Проходили дни — и никогда еще за все время путешествия и пребывания на Венере путешественники не работали с таким упорством. Добывание ультразолота отняло всего три дня. Сокол с помощью Гуро взорвал большую каменную скалу дальше и раскрыл все гнездо самородков ультразолота. Тут его было даже больше, чем могли увезти с собой путешественники.

Так же, как прежде Вадим и Гуро были мобилизованы на добывание инфрарадия, так и теперь они вместе работали на залежах ультразолота. Работа значительно облегчалась еще и тем, что ультразолото не приходилось носить издалека. Залежи его были почти около самого ракетного корабля.

Николай Петрович тем временем проверял вычисления Гуро. Но этого было недостаточно. Нужно было изучить реку, уровень воды в ней, все природные условия каменной преграды, не дававшей до сих пор воде течь по ущелью. Оставался неразрешенным главный вопрос: хватит ли в реке воды, чтобы поднять ракету и вынести ее в большое озеро?

Через четыре дня вооруженный отряд двинулся в поход к верхней части ущелья, к его началу. Совет аргонавтов, как шутя назвал общее совещание путешественников Василий, решил:

— Не откладывая, изучить нагромождение скал у вершины ущелья и, если условия будут благоприятными, немедленно сделать в скалах скважину для прототротила. В течение недели должны быть закончены все работы и сделаны взрывы. В противном случае взаимное положение двух планет — Земли и Венеры — будет уже неблагоприятным для старта.

Наблюдения Николая Петровича свидетельствовали о том, что в этом поясе Венеры вскоре должен был начаться период дождей. Смена времен года на этой планете, по-видимому, напоминала смены под земными тропиками. Приближалась пора ливней, когда из ракеты нельзя будет выйти, не рискуя жизнью.

Каждый день небо покрывалось тяжелыми серыми тучами, уже несколько раз проходили небольшие грозы.

Конечно, на дне ущелья никакая молния не достала бы ракету. Однако Николай Петрович все-таки беспокоился:

— Каждая молния — это не только красивое, эффектное зрелище. Каждая молния — это сложное и грозное электрическое явление. Самой молнии я не опасаюсь. Но во время грозы появляются свободно блуждающие электрические заряды. Они проносятся в воздухе и могут вызвать неприятные неожиданности. Ведь наш склад, товарищи, полон инфрарадия.

— А ваша ультразолотая броня, Николай Петрович? — спросил Гуро.

— Лишняя осторожность никогда не мешает, Борис, в особенности, когда мы не знаем вполне всех свойств наших новых элементов. Разве мы можем предвидеть, что скажет нам наш инфрарадий в зоне наибольшего влияния космических лучей? Нет! Итак, нужно принять все меры.

Ультразолотая броня была последней идеей старого академика. Рындин решил, что этот тяжелый металл может не хуже свинца защищать от вредного влияния космических лучей. А так как ультразолото по природе своей было очень мягким, то соответствующая обработка его не представляла для путешественников никаких затруднений.

Возле корабля была установлена небольшая наковальня, к электрическим молоткам приделаны широкие наконечники. Каждый самородок ультразолота разбивался, расплющивался молотком, превращался в широкий блин. И Николай Петрович обкладывал этими блинами шкатулки с инфрарадием, дополнительно бронировал опасный элемент. Теперь космические лучи должны были пройти сквозь толстый слой ультразолота, слой обработанного электричеством свинца — и лишь после этого могли достигнуть инфрарадия. Несомненно, это значительно уменьшало опасность активизации инфрарадия в межпланетном пространстве.

Первое путешествие на вершину ущелья дало самые лучшие результаты. Прежде всего, путешественникам посчастливилось не встретить на своем пути ни одного страшилища, если не принимать во внимание встречу с гигантским дождевым червем, который сам очень испугался и поспешил убежать от неведомых и странных существ в скафандрах. Путешественники не мешали ему…

Гуро не ошибся, его мысль была правильной.

Действительно, путь большой и бурной речки преграждало нагромождение скал. Давнишнее землетрясение образовало в этом месте гору, она рассыпалась на куски — и запрудила речку. Но воде нужно было найти для себя дальнейший путь. И река, сделав большой полукруг и образовав широкое озеро, миновала высокую преграду из каменных глыб. Лишь они, эти глыбы, удерживали реку, принужденную вместо старого глубокого русла течь стороной, пробиваясь между невысоких гор.

Василий впервые видел на Венере такое количество воды. Он сидел на берегу глубокого озера и смотрел, глубоко задумавшись, на кристально чистую воду. Даже на какой-то вопрос Гуро он ответил невпопад, чем очень удивил охотника,

— Что с тобою, мальчуган? О чем ты задумался?

Как мог объяснить Василий, что вид этой воды, этого широкого озера вызвал у него нестерпимое желание выкупаться, поплавать, вспомнить время, когда он завоевывал первенство на школьных соревнованиях пловцов!.. Он опустил голову и молчал. Гуро рассмеялся.

— Ну, нечего тут скрывать! Мне и самому хотелось бы поплавать. Но придется потерпеть до возвращения на Землю. Здесь нельзя.

— Почему нельзя?

— Мальчуган мой, после того как я видел в небольшом водоеме всяких чудищ, мне всюду видятся страшилища. Кто знает, какие существа скрываются под этой серебристой поверхностью!.. Пойдем, пойдем! Посмотри, как работает Вадим.

Сокол старательно выбрал места для зарядов прототротила. Три скважины сделали путешественники в самом подножье скал. По расчетам Сокола, мощные заряды прототротила должны были разбить скалы на мелкие куски.

— Именно на мелкие, — подчеркнул он. — Эти скалы очень тверды, видите, с каким трудом берет их перфоратор? Значит, они окажут большое сопротивление прототротилу. А он отвечает на сопротивление увеличением взрывчатой силы. Таково свойство этого взрывчатого вещества. Далее. Все это только на пользу нам. Потому что после взрывов вода хлынет здесь с огромной силой. Она понесет с собой все обломки, все остатки скал. И эти каменные снаряды будут биться о нашу ракету. Видите, какая неприятная перспектива? Мы окажемся под бомбардировкой!..

— Но тогда… тогда камни могут пробить стены ракеты, — испугался Василий.

— Нет, не пробьют. Я же сказал, что прототротил раздробит скалы на мельчайшие обломки. И это наше счастье, потому что иначе, разумеется, какая-нибудь глыба, брошенная на наш корабль бурным потоком, могла бы очень повредить его. А маленькие обломки не угрожают ничем. Вывод? Нужно не жалеть прототротила!

Николай Петрович, выслушав потом эти соображения, целиком согласился с ними.

Второе путешествие к вершине ущелья проходило в условиях чрезвычайной осторожности. Каждый из путешественников нес за плечами металлические цилиндры с прототротилом. Это был опасный и грозный груз.

Василий вполне доверял Николаю Петровичу, который успокаивал их перед выходом. Прототротил, говорил Рындин, можно взорвать только электрической искрой. Иначе взрыв невозможен. Никакие толчки и удары не были опасными. Никакие… до известной степени. Недаром же, соображал Василий, в ракетном корабле запасы прототротила были изолированы от толчков особыми резиновыми подушками. А тут это ужасное вещество путешествовало за плечами Василия в металлическом цилиндре. И как ни доверял Василий Рындину, — все же он не мог отделаться от неприятного ощущения.

Да и Сокол все время, пока они несли цилиндры с прототротилом, был не в своей тарелке. Только Гуро, как и всегда, весело шутил и подбадривал товарищей, даже не забывал подсмеяться над Соколом, частенько спотыкавшимся и после этого еще больше хмурившимся.

— А у вас замечательно получается, Вадим, — смеялся Гуро. — Мне даже кажется, что вы это нарочно делаете. Хотите доказать, что вы безразлично относитесь к вашему грузу…

Сокол хмуро огрызался.

— Легкомыслие никогда не было мне свойственно. Вы ошиблись адресом, Борис…

— Вижу, вижу. Василий, отойди немного дальше. Это Вадим намекает на тебя. Видишь, как плохо быть легкомысленным?

Однако, даже Гуро с облегчением вздохнул, положив наконец цилиндр с прототротилом возле скалы:

— Фу… Скажем, не скрывая: не совсем приятный груз.

Сокол молча проверил скважины. Он взял перфоратор, чтобы расчистить их в последний раз. Василий сидел, отдыхая, на берегу озера и смотрел на его зеркальную поверхность. Обрамленное высокими скалами, придававшими местности дикий и суровый вид, озеро было спокойно, ни одной волны не появлялось на его поверхности. Странно было думать, что это — та самая бурная река, которая кипит и мчит свои воды между горами. В этой широкой луке незаметно было даже течение.

Василий думал: неужели же и под этой серебристой поверхностью живут какие-то чудовища? Неужели и вода на Венере населена неправдоподобными и ужасными страшилищами? Какой это страшный, непонятный мир!

Красивая бабочка пролетела над его головой, трепеща в воздухе широкими разноцветными крыльями. Василий следил за ее полетом. Бабочка покружилась у берега, словно не отваживаясь вылететь на озеро. И потом полетела все-таки над водой, то поднимаясь выше, то спускаясь почти к самой воде. Она летела дальше и дальше. Вот она стала уже едва заметной.

— Красивое создание! — произнес Василий, глядя вслед бабочке. И внезапно он выпрямился. Ему показалось, что там, далеко от берега, где летела едва заметная бабочка, на воде появилась рябь. Что такое?

Разбрызгивая воду, над озером появилась плоская голова с рогом между глазами. Она молниеносно выпрыгнула из воды, щелкнула в воздухе челюстями — и бабочка исчезла.

— Товарищи! — крикнул Василий. — Товарищи!

Вадим Сокол был около скважины. Он обернулся, не выпуская из рук перфоратора, которым работал. Гуро был ближе к берегу. Моментально у него в руках очутилась винтовка. Тихо звякнул ее затвор.

Громадное существо плыло по озеру. Длинная-длинная шея, состоявшая как бы из отдельных колец. Широкое туловище, спрятанное под водою, где у конца этого туловища что-то словно бурлило. Чудище плыло спокойно, осматриваясь вокруг себя своими большими глазами. Тонкий хвост с отростками поднимался время от времени над поверхностью воды. Да еще можно было заметить широкие плавники, твердые и толстые, которыми чудище помогало себе.

Винтовка Гуро медленно поднималась. Но Сокол, подскочив, схватил охотника за руку:

— Не нужно, Борис, не нужно стрелять!

— Почему?

— Наша работа подходит к концу. Осталась только проводка. Неизвестно, — может быть, ваш выстрел вызовет из воды еще каких-нибудь тварей… это помешает нам… не даст кончить сегодня… не стреляйте, пускай оно плывет себе!

Сокол был прав. Гуро положил винтовку на скалу. Глаза его с сожалением следили за странным созданием, которое неторопливо плыло дальше и дальше. Хороший объект для охоты. Хороший!.. Но Сокол был прав. Если можно избежать столкновения с чудовищем — это самое лучшее.

Диковинное существо исчезло. Гуро обратился к Василию:

— Так что, мальчуган: выкупаемся? Поиграем с этими симпатичными созданиями? — рука его указала на озеро.

Сокол закончил расчистку скважины. С помощью товарищей он заложил в них цилиндры с прототротилом и забил отверстия каменными пробками. Только черный просмоленный шнур, в котором скрывались тоненькие провода, выходил из отверстий и, извиваясь между скалами, показывал путь к цилиндрам.

Толстый шнур, вобравший в себя тонкие, тянулся по дну ущелья километра на полтора, до самого ракетного корабля. Этот шнур проходил внутрь ракеты и кончался у пульта управления — командирского места академика Рындина.

Только одна ночь отделяла теперь путешественников от ответственнейшей минуты, которая могла принести им освобождение или же окончательно похоронить ракету под водой. Об этой возможности Николай Петрович честно предупредил товарищей.

— Я не хочу ничего скрывать от вас, — сказал он вечером. — Разумеется, я надеюсь, что вода вынесет ракетный корабль на себе, и мы выплывем в озеро. Ракета легче воды, скалы не так крепко сжимают ее, чтобы вода не подняла нашего корабля. В особенности — первый, самый мощный, толчок гигантской волны, которая хлынет в ущелье. Все это так…

Три пары глаз смотрели на старого академика с немым вопросом: так что же?.. И Николай Петрович почувствовал эти взгляды, почувствовал всю свою ответственность, когда заканчивал мысль:

— Но не исключена, строго говоря, и другая возможность. Возможность того, что вода не сможет выбросить на поверхность наш корабль. Мы останемся внизу, под водой. Тогда… тогда очень плохо… придется, должно быть, в скафандрах взрывать скалы, которые держат ракету.

Он умолк. Общее молчание нарушил звонкий голос Василия:

— Хуже не будет, Николай Петрович! Мы не имеем других способов освободиться. Нужно рисковать… Факт!..

Этот «факт» заставил всех улыбнуться. Гуро закончил беседу:

— Василий правильно сказал. Факт! Нам нечего больше выжидать. Николай Петрович, мы с вами!

Но еще долго никто из путешественников не мог заснуть в эту ночь. Каждый думал о своем. Соколу представлялись далекие пейзажи старой Земли — те самые пейзажи Иван-озера, которыми он любовался с вышки перед стартом. А еще — чье-то милое лицо мелькало перед ним, лицо, которое ждет его на Земле. Ну, пусть это опасная попытка освободиться из каменных объятий ущелья, пусть это риск. Однако, это приближает их к возвращению, к возможности увидеть опять Землю, встретиться с теми, кого они покинули на Земле!.. Скорее бы проходила ночь, скорее бы утро!

Гуро почему-то вспоминал свой невеселый полет в когтях гигантской стрекозы, — полет, который дал ему возможность вернуться с этим рискованным планом освобождения ракеты.

А Василий? Василий обдумывал целую научную проблему. Уже не раз он возвращался к мысли, которая целиком овладела им. И сейчас именно она не давала ему спать. Наконец, он кашлянул и обратился к Гуро:

— Товарищ Гуро, — несмело спросил он, — я хотел бы кое о чем вас спросить. Можно? Разумеется, если вы не очень хотите спать.

— А о чем именно?

— Вот, мы не раз говорили про животный мир Венеры. Мы все надеялись встретить здесь допотопных страшилищ: игуанодонов, бронтозавров и тому подобных. Одним словом, похожих на вымерших земных. А вышло не так.

— Совсем не так, паренек.

— Вместо животных юрской эры мы встретили страшных и фантастических сколопендр, стрекозу, дождевого червя, всяких насекомых. Именно насекомых — и ничего другого. Так?

— Ну, да, так. Дальше?

— Даже и эта тварь, которая выплыла из озера, и она была огромным насекомым. Это не был ящер…

— Правильно, Василий, вовсе не ящер, — подтвердил и Сокол, прислушивавшийся к разговору.

— Вот я и думаю, почему это на Венере растительность совсем такая, какая была на Земле во времена юрского периода, а животный мир такой своеобразный и непохожий на земной? Это прямо научная проблема!

— Которую не так легко разрешить.

— А я кое-что надумал. Честное слово, надумал!

— Интересно. Товарищи, — голос Гуро зазвучал торжественно, — слово предоставляется практическому исследователю, товарищу Рыжко. Внимание!

— Нет, я не шучу, товарищ Гуро, я серьезно.

— И я серьезно. Мы слушаем, товарищ Рыжко.

— Я думаю, что все это от углекислоты…

— Что?

— В результате того, что в воздухе Венеры слишком много углекислоты…

— Да объясни, будь любезен, как следует!

— Ну, вот. Тут слишком много углекислоты в воздухе. Так много, что этим воздухом не могут свободно дышать теплокровные животные. Не можем дышать мы — следовательно, не могут дышать и другие животные. Ведь так?

— Пока что правильно. Дальше.

— А дальше вот что. Я когда-то видел и сам делал такие исследования… это когда еще мальчиком был… мы клали в банку с углекислотой мышь и таракана. Мышь умирала, а таракан жил. Он делался немного вялым, но все-таки жил и не умирал. Они, эти насекомые, могут жить в воздухе, где слишком много углекислоты для мыши или какого-нибудь еще животного. Это факт!

— Хм… начинаю понимать. Ну, заканчивай.

— Вот я и думаю, что излишек углекислоты в воздухе Венеры не позволял свободно развиваться животным вообще, кроме насекомых, многоножек и им подобных. Они, наоборот, развивались хорошо, приспособлялись… как вот то чудовище под землей приспособилось к инфрарадию. Насекомые плодились, пожирали друг друга, сильнейшая часть разрасталась. Ну, вот они и приобрели такие размеры. А может быть, им углекислотный воздух даже полезен? Мы же этого не знаем… Ну, вот и все!

Теперь Василий окончательно сконфузился: а что, если он напутал и наболтал чепухи?.. Однако, он опять услышал голос Сокола:

— Знаете, Борис, парень правильно рассуждает. Ведь иных объяснений этому странному явлению у нас нет. И, как гипотезу, я соглашаюсь принять эту остроумную теорию нашего молодого исследователя.

Гуро засмеялся:

— Принимайте, принимайте, Вадим. По крайней мере, пока вам ее дают, эту теорию. Но вы должны признать, что Василий построил ее самостоятельно, без чьей-либо помощи. Честь открытия принадлежит ему — и никому больше. Не пытайтесь даже войти в компанию. Потому что в моей особе Василий имеет живого свидетеля своего открытия. Ой, Василий, Василий, быть тебе когда-нибудь академиком!..

Но Василий, окончательно переконфуженный, уже спрятался под одеяло. И не заметил, как заснул. Ему снилось, что он бодро и спокойно идет по Венере. Все страшилища — и виденные им, и невиденные — выглядывают из-за деревьев, с почтением смотрят на него. Ни одно из них не осмеливается выйти и напасть на него. Он идет гордо и уверенно, он показывает рукою на животных и определяет:

— Ты насекомое, и тебе полезен воздух с углекислотою. Ты — многоножка. Ты дождевой червь. Ты — сколопендра, и знай свое место. Хоть ты и выросла очень большой, но все равно остаешься только сколопендрой. А ну, кто там еще, выходите, я посмотрю!

Он, Василий, видный ученый. Его уважают и чтят все — даже эти животные. На груди у него блестит красный с золотом орден — награда за его научные достижения. Он идет и командует животным:

— Выходите, выходите! Ближе! Сейчас я всем вам скажу, кто вы такие, откуда взялись и почему выросли такие большие. Вылезайте, вылезайте, мне некогда! Вылезайте!..

Но — кто это мешает ему? Чей это голос повторяет:

— Вылезайте! Вылезайте из гамаков, друзья мои! Вставайте! Время не ждет!

Василий раскрывает глаза. Утро. Около него стоит Николай Петрович. Он командует:

— Скорей завтракать, друзья мои! Сегодня решается наша судьба. Скорей, скорей! Василий, не прятаться под одеяло! Ну, ну, вылезайте!..

Завтрак прошел в торжественном молчании. Василий посматривал в окно на привычные уже скалы, папоротники, пальмы. Ему вспоминалось, с каким изумлением он смотрел на этот пейзаж в день прилета. Как тогда все было ново, непривычно, интересно! А теперь… теперь хотелось как можно скорее выбраться с этой планеты чудовищных насекомых!..

Завтрак окончился. Голос Николая Петровича прозвучал особенно торжественно, когда он сказал:

— По гамакам, друзья мои! По гамакам! И прошу привязаться как можно крепче.

Затем он добавил, так мягко и нежно, как мог говорить один он, старый Николай Петрович Рындин:

— Не знаю, что ожидает нас через несколько минут. Но с какой радостью я встречу освобождение вместе с вами, мои дорогие друзья!

Его внимательный взгляд еще раз проверил все в центральной каюте: все ли на месте, все ли привязано и закрыто. Затем он в последний раз взглянул на товарищей и вышел в навигаторскую рубку.

Путешественники молчали. Прямо перед Василием был широкий экран перископа. Сквозь него были видны скалы, кусочек неба, пальмы, покачивавшиеся под порывами ветра, два больших кипариса… и знамя, их красное знамя на высоком древке…

И вот послышался легкий скрип. Подчиняясь автоматическому механизму, который заставил действовать Рындин, окна закрывались металлическими ставнями. Крепкие стальные щиты выдвигались из стен и закрывали стекла. В каюте стало темно. Только большой экран перископа светился в центре потолка перед глазами путешественников.

Изображение скал на экране передвигалось. По-видимому, Николай Петрович передвигал перископ. И вот изображение застыло. Василий узнал эти скалы. Вершина ущелья, откуда должна была придти громадная волна воды…

— Внимание! Включаю ток! — прозвучал суровый и серьезный голос академика.

Зазвенел сигнальный звонок. Начинается!

Но было все так же тихо. Ни одного звука, ни одного движения. Глаза путешественников, не отрываясь, смотрели на экран. Василий невольно считал про себя:

— Раз, два, три… пять… восемь… двенадцать…

И, хотя этого все ожидали, — как-то совсем сразу, внезапно над скалами появилась черная туча. Она быстро расходилась во все стороны, закрывая небо. Василий догадался: это были дым и пыль от взрыва прототротила.

Юноша не успел произнести и слова, как между скалами, там, где ущелье сворачивало направо, — блеснула вода, яркая, как серебро. Почти вертикальная водяная стена выросла в ущелье от одной стороны до другой.

Эта стена на мгновение замерла на ближнем горизонте — и вдруг ринулась к ракетному кораблю, ринулась с невероятной быстротой. Василий бросил считать. С замиранием сердца он смотрел на экран. Вот верхняя часть водяной стены, метров в десять-пятнадцать вышиной, обвалилась кипучим водопадом вниз. Но не успела первая волна водопада упасть и до средины водяной стены, как эта стена опять выгнулась вперед и с еще большей скоростью прыгнула, казалось, прямо на экран.

— Ой! — не удержал возгласа Василий.

Мощный удар тряхнул ракетный корабль. Словно бы кто-то ухватился за его хвост и беспрерывными сильными рывками старался поднять ракету, поставить ее торчмя, на голову. Уже ничего не было видно на экране. Дрожащий туман затянул его.

Ракетный корабль весь дрожал. Резиновые тросы, державшие гамаки с путешественниками, толстые амортизаторы то растягивались, то укорачивались. Гамаки выписывали в воздухе сложные линии. Из буфета в стене выпала и покатилась бутылка. А корабль шатался, он словно напрягался, пытаясь прыгнуть…

— Неужели не вытянет? — подумал Василий.

И вот послышался неприятный тягучий скрежет. Ракетный корабль медленно двинулся с места. Он терся металлическими боками о скалы, он продирался сквозь них. Порывисто останавливаясь и опять двигаясь, ракета медленно ползла. Прекратились резкие толчки снизу вверх, вместо них появились иные — сзади вперед.

Внезапно корабль остановился. Оглушительный скрежет перешел в стук. Ракета не продвигалась дальше. Она дрожала, каждая вещь в каюте вибрировала и звенела. Вода не вытащила корабля, он опять лежал, зажатый скалами…

— Под водой… под водой… — звенело в ушах у Рыжко.

И опять тяжелый удар. Что-то грохнуло по стене ракеты — где-то у боковой дюзы. Этот удар громким звоном прозвучал в каюте — и стих.

Василий услышал встревоженный голос Сокола:

— Ударил все-таки какой-то обломок скалы!..

Ракетный корабль опять качнулся. Должно быть, сильный удар сдвинул ракету с места. Опять послышались медленные толчки сзади. Толчок, остановка, опять толчок… словно живое существо, скрежеща металлом о камни, ракета ползла между скалами, как бы ища себе путь в воде. Внезапно она резко дернулась вперед, еще раз остановилась. А затем все смешалось перед глазами Василия.

Каюта перевернулась, потолок ее внезапно сделался полом. Гамак вырисовывал плавную дугу. Затем Василий почувствовал, что он висит вниз головой и вверх ногами. Ракета повернулась хвостом вверх. Секунду она стояла так, как бы выжидая чего-то, — и тяжело упала вновь, уже на спину. Теперь ее несло хвостом вперед, постепенно раскачивая больше и больше.

На экране перископа что-то блеснуло. Мелькнул свет.

— Небо! Небо! — радостно воскликнул Василий.

Да, это было серое, хмурое небо. Невысоко над водою проносились тяжелые, словно свинцовые тучи, из которых готов был с минуты на минуту хлынуть ливень. Но это все-таки было настоящее небо. Ракета освободилась из каменных объятий скал, она плыла по поверхности новой бурной реки, катившей кипучие свои волны по старому своему руслу — ущелью, в котором еще недавно лежала ракета.

— Ура! Ура! Ура! — кричал Василий, не помня себя от радости.

Его возгласы были так веселы, так непосредственны, что из двух других гамаков через несколько секунд тоже раздалось:

— Ура! Ура! Ура!

Это Сокол и Гуро отвечали Василию, который выкрикивал дальше:

— Плывем, плывем, по реке плывем! Николай Петрович, плывем!

Качка ракеты начинала уменьшаться. Корабль покоился на поверхности реки. Василий почувствовал, что его грудь распирает бешеная радость. Ей нужно было найти выход, нужно было что-то сделать. Он не выдержал.

Забыв о строгих приказах Рындина, о стальной дисциплине на ракете, приверженцем которой он всегда был, — Василий отстегнул ремни, привязывавшие его к гамаку, прыгнул вниз, на пол и, едва сохраняя равновесие, широко расставляя ноги, как делают это матросы на палубе парохода во время сильной качки, бросился в навигаторскую рубку, выкрикивая свое «ура»!

Вслед ему летели возгласы удивленных Сокола и Гуро:

— Василий, куда вы?

— Мальчуган, ты что, с ума сошел?

Но Василий не слышал ничего.

Как пуля влетел он в навигаторскую рубку, подбежал к удивленному Рындину, который пытался сделать строгое лицо, обхватил его шею обеими руками и крепко поцеловал академика в обе щеки горячими, громкими поцелуями. Рындин, усмехаясь, покачал головою.

— Ой, шалун! Ой, недисциплинированный мальчишка! Вот я тебе… — Но у него самого глаза сделались влажными. Вместо того, чтобы прочитать юноше нотацию, он обнял его шею свободной рукой и вместе с ним смотрел на экран перископа, где быстро проплывали незнакомые скалы и кручи берегов, увенчанные зелеными пятнами зарослей, кружевными листьями папоротников и невиданными раскидистыми деревьями.

Вот берега начали расходиться в стороны. Река, казалось, расширялась.

Ракетный корабль, тихонько покачиваясь, плыл уже по поверхности огромного озера, серебро которого сливалось с далеким горизонтом.

Мягкие волны бились в бока ракеты, которая плыла вперед и вперед, гордо поднявши нос. Дюзы ее смотрели под углом в воду. Ход ракеты заметно замедлялся. И вот она остановилась окончательно, почти неподвижно.

Рындин повернул к себе взволнованное лицо Василия:

— Мальчуган мой, иди в каюту. Скажи товарищам, что я даю старт. Я не знаю еще, в какую сторону мы поднимемся, на север или на юг, на запад или на восток. Все равно, тучи слишком густы, даже инфракрасный экран не сможет показать нам, где сейчас Солнце. Мы не сможем даже выполнить наше обещание и отправить на Землю третью ракету-письмоносца. Глянь, какие тучи!

Он показал на небо. Непроницаемое темно-серое одеяло покрыло его от конца до конца.

— Ничего, Николай Петрович, мы выпустим письмоносца из межпланетного пространства, сейчас же, как вылетим с Венеры! — бодро ответил Василий.

— Ладно, ладно, там посмотрим. Так вот, иди в каюту. Скажи товарищам, что мы поднимаемся вслепую. Будем искать наш путь уже там, будем ориентироваться над тучами в ясном межпланетном пространстве. Иди в каюту, мальчуган! Мы начинаем наше путешествие на Землю.

Он поцеловал Василия в лоб и слегка оттолкнул его от себя.

— Иди!

А когда Василий отошел на шаг и оглянулся в дверях, — академик Рындин уже сидел у пульта, опять такой же сосредоточенный и непоколебимый, как было это перед спуском на Венеру. Его стройная фигура свидетельствовала о силе и энергии. И только седые волосы доказывали, что в кресле, перед пультом управления ракетным кораблем, сидит не юноша, не молодой, полный свежих сил человек, а старый академик.

Медленно, с легким скрипом, открылись, отодвинулись в бок, спрятались в стене металлические ставни. В окна ударил лиловатый свет Венеры — призрачный свет таинственной планеты, населенной фантастическими страшилищами. Последний ли раз заглянул этот мир в ракетный корабль?..

Голос академика Рындина прозвучал сурово и строго:

— По гамакам, друзья мои, по гамакам. Через минуту даю первые взрывы!

— Николай Петрович, попрощаться нужно с планетой, — заметил Гуро. — Увидим ли мы ее еще когда-нибудь?

— Если не увидим мы, увидят наши товарищи. Наше путешествие не последнее, а первое. Наше красное знамя осталось на скале. Планета Венера открыта советской экспедицией, на ней развевается наше родное, советское знамя. Путь к Венере открыт — и этим путем полетят десятки межпланетных кораблей, — ответил Рындин. — По местам, товарищи!

Руки Николая Петровича лежали на рычагах и рукоятках пульта управления. Все было готово, чтобы ракетный корабль двинулся в полет.

— Вы готовы? Внимание, друзья мои…

Николай Петрович взглянул в последний раз на серое, тяжелое, пасмурное небо Венеры. Его пальцы сжали рычаги:

— Даю старт!

…Встревоженная громоподобными взрывами, раздавшимися над большим озером, обеспокоенная волнами, буйно бившимися о берега, — над вершинами вечнозеленых деревьев, над девственными зарослями поднялась плоская голова диковинного чудовища.

Большими глупыми глазами голова посмотрела на озеро, взглянула на небо, бессмысленно посмотрела на маленькую черную черточку, молниеносно мчавшуюся по небу, зарываясь в свинцовые тучи, — и, ничего не поняв, спряталась опять за деревья, в заросли, в темноту и влажность первобытного леса…