Парень в джинсовой куртке стоял за барной стойкой и клевал носом. Посетителей никого. Конечно, такая стужа… Да и рано еще, кнайпа только открылась. Вот и хорошо. Софийка звонила, что не выйдет сегодня на работу, а может, только к вечеру появится. Ребенок заболел у официантки. Что ж, заведение у нас тихое, маленькое, сам справлюсь. А пока можно почитать в тишине. Вот и книга есть, лежит на обычном месте, в схованке, за фикусом на подоконнике. Аккуратные ребята эти буккроссеры, в одно и то же место кладут. Что вчера оставили? «Искусство видеосмерти»… Хм, странное словосочетание. А-а, так это же о том, какие ужасы показывает телевидение!.. Ну да, таки правда…

Бармен полистал книгу, с удовольствием пошуршал плотными бумажными страницами. Вот как… Все-таки книжка немного преувеличивает влияние фильмов и сериалов на нас, простых обывателей. Смерть на видео — всего лишь игра, постановка понарошку. Краски, грим, актеры…

Надо сбросить сонную одурь… Он отложил чтение и принялся готовить для себя первую порцию крепкого кофе. По-восточному, в медной джезве, в раскаленном песке. Кофе немного, но зато настоящий. Бодрящий у нас будет кофе.

Он привычно обвел взглядом помещение и вздрогнул, увидев за угловым столиком одинокую фигуру. Как он там оказался? Когда успел? Странно.

Человек сидел ссутулившись, надвинув на лицо капюшон разрисованной защитными пятнами ветровки. Виден был только подбородок. Сильно озяб, наверное. Да, курточка у него не по погоде…

Бармен протер чашку, потом еще одну, поглядывая на посетителя. Ничего не заказывает. Что ж… Он поставил на стойку две черные керамические чашки, налил в них кофе. Как раз на двоих хватит. Парень решил разделить свой первый утренний кофе с незнакомцем: все-таки холод, человек замерз. Понравится — закажет еще.

Глаз незнакомца не было видно под капюшоном. Однако в какой-то момент бармен решил, что посетитель смотрит в сторону барной стойки, и знаком показал — «ваш кофе». Незнакомец не спеша поднялся, подошел. Не присаживаясь на высокий табурет и не снимая капюшона, взял филижанку, выпил горячий ароматный напиток. Затем, не произнеся ни слова, направился к служебному входу.

— Эй! Ты куда? — поспешил за ним бармен, машинально сжимая в руке недочитанную книгу.

В тесной подсобке, перед запертой дверью в винный погреб незнакомец резко обернулся, края его капюшона раздались вширь — на долю секунды бармену показалось, что на него напала гигантская летучая мышь. Что-то блеснуло и схватило его за шею, тупо клацнуло.

Боль вспыхнула ярким светом и тут же стала гаснуть, гаснуть, утекать горячим водопадом по груди.

Он падал в черную дыру винного погреба бесконечно долго. А когда упал, то увидел, что мать Иисуса накрывает его своим белым покрывалом. И успокоился.

…

но надо же поднять упавшего…

не может быть, чтобы…

и воздуха, воздуха…

Нет!..

…Вера Лученко ахнула, открыла глаза и села на кровати. Сердце колотилось как сумасшедшее, перед глазами прыгали картинки — падающий бармен, полутемная кофейня, человек в капюшоне… Фу, это же сон!.. Слава богу, всего лишь сон. Но откуда такие страсти, интересно знать? Конечно, виноват проводник с его газетами и рассказами про вампира. Наслушалась…

Она огляделась. Зрение, видимо, еще не проснулось — глаза не могли сфокусироваться. Показалось, что в темном углу притаилась летучая мышь. Снова бешено заколотилось сердце и вдруг замерло в спазме, кожа покрылась противными пупырышками. Гнетущий животный страх перехватил дыхание… Но со страхом Вера справляться умела. Решительно спрыгнула с кровати, резко вдохнула воздух, медленно выдохнула и пошла в угол, который ее так напугал. Дверь, стул, телевизор… На стуле брошена Верина серая полудубленка, отороченная серебристой лисой.

Страх сжался и обиженно спрятался куда-то за затылок. Так ему и надо, нечего пугать… Смотрим дальше: задернутые шторы, незнакомая уютная обстановка. Широкая кровать, слева шкаф… Тумбочка с настольной лампой. Ага, это же гостиничный номер. На часах половина первого… Дня? Ночи?

Память потихоньку включалась, показывая вначале маленькие и тусклые, затем все более яркие картинки. Рано утром они с Лидой приехали во Львов. Туман, сыро, холодно… Вдобавок еще темно. Сонная Лученко была уверена, что они прокатятся на симпатичном трамвайчике, но Завьялова только рассмеялась — «Ты что?» — вытащила мобильный телефон и набрала номер. Через минуту откуда-то вынырнул мужчина, что-то заговорил, отнял у них все сумки и потащил на привокзальную площадь, потом усадил в машину — Вера не разглядела, в какую именно, — и повез по узким, почти пустым на рассвете улочкам. Казалось, они едут медленно, но минут через пять водитель высадил их у цирковой гостиницы «Арена»,

Там уже было шумно, несмотря на раннее утро. Весело и с гвалтом вселялись в номера участники фестиваля. Все бурно обнимались, целовались, хлопали друг друга по плечам, курили, шутили. Актриса на минуту оставила Веру на диванчике и ушла «выяснять», как она загадочно сообщила. «Пойдешь искать своих мужчин из "треугольника"»? — спросила Вера. «Посмотрим, — бросила Лида. — Мамсуров все равно будет жить не здесь, а в "Гранд-отеле". Он же спонсор». «Ага, почти небожитель», — усмехнулась Лученко и устроилась поудобнее. Из дальнего угла холла было удобно наблюдать за гостиничной суетой.

Между приезжими металась молоденькая девушка, администратор фестиваля. Какой-то толстый господин в коричневой шубе подошел к ресепшену с паспортом и заполненной карточкой гостя. Ему протянули ключ от номера, и он громогласно произнес:

«Номел — глиста глидцать гли!»

На него оглянулись, кто-то хихикнул. Толстяк остановил пробегавшую мимо распорядительницу. Грозно насупив брови, он навис над ней, мрачно допытываясь:

«Вы налочно поселили меня в номел, котолый я не могу выговолигть?»

Девушка оторопело уставилась на него.

«В какой номер? Что вы не можете?»

«В глиста глидцать глетий!» — багровея, ответил постоялец.

«Я не понимаю, какие глисты?» — изумилась администратор.

«Вы с ума сошли! Я вам говолю, мне дали номел, котолый я не состоянии плоизнести! Понимаеге, как можно с моей дикцией поселять меня в глиста глидцагть глетий номел?!»

Лученко сочувственно, но с невольной усмешкой наблюдала за картавым гостем и распорядительницей фестиваля. Все свидетели этой сцены тоже не сдержали веселья. Девушка, надо отдать ей должное, быстро успокоила толстяка и вернулась к другим участникам фестиваля.

У столика с табличкой «Аккредитация» толпились аниматоры, Завьялова внезапно возникла внутри этой группы. Она с кем-то здоровалась, кому-то улыбалась, пожимала руки, целовалась — словом, находилась в своей стихии.

Вера вспомнила, что в этот момент ей отчего-то стало тяжело. Может, она почувствовала себя чужой на празднике кинематографистов? А может, это из-за группы людей, с виду командировочных — они торопливо спускались по лестнице с чемоданами и сумками, были чем-то озабочены и переговаривались. Донеслись обрывки фраз: «Я в этот город больше ни ногой!» — «Да, теперь охотников не найдется…» — «Позор, почему милиция бездействует?» — «Если пришли вампиры, то милиция не поможет!..» Вокруг них на мгновение образовалась тишина, но девушка-администратор громко заговорила, отвлекая внимание фестивалыциков, и шум вновь заполнил уши.

«Андрей сейчас успокоил бы меня, — подумала Вера. — Поиздевался бы над глупыми слухами о вампире. А может, увез бы меня из Львова на всякий случай, хотя и не суеверен. Постарался бы уберечь».

Вера нахмурилась. «Он и в Крым меня с собой не взял, оберегал, понимаете ли. А всегда ли это нужно — беречь? Вот прямо от всего и ото всех закрывать? Тьфу!.. Опять об одном и том же».

Мысли об Андрее не давали покоя. Царапал рассказ проводника о странных случаях в городе. Слабая с утра воля не могла отодвинуть эти мысли и защититься от царапин… Вера совсем скисла. Поэтому, когда ей вручили ключ от номера, она сказала Лиде, что хочет отдохнуть, что не может в такую рань быть коммуникабельной. Поднялась на свой этаж, бросила вещи и провалилась в сон.

Выходит, она проспала часа три? М-да… И сон плохой. «Не к добру этот сон с убийством, — подумала Вера. — Не припомню, чтобы мне снились подобные сны». Она хмыкнула: «Надо сходить к самой себе на прием. А для начала займем мозги и руки обыденными, привычными движениями».

Она умылась, разложила вещи по местам, переоделась. Посмотрела в окно. Оно выходило во двор гостиницы. Вверх поднимался холм, весь укрытый седой бородой замерзшей травы. Внизу, во дворе виднелись какие-то гаражи и подсобные помещения. Все острые углы были скрыты плавными овалами и дугами снежного покрова.

«Зачем я здесь? — подумала вдруг Вера. — Я так же нужна этому фестивалю, как рыбке джакузи. Ей и так хорошо… Здесь ведь все свои. Кино, вино, домино… Ну, не домино, конечно. И все же… Встречи, речи. Хлеб- соль, наверное, или как это у них бывает. Кинотеатры. Счастливые зрители. Автографы. Фотографы. Цветы. Интервью. Поклонники. Журналисты… Короче говоря, лучи славы. При чем здесь я? Тьфу!.. Начинается "перепиливание опилок". Срочно чем-то себя занять! А, вот: организую-ка я завтрак, плавно переходящий в обед. И потом прогулку. Мы с Лидой не позавтракали в поезде, несмотря на настойчивые уговоры проводника. Лидка, понятно, непременно хотела завтракать с фестивальщиками. Но я-то совсем не обязана сковывать себя обязательными ритуалами среди чужих людей».

Через полчаса Лученко, подкрепившись в кафетерии на первом этаже и с теплом вспоминая пахучие сдобные рогалики, вышла на улицу. Вдыхая львовский морозный воздух, она с интересом вертела головой. И, как всегда, пыталась почувствовать город, прислушаться к нему. Как ко всякому новому знакомому. Улицы, перекрестки, скверы… Дома, дворы, неожиданные переулки… Все это казалось странно родственным. Будто она тут уже была. Так возникает мгновенная симпатия при знакомстве с человеком располагающим, приятным в общении, не напрягающим — через минуту разговора кажется, что вы знакомы много лет. А город? Он напоминал Вере какие-то уголки старого Киева, где причудливая смесь готики и барокко, рококо и ампира образует непередаваемый коктейль, атмосферу музея под открытым небом, ощущение театра прошедших времен.

Ты думаешь, это ты его рассматриваешь, глазея по сторонам? Как же! Это он прищурился на тебя, гостью, своим не допускающим фамильярности шляхетским взглядом. Оценивающе смотрит сквозь узкие фасады и готический рисунок средневековых улиц. Раздумывает, достойна ли ты того, чтобы подпускать так близко. И постепенно — так и быть! — решает раскрыться. Львов открывается тебе, как и подобает многоопытному соблазнителю, неспешно и постепенно. И возникает странное ощущение: этот город все про тебя знает. Может быть, знает недолго — всего несколько часов. Может быть, он тебя обманул, показал себя с наилучшей своей стороны, а недостатки тщательно спрятал. Но все равно вы уже не чужие…

Прохожих было немного. Вера залюбовалась галичанками. Как женщина, она сразу же заметила: здесь девушки, дамы и даже старушки носят шляпки. Прохладный город, укрытый вуалью легкой изморози, украшен шляпками на женских головках, как занавес аппликациями. В невесомом тумане плыли строгие фетровые «ракушки» и кокетливые крохотные «таблетки» с вуальками, кланялись бархатные чалмы всевозможных оттенков и велюровые колпачки без полей. Пушистыми шариками перекатывались норковые береты и песцовые боярки, гордо несли себя каракулевые папахи. Озорные модные разноцветные ушанки хлопали мохнатыми ушками. Весь этот цветник был щедро сдобрен пряжками, брошами, стразами, помпонами.

Вера шла по узкому тротуару, невольно улыбаясь. Вдруг улыбка на ее губах сама собой погасла. Что такое? Не хочется дальше идти. Она прислушалась к улице, к себе. Внутри правого уха, где-то глубоко в черепной коробке комариным писком звучали сердитые голоса, а один голос медленно пульсировал: «Нет!.. Нет… Не надо!.. Страшно… Страшно…»

Лученко давным-давно знала одну свою особенность: если ей куда-то не хочется идти, то лучше не ходить. Любопытство тут неуместно. Однажды вот так она не пошла к киевскому главпочтамту, а потом арка здания обрушилась. Погибли люди… Десятки киевлян назначали встречи у входа на главпочтамт, это ведь так удобно… Часто опасность оказывалась не столь сильной, а просто где-то собирались митинги противоборствующих партий, происходили столкновения с милицией. Вера чувствовала дискомфорт за несколько кварталов, ничего о столкновениях заранее не зная. Многократно убедившись, что интуиция ее не обманывает, она привыкла доверять своим ощущениям, даже мимолетным. И никогда не шла туда, где ей становилось не по себе, либо уходила из мест, где предощущалось что-то негативное.

Но сейчас, неожиданно для самой себя… Она еще ничего не поняла — а ноги уже сами повернули в узкую стрельчатую арку двора. Внутри него оказался еще один двор и тоже арка, уводящая вдаль, и за ней арка… Да что ж такое, что это за анфилада бесконечная?! И людей нет, только снег, снег, и в снежных прогалинах виднеется булыжник, только старинные прутья каких-то решеток, лепнина вокруг узких окон… Вера проскочила арки и оказалась в последнем дворе. К ее удивлению, он широко распахнулся сквериком и видом на дальнюю улицу. А слева, у глухой кирпичной стены высокою здания, столпились люди.

Люди?..

Увы, да. Черные на белом снегу, как вороны. Несколько человек прижали к стене одного. Они не решались подойти к нему близко, но шаг за шагом приближались, размахивая руками и выкрикивая что-то. И была неумолимо ясна их враждебность.

Люди… Они собираются в стаи, подчиняясь древнему инстинкту. Когда им страшно. Когда им непонятно. В надежде на соседа: может, ему понятно. И тогда не так страшно.

Люди собираются в стаи очень быстро. Только что было несколько человек, а через мгновение глядишь — стая. Даже один человек может быть стаей…

Но сейчас их было несколько. Какие-то строители в бушлатах и касках, несколько теток и пара подростков, старик с собакой. Собака не переставая лаяла, но не заглушала выкриков:

— Это ж точно он! Вампир!

— Смотри, какой бледный, и когти!..

— Кровь нашу прилетел попить!

— Копати його… Копати! — с ударением на «О» сказал кто-то.

Прижавшись спиной к темному кирпичу, у стены стоял молодой человек. Действительно мертвенно-бледный, без шапки, с черными волосами до плеч. За плечами у него висел удлиненный, выше головы рюкзак. Он испуган, но больше удивлен. Определенно не понимает, чего от него хотят эти, минуту назад мирные горожане.

А горожанам, похоже, только осинового кола не хватало для решительных действий. Уже поднялись руки. Уже исказились лица.

Вера мимолетно подумала: в рюкзаке у него гитара. Но отмахнулась от лишней мысли, сосредоточилась. Одно мгновение, как всегда, просчитывала: что делать? — как именно? — не просчитала и положилась на импровизацию.

— Это что ж такое делается, а!!! — закричала она.

Готовые к самосуду граждане подпрыгнули от неожиданности. Даже собака замолчала и удивленно склонила голову набок. А Лученко, ни мгновения не теряя, протиснулась вперед, к окруженному парню, на ходу доставая пудреницу из сумочки.

Сзади заговорили, опомнившись:

— Гражданочка, вы того… Осторожнее…

— Это же вампир! Он по городу ходит.

— Копати його тре…

Тронул и плечо, потянули за полу дубленки. Скорее. Вера резко обернулась к этим вытаращенным глазам, исказившимся лицам. И ткнула в их сторону раскрытой пудреницей.

— Смотрите! Вы!!!

Поднесла зеркальце к лицу окруженного парня.

— Ну?! Видите? Смотрите. Подойдите ближе! — Повелительной интонацией, натренированной мощностью голоса. — Вампиры не отражаются в зеркалах! Он — отражается?!

Неожиданное вмешательство постороннего сорвало наметившийся сценарий уличного самосуда. В округлившихся глазах группы испуганных людей появилось что-то осмысленное.

— Подойдите вы, — велела Лученко старичку с собакой. — Да, вы! Посмотрите, скажите громко — он отражается?

Старик послушно подошел, таща на поводке свою собаку, посмотрел. Кивнул и ответил хрипло:

— Отражается. — И закашлялся.

— Ну и шо… — сказал было подросток, но продолжить не успел. Вера громко спросила:

— У кого есть крест? Вампиры не могут прикасаться к священным предметам. Есть крест? Что молчите? Как не стыдно!!!

Последние слова прозвучали как пощечина. Все попятились назад, кроме одной тетки, явно жительницы этого двора. Она достала из-за пазухи крест на цепочке. Одновременно подростки потихоньку, прячась за широкие спины двух строителей, улизнули, один говорил другому: «Тре було його копати…» За ними отошел старик.

— Дотронься, быстро. — Вера сосредоточилась на парне.

Только сейчас до него стало что-то доходить, и, похоже, он совсем остолбенел. Однако, повинуясь громкому приказу, протянул руку и дотронулся до креста. На правой руке у него были отросшие ногти.

— Это студент. — Вера объясняла оставшимся, как малым детям. — Он учится играть на гитаре. Поэтому на

правой руке отрастил ногти. Чтобы струны громче звучали. Что, первый раз в жизни музыканта увидели? А?

Тетки отошли, поминутно оглядываясь и крестись. Один строитель в бушлате двинул локтем в бок другого.

— Это… мы тут… того… прощения просим, — сказал он и утащил приятеля в сторону.

Двор опустел.

Вера перевела дух, спрятала пудреницу.

— Что же вы, дружочек, — сказала она студенту. — Быстрее реагировать надо. Как чувствуем себя?

— Спасибо… Великое спасибо. — У парня появился легкий румянец, но губы дрожали. — Нормально…

— Так, — сказала Лученко. — Тут за углом должно быть кафе. Есть? В вашем замечательном городе всегда есть кафе за углом. Ведите. Ну, шагаем, не стоим на месте.

Черноволосый студент, немного все-таки заторможенный и замороженный, послушно вывел неожиданную спасительницу со двора.

— Что значит «копати»? — спросила его Вера.

— Пинать ногами, — ответил парень и передернул плечами — видимо, от озноба.

Вера успокаивающе сжала его локоть: «Все уже позади». Они свернули в узкий проход между домами, вышли в какое-то непонятное место: то ли двор, то ли аллея. На доме висела табличка: «пров. Крива Липа». Увидев вывеску «Бар "Пес», они спустились в полуподвал. Спасенный парень, потирая дрожащие ладони, сел на высокий табурет у стойки.

— Чаю, будьте так любезны…

Бармен взглянул на него искоса, буркнул:

— Тут такой фигни не наливают! — и налил студенту грамм пятьдесят коньяку из плоской бутылки. Дождался, пока тот выпьет, и тогда уже налил чаю.

Вера усмехнулась. Ну, тут он придет в себя!.. Надо оставить парня, он стесняется меня, не знает, как благодарить… Тем более что мне действительно не помешает выпить где-нибудь кофейку.

Она поднялась по истертым ступеням вверх, на морозный воздух. Город уже не казался таким дружелюбным. Массовая истерия — неприятная штука. Неужели достаточно парочки идиотских статей в газетах, чтобы так перепугать мирных обывателей? Значит, достаточно. Знакомо, известно издавна. Психологические эпидемии. Кроме влияния статеек происходит взаимозаражение людей страхом, взаимоиндукция и цепная реакция агрессии. Все это уже было, и не раз. Ведьмомании, охота на якобы одержимых бесом… Всякие идеологические и религиозные всплески с оттенком истерии. Тот же фашизм… И прочие, менее агрессивные психологические эпидемии вроде внезапного увлечения чем-то модным, разных суеверий. А вампиробоязнь, кстати, в Средние века возникала регулярно. В Сербии, кажется, или в Австрии в восемнадцатом веке даже распространяли правила-рекомендации по мерам безопасности при встрече с вампиром. Своеобразные инструкции, так сказать, памятка пользователя…

И ведь главное, что попавшие под влияние массового страха, как вот сейчас вампиробоязни, совершенно не понимают, что происходит. Не способны отдавать себе отчет, что заражены психологической инфекцией, индуцированы кем-то — соседями, средствами массовой информации. И свято уверены в правоте своего поведения. А у некоторых потом наступает мучительное, стыдное прозрение…