отдав должное шашлыкам и выпив для согрева, мужчины повели неторопливую беседу. Бабий, не желая обидеть генерала невниманием к его протеже, решил просто свозить Лученко в загородный ресторан. Проявление галицкой галантности еще никого не оставляло равнодушным. И если потом генерал ее спросит, как львовяне к ней отнеслись, она вынуждена будет сказать: радушно. Таким нехитрым образом полковник выполнял долг гостеприимства и одновременно ненавязчиво давал понять: мы тут и без столичных психотерапевтов справляемся. В глубине души он продолжал считать, что она ничем не поможет следствию. Эти ее способности, конечно, производят впечатление… Но в расследовании преступлений они ни к чему. Не бабское это дело — в грязи человеческой копаться. У милиционеров и без нее уже сложилась нужная картина по всем делам. Есть что начальству предъявить. Правда, маньяк продолжает убивать, но ведь главное — доложить, что делаешь все от тебя зависящее, что максимум сил задействовано и так далее. А потом преступник сам попадется, так уже бывало. Кстати, по убийству московского режиссера. Сегодня утром его вдова так прямо и заявила: «Хотите считать меня виноватой — полный вперед! Я и сама думаю, что это я убила Эдика…» И подписала признательное показание.

За деревянным столом «Колыбы» двое мужчин угощали гостью свежайшими, из молодой баранины шашлыками. Поднимали рюмки в ее честь, провозглашая тосты, больше похожие на комплименты. Милициянты вели себя с ней так, словно она была проверяющей из столицы, которую нужно ублажить, при этом не давая сунуть нос в местные дела. Лученко прекрасно понимала, какую игру ведет с ней полковник со своим замом майором, но делала вид, будто накрытая «поляна» вполне удовлетворяет ее самолюбие.

Наконец, Вера сочла нужным поинтересоваться, как движется следствие по делу Ветрова. Начальник кивнул Полякову, и тот достал из кожаной папки листок. Положил его перед гостьей. Это была ксерокопия показаний Кармен Ветровой. На Верином лице, к разочарованию Бабия, ничего не отразилось. Она спросила:

—А какие еще преступления произошли во Львове одновременно с убийством Ветрова?

Озадаченный полковник кашлянул. Вот неугомонная!.. Все-таки с женщинами нельзя расслабляться.

—Э-э… Вы думаете, эти преступления могут быть как-то связаны между собой?

— Вы когда-нибудь складывали картинку из пазлов, Орест Иванович? — вместо ответа спросила Лученко.

—С внуком баловался, — буркнул Бабий.

В разговор вмешался Поляков. В тонкости игры, которую вел с приезжей его начальник, он не был посвящен. Знал только, что женщина — близкая приятельница генерала Сердюка, возглавляющего одно из подразделений МВД. Поэтому интерес незнакомки к львовским преступлениям майор воспринял крайне скептически и про себя приклеил ей ярлык «любительницы частного сыска», как назывались подобные дамочки в сериалах.

— Не сочтите меня неотесанным мужланом, — приложил руку к левому борту пиджака Поляков, — но я ума не приложу, зачем такой красавице нужны наши грубые мужские дела?

— Ценю вашу львовскую шляхетность, господин Поляков. Но я ведь никоим образом не навязываюсь. Вы — профессионалы. Я просто врач. И все же мне казалось, что вам уже объяснили, чем я могла бы быть полезна.

Вера испытывала странную смесь благодарности за щедрый прием в «Колыбе» и досады из-за явных стараний милиционеров отделаться. Поэтому она неожиданно предложила им: — Хотите пари? Если я сейчас, не сходя с места, расскажу вам, пан Поляков, что с вами произошло несколько месяцев назад, — вы делитесь со мной информацией по делам, которые у вас сейчас в разработке.

Мужчины переглянулись. Поляков усмехнулся и принял нарочито расслабленную позу. Начальник пожал плечами, потом кивнул головой. А что еще было делать? Не принять пари — значит явно отказать. Бабия забавляло желание этой столичной штучки непременно получить нужные сведения. И все же очень интересно, как она проявит свои неординарные способности на его заместителе.

Она первая протянула свою маленькую ладонь в сторону Полякова и произнесла певуче:

—Орест Иванович, разбейте!

Полковник разделил их руки. Вере не надо было особенно напрягаться, но она, чтобы пошалить, протянула и вторую ладонь в сторону майора и посидела так несколько секунд, прикрыв глаза. Затем распахнула ресницы. Мужчин омыла свежая чистая вода ее синего взгляда.

— Вообще-то вы очень здоровый человек, господин Поляков. Но даже у абсолютно здоровых людей случаются непредвиденные ситуации. Вам недавно удаляли аппендицит. В больницу вы попали по скорой помощи. Само пребывание в больничных условиях было для вас стрессом. Поэтому вы сбежали раньше времени. А зря. Шов разошелся, и пришлось возвращаться в ненавистную хирургию, чтобы вам заново ставили скобки. У вас и до сих пор бывает легкое такое покалывание в этом месте. Все.

— Мама моя родная! — расхохотался Бабий, глядя, как у Полякова изумленно отвисает челюсть.

—Ничего себе! — воскликнул Поляков, таращась на Веру. — Вам с такими способностями…

—Знаю. Выступать в цирке или со сцены. — Женщина усмехнулась уголком рта. Подобные сентенции она слышала часто. — Пари я выиграла. Теперь дело за вами, господа милициянты. — Лученко смотрела на своих собеседников уже без всякого лукавства, просто и строго.

Майор вопросительно взглянул на полковника. Тот сам принялся рассказывать настырной гостье основные сведения о происходящих в городе преступлениях. Поляков время от времени уточнял некоторые детали, дополняя своего начальника. Плавный рассказ женщина прервала неожиданным вопросом:

— Почему вы не хотите рассказать мне о том, что из Загорской колонии сбежал убийца? Тот самый маньяк, о котором несколько лет назад писали все газеты, отечественный Чикатило. Как его фамилия? Он кто по профессии?

Милицейским чинам стало неловко. После паузы с явной неохотой заговорил полковник. Слова он произносил медленно, с остановками, словно каждое ему приходилось выдавливать из себя.

— Самохвалов Вадим Геннадиевич. Закончил какое- то пищевое учебное заведение… Кажется, работал поваром. А почему вы о профессии спрашиваете? Это имеет значение?

—Пока не могу сказать. А что там с «проклятыми книгами», и при чем тут вампир?

Бабий только закряхтел. Быстро она берет быка за рога!.. Слишком быстро. Он подумал секунду и принял решение.

—Знаете что, Вера Алексеевна… Вы уже и так слишком в курсе. Такая информация засекречена не только от посторонних — гражданских лиц, но даже и от сотрудников других отделов. Ничего больше вам не могу сказать, ни слова. А с вас буду вынужден взять подписку о неразглашении. И пусть простит меня Федор Афанасьевич…

—Он-то простит, — неожиданно резко сказала Лученко. — А жертвы и их родственники — они простят?

Она встала. Мужчины засуетились, Бабий хотел подать ей дубленку, но она сама ее взяла.

— Никакой помощи, как видно, я от вас не получу. Ну что ж. Тогда и вы от меня ничего не получите. Давайте, сообщайте начальству, что все люди круглосуточно на ногах, что маньяка ловят и вот-вот поймают. А если не поймают, получите втык. Дадите втык заму. — Она кивнула на Полякова, у которого вновь отвисла челюсть. — Он пропесочит оперов, те своих агентов. Работа хорошо налаженного и бесполезного, никому не нужного механизма. А убийца будет убивать.

Она вышла наружу и решительно, увязая сапожками в снегу, зашагала к трассе — голосовать. Милиционеры побежали вслед за ней, потом остановились, выкрикивая что-то возмущенное. Если бы Лученко оглянулась, она бы увидела, как покраснели щеки полковника и майора — то ли от стыда, то ли от спиртного.

Но она не оглянулась.