За три недели до убийства.

Этим утром доктор Лученко наслаждалась тем, что нарушала свои собственные многочисленные заповеди. Например, ленилась. Рабочее время в клинике сегодня выпадало на вторую смену, так что можно было посвятить несколько часов накоплению энергии. Тем более что на улице зимняя темнота и кажется, что день никогда не наступит… Она подольше повалялась в постели, с удовольствием разрешая себе быть лентяйкой и «сплюшей», как она обычно называла свою дочку. Встала только тогда, когда спать было уже просто стыдно. «Нарушать так нарушать», — подумала Вера и вместо обычной овсяной каши на завтрак решила «отравиться» чашкой кофе. «А с организмом мы договоримся. Он у нас выдержит и кофе, и даже, страшно подумать, горячий бутерброд с сыром и помидором», — продолжала свои размышления нарушительница режима, выходя на кухню.

Особенная приятность заключалась в полном отсутствии наблюдателей этих нарушений. Наслаждаясь ролью самой-себя-лентяйки, Вера включила электрокофемолку и смолола ароматно пахнущие зерна. Тут же в кухню влетел, цокая когтями по линолеуму, белый спаниель и вопросительно уставился на Веру темными умными глазами.

— Знаю, малыш, знаю, тебя пора выводить, — сказала ему Вера, и спаниель мгновенно завилял хвостиком, напоминавшим пушистую серебряную ковылину. — Вот выпью кофейку, и пойдем.

На слово «пойдем» пес отреагировал еще энергичнее — он встал на задние лапы, передними упершись в хозяйку, и улыбнулся во весь рот.

— Ах ты ж мой маленький! — рассмеялась Вера, в который раз ощущая, как с сиянием этой лучистой собачьей радости становятся мелкими пустяками все ежедневные глыбы проблем: и пациенты с их диагнозами, и разногласия с Андреем.

Усато-хвостатый рабовладелец по имени Пай выгуливал свою хозяйку по утрам в любую погоду, летом и зимой. Обычный маршрут прогулки пролегал по двору, вдоль улицы и с заходом в скверик у кинотеатра. Во дворе был забор, где Пай мог прочитать множество восхитительных пахучих сообщений и оставить свое, задрав ногу. По улице шли прохожие, иногда поскальзываясь на снегу, они несли в руках пакеты или сумки, которые обязательно нужно было обнюхать — это тоже все равно что почитать. Вот в потертом портфеле папка с бумагами и бутерброд с котлетой — это правильно, это по-нашему. А вот девушка несет в цветастой сумке на плече тонкий ноутбук и пакет шуршащих чипсов — фу, слишком соленые… В скверике жители окрестных домов выгуливали собак, давали возможность своим любимцам побегать и пообщаться с ним, Паем.

Именно здесь их нашла Даша Сотникова, встревоженная и расстроенная…

Рассказывая Вере обо всех событиях, накативших на нее, как снежный ком, она беспрерывно курила. Рука, державшая сигарету, дрожала. Дашу знобило. Вера Алексеевна Лученко слушала очень внимательно. Она была самой близкой Дашиной подругой, одним из лучших специалистов в области психотерапии, а еще об ее умении распутывать сложные жизненные ситуации знал небольшой круг людей. Ей нравилось помогать людям, используя свою женскую и профессиональную интуицию, знания по психологии и некоторые способности, подаренные природой. Именно поэтому главным человеком, к кому кинулась за помощью Даша, были не родители, не любимый мужчина, а Вера Лученко — друг, советчик и, как шутя называл ее один приятель, «наша отечественная мисс Марпл».

Глядя на Дашу и не упуская ни одной детали из рассказа подруги, ни ее нервности, ни обращенных на нее беспокойных глаз, Вера понимала гораздо больше сказанного. Она мысленно ставила себя на ее место и отчетливо представляла всю меру отчаяния молодой женщины.

Дело в том, что внешне уверенная в себе Дарья Николаевна Сотникова отнюдь не была так уж благополучна. Несколько лет назад Дашиному мужу, способному хирургу, трудившемуся с Верой в одной клинике, предложили поработать по контракту в Америке. Игорь Андрианович Сотников ни секунды не колебался, да и кто бы колебался, окажись на его месте? В процессе сборов в дорогу оказалось, что их сын Денис может поехать с отцом: условия контракта предусматривали такой вариант. Даша как жена имела право ехать с мужем, но… не захотела. Тому было несколько причин. Причина первая: Даша окончила институт иностранных языков и несколько лет работала в Интуристе. Поездила по миру, посмотрела разные страны и разных людей. Бывала в том числе и в Америке неоднократно и не испытывала от этой страны никакого восторга. Скорее ее раздражала ограниченность среднего американца. Причина вторая: она любила свой Киев и, посмотрев многие столицы мира, не променяла бы его ни на какой другой город. Здесь жили ее родители, близкие, друзья, и жить без них она не хотела, а возможно, и не могла. Причина третья: у Даши было свое дело — рекламное агентство. Она вкладывала в него всю душу, знания и весь молодой энтузиазм; может, поэтому бизнес ее шел успешно. У нее была хорошая команда, ставшая чем-то вроде семьи. С ними ей было не только интересно работать — им она могла доверять.

Всех этих причин вместе и каждой по отдельности было достаточно, чтобы Сотникова не слишком стремилась уехать из родного города в чужую страну на несколько лет. Правда, имелась еще одна, главная причина, и Вера знала ее. Даша не любила мужа, а любила она своего сотрудника, коллегу, подчиненного Александра Романенко, и эта любовь более всего влияла на Дашино решение никуда не ехать…

Разлучаться с сыном не хотелось, уезжать не хотелось, Даша металась и страдала. На отъезде внука настаивали Дашины родители. Мама, преподаватель английского, вздымала указательный палец и объявляла: «Год учебы в американской школе даст ребенку в освоении языка больше, чем десять лет в нашей!» В конце концов Даша отпустила Дениса с мужем в США.

Через год она приехала повидаться с семьей и увидела, что стала для сына чем-то необязательным. Даше было неприятно это сознавать, но реальность была такова, что сама дружба в Штатах — совершенно другое понятие, нежели у нас. От друга многого не ждут, претензий не имеют, особой верности не хранят. Друзья часто меняются без особых трагедий. Это отношение Денис невольно переносил и на мать. С этой болью и с этим состоявшимся фактом она и вернулась в Киев… В ее душе поселилось чувство острого одиночества и пустоты. Денис остался с отцом до конца контракта, связь с ним стала расплывчатой и неопределенной. Особенно остро Даша это чувствовала, когда, заходя на свои страницы в «Фейсбуке», «Вконтакте», джимейл-чате, «Скайпе» и «аське», она видела статус сына. Он был он-лайн, и, казалось бы, вот Денис, в досягаемости, можно поговорить — но как раз поговорить и не получалось. «Оч занят», «сорри, убегаю», «каданить позже», «мам, все ок» — вот и все общение.

И вот теперь Даша оказалась в ситуации, когда земля уходит из-под ног. Чернобаев мог не только уничтожить агентство, ставшее смыслом ее жизни. Он мог дискредитировать ее в профессиональной среде. Не говоря о простом страхе за свою жизнь… Даша очень надеялась на Веру, она часто убеждалась, что Лученко умела посмотреть на обычную проблему под столь непривычным ракурсом, что все окружающие просто диву давались. Именно поэтому там, где был бессилен обычный человек, сможет помочь она!

Они медленным шагом возвращались к дому. Пай, вначале суетившийся, шагал между подругами, вывесив розовый язычок и выпуская изо рта клубы пара. Сигареты у Даши закончились, и она, будто внезапно расстроившись именно из-за этого, закрыла лицо руками.

— Ну-ну, — встревожилась Вера, — не вижу повода для такой паники. Юристка тебе правильно объяснила про презумпцию невиновности, никто тебя не арестовывает, не сажает, а твой всесильный заказчик, депутат — просто наезжает нахрапом. Рассчитывает на твою растерянность. Ты же ему сгоряча все карманы вывернула бы. Да?

Даша кивнула, не убирая рук, лоб ее страдальчески сморщился. Вера обняла ее за плечи, произнося нараспев:

— Вот мы какие маленькие, доверчивые, вот мы какие глупенькие, а ведь все будет хорошо, все будет замечательно…

Пай встал и принялся весело подпрыгивать, норовя вылизать нос то Вере, то ее подруге. Даша не выдержала и улыбнулась, убрав руки от мокрого лица.

— Да, — сказала она, — с таким лизучим утешителем не так страшно.

Затем она, вновь становясь серьезной, добавила:

— Я тебе еще кое-чего не рассказала. Мой покровитель из Министерства внутренних дел, человек не последний в городе, оказался бессилен меня защитить. У Чернобаева покровители оказались покруче. Догадываешься откуда? С самого верха, выше уже нет. Этого следовало ожидать, олигархи на пустом месте не возникают, их там несколько человек, все принадлежит им, они абсолютно защищены… И стройки посреди исторических мест столицы — тоже. Так что я полностью беспомощна. Мне страшно, Вера. Я ехала сюда после того, как позвонила тебе, и все время оглядывалась — не едет ли кто за мной. А как теперь в пустую квартиру войти? Просто не представляю. Ужас. Вот начнут из меня выбивать эти триста тысяч…

Даша схватила Веру за руку дрожащими пальцами, а та укоризненно покачала головой:

— Ну вот, совсем ты, подруга, расклеилась. Надо тебя склеить, раз уж ты сама собраться в единое целое не в состоянии. А страх мы сейчас уберем.

— Ой, не надо меня гипнотизировать, а то я совсем уже боюсь!

— Да уймись ты, какой там гипноз? Простой логикой тебя вылечу и на ноги поставлю. Только давай медленно двигаться в сторону твоей машины. Покатаемся? Тогда слушай. Когда боишься, нужно всегда сразу идти навстречу своему страху. Чтобы он не успел парализовать твои здоровые инстинкты. Вот дети, например, всегда так поступают. Не замечала, как ребенок все время возвращается к тому, что его напугало? Он сам старается устранить свой страх, причем самым надежным — ступенчатым методом, старается изучить источник страха подробно и всесторонне. Девочки съезжают с крутых горок, мальчишки прыгают с высоких пеньков, упрямо идут в места, где их однажды поколотили, в компании, где их подавляют, шаг за шагом становятся дерзкими… Дети ищут риск, чтобы развиваться. А иначе им скучно.

— Так то дети.

— Мы все дети в той или иной степени. Слушай дальше. Страх — вещь очень полезная, страх нужен, это производная инстинкта самосохранения. А значит, его не нужно бояться, не нужно ругать себя за трусость. Ведь ругаешь? То-то. Со страхом нужно научиться дружить и даже его использовать. Между прочим, я знаю, что расстаться со страхом страшно. Мы называем это «невротическим сопротивлением». Так дает о себе знать наша природа с ее гигантским опытом недоверия окружающему миру. Лишиться страха — отказаться от защиты, довериться. Вот и учись доверять самой себе.

— Это как?

— Делай то, чего боишься, и ты увидишь одно из двух: либо оно вовсе не страшное, либо боишься ты совсем не того, чего надо бы. В любом случае страх уменьшается, занимая подобающее ему крохотное место в твоей душе. Потому что совсем без страха нельзя, он как боль — сигнализирует о неполадках… Ну, как ты? Стало полегче?

— Ага.

— Теперь еще способ. Сразу представляй самое плохое, чего ты боишься, — как бы ни было это ужасно, представь. И сразу начинай анализировать ситуацию. Ты увидишь, что почти всегда может быть хуже.

— Куда уж хуже! Трехсот тысяч нет, у меня отберут агентство, машину с квартирой или просто придушат.

— Неправильный ответ. Хуже могло быть, если бы на тебя кирпич с крыши свалился, еще хуже — если б не на тебя, а на твоего ребенка.

— Вера!!! — Даша резко остановилась, лицо ее окаменело.

А Лученко продолжала говорить терпеливо, ровно и мягко:

— Я же тебя предупреждала: как бы ни было ужасно. Ну вот, теперь ты поняла, что случившееся с тобой — еще не самое плохое в жизни. Смотрим дальше. Агентство ты уже один раз создала, создашь опять при необходимости. На машину заработаешь, если очень захочешь. Это всего лишь машина, кусок железа. Нельзя только твою личность неповторимую заново создать. Отсюда вывод: да, жизнь нужно беречь и за нее стоит бояться. Но…

— Вот видишь!

— А ты прикинь, твой бизнесюга — он хочет в парламенте на второй срок остаться? Он же не камикадзе — вляпываться в криминал, значит, просто запугивает. Вокруг тебя люди, Саша твой, наконец, я, мы тебя в обиду не дадим. Если хочешь, я с Чернобаевым поговорю.

— Он попытается тебя использовать.

— Вот и прекрасно. Пусть надеется на помощь в решении его проблем, если они у него вообще бывают. И если с тобой что случится, это в первую очередь ударит по нему, он не то что не отмоется — он тогда будет тебя беречь. А прежде всего это нужно тебе, чтоб перестала дрожать за свою молодую драгоценную жизнь.

Они подошли к Дашиной машине. Подруга удивленно посмотрела на Веру.

— Слушай, Веруня, а ведь действительно страх ушел. И, кажется, мозги заработали. Господи, как хорошо иметь под рукой такую подружку-психотерапевта, чтобы голову на место ставить! — И она обняла Веру, а Пай снова запрыгал вокруг и даже гавкнул басом.

— Ну вот, — довольно произнесла Вера, — теперь вези нас домой, тут один квартал остался. Нам уже подкрепиться пора и на работу, лечить другие заблудшие души.

Они сели в красный «фольксваген», причем Пай забрался к хозяйке на колени и, часто дыша и вывалив язык, уставился в окно. По пути подружка объяснила, как желательно разговаривать с Чернобаевым, Даша внимательно слушала.

Вскоре Вера с Паем зашли домой, а Сотникова еще посидела в машине немного, пытаясь собраться с мыслями. Хотя большая часть страха, его животная, первобытная составляющая и испарилась, в груди застрял огромный тяжелый камень. Она привыкла работать, творить, а редкие «разборки» брал на себя ее покровитель, и всем это было выгодно. Впервые за много лет бизнесвумен Сотникова оказалась без защиты, и перед кем? Она отлично представляла, что может сделать Чернобаев с помощью своих связей с ней и ее агентством. Услужливое воображение рисовало все подробности кошмарного будущего.

Ладно, может быть, за жизнь действительно можно не опасаться. Только зачем ей такая жизнь?..

* * *

Состав рабочих на строительстве полностью обновился. Теперь охраны на объекте было впятеро больше. Охранники ходили повсюду, везде заглядывали, все осматривали круглосуточно. Через день приезжал Тимур со своей командой и лично инспектировал территорию. Несколько дней было тихо.

В середине ноября небывало рано начался мороз, постепенно усиливаясь, пару раз выпал снежок и тут же растаял, словно испугавшись. Следующему снегопаду повезло больше, он сумел украсить город тонким белым слоем. Однажды днем снег вновь начал сыпаться с неба — негустой, мелкий как крупа. Вдруг что-то изменилось на стройке: дунул ветер, да не просто дунул, а завыл, заревел. Снежинки мигом исчезли, воздух почернел от строительного мусора, поднялись тучи песка и цемента, все исчезло. Рабочие закричали, закрыли лица — но поздно, глаза и рты были забиты ледяной пылью. Откуда-то покатились пустые пластиковые бутылки с гулким барабанным звуком, где-то упали доски. И тут же все прекратилось.

— Черт возьми, что это было? — закричал один из охранников.

Люди засуетились, забегали. Все плевались, отряхивались и оглядывались по сторонам. Откуда взялся этот ветер? Ничего не понятно… Приехал Тимур с товарищами, ходил по стройке, оглядывал окрестности, молчал и думал. Так ничего никому и не сказал.

В ночную смену решили масштабных работ не производить, поэтому на первые этажи и вглубь фундамента запустили бригаду сантехников — заканчивать прокладывание и подключать коммуникации. Пусть они возятся, там работы надолго хватит. А рабочие и рады были отдохнуть, тем более что мороз внезапно ударил под минус пятнадцать. То ли зима решила наступить раньше положенного срока, то ли и она норовила помешать строительству…

В два часа ночи сантехники совершенно замерзли и решили отправиться на отдых.

— Микола! Ты с нами? — заглянул в бойлерную один из ребят.

Тот буркнул через плечо что-то неразборчивое.

— Он догонит, там сочленение сложное, затянет гайки и придет, — сообщил остальным сантехник.

Утром они проснулись, а Миколы все еще нет. Неужели работает до сих пор? Это было невозможно: слишком сильный мороз, а обогрева внизу никакого — колотун, как на улице, только без ветра. Сантехники были приглашенными, Микола жил неподалеку от Киева. Может, уехал домой?

— Никто ночью не выходил, — сказал охранник у ворот.

Второй посмотрел на него и качнул головой:

— Мне это не нравится. Где он работал вчера? Ведите, показывайте.

Спустились вниз, вдруг увидели языки льда. Это замерзли потоки воды, наслаиваясь друг на друга. Вода все еще текла поверх длинных выпуклых языков льда медленными ручейками и так же медленно густела, замерзала.

— Ничего себе… — выдохнул охранник, предчувствуя недоброе.

Толкаясь плечами, побежали вперед по короткому пыльному коридору, свернули в небольшое помещение, где работал Микола. Там журчала вода, а верхом на трубе, в переплетении остальных труб и коммуникаций сидел ледяной человек. Сквозь лед смутно просвечивал бушлат, а лица не было видно. На него лилась из неплотно завернутого вентиля тонкая струйка воды. Человек весь состоял из льда и сосулек, которые свисали с его локтей и ног.

— А-а-а! Це ж Микола! — заорал кто-то испуганно и переполошил остальных: в тесном пространстве звуки усиливались. — Микола помер! Змерз!

Кричавший затопал сапогами наверх, и удержать его никто не пытался. Да и зачем?..

На стройке началась паника. Все хотели посмотреть на заживо замерзшего несчастного. Все начальство, имеющееся на стройке, стояло грудью и не пускало.

— Должна милиция посмотреть! — надрывался спешно прибывший директор.

Он был оглушен несчастьем. Второй смертельный случай за три месяца! Хозяин его съест сам или Тимуру отдаст на растерзание. Какие теперь понадобятся суммы, чтобы стройку не закрыли?! А родные Миколы… У него жена, трое детей и куча родственников. О боже…

— Мы хотим знать, шо трапылось! — орали рабочие. — Хто його вбыв?!

— Заморозили человека, как фашисты! Позор! Дайте пройти!

— Нельзя!

Подоспели ребята Тимура, мигом разбросали возмущенных строителей. Стало тихо.

— Как это случилось? — негромко спросил у Лозенко Тимур Акимов.

— Непонятно… — Директор высморкался. — Как такое возможно? Человек из плоти и крови не мог такое организовать… — Михаил Петрович перекрестился.

Тимур внимательно посмотрел на него, убедился, что толку не добьется, и сам зашел в бойлерную. Вода продолжала литься, ее не перекрывали по приказу Лозенко, чтобы эксперты могли сказать, несчастный это случай или злой умысел. Труп был весь покрыт толстым слоем льда. Но почему сантехник не встал с трубы, не вышел из-под струи воды, когда она полилась? Что ему помешало? Или кто?

Тимур осмотрел ледяного мертвеца со всех сторон, посвечивая себе фонариком. Ему показалось, что он увидел тускло блеснувшую стальную проволоку там, где бушлат несчастного соприкасался со стеной. Но из-за льда рассмотреть точнее было невозможно. Придется дожидаться экспертов, которые раскурочат этого деда мороза поневоле и выяснят, что случилось. Скорее всего, уйти ему помешала проволока. Кто-то зацепил сантехника за стальной крючок, возможно, слегка оглушил, а потом мороз и вода сделали свое дело. А может, он сам зацепился, случайно? Но почему не смог высвободиться? Задохнулся от ледяной воды, сердце не выдержало? Кто знает… В любом случае — глупец! Теперь из-за него лавина проблем возникнет. Ведь по технике безопасности в труд-недоступных местах обязаны работать минимум два человека. А этот один остался. Герой, видите ли, генерал Карбышев… Тимур читал историю Великой Отечественной войны.

— Не пускать никого, кроме ментов, — бросил он своим ребятам и направился к машине — посидеть в тишине, подумать. И, возможно, сообщить хозяину.

Уже к вечеру весь Интернет пестрел сенсационными сообщениями о жестокой мученической смерти Николая Мищенко, которого приковали к трубе и поливали на морозе водой. Значит, снова кто-то проболтался журналистам. Бесполезно искать, кто именно: может, сами же перепуганные рабочие или охранники — они ближе к воротам. Журналюги вполне могли подойти к охране, предложить деньги за информацию. А причина смерти, как говорят в Министерстве внутренних дел, «выясняется». Эксперты осторожничают, как всегда. Боятся идти против общественного мнения. Если народ назначил сантехника героем и мучеником, чуть ли не святым, кто станет прислушиваться к голосу правды? Даже если он, дурень, сам зацепился и остался там, на трубе, под холодным душем…

Так размышлял Тимур, так и доложил хозяину. Он всегда говорил ему правду.

* * *

Александр Романенко сидел у компьютера и пытался работать. Работы у арт-директора агентства хватало. Однако, как ни старался он выкинуть из головы, забыть на время весь кошмар с приходом этих ребят Чернобаева и требованием от Сотниковой трехсот тысяч долларов, эта сцена вновь и вновь прокручивалась в его воображении. Господи, что же делать, как можно помочь Даше? Ведь Даша — это все равно что он сам. Без нее он никогда не смог бы реализоваться, не достиг бы ничего в рекламе, не зарабатывал бы достойно, не сидел бы в тишине за компьютером, в костюмчиках и галстучках. Торчал бы по-прежнему на городском комбинате в художниках-оформителях, получал бы копейки, дышал весь день масляной краской и растворителями. Пил бы технический спирт с братьями по разуму и вечером отмывал дрожащие руки от краски ацетоном, потому что спирт жалко… А жена до сих пор бы твердила: «Нарожал детей, теперь давай зарабатывай». Будто он их один рожал, без участия Инны. Она уже давно ушла из своего конструкторского бюро, у конвейера на фабрике мороженого стояла, на рынке сигаретами торговала, теперь вот распространяет косметику. Если бы только эта бурная деятельность приносила ей хоть какие-то деньги, может, характер бы смягчился.

Она и его хотела пристроить работать сторожем — тогда, в начале девяностых, в паническом страхе оказаться без средств к существованию. И чуть было не добилась своего. Но тут встретилась в одной компании Даша Сотникова и как-то сразу обратила внимание на талант Саши Романенко. Все, чем он занимался, делалось не просто хорошо, а отлично: ловко, быстро, красиво. Даша любовалась им, в конце концов влюбилась. Ей часто казалось, что его талант — это самостоятельное существо, которое все на свете знает и умеет. Тем более что хозяин этого замечательного таланта и сам не всегда мог объяснить, почему он, не будучи технарем, смог починить тот или иной домашний прибор. Руки знают, и все тут. Даша заставила его купить несколько книг по графическим редакторам. Вскоре, всерьез занявшись изучением компьютера, Александр освоил профессию художника-дизайнера компьютерной графики, теперь вот вырос до арт-директора. Фантазия и воображение у него всегда были отменно развиты, и оказалось, что в рекламе их можно успешно применять.

Он подошел к раскрытому во двор окну и закурил, глубоко затягиваясь. Нужно что-то придумать, что-то Даше посоветовать, не может быть, чтобы все было так плохо. Так просто не бывает. Трусливое сознание норовило соскользнуть в другие мысли, бытовые и неглубокие. Романенко тряхнул головой и заставил себя сосредоточиться. Нужен защитник, сильный и компетентный человек. Вот. Кажется, есть идея. Он полистал записную книжку, нашел нужный номер, прикрыл дверь, ведущую в секретарский закуток. Впрочем, в агентстве было пусто, все разъехались по делам. Романенко набрал номер, задумался и положил трубку. Нервно закурил, походил по комнате, опять набрал.

— Добрый день, будьте добры Элика… То есть Эльдара Ильича можно попросить? Это его знакомый, Романенко Александр беспокоит. Нет, не договаривались… Очень, да, очень срочно. Хорошо, подожду. — Он вытер мокрый лоб, в комнате было жарко, и вообще Романенко не очень-то умел вести разговоры по телефону, ему всегда требовались подготовка и сосредоточение. — Привет, Элик. Извини за беспокойство, нужна твоя помощь и консультация. У меня? Все в порядке… то есть не все, это нужно лично рассказывать. Я тебя не задержу. Ничего, если я подойду? Не позже чем через полчаса? Успею за двадцать минут.

Дойти до площади — это минут семь, а там по узкой улице максимум десять, машину можно не брать. Романенко вышел в предбанник, где сидела Юля и играла на компьютере в шарики, сказал ей, что скоро вернется, а связь будет поддерживать по мобильному, и вышел. Он быстрым шагом спускался вниз по старой улице и не глазел, как он делал всегда, на красивые дома позапрошлого века. В уме его невольно, сами собой складывались картины благополучного исхода ситуации. «Элик поможет, — думал Романенко, — друг детства не может не помочь».

На самом деле Элик учился в параллельном классе в одной школе с Сашей Романенко, и дружбы особенной между ними не было. Они были участниками мальчишеских игр и проказ в подольских дворах, недолго ходили в одну спортивную секцию. У Элика была внешность былинного богатыря даже в те подростковые годы. Рост под два метра, вес сто двадцать килограмм, причем чистый вес мышц. Двигался он легко, как балерина, мог быть стремителен и опасен, но обладал добродушным флегматичным характером. На переменах забавлялся: сажал на плечи двух одноклассников, под мышки хватал еще двух и легко взбегал по лестнице с первого этажа на третий. За это представление ему давали редкое тогда лакомство — жевательную резинку. Потом Элика Хромченко забрали в какую-то спортивную школу.

Сейчас Хромченко был довольно известен в деловом мире города, занимался охранным бизнесом. Якобы бандиты с ним не хотят связываться, потому что серьезные люди с ним дружат. Эльдар Ильич Хромченко, бывший спортсмен, мастер спорта и тренер по вольной борьбе, создал себе такую репутацию, что по обе стороны баррикад слыл справедливым и строгим «разборщиком». Держал группу отлично тренированных ребят, преданных ему телом и душой. Да и как не быть преданными, если Эльдар Ильич заботился об их семьях и материально помогал. Многих вытащил с самого низа. Отличались его ребята тем, что не брали капли в рот: если Эльдар Ильич узнает — беда, на руку тяжел, да и выгонит сразу. Потом оправдывайся перед мамами-сестрами-братьями, которые его боготворят. «Орлов» Элика можно было нанять и для постоянной охраны в офисе, и для временных сопровождений, и для передачи больших сумм — например, при купле-продаже квартир.

К офису Хромченко нужно было пройти через спортзал, расположенный в небольшом двухэтажном здании. Само здание, крыльцо, лестница и интерьер внутри не отвечали современным представлениям о «евроремонте», однако Романенко заметил многочисленные камеры наблюдения. В спортзале, устланном мягкими матами, тренировалась группа мужчин. Стройный парень в тонком свитере встретил гостя, подвел его к дверям, ведущим прямо из зала в кабинет, и сказал:

— Нужно немного подождать.

Романенко переминался с ноги на ногу довольно долго, как ему показалось. Парень стоял рядом неподвижно. Только сейчас Александр заметил в его ухе крохотный радиомикрофон и понял, как он узнает, что уже можно войти. Действительно, сопровождающий слегка склонил голову, прислушиваясь, распахнул дверь:

— Прошу.

Элик сидел за обширным столом, и Романенко в который раз подумал: нельзя привыкнуть к тому, какой он большой. Не стол, конечно, а Элик. И этот странный цвет лица — темный, будто в роду у него были цыгане. Чернющие густые брови усиливали впечатление. Элик кивнул Александру так, будто ожидал просьбы одолжить денег, однако улыбнулся уголком рта.

— Привет, — отрывисто сказал он, — давно не виделись. Аты все такой же худющий. Плохо ешь, наверно?

— Привет, — улыбнулся Романенко, подойдя к столу и пожимая Эликову огромную ладонь, затем садясь на стул. — Есть-то ем, только работаю много.

— Все рисуешь? Как мама, сестра? Какие вообще проблемы? Давай говори, мне скоро уезжать по срочному делу.

— Проблема есть. Мне кажется, только ты можешь помочь…

Его прервал потрескивающий голос: «Сокол, Сокол, я Ястреб, что у тебя…» Голос звучал из милицейской рации, лежащей на столе рядом с другими двумя. Стол был вообще покрыт разной аппаратурой и еще оружием: короткими и длинными японскими мечами (такие же густо висели на стене), тут же валялись нунчаки. Элик протянул руку и выключил рацию, вопросительно глянул.

Александр рассказал все, что ему объяснила Даша, и то, чему сам был свидетелем. Элик слушал молча, с неподвижным лицом, только не отводил своих черных глаз от посетителя. Два раза рассказ прерывался. Один раз вошел парень и сказал, не обращая внимания на присутствие постороннего: «Ильич, мы выезжаем, какой вариант?», Элик ответил: «Второй. Колеса забрать и отогнать в запас». Потом зазвонил телефон, Элик послушал трубку секунд десять и гаркнул в нее: «Да мне по барабану, что там говорят, это они еще меня не видели, а как увидят — обгадятся!» Романенко мельком подумал, что так оно и будет, и поторопился закончить свой рассказ.

— Все это полный бред, ты пойми, — горячился Романенко, встряхивая своей нависающей на глаза челкой, будто крылом птицы, — это же просто несправедливо. Никто из нас ничего не мог взять в доме этого гребаного олигарха, нет у нас такой привычки. Ну сколько могло бы агентство просуществовать с нечистыми на руку работниками?! А мы работаем давно, и ничего такого не было. Понимаешь, такое маленькое агентство — и крупная корпорация! Есть разница!

Элик покивал сочувственно, сказал:

— Да. — И слегка прихлопнул ладонью по столу. — Ты прав, это нелепо. Я уверен, что так или иначе скоро все разъяснится и без меня. Если бы ты, дружище, пришел ко мне раньше! Понимаешь, я не занимаюсь помощью тогда, когда на тебя уже наехали. Это мой принцип. Вот когда агентство только создавалось, договорились бы с твоей Сотниковой о защите и решении всех текущих проблем, тогда это был бы мой святой долг. За определенный необременительный процент, конечно. Все было бы законно, договор об охране. А так я благотворительностью не занимаюсь. Ну даже, допустим, я бы сделал для тебя исключение — меня бы мои соучредители не поняли. И в этом случае они потребовали бы пятьдесят процентов, а это полторы сотни, как я понимаю, тысяч долларов, у вас такой суммы нет, значит, и говорить не о чем. Да и кто же станет связываться с «Финансовыми системами»? У них крыша такая высокая, что мне не достать, можешь мне поверить, я в этом разбираюсь.

Опять в комнату кто-то вошел и стал на что-то испрашивать разрешения у хозяина. Романенко не слушал, мыслей никаких не было. Он только тупо уставился на монитор, где были видны в разделенном на четыре части черно-белом изображении и спортзал, и входные двери, и еще какие-то комнаты с людьми и без.

— Ну а маме и сестре привет, — услышал Романенко и очнулся. Элик встал и подошел к нему, улыбаясь, протягивая руку. Романенко тоже вскочил со стула. — Непременно привет передай от меня, и смотри, заходи в гости. Не пропадай!

Элик похлопал его по плечу и отвернулся, а рядом уже стоял парень, приветливо улыбаясь и делая приглашающий жест в сторону двери. «Вот и все», — подумал Александр и вышел вон.

По пути он закурил. Ну что ж, я сделал попытку. Глупо, наверное, я выглядел. Не зря Даша постоянно твердит, что в реальной жизни от меня мало толку. И правильно она иногда теряет терпение. Мне и так повезло, что она рядом со мной, что она меня любит и ведет по жизни. Она мудрее в сто раз, хоть и моложе. Впрочем, возраст здесь ни при чем. И не буду я ей рассказывать про свой приход к Хромченко, расстроится только…

В это время в охранной фирме, откуда вышел Романенко, происходил такой разговор по телефону:

— Приветствую, Сергей Тарасович, Хромченко на связи.

— Здравствуй, слушаю тебя.

— Эта линия защищена, можно говорить свободно. Поздравляю, наш вариант с запугиванием сработал.

— Во-первых, это мой вариант. Ты ж не захотел сам заниматься и оказать мне услугу.

— Будто ты впервые слышишь, что фирма Хромченко в грубостях не участвует. Иначе бы я долго не прожил и не заработал столько денег. Которые, между прочим, и в твою контору вложены.

— Ладно, можешь не напоминать. Своих самых крупных и уважаемых клиентов я и так всегда помню.

— Крупнее меня найти сложно!

— Ха! Это точно.

— А что во-вторых?

— Во-вторых, откуда информация?

— Извини, дружище, коммерческая тайночка. У меня свои люди везде имеются.

— Скажешь, и в моей крепости?

— А то! Если мои бойцы помогают иногда охранять твои денежные знаки, как же им не сливать мне информацию? Да шучу, шучу. Мне твое процветание выгодно.

— Хорошо ты устроился, Элик, ничего не скажешь.

— Кто бы жаловался. Ты устроился еще лучше, вон на второй срок изберешься, будешь в парламенте штаны протирать. Семену моему там привет передай, да смотрите, хорошие законы принимайте. Льготы для охранного бизнеса когда будут?

— Вот становись сам депутатом, тогда и попробуй чего-нибудь принять.

— Нет уж, спасибо, мне и без вашей компании хорошо. Тем более что с вашим братом депутатом я достаточно часто вижусь в спортзалах и саунах. Сам-то когда придешь жирок порастрясти?

— Да ну тебя, весь потом в синяках после твоих спаррингов. Я в свой клуб хожу, сам знаешь. Короче, говоришь, сработал ход?

— Точно. Они теперь тени своей боятся.

— Да пусть хоть сдохнут от страха, только заплатят.

— Заплатят, никуда не денутся, хоть деньгами, хоть услугами. Это же вариант отработанный, сам знаешь.

— Знаю.

— Ну тогда все, Тарасыч. Будем держать друг друга в курсе. Пока, — сказал Эльдар Хромченко. Его собеседник ответил: «До связи», и оба отключили свои трубки.

* * *

Обычное вроде бы дело — телефонный звонок. Но когда он раздается ночью, почему-то кажется — это тревожная весть. Некоторые люди, «совы» по биоритму и свободные художники по роду занятий, любят звонить друг другу по ночам. Это они придумали афоризм «Дружба — понятие круглосуточное». Остальные же наши сограждане, живущие днем напряженными заботами, по ночам любят спать и телефоны на ночь, как правило, отключают.

Вера Лученко никогда не выключала мобильный и домашний телефоны. На том конце провода всегда могла возникнуть необходимость в срочной консультации, затрепетать просьба о помощи, завибрировать отчаяние. Поэтому Андрей по ночам к телефону не вскакивал и часто даже не просыпался от звонка. А теперь, когда Двинятин ночевал у мамы, телефон будил только верного Пая, спавшего обычно в глубоком кресле глубоким сном — пузом вверх.

Услышав звонок, Вера встала и включила бра у изголовья кровати, надела одну тапку (вторая не обнаруживалась), мимоходом погладила проснувшегося и стучащего хвостом по креслу Пая и сняла в гостиной трубку.

— Слушаю.

— Вера, извини, это я, Даша.

— Что случилось?

— Вера, — в голосе слышались истерические нотки, — у меня бессонница. И мне кажется, я вообще не могу спать! Может, посоветуешь, что принять? А то у меня уже нет сил. Мысли все вертятся, по кругу, по кругу.

Вера вздохнула и привычно сосредоточилась.

— Давай по порядку, Дашуня. Во-первых, я рада тебя слышать, мне тоже не спалось, а поговорить не с кем, книжки все закончились, скука такая, а тут ты звонишь, как будто мысли прочитала.

— Правда, Вер? Нет, в самом деле? — спросила Даша уже гораздо спокойнее. Вера услышала своим опытным ухом, как дыхание в трубке освободилось от спазма.

— Когда я тебя обманывала, подружка ты моя любимая? Так что все о’кей, как говорят наши дети. А по поводу бессонницы — если организм не хочет спать, то и пусть не спит. Заставлять себя спать, принимать таблетки — глупости и вред. Используй свое бодрствование по назначению.

— По какому это назначению?

— Да по прямому. Ты у нас кто? Директор — это должность, а по призванию ты у нас рекламный гений. Есть же у тебя еще клиенты, требующие креатива, продвигающих каких-нибудь там твоих программ, разработок твоих гениальных. Так что садись за работу. Только сперва признавайся, кто тебя встревожил.

— Догадалась, значит?..

— Ситуация подсказывает. Ты хоть мне и близкий человек, но по ночам звонишь не так чтоб очень часто. Да и слышу я все по твоему голосу. Давай, выкладывай. Чернобаев звонил?

— Да.

— Ну?

— Ну, я ему все сказала, как ты велела, что никто ничего не доказал и что мои друзья в курсе ситуации. Он вначале повышал голос, перебивал. А потом, зараза, как ни в чем не бывало, вежливо так заговорил. Поставил условие, чтоб я занималась его обслуживанием бесплатно, то есть за свои деньги. А он тогда прекращает дело.

— Ничего трагического в этом не вижу.

— Да уж, той же дубинкой по голове, только другим ее концом. Статьи, подачи в прессе оплачивать надо? Эфиры на ТВ? Зарплату ребятам опять же. Это разорение.

— Так-то оно так, но ты вникни, Дашуня: во-первых, я тебе обещаю, что в ближайшее время похитителя найду безо всякой милиции. Во-вторых, могу прийти к тебе в офис и прощупать команду на предмет возможности слямзить драгоценность. В-третьих и главных: раз ты так чирикаешь озабоченно по поводу финансовых затруднений, то слышу я, о подруга моя, в твоем голосе нормальную человеческую «жабу», залавливающую нас всех регулярно, и диагноз тебе будет от меня такой: маниакальный трудоголизм на фоне мерцающей прижимистости, отягощенный неверием в могущество твоего личного психотерапевта.

Даша рассмеялась.

— Слушай, Вера, — сказала она совершенно нормальным голосом, — из нас двоих гений — это ты.

— Ладно, мы обе не без способностей.

— Целую и пошла работать.

— Давай. А если что, двадцать капель корвалдина на душу населения, и расслабишься. Если повезет, то и поспишь.

— Спасибо тебе. Пока.

— Спокойной ночи.

Вера положила трубку и вернулась в спальню. Пая в кресле уже не было, лежала там только пропавшая тапка. Вера ее надела, она была теплой. А Пай, конечно же, устроился на кровати, свернулся клубочком на подушке и смотрел оттуда сонным темным глазом. Однако спать Вере расхотелось, и она, поколебавшись минуту, занялась своим любимым делом: села к старому бабушкиному «Зингеру».

Каждому из нас дан какой-то талант, и не использовать его — значит не реализовать себя полностью. У Веры был, без сомнения, талант видеть некие связи в судьбах людей, замечать непонятное другим, сознавать неосознанное и таким образом распутывать хитросплетения судеб. Доктор Лученко не претендовала на роль ткача, но помогала штопать прорехи в полотне жизни.

Обычно она совмещала процесс шитья с обдумыванием очередной задачи. То ли искусство портнихи помогало ей лучше сосредоточиться, то ли занятые пришиванием, наметкой и другими пошивочными операциями руки были сами по себе, а ее пытливый ум работал сам по себе, лишь с неким внешне невидимым ускорением. Но только именно за «Зингером» приходили в голову Веры наиболее верные решения многих непонятных проблем.

Сейчас она раздумывала над ситуацией Даши Сотниковой и намечала план действий. Первое: побывать в рекламном агентстве. Второе: навестить жену Чернобаева, визит этот обещал быть интересным, так как Ангелина Вадимовна несколько лет назад была у нее на приеме. Правда, они виделись только один раз, и Лученко больше никогда с ней не встречалась, но Вере почему-то казалось, что встреча с бывшей пациенткой может быть многообещающей. И наконец — подведение итогов, решение, как освободить подругу от наезда.

Сегодня она принимала пациентов в первой половине дня, после обеда направилась в рекламное агентство. Оно расположилось в центре города, в правом крыле жилого дома. Бывшая когда-то коммуналка-клоповник, ныне расселенная, выкупленная и отремонтированная Дарьей Николаевной Сотниковой, выглядела как многие современные офисы. Благодаря стараниям грамотного архитектора, разбившего весь офис на множество небольших уютных комнат, агентство, казалось, имело большие площади, множество офисной техники и располагало большим штатом менеджеров. Впечатление это было ложным, хотя в глазах заказчиков придавало компании солидность. А в центральной комнате из углубления в полу росло большое дерево, гордость и фирменная «фишка» агентства.

Народу в рекламной фирме работало десять человек, из них четверо присутствовали на съемках у Чернобаева в день пропажи драгоценного кольца. Именно их пригласили в комнату для переговоров. Сотникова предложила подруге приглашать сотрудников по одному, однако та захотела поговорить сразу со всеми.

Войдя в помещение, Дашины подчиненные расселись за столом. Вера Алексеевна сразу же объяснила, что в данном случае выступает не столько как психотерапевт, сколько как психолог, помогающий людям, попавшим в сложную ситуацию. После ее объяснения лица присутствующих заметно расслабились, и Вера произнесла дружелюбно:

— Друзья мои, давайте немного поработаем. Заранее предупреждаю, буду требовательна к вашему сознанию и вниманию, понадобится сосредоточение, но и сама я сосредоточусь на каждом из вас. Вы ведь понимаете, мой визит — это ради дела, чтобы постараться вывести вас из-под удара. Для начала пусть Дарья Николаевна расскажет, сколько времени вы провели в доме и выходил ли кто-нибудь во время съемок.

Даша ответила, что было выделено для съемок два часа ночью, но проработали три, и никто из квартиры не выходил.

Лученко обращалась к каждому из сотрудников отдельно, задавая самые разные вопросы. Ее интересовали в том числе и наблюдения, но больше — ощущения. Она заставила каждого рассказать, как шла беседа, что за конфликт возник между женой Чернобаева и пиар-менеджером, что было после.

— Дмитрий, — спросила она молчаливого фотографа, — что во время съемок обратило на себя ваше внимание? Ведь вы смотрите на вещи несколько иначе.

Вайнштейн моргнул бледно-голубыми глазами.

— Вы верно заметили, я во время работы ничего не слышу и не вижу, кроме самого объекта съемки, иначе толку не будет. В этот раз я никак не мог включить свет, а потом оказалось, что там установлена крутая система «Умный дом», которая включение света блокирует.

— Что, такое бывает? — удивилась Вера Алексеевна. — Подробнее, пожалуйста.

Все наперебой принялись ей рассказывать про систему и ее преимущества, про климат-контроль и всякое такое.

— Стойте, стойте! — засмеялась Лученко. — Не грузите меня техническими подробностями, я все равно в них ничего не пойму. Дима, что было дальше?

— Ну, я долго выстраивал кадр, но меня все время что-то раздражало, что-то мешало… Но что это было, не могу вспомнить.

— Ну как же ты не помнишь? — вмешалась клиент-менеджер Юля, миловидная толстушка с румянцем во всю щеку. — Мы еще поспорили с Чернобаевым по этому поводу.

— Юлька! Ты гений! — подал реплику Жора Александрович. — Помните, я еще заколбасил ему тогда небольшой спич с позиций пиара про то, что в часах от «Картье» выдвигаться в народные депутаты не годится. Димон посадил его так, что виден был манжет с золотыми часами, а я сказал, что часы придется снять, так как избиратель в основной своей массе «Картье» не носит.

— Да, точно, под давлением наших аргументов он снял часы и еще перстень, — сказал Дмитрий, а потом растерянно добавил: — А куда он их дел, не помню.

— Я помню. — Юля Папернюк смотрела в глаза доктору Лученко спокойно и прямо. — Чернобаев позвал своего охранника и отдал ему часы и перстень.

— Почему вы обратили на это внимание? — спросила Вера Алексеевна.

— Юля у нас девушка очень наблюдательная. Это помогает ей в работе с клиентами агентства, — объяснила за подчиненную Сотникова.

— Дарья Николаевна! Я не потому… — Юлин румянец стал свекольного цвета. — Ведь сейчас нужно рассказать все, как есть? Я это заметила не потому, что наблюдательна. Просто его охранник очень красивый парень, он мне напомнил одного актера. — И девушка потупилась.

— Юль! Аты у нас никак озабоченная, — не удержался от поддевки Жора.

— Димка! Скажи ему, чтобы отстал.

— Так, ребята, давайте не будем заниматься ерундой! — нервно постучала по столу Сотникова. — Вы что, забыли, в чем нас подозревают? Я попросила Веру Алексеевну нам помочь, а вы устраиваете тут брачные игры молодых шимпанзе.

Сотрудники мгновенно утихли. Лученко, откинувшись на спинку стула, задумчиво сказала:

— Я бы не отказалась от чашечки чая. А вы?

Ребята засуетились, задвигались. Юля пошла в маленькую кухоньку, все кинулись ей помогать, заодно перекурить, Даша и Вера остались вдвоем.

— Не суетись, не кисни и не волнуйся, — сказала Лученко. — Мы этот кроссворд без клеточек решим.

— Ты уверена?

Глаза Даши были красными от последних бессонных ночей, и чувствовалось, что они в секунду могут наполниться слезами. Вера ободряюще улыбнулась. Чтобы слезы не пролились, спросила:

— В этом доме дают только пустой чай, или как? Угощай как положено, директорша!

— Ты только намекни, чего тебе хочется. Мы вмиг. Может, пирожных, конфет, а может, винчик? Хочешь легенькое такое винцо, крымское, мне заказчики привезли.

Дашины слезы испарились, и нормальная женская реакция радушной хозяйки вытеснила тревогу. Вера достала из сумки пудреницу, провела спонжем по лицу, затем расческой-ежиком по густым золотисто-каштановым волосам и лишь после этого ответила:

— Даша! Ты для меня сейчас гиря. Не обижайся. Но для вашего общего блага мне нужно поговорить с твоими ребятами наедине, то есть без тебя. Ты вносишь в нашу беседу излишнюю ноту тревожности, потому что ты слишком опекающая мать-начальница. Так что сходи в гастроном за маленьким «Пражским» тортиком, с ним мы чайку и попьем. Только иди не спеша. Знаешь, как черепаха. Сама иди, не посылай водителя. И чтобы, когда вернешься, я и следа мокрого на твоем лице не видела. А потом езжай домой и жди меня там.

— А если я дам честное пионерское, что не буду мешать? — жалобно заканючила Дарья.

— Слушай, юная пионэрка, тебе что сказано делать? — Доктор посмотрела на Сотникову строгим взглядом.

Тяжело вздохнув, та отправилась за тортом.

— Итак, господа рекламисты, давайте поговорим! — весело предложила Вера Алексеевна, улыбнувшись участникам разговора так дружелюбно, что менеджеры и фотограф почувствовали, что с этой женщиной действительно хочется разговаривать.

— Мы согласныя! — шутливо объявил Александрович.

— Тогда с вас и начнем, — посерьезнела Вера и тут же спросила: — Жора, вы Чернобаеву сильно не любите? Почему?

— Не люблю, потому что она к Даше, то есть к Дарье Николавне, придирается! — с вызовом ответил Георгий.

— Вы, Юля, не замечали, Тимур, этот охранник, не проявлял к кому-то из вашей команды повышенного интереса?

— У него лицо непроницаемое, — покраснев, констатировала Юля.

— И все-таки вы, Юленька, девушка не просто внимательная, но и наделенная женским чутьем и проницательностью. Скажите, как вел себя охранник на протяжении всей видеосъемки?

На этот раз Юля зарделась от Вериного комплимента и, прикрыв глаза, вспомнила кое-какие важные детали.

— Знаете, Вера Алексевна! Вот вы сказали, и я сейчас вспомнила. У Тимура настроение… как бы поменялось во время нашей работы. Понимаете, сперва он был спокойный, даже какой-то самодовольный, а потом его как бы что-то стало не устраивать. Он стал хмуриться.

— Утомило наше присутствие, вот и все, — высказался молчавший до сих пор Виталий Свитко и добавил: — Я тоже к концу фотосессии устал от этого клиента с его капризами выше крыши.

— Таля прав, он всех заколебал. Почему столько проводов, да зачем эти зонтики? Ах, снимите обувь, ох, вы уже сами догадались! — поддержал коллег фотограф.

Незаметно пролетело время. Когда Даша заглянула в комнату для переговоров, все, что интересовало Веру в агентстве, было выяснено.

Сотникова жила одна и вдвоем, так как у нее был друг, и он в Дашиной квартире чувствовал себя скорее дома, чем в гостях. Правда, Романенко тоже имел жену и двоих детей, но большую часть своего времени, сил и любви отдавал Даше. Почему эти два взрослых и любящих друг друга человека продолжали жить в иллюзорных браках — вопрос не простой и не касающийся нынешней истории…

Стол был накрыт и сервирован любимым Дашиным сервизом, привезенным не из Лондона, не из Парижа, а из скромного украинского городка Коростеня, и по красоте он не уступал никаким импортным фарфорам. Назывался сервиз «Кувшинка», и все предметы его иллюстрировали озерную тему. Блюдца по форме и цвету повторяли листья кувшинок, маленькие зеленые лягушечки и белые лилии украшали чашки и кувшинчик для кофе, сахарницу и блюдо. По бокам вазы-конфетницы лепились две крошечные пузатенькие жабки, очень умильные. На чайнике сидела матерчатая ярко-салатовая лягушка — рукодельный подарок Веры. У лягушки были замечательные глазки-пуговки, яркие алые, словно силиконовые губки, а на шее на бархатке висел медальон. В медальон была вложена записка: «Да здравствуют принцы!» Вера подарила Даше эту забавную вещицу на Восьмое марта, и она почему-то стала для Даши своеобразным талисманом. В трудные минуты жизни она сажала на пузатый заварочный чайник царевну-лягушку, и либо трудности начинали казаться преодолимыми, либо просто улучшалось настроение.

Приехала Вера, Даша старалась не смотреть на подругу вопросительно, но у нее это плохо получалось. Александр делал вид, что его все происходящее не тревожит, и вопросов не задавал. Он знал: в нужный момент Вера сама все расскажет. Наконец Даша закурила, усевшись в глубокое кресло, Саша устроился на полу у ее ног, а Вера расположилась на диване.

— Вы хотели услышать мой диагноз? Вот он: никто из агентства к краже не имеет никакого отношения.

— Веронька! Ты ведь знаешь, как мы надеялись на это. И как боялись, что кто-то все-таки взял. — Даша перестала сдерживаться и расплакалась.

Романенко гладил ее руку, приговаривал:

— Ну, ну, не плачь, ведь уже все хорошо.

— Нет, Саша, я хоть и уверена, что ваши ребята не причастны к краже, но этого недостаточно, чтоб дело закрыли. И чтоб вас из этой истории вытащить, тут нужно еще поработать…

— Вер, мне всегда интересно слушать, как ты пришла к своим выводам. В общем, рассказывай!

— На самом деле все очень просто. Твои сотрудники — практически семья. Ты их любишь и уважаешь, словно они твои дети или младшие сестры-братья. Мне нужно было выяснить, как они относятся к тебе, ведь кража прежде всего бьет по их «маме». Сама по себе кража такой вещи бессмысленна, она слишком высокого уровня, и ее нельзя незаметно продать. Значит, украли не для этого. Кроме того, подобная версия требует, чтобы вор имел серьезные связи в криминальной среде, а в твоем агентстве нет людей, имеющих хоть какие-то связи с этим миром, я проверила по своим каналам. Мне нужно было ответить на главный вопрос: есть ли в твоем окружении человек, которому выгодно дискредитировать тебя, выбить почву из-под ног и при этом лично быть во всем этом заинтересованным?

Даша погасила сигарету, поднялась с кресла и, заметно волнуясь, прошлась по гостиной.

— Вот почему ты отправила меня за тортом и сказала, чтоб я подольше его покупала!

— Именно.

— Мне не совсем понятно, Верочка, поскольку меня в этот момент не было в агентстве, как ты все же докопалась до такого вывода? Ведь чужая душа потемки! — Романенко смотрел на Веру так, словно видел ее впервые.

— Сань, ты неправ, душа — это орган, изучаемый Верой профессионально каждый день. Это для нас с тобой чужая душа потемки, а для доктора Лученко — раскрытая книга. Она ее читает и делает выводы. Да?

— Примерно… Пока ты ходила за тортом, я поговорила с твоими подчиненными и выяснила вот что. Для фотографа ты создала идеальные условия, поскольку при агентстве есть своя фотостудия. Купила ему аппаратуры на сумасшедшие деньги. Дима благодаря тебе получает серьезные заказы, поэтому с ним все понятно. Девочка Юля лепит свою жизнь с тебя, ты для нее кумир, образец для подражания, она кем только не побывала — и курьером, и рекламным агентом, и секретарем-референтом. Ты дала ей интересную и хорошо оплачиваемую работу, она поступила в институт и многие свои курсовые делает с твоей помощью. Девочка за тобой готова босиком идти по битому стеклу до Сахалина. Так что с Юлей тоже все ясно. И наконец Жора. Здесь пришлось поработать чуть глубже, поскольку он не так прост, как кажется. Ты пригласила его к себе, по сути, изменив направление его деятельности. Он был журналистом в одном деловом журнале, работа не пыльная, по деньгам вместе с гонорарами получалось прилично, но он почему-то откликнулся на твое предложение и перешел на должность пиарщика, при этом финансово даже слегка проиграл. Тем не менее уходить от тебя он не собирается, более того, с твоим агентством связывает планы на будущее.

— Почему? — спросил Александр.

— Потому же, Саша, почему ты находишься рядом с Дашей. — Вера с улыбкой смотрела в глаза Дашиного друга.

— Но я люблю Дашуню, и потом, нас объединяет интересная работа, я все-таки арт-директор агентства. При чем здесь Жорка?

— Дело в том, что он тоже влюблен в Дарью, хотя и безответно.

— У нас разница в четыре года, Веруня, ты что? — Даша вскочила и снова кинулась за сигаретами.

— Подчиненные иногда влюбляются в своих начальниц, даже если те старше. Ты не знала? В данном случае для нас не важна никакая сторона этой медали, кроме одной, — влюбленный человек не станет делать плохо тому, кого он любит.

— Вот тут я не согласен, — заявил Александр, — я могу привести сто примеров, когда любовь перерождается в тихую ненависть. А от ненависти один шаг до предательства. Ты разве не встречала в своей практике, когда подставляют именно самые преданные, самые друзья-передрузья?

— Ты прав, но не в данном случае.

— Почему? Что мешает Жорке иметь камень за душой?

— Саня! Не надо… — расстроилась Даша.

— Саша имеет полное право на сомнения, Дашуня, не горюй. — Вера с хитрой искоркой в глазах обратилась к Романенко: — Ваш Александрович не предаст Дашу и не сделает ей пакость просто потому, что в его глазах она идеальная женщина. Он ведь не монах, у него время от времени появляются герлфренды. А еще он ведет летопись агентства, у него целый альбом ваших креативных побед. Он всем этим гордится как главными достижениями своей жизни.

— Но ты-то откуда узнала? — хором воскликнули Верины друзья.

— Так ваши «рекламные детки» мне кое-что рассказали, а что не рассказали — оно и без того видно. С людьми нужно уметь разговаривать, дорогие мои, нужно ими интересоваться, и тогда они сами все расскажут и еще будут благодарны внимательному слушателю.

— А это точно, что Жорка влюблен безответно? — спросил Александр, изображая грозного ревнивца.

— Перестань, Сашка! — сказала Даша.

— Вот если еще пошутишь невпопад, — сказала Вера, тоже улыбаясь, — то будет риск «ответной» Дашиной любви.

— Веруня, прости, пожалуйста, я знаю, что ты кудесница и все такое, — сказал Романенко, встав с пола и принявшись мерить своими длинными ногами комнату, — но как можешь ты, впервые увидев ребят, знать больше, чем знаю о них я? Если речь, например, об Александровиче, то я могу о нем рассказать практически все.

— Сдавайся, азартный Парамоша, проиграешь, — сказала Даша.

А Романенко не унимался:

— Ну, про его прикид, крашенные перекисью волосы, все эти очки в супердорогих оправах, тонкие свитера и лохмотья вместо джинсов мы говорить не будем — это дань моде. Он любит выпендриваться. Например, принципиально собирает компакт-диски малоизвестных групп и всем заявляет, что «тут что-то есть». Второе: специально говорит тихо, чтоб придать себе значительности и казаться умнее. При этом любит хороший коньяк, кофе, сигареты и релаксируюшую музыку в компании с интересным собеседником. То есть мы наблюдаем типичный портрет постсоветского интеллектуала средней руки.

— Все? — спросила Вера.

— Ну, еще он бывший журналюга, нам очень полезны его связи в СМИ, — сказала Даша, невольно втягиваясь в спор.

— Да, вы знаете о нем действительно много, — сказала Вера, откидываясь на удобную спинку кресла и кладя ноги на свободный стул. — Остались мелочи. Мальчик склонен к депрессиям. Он интроверт, а значит, то, что вы видите — все его поступки, сленг и прикид, — только верхняя часть айсберга, а самое главное «под водой», внутри. Он относится к похвале в свой адрес вроде пренебрежительно, воспринимает как само собой разумеющееся, но если его не одобрять — теряет интерес к работе. Далее: я уже говорила, что при всей своей влюбленности в тебя, Дашуня, он не пропускает ни одной юбки. А известно ли вам, что это потому, что он сильно обжегся в браке? Ну, может, не в законном, а в гражданском, но в браке с долгой, затяжной любовью-ненавистью. Так что он считает себя мстителем за брошенных мужиков. И кстати, с вашей Папернюк у них уже «это» было.

Даша поперхнулась сигаретой.

— Да, рыбка моя, ничего особенного. Но с Юлей мстителем у него быть не получилось, потому что она тоже потребительски относится к мужчинам. Это во-первых, а во-вторых, как я уже говорила, ты для нее кумир, и думаю, именно поэтому она вскоре «отношения» пресекла. Потому что знает о его к тебе чувстве. И у них теперь нечто вроде дружбы, такое иногда бывает. А ваш Вайнштейн?

— Что Вайнштейн?

— Этот рыжий-рыжий-конопатый работник объектива кажется женщинам вечно голодным, и они стараются его подкормить. И он, что интересно, этим вовсю пользуется, так как стеснителен и не умеет, да и не любит ухаживать. Некогда ему, у него только работа в голове. Тем не менее Юлечка Папернюк — опять Юлечка! — вызывает у него обожание, кажется ему супервумен, а об ее отношениях с Жорой он и не догадывается. Если ему кто скажет, он того вызовет на дуэль.

— Сдаюсь, — шутливо поднял свои длинные руки Александр. — Но как?

— Вера, — сказала Даша, — я тебя вроде знаю много лет, но иногда ты меня удивляешь.

Вера устало вздохнула, снова откидываясь поудобнее и заложив руки за голову.

— Ну как вам объяснить? Вот ты, Саша, ты же художник. Ты можешь отличить плохой дизайн в вашей рекламе от хорошего?

— Конечно.

— А как?

— Ну… Видно же. И по цвету, и по композиции. Да и по компоновке шрифта сразу видно, начинающий дизайнер работал или нет. По обработке изображений, наконец.

— Ага, видишь! Ты ничего такого не сказал, чтобы я могла это использовать и тоже отличать. Все на чувствах. «Видно же». Вот и мне видно. Вы воспринимаете людей в своих ежедневных с ними отношениях как плоские изображения на бумаге, а я вижу их сразу как трехмерные изображения.

— Как в программе «три дэ макс», что ли? — спросил Александр.

— «Три дэ шмакс», — передразнила Вера. — Я просто все чувствую и все вижу. Сразу все. Вы помните «Сказ о звонаре московском» Анастасии Цветаевой? Это же не литературный вымысел, такой человек, по фамилии Сараджев, действительно был. И он слышал между каждой нотой не один полутон, как все, даже одаренные композиторы, а еще несколько десятков звуков — если я правильно запомнила. Вот и у меня то же.

— Наверное, это достаточно утомительно, — сказал Романенко, а Даша тоже смотрела на Веру так, будто видела ее впервые.

— Более чем достаточно, — ответила Вера. — Утомительно, конечно, но ведь потому я и психотерапевт, а не художник, как ты, Саша. То, что я вам рассказываю о своем видении людей, кажется вам фокусами и чудесами телепатии, хотя это и есть обычная работа профессионала. А мне кажется фокусом то, Саша, что ты делаешь с дизайном. И чудом то, Даша, что ты делаешь с рекламой. Вообще, я иногда думаю, что все люди ходят в очках с грязными стеклами. От этого у них всю жизнь отношения в стиле «твоя-моя не понимай». А у меня вообще очков нет. И меня захлестывает какофония человеческих чувств. Такой постоянный фон, знаете ли… — Она помолчала и добавила: — Поэтому я потребую от вас много калорий в виде чая с тортом.

— Ну тебя! — рассмеялись Даша и Саша.

Вера потянулась еще раз, потом встала и, прохаживаясь по комнате подобно Романенко, сказала:

— Однако продолжим наши рассуждения. Теперь вы поняли: ни один из ваших сотрудников в тот день, когда произошла кража, ее совершить не мог.

— В таком случае кольцо украл кто-то из обитателей этого дома, — сказала Даша.

— Ты права. Но кто это сделал, предстоит выяснить. И мне для того, чтобы решить эту задачу, необходима твоя помощь.

— Все, что мы можем…

— Я сейчас познакомлю вас со своим планом, только сперва мы чего-нибудь поедим, а то от этих детективных задач у меня разыгрывается дикий аппетит.

— Домашние пельмени будешь? — спросила Даша, повязывая фартук.

— Что за вопрос? Еще как буду! Когда ты успеваешь их готовить?

— Когда Саня уезжает к себе домой, я от тоски занимаюсь готовкой. Вот навертела три поддона и рассовала по пакетам в морозильник.

— С точки зрения гостьи, это очень хорошо, что вы живете врозь, иначе Дашке нечем было бы меня угощать.

Переглянувшись, друзья рассмеялись. Немедленно был накрыт стол, поставлена на плиту кастрюля с водой, нарезана зелень и натерт крупный чеснок в майонез — получился нехитрый соус. А вода уже закипела, и был извлечен из морозильной камеры пакет с замерзшими пельменями, стучащими друг о друга, как орехи. Изрядное количество пельменей было утоплено в кипятке, но вот уже они пошли всплывать… Через несколько минут Вера, Даша и Саша сидели за столом и блаженствовали. Организм требовал восстановления растраченных калорий, и растрата была перекрыта, пожалуй, даже с излишком.

— Помните, как у Жванецкого? — сказал Романенко. — «Не будем брать сто грамм водочки». Вот и мы так же. Не будем брать натертого сырочку и сыпать его на вторую порцию пельмешечек.

— Тебе можно, у тебя все равно вся еда в деятельность уходит, — сказала Вера, а Даша с наполненным ртом энергично кивнула.

Александру хотелось поговорить.

— Вот не понимаю, — сказал он, — откуда берутся такие Чернобаевы? Мне всегда казалось, что для успешного ведения дел, бизнеса, как сейчас говорят, нужны хоть какие-то мозги. А мозги предполагают наличие опыта и знания людей, отсюда же должна вытекать осторожность и способность сначала думать, а потом делать.

— Саша, — сказала Вера с улыбкой, — пора бы уже понимать, что для удачной коммерции наличие ума вовсе не обязательно.

— Все равно, — горячился Романенко, — не нравятся мне эти нынешние бизнесмены. Между прочим, в истории нашего города было достаточно таких примеров, когда человек не только наживал миллионы, но еще был щедр, умен и, главное, порядочен.

— Ага, — сказала Даша, — скажи еще, что ты как сейчас помнишь сахарозаводчика Терещенко.

Они рассмеялись, однако Романенко не унимался.

— А что, Терещенко — отличный пример для нынешних воротил. Занимался благотворительностью, строил больницы, дома, гимназии. Музеи, наконец! Интересно мне знать, назовут именем Чернобаева или кого-нибудь из городских миллионеров улицу в центре города? Да еще при жизни! Да еще такую красивую, с каштанами, липами и музеями.

Даша вздохнула, с сожалением глядя на своего возлюбленного.

— Сашуня, ты просто большой ребенок. Твой наив меня иногда достает. Ты лучше рисуй, сочиняй девизы, твори образы, у тебя это лучше получается. А в людях и их делах ты не разбираешься. Ну нельзя же быть таким инфантильным!

Александр пожал плечами и улыбнулся иронически, прищурив серые свои глаза.

— Кстати, — сказала Вера, — ты какого Терещенко имел в виду? Если Николу, то действительно, улица названа его именем. Только музеи он не строил. А если Федора Терещенко, брата Николы, то — да, это с его частной коллекции начался Музей русского искусства. Забавное совпадение, что он находится на улице его брата… Вся семья Терещенко пожертвовала около ста тысяч рублей на строительство другого музея, тогда Городского, а сейчас Национального. Мы с Олей называем его «Музей со львами». Иван, сын Николы, содержал Киевскую рисовальную школу, а Михаил, сын Ивана и внук Николы, пожертвовал на открытие консерватории, куда мы с таким удовольствием иногда ходим, да, Дашуня?

Даша моргнула растерянно. И она, и Александр смотрели на Веру с изумлением. Вера, чьи глаза из голубых стали совсем фиалковыми, улыбаясь и забавляясь, продолжила:

— А вот еще принято считать, что знаменитый Политехнический институт построил ваш любимый сахарозаводчик Никола Терещенко. И никто не помнит, что в строительный комитет вошли и сыновья Терещенко, и братья Лазарь и Лев Бродские, и тот самый коллекционер Богдан Ханенко, и графы Бобринские, барон Максим Штейнгель и другие. Но главное, не стоит заблуждаться насчет предпринимателей прошлого. Не спорю, нынешние малосимпатичны, однако что вы скажете на следующий факт: за свое меценатство старокиевские коммерсанты получали ордена и титулы, даже дворянство. В уставе государственных наград так и было записано: если кто-то за свой счет построит больницу, скажем, на двадцать мест и будет на протяжении трех лет ее содержать, он может быть награжден орденом Святой Анны. Так что до полного бескорыстия тут далековато!

Даша прокашлялась и спросила:

— Откуда ты все это знаешь?

— В одной книжке прочитала, — скромно потупилась Вера.

Романенко засмеялся.

— Даша, — сказал он, — разве ты не знаешь, что наша великая подруга разбирается во всем, что ей нужно для поддержания разговоров с людьми? У них, психологов, это называется «коммуникации». Помнишь, как мы ехали в такси и водитель завел речь о футболе? Мы с тобой к футболу равнодушны и тему не поддержали, а Вера внезапно стала рассуждать о клубах и игроках с опытностью заядлого болельщика. Хотя я не припомню, чтоб она с нами о чем-то таком разговаривала.

Даша подтвердила, и друзья вспомнили еще пару случаев, когда Вера Лученко с каждым человеком могла поддержать разговор на его языке. Импровизированный ужин закончился, Романенко испросил разрешения удалиться покурить и был отпущен на балкон. Даша тоже рвалась покурить, но Вера попросила ее на минуту остаться.

— Успеешь еще отравиться. Погоди. Ты покуришь, потом захочешь показать мне свои новые фотки из путешествий, я знаю, а мне нужно успеть сказать тебе несколько слов.

— Я слушаю тебя, подруга.

Вера вздохнула и сказала:

— План у меня такой. Я почти знаю, что произошло и у кого находится кольцо… Не перебивай! Все равно пока не скажу, это лишь туманные ощущения, а не уверенность. Я собираюсь связаться с Чернобаевым и напроситься на встречу с ним.

— Он не захочет с тобой встречаться.

— Правильно, поэтому я, как твоя подруга, от твоего имени сообщу ему, что контракт с агентством расторгается, продвигать ты его не будешь, милиции не боишься — доказательств никаких у них нет.

— Вера, ты что, как же… — Даша испуганно уставилась на подругу.

Она верила ей и знала о ее удивительных способностях, но положиться на нее целиком и полностью мешал страх. Вот так же мы ничего не можем поделать с невольным страхом высоты, когда выглядываем из окна двадцать второго этажа. Да, мы знаем, что здание надежно, что кроме нас в нем еще тысяча человеческих существ. Но все равно страшно быть на такой высоте, это сильнее нашего осторожного подсознания. Оно никому не доверяет.

— Дашенька, я же его только припугну. Мне нужно встретиться с твоим грозным клиентом и поговорить. После этого разговора, обещаю, ты будешь свободна от него так или иначе. А чтобы он согласился встретиться, необходимо его удивить, навязать свой сценарий событий. Это элементарно, и не спорь со мной, пожалуйста. Я скажу ему это все, а потом добавлю, что мы вместе придем к нему для обсуждения новых условий. Таким образом, сперва он растеряется, затем должен будет проявить любопытство.

— И что?

— Весь разговор — моя забота. И выбрось из головы всякие глупости, отдохни как следует. Ты — рекламная леди, войны подобного рода от тебя далеки. Главное, твердо знай, что все будет хорошо. Если раньше ты плавала в лодочке по бурному морю, то сейчас ты уже на берегу, твердо стоишь на ногах. И еще. Я прошу тебя, постарайся быть на людях побольше, попроси Сашу, чтобы встречал тебя и провожал. Или ребят из агентства попроси, если твоего Романенко опять супруга детьми к дому прикует.

— Да уж, за ней не заржавеет. А зачем провожать?

— Так надо. Тебя могут снова начать пугать…

— О господи!

— Да прекрати ты трусить, это же элементарное манипулирование. Сопротивляться надо! Не в его интересах, чтобы с тобой что-то случилось. Учти, если что — мгновенно звонишь мне.

— Спасибо, Веруня.

— Ну все, я пошла.

Даша провожала Веру взглядом зайца, которого дед Мазай схватил за уши и вытащил из воды. Заяц уже вне опасности, но еще этого не понимает. И на душе у Даши было тревожно.