#img8358.jpg

Лидия Завьялова сидела напротив Веры Лученко у окна. Рядом с ней забралась с ногами на полку Дарья Сотникова. Женщины молчали. Андрей хотел выйти из купе, чтобы попросить у проводника чаю. Но ему сказали, чтобы он перестал суетиться со своей загипсованной ногой. Мужчина с обидой возразил, что он и на костылях прекрасно двигается. И вообще, из-за перелома ступни ему постоянно хочется чаю.

— Хулиганить тебе хочется, а не чаю, — сказала Вера. — Мальчишка. Сиди уже. Вон, морда вся в пластыре… Придет проводник за билетами, тогда попросишь.

Поезд Львов — Киев набирал ход.

Старый город с крышами цвета клюквенного морса, с узкими улочками, древними храмами и наполненными густым ароматом кофе кнайпами остался позади. Старый, интеллигентный, тихий город. Так казалось тем, кто приезжал сюда в поисках исчезнувшей из жизни интеллигентности. И многие находили не то, что искали. Так часто бывает.

Вера Лученко, как всегда, нашла приключения на свою голову. Хотя искала развлечений. Нашла кровь и смерть, которые и в старых интеллигентных городах случаются. Но ей не хотелось думать о том, что уже позади. Да и Львов все-таки не оставил мрачного следа в ее душе. Люди — это одно, они бывают всякие, а город — это другое. Многим городам не везет с людьми, хотя как раз люди порой жалуются на свои города… А город молчит, он пожаловаться не может. Город просто показывает тебе свои картинки и говорит с тобой на своем языке, в надежде, что у тебя хватит воображения его понять.

У Веры воображения хватило. В день накануне отъезда она оставила травмированного Андрея в номере и пошла пройтись по улицам. Думала о своем, а потом спохватывалась и старалась не думать, а только смотрела. Ее воображение разбудили львы, поселившийся в каменных средневековых улочках прайд. Царь зверей господствовал на улицах Львова. Перед входом в ратушу два льва держали щиты с гербом города. При въезде город охраняли львы со строгими лицами, мордами их как-то даже неудобно называть… Возле Музея украинского искусства отдыхал старый-престарый лев. Интересно, сколько знает он львовских легенд? Теперь, наверное, станет рассказывать о «львовском вампире»… На двери дома тоже лев с железным кольцом в пасти и закрытыми глазами. Он спит до тех пор, пока в дом не придет незваный гость и не постучит кольцом в дверь. А вот еще молодой крылатый лев на капители рельефной колонны…

Зверей много: львы-маскароны с похожими на человеческие лицами, львы-кариатиды, поддерживающие балконы, позолоченные музыкальные львы в стиле ампир, украшающие кресла в оперном театре… Можно себе представить, сколько опер услышали они за годы службы. Сколько хрупких балерин проводили сонными глазами.

Она незаметно для себя забрела тогда в один из двориков на улице Пушкина и там тоже увидела льва. Его лицо напоминало актерскую трагическую маску. Этакий львиный король Лир, даже пальцы-лапы у него трагически согнуты, Это был последний из львов, и Вера решила с ним попрощаться, погладила несчастного Левушку по каменной гриве. Жест утешения…

Открылась дверь купе, и вошел проводник. Вера узнала Михаила, Лидиного поклонника. Он с привычным деловито-услужливым выражением лица протиснулся в узкое пространство купе, увидел Завьялову и просиял.

—Снова вы?! Моя ненаглядная актриса! — Он попятился обратно в коридор.

—Снова я! — Завьялова улыбнулась одной из своих улыбок «для поклонников».

— Куда же вы? Мы чаю хотим, — сказал Андрей.

—Да разве ж это чай? У меня для вас есть настоящий. Цейлонский! Я сейчас! Метнусь, одна нога тут, другая там!

Пассажиры переглянулись. Лидия картинно развела руками:

— Восславьте меня, дети мои! Благодаря моей дикой популярности вы сейчас будете пить не мочу молодого поросенка, а настоящий листовой чай из сказочной чайной страны Цейлон.

Им всем хотелось шутить, ерничать — наверное, чтобы вытеснить из памяти пережитое… Подруги с серьезными лицами согласились восславить популярность и дружно постановили, что следует брать с собой Завьялову во все поездки — для повышения комфортности условий. Лида задрала нос. Потом спохватилась:

—Верунь, ты помнишь, этот же проводник пугал нас по дороге во Львов «проклятыми книжками». Да, да! Точно. Я вспомнила! Он тогда нас стращал, что тех, кто берет забытую книжку, обязательно убивают. И статью давал почитать.

Сотникова была не в курсе связанной с книгами предыстории. Она сказала:

—Ничего не поняла. А книжки тут каким боком?

— И что же было в этой статье? — поинтересовался Андрей.

Лида рассказала.

—Но я тоже не поняла, при чем тут книги, — сказала она. — И ты, Веруня, так и не объяснила, как тебе удалось все это распутать. Мамсуров только и успел мне сообщить, что ты выяснила, кто убил Эдика Ветрова. Поэтому менты сняли с Кармен все обвинения и порвали ее признание. Честно говоря, я так толком ничего и не поняла. Может, расскажешь?

—Действительно, — присоединилась Дарья. — Я хоть и была с тобой там, в особняке Абдулова, но тоже не очень поняла… Как ты все это вычислила — ладно, ты вообще уникум. Но как получилось, что бармен той кнайпы, терроризировавший страхом весь город «львовский вампир» и убийца режиссера — это один и тот же человек?

—И еще осужденный, сбежавший из колонии. И еще приговоренный к казни убийца и маньяк. Каким образом ты поняла, что все эти злодейства — дело рук одного? — Двинятин только теперь задал вопрос, не дававший ему покоя с тех пор, как он увидел Самохвалова в винном подвале.

В купе появился нарядный проводник с цейлонским чаем. В каждом стакане лежало по желтому колесику лимона. Лида мило помурлыкала с ним, и поклонник ее таланта и красоты вскоре оставил пассажиров. Все посмотрели на Лученко.

—Между прочим, помог мне раскрыть это дело ты, Андрей, — сказала она Двинятину.

—Я?! — изумился тот.

—Да, ты. А кто мне рассказал о коане, Пушкин, что ли?

— Что такое коан? — Лида удивленно распахнула свои небесно-голубые глаза.

—Объясни ты, у тебя это лучше получится, — попросила Вера своего гуру.

— О, в таком обществе, я не подготовился… Ну ладно. — Андрей усмехнулся в усы. Ему приятно было блеснуть знаниями перед Вериными ушлыми подружками. Он привел им пример про звук хлопка одной ладони.

— Но одной ладонью нельзя сделать хлопок! Такого звука нет. Нельзя хлопать одной ладонью! — поспешила запротестовать Завьялова, считавшая себя знатоком аплодисментов.

—Почему же? Вот! — Даша похлопала ладошкой по столу. — Это хлопок одной ладони.

— Правильно, — похвалил ее Двинятин. — Звук не такой, как при аплодисментах. Но это хлопок одной ладони.

— Какая ты у нас… сообразительная! — буркнула уязвленная Лида. — Для чего вообще нужны эти ваши коаны?

—Для инициации перехода в другую, не повседневную форму сознания. Чтобы решить неразрешимую задачу.

—Хм… Интересно! Можно попробовать использовать коан в рекламе, — размечталась Даша.

— Ничего я не понимаю ни в ваших дзенах, ни в этих высших формах сознания, — сказала недовольная Лида. — Считайте, у меня низшая форма! При чем тут этот коан к «львовскому вампиру»? Как он мог помочь найти убийцу Ветрова? Что вы мне голову морочите?

—Послушайте, — вмешалась Сотникова, — давайте попробуем не отвлекать Веру от ее рассказа, а? Не будем уводить ее в сторону, потерпим! Пусть она нам объяснит главное: как ей удалось докопаться до сути.

—Можно подумать, только я ее отвлекаю! — надулась Завьялова.

—Я тоже отвлекаю, — примирительно заметил Двинятин. — Мы слушаем твои «объяснялки», Веруня.

Вера посмотрела в темное окно, где старуха зима все трусила и перетряхивала свою бесконечную перину. Взгляд ее прозрачных глаз затуманился.

— Знаете, я и сама пытаюсь отыскать то, за что я зацепилась. Сперва я поняла, что убийства не были запланированы. Это единственное, что их объединяло. Все они были спонтанными. Нет, я не с того начала. Это я потом додумалась… А сперва… Сперва была атмосфера. Над городом сгущался страх. Еще в поезде, когда мы ехали во Львов, проводник нам рассказал о каких-то странных убийствах, о «проклятых книгах» и «львовском вампире», убивающем своих жертв из-за книг. Это было нелепо и потому особенно страшно. Приехав в город, я стала чувствовать его слишком настороженно, что ли… Страх, как холодный зимний туман, проникал всюду. Не успели мы поселиться в гостинице — и сразу же горничная рассказала мне о бунте заключенных. Оказывается, во львовской колонии сидел маньяк Вадим Самохвалов, совершивший тридцать семь жестоких убийств.

— Об этом же все газеты писали! — воскликнула Дарья. — Это тот самый Самохвалов, который несколько семей в своем поселке вырезал?

— И по телевизору показывали, — встряла Лидия.

—Да. Там была целая трагическая предыстория. Ловили его долго, никак не могли поймать. Вместо настоящего маньяка несколько раз арестовывали ни в чем не повинных людей. Выбивали из них признательные показания. От побоев и пыток невинные сознавались в том, чего не совершали. Их судили и приводили смертный приговор в исполнение.

— Расстреливали невиновных? — поднял бровь Двинятин.

—Да, Андрей. Прежде чем сумели изловить Самохвалова, троих несчастных расстреляли, поскольку они сами себя оговорили.

— Какой ужас! — Даша высморкалась в батистовый платочек.

— Наконец, несколько лет назад милиции удалось его схватить. Его судили и приговорили к высшей мере. И тут Украина вместе с другими странами подписала конвенцию об отмене смертной казни.

Вера сделала глоток воды. Помолчала.

— Ему изменили меру пресечения на пожизненное, — догадался Андрей.

—Из камеры смертников его перевели в общую камеру. Это сработало как психологический детонатор. Начались массовые волнения. Кстати, еще находясь в камере смертников, он писал прошение на имя президента. Как ни странно, он просил не о помиловании, а о том, чтоб его расстреляли. Хотя я как специалист как раз понимаю почему… Но никто так и не взял на себя смелость что-то решить. В общей камере, куда его перевели, его пытались убить. Но и он был опытным зэком, и тюремное начальство велело его не трогать. Раз он подавал прошение о смертной казни, а его не казнили — значит, кому-то он нужен там, в высших эшелонах… Так рассудили тюремщики. И сглупили. Ведь когда начался бунт, когда люди стали резать себя и всячески истязать в знак протеста, в тюрьму приезжали бригады «скорой помощи». Вот тогда-то для него открылась возможность сбежать. Он воспользовался ситуацией и совершил побег.

— Почему они это скрывали?! — не утерпела Завьялова. Дарья посмотрела на нее с осуждением.

—Видимо, не хотели сеять в городе панику, пугать людей, — вместо Веры выдвинул свою версию Андрей. — Верочка, продолжай, пожалуйста.

— Потом сложилось так, что я случайно познакомилась с двумя будущими жертвами. С Вероникой, женой Абдулова, и с Ветровым. Когда маньяк убил Веронику, он прокололся, поскольку принял сумку за книгу. И потому совершил убийство с особой жестокостью. Не только разорвал ей артерию, но зажарил в солярии…

—Какой ужас! — Лида закрыла лицо.

— А убийство Ветрова случилось практически рядом со мной. В твоем номере, Лидуша.

—К вашему сведению, я потом не могла спать у себя! Мне Эдя мерещился с кинжалом в груди! Пришлось ночевать у Авраама! — Актриса изобразила на лице страдание.

— Бедняжка! — иронично посочувствовала ей Сотникова. Но Лида иронии не уловила.

—Вера, прости, но все-таки: откуда ты это узнала? — Двинятин смотрел на свою подругу не просто с любопытством, а с удивлением и сочувствием, как же она умудрилась вляпаться в такое.

— Я же про горничную говорила. В первый же день здесь, во Львове, горничная Романа рассказала мне о своем брате, отбывающем наказание в колонии. От нее я узнала о волнениях и массовых суицидах. Потом, после убийства Ветрова, об этих же событиях я услышала от начальника отдела особо тяжких преступлений. После убийств в городе, да еще таких жестоких, догадаться о бегстве опасного маньяка Самохвалова было нетрудно. Еще вопросы будут?

— Между всеми этими смертями не было ничего общего. На первый взгляд. Да и на второй тоже, — продолжала Вера. — Кроме их спонтанности… Не за что было зацепиться, пока в милиции мне не показали блокнот Ветрова..

—А книги? — снова не утерпела Лидия.

— Нет. Книги были важной деталью, но не решающей. И ведь на убийстве Ветрова никакой книги не было! Просто умирающий человек нарисовал чашку кофе. Это было странно. И не давало мне покоя.

— Ну, Эдик — он был такой… Непредсказуемый гений, — сочла нужным по-своему объяснить необъяснимое Завьялова,

— Вот в этом ты права. Эдуард Ветров был действительно не просто талантливым режиссером, он был художником с образным мышлением. Постоянно рисуя людей в своем блокноте, он не только делал очень похожие, талантливые шаржи, но и стилизованные мультяшные рисунки-пиктограммы. Они передавали когда характер, когда сферу деятельности человека. А когда и вообще мнение художника. Например, свою жену Кармен он изобразил в виде бинокля.

— Почему? — удивился Двинятин.

— Потому что она за ним всю дорогу подглядывала! — расхохоталась Лида. — Браво, Ветров!

—Веруня, прости, но мы, по-моему, ушли в сторону. Ну нарисовал он чашку кофе, дальше что? — попытался вернуть разговор в нужное русло Двинятин.

—А то, что это было прямое указание на убийцу. На бармена той самой кнайпы, где мы чаще всего тусовались. Убийца не случайно вырвал из Ветровского блокнота рисунок с шаржем на себя. Именно его рисовал Ветров, когда ты, Лида, знакомила нас всех. Помнишь, в кафе вошел Мамсуров, и Эдуард пересел к барной стойке? Тогда-то он стал рисовать бармена.

— Не подозревая, что рисует серийного маньяка… Как вы понимаете, Самохвалову ни в коем случае не хотелось, чтоб его лицо увековечивалось, — подытожила Сотникова. — А почему он не скрылся, не сбежал из города?

— Самохвалов точно знал: на всех вокзалах и аэропортах его будут ждать усиленные наряды милиции. И решил спрятаться в городе. Никому такая наглость не могла прийти в голову. Более того, он и первую свою жертву, бармена, убил именно потому, что решил занять его место. Быть все время на людях — самый лучший вариант для того, кто решил надежно спрятаться.

— Как писали великие мастера детективов: где легче всего спрятать лист? В лесу. Труп — среди трупов. А беглецу, сбежавшему из местной колонии, легче всего раствориться в гуще народу, здесь же! — подал свою реплику Андрей.

—Думаю, он случайно зашел в первое попавшееся кафе. Пока бармен угощал его кофе, он напряженно думал, куда бы ему спрятаться. — Вера не торопясь сделала глоток чаю. — И решил занять его место.

Она не стала рассказывать никому про сны, где видела почти каждое убийство. Ни к чему будоражить подруг и расстраивать Андрея. Тем более что она так и не смогла бы объяснить, почему они ей снились.

— Как это его так легко взяли на работу? — удивилась Даша.

— По-моему, у него какое-то специальное образование. Полковник говорил что-то о кулинарном техникуме. Но на самом деле это просто везение, ведь никаких документов Самохвалов предъявить не мог. Аниматоры наводняли кафе ежедневно, ели ипріли , срочно требовался бармен взамен убитого. Второпях, в стремлении не упустить выгоду взяли того, кто пришел и доказал свое умение орудовать у стойки…

—Но при чем тут вся эта байда с «опасными книгами», будоражившими город слухами и ужасами?

— О! Вот тут ты, Дашка, попала в десятку! Именно этот вопрос не давал мне покоя. Это был последний пазл, без которого не складывалась картинка. Почему был убит бармен, понятно. Самохвалов буквально через несколько дней занял его место в кнайпе. Но рядом с телом бармена была найдена книжка. И рядом со второй жертвой, девушкой-студенткой, тоже была найдена книжка. Наконец, Веронику Абдулову он убил в тот момент, когда она была в солярии с сумочкой, как две капли похожей на книгу в дорогом окладе. Вначале казалось — убийца ненавидит книги. Но я быстро догадалась, что это он так наказывает читающих. Почуяла, что убивает книгоман, книжный наркоман, которому не давали читать. Полковник милиции подтвердил мою смутную догадку. В колонии, где сидели Самохвалов и брат горничной, есть библиотека. А библиотекарем в ней — вор в законе. То есть большой авторитет. Как я сообразила, он своей волей решил не выдавать книг убийце. Если уж физически его не тронешь, то хоть так можно наказать.

—Подумаешь! Тоже мне наказание! — фыркнула Сотникова. — Он что, такой интеллектуал, без книжек прямо жить не может?

—А я понял, в чем тут соль, — вмешался Андрей. — Ты, Даша, не учитываешь ситуации. Масса людей изо дня вдень в замкнутом пространстве. Чем они там заняты? Я не хочу обсуждать распорядок их дня, поскольку не знаю его. Но в одном уверен: для многих зэков книги — это возможность хоть ненадолго очутиться в другой реальности. Понимаешь?

—Ты прав. Книга в тюрьме совсем другая вещь, чем на свободе, — откликнулась Вера. — Я думаю, многим она заменяет беседу со священником.

—Ага, с психотерапевтом! — скептически скривила рот бизнес-леди.

—Скорее всего, именно так. У заключенных есть много времени, чтобы подумать. А книги этому процессу помогают.

—Ладно. Я не буду с тобой спорить. Ты — психотерапевт, тебе видней. Однако мне все же с трудом верится, что, читая Чехова или Гоголя, зэк всерьез начинает задумываться над тем, как он неправильно раньше жил, видите ли.

Вера не стала доказывать Даше свою точку зрения. Но она давно уже была убеждена, и ее убеждение строилось на практической ежедневной работе в клинике: искусство способно врачевать человеческую душу.

— Я понимаю твой скептицизм, Даша. И я не специализировалась на психологии зоны. Но, тем не менее, в деле «львовского вампира» ключевая деталь — это книга. Представь себе, что культура, или духовность, если хочешь, существует в нашем организме на биологическом уровне… Кстати, еще о книгах. Мне помогла такая не очень серьезная игра под названием «люди-книги». Я вообразила, что люди похожи на книги, и каждого из знакомых пыталась охарактеризовать. Решить, какая он книга. Эдик Ветров у меня был детской книгой, Кармен — сентиментальным романом, Олаф — романом историческим.

—А я? — спросила Лида.

— Ну конечно, подружка, ты — любовный роман.

—А я, а я?! — запрыгал на сиденье Андрей.

—Так, спокойно! Не буду больше никого определять, надоело. Вот Абдулов, помнится, у меня был боевик.

Действие с первой секунды, решительность и напор, но и примитивность сюжета…

— Ну а ты сама? — усмехнулся Двинятин. — Хочешь, скажу? Ты — Вера Лученко, человек-детектив. Загадочен и таинствен… Ой, не щипайся! На самом деле человек- детектив любит симметрию, чтобы на все разгадки нашлись отгадки, на все вопросы — ответы, чтобы восторжествовала справедливость и был наведен порядок.

Друзья рассмеялись.

— Вот что мне странно, — сказала Лида. — Маньяк сбежал. Спрятался во Львове. Устроился барменом, убив предыдущего работника. Какая-то страшная логика в этих поступках есть. Но дальше, дальше-то что? Зачем нужно было убивать других людей? Удрал из тюрьмы — сиди тихо и не высовывайся. Почему он снова взялся за старое? Да еще книги эти оставлял. Как знак какой-то? — Актрису передернуло от представленной картины.

— Пойми, книга для него не просто предмет, а та ценность, которой его в заключении намеренно лишали. Этими преступлениями он как бы кричит: «Вы не удовлетворили мое прошение о смертной казни? Тогда я снова буду вас убивать! Вы отказали мне в книгах? Я накажу всех, кого встречу с книгой в руках! Пусть книга станет для вас смертельно опасной!»

Они помолчали.

—Не устала, Верунь? — спросил Андрей.

—А что? Есть еще вопросы?

—Есть! — вспомнила Завьялова. Она даже вскочила от возбуждения. — Как ты сумела тогда, на Эльзином показе, справиться с Черным Абдуллой? И как нашла сумочку, а? Давай, признавайся!

—Помнишь сказку про аленький цветочек? Там были красавица и чудовище. Я как увидела Абдулова с его женой, как он на нее смотрит — сразу поняла, что они из этой сказки…

—Верка, не издевайся!.. — надулась Лида. — Ничего не понимаю.

— Ну, он чудовище. Огромный и грубый, всемогущий и свирепый. А она — красавица и любит его. И в благодарность за эту любовь он к ней испытывает нежность. Все для нее может сделать. Она, я уверена, любую вспышку его ярости могла остановить. То есть, по сути, управляла им.

— Ой, поняла! — завопила Лидия, хлопая в ладоши. — Фильм «Кинг-Конг»! Там эта гигантская горилла тоже таяла от любви к девушке! И ее звали, когда надо было чудовище остановить.

— Ну вот, видишь. Стоило мне Абдулову сказать слова-пароли «сумочка», «Вероничка» — как он ослабевал, таял и подчинялся женскому нежному началу… А сумочку нашла элементарно. Ее Миркин спрятал.

— Ну да?! Как догадалась?

— Элементарно, Ватсон. По спине Рудольфика. — Вера получила удовольствие, наблюдая, как у слушателей округлились от удивления глаза. — Объясняю для необразованных. Он был в тонком джемпере поверх рубашки. И если с лицом он справлялся, то спина его полностью выдавала. Мышцы напрягались. В общем, поверьте, наше тело умеет разговаривать не хуже языка.

— Значит, теперь воров по спинам будут вычислять? — улыбнулась Сотникова. — Если уж ты по спине можешь, то…

— Не так в лоб. По спине я поняла, что он имеет отношение к исчезновению сумки. Почему все остальные расслаблены, а Миркин нервничает? На воре шапка горит. Я предположила, что он взял и спрятал. Потом, это мог сделать только свой, во время аукциона или показа, так? Где ему спрятать, если он никуда из бутика не выходил? Только в офисе. Мы с ним займи в офис, и первый его взгляд был на гримировальный столик. Почему? Потому что именно там он припрятал сумку.

—Зачем же такие сложности? — спросил Андрей.

—А он в нее был безответно влюблен. И то ли хотел

так привлечь ее внимание, то ли, что вероятнее, уберечь от опасности, напуганный слухами о «книжных убийствах». Ведь это была именно сумка-книга.

—Ух ты, — сказал Двинятин. — Выходит…

—Да, — печально кивнула Лученко. — Выходит, если бы я не нашла и не отдала ей сумку, Вероника была бы сейчас жива…

—Да я не то хотел сказать! — вскинулся Андрей. — А наоборот… Ведь он догадался об опасности, что эта сумка может ее убить. Значит, сильно любил.

—Я вообще многое сделала неправильно, — вздохнула Вера. — Не надо было мне отдавать Самохвалова Черному Абдулле. Надо было ментов подключать. Тогда ничего этого, страшного, в подвале не случилось бы…

— Верка, что ты вечно хочешь быть святее Папы Римского! — возмутилась Даша. — Он от правоохранителей один раз сбежал, мог и еще раз сбежать.

— Все, — сказала Вера. — Устала рассказывать.

— Отдыхай, — сказал Андрей. — А хочешь, я за тебя отвечу еще на один вопрос? Вот почему надо было на объявление о карнавале звать всех, если ты знала точно, кто убийца? Ответ: чтобы его не спугнуть. Ведь он в качестве бармена наверняка слышал все ваши разговоры там, в кафе. И знал, что подозревают многих. Значит, надо было всех звать, чтобы он не заподозрил подвоха. А Ересь со своей идиотской книгой здорово тебе пригодилась: ведь маньяк возбудился именно при виде книги в ее руках!

—Я всегда знала, что ты не только красивый, но и умный, — Вера погладила его по щеке.

Снова в купе наступила тишина. Каждый из четверых путешественников задумался о своем. Но время от времени они поглядывали на Веру Лученко, не переставая удивляться тому, как работает ее удивительная голова.

Вера сидела, прикрыв глаза и откинувшись на подушку. Абдулов и его команда, наверное, уже наказали убийцу Вероники. Израненного, но все еще живого, они облили его бензином и сожгли. Иначе боксер не поступит: кровь за кровь.

Затем он пригласит к себе в гости Бабия и Полякова. После сауны и принятия внутрь большого количества крепких напитков Черный Абдулла скажет им, что органы могут больше вампира не искать. Они все поймут и не станут задавать лишних вопросов.

Официальная версия, что серийный маньяк сбежал в Европу, подтвержденная польскими службами, так и останется на бумаге. Рина Ересь вернется в столицу в новом амплуа вампирши. Она будет без устали бегать по всем телеканалам, газеткам и журналам, навязывая им себя в качестве «жареной» новости. Когда ее перестанут приглашать, она все-таки напишет свою книгу, найдет издателей и напечатает. Презентацию покажут по телевидению, и ровно через неделю книгу вместе с автором забудут.

Кармен увезет тело мужа в Москву. Там его похоронят со всеми заслуженными почестями.

Олаф после окончания дела заберет из милиции свой раритетный казацкий кинжал и положит на самое почетное место в своей коллекции. Он будет им особенно гордиться и показывать всем желающим. Еще бы! Ведь им убили его учителя, гениального Ветрова…

Поезд стремительно уносил их прочь из Львова, подальше от фестивальной суеты, от страшных событий и от людей, не имевших к ним теперь уже никакого отношения. За окнами сгущалась зимняя ночь. Снежинки липли к стеклу неясными силуэтами, как холодные прощальные поцелуи Снежной королевы, которая напоследок накрылась сине-фиолетовым бархатом неба. Лунная чаша лежала на боку, из нее высыпались крохотные осколки звездной алмазной пыльцы. И где-то у края небесной скатерти угадывалась лужица Млечного Пути, разлитая из кастрюли Большой Медведицы.

Ночь стояла над поездом — прекрасная, таинственная, колдовская. Те пассажиры, кто не спал, смотрели в окна вагона, и кое-кто из них вспоминал, что такую же зимнюю ночь уже описал когда-то Гоголь.

А лучше его описать и невозможно.