Клайд снял свою повязку и устало сел на траву. Слева от него догорал костер, справа, у кустов, поднималась его палатка, в которой как навязчивое видение был широко открыт полог. Около него неподвижно сидела Мэджи Бейкер, опустив голову на руки.

Клайд тяжело вздохнул и закурил сигарету.

Рядом с ним грузно опустился на землю Фред Стапльтон. Он также закурил и, помолчав с минуту, спросил:

— Значит, ты решил уничтожить эту штуку? — Он кивнул в сторону догоравшего костра.

— Да, — вяло ответил Клайд.

После всего того, что было, после отчаянного возбуждения, связанного и с тем, что происходило у реки, и с сжиганием шевелившейся, как живое существо, плесени, ему не хотелось ни отвечать, ни тем более спорить о чем-либо. Глубокая опустошенность овладела им, он чувствовал ее всем существом.

— Напрасно!

Клайд чуть пожал плечами:

— К чему эти ненужные разговоры: ведь все равно я уже сделал это. И рад, что сделал.

— Я понимаю, — продолжал Фред, — что ты был очень взволнован. Ну возбужден, что ли. Но лучше было бы посоветоваться. Заметь, я ведь тебе сразу же сказал, что ее не нужно уничтожать, это ничего не дает.

— Выходит, пусть она существовала бы и дальше, так? — нехотя ответил Клайд. — И постоянно угрожала нам? А главное — зачем?

Он удивленно посмотрел на Фреда, который загадочно поджал губы.

— Кто знает, — сказал он после паузы, — кто знает…

— Знаешь, — уже раздраженно проговорил Клайд. — Уж если кто-то говорит загадками, так это ты. Что значит твое «кто знает»?

Фред успокаивающе поднял руку:

— Потерпи немножко, Клайд, со временем я тебе все расскажу. Ты только не горячись. А когда я сказал, что уничтожение этой, — он выразительно подчеркнул слово «этой», — плесени ничего не дает, то это и на самом деле так…

— То есть?

— Очень просто. Ты уничтожил плесень на блюдцах, которую разводил Джеймс. Хорошо, очень хорошо, допустим. Ну, а дальше?

— Что — дальше?

— А та, которая осталась? Та самая, которая и была непосредственной причиной смерти Джеймса? В метеорите? Ее-то ведь ты не уничтожил, правда?

Клайд развел руками:

— Что же я мог с нею сделать? Если к ней и подойти нельзя… А тут она угрожала нашему существованию… — Он уже отвечал не так решительно. С досадой он бросил окурок сигареты в костер.

— Вот то-то и оно, — словно не обращая внимания на его слова, сказал Фред Стапльтон. — А раз ты ничего не сделал с главной опасностью, то не надо было начинать и с блюдцами. Тем более, что…

— Что «тем более»?

Фред сделал последнюю затяжку и так же размашисто швырнул окурок сигареты в костер, на угли. Он внимательно проследил, как окурок вспыхнул, как его охватило голубоватое пламя, которое почти сразу же и погасло. И задумчиво ответил:

— Поговорим еще обо всем, успеется… да и Мэджи вот идет сюда, ей это вряд ли интересно.

Клайд повернул голову направо. Мэджи Бейкер медленными шагами направлялась к ним. На ее вдруг осунувшемся лице не осталось и следов привычной пудры, на губах не было помады. Припухшие веки рассказывали, что она и до сих пор все еще плакала, длинные мокрые ресницы слиплись от слез. Ее синие глаза беспомощно взглянули на. Клайда и снова наполнились влагой, готовой вот-вот брызнуть в отчаянном рыдании. Кусая губы, чтобы удержаться от этого нового приступа, она спросила:

— Клайд… что же будет теперь?..

Привстав, он протянул ей обе руки, охваченный искренним сочувствием к этому глубокому горю:

— Садитесь, Мэджи, отдохните немного!

Она покорно села на траву, подобрав ноги, спиной к палатке Клайда. И тотчас же резко изменила позу, повернувшись лицом к открытому пологу, за которым неясно виднелось укрытое простыней тело Джеймса Марчи.

Она прижала к губам мокрый носовой платок:

— Не могу… не могу… мне кажется, что он вот-вот позовет меня, проснется!..

Клайд погладил ее руку, безвольно опущенную на траву, пытаясь утешить Мэджи. И почувствовал, что никакие утешения не помогут, да и сам он не способен найти нужные слова, которые успокоили бы девушку. А она продолжала говорить, словно жалуясь ему и изливая в этом свое отчаяние:

— Я так хотела верить, что он только без сознания! И когда дыхание не прослушивалось, когда я не могла найти и пульса, тогда я взялась за зеркальце, как за последнюю пробу… и снова ничего не вышло, я поняла, что он мертв! Клайд, ведь я пыталась сделать все, что могла, ведь я медицинская сестра! Но он был уже мертвым, когда вы принесли его оттуда… если бы немного раньше, может быть, все было бы иначе, может быть, его удалось бы привести в сознание. А так… я все время думаю: а вдруг я что-то сделала неправильно, неверно, не смогла привести его в сознание… Клайд, это ужасно, когда такие мысли! Вы не можете этого понять, а я мучаюсь: а вдруг…

Она закрыла лицо руками словно от непереносимой боли.

Клайд осторожно прикоснулся к ее волосам:

— Нет, нет, Мэджи, тут уж ничего нельзя было сделать! Он слишком много лежал там… он упал на землю, наверно, задолго до того, как появился Фред. Ведь правда, Фред, да?

Фред Стапльтон неопределенно развел руками: вероятно, так, откуда ему знать.

— Потом Фред побежал к нам, — продолжал Клайд, — а тогда уже примчались мы. И снова была задержка, пока вы, Мэджи, не сказали снова о полотенцах. Что же можно было сделать? Было поздно…

Мэджи медленно подняла голову. На ее лице появилось выражение недоверчивого опасения, будто она хотела что-то спросить и не решалась сделать это.

— Что, Мэджи? — ласково спросил Клайд.

— Ну вот… вы говорите, что было поздно, так? А почему могло быть поздно? Разве кто-нибудь знает, почему он… что погубило его?..

Клайд переглянулся с Фредом. И нерешительно ответил:

— Мы думаем, что… что на него губительно подействовал запах этой плесени. Ведь он сам рассказывал нам о насекомых, о мыши… а тут плесень развилась еще больше… и вот…

Он замолчал. Все это было так непонятно, так странно, построено на предположениях и догадках, невразумительных и, пожалуй, даже неубедительных. «В самом деле, — думал Клайд, — разве мы знаем что-либо о свойствах фиолетовой плесени из метеорита? Даже сам Коротышка говорил о них, как о чем-то неопределенном, нуждающемся в выяснении».

Фред Стапльтон откашлялся и хмуро сказал:

— Это как отравляющий газ, вот что. И чем больше плесень растет, тем больше его выделяется.

— Да, а почему плесень в метеорите больше росла? Ведь Коротышка ничего с ней не делал, — проговорил Клайд с сомнением. — На блюдцах — это я понимаю, там была мутация… с пеплом от трубки… он ее культивировал. А в самом метеорите — непонятно!

— Погоди, погоди, Клайд, — остановил его Фред. — Тут надо сообразить, в чем дело. И ты можешь нам помочь, Мэджи, — обратился он к девушке, устремившей на него беспокойный взгляд.

— Я?

— Да, ты, именно ты, — убежденно повторил он. — Ты вчера много разговаривала с Джеймсом. Что он говорил тебе там, в лесу? Ну, насчет своего метеорита и плесени? Ведь он рассказывал тебе об этом, правда?

Мэджи нерешительно перебирала края носового платка, опустив глаза. Клайд видел, что девушке трудно, что она опасается неосторожно выдать какое-либо доверительное признание Джеймса, о которых сам Коротышка рассказывал вчера ночью ему. Может быть, не нужно лишних вопросов: то, что говорилось вчера, теперь, после гибели Джеймса, связывало Мэджи и настойчивые требования Фреда могли казаться ей оскорблением его памяти…

— Постой, Фред, — начал было Клайд, — мне кажется, что…

— Пусть тебе не кажется, — грубо перебил его Фред Стапльтон. — Я не собираюсь спрашивать Мэджи, что ей вообще говорил Джеймс. Это меня не касается и не интересует, — выразительно подчеркнул он. — А вот о метеорите — это другое дело. Здесь все очень важно. Итак, Мэджи, что произошло после того, как я ушел?

Девушка собралась с духом. Она еще раз посмотрела на Клайда, словно искала его одобрения, и, увидев, что он ободряюще кивнул ей головой, заговорила:

— Джеймс предложил мне пойти с ним и посмотреть на метеорит. Мы спустились вниз, и он оказался совсем ничем не интересным… как обыкновенный черный камень. Мы поговорили немного о нем и пошли назад. Вот и все.

Фред неудовлетворенно хмыкнул:

— Что вы говорили о метеорите? О чем? Мне неважно, показался тебе метеорит интересным или нет, это ты расскажешь кому-нибудь еще…

— Слушай, Фред… — хотел вмешаться Клайд, видя, что Мэджи вздрогнула, как от неосторожного прикосновения.

Но Фред Стапльтон не слушал его.

— Что сказал Джеймс? Что он делал там, у метеорита? Говори все, Мэджи! Черт возьми, разве ты не понимаешь, что каждое слово Коротышки в эту ночь может оказаться очень существенным! Не о себе и о своих впечатлениях рассказывай, а о нем, ясно? Ну?

И он и Клайд видели, что Мэджи напряженно вспоминает. Она приоткрыла губы, собираясь что-то сказать, и снова нерешительно закрыла их.

— Ну? — почти угрожающе сказал Фред опять.

Мэджи испуганно посмотрела на него.

— Я не знаю, важно ли это, — чуть слышно сказала она.

— Все важно! Говори! — настаивал Фред.

— Джеймс почему-то решил закурить там, внизу, у метеорита… Я говорила, что нам уже пора, а он все равно набил трубку и зажег ее. Он сказал, что дым разгонит комаров… хоть их вовсе и не было…

Фред переглянулся с Клайдом.

— Дальше! Что было дальше? — спросил он нетерпеливо.

— Потом Джеймс, не говоря ни слова, побежал к тому дереву, где лежал метеорит. Он… он наклонился над ним, как будто хотел что-то рассмотреть. А потом побежал обратно, ко мне. И сказал, что теперь все в порядке и что мы можем идти домой. И сразу выколотил трубку. А я еще посмеялась над ним насчет комаров, потому что он ведь хотел отгонять их дымом трубки, а тут вдруг и забыл об этом… И тогда мы пошли домой, а о метеорите больше не говорили…

Она замолчала, взгляд ее заплаканных глаз в нерешительном сомнении был устремлен на ее слушателей: ведь то, что она рассказала, должно быть, не имело решительно никакого значения…

Но по взволнованному выражению лиц обоих она поняла, что это далеко не так.