Трудный вопрос

Власов Александр Ефимович

Повесть о пионерах, об активной человеческой доброте и мнимом активисте Грише Грачеве, о силе классного коллектива.

 

Двое в лифте

Единственным старожилом во всем этом микрорайоне был железобетонный дот. Он бугрился посреди сквера и, прищурив амбразуру, мирно дремал под зеленой травяной шапкой. Сохранили его в память о далеких военных годах. А вокруг стояли новые дома. Все очень похожие друг на друга, кроме одного — девятиэтажного. Самый высокий и красивый, он важно поглядывал сверху на пятиэтажных соседей.

Заселялся микрорайон дружно. Еще в мае здесь хозяйничали строительные бригады, а к концу августа во всех квартирах уже справили новоселье.

Гриша Грачев жил в девятиэтажном доме. Родители переехали сюда в середине лета, а он только вчера вечером вернулся из пионерского лагеря и первый раз переночевал в новой квартире.

На другой день с утра Гриша сходил к школе — такой же свежей, нарядной, новой, как и все строения в этом микрорайоне.

Было воскресенье, и Гриша не смог войти внутрь. Он подергал запертую дверь, постоял на широких ступенях, посидел на скамейке. Ему хотелось познакомиться хотя бы с одним из будущих одноклассников. Но никого он не дождался и вернулся к дому, считая про себя шаги.

Получилось ровно двести — две минуты ходу, если не очень торопиться. Еще несколько шагов — и Гриша уже был на своей лестнице у лифта. Массивные двери кабины раздвинулись почти беззвучно.

— Подожди меня, пожалуйста! — раздалось сзади.

Вслед за Гришей в кабину впорхнула девочка и подняла руку к планке с кнопками.

— Какой?

— Выше меня не уедешь.

Девочка нажала кнопку восьмого этажа и повернулась к Грише.

— Тебе нравится на девятом?

— Наверху всегда лучше.

— Я бы пониже хотела жить!

— Кому что…

Лифт остановился. Девочка приготовилась выйти из кабины и сказала через плечо с веселой усмешкой:

— Ты там, на своем верху, не очень топай у меня над головой!

— А ты что — нервная?

Она не ответила. Постучала согнутым пальцем в дверь кабины, нетерпеливо трахнула коротко подстриженными огненными волосами.

— Не открывается!.. Сейчас, кажется, проверим, кто нервный!.. Застряли, наверно!..

Они несколько секунд выжидательно смотрели на плотно сомкнутые створки. Потом Гриша взял девочку за руку и решительно отодвинул к задней стенке кабины.

— Нажать и то не сумела!

Он нашел кнопку восьмого этажа и вдавил ее в никелированную планку. Лифт не двинулся. Гриша нажал кнопку девятого этажа. Результат был тот же. Тогда он пробежал пальцами по всем кнопкам, кроме самой нижней. Лифт стоял. Дверь не дрогнула.

— Сумел? — спросила девочка и засмеялась.

Где-то внизу, в шахте лифта, эхо передразнило ее голос, напомнив обоим, что под ногами у них пустота.

Гриша наклонился к нижней кнопке с надписью «Вызов», но не нажал, взглянул на девочку.

— Тревога на весь дом будет… Засмеют!

— Верно! — тотчас согласилась она. — Давай здесь навсегда поселимся!

Гриша нахмурился и сердито нажал нижнюю кнопку. Где-то на пульте управления лифтами зажегся тревожный огонек, а здесь, в кабине, ничего не изменилось. Он надавил на кнопку еще раз.

— Ты бы хоть заплакала!

— Зачем?

— Девчонка все-таки, а тут такой ужас! Вдруг вниз упадем?

— Вверх не падают! И ничего ужасного! Вот если б темно было!..

— Могу вывернуть для эффекта! — Гриша кивнул на электрическую лампочку. — Только все равно не очень темно будет!

Он скосил глаза на ее волосы.

— Рыжие, скажешь? — с вызовом спросила девочка.

— Не то чтоб рыжие, а так — костер на голове.

— Думаешь — обидно?

— Тебе видней.

Гриша притворно зевнул, прислонился спиной к пластмассовой обшивке кабины и, подогнув ноги, заскользил вниз.

Девочка поспешно поддержала его за локоть.

— Тебе плохо?

— Мне плохо не бывает.

Он вырвал руку и, поудобнее усаживаясь на полу, уперся ногами в противоположную стену. Вынул из кармана плоский маленький транзистор, включил его. Какой-то малыш взволнованно рассказывал по радио, как он готовится через несколько дней пойти в первый класс.

Гриша приподнял голову.

— А ты в какой пойдешь?

— В шестой.

— Тогда говори, как тебя зовут?

— Почему тогда? А если б не в шестой?

— Шестой — это мой! Я в нем всех назубок знать обязан!

— А-а-а!.. В таком случае разрешите представиться! — Девочка склонилась в шутливом реверансе. — Зовут Мариной, а фамилия — Зуева… Еще что?

— Ты не очень… — Гриша неопределенно повертел в воздухе растопыренными пальцами. — Не кривляйся! Меня не обманешь! Надо будет тебя… — Он подумал и закончил неожиданно: — В совет отряда выбрать.

Марина опять засмеялась так громко, что пустота под ногами снова передразнила ее. Оттуда, снизу, кто-то прокричал:

— Граждане в лифте! Не волнуйтесь! Все в порядке! Скоро поедете!

— Нашел место для выборов! — все еще посмеиваясь, сказала Марина. — Кто в лифте про это думает?

— Я везде и всегда думаю! — отрезал Гриша. — А ты через день?

Лифт плавно тронулся и уже без задержки доехал до восьмого этажа. Выходя из кабины, Марина шутливо погрозила Грише пальцем и напомнила:

— Не очень шуми над головой, а то на совет отряда вызову!.. Хотя мы, может, в разные шестые попадем!

— В моем будешь! — уверенно заявил он…

Еще до приезда сына из пионерского лагеря родители отвели ему одну из трех комнат. Два шкафа с книгами, журнальный столик, диван вместо кровати и удобный письменный стол придавали Гришиной комнате деловой современный облик.

За окном вдали темнели Пулковские высоты. Слева и справа от дома, если внимательно приглядеться, можно было увидеть ползущие по равнине электрички.

В комнату вошел отец. Он успел с утра съездить в Зеленогорск. Начальник гаража попросил его перевезти вещи с дачи. Гришин папа был безотказным человеком.

— Ходил в школу? — спросил он у сына.

— Был — закрыта. Выходной… Пап, а ты бы не мог организовать для меня машину на один день?

— Зачем?

— За грибами ребят свозить.

— Уже перезнакомились?.. Быстро!

— Не в том дело! Поедем — тогда и познакомимся… Знаешь, как бы это сдружило всех!

Отец прищурился.

— А кто оплатит прогон машины?

Гриша тоже прищурился — скопировал отца.

— А кто прогон в Зеленогорск оплатил?.. Предложи в порядке шефства над новой школой. Тебе за такую идею еще и премию выдадут!

Отец захохотал, сказал с явным одобрением:

— Ну и хитрец же ты!.. Ладно, будет машина, только предупреди заранее — дня за три.

 

Снайпер

После обеда Гриша спустился во двор и увидел группу малышей. Они толпились вокруг жилистого паренька и разноголосо просили:

— Еще, Андрей!

— Хоть разок!

— Ударь еще! Что тебе — жалко?

Андрей в правой руке держал настоящую хоккейную клюшку, а левой подкидывал шайбу — тоже настоящую. Ему нравилось, что малыши влюбленно смотрят на него.

— Ну, куда вам? — снисходительно спросил он. — Куда загнать?

Андрей уже показывал свое мастерство: издали попал шайбой в металлический бак для мусора, сильным ударом заставил ее перелететь через барьер и опуститься точно в центре песочницы устроенной в сквере.

Несколько раз он посылал шайбу в «ворота», сооруженные из двух пустых консервных банок. Ребятишки сдвигали банки все ближе, «ворота» сужались, но Андрей бил без промаха.

Когда он снисходительно спросил, куда еще загнать шайбу, малыши суетливо зашарили глазами по двору в поисках новой цели. И она нашлась — небольшая дверца, через которую дворники спускались в подвал.

— Пенальти! Пенальти! — самозабвенно прокричал самый маленький мальчонка.

Андрей усмехнулся.

— Тоже мне — знаток! В хоккее пенальти не бывает! Про буллит слышал?

Посрамленный мальчонка спрятался за спины других, а Андрей подошел к дверце и заглянул в темное нутро подвала.

— Сюда не буду — шайба затеряется. Она у меня именная!

Он с особым ударением произнес «именная» и думал, что его обязательно спросят: какая такая «именная»? Ребятишки не заметили эту хитрость. Их просто огорчил отказ. Но Андрею и самому хотелось еще раз блеснуть своей меткостью.

— Несите банки! — приказал он. — Будут вместо шайб.

Малыши гурьбой бросились за жестянками, которые раньше служили «воротами». Андрей долго и тщательно устанавливал банки напротив подвальной дверцы.

Пока он готовился к удару, к маленьким болельщикам присоединились два очень похожих друг на друга паренька, а из крайнего подъезда, где был детский садик, девочка лет тринадцати вывела во двор младших братьев. Она заботливо держала их за руки. Увидев впереди группу мальчишек и Андрея с клюшкой, девочка остановилась.

— Подождем, а то еще ушибет нечаянно.

Братья возмущенно запротестовали — им хотелось подойти поближе, но сестра держала их крепко.

Первая банка лихо влетела в дверцу и затарахтела где-то в глубине подвала. Ребятишки вокруг Андрея запрыгали от удовольствия и восторженно закричали:

— Прямо в девятку!

— Снайпер!

— Шайбу! Еще шайбу!

Андрей замахнулся клюшкой, чтобы послать в подвал вторую банку, и вдруг заметил бегущего под удар малыша. Это один из братьев сумел все-таки обмануть сестру — вырвался из ее руки, побежал и помешал Андрею. Хорошего удара не получилось. Задетая клюшкой банка подскочила и покатилась на ребре вдоль дома.

Андрей свирепо взглянул на малыша и шагнул к нему.

— Ну, заяц, погоди!

Подоспела сестра, но ей не пришлось защищать брата. Один из двух очень похожих друг на друга пареньков взял Андрея за плечо, заставил остановиться и сказал примирительно:

— Ладно тебе!

Андрей и без этого вмешательства ничего не сделал бы малышу — просто хотел припугнуть его. А теперь он действительно рассердился.

— Что ладно? Что?.. Не лезь, когда не спрашивают! А то и заработать можешь!

Другой паренек похлопал его по другому плечу и произнес так же односложно и примирительно:

— Ладно тебе!

Андрей круто повернулся к нему и удивленно захлопал глазами. Ему показалось, что паренек, который только что был слева, каким-то непонятным образом переместился направо. Андрей завертел головой, глядя то на одного, то на другого. Сходство было полное.

— Вы что… сговорились? — пробормотал он растерянно.

— Отгадал! — сказал один.

— Точно! — подтвердил второй.

Андрей уже забыл и о малыше и о неудачном ударе.

— Родственники, что ли?

— Близнецы!.. Неужели не видишь! — солидно произнес Гриша и подошел к ним.

Ему тоже хотелось получше рассмотреть близнецов, но он считал такое любопытство неприличным. Он только искоса взглянул на них и спросил у Андрея:

— Лето напугать вздумал? Клюшку выволок!

Андрей перестал пялить глаза на близнецов и брезгливо щелкнул клюшкой по асфальту.

— А хоть бы его и совсем не было — лета этого! Одна жара и никакого хоккея!

Разговор о лете не заинтересовал близнецов. Они молча одновременно, будто по команде, повернулись и пошли прочь.

— Постойте! — крикнул Андрей.

— Чего? — оглянулся один из них.

— Чего тебе? — оглянулся и второй.

— А это видали? — Андрей вынул из кармана шайбу и подкинул на ладони. — Ее сам Третьяк в двадцать пятый ряд выбил! Вот это был ударчик! Шайба — к зрителям! Сам он — головой в штангу! Еле встал, а ворота спас!

Близнецы опять, как по команде, вернулись, повертели шайбу в руках, осмотрели ее со всех сторон.

— Чем докажешь? — спросил один.

— Что Третьяк? — добавил второй.

— А чего тут доказывать! — воскликнул Андрей. — У меня их сорок семь — целая коллекция! И все именные! Есть Недоманского! Он ее, когда со шведами встречались, в десятый ряд вышиб!.. Тумбы Свенсона — тоже есть! Как выбьют шайбу за барьер — так она ко мне в коллекцию и попадает!

Близнецы переглянулись.

— Как ты их различаешь? — спросил один.

— Которая чья? — добавил второй.

— Очень просто! — Андрей лукаво улыбнулся. — Вы друг друга не путаете?.. Так и я: взгляну — и сразу вижу, чья шайба. И потом у меня — полочки с надписью, чтобы каждый прочитать мог. Ко мне из старой школы как на экскурсию ходили — всем пятым классом!

— Значит, ты в пятом учился? — уточнил Гриша. — Теперь вместе будем — в шестом… И знаешь, что я подумал? Надо поручить тебе физкультурный сектор в пионерском отряде. Не возражаешь?

— Могу, — ответил Андрей. — Захочу — у меня и девчонки в хоккей заиграют!

— А вы случайно не в шестой пойдете? — спросил Гриша у близнецов.

— Отгадал! — сказал один.

— Точно! — подтвердил другой.

Близнецов звали Миша и Коля. Они носили одинакового цвета и фасона одежду и обувь, одинаково стригли волосы; знакомясь, говорили, что одного зовут Микой, а другого — Никой. И по характеру они не отличались друг от друга: оба были очень спокойные, увёренные в себе, неразговорчивые.

Андрей, не умолкая, болтал про свою коллекцию шайб. А братья помалкивали, но слушали внимательно. Молчал и Гриша. Присматриваясь к близнецам, он сосредоточенно думал о чем-то, а когда мальчишки расходились по домам, спросил у них:

— Что же вам поручить в отряде?

— А мы неактивные, — сказал Мика.

— Мы пассивные, — добавил Ника.

— Ничего! Я вас расшевелю!

Андрей на этот раз удивился:

— Чего это ты взялся поручения раздавать?.. Мне, им… Тебе приказали, что ли?

— Потом узнаешь! — ответил Гриша.

 

Первое ЧП

За три дня до начала занятий в школе вывесили списки учеников. В тот день были открыты все двери, чтобы каждый мог побывать в своем классе, в физкультурном зале, в библиотеке, в учебных кабинетах. Об этом было объявлено заранее.

Андрей пришел в школу с клюшкой и тремя шайбами. Они лежали в кармане, и сторожиха не могла их заметить, а клюшку она увидела и остановила Андрея.

— Вертай назад! Тут тебе не стадион! Школа тут, да еще новая! А ты с этой… кочергой!.. Вертай!

«Сама ты кочерга!» — подумал Андрей и соврал:

— Мне в физкультурный зал… Тренер просил захватить клюшку.

Сторожиха недоверчиво поджала губы.

— Какой такой тренер? Нету у нас такого!.. Если учительница по физкультуре — так она женщина.

— Не могу же я сказать: тренериха! — нашелся Андрей. — Такого слова в русском языке не имеется!

Сторожиха отступила.

— Иди, а я потом проверю!.. Умники какие! И все-то они знают: что есть в языке, а чего нету!..

Минут через десять в школу пришли Мика и Ника. Они остановились у доски со списками. Шестых классов было два. Михаила Арбузова записали в шестой «Б», а Николая Арбузова — в шестой «А».

Братья переглянулись.

— Идем? — спросил Мика.

— Идем! — ответил Ника.

— Прямо?

— Прямо!

Они понимали друг друга с полуслова. И сейчас это «прямо» означало для обоих, что они идут не к кому-нибудь, а прямо к директору школы.

Кабинет директора был на первом этаже в конце широкого и длинного коридора. Мика постучал. Братья услышали: «Да-да! Входите!» — и вместе, плечом к плечу, вошли в комнату. Не директора, и не старшего пионервожатого увидели они в первую очередь, а Гришу. Он стоял у стола и горячо говорил что-то. Когда вошли ребята, Гриша обрадовался.

— Вот они! Сами явились! И наверняка с той же просьбой, что и я!.. Вы зачем сюда, ребята?

Он держался в кабинете свободно, как у себя дома. И братьям пришлось сначала разговаривать с ним, а не с директором.

— Нас в разные классы записали, — сказал Мика.

— Его в «Б», а меня в «А», — уточнил Ника.

— Видите! — обратился Гриша к директору. — Я про то и говорил: им нельзя врозь.

— Нельзя, — подтвердил Мика.

— Невозможно, — добавил Ника.

Старший пионервожатый, щеголевато одетый, красивый парень, и директор, молодой черноволосый мужчина, не скрывая любопытства, оглядели близнецов.

— Хорошо, — сказал директор. — Только условимся — шуток не выкидывать!.. Я сам был озорником в школе и могу представить, что можно натворить с таким сходством!.. Договорились?

— Шуток не будет, — ответил Мика.

— Мы — серьезные, — добавил Ника.

— В какой же вы хотите: в «А» или «Б»?

— Конечно, в мой! — заявил Гриша. — В «А»!

— Ну идите в свой шестой «А»! — разрешил директор. — Осваивайте… Он — в другом конце коридора.

— Знаю! — весело отозвался Гриша. — Я уже всю школу обследовал!..

— Ты чего за нас стараешься? — недовольно спросил Мика, когда они вышли в коридор.

— Мы и сами умеем! — добавил Ника.

Гриша не обиделся.

— Просто я пришел раньше всех. Смотрю — вы в разных классах. Непорядок!.. Подождал, а вас нет. Вдруг заболели?.. Когда занятия начнутся, труднее списки переделывать..

По коридору сновали мальчишки и девчонки. Все были немного смущены, говорили приглушенно, старались не хлопать дверями. В классах еще не бегали по партам, не свистели, не визжали и даже не играли в чехарду. Были дела поважнее: выбрать место и соседа, с которым придется сидеть рядом не один год.

Шестой «А» быстрее других превратился в обычный школьный класс. Началось с записки, которую оставил Гриша на передней парте у самой двери. Он пришел первым и написал огромными буквами: «Это место мое. Г. Грачев».

Потом стали собираться девочки. Они скромно говорили друг другу: «Здравствуйте!», увидев записку, торопились занять парту по вкусу, садились на место и уже не вставали, словно боялись потерять его.

Все изменилось, когда в класс вошла Марина Зуева. Не вошла, а вбежала, сияющая, возбужденная. Мотнула головой влево, вправо и весело затараторила, хотя ни одной из сидевших в классе девочек не знала:

— Ой, что сейчас бы-ыло!.. Хорошо, что мальчишек еще нет!.. Идите сюда — расскажу!

Марина подскочила к окну, обеими руками подозвала к себе девчат.

— Идите скорее, пока мы одни!

И в голосе, и в ее жестах было что-то такое, от чего в классе вдруг сразу потеплело, исчезла скованность. Девочки быстро собрались вокруг Марины, заранее чему-то улыбаясь.

— Я вон в том доме живу! — таинственно защебетала она, стрельнув глазами в сторону девятиэтажного здания. — Спускаюсь сейчас в лифте, а на четвертом этаже подсаживается ко мне… Знаете кто?.. Ни за что не отгадаете!

— Директор школы? — «спросила одна из девочек.

— Холодно! — засмеялась Марина.

Раззадоренные девочки наперебой стали перечислять:

— Маршал с орденами?

— Холодно!

— Укротитель со львом?

— Теплее!

— Народный артист?

— Еще теплее!.. Ну, ладно! Не буду вас мучить!.. Входит ко мне в лифт диктор. Наш телевизионный диктор!

Все дружно ахнули.

— На него смотреть, — продолжала Марина, — лучше всякой передачи! Молодой! Симпатюшка! Голос бархатный, а глаза… У-у-у какие!

В это время в класс вошли четверо мальчишек.

— Это шестой «А»?

— Этот, этот! — крикнула Марина. — Только вы пока к нам не подходите! Не подслушивайте!

Мальчишки пренебрежительно зафыркали:

— Очень надо!

Девочки-еще плотнее сдвинулись вокруг Марины и зашептались.

Дверь снова открылась — и появился Андрей с клюшкой на плече.

— Здорово. — Он все еще был раздражен неприятным разговором со сторожихой и поэтому сердито оглядел класс. — Что это за новая школа! Всё как в старой! И физкультурный зал такой же! Даже искусственного льда нету!

— Ты знаешь, — усмехнулся один из мальчишек, — даже трамплина нет с полиэтиленовым покрытием.

— А чем плохо, если б и был? — Андрей неодобрительно взглянул на мальчишку. — Вот увидишь: нам про спорт все уши прожужжат! Нормы будут требовать, рекорды, а где его развивать — спорт этот? Здесь, что ли?

Он возмущенно стукнул клюшкой по паркету, вынул из кармана шайбу, подбросил ее вверх и отработанным ударом послал в угол класса. По тому, как Андрей держал клюшку, как ударил по шайбе, мальчишки поняли, что он не новичок в хоккее.

Девочки обернулись.

— Вот сумасшедший! — весело сказала Марина.

И они снова зашептались. Встреча с диктором была для них интересней хоккейных приемов, которые демонстрировал Андрей под сдержанно-одобрительные возгласы мальчишек.

Завладев их вниманием, Андрей вынул из кармана две другие шайбы, вместе с первой положил на стол учителя и совсем покорил ребят, рассказав, в каком матче, на какой минуте и кем из звезд мирового хоккея были выбиты эти шайбы за борт ледяного поля. Как на бесценное сокровище, глазели мальчишки на резиновые кругляки.

Довольный произведенным эффектом, Андрей небрежно скинул клюшкой одну из шайб на пол и стал разыгрывать тот самый момент, когда она вылетела к зрителям. Он был попеременно то одним игроком, то другим. Дверь служила воротами.

Прорвав оборону воображаемого противника, Андрей устремился вперед — к воротам. Сильный взмах и… дверь открылась.

— Опять ты! — простонал Андрей.

Робко проскользнув в класс, девочка остановилась. Это ее брат помешал Андрею во дворе, а теперь она сама чуть не попала под его удар.

— Да отойди же от ворот! — прикрикнул Андрей. — Лезут тут всякие.

Девочка виновато улыбнулась.

— Извини… Я бы подождала, но с той стороны не видно.

— Иди к нам! — позвала ее Марина. — И нечего перед ними извиняться! Они в классе гонки на мотоциклах придумают, а мы — извиняйся?

— Помолчи! — буркнул Андрей и повел шайбу к окну, чтобы оттуда, набрав скорость, повторить игровую комбинацию.

Только он приготовился, как снова распахнулась дверь.

— Тьфу! — плюнул Андрей с досадой и бросил клюшку на плечо, забыв, что сзади — окно.

Раздался треск. Осколки стекла с печальным звоном посыпались на подоконник и на пол.

Андрей как оглянулся на окно, так и замер в неудобной напряженной позе с выпученными глазами, с клюшкой на плече. Застыли у дверей класса Гриша с Микой и Никой. Перестали шушукаться девочки. Потом одна из них сказала:

— Доигрался…

— Ничего страшного! — возразила Марина. — Где мальчишки — там всегда битые стекла!

Гриша подошел к столу учителя, и хотя и так было тихо, постучал ладонью.

— Прошу внимания!

Он произнес это с каким-то особым шиком и в то же время привычно, естественно.

— Прошу всех сесть.

Никто и не подумал спросить, по какому праву командует этот мальчишка. Все пошли к облюбованным партам. Мика и Ника, не сговариваясь, заняли самые задние места. Один Андрей остался у окна. Он пришибленно горбился и стыдливо задвигал клюшкой осколки стекла под батарею парового отопления.

— У меня два вопроса, — я — продолжал Гриша. — Кто умеет вставлять стекла?

— Я бы и сам, — отозвался Андрей. — Было б что вставлять.

— Тем лучше!.. Задаю второй вопрос: у кого есть дома лишнее стекло и замазка?

Встала Марина.

— Я сбегаю!.. Кто со мной, чтоб не скучно было?

Вызвались две девочки, и Гриша разрешил им идти за стеклом, а Андрею приказал готовить раму. Мальчишки, перед которыми он разыгрывал хоккейный эпизод, охотно помогали лопавшему в беду спортсмену: вместе с ним освобождали раму от осколков.

Нашелся еще один добровольный помощник — та девочка, которая помешала Андрею завершить блестящую атаку на ворота. Она расстелила в углу класса газету и принялась складывать на нее осколки стекла. Расстроенный Андрей не сразу заметил ее, а когда заметил — спросил:

— Это ты?

— Я.

— Как хоть зовут тебя, скажи?

— Маша Агеева.

Она была из тех неярких девчонок, которых плохо запоминают. Про таких мальчишки не сочиняют тайных стихов и долго путают их имена. Спутал и Андрей. Прошло не больше трех минут, как он узнал, что ее зовут Машей, и все-таки успел забыть. Протянув вынутый из рамы осколок, он назвал ее Катей. И Маша не обиделась, даже не поправила его.

В класс все входили и входили новые ученики, занимали парты, знакомились, расспрашивали, кто и зачем выбил стекло. Андрей не участвовал в разговоре. За него говорили его болельщики. Клюшка и знаменитые шайбы пошли по рукам. Андрей чувствовал, что становится героем дня. Выбитое стекло еще больше укрепляло его хоккейную славу.

Одним из последних пришел в 6-й «А» широкоплечий, грузный мальчишка в очках, с большим шрамом на правой щеке около уха. Он казался значительно старше любого шестиклассника. Увидев его, одни подумали, что он зашел не в свой класс, а другие решили, что это заядлый второгодник.

Мальчишка со шрамом, не глядя по сторонам, словно вокруг никого не было, громко топая тяжелыми ботинками, прямиком направился к задней парте, за которой сидели братья-близнецы.

— Ну-ка, сматывайтесь отсюда! — потребовал он. — Это мое место.

— Не понял, — сказал Мика.

— Не дошло, — как эхо, отозвался Ника.

Шрам на щеке мальчишки задвигался.

— Дойдет! — уверенно произнес он и снял очки.

Все остальное произошло очень быстро. Мальчишка спрятал очки в карман, вытянул руки, схватил братьев за одинаковые свеженькие, утром выглаженные рубашки и рванул кверху. Близнецы не сопротивлялись — встали и переглянулись.

— Повторю, чтоб дошло, — сквозь зубы процедил мальчишка со шрамом, но так ничего и не повторил.

Мика и Ника, не сжимая кулаков, одновременно ударили его слева и справа. Пощечины получились сильными, звонкими, точно еще одно стекло треснуло в классе.

Мальчишка удивленно отшатнулся от парты, братья разгладили смятые рубашки и сели, будто ничего и не случилось.

Кто-то захихикал. И сразу, как по сигналу, захохотал весь класс. Смеялись над мальчишкой с рубцом — очень уж озадаченным было его лицо. Он стоял и смотрел на братьев сначала без очков. Потом нацепил очки и опять долго смотрел на них. Вокруг смеялись, но это не смущало его. Наглядевшись, он молча отвернулся от близнецов и сел на одну из незанятых парт, на которой лежала сетка для продуктов.

Все продолжали следить за ним, а он двумя пальцами поднял сетку и покрутил ею в воздухе. По классу прокатился новый смешок.

— Ха-ха-ха! — скрипучим голосом передразнил одноклассников мальчишка. — Чье добро?

— Мое, — откликнулась от окна Маша Агеева.

— Будешь со мной сидеть? — Мальчишка еще раз крутанул сеткой. — А то выброшу!

— Буду, — ответила Маша.

— Тебе повезло!.. И запомни…

Что он еще сказал — никто не услышал, потому что все, даже Мика с Никой, не могли удержаться от смеха.

— Эй! В шестом «А»!.. Что там у вас? — донеслось с улицы.

Андрей лег на подоконник и увидел под окном Марину. Она прижимала к груди стекло.

— Принимай!.. Сторожиха с ним не пустила!

Андрей осторожно взял стекло. Минут через десять оно было вставлено в раму. Маша старательно протерла его до блеска, а осколки старого стекла вынесла из класса.

Андрей запоздало поблагодарил Марину. Гриша тоже похвалил ее.

— Где тебе сидеть нравится? — спросил он.

Марина тряхнула огненными волосами.

— Мне все равно.

— У меня свободное место, — сказал Гриша.

— Я подумаю! — ответила Марина.

 

Хитрые носки

Первое сентября пришлось на субботу. Родители отдыхали, а для школьников это был рабочий день. Но зато вся первая учебная неделя состояла из единственного дня. Завтра — воскресенье, и Гриша решил назначить на завтра вылазку в лес. В субботу он пораньше пришел в школу.

К тому времени, когда в классе стали собираться ученики, на доске уже было написано заманчивое объявление:

«Внимание! Есть комфортабельная машина, есть осенний лес, а в нем — грибы! Проезд бесплатный. Сбор завтра у школы в 6 утра. Кто хочет — запишитесь у Г. Грачева».

Желающих нашлось много. До самого звонка вокруг Гришиной парты толпились мальчишки и девчонки. Записались и братья Арбузовы, и Андрей, и Марина.

— А куда поедем? — спросила она.

— На Карельский, — ответил Гриша и выжидательно посмотрел на нее.

Марина отошла от его парты.

«Не сядет со мной!» — подумал Гриша и вздохнул. Нравилась ему эта девчонка с огненными волосами.

— Пиши! — требовательно сказал кто-то и ткнул пальцем в Гришин блокнот. — Пиши — Чернов Борис!

Это был мальчишка со шрамом. Он подождал, пока Гриша запишет его фамилию, потом крупно зашагал к своей парте, остановился, посверлил глазами братьев Арбузовых и сел рядом с Машей. Она готовилась к урокам — доставала из портфеля тетради, ручку, линейку. Чувствовалось, что она во всем любит порядок. Маша первая сказала:

— Здравствуй!

Шрам на щеке Бориса дрогнул.

— Приветик! — небрежно ответил мальчишка и, заметив в портфеле у Маши уже знакомую сетку для продуктов, добавил: — У нас этим делом бабснаб занимается.

— Кто?

— Бабснаб… Бабушка-снабженка.

Маша улыбнулась не очень весело.

— У нас бабушки нету, а мама — болеет…

Занятия начались с урока математики. Звонок еще не умолк, а учитель уже вошел в класс. Все, кто не сидели за партами, бросились к своим местам. Марина сделала вид, что растерялась. В первых рядах было только одно незанятое место — рядом с Гришей, и она заспешила к его парте. Получилось так, как будто это произошло случайно.

Математик стремительно подошел к столу и небрежно положил папку со змейкой на стул. В классе поняли, что учитель сидеть не собирается. И он действительно за весь урок ни разу не присел. Выглядел учитель бодро и молодо, но на висках проступала седина. На строгом пиджаке — ни единой морщинки. Складка на чуть расклешенных брюках была острой, как бритва.

Казалось, учитель ни разу не взглянул на доску, и ученики очень удивились, когда он вдруг произнес:

— Мне понравилось ваше объявление — с настроением написано. Но я не люблю терять время даром и потому прошу, чтобы к моему приходу доска всегда была чистой… Кто староста или дежурный?

В классе еще не распределяли обязанностей: старосты не было и никто не назначил дежурного. Встала Маша и пошла к доске. Пока она стирала объявление, учитель сообщил, что зовут его Глебом Николаевичем и что в математике, которую он будет иметь честь преподавать уважаемым слушателям, самое главное — уметь мыслить. Он так и сказал: «иметь честь» и «уважаемым слушателям». Непривычные для школьников слова вызвали у многих улыбку.

— Считать, извлекать корни, находить логарифмы, решать уравнения любых степеней, — продолжал учитель, — со всеми этими и многими другими операциями быстрее и успешней справляются счетные машины. Они освобождают человека от того, что некоторые называют сухой математикой. Нам с вами остается мыслить.

— Вот хорошо-то! — послышался чей-то насмешливый голос. — Машина работает, а ты сидишь и думаешь!

— Сидишь и думаешь, что мыслишь? — спросил Глеб Николаевич с иронией и тотчас перешел на прежний деловой тон: — Чтобы вы меня поняли правильно, попрошу вас выслушать и решить одну задачу. Записывать ничего не надо.

Он коротко, четко изложил условия задачи. В фабричной кладовой хранились 3234 пары черных и 1459 пар белых носков. Случайно их разъединили и перемешали, а электрическая лампочка в кладовой перегорела. Требовалось в темноте взять минимальное количество носков, достаточное для того, чтобы обязательно образовалась пара одного цвета.

Каждый решал задачу по-своему: одни морщили лоб и усиленно моргали глазами, другие не мигая смотрели в одну точку, а Маша, возвращаясь от доски к парте, загибала пальцы то на левой, то на правой руке.

— Ты что — совсем дура? — шепотом спросил у нее Борис.

— Почему?

— А зачем к доске полезла?

— Так ведь надо кому-то.

Глеб Николаевич строго взглянул на них и хотел сделать замечание, но помешал Андрей.

— С такими цифрами в уме не справишься! — пробубнил он громко. — На доске бы или в тетради…

— Хорошо! — согласился Глеб Николаевич и снова взглянул на Бориса Чернова. — Попрошу к доске вас, молодой человек!

Все почувствовали облегчение и с нескрываемым любопытством повернулись к Борису. От него ждали очередной грубости или нелепости. Ничего толкового он сказать не может — так думали его одноклассники.

Борис встал, но к доске не пошел — остался за партой.

— Вы, конечно, не помните цифры? — спросил Глеб Николаевич. — Я вам их повторю.

— А зачем?.. Не надо! — возразил Борис. — Мне ваши цифры не нужны.

Класс замер. Теперь все посмотрели на учителя и, ничего не понимая, заметили в нем перемену: ирония исчезла, в глазах теплилось одобрение. Это же одобрение прозвучало и в вопросе, который задал Глеб Николаевич для проверки:

— Как же вы обойдетесь без моих цифр?

— Ваши цифры — туман! — грубовато сказал Борис. — А носок нужно всего три штуки, сколько б там их ни валялось в кладовке.

Всем, кроме учителя, такой ответ показался сначала глупым, потому что ничего другого от Бориса не ждали. В классе весело зашумели, но Глеб Николаевич предостерегающе поднял руку.

— Не та реакция!.. — Он подошел к Борису. — Будьте добры — объясните вашим коллегам свое решение.

— Тут и решать нечего! — Борис пожал широкими плечами. — Если повезет, то и двух носок хватит. Только везет редко: обязательно один черный, а другой белый попадется. Это закон!.. Надо третий взять, чтоб наверняка.

— Спасибо! Садитесь… Вы меня порадовали!

Глеб Николаевич вернулся к столу и, увидев пристыженные улыбки учеников, улыбнулся и сам.

— Да, задача очень простая. Шуточная задача на смекалку, на уменье мыслить. Вот этому я и буду вас учить… Но пора от шуток переходить к серьезной математике.

Он взял мел, и до конца урока ни у кого не появилось желания пошептаться с соседом, написать записку или подумать: «А скоро ли звонок?». Оказалось, что математика может быть захватывающе интересной. Глеб Николаевич так вел занятие, что шестиклассники невольно почувствовали себя исследователями и соучастниками маленьких математических открытий.

Учитель точно рассчитал время. Когда он положил мел, тщательно вытер платком пальцы и смахнул белые пылинки с расклешенных брюк, раздался звонок.

— Запомните это, пожалуйста! — сказал он, взглянув на доску, и вышел из класса под еще продолжающуюся трель звонка.

— Ничего дядя! — произнес Андрей. — Мозги как щеткой прочищает! И с носками загнул здорово — всех обманул!

— Не всех! — напомнил о себе Борис Чернов.

Андрей пренебрежительно махнул рукой.

— Ты отгадал случайно.

— Не случайно! — рявкнул Борис.

— Случайно! — повторил Андрей, и несколько голосов подхватили:

— Конечно, случайно!

Борис медленно поднялся, грузный, злой. Уставился на Андрея.

— А ну, скажи еще раз!

— Сядь! — приказал Гриша и подошел к столу учителя.

Маша потянула Бориса за рукав.

— Садись, садись! Зачем спорить?

— У нас есть дело, а ты?.. — Гриша укоризненно покачал головой. — Старосту выбрать надо? Надо!

— А вон она сидит! — Андрей смотрел прямо на Машу. — У нее это здорово получается!

Гриша провел голосование и, убедившись, что против Маши никто не возражает, сказал:

— Поздравляю!.. Дежурных будешь назначать по алфавиту.

Маша смутилась. Ее взволновало неожиданное и единодушное доверие. Она не была избалована вниманием одноклассников и эту первую в жизни выборную должность приняла как награду.

— Ну что? Растерялась? — спросил Гриша. — Назначай дежурного! Я тебе помогу для начала… Кто на «а» — поднимите руки!

— Не надо! — взмолилась Маша. — Сегодня я сама подежурю! Можно?

Борис снял очки и прогудел ей в ухо:

— А ты дура все-таки!

Маша улыбнулась.

— Ты так ругаешься, что ни чуточки не обидно…

 

Ведьмино кольцо

Ребята из 6-го «А» не были настоящими грибниками. Марина пришла к школе в моднейших брюках, в начищенных до глянца сапожках. Вместо корзины — сумочка с броской надписью «Бургас». Мика и Ника оделись по-зимнему — в лыжные костюмы. Под грибы они взяли проволочные сетки с ручками — в таких на юге носят фрукты с базара. Андрей появился с неразлучной клюшкой на плече, а на клюшке висел какой-то легкомысленный прозрачный мешочек. Из всех, кто собрался утром около школы, только Борис Чернов выглядел заправским грибником: кепка-заваляшка, куртка неопределенного цвета и корзина с воткнутым между лучинками складным ножом. Бывалый лесовик со шрамом на щеке. На нож все обратили внимание: был он большой, острый, с костяной ручкой желтовато-коричневого цвета.

Ровно в шесть часов к школе подкатил микроавтобус. Гриша распахнул дверь и с подножки, как с трибуны, оглядел одноклассников.

— Все в сборе?

Он вынул листок с фамилиями и пересчитал мальчишек и девчонок.

— Четырнадцать — все!.. Прошу!

Гриша соскочил с подножки и широким жестом пригласил ребят в автобус.

— Вот это сервис! — сказала Марина. — Я думала — на грузовике, а тут мягкие кресла!

— Нужно уметь организовывать! — ответил польщенный Гриша. — Побыстрей, товарищи! Побыстрей! Надо раньше всех в лес приехать!.. А ты чего ждешь?

Борис стоял и смотрел куда-то в сторону.

— Забыл что-нибудь? — спросил Гриша.

— Не все! — отозвался Борис.

— Что не все?

— Пришли не все.

— Все! Вот список! Четырнадцать записалось.

Борис заглянул в лист, перечитал фамилии, надвинул кепку на самые очки и грузно полез в автобус. Гриша занял место в кабине справа от отца.

— Можно ехать, папа!

Утро выдалось светлое, солнечное. Ехали быстро. Еще не было восьми часов, а Гришин отец, миновав приметную сосну с наростом, похожим на большую человеческую голову, притормозил, круто свернул с шоссе и метров сто вел автобус по негустому лесу. Место было ему знакомо: сюда он привозил за грибами начальство гаража. Остановились у огромного серого валуна.

Когда повыскакивали из автобуса, всех поразила лесная тишина. Словно выключили динамик с въедливой музыкой. И тепло было, как летом.

— Ой!

В этом приглушенном возгласе Марины слышались испуг и восторг. Она наклонилась и выдернула из светло-зеленого сухого мха ядреную кубышку с темно-коричневой шляпкой.

— Белый! — прошептала она, не веря себе.

Все сначала сгрудились вокруг Марины. Увидев в ее руке красавец боровик, бросились врассыпную. Грибной азарт мигом завладел ребятами.

— Далеко не уходите! — закричал Гришин отец. — Буду сигналить, чтоб не заблудились!.. Когда три гудка подряд — возвращайтесь! Поняли?

Никто ему не ответил. Было не до того. То там, то здесь раздавалось ликующее:

— Нашел!

— Вот он, голубчик!

— Е-есть!

Кричали те, кому повезло, и это еще больше подгоняло остальных. Вскоре в придорожной полосе редколесья не осталось никого. Поодиночке, вдвоем, втроем ребята скрывались в густом бору.

Гришин отец дежурил у автобуса. Он подошел к валуну, опустился на колени, отогнул пласт мха и вынул из-под камня бутылку лимонада. Потягивая прохладный напиток, он неторопливо поглядывал по сторонам и, не сходя с места, приметил два белых гриба. Один прикрылся крохотной елочкой, а другой и не прятался совсем — бесцеремонно раздвинул густой брусничник и подставил солнцу бархатистую шляпку. Гришин отец улыбнулся, вспомнив, как торопились ребята уйти подальше от дороги. Может быть, совсем не стоило забираться в глубь леса?..

То же самое подумал и Борис Чернов. Он отшагал по бору, наверно, целый километр, а в корзине было пусто и нож не потребовался ни разу. Слева, сзади и справа слышались голоса одноклассников. Мальчишки и девчонки аукали без передышки. Борис не любил кричать и шуметь в лесу. Он и шел, стараясь, чтобы под ногами не хрустело.

Впереди показалась прогалина, поросшая высокой подсохшей травой и мелким осинником, в котором обычно растут красные грибы. Борис вышел на прогалину и тотчас понял, что опоздал. Кто-то успел побывать здесь до него. В траве, разрубленный пополам, лежал красный переросток, подточенный червями. Половинки еще не успели обветриться и посинеть. Борис огляделся и увидел Андрея. Тот стоял у высокого муравьиного небоскреба и сбивал клюшкой покатую вершину.

Борису не хотелось ни разговаривать с Андреем, ни, тем более, собирать вместе грибы. Но он пожалел муравьев и, ступая все так же неслышно, подошел поближе.

— А ну вали отсюда!

Он произнес это совсем негромко, но так, что Андрей чуть не выронил клюшку. Ее-то он все-таки удержал, а вот полиэтиленовый мешок, доверху набитый молодыми красными грибами, выскользнул из рук и упал в траву. Пытаясь спрятать свой испуг, Андрей деланно улыбнулся и небрежно спросил:

— Это ты?.. Ну, как там носки в кладовой поживают?

— Вали, вали! — повторил Борис. — Отчаливай!

И Андрей больше не посмел возражать. Очень грозно выглядел Борис. С таким лучше в лесу не спорить. Здесь не школа. Поблизости никого не было.

Андрей подхватил мешок с грибами и заспешил в ту сторону, откуда доносились голоса. Отойдя шагов на пятнадцать, он оглянулся и погрозил Борису клюшкой.

Прогалина с молодым осинником была длинной и узкой. Раньше здесь проходила просека. Она заросла. В густой пожелтевшей траве красными маячками проглядывали грибы — толстоногие, с туго натянутыми шапочками. Борис умело срезал их и рядком укладывал в корзину. Потом он набрел на круглое сухое болотце. Поверх красных грибов в корзину стали ложиться темноголовые со светлыми прожилками подберезовики.

За болотцем стеной стоял орешник, а дальше снова начинался высокий строевой лес. Борис пробрался через заросли орешника, набрел на какие-то кусты, опутанные осенней паутиной, пролез сквозь них, вышел на поляну и чуть не наткнулся на сидевшего за кустами Мику Арбузова.

Они молча посмотрели друг на друга. Мика не шевельнулся, а Борис снял очки. Этот жест напомнил Мике первую стычку в классе. Борис и тогда, прежде чем пустить в ход руки, снял очки.

— Не вздумай приставать, — предупредил Мика, продолжая сидеть.

— Не советуем, — тотчас добавил Ника, появляясь, как из-под земли.

Борис отлепил от очков паутину, нацепил их на нос и только теперь увидел две проволочные сетки с грибами. Сетки стояли за Микой. А перед ним, у самых его ног, скрещенных по-турецки, выстроился целый выводок боровиков — штук двенадцать, не меньше. Они расположились по окружности — настоящий грибной хоровод.

— Ведьмино кольцо! — тихо произнес Борис и, шагнув вперед, присел на корточки.

— Не трогай! — предупредил Мика.

— Не твои, — добавил Ника.

— Ведьмино кольцо! — повторил Борис зачарованно. — Мне говорили, а я не верил… А оно — вот оно… И тринадцать их! Чертова дюжина!

— Мы чертей не боимся, — сказал Мика.

— И ведьму тоже, — уточнил Ника. — Так что — не старайся! Тебе не оставим.

— У меня своих много, — ответил Борис.

Ника заглянул в его корзину.

— Порядочно. Только белых не видно.

— Ни одного не попалось, — признался Борис. — Мне всегда не везет.

В его голосе прозвучала не зависть, а скорее застаревшая обида. Лицо как-то обмякло, и шрам на щеке совсем не был зловещим в ту минуту. Братья уловили эту перемену и переглянулись.

— Грибы еще не срезаны, — сказал Мика.

— Значит, они ничьи, а нас трое, — подхватил Ника.

— Надо поделить, — предложил Мика.

— Поровну! — уточнил Ника.

— Тринадцать на три поровну не делится, — возразил Борис. — Остаток будет.

Мика повернулся к проволочным сеткам, почти доверху наполненным белыми грибами, и спросил у брата:

— Нам хватит?

— Перебьемся как-нибудь.

— Тогда поделим так, — сказал Мика Борису. — Что в сетках — наше, остальное — твое.

— Без остатка, — добавил Ника.

— Возьму-у! — пригрозил Борис и, вытаскивая нож, испытующе посмотрел на братьев: не шутят ли?

— Бери, — ответил Мика.

— Твои, — сказал Ника.

И Борис, чувствуя, как похрустывает репчатая ножка, срезал первый гриб.

— Не жалко? — Он все еще побаивался, что братья разыгрывают его. — Я думал, вы навсегда обозлились за то… за парту.

— А чего ты такой? — спросил Мика.

— Задира! — уточнил Ника.

— Никакой я не задира!

Ника указал пальцем на шрам:

— И зарубка у тебя не случайно.

— Это я с горшка упал, когда два года было.

— Откуда? — не понял Мика.

— С какого горшка? — удивился Ника.

— С обычного… на котором все сидят, когда маленькие.

Братья расхохотались, одинаково запрокидывая назад голову и держась руками за грудь.

— Вам смешно!.. А рядом у стены зимняя рама стояла. Я в нее — головой. Пробил стекло… Крови было!.. Думали — конец! А ничего — зажило, только шрам остался… С него все и началось… Мамка говорит, я ласковый был, ко всем тянулся. Привели меня в ясли. Я — к ребятам, а они — от меня. Шрама испугались… В первом классе весь год один за партой сидел. Думали — я драчун. Боялись!.. Я и обозлился! Раз так — ну и бойтесь! Все бойтесь!.. И пошло — кому в лоб, кому — по шее!.. И хоть бы пикнул кто — терпели от страха!.. Вот вы не испугались вроде.

— Не вроде, — возразил Мика.

— А точно! — закончил Ника.

— Только вы про горшок никому…

Борис не договорил — прислушался. От шоссе долетел гудок автобуса. Гришин отец просигналил, чтобы ребята не заблудились. Но никто далеко не забрел и не потерял ориентировку. Когда, первый порыв грибной страсти прошел, стало скучно рыскать по лесу в одиночку. Перекликаясь и пересвистываясь, одноклассники начали сходиться.

Первыми сбились в артель девчонки. У Марины сумочка с надписью «Бургас» раздалась до предела и оттягивала руку. Опустив ношу на траву, она вытащила из сумочки тяжелый литой обрубок корня и таинственно сообщила:

— Бегемот!

Яркое солнце высветило маленькие уши, сонные глаза, огромный рот и бугорки ноздрей.

— Чуть подправить — настоящий будет!

Кто-то посмотрел в ее сумку и ахнул: все грибы под тяжестью корня превратились в крошево. Но Марину это не огорчило. Корень был для нее дороже. Она влюбленно поглаживала его, поворачивая то передом, то боком.

— Захочешь, а такого красавца не сделаешь! Только нога немного подточить придется.

Не все девочки разделяли восторг Марины. Одни разглядывали бегемота с любопытством, другие — из вежливости, а были и такие, которым вся эта возня с корнем казалась глупой. Но одно поразило всех. Как ни старайся — в лесу аккуратность не соблюдешь. То сучок в волосы вцепится, то ветка кофту зазеленит, то острый корень царапину на туфле оставит. Марина будто и в лес не ходила. Какой пришла к автобусу — чистенькой, расфранченной, — такой и осталась. На сапожках — ни пылинки, в огненных волосах — ни единой мусоринки.

Прежде чем спрятать своего бегемота, Марина вытряхнула из сумки раздавленные грибы, вывернула ее наизнанку и повесила на дерево, чтобы просушить.

В это время на поляну вышел Гриша и крикнул издали:

— Вот вы где! А я вас по всему лесу искал!.. Почему в кучу собрались? Устали?

В его корзине был хороший набор красных, белых и подберезовиков. Гриша наклонил корзинку, чтобы все могли видеть богатую добычу.

— А у вас? — Он обошел всех девчонок, подбадривая каждую: — Ничего! Совсем неплохо!.. Нормально!.. А у тебя?

— А у меня — вот: африканский бегемот! — в рифму ответила Марина.

Грише корень понравился.

— Хорош толстячок! Домой возьмешь?

— Обязательно!

— А где же твои грибы?

— Он сжевал их!

Марина показала на кучку крошек.

— Ни одного не осталось? — удивился Гриша.

— Не-а! — ответила Марина и беззаботно тряхнула волосами.

— Это мы переиграем! — пообещал Гриша и снял сумку Марины с дерева. — Клади сюда бегемота — я потащу, а то он тяжелый.

Он понес и сумку, и свою корзину. Девочки потянулись следом, с завистью поглядывая на Марину. Все думали одно и то же: везет этой рыжей! С самым хорошим мальчишкой подружилась! И не как-нибудь, а по-взрослому! Обычно дружба мальчишки выражается очень просто: он либо портфель у тебя из руки выбьет, либо толкнет нарочно в дверях, а то подкрадется сзади и свистнет над самым ухом. Тут уж так и знай, что ты ему понравилась. Можешь гордиться, только не очень хочется. Вот если б как Гриша с Мариной!

Они шли рядом. Счастливый голос Марины так и звенел в лесу. Им было не до компании, и девочки тактично отстали от них.

Часов в двенадцать Гришин отец поставил в кабину корзину грибов, собранных вокруг автобуса, и подал сигнал сбора — прогудел три раза подряд. Поджидая ребят, он вынул из тайника несколько бутылок лимонада, положил их в тень под дерево и прикрыл ветками.

Минут через двадцать все грибники уже собрались у автобуса. Гришин отец снял ветки с бутылок.

— Пейте, кто хочет.

Желающих нашлось много. Пили и благодарили запасливого Гришиного отца.

— Довольны поездкой? — спросил он и, услышав хор восторженных голосов, сказал: — Тогда напишите в мой гараж, что так, мол, и так: отличная была поездка, выносим, мол, благодарность… Ну да вас учить не надо — сами знаете.

— Напишем! — ответил Гриша, и все его поддержали. — А теперь, — продолжал он, — есть предложение… Посмотрите: у ребят грибов много, а у девчат меньше!.. Предлагаю поделить грибы!

Гриша нашел место поровнее и, перевернув корзину, высыпал на мох свои грибы.

Девчонкам это предложение пришлось по душе. Мальчишки тоже не стали спорить. Поровну так поровну! Только Борис Чернов не собирался участвовать в дележе.

— Что стоишь? — спросил у него Гриша. — Не понял?.. Высыпай!

Борис повернулся к ребятам спиной и полез в автобус, придерживая перед собой прикрытую папоротником корзину.

Даже Гриша растерялся и не знал, что сказать, а его отец развел руками и произнес:

— Ну что ж… Дело добровольное — не прикажешь.

Больше о Борисе и разговора не было, словно забыли о нем, вычеркнули из памяти. Грибы разделили. Теперь и у Марины сумочка наполнилась до краев.

Когда уселись в автобус и выехали на шоссе, Мика наклонился к Борису:

— Зря ты так.

— Ни к чему, — добавил Ника.

Борис посопел носом и ничего не ответил.

 

Сюрприз

Как всегда, к воскресенью у Маши накопилось много неотложных дел. Надо было сварить обед дня на три, натереть пол, отнести белье в прачечную.

Мама в это воскресенье чувствовала себя особенно плохо. Она неподвижно лежала под одеялом на толстой фанере, положенной на кровать с большим наклоном к ногам. В таком положении на твердом листе было легче переносить изматывающую боль в пояснице. Врачи говорили, что все это «на нервной почве» и рано или поздно пройдет, но заканчивался уже седьмой месяц, а боль не отступала. Маму согнуло в тот день, когда хоронили Машиного отца. С тех пор она не могла выпрямиться. Каждый шаг давался ей с трудом.

Маша и оба ее маленьких брата чистили на кухне картошку. Они всегда работали дружно. Четырехлетний Витька стоял на табурете около раковины, доставал из ведра картофелины, мыл их под струей теплой воды и клал на стол, а оттуда брал очищенную картошку, ополаскивал ее и опускал в кастрюлю.

Валерке шел шестой год. Ему разрешалось пользоваться ножом, и он вместе с Машей довольно ловко срезал картофельную кожуру.

— Каменная! — воскликнул Витька, разглядывая круглый камешек. Постукав им по лбу, он повторил убежденно: — Каменная!.. Картошка-то каменная!

— Это просто камешек попался, — объяснила Маша.

Валерка снисходительно покосился на брата.

— Брось в мусоропровод.

Витьке не хотелось расставаться со своей находкой.

— Не брошу! Пойду маме покажу!

Он побежал в комнату.

— Мама! Смотри, какая картошка!.. Ты возьми — не бойся! Я ее вымыл!

Мама подержала камень на ладони и, стараясь не сделать резкого движения, обняла сына за шею.

— Картошку чистите?

— Ага!.. А я мою! Смотри, руки какие чистые стали!

Это была маленькая хитрость. Он не любил мыться в ванне, а воскресенье — банный день, и у Витьки заранее щипало в глазах, будто туда уже успело забраться мыло. Он прижался к маминому плечу и умоляюще зашептал:

— Мамочка! Скажи Маше — я совсем-совсем чистый!

Мама улыбнулась через силу.

— Я бы сказала, но сегодня ты сам запросишься в ванну.

— А вот и нетушки! Не запрошусь!

— Запросишься. Разве ты не хочешь быть аквалангистом?.. Помнишь, по телевизору показывали?

Витька подумал и возразил:

— Они в масках и без мыла!

Мама поманила сына пальцем и, когда он приблизил ухо к ее губам, по секрету сообщила:

— Маша купила тебе маску!

Витька усиленно заморгал ресницами, чмокнул маму в щеку и с хитрющим видом вернулся на кухню. У него хватило терпения на то, чтобы молча забраться снова на табурет и вымыть несколько картофелин. Но больше он терпеть не мог: соскочил на пол, ухватил Валерку мокрой ручонкой за ухо и тоже по секрету прошептал:

— У меня маска!

Брат ничего не понял, а Маша услышала и погрозила Витьке пальцем.

— Зачем в мою сумку лазал?

— За это драть надо! — изрек Валерка, сердито вытирая мокрое ухо.

— Зря не друт! — обиженно произнес Витька.

— Еще как друт! — сказал Валерка.

— Не друт! — заспорил Витька.

Маше стало смешно.

— Сразу видно, что вас часто наказывают! Даже не знаете, как правильно сказать!.. Говорят: не друт, а дерут!

Она вышла в прихожую и принесла «маску». Это был прозрачный козырек на резинке — специально для малышей. Резинка крепко прижимает козырек ко лбу, защищая глаза от воды и мыла. Ни одна капля с волос не попадает на лицо.

Витька пришел в восторг. Валерка сначала скептически отнесся к «маске», но, приладив ко лбу широкий козырек, тоже оценил ее. Если надвинуть козырек на самые глаза, загнуть вниз и смотреть через прозрачную пластмассу, то все на кухне становилось голубоватым, как под водой.

Раньше братья не спорили, кому первым залезать в ванну. В этом деле Витька охотно признавал старшинство Валерки и пропускал его вперед. А сегодня он захотел мыться первым. Маска его — ему и пробовать ее!

В разгар спора раздался звонок. К Агеевым гости приходили не часто, и каждый звонок был маленьким событием. Братья приумолкли. Маша быстро ополоснула руки, вытерла их о полотенце и прихорошилась.

— Маша! Звонок! — донеслось из маминой комнаты.

— Иду, мамочка! — отозвалась Маша и поспешила к двери.

Братья пошли за ней. Витька натянул козырек на глаза и приготовился встретить гостя в этом наряде. Но за дверью никого не было. Маша переступила через порог, чтобы посмотреть на лестницу, и наткнулась на тяжелую корзину, прикрытую папоротником. Из корзины торчал забытый Борисом нож, а из-под лап папоротника проглядывали темно-коричневые шляпки грибов.

— Что это? — тихо произнесла Маша.

Она вспомнила объявление на доске о поездке в лес за грибами. Неужели одноклассники решили преподнести ей подарок? И придумал это, конечно, Гриша Грачев! Кому же еще? Это он организовал поездку. Он заботится обо всех. Заметил, наверно, что нет Маши, и сказал: «Давайте с Агеевой поделимся!» От этой мысли кровь прилила к Машиным щекам. Она подхватила корзину и побежала на кухню. Братья — за ней. Они еще ничего не понимали, но чувствовали: произошло что-то радостное.

Сдвинув на сторону лапки папоротника, Маша всплеснула руками и застыла. У братьев сами собой открылись рты.

— Б-белые! — выдохнул Валерка.

— А кто принес? — спросил Витька. — Дед Мороз?

Маша не ответила. Она обеими руками прижала к себе корзину и понесла ее в комнату.

— Мамочка! Ты только посмотри! Чудо какое!

Скорбно-печальные глаза мамы оживились, когда она, медленно повернув голову, посмотрела в корзину. В коричневых крепышах с белыми ножками была какая-то бодрящая сила. От них и от папоротника в комнате запахло лесной свежестью. Лицо у Маши сияло от счастья. Витька с Валеркой тоже выглядели именинниками.

— Помогите мне встать, — неожиданно попросила мама. — Хочу вместе с вами посидеть на кухне.

Когда мама вставала с кровати, в семье Агеевых начинался праздник. Всем хотелось, чтобы поскорее прошла эта противная мучительная болезнь, и поэтому любое крохотное улучшение принималось Машей и младшими братьями за начало выздоровления.

Придерживая маму со всех сторон, они втроем торжественно повели ее на кухню и усадили подальше от окна, чтобы не продуло. Маша осторожно один за другим начала вынимать из корзины грибы. Восторгались каждым боровиком и подберезовиком. А еще радовались тому, что мама как-то посвежела и губы у нее не дергались от боли.

— От кого же такой сюрприз? — спросила она.

— Если бы ты знала, мамочка, какой у нас класс! — Маша зажмурилась и затрясла головой, не находя слов. — Такой!.. Такой!.. Это они! Больше некому!.. Я тебе рассказывала — Гриша у нас есть, Грачев. Он только о других думает!.. Какая я счастливая, что в эту школу попала!..

Такого воскресенья давно не было. Мама просидела на кухне до самого вечера. Она показала Маше, какие грибы сварить и как их замариновать, что положить в грибную селянку к ужину. Мама заглянула и в ванную, когда Маша мыла Витьку. Валерка нетерпеливо ждал своей очереди, а Витька из-под козырька строил ему забавные рожицы и храбро ловил языком мыльные капли, стекавшие с прозрачной пластмассы.

Ночью Маше приснился сон. Они всей семьей собирали грибы. И мама была совсем здоровой. На Витьке поблескивал прозрачный козырек, но не простой, пластмассовый, а волшебный — он помогал находить грибы. Витька раньше всех замечал их и показывал издали. И тогда мама, Маша и Валерка весело пускались наперегонки. Кто первый добегал, тому и доставался гриб. Было смешно и радостно.

Проснулась Маша от плеска воды на кухне: кто-то открыл кран и подставил под струю чайник. Маша взглянула на мамину кровать и уже не во сне, а наяву радостно заулыбалась: мама и сегодня поднялась с постели. Это она наполняла водой чайник.

Вбежав на кухню, Маша осторожно обняла ее.

— Мамуленька! Родная! Хорошо-то как!

Не наклоняясь, лишь слегка пригнув голову, мама поцеловала дочку в темя и пригладила ее волосы.

— Кажется, выберемся, доченька! Выберемся… Устала ты за эти месяцы.

— Ни чуточки!.. Ты садись — посиди! Я приберу в комнатах и приготовлю завтрак.

И Маша забегала по квартире. Все у нее получалось ловко и быстро.

Без всякой команды проснулись и оделись братья. Каждый знал свои обязанности. Через полчаса Маша отвела их в детский садик и оттуда пошла в школу.

Шла и думала, кого и как поблагодарить за грибы. Гришу или всех сразу? Но ведь не все ездили в лес. Она не одна осталась дома. Маша удивилась, почему не подумала об этом раньше. Не ей же одной принесли подарок! Наверное, всем, кто не смог поехать. А вдруг не всем?

— Здравствуй! — в один голос сказали Мика и Ника, обгоняя Машу.

— Мальчики! — обрадовалась она. — Вы за грибами ездили?

Братья остановились и враз кивнули головами.

— И разделили их? — спросила Маша. — На всех?

— Разделили, — ответил Мика.

— На всех, — сказал Ника.

— А кого ко мне с грибами послали?

Обычно братья переглядывались и без слов понимали друг друга. На этот раз они переглянулись и поняли, что ничего не понимают.

— Не хитрите! — засмеялась Маша. — Все равно узнаю по ножу. Чей нож — тот и приходил!

Она вынула из кармана большой складной ножик. Братья узнали его сразу и снова переглянулись. Оба подумали о Борисе Чернове: вот он какой, оказывается!

— Ну, скажите! — просила Маша. — Ведь знаете!

— Знаю, что мы — лопухи, — признался Мика.

— Развесистые! — добавил Ника.

Они так ничего и не сказали Маше. А в школе, проходя мимо Бориса, Мика сильно шлепнул его по правому плечу, Ника — по левому. Борис был чутким парнем. Эти шлепки он безошибочно принял за одобрение, но он не мог сообразить, за что наградили его близнецы дружескими ударами.

Вчера они вместе со всеми осудили Бориса за отказ делить грибы. Что произошло за это время? Неужели пронюхали, что он отнес грибы Маше Агеевой? Несмотря на одобрение, Борис совсем не хотел, чтобы они знали об этом.

Увидев в коридоре Машу, он пошел ей навстречу, но опоздал. Она поймала за рукав пробегавшего мимо Андрея, подвела к окну и показала ножик.

— Чей? Не знаешь?

— Знаю!

— Может быть, твой? — допытывалась Маша.

— Может быть, и мой!

— Значит, это ты приходил ко мне?

Маша посмотрела на Андрея благодарными глазами.

«Вот привязалась!» — с досадой думал Андрей.

— Приходил, не приходил — какая разница?.. Ты ищешь, чей нож?.. Могу взять!

— Не возьмешь!

Борис оттолкнул его в сторону, выхватил у Маши нож и зашагал к классу. Маша догнала его, взяла за локоть. Он сердито стряхнул ее руку.

— Не обижайся! — ласково попросила она и откровенно призналась: — На тебя я не подумала… А сейчас так рада, что это ты! Если б кто-нибудь другой — меньше была бы рада! Честное слово!.. А мама как увидела грибы, так ей даже лучше стало!.. Спасибо тебе большое! И всем, конечно, тоже спасибо, кто со мной поделился!

Борис нахохлился, но не сразу решил, говорить ли, что никто, кроме него, в этом деле не участвовал. Он правильно определил Машин характер: ей приятнее получить грибы от всего класса. Ну и пусть так думает!

— Корзинка тоже твоя? — спросила Маша. — Я ее пока дома оставила.

— Можешь оставить насовсем, — пробурчал Борис. — У нас их много…

Когда прозвенел звонок, у Маши тревожно стукнуло сердце. Она забыла назначить дежурного, а в класс уже входил учитель. Маша взглянула на доску. К счастью, та была чистой. Маша успокоилась и мысленно пожурила себя: разве ей трудно самой подежурить еще один день? Для нее грибов не пожалели, а ей тяжело лишний раз тряпкой махнуть или открыть форточку? Да она хоть неделю, хоть месяц готова дежурить без всякой очереди!

 

Выборы

Старшего пионервожатого звали Виктором Петровичем. Он только что окончил высшую школу ЦК комсомола, опыта еще не набрался, но твердо знал: вожатый без хороших помощников из пионерского актива бессилен. А в новой школе никакого актива не было. И все-таки Виктор Петрович не торопился с выборами в советы отрядов и дружины.

Мотор без зажигания не работает. И самый хороший класс не станет пионерским отрядом, если председателем совета выберут мальчишку или девчонку без искорки, без огонька. Не каждый рожден быть вожаком. Спешка здесь вредна. Пусть ребята побольше узнают друг друга, чтобы не ошибиться.

Пожалуй, только в 6-м «А» можно проводить выборы, и Виктор Петрович назначил их на следующую среду.

Когда кончились уроки и схлынул шумный поток учеников, Виктор Петрович направился в 6-й «А». Он не торопился — знал, что ребята из этого класса не разбегутся по домам. У них уже был вожак — крепкий, напористый и умелый. Виктор Петрович запомнил его, Гришу Грачева, с первой встречи у директора школы в кабинете. Потом они виделись еще несколько раз. Гриша запросто приходил в пионерскую комнату, листал газеты и журналы, охотно рассказывал о себе и о старой школе, в которой проучился пять лет. Два последних года его выбирали председателем совета отряда. Он говорил об этом без хвастовства, как о рядовом факте своей небольшой биографии.

— Два раза выбирали — третьего не миновать! — пошутил Виктор Петрович и с любопытством ждал, как отреагирует мальчишка.

— Выберут — буду работать! — с достоинством ответил Гриша.

Дверь в 6-й «А» была закрыта, и никакого шума из класса не доносилось. Виктор Петрович встревожился — неужели разошлись? Он с излишней поспешностью распахнул дверь. За столом учителя стоял Гриша.

— Потом о звеньях договорим, — спокойно закончил он и скомандовал: — Встать!

Многие в первый раз увидели старшего пионервожатого. Рослый, загорелый, с открытым лицом и приветливым взглядом, он понравился всем. Понравилось и то, как он по-свойски махнул руками и сказал:

— Садитесь, садитесь!.. Вы хоть побегали после уроков?.. А то сидеть придется сегодня долго — выборы!

В классе заулыбались. Виктор Петрович не понял, что вызвало эти дружные улыбки. И тогда Андрей пояснил:

— В один период уложимся!

— В период? — переспросил Виктор Петрович.

— Ну да! В двадцать минут без всяких таймаутов! Раз, два — и готово!

Так оно и получилось. Только Виктор Петрович начал перечислять состав и обязанности совета отряда, который предстояло избрать, как Андрей крикнул:

— Председателем — Грачева!

Его бурно поддержали:

— Грачева! Грачева!

— И голосовать нечего!

— Он уже председатель!

Считая, что с этим вопросом покончено, ребята сразу же стали называть кандидатуры членов совета. Виктор Петрович не вмешивался, поэтому каждый кричал свое, но чаще других слышались фамилии Марины и Андрея.

Маша Агеева не кричала. Она подняла руку, как на уроке, и терпеливо ждала, когда пионервожатый заметит ее.

— Накричались? — спросил Виктор Петрович. — Давайте теперь послушаем самых спокойных. — Он повернулся к Маше. — Ты хочешь сказать?

Маша встала.

— Предлагаю в совет Бориса Чернова.

Это предложение показалось таким нелепым, что вызвало не протест, а хохот. Громче всех смеялся Андрей, раскачиваясь за партой, как маятник.

Виктор Петрович удержал его за плечо.

— Упадешь!.. Я тоже люблю посмеяться, но сейчас никак не могу разделить ваше веселье… Проголосовать против — это понятно. Пусть кому-нибудь обидно, но понятно и законно. А смеяться в такую минуту!.. Не знаю… Я бы себе это не позволил!

Он говорил, а сам пытался отгадать, который из мальчишек Чернов. Борис сидел невозмутимо. По его виду нельзя было определить, что он и есть тот самый Чернов, над которым смеялся весь класс. И все-таки Виктор Петрович отгадал. Очень уж непривлекательная была у Бориса внешность. Настоящая находка для режиссера, которому нужен в фильме типаж отъявленного прогульщика, второгодника и хулигана.

Борис наклонился к Маше и сказал, не очень беспокоясь, что его могут услышать другие:

— Съела!.. Ты меня не подсаживай! Захочу — сам куда надо влезу!

До многих долетели эти слова, и не будь в классе вожатого, снова раздался бы хохот.

Виктору Петровичу стало жалко Бориса. В невозмутимости и браваде Чернова была чуть приметная фальшивинка, которая заставляла думать, что мальчишка совсем не такой, каким кажется.

Поднял руку Гриша, и Виктор Петрович еще раз подумал, что из Грачева получится хороший вожак — чуткий и тактичный. Всякий разговор о Борисе Чернове был бы сейчас неуместным. Гриша о нем и не упомянул, а ловко переключил внимание на других.

— Марину и Андрея нужно выбрать обязательно! — сказал он. — Один будет спортом руководить, а Марина — культсектором. А еще я хочу предложить в совет братьев Арбузовых.

Виктор Петрович помнил близнецов. В школе их знали почти все и относились к ним почтительно.

— Не выйдет! — возразил Мика, услышав свою фамилию.

— Не пойдет! — подтвердил Ника.

— Почему вы не хотите поработать в совете? — спросил Виктор Петрович.

— Мы не активные, — ответил Мика.

— Мы пассивные, — добавил Ника.

— А мы вас раскачаем! — пошутил Гриша.

— Не надо, — сказал Мика.

— Не стоит, — согласился с ним Ника.

Других бы стали уговаривать, стыдить. Других, но не Арбузовых. Были они какие-то обособленные. В спорах и потасовках старались не участвовать. Мнение свое высказывали редко, а если и говорили, то очень коротко — одну, две усеченные фразы и таким тоном, что возражать было бессмысленно. Всякий чувствовал, что братьев ни расколоть, ни переубедить невозможно. Они будут отстаивать свое любым способом, даже в четыре руки, если потребуется.

В классе наступила тишина. Гриша почти всегда отыскивал выход из трудного положения, но перед Арбузовыми и он робел и терялся. Молчали и остальные. На помощь пришел Виктор Петрович.

— Голосовать надо, — напомнил он. — Поступило предложение — избрать Арбузовых в состав совета. Но есть также их самоотвод. Решит большинство. Кто за первое предложение?

Ни одна рука не поднялась.

— Не хотят — значит, нельзя выбирать, — вздохнув, сказал Гриша. — Они такие — зря не откажутся!

— Причина у них уважительная! — заявил Андрей.

И хотя братья никаких серьезных причин не выдвигали, все согласились с ним. Вместо Арбузовых в совет выбрали двух других мальчишек.

Когда закончилось голосование и Виктор Петрович пожелал пионерам успехов в учебе и работе, к столу подскочила Марина.

— Выбрали — теперь слушайтесь! Я вам спать не дам! — весело пригрозила она. — Объявляю культпоход в кино! Идет «Ох, уж эта Настя»! Начало в пять. Пообедаем — и к школе! Договорились?

— Ты пойдешь? — спросил Борис у Маши.

— Мне в шесть — в садик, за братьями.

— Тьфу! — сердито сплюнул Борис и добавил: — Я тоже не пойду… Не люблю про девчонок смотреть!

Он поднялся и, распихивая спешивших из класса ребят, пошел по проходу к задним партам, сел на предпоследнюю спиной к доске и уставился на Арбузовых, которые тоже собирались уходить. Когда Борис сел, сели и они.

— Чего? — спросил Мика.

— Говори! — сказал Ника.

— Ничего, — ответил Борис. — Мне бы хоть какого-нибудь брата!

— Зачем тебе? — с явным сочувствием произнес Мика.

— Ты и один двоих стоишь! — добавил Ника. — В кино пойдешь?

— Давай сходим! — подхватил Мика.

— Неохота… Лучше дома на гитаре пошарю. — Борис встал. — Заходите как-нибудь. Вам сыграю.

Он тяжело затопал по проходу к двери, приостановился, увидев у доски Машу. Она убирала меловую пыль, накопившуюся за день. Возмущенно вздернув плечи, Борис вышел и хлопнул дверью. Ушли и братья Арбузовы. А Маша еще долго приводила класс в порядок и думала о прошедших выборах. Конечно, совет подобрался хороший. За каждого она голосовала от всей души. Но почему отвергли Бориса? Ну, грубый, некрасивый. Только ведь это все снаружи…

О выборах думал и Виктор Петрович, возвратившись в пионерскую комнату. Ему никак не удавалось разобраться в своих впечатлениях и ответить на простой вопрос: доволен он или огорчен? Сбор прошел быстро и организованно. Разногласий почти не было. Председателя совета выбрали без всякого нажима со стороны вожатого. Отчего же нет полной удовлетворенности? В чем причина смутного беспокойства? Обидели Чернова? Нет, это не причина. Он, может быть, заслужил такое отношение. Категорические реплики близнецов? И это не могло вызвать настороженность. А она была…

 

Культпоход

Билеты на всех покупала Марина. Она же и раздала их перед входом в кинотеатр. Получил билет и Гриша. Он даже не посмотрел, какое досталось ему место, и небрежно засунул бумажку в карман. Эта притворная небрежность объяснялась просто: ему страшно хотелось, чтобы Марина сидела рядом. Она легко могла это устроить, было бы ее желание. Какой же билет дала Марина Грише? Ей-то известно, а ему — мучайся! И он мучился до самого звонка и даже дольше, потому что Марина с девчонками допивала в буфете лимонад. Они вбежали в зрительный зал, когда свет стал меркнуть. Марина заняла наконец пустое место справа от Гриши.

— Я думал, ты весь лимонад в буфете выпьешь! — шепнул он радостно и заметил лукавинку в ее глазах.

Сначала показали смешной мультфильм о хоккеистах. Андрей сидел слева от Гриши и бурно переживал вместе с героями картины.

Перед кинофильмом снова зажегся свет. Андрей выглядел так, словно побывал на стадионе и все три периода прокричал как заведенный: «Шайбу! Шайбу! Шайбу!»

— Скорей бы зима! — отдуваясь, сказал он Грише, но не почувствовал ответного энтузиазма и повернулся к другим одноклассникам. — Вот посмотрите — за этот сезон не меньше десяти шайб наберу! Коллекция будет — во! Полсотни — и все именные!

— Было сорок семь, — бесстрастно напомнил Мика.

— Станет пятьдесят семь, — сосчитал Ника.

Андрей обернулся и подозрительно посмотрел на них.

— Ну и что?.. Я округлил!

Свет потух. Пошли титры фильма. Гриша и Марина сидели напряженно, боясь двинуться, задеть друг друга, и оба думали, откуда вдруг появилась эта непонятная скованность. Они и в классе сидели рядом, за одной партой, но ничего похожего не испытывали. Бывало, и локтями сталкивались, а один раз Гриша случайно наступил на ногу Марине — и хоть бы что! А здесь, в темном зале, на них нашла стыдливая робость. Грише показалось, что он поглупел. Ему хотелось сказать что-нибудь Марине, но в голове было пусто.

Помогла пантера. Когда она появилась на экране, Гриша чуть-чуть наклонился к Марине и спросил:

— Как твой бегемот поживает?

— На горке стоит.

— На горке?

— Да, на шкафу с посудой. — Марина повернулась к Грише. — Мы его с папой немножко подправили и назвали Геной, как крокодила.

Она добавила что-то, но так тихо, что Гриша не расслышал и еще ближе наклонился к ней.

— Что ты сказала?

— Если хочешь посмотреть, — повторила Марина, — приходи… Слышишь?

Ее пушистые волосы щекотали Гришино ухо, и от этого прикосновения возникала какая-то тревожная радость. Он не торопился отвечать, и Марина еще раз спросила:

— Слышишь?

— Слышу… Приду!

Гриша не смог бы рассказать, что происходило в фильме. Он сидел, смотрел на экран и ничего не видел. Ему было хорошо и хотелось, чтобы и всем было хорошо, особенно Марине. Хотелось сделать для нее что-нибудь необычное, приятное.

— Хочешь я тебе голову отпилю? — неожиданно предложил он.

Марина решила, что это неуклюжая мальчишеская шутка.

— Спасибо! — с легкой иронией прошептала она.

Гриша пояснил:

— Я про ту голову — на сосне!.. Помнишь, когда за грибами… на повороте… Спилю — и тебе, на горку, к бегемоту!

Теперь Марине стало стыдно, что она не сразу поняла Гришу.

— Высоко очень — не достать! Еще упадешь и разобьешься! — заботливо прошептала она.

— Ничего! Я сейчас — хоть на крышу, как лунатик!..

Андрей с завистью косился на них и рассуждал про себя о странностях жизни. Других бы засмеяли, задразнили, а на Гришу с Мариной хоть бы кто взглянул с усмешкой. Шушукаются, будто так им и положено. И в классе все сидят нормально: мальчишки с мальчишками, девчонки с девчонками, а они и там вместе, за одной партой. Хотя есть еще одна парочка — Чернов с Машей. Но у них — другое дело. Над ними и смеяться-то не хочется. Просто подобрались как два сапога, а два сапога — пара. Чего ж тут смешного?..

После кино все вместе пошли через парк к своему микрорайону. Впереди — девочки. Марина рассказывала что-то забавное, и они то и дело смеялись.

Мальчишки гурьбой двигались сзади. Андрей небрежными пасами гнал по асфальтовой дорожке упавший с дуба желудь.

Они были как раз напротив старого дота. Андрей прицелился, для форса закрыл глаза и несильным щелчком ботинка загнал желудь в темную амбразуру.

— Метко! — похвалил его Гриша. — А что, ребята, пошли сейчас к Андрею — шайбы смотреть!.. Девочки! Кто с нами?.. Андрей свою коллекцию покажет!

Это был предлог, чтобы не расходиться и еще какое-то время побыть вместе. Гриша надеялся, что и Марина согласится пойти к Андрею. И она согласилась. Мальчишки услышали, как она стала уговаривать подружек.

— А конфетами он угостит? — шутливо крикнула одна из девчонок.

Все были готовы нагрянуть к Андрею в гости, и только сам он молчал и растерянно переминался с ноги на ногу. Гриша подхватил его под руку.

— Пошли!

— Подожди! — пробормотал Андрей, упираясь. — Подождите!.. Сегодня никак нельзя!.. Ремонт сегодня… Обои новые клеят!.. Как кончится ремонт — я вас сразу позову!

— Не забудь! — сказал Мика.

— Мы напомним! — добавил Ника.

Остальные промолчали. А Гриша нашел новый повод для того, чтобы задержать одноклассников.

— Хорошо! К тебе придем после ремонта… А я, пока мы тут стояли, знаете, что придумал?

И Гриша, указав на дот, предложил создать в отряде звено красных следопытов и разузнать, кто стрелял по врагам из этого железобетонного колпака. Начать поиск можно даже сегодня, сейчас.

— Пустое дело, — сказал Мика.

— Чепуха, — подтвердил Ника.

— Почему чепуха? — Гриша нахмурился. При всем уважении к братьям он не мог не одернуть их. — Тут наши люди в бою погибали, а вы!..

— Из дота не стреляли, — возразил Мика.

— Ни одного раза! — уточнил Ника. — Фашистов под Пулковом остановили.

Гриша редко попадал впросак и очень не любил, когда в споре правым оказывался не он. Но в этом случае настоять на своем было невозможно. И как он раньше не вспомнил то, что известно каждому школьнику! Все знают, что гитлеровцев остановили на Пулковских высотах. Значит, пулеметчики этого дота в боях не участвовали.

Почувствовав Гришино смятение, Марина выручила его.

— Тише! — произнесла она, хотя и так все молчали. — Слышите — стонет!

Школьники прислушались. Кто-то невидимый то ли простонал хрипло, то ли всхлипнул коротко и безнадежно.

— В доте! — прошептала Марина.

— Кошка, — догадался Мика.

— Залезла и не выбраться, — добавил Ника.

Ребята прислушались и, когда снова раздался этот звук, узнали в нем отчаянное приглушенное мяуканье.

— Надо ее выпустить, — сказал Гриша, довольный тем, что разговор о кошке отвлек внимание одноклассников от его промаха. — Там, наверно, есть дверь.

Но вход в дот был давно засыпан. Мальчишки и девчонки собрались у амбразуры. Услышав шаги, кошка замяукала еще жалобней. Андрей опустился на четвереньки и заглянул в темное нутро дота, но совсем не ради попавшей в беду кошки. Он понимал: многие не поверили, что в его квартире ремонт, и обиделись, особенно те мальчишки, которые искренне восторгались его хоккейным мастерством. Андрей надеялся вытащить кошку и этим поступком восстановить прежнее отношение ребят.

В доте пахло сыростью. Где-то в темноте с голодной яростью метались два зеленых огонька. Андрею расхотелось спускаться за кошкой. Он обернулся к ребятам:

— Темно там и сыро!.. Веревки бы кусочек — я бы ее мигом оттуда вытащил!

Мальчишки зашарили по карманам, и кто-то из них протянул Андрею небольшой моток бечевки. Он не рассчитывал, что веревка найдется, и взял ее очень неохотно. Помедлив, намотал один конец на кулак, а другой сбросил в амбразуру и позвал кошку:

— Кис, кис, кис!

— Сейчас она обвяжется! — усмехнулся Мика.

Ника постукал ногой по ботинку Андрея.

— Вставай, спелеолог!

Сконфуженный Андрей вылез из-под козырька амбразуры.

— Доску бы или…

— Лифт! — подсказал Мика.

— Вертолет! — подхватил Ника и, повернувшись спиной к доту, лег на сухую пожухлую траву, а ноги опустил в амбразуру.

Брать я сцепили руки. Ника сначала по грудь, а затем и до подбородка исчез в темном зеве дота. Ноги еще не нащупали опору. Он висел, придерживаясь левой рукой за нижнее ребро амбразуры, а правой ощущая надежные пальцы брата. Потом и голова ушла вниз. Ноги наконец достали до пола.

Ника поднял ладони над ребром амбразуры, похлопал ими, как делают мальчишки, измеряя глубину реки или озера, и крикнул брату:

— Отойди — она одичала!

Мика отодвинулся в сторону. Из дота послышалось фырканье, визг, и кошка, растопырив лапы, вылетела из амбразуры. Ослепленно сузив глаза, она выгнула спину, фыркнула еще раз и умчалась без оглядки. А Мика помог выбраться брату, почистил его одежду и сказал одноклассникам:

— Мы — домой.

— До завтра! — добавил Ника.

И они пошли плечо к плечу.

— Задаваться близнецы начинают! — проворчал Андрей. — Придется их… дисквалифицировать.

Его не поддержали, но и спорить с ним не стали. Разговор почему-то не клеился. Дойдя до ограды парка, начали расходиться по домам. Пошли к своей лестнице и Марина с Гришей.

— Очень интересные эти братья! — сказала Марина.

— Ничего, — согласился Гриша.

— Такое слово к ним не подходит!.. И не завидуй, пожалуйста! Это некрасиво!

— Завидовать? — переспросил Гриша. — И не думаю. Сегодня мне должны завидовать.

— Потому что председателем выбрали?

— И потому! — Гриша нажал в лифте кнопку восьмого этажа. — Хочешь, мы опять застрянем?

— Нет! — ответила Марина.

Гриша нахмурился. Он и не предполагал, что отказ от его глупого предложения покажется ему таким обидным. Но Марина не захотела оставлять Гришу огорченным. Когда лифт поднялся до восьмого этажа, она протянула руку и напомнила:

— Я буду тебя ждать!.. Лучше всего в воскресенье. И снова Гриша удивился: от этих слов его обида пропала, будто и не было ее никогда.

 

Про рассвет

Впервые в пионерской комнате собралась вся гвардия Виктора Петровича — многочисленный актив школы: только что выбранные председатели советов отрядов, члены совета дружины. Это было инструктивное совещание по перспективным планам пионерской работы. Многие пришли с блокнотами, тетрадками и приготовились записывать рекомендации старшего пионервожатого.

Заметив это, Виктор Петрович сказал:

— Уроки кончились. Никаких диктовок не ждите… И давайте условимся: я — ваш помощник, а вы — хозяева. Обещаю: что бы вы ни придумали, от меня не услышите слова «нельзя». И пусть в ваших перспективных планах будет побольше неожиданных, небывалых, трудновыполнимых пожеланий. Только не старайтесь сочинять все лично сами. Не забывайте, что у вас есть отряд, а в нем — много выдумщиков и фантазеров.

— Они наговорят! — воскликнул Гриша.

— Например? — спросил Виктор Петрович.

— Например, захотят съездить к космонавтам в Звездный городок!

Виктор Петрович почувствовал, что наступил момент, когда надолго определяются отношения между вожатым и пионерским активом. Он был готов к этому и спокойно ответил:

— Я обещал не произносить слово «нельзя».

Кто-то не удержался и хлопнул в ладоши. За ним захлопали все, потому что понимали, как сложно организовать поездку к космонавтам. Вожатый не пошел на попятную. Значит, можно верить всему, что он обещает.

— А если захотят в кино до шестнадцати лет? — спросил председатель совета отряда из пятого класса.

— Мелко! — с легким укором сказал Виктор Петрович. — Не старайтесь подгонять время. Будет вам и шестнадцать! Скорей, чем вы думаете.

Встала девочка с косичками.

— А можно экскурсию в тюрьму запланировать?

Все хотя и засмеялись, но Виктор Петрович снова почувствовал, что от него ждут не отговорки, а прямого ответа. Ребята не собирались требовать от вожатого невозможного и, конечно, приняли бы откровенный бесхитростный отказ. Виктор Петрович сам не захотел воспользоваться этим легким путем.

— А почему бы и нет? — с мальчишеской запальчивостью произнес он. — Я не представляю, как это сделать, но постараюсь узнать. Думаю, что будет полезно побывать в колонии для несовершеннолетних правонарушителей. Все нужно увидеть своими глазами. Но прошу вас — не надо часто заглядывать за закрытую дверь. Повнимательней смотрите вокруг себя! Вы еще так много не видели! Даже того, что рядом с вами происходит каждый день!.. Кто видел, как восходит солнце?.. Не из-за домов и крыш, а из-за леса, из-за озера, из-за горизонта?

Никто не поднял руку.

— Нет счастливчиков? — спросил Виктор Петрович. — Вы думаете — это неинтересно? Вы посмотрите — узнаете!.. А кто бывал у проходной большого завода и смотрел, как идут утром рабочие?.. Тоже не видели?.. А кто выходил в поле, когда комбайны убирают хлеб?..

«Лирика», — подумал Гриша и невольно поморщился.

— Ты прав! — глядя на него, сказал Виктор Петрович. — Не верь мне на слово! Это все надо самому увидеть, и тогда ты почувствуешь!.. Если восходит солнце, если идут на завод рабочие, а хлеборобы убирают урожай — значит, все на нашей земле в порядке!..

Впервые присутствовали ребята на таком инструктаже. Они привыкли составлять планы чуть ли не под диктовку вожатых. Запишут девять-десять пунктов, утвердят на сборе — и работай. Все ясно, все просто и привычно. Виктор Петрович никаких конкретных мероприятий не назвал. Он заставил подумать о чем-то большом, жизненно важном и в то же время дал право фантазировать сколько угодно. Договорились, что на ближайших сборах пионеры наметят свои планы, а потом скажут, какая требуется им помощь.

Заканчивая разговор, Виктор Петрович напомнил о подписке на газеты «Пионерская правда» и «Ленинские искры».

— Сколько газет положено на отряд? — деловито спросил Гриша.

— Каждый должен получать пионерскую печать! — шутливо продекламировал вожатый рифмованные строки из газетного объявления. — К этому и надо стремиться.

— Так и будет! — уверенно сказал Гриша. — У меня все до одного подпишутся!

И опять, как тогда, после сбора в 6-м «А», Виктор Петрович почувствовал безотчетное беспокойство.

— Ты еще ни с кем не говорил, а даешь такое обещание.

— А вот увидите! — ответил Гриша. — Будет сто процентов!

Он ничуть не сомневался в том, что выполнит обещание. И о плане Гриша тоже не беспокоился. Многих пионеров короткое выступление Виктора Петровича взволновало и одновременно озадачило. Не так легко самим составить хороший план. А для Гриши никаких затруднений не возникло. Он все решал быстро и не без выдумки. Солнце?.. Пожалуйста! Заберемся на крышу дома и посмотрим на восход. Девять этажей все-таки! А у заводской проходной побывать — и совсем уж пустяк. Только все это красивые слова. Гриша был опытным председателем. Он знал, что никто не потребует от него отчета о солнечном восходе, а вот за макулатуру и металлолом придется отчитываться в килограммах, за подписку на газеты — в рублях, за отстающих учеников — поименно. Виктор Петрович пока говорил только о подписке, но Гриша понимал, что без школьной прозы не обойтись. Придет время, и вожатый заговорит и о килограммах, и о двоечниках. Поэтому и план пионерской работы должен быть деловым. Для красоты можно вставить в него вылазку на крышу за солнцем. Пусть порадуется Виктор Петрович. Но вообще это совсем не обязательно. План — не сочинение по литературе.

Возвращаясь домой, Гриша догнал Машу. Она несла из прачечной пакет с чистым бельем.

— Слушай, Агеева! Есть задание! — Гриша не любил откладывать дела на потом. — Тебе, как старосте, это в самый раз. Надо провести подписку и собрать деньги на пионерские газеты. Справишься?

— Я постараюсь, — с готовностью ответила Маша и, остановившись, перехватила пакет из правой руки в левую.

— Тяжелый? — спросил Гриша. — Помочь, что ли?

Маша засмущалась и поспешно отвела руку с пакетом за спину.

— Легкий совсем!.. Я сама… Спасибо!

Гриша не настаивал.

— Только чтоб у всех до одного по газете было! Поняла?.. Кто станет отказываться — мне скажешь.

— Хорошо.

И они разошлись. Гриша зашагал к своей лестнице, а Маша засеменила с тяжелым пакетом к соседней. Новое поручение обрадовало ее: о ней помнят, ей доверяют! И какой он, Гриша, заботливый, обходительный! Про пакет спросил — тяжелый ли? От одного этого Маше показалось, что белье полегчало. И как у него, у Гриши, все складно получается! Скажет: есть задание — и конец! Не только спорить не хочется, а наоборот — так бы и побежала выполнять его!

Дома у Гриши никого не было. Мама работала. Отца направили в дальнюю поездку. Он отсутствовал уже третьи сутки. Гриша разогрел обед, а когда налил себе тарелку супа, услышал, что в прихожей хлопнула дверь. По шагам он узнал отца и налил вторую тарелку.

Здесь же, за столом, и произошел разговор, к которому Гриша тщательно готовился. Обычно с любой просьбой он обращался к отцу открыто, без предварительной разведки, а сегодня начал издалека — с погоды.

— Вчера весь день дождь лил. Трудно было ехать?

— По шоссе — ничего, терпимо, — ответил отец. — Вот проселки развезло. Чуть не застрял на объезде. Теперь слякоть до самых морозов будет.

— А грибы, говорят, еще растут!.. И много!

Отец перестал есть. Он подумал, что Гриша опять попросит свозить ребят в лес.

— Грибы-то, возможно, и растут, только я вас больше не повезу. Слово держать не умеете!.. Дал слово — тут уж хоть кровь из носа! Любой ценой!

Именно такого ответа и ждал Гриша от отца. Теперь можно было перейти к главному.

— Ты не прав, папа! Мое слово крепкое!.. Завтра у нас сбор и завтра же утвердим письмо твоему начальству. Я все помню… А за грибами мы и не собираемся. Я про другое!.. Обещай, что выполнишь!

— Тогда с тебя два письма! — пошутил отец.

— Хоть три!

— Еще лучше! — На этот раз трудно было определить, шутит отец или говорит серьезно. — Так что тебе нужно?

— Помнишь, когда ездили, на сосне голову видели?.. Круглая такая, с ушами и глазами…

— Помню. Это моя примета.

— Вот ее и нужно.

— Это зачем же? Для школы? В уголок натуралиста?

Гриша не собирался открывать свою тайну.

— Вроде уголка… Меня все касается. Я же председатель!

Он не случайно напомнил об этом. Отцу нравилось, что сын и в новой школе стал руководить отрядом.

— Рано важничаешь! — Отец снова принялся за суп. — Важничать когда можно?.. Когда твой отряд называть не просто отрядом будут, а скажут: «Отряд Гришки Грачева!»

— А ты помоги!

— Я-то помогу! Будет тебе сосновая голова! А сам ты?.. Что от тебя требуется?.. Чтобы что?

Гриша по-солдатски вскочил и гаркнул любимое отцовское присловье:

— Чтобы кровь из носа!

— Вот так!.. И чтоб в лепешку, а отряд вывести вперед! Тогда важничай — разрешаю!..

Весь вечер Гриша просидел за столом в своей уютной комнате. Сначала он приготовил уроки, потом сочинил от имени отряда благодарственное письмо в гараж и составил план пионерской работы. Он перечитал его несколько раз придирчиво и внимательно. Там было все необходимое: сбор бумаги и лома, выпуск стенгазеты, борьба с двоечниками, культпоходы в театры и музеи, участие в шахматных и хоккейных турнирах. Не забыл Гриша и про солнце. В последнем пункте он так и написал: «Вылазка за солнцем на крышу моего дома». Это звучало непривычно и как-то наивно. Ребята могли высмеять такое предложение. И глупо будет ссылаться на Виктора Петровича. Мало ли что могут наговорить вожатые. Ты председатель — тебе и думать, что нужно включить в план. Но и отказываться от этого пункта Гриша не хотел — боялся обидеть Виктора Петровича.

После долгих раздумий Гриша по-новому сформулировал мероприятие: «Наблюдение за восходом солнца в самый короткий день земного года». Теперь оно приобрело серьезное научное звучание. Гриша понимал: ничего в сущности не изменилось. Он по-прежнему опасался, что этот пункт не утвердят на сборе, но зато никто не посмеет смеяться.

На сборе пионеры без поправок приняли текст письма в гараж. Никаких возражений или дополнений не было высказано и по основным хорошо известным мероприятиям перспективного плана. Последний наукообразный пункт о солнце Гриша прочитал скороговоркой, надеясь, что он пройдет незамеченным. Но все вдруг насторожились и дружно повернули головы к председателю. «Не вышел номер! — подумал он. — Скажу вожатому, что ребята не захотели!»

— Чего, чего? — спросил кто-то. — Повтори!

Гриша взял ручку.

— Не нравится — вычеркну!

— Да ты прочитай снова! — потребовали многие.

И Гриша еще раз прочитал последний пункт.

— Это же чудесно! — воскликнула Марина и совсем сбила Гришу с толку. — Он еще смущается!

— Здорово придумал! — сказал с задней парты Мика.

— Мы — за! — подытожил Ника.

— А откуда смотреть будем? — поинтересовался Борис Чернов.

— С крыши моего дома, — ответил Гриша. — Как — никак, девять этажей! Оттуда все видно… С дворниками договорюсь!

— Полезай сам! — буркнул Борис. — Я не кошка!

Крыша никому не понравилась. Она принижала всю идею, лишала солнечный восход всякой романтики. Но Гриша не почувствовал этого и обрушился на Бориса:

— А я кошка?.. Но если решим, я хоть в крысу превращусь, а выполню!

— Бр-р-р! — брезгливо произнесла Марина. — Не надо в крысу!

— На Исаакий заберемся, на собор! — предложил Мика.

— Сто один метр! — добавил Ника и кольнул Гришу: — Как-никак, выше твоего дома!

— Это другое дело! — одобрительно проворчал Борис. — Туда и я могу слазать.

— Соглашайся, Гриша! — подхватил Андрей.

— А я разве против?.. Будет вам собор!

Гриша лучше многих понимал, что берется за трудную задачу. Хотя солнце зимой восходит поздно, но все равно собор еще не открыт. Обычных экскурсантов начинают пускать туда часов в десять. Придется упрашивать администрацию сделать для отряда исключение — разрешить пионерам подняться на собор до открытия. Возни будет предостаточно! Но что делать? Гриша не мог отказать ребятам. Они подумали бы, что он испугался трудности.

И еще по одному вопросу возникли на сборе разногласия. Гриша предложил составить ступенчатую диаграмму на всех пионеров и каждый день отмечать, кто и какие получил отметки. За пятерку столбик диаграммы подымался на две ступени, за четверку — на одну, за двойку опускался на две ступеньки, а тройка не вносила в диаграмму никаких изменений. Чей столбик достигал верхней красной черты, тот считался передовиком и ему присваивали звание космонавта. А у кого столбик опускался за нижнюю черную черту, того временно — пока он не исправит двойку — все должны в наказание называть кротом.

— Игра! — неодобрительно изрек Мика, выслушав Гришу.

— В бирюльки! — уточнил Ника.

В классе зашумели. Большинство на этот раз было за Гришу. Почувствовав поддержку, он решил, что пора одернуть близнецов. Они стали его раздражать.

— Что вы все подсмеиваетесь? — Гриша впервые заговорил с братьями Арбузовыми таким сердитым тоном. — Все у вас шуточки! Хватит! Шутите в другом месте, а не на сборе отряда!

— Нам выйти? — спросил Мика.

— Мы можем! — подтвердил Ника.

Гриша не сразу сообразил, как должен поступить председатель в таком случае. И не известно, чем бы закончился конфликт, если бы не Борис Чернов. Это его ворчливый голос разнесся по классу:

— Ну, прозвали меня космонавтом… Что из того?

В ответ раздался хохот. Никто не мог представить Бориса в роли отличника. Первое впечатление о нем оказалось сильнее всего. Забылась пятерка, которую он получил на одном из уроков математики. Прошла незамеченной диктовка, написанная Борисом без единой ошибки. Не приняли всерьез и его уверенное чтение английских текстов. Учительница похвалила Бориса за отличное произношение, а ребята насмешливо улыбались. Им было забавно слышать от него вместо грубоватых реплик — английские фразы, произнесенные по всем правилам мудреной фонетики.

По другим предметам Бориса пока не спрашивали. В его дневнике стояли только три отметки — три пятерки. И если бы ступенчатая диаграмма уже существовала, его колонка была бы самой высокой — целых шесть ступенек. Но об этом никто не подумал.

Когда в классе захохотали, даже Маша улыбнулась — сочувственно, ласково, но улыбнулась. Андрей, заливаясь смехом и, как всегда, раскачиваясь из стороны в сторону, прокричал:

— Да ты не бойся! Тебя в космонавты никакой ракетой не вытянешь!

— Ну, а если? — угрожающе спросил Борис, и шрам на его щеке побагровел. — Что тогда?.. Читал Пушкина про балду?

— Вот это тебе подходит!

— Согласен! — прорычал Борис. — А ты согласен на три щелчка?.. Кто раньше до красной черты доберется, тот и бьет!

Гриша постучал ладонью по столу.

— Довольно!.. Все можно в глупую игру превратить!

— Пусть он ответит! — потребовал Борис. — Согласен или нет?

Андрей криво усмехнулся.

— Ладно! Мне твоего лба не жалко!

Борис вскочил.

— Все слышали?

Гриша уже не ладонью, а кулаком стукнул по столу.

— Сядь! И не мешай своими глупостями!

Потянув Бориса за рукав, Маша попросила:

— Садись!

И он сел, но еще долго не мог успокоиться и сердито поглядывал через очки на Андрея.

Закрывая сбор, Гриша не забыл объявить о подписке на пионерскую печать, особо оговорив, что все до единого должны получать по газете и принести деньги старосте Агеевой. И опять Маша с теплым чувством подумала о Грише — какой он заботливый и памятливый.

 

Осечка

Хорошо, когда хочется идти в школу. Тогда и встается утром легко, и все уроки кажутся интересными, и даже возможность быть вызванной к доске не портит настроение. Пусть не пятерка, пусть троечка, но крепкая, заслуженная. На тройку Маша всегда успевала выучить уроки, а к большему она пока не стремилась. Считала, что уход за мамой и братишками важнее пятерок и четверок.

Проводив Витю и Валерку в детский садик, Маша побежала к школе. Последнее время она не ходила, а бегала в школу. Ей не терпелось поскорее очутиться в своем классе, где всё и все стали для нее не только знакомыми, но и близкими.

В портфеле лежала новая тетрадка с алфавитным списком учеников. Маша вчера вечером составила его, чтобы отметить, кто и на какую подпишется газету. Когда список был готов, она вспомнила, что еще ни разу не назначала дежурного — сама готовила к урокам доску, проветривала и убирала класс. Маша охотно делала это и могла бы и дальше выполнять несложные обязанности дежурного. Но что подумают остальные? Вдруг им покажется, что она им не доверяет?

Первым в списке значился Андрей Авдеев, и как раз его первого встретила Маша в школе.

— Андрюша, здравствуй! Деньги принес на газеты?

— На! — Андрей вынул из кармана рубль. — Мне — «Пионерку». В ней больше про спорт, чем в «Ленинских искрах».

— Хорошо! Только не убегай! — Маша удержала его за рукав. — Ты сегодня дежурный.

— Че-го? — нахмурился Андрей. — Почему я?.. Все, что ли, отдежурили? Второй заход?

— Нет, не второй…

— Тогда не моя очередь!

— Ты же первый по списку!

Андрей усмехнулся.

— Знаю! Во втором заходе я и буду первым. Поняла?.. А по первому кругу я давно должен был дежурить — в начале года!.. Физкульт-приветик!

Второй в алфавитном списке стояла сама Маша, за ней — братья Арбузовы, а на пятом месте — Настя Астахова. Маша разыскала ее в шумном школьном коридоре. Разговор с ней мало отличался от беседы с Андреем. Настя тоже принесла деньги на газету, а когда услышала про дежурство, ее красивые брови капризно изогнулись. Поправив пионерский галстук из красного атласа, она скептически оглядела старосту и, хотя в этом не было никакой нужды, принялась разглаживать простенький кумачовый галстук Маши.

— Скажи, пожалуйста, — с холодной вежливостью спросила она, — разве вчера кто-нибудь из близнецов дежурил?

— Нет, но…

— Тогда ты спутала, милая! Моя очередь — за Арбузовыми!.. И купи себе хороший галстук. Этот мнется очень быстро.

Маша озадаченно постояла в коридоре, подошла к окну и посмотрела на свое отражение в стекле. Ничего плохого в галстуке она не заметила. Конечно, атласный нарядней кумачового, но зато — дороже. Цену деньгам Маша знала лучше всех в классе, потому что сама вела домашнее хозяйство. Пока болела мама, приходилось экономить.

Вздохнув, Маша пошла в класс. Братья Арбузовы уже сидели за партой. До начала урока оставалось несколько минут, поэтому она в первую очередь заговорила о дежурстве.

— Назначай! — согласился Мика.

— Только по алфавиту! — пошутил Ника.

— А если ошибешься, — подхватил Мика…

— … освободишь нас от дежурства! — закончил Ника. — Согласна?

Братья добродушно улыбались.

— Согласна! — ответила Маша. — Но я не поняла, как это вас по алфавиту?

— Нас все-таки двое, — сказал Мика.

— Кто-то будет первым, — добавил Ника.

Маша подумала, потом радостно закивала головой.

— Понятно! Миша и Коля… Коля — первый! Ему дежурить сегодня, а Мише — завтра.

Братья встали.

— Выбирай!

— Укажи пальцем!

Маша долго смотрела на них и наконец наугад указала на Мику.

— Ты — Коля!

Близнецы засмеялись. Ника протянул Маше руку.

— Поздравляю!

— Проиграла! — подтвердил Мика. — Смотри!

Он подтянул кверху левый рукав и показал маленькие часики. Это был подарок. Отец купил их, когда сыновьям вместе исполнилось двадцать лет, а вторые обещал подарить, когда им будет вдвоем тридцать.

— По нечетным дням их носит Мика, — пояснил Ника.

— А по четным, — Ника, — продолжал Мика. — Сегодня — седьмое…

— Значит, ты проиграла! — закончил Мика.

— Да ну вас! — Маша замахала руками. — Совсем меня запутали! Сколько на твоих?

— Без одной звонок.

— Ой! — Маша оглянулась на доску и успокоилась. — Чистая! Ладно, я за вас подежурю!.. А деньги принесли на подписку?

— Нас отец подписал, — сказал Мика.

— Давно, — подтвердил Ника. — Когда для себя выписывал.

— Нужно на каждого по газете! — напомнила Маша.

— На каждого и есть, — ответил Мика.

— Мне — «Искра», а Мике — «Пионерка», — уточнил Ника.

Раздался звонок.

— Хорошо, я так и запишу, — сказала Маша и заторопилась к парте.

На первой и второй перемене Маша обошла всех одноклассников. О дежурстве она больше не говорила, но успела закончить подписку и была очень довольна. Никто не отказался, только двое забыли деньги дома и обещали сбегать за ними во время большой перемены, а пять человек, как и братья Арбузовы, подписались на газеты не в школе.

Перед большой переменой был урок математики. Как всегда, Глеб Николаевич стремительно вошел в класс и объявил, что будет первая контрольная работа. Ребята встретили это известие недовольным шумком.

— Я знал, что вы обрадуетесь! — улыбнулся учитель и начал раздавать билеты.

Для учеников это была новинка. Глеб Николаевич подготовил персональные задания. Отпечатанные на машинке билеты невольно внушали уважение. На одной стороне значилась фамилия ученика, на другой — давались условия трех задач. Каждый, получив билет на свою фамилию, чувствовал себя взрослее, ответственнее.

Класс затих, лишь слышались легкие шаги учителя, медленно ходившего вдоль рядов. Заметив у кого-нибудь ошибку, он останавливался и негромко говорил:

— Подумай!

Минут через двадцать Глеб Николаевич остановился около Чернова. Перевернув билет вниз заданием, Борис с любопытством разглядывал свою фамилию.

— Это вы здорово придумали! — сказал он, взглянув на учителя.

— Вы имеете в виду задачи?

— Что задачи! — Борис небрежно вздернул очки на лоб. — Я про фамилию!

Глеб Николаевич заглянул в его тетрадь — все три задачи уже были решены. Он молча вытащил из кармана несколько новых билетов. Один из них, тоже именной — выписанный на Чернова, положил перед Борисом и пошел дальше.

Еще двум ученикам, решившим задачи, Глеб Николаевич выдал по дополнительному билету, а когда снова проходил мимо Бориса, услышал его бурчанье.

— Здорово придумали!

Глеб Николаевич приостановился.

— Вы имеете в виду фамилию?

— Нет! Задачи! — ответил Борис. — До звонка не успеть!

— Я думаю — успеете, — приободрил его учитель.

И Борис успел. Ровно за минуту до звонка Глеб Николаевич в третий раз остановился около него, вывел в тетрадке жирную пятерку и сказал:

— Дежурный! Соберите, пожалуйста, контрольные работы!

Маша решила только две задачи, но послушно закрыла тетрадь и пошла по рядам. Борис не сдал свою тетрадку.

Когда учитель, взяв у Маши контрольные работы, попрощался с ребятами, Гриша подозвал к себе отрядных художников.

— Диаграмма готова?.. Вывешивайте!

Художники потрудились основательно. Броская шапка на большом листе гласила: «Успеваемость учеников 6-го «А» класса». Ниже четкими чертежными буквами были выписаны все фамилии. Под каждой — длинный столбец, разбитый на ступеньки, пока еще не закрашенные. Вверху столбцы ограничивала красная полоса, внизу — черная. С конца красной полосы, как со стартовой площадки, взлетала ракета с надписью «Космонавты». От черной полосы опускалась стрела, коротко помеченная «Кроты».

— Кому поручим вести диаграмму? — спросил Гриша у столпившихся около листа ребят.

— На честность надо! — сказал Андрей. — Пусть каждый сам.

— Верно! — поддержал его Борис, проталкиваясь к стене с красным карандашом и тетрадкой.

Андрей захохотал.

— Смотрите, как он торопится!

— Тороплюсь! — подтвердил Борис. — Хочется поскорей щелчки тебе выдать.

— Прошлые отметки не считаются! — заявил Гриша. — Начнем с сегодняшнего дня.

Борис раскрыл тетрадку с контрольной работой.

— У меня сегодняшняя пятерка.

Никто, кроме Маши, не знал, что Глеб Николаевич выставил Борису отметку. Маша подтвердила:

— Я сама видела! Боря даже два билета решил!

— Ну и что? — воскликнул Андрей. — А какие у других отметки, мы не знаем. Пусть подождет!

Борис спрятал красный карандаш в карман.

— Я подожду. — Он заложил один палец за другой и громко щелкнул по тетрадке. — Я пока потренируюсь…

Больше за весь день никаких отметок не было, и диаграмма осталась чистой.

После уроков Маша отдала список и деньги Грише.

— Уже? — удивился он. — Все?

— Да, все, кроме тебя.

— За меня не беспокойся!

Гриша внимательно просмотрел список, положил его в портфель. Туда же хотел сунуть и деньги, но Маша попросила сосчитать их.

— Кому не доверяешь? — недовольно спросил Гриша. — Мне или себе?

— Себе, — сказала Маша. — Я как приду из магазина, и все мне кажется, что денег не хватает. Долго считаю…

Гриша неохотно перебрал бумажные рубли, перебросил по монетке горсть мелочи, вопросительно взглянул на Машу.

— Мало… Пяти рублей, кажется, не хватает.

— Так и должно быть, — согласилась Маша. — Пять человек денег не давали. Им либо папа, либо мама газету выписали. Я отметила в списке — какую.

Гриша нахмурился.

— Ты что — шутишь?.. А еще говорит — все подписались!

— Все! — робко подтвердила Маша. — Какая разница — где?

— Это для тебя нет разницы! — Гриша помрачнел еще больше. — А ты видела, как они подписывались? Квитанции проверяла?

— Нет, но я верю… Зачем обманывать?.. Разве, например, Арбузовы соврут?.. Неудобно требовать квитанции.

— Тебе неудобно, а мне что делать?

Маша никак не могла понять, почему сердится Гриша.

— Ладно, иди! — сказал он. — Ничего поручить нельзя!

И Маша ушла огорченная. Она чувствовала себя виноватой, но так и не догадалась, в чем провинилась перед Гришей. А он остался один в классе и, присев на парту, задумался.

Вспомнился старший пионервожатый. Как недоверчиво взглянул он на Гришу, когда тот заявил, что в его отряде на газеты подпишутся все до единого. Попробуй теперь доказать, что так оно и есть! Кто поверит, что пять человек подписались не в школе? Может быть, все-таки потребовать квитанции?

Гриша снова посмотрел в список и поморщился, увидев фамилии Арбузовых. Других еще можно было заставить принести квитанции, а с братьями не столкуешься. Никакой проверки они не потерпят.

И представилось Грише, как на очередном сборе актива будут подводить итоги подписки на пионерскую печать и его, Гришин, отряд, займет не первое, как он рассчитывал, а одно из последних мест. Виктор Петрович, вероятно, вслух ничего не скажет, но так взглянет на Гришу, будто спросит: «Где же твои сто процентов, товарищ хвастун?»

Ничего не решив, Гриша пошел домой. Во дворе стоял папин грузовик. Отогнав малышей, пытавшихся открыть дверцу кабины, Гриша поднялся на свой девятый этаж.

Заполнив всю кухню приятным смоляным запахом, на столе стояла только что срезанная с дерева сосновая голова. Она и вблизи не теряла сходства с человеческой: прищуренные глаза, шишковатый нос, раздвинутые в улыбке губы. Волокна древесины на макушке были похожи на гладко зачесанные пряди волос.

— Принимай! — сказал отец и постукал пальцем по сосновому затылку. — Я тоже умею держать слово… За письмо — спасибо! Пришло. Начальству понравилось.

Гриша повертел в руках сосновый нарост и благодарно улыбнулся.

— Трудно было пилить?.. Высоко же!..

— Трудно или легко — об этом не спрашивают. Годится?

— Еще как!

— То-то! Вот и ты приучайся!.. Если нужно — тут уж хоть трудно, хоть легко! Любой ценой!

— Хоть кровь из носа? — шутливо спросил Гриша.

— Усвоил! — Отец одобрительно пошлепал сына по плечу. — С таким лозунгом человеком станешь!

Гриша вздохнул:

— Не всегда, оказывается, твой лозунг помогает.

— Что же у тебя не вышло?

Гриша не любил делиться своими неудачами даже с отцом.

— Я просто так, — уклончиво сказал он. — Вот деньги, допустим, нужны… Срочно!.. Хоть себе весь нос разбей, а не достанешь!

— На что они тебе?

— Не мне… Вообще нужны… Встань на мое место и придумай, как их достать!

— Много?

— Пять рублей.

— Я мог бы тебе просто дать их, но ведь тебе не то нужно?.. Тебе хочется, чтобы я их придумал? — Отец оглядел кухню. — Сейчас придумаем что-нибудь!

Он раздвинул дверцы длинного хозяйственного шкафа, пристроенного между раковиной и мусоропроводом. Две нижние полки были забиты пустыми молочными бутылками. Отец кивнул на них.

— Вон деньги стоят!.. И каждый день прибывают… Маме сдавать некогда и тяжело… Снеси-ка на пункт!

Гриша чуть не подпрыгнул от радости.

— Ты гений, папка!.. Снесу!.. И могу деньги взять?

— Возьми… Привыкай думать!.. Из любого положения можно выбраться!

Несколько раз ходил Гриша из дома к пункту сдачи посуды и обратно, зато вечером в шестом часу он с гордо поднятой головой явился в пионерскую комнату и выложил на стол перед Виктором Петровичем список пионеров своего отряда и деньги, к которым прибавил пять рублей, полученных за бутылки.

— Примите, пожалуйста! — скромно сказал он. — Мы закончили подписку.

Вожатый пробежал глазами список.

— Молодцы!.. Кого-нибудь пришлось уговаривать?

— Что вы! — воскликнул Гриша. — В моем отряде все сознательные!

— Молодцы! — повторил Виктор Петрович, чувствуя, как и раньше в разговоре с Гришей, какое-то непонятное раздражение.

— А кто-нибудь до нас отчитался за подписку? — спросил Гриша.

— Твой отряд первый, — ответил Виктор Петрович и, не сдержавшись, добавил: — Время еще есть — успеют и другие. А кто первый, кто последний — в этом случае не так уж и важно!

— Конечно! — тотчас согласился Гриша. — Но все-таки..

 

Зайчики

Среди разнообразного оборудования кабинета английского языка были и дешевенькие зеркальца, какие обычно лежат в каждой дамской сумочке. Предназначались они для того, чтобы ученики следили за артикуляцией.

Молоденькая учительница, которая побаивалась за сохранность школьного имущества, не без внутреннего трепета предложила ребятам достать из столиков зеркальца.

— Но умоляю — не разбейте!

Девчонки воспользовались случаем и привычно, деловито завертели перед собой зеркальцами, поправляли волосы, брови. Мальчишки, пересмеиваясь, гримасничали, как обезьяны.

Отрабатывали произношение английских слов, которые начинаются с сочетания букв «ти» и «эйч». Все смотрели на учительницу, а потом перед зеркалом старались воспроизвести ее артикуляцию — так расположить губы, зубы и язык, чтобы прозвучало это трудное для русских не то «ф», не то «с». Затем включили магнитофоны и надиктовали на ленту несколько слов на «ти»-«эйч». Теперь каждый слушал свой голос, стирал написанное и снова произносил в микрофон английские слова, добиваясь правильного звучания.

На столе учительницы был пульт с многочисленными кнопками, микрофон и наушники. Она могла подключиться к магнитофону любого ученика, послушать его и поправить, если надо.

В начале урока за окнами уныло шелестел холодный дождь, а к концу, когда все поустали, в кабинет заглянуло солнце. За учительницей на стене загорелось яркое пятнышко — световой зайчик. Гриша заметил его и, покрутив головой, определил, что лучик идет из Марининой кабины. Так оно и было. Солнце зажгло рыжую копну ее волос, осветило зеркальце, лежавшее рядом с магнитофоном, и, отразившись, послало веселый зайчик на стену.

Гриша взял свое зеркальце, поймал солнце — и второй зайчик прыгнул на стену сзади учительницы. Он пометался из стороны в сторону и стал подкрадываться к первому зайчику.

Несколько учеников заметили эту игру и с любопытством следили за световыми пятнышками. Марина тоже увидела их. Прикрыв ладонью свое зеркальце, она убедилась, что неподвижный зайчик принадлежит ей: он пропал и снова появился, когда она сняла руку с зеркальца. Взглянув на Гришу, Марина поняла, что он охотится за ее зайчиком.

Игра оживилась. Оба солнечных пятнышка забегали по стене. Маринин зайчик метался то вправо, то влево, а Гришин догонял его, выписывая замысловатые петли. Почти весь класс наблюдал за охотой, происходившей за спиной учительницы.

Она не могла видеть зайчиков, но хорошо видела глаза ребят. Ей показалось, что все они смотрят на нее с каким-то странным выражением. Учительница быстро оглядела свою одежду, пригладила волосы, провела рукой по лицу, одернула кофточку.

Ребята не заметили ее беспокойства и по-прежнему смотрели не на учительницу, а на стену. К игре присоединились два других зайчика. Взял зеркальце и Борис Чернов. Он хотел послать зайчика в Машину кабину, а лучик света чиркнул по глазам учительницы. Она вскинула голову. Ей подумалось, что все это время Борис высвечивал ее зеркальцем — потому и смотрели на нее ученики с открытой усмешкой.

— Борис Чернов! Встань!

Борис грузно поднялся.

— Извините… Не нарочно, — промямлил он и, откладывая зеркальце в сторону, второй раз неумышленно полоснул светом по лицу учительницы.

— И не стыдно тебе? — с обидой в голосе произнесла она. — Ты же такой большой! Выше меня ростом!

— Да не нарочно! — повторил Борис и, разозлившись на себя, сердито сунул зеркальце в стол, но не попал в ящик — оно упало и разбилось.

В классе захихикали. Учительница встала и подошла к Борису.

— Дай мне твой дневник. Я напишу, что ты скверно вел себя на уроке.

Чернов подал дневник.

— Можно сесть?

— Садись… После урока уберешь осколки. А классного руководителя я попрошу поставить тебе в эту неделю двойку по поведению.

Она вернулась к своему столу и раскрыла дневник.

— У меня вопрос, — спросил Андрей. — Как по-английски крот?

— Моул, — произнесла учительница, недоуменно вглядываясь в мальчишек и девчонок, которые опять как-то загадочно улыбались.

Учительница не знала о диаграмме, а все остальные сразу догадались, почему Андрей задал такой вопрос. После того, как вывесили диаграмму, это была первая двойка. Она опускала Бориса вниз, за черную черту. В 6-м «А» появился крот.

Возвращаясь на перемене из кабинета английского языка в свой класс, ребята выжидательно поглядывали на Бориса. С ним шла Маша. Она тихо, но горячо убеждала его:

— Ты сам закрась! Вот увидишь — так будет лучше. И смеяться перестанут!.. Хочешь, я тебе черный карандаш дам? Он у меня счастливый! Им только один раз покрасишь — и больше никогда-никогда не придется!

Когда они вошли в класс, Андрей крикнул:

— Расступитесь! Крот идет! Моул!

Борис не обратил на него внимания, прямиком направился к стене с диаграммой и в своем столбце затушевал две ступеньки ниже траурной черты.

Маша была права. Насмешливые улыбки быстро по-увяли. Даже Андрей не произнес больше ни одной колкости и с деланным равнодушием отвернулся от Бориса. А Марина сказала, ни к кому не обращаясь:

— Если честно — двойку на английском заслужил не только Чернов, а и… — она стрельнула глазами в сторону Гриши и повторила: — а и… я! Только мне ее не поставили, а то бы у нас в классе был не один крот!

Марина засмеялась и, подсев к Грише, шепотом спросила:

— Ты зачем за мной по стене бегал?

— Я не бегал… Не только бегал!

— Ну, прыгал!

— Не прыгал, а писал зайчиком.

— Что?

— Слова.

— Какие?

— Повторить?

— Конечно!

— А ты очень хочешь?

— Очень!

— Я написал: «Можно прийти к тебе в это воскресенье?»

Хотя Марина сама приглашала его в гости, Гриша с затаенным страхом ждал ответа: вдруг скажет — нельзя? Всегда уверенный в себе, с Мариной он чувствовал непонятную робость.

— Я буду ждать! — ответила Марина.

После английского был урок математики. Глеб Николаевич принес тетради с проверенными контрольными работами, но прежде чем раздать их, он как-то по-особенному оглядел класс.

— Сегодня я выступаю перед вами в новом качестве — меня назначили вашим классным руководителем.

Ребята молчали. Каждый прикидывал в уме: хорошо это или плохо? Глеба Николаевича уважали, ценили, за интересные уроки. Но он был холодно строг, а иногда и вежливо-язвителен. Все знали, что он не будет надоедать нудными нравоучениями, зато и одна его мимолетная фраза могла чувствительно ударить по провинившемуся.

— Да-да! — сказал он, нарушив затянувшуюся тишину. — Не торопитесь с выводами!.. Я и сам еще не знаю, радоваться вам или огорчаться.

Глеб Николаевич первый раз потратил часть урока не на математику. Он подошел к диаграмме, осмотрел ее и спросил:

— Чье это творчество?

Гриша уловил иронию в слове «творчество» и ответил:

— Вместе придумали… Вам не нравится?

Глеб Николаевич в душе не одобрил диаграмму. Но прямо он не высказал своего отношения — не захотел с первого же дня навязывать ребятам волю классного руководителя.

— Я помню объявление о поездке за грибами, — произнес он задумчиво. — В нем было больше жизни… И уж совсем не было темных пятен… На правах классного руководителя разрешите узнать у вас, Борис Чернов, на каком уроке вы отличились?

— На английском, — пробурчал Борис.

— Ну что ж! — со, вздохом произнес Глеб Николаевич и зашагал к столу. — Пора мне браться за воспитательную работу, не так ли? Для начала расскажу, как я получил в школе обидную кличку.

Он взглянул на часы.

— Обещаю уложиться в две минуты… У нас в школе тоже был английский… Переводил я на уроке какую-то фразу. Она уже давно забылась, а два слова я буду помнить вечно: янг орейндж… Как их перевести, кто скажет?

Ребята не торопились с ответом. Глеб Николаевич вопросительно посмотрел на Чернова.

— Вообще-то это, — произнес Борис неуверенно, — вроде молодого апельсина… Только, так не говорят… Свежий, что ли, апельсин?

— Завидую вам! — воскликнул Глеб Николаевич. — Вы бы на моем месте кличку не заслужили!.. Правда, не свежий, а незрелый апельсин… Ну а я тогда перевел эти слова так: молодой орангутанг… Легко догадаться, как меня прозвали в школе!

Смеялись все. Глеб Николаевич снова взглянул на часы и поднял руку.

— Постарайтесь не попадать в мое положение… А теперь вернемся к нашим математическим играм!.. Дежурный! Раздайте, пожалуйста, контрольные работы!

Опять встала Маша, разнесла тетради по партам. Двоек Hit у кого не было, и диаграмма после уроков густо покрылась красными, устремленными вверх, ступенями. Борис стер резинкой черное пятно внизу своего столбца и снова очутился на нулевой отметке, потому что его пятерка по математике как бы покрыла двойку, полученную в кабинете английского языка.

— Что же это за диаграмма! — возмутился Андрей. — Был крот — и не стало! Что-то тут не то… Это вроде как явный гол не засчитали!

Его никто не поддержал, а новое предложение Гриши понравилось всем. Художники на большой перемене внесли в диаграмму поправку: вместо слова «крот» написали «орангутанг». Это звучало лучше, и Гриша гордился, что сумел использовать рассказ Глеба Николаевича.

И еще одно небольшое событие порадовало Гришу в тот день. На школьной доске объявлений совет дружины вывесил «молнию» с итогами подписки на газеты, Перечислив отстающие отряды, совет призывал их равняться на пионеров 6-го «А» класса.

Не знал Гриша, что Виктор Петрович не без внутреннего сопротивления разрешил вывесить такую «молнию». Ему не хотелось расхваливать Гришин отряд, но и возражать не было причины. Факт бесспорный: в 6-м «А» раньше всех провели подписку и никто не отказался от газеты. Вожатый побоялся поступить необъективно, и «молния» появилась. Отряд Гриши Грачева впервые официально был назван передовым. Пока только по подписке, но передовым.

 

Деревянная голова

В воскресенье, завернув сосновую голову в бумагу, Гриша после завтрака спустился с девятого этажа на восьмой. Он не знал, в какой квартире живет Марина, — забыл спросить номер. Здесь было четыре двери. Три самые обычные, а четвертая сразу обращала на себя внимание и цветом — веселым, оживляющим лестничную площадку, — и номером. Он был крупно написан на полированной пластмассовой пластинке, в которую чьи-то умелые руки вмонтировали кнопку звонка.

Гриша выбрал эту дверь и позвонил. Он ничуть не сомневался, что попал туда, куда нужно, и поэтому не удивился, когда Марина открыла дверь.

— Нашел все-таки! — обрадовалась она. — Ты же не спросил номер квартиры!

— Зато знал этаж, а дверь — она на тебя похожа!

— Ну и сравнение! — воскликнула Марина. — Сверток можешь оставить в прихожей.

— Нет! — возразил Гриша. — Когда узнаешь, что в нем, сама заставишь внести в комнату!

Марина заинтересованно взглянула на сверток, провела по нему рукой.

— Неужели?.. Покажи скорей! — Она притопнула от нетерпения ногой и втащила Гришу в комнату. — Показывай!

Гриша снял бумагу и поставил деревянную голову на журнальный столик.

Пока Марина, забыв на минуту о госте, с восторженным удивлением рассматривала голову, Гриша оглядел комнату. По стене полз метровый Змей Горыныч из верескового корня. Баба Яга в ступе прицепилась к люстре и грозила метлой толстому бегемоту, восседавшему на стеклянной горке. Под ним на полках были выставлены другие пеньки и корешки, похожие то на чайник, то на сахарницу, то на блюдце — целый чайный сервиз.

На каждом предмете белел ярлычок с указанием, кто и когда нашел этот корень или нарост. Чаще всего встречалась короткая пометка «мама», но попадались ярлычки с надписью «папа», «Марина» и с другими именами.

Гриша подумал, что теперь и его имя появится и останется в этой комнате, и пожалел, что лично у него никакой коллекции нет. Андрей собирает шайбы, Марина — деревянные фигурки. Болтают, что даже у Бориса Чернова есть хороший набор записей гитаристов-виртуозов. Только у Гриши — ничего. Собирал когда-то марки — бросил и больше ничем не увлекся.

А Марина уже бегала по комнате — выбирала место для деревянной головы и приговаривала, с благодарностью поглядывая на Гришу:

— Это же чудо!.. Она похожа на ту, с которой Руслан сражался!.. Помнишь у Пушкина?.. Вот если бы и Руслана найти! С мечом! В шлеме!..

— Найдем Руслана! — убежденно сказал Гриша.

— Где?

— Объявим весной поход в лес всем отрядом — и наверняка попадется что-нибудь похожее!

— Кому интересно искать для меня!

— Мне интересно!

Марина смутилась и, чтобы скрыть это, взяла голову и поставила на горку рядом с бегемотом.

— А бумажку повесишь? — спросил Гриша.

— Конечно! — Марина оглянулась. — Трудно пилить было? И как ты до нее добрался? Высоко же!.. Я ее тогда видела, но подумала — не достать.

— Достал! — коротко ответил Гриша.

Ему не хотелось говорить об этом. Не мог же он сказать, что все сделал отец: съездил, спилил и привез сосновую голову.

— Достал! — повторил Гриша и с облегчением подумал, что не соврал: достать можно по-разному, не обязательно для этого самому залезать на сосну.

— Открыть тебе один секрет? — спросила Марина и тут же, испугавшись чего-то, воскликнула: — Нет! Потом!.. Ты подожди — я сейчас!

Она выскочила за дверь и вкатила столик на ножках с колесиками.

Гриша едал всякие пирожные, но никогда не видел, чтобы они были подобраны и расположены на блюде так оригинально — в виде большого подсолнуха. Рядом, как два голубых колокольчика, стояли чайные чашки. Ложки мелодично позвякивали на блюдечках.

— Это для меня? — удивился Гриша. — Так красиво…

— Я и для себя стараюсь красиво делать.

— Для себя можно и попроще!

— Сначала попроще, потом похуже, а затем и скверно! — Марина улыбнулась. — Так мой папа говорит… И еще добавит: сначала в одежде, потом в поведении, а затем и в мыслях.

— Сам себе человек всегда хорошим кажется! — возразил Гриша. — Если он личность.

— И конечно — сильная?

— А то какая же!.. Слабый — не личность!

— А вдруг, — с лукавинкой произнесла Марина, — вдруг этой сильной личности только кажется, что она хорошая?

— А как проверить — кажется или на самом деле?

— Это нетрудно. Надо только представить, что тебя всегда видят люди и читают твои мысли. И если тебе не захочется ничего спрятать от них, значит, на самом деле, а не только кажется.

— Это тоже папа?

— Папа!

— Ну, знаешь!.. Такой жизни, когда за тобой следят и мысли читают, не выдержит никто. Даже твой папа!

— Выдержит! — уверенно сказала Марина. — Мой папа удивительный!.. Он даже человека от смерти спас!.. Не веришь?

— А ты мне поверишь?.. Мой отец каждый день от смерти спасает!.. Едет по улице, а люди — видела, наверно — сами под колеса лезут… Как отец затормозит, так и считай, что спас человека!

Марина тряхнула копной рыжих волос и засмеялась. Она часто смеялась, но всякий раз по-разному, с каким-то новым, неповторяющимся оттенком в голосе и выражении лица.

— Ты шутишь, а я — серьезно!.. На работе кто-то кислотой облился, а папа его спас.

— Кровь дал?

— Нет… Больнее… Я скажу, только ты без шуток, а то обижусь! Папа ему, — Марина понизила голос до шепота, — кожу дал — целых шесть сантиметров!.. Ты бы мог это сделать?

— Смотря для кого.

— Хотя бы… — Марина задумалась. — Хотя бы для Арбузовых.

— Моя к ним не приживется. Мы совсем разные… Вот тебе бы и целого метра не пожалел!

— Ты считаешь — мы совсем одинаковые?.. — Марина очень серьезно посмотрела Грише в глаза и, не дождавшись ответа, заговорила сама: — Ты очень хороший… Почти все тебя любят… И я, когда ты делаешь или говоришь что-нибудь, смотрю и думаю: вот и я бы так сделала… А иногда чего-то не понимаю… Не туда куда-то у тебя получается, не так, как бы я… Редко, а бывает такое.

— Ничего удивительного! — возразил Гриша. — Ты не мальчишка и к тому же не… не председатель… А если что не нравится или не понимаешь, так ты спроси.

— Хорошо! — ответила Марина. — Теперь буду спрашивать.

Гриша взял пирожное.

— Ты про это думала, когда говорила, что у тебя секрет?

— Нет! — Марина замотала рыжей головой и низко склонилась над своей чашкой. — Я загадала тогда, в кино… Если ты выполнишь, что обещал, то я до самого… до конца школы с тобой сидеть буду… Хочешь?

Щеки у Марины зарделись, и Гриша тоже вдруг почувствовал, что ему стало жарко.

— Про это могла бы и не спрашивать.

 

Копилка

Как Гриша и предполагал, пришло время — и школа включилась в соревнование по сбору макулатуры.

Сразу же после уроков он провел оперативное совещание совета. Всех озадачило его требование — придумать что-нибудь такое, чтобы бумажный поток сам хлынул в их отряд. Предложения были, но все они не отличались остроумием и оригинальностью. Ходить по магазинам и выпрашивать бумажную тару или бродить по этажам жилых домов и собирать старые газеты — все это делалось и раньше.

— Так мы быстро сползем с первого места! — сказал Гриша.

— А кто нам его присуждал? — спросил кто-то из звеньевых.

Гриша осуждающе взглянул на него.

— Про подписку забыл?.. Кого в пример ставили? Нас!.. Ударим по макулатуре, а потом еще нажмем на металлолом — вот и лучший отряд по всем показателям!.. Только придумать надо, как побольше собрать бумаги!

И ребята честно думали, но свежих мыслей не было. Пришлось Грише доказать, что он недаром возглавляет отряд. Его предложения сначала показались спорными. Он сказал, что начинать нужно с самих себя: пусть вечером каждый собирает в своей квартире все газеты, а утром приносит их в школу. Кое-кто засмеялся. Много ли потянут газеты, которые получает одна семья?

Гриша подошел к доске и спросил:

— Сколько весит одна газета?

Ответы были самые разные: грамм, два грамма. Кто-то даже крикнул:

— Ничего не весит!

— Сорок граммов! — заявил Гриша. — Две газеты наверняка есть в любой квартире. В день — восемьдесят граммов.

Он взял мел и молча помножил 80 на число учеников в классе, затем — на тридцать, и все увидели, что в месяц у них накопится 60 килограммов отличной макулатуры. Цифра звучала солидно, и совет принял решение: поручить звеньевым взять под контроль это дело.

— А где будем хранить газеты? — спросила Марина.

— Это я беру на себя! — ответил Гриша. — И еще предлагаю поставить в домах ящики для прочитанных газет.

И снова членам совета Гришина идея показалась неосуществимой.

Во-первых, где взять такие ящики, а во-вторых, кто будет бросать туда газеты? Ведь почти в каждой квартире есть пионеры из других отрядов. Они, конечно, все разузнают и после этого ни одна газета не попадет в ящик, а если и попадет, то будет вынута. Не поставишь же круглосуточный караул около ящиков!

У Гриши на любой вопрос был ответ.

— Школьники не во всех квартирах, — сказал он. — Есть целые дома без единого пионера!.. Плохо вы знаете свой район! Общежитие метростроевцев помните?.. Кто видел там хоть одного мальчишку или девчонку?.. А в семнадцатом доме кто живет?.. Старые большевики! У них газет навалом, а детей нет — уже выросли, взрослые стали! Там наш ящик каждый день доверху полный будет!

Марина слушала Гришу и радовалась за него. Решительный, напористый, умный — настоящий вожак, которому можно верить и за которым хочется идти. Для него не было непреодолимых трудностей. Нужны ящики? Будут! Сами смастерим на уроках труда! Что скажет учитель? Похвалит, если объяснить, для чего нужны эти ящики! Как их закрывать, чтобы другие не воспользовались накопленной макулатурой?

— Закроем! — уверенно сказал Гриша, хотя еще не знал, как это сделать. — Придумаем!

Неожиданное препятствие возникло там, где Гриша совсем не ждал встретить его. Распустив членов совета по домам, он зашел к школьному завхозу и попросил предоставить отряду какое-нибудь место для хранения макулатуры — на чердаке или в подвале.

— В подвале даже лучше! — добавил Гриша.

С этой последней фразы и начались неприятности. Завхоз ненавидел людей, которых называл хитрогонами. Когда Гриша сказал, что в подвале хранить газеты лучше, чем на чердаке, он немедленно попал в разряд хитрогонов. Завхоз смерил его недобрым взглядом.

— Ловчишь?.. Отсыреют — тяжелее Станут?

По тому, как Гриша сбился с бодрого тона, завхоз понял, что разгадал его хитрость. Если бы это был не школьник, а взрослый человек, завхоз не поскупился бы на грубые слова, а Грише он просто отказал в помощи и выпроводил его из комнаты. Но ему не удалось так легко отделаться от настойчивого парня. Гриша хорошо знал, в чем его сила.

Макулатура — дело общественное, и тут уж можно бороться с любыми капризами завхоза.

Сердитый пошел Гриша к пионерской комнате, чтобы поговорить с Виктором Петровичем, но встретился в коридоре с Глебом Николаевичем.

— Вы почему еще в школе? — поинтересовался классный руководитель. — Кружок какой-нибудь?

— Совет был, — ответил Гриша и решил использовать эту встречу.

Он чувствовал холодок со стороны Виктора Петровича и обрадовался, что может обойтись без его помощи.

— Дел очень много, — доверительно сказал он Глебу Николаевичу, — а помогать никто не хочет!

— Может быть, я смогу быть полезным?

И Гриша теперь уже вместе с классным руководителем снова пришел к завхозу. Говорил Глеб Николаевич. С ним спорить было трудно. Завхоз только спросил:

— А вы знаете, почему этому хитрогону подвал потребовался?.. Там сыро.

— Не обязательно подвал! — возразил Гриша. — Хоть на крыше!

Завхоз прищурился.

— На дождь надеешься?

Он отвернулся от Гриши и сказал Глебу Николаевичу:

— Хорошо. Я отведу им место в кладовке…

Когда они вышли в коридор, Гриша поблагодарил учителя и услышал от него какой-то непонятный вопрос:

— Вы случайно не помните, где это сказано: «Обман — дело нерентабельное»? Хорошо сказано! А где — забыл!

— Я не знаю, — ответил Гриша.

— Если узнаете, напомните мне, пожалуйста!

Глеб Николаевич ушел в учительскую.

Гриша понял, что странный вопрос задан неспроста. И виноват во всем этот дотошный, въедливый завхоз. Себя Гриша оправдывал полностью. Глупо по граммам собирать газеты, копить их для сдачи по весу — и держать в таком месте, где они высохнут и станут совсем легкие! Вот это был бы настоящий обман — сами себя обманули: собрали сто килограммов, а газеты высохли — и получилось семьдесят. Кому это нужно?..

Потом Гриша побывал в школьной «столярке» у старого мастера, который давно смирился с не очень серьезным отношением учеников к профессии столяра. Он добросовестно учил мальчишек правильно держать пилу, готовить к работе рубанок, с любовью рассказывал о капризах древесных слоев и тайнах сучков, но еще не было случая, чтобы кто-нибудь искренне сказал учителю: «Хочу быть столяром».

Мастер обрадовался, услышав, что ребята сами предлагают сделать на уроках какие-то ящики. Он подробно расспросил, что это такое и для чего нужно, и посоветовал посмотреть, как устроены большие ящики, которые стоят на почте.

Теперь у Гриши остался один нерешенный вопрос — о запоре. Надо было придумать такой механизм, чтобы никто, кроме своих ребят, не мог открыть ящик.

За три дня до очередного урока в «столярке» Гриша объявил конкурс на самый лучший замок. Победа в конкурсе приравнивалась к пятерке по труду, и победитель получал право подняться в диаграмме на две ступеньки. В жюри, которое должно было определить, чей замок лучше, Гриша назначил себя, Марину и старого мастера.

За эти три дня изобретений поступило немного, и все они были такие, что Гриша и Марина отвергали их, не обращаясь за советом к третьему члену жюри — мастеру. Один мальчишка — Шурка Филиппов — притащил ржавый амбарный замок с цепью. Гриша засунул все это железо обратно в портфель изобретателя и приказал хранить до сбора металлолома. Андрей принес чертеж ящика без дна, который прикреплялся шурупами к полу. Для того, чтобы вынуть газеты, шурупы надо было вывинтить и приподнять ящик.

— Надежно и просто! — похвастался Андрей.

Гриша заколебался. Он видел, что предложение плохое, но ему не хотелось огорчать Андрея. Зато Марина с обычным своим смешком, на который трудно было обидеться, сказала, что Андрей лет на сто опоздал со своим предложением. Сейчас на лестницах полы цементные — шуруп не ввинтишь.

Никто не знал, что Борис Чернов тоже думал над устройством замка и даже смастерил дома маленький ящик — такой маленький, что он свободно поместился в портфеле. Маша была первой, кому он показал свое изобретение. Поставив ящик на сиденье парты так, чтобы больше никто не видел, Борис предложил Маше:

— Открой.

Маша попробовала приподнять крышку с прорезью — ничего не получилось. Передняя стенка с ручкой, задняя, две боковые стенки и дно тоже не поддавались. Никакого запора снаружи. Но по петлям можно было определить, что передняя стенка с ручкой должна, как дверца, открываться слева направо.

— Ты его заколотил? — наивно спросила Маша. — Если заколотил, не показывай ребятам — смеяться будут!

Борис насупился.

— И ты меня за чокнутого считаешь?

— Что ты! — испуганно воскликнула Маша. — Я знаешь, как к тебе отношусь?.. Я не хочу, чтобы над тобой смеялись!

— Смотри! — Борис положил на крышку ящика что-то твердое, тяжелое, завернутое в газету. — Потяни за ручку.

Маша потянула, и передняя стенка легко повернулась на петельках. В ящике лежала шоколадка со слоненком на обертке.

— Это тебе! — сказал Борис. — За то, что отгадала.

— Спасибо! — прошептала Маша, и глаза у нее засияли, как тогда, когда она получила корзину с грибами. — Только я ничего не отгадала и не поняла, как это получилось.

Он показал ей круглое отверстие в верхнем ребре дверцы. Такое же отверстие было просверлено снизу и в крышке ящика! Борис снял с крышки завернутый в газету магнит, и из отверстия выпал гвоздик без шляпки, который служил запором. Чтобы закрыть ящик, нужно было засунуть гвоздик в отверстие крышки, придержать его сверху магнитом, закрыть дверцу и убрать магнит. Гвоздик после этого опускался, нижним концом попадал в отверстие дверцы, а верхний конец оставался в крышке. Не зная секрета, открыть ящик было невозможно.

— Мальчики! Девочки! — на весь класс закричала Маша. — Вы только посмотрите! Какая прелесть! — Она поставила ящик на парту. — Это Боря придумал!

Ребята столпились вокруг. Даже Андрей подошел, заранее ухмыляясь. Борис то прикладывал к крышке завернутый в газету магнит и легко открывал дверцу, то убирал магнит, и тогда дверца не поддавалась никаким усилиям.

— Как в цирке! — одобрительно сказала Марина. — Не думала, что Чернов такой выдумщик!.. А что у тебя в бумаге? Можно посмотреть?

Борис спрятал магнит в карман.

— Отгадайте!

Братья Арбузовы переглянулись. Мика шлепнул Бориса по плечу:

— Мыслишь!

Ника шлепнул его по другому плечу:

— Крупно!

Догадался и Гриша:

— Магнит?

Борис кивнул головой, вынул из газеты небольшую, но увесистую подковку магнита и показал, как работает запор.

— Расступись! — потребовал Мика и раздвинул ребят — освободил проход к стене с диаграммой.

Ника подтолкнул Бориса.

— Иди! Карандаш захвати красный!

Гриша строго взглянул на братьев.

— Не распоряжайтесь! Вы в жюри не входите!

— Ты разве против? — спросила Марина. — А я согласна с Арбузовыми!

— Но в жюри трое! — напомнил Гриша. — Вдруг мастеру не понравится?

Андрей небрежно пощелкал ногтем по ящику.

— Эту коробочку и спичкой закрыть можно, а в большом ящике такой запор не сработает!

И не стыдно тебе! — возмутилась Маша. — Ты просто завидуешь!.. Боря, объясни еще раз, как он работает.

Но Борису не пришлось защищать свое изобретение. Мальчишки и девчонки дружно загалдели в его поддержку. Первый раз большинство в классе было за Бориса, и он на две ступеньки поднялся в диаграмме…

Старый мастер был приятно удивлен. Ребят точно подменили. Урок кончился, но никто не торопился убежать из мастерской. Мальчишки изготовили все детали большого полутораметрового ящика и заканчивали сборку.

— Мы вас не задерживаем? — спросил Гриша.

— Работайте хоть до ночи! — ответил растроганный мастер.

Через день, когда краска на ящике высохла, ребята торжественно вынесли его из мастерской и поволокли по коридору к выходу из школы. Этот первый ящик было решено установить в вестибюле общежития молодых метростроевцев.

— А не попрут нас оттуда? — спросил Андрей.

— Мы пойдем не одни, — ответил Гриша и, когда они поравнялись с пионерской комнатой, скомандовал: — Стойте! Опустите ящик!

У него все было рассчитано. Он еще ничего не говорил старшему пионервожатому — опасался, что узнают другие отряды. Кто-нибудь быстро сколотит ящик и раньше их поставит в общежитии. Теперь эта опасность миновала. Можно было обо всем рассказать Виктору Петровичу и попросить его договориться с комендантом общежития.

Ребята с ящиком остались в коридоре, а Гриша вошел в пионерскую комнату и вскоре вернулся с Виктором Петровичем.

Ящик отсвечивал свежей краской. Четкая надпись призывала: «Прочитай газету и опусти сюда». Стрелка указывала на прорезь.

Вожатый обошел ящик со всех сторон. Сделан он был аккуратно, добротно, красиво. И краска подобрана со вкусом.

— Не стыдно поставить в любом доме! — произнес вожатый. — Сами смастерили?

— А то кто же! — с гордостью ответил Гриша.

И Виктор Петрович подумал, что, может быть, он несправедлив к этому пареньку, который сначала показался ему привлекательным, деловитым, даже очень опытным для своего возраста, потом вдруг насторожил его, а теперь вновь обрадовал остроумной находкой. В других отрядах еще только распределяли звенья по домам, в которых намечалось собирать макулатуру. Никто и не пытался как-то по-новому наладить дело, а в 6-м «А» без подсказки соорудили ящик. И если он не принесет большой пользы, если будет пустовать, то и тогда нельзя не похвалить Гришу за его стремление к чему-то неопробованному.

Договорились, что Виктор Петрович побыстрее пойдет в общежитие, а ребята не торопясь понесут ящик. К их приходу вожатый обещал получить у коменданта разрешение.

По дороге в общежитие Виктор Петрович все еще думал о Грише, пытаясь понять, чем он все-таки вызывает настороженность и раздражений. Скорее всего эти чувства порождала Гришина самоуверенность и какое-то слишком уж явное стремление во всем быть первым и лучшим. Но разве плохо — стараться быть лучшим и первым?

Сколько ни думал об этом Виктор Петрович, сомнения оставались, и все же он с большим желанием выполнил просьбу Гриши. Комендант общежития не только разрешил установить ящик в вестибюле, но и обещал постоянно напоминать метростроевцам о том, что ребята из соседней школы просят не выбрасывать куда попало прочитанные газеты.

Когда запыхавшиеся мальчишки подтащили ящик к общежитию, Виктор Петрович уже ждал их у входа и указал место в правом углу лестницы. Установив ящик, ребята решили посмотреть, как отнесутся к нему метростроевцы.

Ждать пришлось недолго. С улицы вошел молодой мужчина с литровой бутылкой молока и батоном, завернутым в газету. На ребят он не обратил внимания, а ящик заметил и остановился — прочитал надпись. Только теперь он взглянул на мальчишек.

— Ваш?

— Наш! — ответил Гриша.

— Макулатура?

— Ara!

Мужчина весело улыбнулся.

— Я тоже когда-то звонил по квартирам!

Он вынул батон из газеты и, сложив ее, сунул в прорезь ящика.

— Мы читанные собираем, — сказал Борис.

— Я в троллейбусе посмотрел! — Мужчина еще раз улыбнулся ребятам и добавил: — Сейчас проверю — на шкафу в комнате старые валялись!

Он стал подниматься по лестнице, а Гриша самодовольно спросил у мальчишек:

— Ну как?.. Ко пилочка заработала!

Здесь же, в вестибюле, по предложению Гриши, Борис получил первое постоянное поручение: регулярно вынимать из ящика газеты и сдавать их на хранение школьному завхозу.

 

Нянька

Борис приходил в класс самым последним — за одну или две минуты до начала урока. Все к этому привыкли и знали: раз появился Чернов — жди звонка. И Борис привык, войдя в класс, видеть за партой Машу, которая встречала его озабоченным взглядом и, вздохнув, говорила:

— Как ты поздно! Я уж боялась — вдруг заболел?

Ему нравилось это внимание, но он по привычке грубовато бурчал:

— Еще чего! — и обычно спрашивал: — Мамка-то как?

Последнее время Маша отвечала, что маме лучше, что она уже ходит по квартире и даже сама готовит завтрак.

С обмена этими короткими фразами начинался их учебный день. А однажды Борис вошел в класс и увидел пустую парту. Маши не было. Он подумал, что его подвели часы — заставили прийти раньше времени. Но не успел он сесть на свое место, как раздался звонок. Урок начался, а Маша так и не пришла.

Борис сидел, слушал учителя и ни на секунду не мог забыть, что слева от него сегодня пустота. Ему даже казалось, что с той стороны несло холодком, как из открытой форточки. К концу урока Борису передали записку от братьев Арбузовых. «Куда девал Агееву?» — спрашивали они. Борис повернулся к ним и молча дал понять, что не знает, где она.

Больше никто не заметил отсутствия Маши до второго урока. Все началось с иронического замечания Глеба Николаевича. Он посмотрел на чертеж водного пути «из Варяг в Греки», оставшийся на доске от прошлого урока, и повернулся к классу.

— Наш дежурный, вероятно, с варягами уже распрощался, а к грекам еще не прибыл? — Учитель постучал по доске согнутым пальцем. — Товарищ дежурный! Где вы? Отзовитесь!

Ребята закрутились на партах, завертели головами в поисках дежурного, а Глеб Николаевич молча стоял у доски и ждал.

— Староста! Кто дежурный? — крикнул Гриша недовольным голосом и, не услышав ответа, встал, взглянул на пустое место. — Агеевой нету? Простите, Глеб Николаевич! Староста отсутствует!.. Мы сами назначим дежурного!.. Кто вчера дежурил?

Вчерашний дежурный не отзывался, и кто-то вспомнил:

— Да она и дежурила сама — Агеева!

— Нет! — проворчал Борис.

Но тут многие вспомнили, что вчера дежурила Агеева.

— Она! Она!

— Я сам видел — форточки открывала!

— Нет! — повторил Борис. — Она дежурила не вчера, а с самого первого дня, без перерыва!

Он встал и пошел к доске, взял тряпку.

— Не может быть! — произнес Гриша, — Кто хоть раз дежурил по классу?

Молчание затянулось, лишь шуршала тряпка — Борис смахивал с доски путь «из Варяг в Греки».

— Спасибо! — поблагодарил его Глеб Николаевич. — А случай не рядовой. Над ним стоит задуматься.

— Значит, ей нравилось дежурить! — сказал Гриша. — Она вообще такая… Характер такой!

— Вот о таком характере и подумайте! — произнес Глеб Николаевич. — Любопытный характер!

На перемене все снова заговорили о Маше. Гриша считал, что ничего особенного не произошло. Просто она не сумела справиться с обязанностями старосты. Дежурить за всех — это не ее дело, и если бы она, как положено, назначала дежурных накануне, то сегодня Глебу Николаевичу не пришлось бы ждать, когда приведут в порядок доску.

Андрей и Настя Астахова помнили, как Маша подходила к ним и говорила о дежурстве. Но они промолчали. Помнили разговор с Машей и братья Арбузовы. Мика посмотрел на брата.

— Может, из-за нас?

— Тогда плохо! — отозвался Ника и крикнул — Эй, Грачев! Завтра и послезавтра мы дежурим!

— Нет уж! — возразил Гриша. — Дежурят не по желанию, а по алфавиту! Здесь добровольцы не требуются! Порядок нужен!.. Придется мне за старосту работать!

— Не вспотей! — сказал Мика.

— Не надорвись! — добавил Ника.

Гриша предпочел не вступать в перепалку и сделал вид, что не слышал ехидных реплик.

— Сегодня дежурит Чернов, а завтра… Кто у нас первый по списку? Ты, Андрей?.. Тебе и дежурить завтра!.. А с Агеевой еще поговорим!..

На этом и закончился разговор о Маше, но многие чувствовали какую-то неудовлетворенность. На уроках то один, то другой поглядывали на незанятое место и удивлялись: когда Маша была в классе, никто ее не замечал, а сегодня вдруг стало не хватать Маши. Вспомнилась ее немного застенчивая, приветливая улыбка, негромкий ненавязчивый голос и неизменно доброе отношение ко всем.

В середине последнего урока Борис получил еще одну записку от Арбузовых: «Сходил бы — узнал!» — «Узнаю!» — написал он на том же клочке бумаги и отправил записку назад, а после уроков, не заходя домой, позвонил в дверь Машиной квартиры.

Открыл Валерка. Для него и для Витьки, который немедленно оказался у дверей, Борис выглядел настоящим дядей — плотный, в очках, со шрамом. И смотреть на него надо было снизу вверх. Они и смотрели, задрав головенки.

— Вы к нам? — спросил Валерка.

— Маша дома?

— Дома, только у нее горло заболело.

— Англина у нее! — подсказал Витька и, дернув брата за рубашку, прошептал: — Второй доктор!

— Никакой я не доктор! — возразил Борис. — Я из школы.

Из-за двери выглянула Маша в теплом халате, с повязкой на шее.

— Боря! — Она плотно запахнула халат. — Входи!.. Я сейчас к тебе выйду!

Она поспешно отступила к двери, а братья повели Бориса на кухню, посадили к столу и сами уселись напротив него. Теперь они рассмотрели гостя и поняли, что он не дядя, но продолжали обращаться к нему на «вы».

— Маше говорить больно! — пожаловался Витька. — А вам?

— У меня горло не болит.

— Зато шрам!

— Слепой ты, что ли! — возмутился Валерка. — Шрам старый, зажил давно!

— Все равно больно! — настаивал Витька. — Сразу видно — больно!

— Ничего не видно!

— А почему он хмурный и в очках?

Борис не выдержал и засмеялся.

— Очки-то при чем?.. А хмурый я всегда… Как мамка? Поправляется?

— Мамка? — переспросил Валерка.

И Борис по его тону понял, что в этой семье так маму не называют.

— Я про маму, — поправился он. — Про вашу маму.

— А маме лучше! — похвастался Витька. — Как грибы тогда Дед Мороз принес, так лучше и лучше.

— Какой Дед Мороз! Все ты путаешь! — сказал Валерка.

— Ну и пусть не Дед Мороз, а все равно лучше!

— Лучше, — согласился Валерка и доверительно сообщил Борису: — Но на улицу маме еще нельзя! Мы даже в садик сегодня не ходили, потому что Маша заболела, а маме нельзя.

Витька сделал страшные глаза и прошептал:

— Прогульщиками стали!

— А есть-то было что? — спросил Борис.

В кухню вошла Маша. Она успела сменить халат на платье.

— Как хорошо, что ты пришел!.. Тебя ребята прислали?

Борис помрачнел, но не стал ее разочаровывать.

— Да, ребята… Жить не могут без старосты!

Маша приняла это за правду.

— Да? — воскликнула она оживленно. — А я взяла и заболела!.. Кто сегодня доску вытирал?

— Я.

— Вот тебе за это! — Маша поставила перед Борисом стакан и налила в него какао. — Еще горячее!.. Мы только отобедали… Сегодня мама готовила. У меня тридцать восемь держится.

— Я сейчас уйду, а ты ложись! — приказал Борис. — Скажи, что из еды купить надо.

— Ой! Что ты!.. У нас все-все есть!

— Молока нету, — напомнил Витька.

— Денек обойдемся, а потом я куплю! — торопливо сказала Маша.

— И хлеба! — упрямо добавил Витька.

Валерка шлепнул его по затылку.

— Не лезь, когда Маша говорит!

— Ты пей какао, пей! — Маша еще ближе придвинула стакан к Борису. — Большое тебе за все спасибо, но в магазин не надо!

Борис встал.

— С тобой не столкуешься. Я лучше с твоей мамой поговорю. Она скажет, что нужно.

Маша приложила палец к губам.

— Ш-ш-ш!.. Мама спит!.. Устала, пока обед готовила.

— Ладно! — проворчал Борис. — Через полчаса пришлю бабснаб. От нее не открутишься!.. А я прогульщиками займусь! — Он взглянул на мальчишек. — Завтра вас в садик поведу я!

— А вы умеете? — засомневался Витька.

— Что?

— Водить в садик!

— Справлюсь как-нибудь!

И Борис ушел, а ровно через полчаса к Агеевым пришла бабснаб — бабушка-снабженка. Сухонькая, очень подвижная и деловая старушка явилась, как домой. Проверив на кухне и в холодильнике запасы продуктов, она сама определила, что нужно купить.

Спорить с ней действительно было бесполезно. Составив список покупок и услышав, что Машина мама проснулась, она зашла в ее комнату, и вскоре все услышали, как мама засмеялась. Бабушка Бориса, знакомясь, сказала ей про свое прозвище.

Еще через час продукты были куплены, получено лекарство для Маши, на газовой плите варился ужин на сегодня и обед на завтра. И долго две женщины, выпроводив из кухни детей, тихо разговаривали между собой. Бабушка Бориса была из тех людей, с кем хочется поделиться своими бедами.

Прощаясь с новыми знакомыми, бабушка обещала ежедневно навещать их, а братьям сказала, чтобы они были готовы к половине девятого утра.

— Борис любит точность! — предупредила она. — Он строгий!

— Не строгий, а хмурный! — высказал свое мнение Витька и, получив от брата очередной подзатыльник, все же закончил: — И добрый! Хоть и со шрамом…

На следующий день в половине девятого Борис зашел за Машиными братьями. Витька и Валерка были уже одеты. Спускаясь за ним по лестнице, они вполголоса спорили о чем-то. Борис услышал обрывки слов и догадался, что они опять говорят о его шраме. Кому приятно, когда обсуждают твои изъяны? Борис не был исключением, а о шраме, который принес ему столько неприятностей, он и слышать не мог спокойно. Но на этих мальчишек сердиться ему не хотелось.

— Что вы там шушукаетесь?

— Спорим! — тотчас отозвался Витька. — Я говорю — шрам только на войне получают, а Валерка говорит — после войны тоже можно получить!

— Ты получше под ноги смотри! — сказал Борис. — Упадешь — вот у тебя и шрам будет!

— Понял? — воскликнул Валерка. — Никакой войны — а у тебя шрам будет!

Витька подумал и спросил Бориса:

— А у вас откуда?.. С войны?.. С фашистами?

— У меня еще с гражданской! — ответил Борис и открыл выходную дверь. — Шлепайте вперед — я не знаю, где садик.

Был заморозок. Он сковал землю, тонким ледком прикрыл лужи. На дворовую спортивную площадку, огороженную высокой сеткой, Андрей вывел хоккейную дружину класса. Он набрал ее давно — когда выпал первый снег. Но снег быстро растаял. Потом он снова выпадал вместе с дождем и снова таял, поэтому команда пока бездействовала. Сегодня состоялась наконец первая тренировка.

Еще вчера, узнав по телевизору о предстоящем заморозке, Андрей обошел свою команду и назначил на 8 часов сбор во дворе, чтобы размяться перед уроками. Время не очень удобное, но он сам ради хоккея готов был не спать хоть всю ночь и считал, что и другие могут встать раньше обычного.

Никто из мальчишек не опоздал. Они пришли пока без коньков, но с клюшками — самыми разными: и самодельными, и игрушечными — из пластмассы. Только у двоих было по такой же, как и у Андрея, настоящей клюшке.

Свалив портфели в кучу в углу площадки, мальчишки образовали большой круг. В центре встал Андрей. Он посылал шайбу каждому по очереди, а они отпасовывали ее обратно — в центр. Отрабатывалась меткость удара и точность паса. У Андрея было чему поучиться. Как бы ни летела шайба, он ловко останавливал ее и без промаха отправлял очередному мальчишке.

Промазал Андрей только один раз, когда увидел Бориса, который вел по двору в детский садик Витьку и Валерку. Такого случая Андрей пропустить не мог.

— Смотрите-ка! — крикнул он. — Чернов нянькой заделался!

Не всем показалось это смешным. Ничего забавного в том, что Чернов вел в садик двух малышей, не было. Но в угоду своему тренеру почти все мальчишки засмеялись.

Борис не взглянул на них, только шрам на его щеке порозовел. А Витька с Валеркой и думать не могли, что насмешки мальчишек относятся к их новому знакомому. Братьев каждый день водили в детский садик, и они еще не встречали ни одного человека, которому захотелось бы поехидничать над этим.

Внешнее спокойствие Чернова еще больше раззадорило Андрея. Отпасовывая шайбу, он не переставал следить за лестницей, где был вход в детский садик. Как только Чернов, сдав ребятишек воспитателям, вышел оттуда, Андрей закричал громче, чем в первый раз:

— Как пеленочки?.. Постирал?

Борис опять даже не повернул голову.

Мальчишки засмеялись не так дружно. Один из них тихо сказал:

— Да брось ты его!.. Это же Агеевой братья, а она больна… Давай лучше играть.

— Зима впереди — наиграемся! — ответил Андрей сердито. Его раздражало упорное молчание Чернова. — Тебе она как платит: поденно или ежемесячно?

Он и сам не знал, зачем хотелось ему вывести Чернова из себя, за что старался он его обидеть, чего добивался, подыскивая самые колкие слова.

— А-а-а! Понял! — Андрей раскатисто захохотал. — Ты за ее спасибо работаешь!.. За то, что она сидеть с тобой согласилась!

За минуту до этого выкрика во двор вышли близнецы Арбузовы. Они сразу догадались что к чему.

— Ну и гад же этот Авдеев! — сказал Мика.

— Еще какой! — подтвердил Ника.

— За это стоит! — надрывался Андрей. — Кто, кроме Машки, с тобой сядет!

Терпение у Бориса кончилось. Он резко, под прямым углом, по-солдатски повернул направо — к спортивной площадке — и зашагал к ней. Шел неторопливо, но в его шагах чувствовалась яростная неудержимость. Будь перед ним хоть канава, хоть кирпичная стена, он не остановится — перелезет, переползет.

Андрей уже жалел, что добился своего — разозлил Чернова.

Бежать было некуда, да и гордость не позволяла. Вокруг стояли мальчишки. Если убежишь — засмеют. Хорош капитан ледовой дружины! И Андрей встретил надвигавшегося Чернова выставленной вперед клюшкой. Борис рукой отшиб ее в сторону, но Андрей недаром не расставался с клюшкой. Она была словно привязана к его руке. Описав широкую дугу, клюшка вернулась, как бумеранг, плашмя ударила по вытянутым напружиненным рукам Бориса и снова уперлась ему в грудь.

Мальчишки с одобрением наблюдали за ловкими маневрами своего капитана. Подошли братья Арбузовы и молча остановились. Все остальные тоже молчали. Даже Андрей больше не сказал ни слова. А Борис, плотно сжав губы, наседал на него, не обращая внимания ни на тычки в грудь, ни на удары по рукам. Клюшка мелькала в воздухе, как шпага.

Борис понял, что с голыми руками до Андрея не добраться. Тогда он выхватил у ближайшего мальчишки игрушечную пластмассовую клюшку и так ударил по клюшке Андрея, что пластмасса сухо треснула и переломилась. Шурка Филиппов — хозяин сломанной клюшки — взвыл и сзади набросился на Бориса, повис на нем, закричал сквозь подступившие слезы:

— Теперь чини! Чини, я говорю!.. Покупай новую!

Борис и не оглянулся, будто не почувствовал тяжести.

Вместе с вцепившимся в него мальчишкой он шагнул вперед, отбил пластмассовым обломком нацеленную в грудь клюшку Андрея и коротким ударом справа сшиб его с ног.

— Чего смотрите? — визгливо заорал Андрей, сидя на мерзлой земле. — Команда называется!.. Бей его, Шурка!

Шурка, который все еще висел на Борисе, поддал ему сзади коленом. И это послужило сигналом для остальных. Со всех сторон мальчишки набросились на Бориса.

Братья Арбузовы переглянулись и вместе плечом к плечу подбежали к сгрудившимся вокруг Бориса ребятам. Ника отталкивал их влево, а Мика вправо.

— Кто ударит кулаком — плохо будет! — предупреждал Мика всякий раз, когда ему удавалось отбросить в сторону очередного драчуна.

— А кто клюшкой — еще хуже! — вторил ему Ника.

Они пробились к Борису, и Мика оторвал от его спины вцепившегося, как клещ, Шурку, а Ника оттеснил наседавшего спереди Андрея, у которого на лбу назревала шишка.

Никто из ребят не посмел ударить братьев Арбузовых.

Мика пересчитал мальчишек.

— Восемь!

— На одного! — добавил Мика.

Ребята пристыженно почесывали ушибленные места. Андрей потирал набухающую шишку и зло поглядывал то на Бориса, то на братьев.

— Не косись! — усмехнулся Мика. — За дело попало!

— За дело! — подтвердил Ника. — Только мало!

— А у меня за что клюшку сломали? — плаксиво спросил Шурка, собирая куски растоптанной пластмассы.

— Это не клюшка! — сказал Мика.

— С такой дошколята возятся! — уточнил Ника и, считая инцидент исчерпанным, закончил: — Пора в школу… Идем, Борис!..

Глеб Николаевич сразу почувствовал, что класс чем-то взволнован. Прошло минут пять, прежде чем учитель по глазам учеников определил, что неизвестное ему происшествие отступило на задний план и ребята сосредоточились на теореме, которую он доказывал на доске. Завладев их вниманием, Глеб Николаевич, продолжая урок, попытался отгадать, что случилось.

Шишку на лбу Андрея заметить было нетрудно. Он и не старался спрятать ее, а наоборот, особенно в начале урока, поворачивался так, чтобы учитель мог полюбоваться на нее. Потом Глеб Николаевич увидел, что у Бориса Чернова шрам на щеке горел ярче обычного. Глеб Николаевич безошибочно отгадал причину взволнованности всего класса. Он только не знал, из-за чего произошла потасовка.

Когда до конца урока оставалась одна минута, Глеб Николаевич сделал нарочитую паузу — заставил всех посмотреть на него — и спросил многозначительно:

— Вам помощь классного руководителя не нужна?

Все поняли, на что намекает Глеб Николаевич.

Андрей захлопнул тетрадь, демонстративно погладил шишку, усиленно скривил губы и даже негромко охнул, стараясь вызвать сочувствие. Ему очень хотелось, чтобы учитель вмешался. Наличие шишки, как ему думалось, снимало с него вину. Он — пострадавший. Значит, наказывать будут Чернова.

Борис никак не отреагировал на вопрос Глеба Николаевича. Он никогда не надеялся на чью-то помощь, привык сам защищать себя. За обиду рассчитался и никакого желания вспоминать про драку не было.

Грише Грачеву тоже не хотелось, чтобы Глеб Николаевич или старший пионервожатый узнали подробности этого неприятного случая. Всякая ссора, а тем более драка, запоминается надолго. Два-три таких скандальных происшествия — и за Гришиным отрядом закрепится дурная слава. Попробуй потом избавиться от нее.

— Если можно, — привстав за партой, сказал Гриша Глебу Николаевичу, — мы бы хотели разобраться сами… Дело пустяковое, а совет у нас очень сильный!.. Хотелось бы самим, если разрешите…

— Конечно! — Глеб Николаевич раскланялся. — Всего вам доброго!

В учительской он обдумал свое поведение и не пожалел, что разрешил ученикам не посвящать себя в причины и детали потасовки. Пусть сами разберутся — это бывает полезным гораздо чаще, чем вредным.

Одного опасался Глеб Николаевич. Узнав о том, что в 6-м «А» произошла неприятность, старший пионервожатый обязательно захочет побеседовать с пионерами. Они могут подумать, что это классный руководитель сообщил Виктору Петровичу о драке. Получится так, будто Глеб Николаевич хоть и позволил самим разобраться, но тайком подослал старшего пионервожатого. Такое поведение ребята никогда не прощают. Вот почему на одной из перемен он направился в пионерскую комнату и, рассказав обо всем Виктору Петровичу, спросил:

— Вы не осуждаете меня за то, что я не вмешался?.. Мне кажется, они справятся без нас и примут правильное решение.

— Решение примут правильное! — согласился Виктор Петрович и добавил задумчиво: — Председатель у них сильный… Но, когда я бываю в шестом «А», иногда вдруг как-то зябко становится… холодно… Вы не почувствовали?

У Глеба Николаевича такого ощущения не было, хотя кое-что и в его памяти оставило неприятный след. «Кроты», поспешно и угодливо замененные на «орангутангов». Некрасивая, торгашеская попытка схитрить — повысить вес макулатуры за счет излишней влажности. Все это было, но Глеб Николаевич не спешил присоединиться к старшему пионервожатому.

— Мы еще мало их знаем… Приглядеться надо.

— Надо-то надо! — Виктор Петрович вздохнул. — Но есть тут небольшая тонкость… Чаще приходишь к тем, у кого явно не клеится. А в шестом «А» — благополучно!.. Туда можно пореже… Даже сегодня, когда там что-то произошло, мы с вами говорим: сами справятся… И логика наша вроде бы безупречная — сильным помощь не нужна… А все-таки…

— Вас что-то беспокоит?

— В том-то и дело, что нет у меня осознанного беспокойства!.. Так… нечто… Между прочим, как вы думаете, чем для нас с вами кончится этот инцидент?

— Для нас с вами? — удивился Глеб Николаевич.

— Да, для нас! — повторил Виктор Петрович и сам же ответил на свой вопрос: — А ничем! Мы ничего больше не узнаем!.. Шишка у Авдеева пройдет… Страсти улягутся… Тишь да гладь!..

Старший пионервожатый предугадал результат экстренного сбора пионерского отряда, созванного в тот же день после уроков. Тон задал Гриша. Он с удовольствием повел бы обсуждение так, чтобы влепить Чернову самое строгое взыскание. Но тогда пришлось бы сообщить обо всем совету дружины и Виктору Петровичу. Приходилось маневрировать и даже кое в чем идти против Андрея, которого он считал своим сторонником. Гриша был вынужден свести все к мирному концу, поэтому он закончил свое выступление так:

— Чернова мы все знаем — грубиян и задира. Он кулаками думает, а не головой. И надо бы ему всыпать!.. Но виноват и Авдеев. Нечего язык распускать!

Андрей не ожидал такого поворота. Он вскочил, обиженно глядя на Гришу.

— Это я?.. Я виноват?

Андрей пощупал лиловую шишку.

— Сядь, сядь! — сказал Гриша и неприметно подмигнул Андрею, чтобы тот не кипятился. — Конечно, виноват… немного. Незачем дразнить! Чернов, может, после школы в ясли нянькой пойдет. Это его дело. У нас всякая работа почетная!

— Уколол! — произнес Мика.

— Остряк! — добавил Ника.

Гриша старался не вступать в спор с братьями Арбузовыми! Эта тактика была для него самой выгодной. Он и сейчас ничего им не ответил и продолжал:

— А раз оба виноваты, надо признать вину и помириться!.. Без всяких взысканий, чтоб не думали, что в нашем отряде безобразие творится!

Гриша посмотрел на Марину и спросил:

— Как члены совета считают?

Марина встала. Но прежде чем она заговорила, франтиха Настя Астахова сказала с места:

— Точь-в-точь по пословице — сор из избы не выносить.

Чернов ей был неприятен небрежностью в одежде и шрамом, который казался Насте ужасным. Про себя она называла Бориса уродом и относилась к нему с брезгливым превосходством внешне красивой, но пустой девчонки. Она и эту пословицу припомнила только затем, чтобы намекнуть, что есть в классе такие, как она, а есть и сор, который стоило бы вымести за дверь.

Марине невольно пришлось сначала ответить Насте.

— Сор выносить надо! — сказала она. — Но я не вижу сора… Гриша прав — подумают, что у нас безобразие творится. А какое безобразие?. Нет ни одной девчонки, которая не захотела бы, чтобы с ней — вот так, как Чернов с Агеевой!.. Не только сидел бы рядом, а и помогал ей. Был бы готов подраться, если ее обижают! Готов хоть на дуэль за нее!

Состроив неодобрительную мордочку, Настя возразила:

— У тебя бабушкины взгляды. Дуэлью глупцы занимались.

— Пушкина и Лермонтова ты тоже к ним относишь? — спокойно спросила Марина. — Честь, благородство, верность — все это только глупцов касается?

— Какие слова! — Настя всплеснула руками. — Настоящая княгиня Волконская!

— А что? — Марина с вызовом тряхнула рыжей копной волос. — Звучит отлично! Не все в прошлом было плохое!.. Но ты меня сбила… Я хочу поддержать Гришино предложение… Чернов совсем не виноват. Андрей затеял — Андрей и получил! Пусть запомнит и не дразнит этого… — Тут Марина запнулась, долго искала что-нибудь необидное для Чернова и наконец произнесла:

— Слона!

Борису понравилось сравнение. Он вытянул толстые губы и протрубил, подражая слону:

— У-у-у-у-…

Видя, что сбор подходит к концу, Шурка прокричал из-за парты:

— А как же моя клюшка?.. Пусть он купит новую!

Грозно повернувшись к нему, Борис спросил:

— Сколько?

— О-одну! — пролепетал Шурка, оседая.

— Стоит сколько? — рыкнул Борис.

Шурка не знал цену клюшке. Ее покупала мама. Он оробел под взглядом Бориса и прошептал наобум:

— Рубль сорок… Много?

— Завтра получишь деньги! — отрезал Борис.

Этим и закончился сбор, потому что почти все, даже мальчишки из хоккейной команды, не могли признать Чернова виноватым. Со стыдом вспоминали ребята, как они всей гурьбой набросились на одного. Лучше уж не вдаваться в подробности и прекратить обсуждение.

Андрей ушел со сбора обозленным. И не столько на Чернова, сколько на Гришу. Легче получить от Чернова шишку, чем видеть, как друг виляет, вместо того, чтобы встать на защиту. Андрей неохотно оглянулся, когда Гриша догнал его на школьном дворе и по-дружески спросил:

— Обиделся? Я же тебе подмигивал! Не понял?.. Так нужно.

— Кому?

— Всем! И тебе тоже! Если б Виктор Петрович узнал, как ты дразнил Чернова, тебя бы не похвалили!

Андрей молчал, и тогда Гриша выложил самое главное.

— Не дуйся! Шишка на лбу — неприятно! Кто спорит? А пятно на отряде в тысячу раз хуже!.. Вот и выбирай, что хочешь.

— Навыбираешься! — сказал Андрей. — Он нас всех по одному перещелкает! Когда будет у тебя шишка — по-другому запоешь!

Гриша засмеялся.

— Чудак!.. Даю слово — твою шишку мы ему еще припомним!

 

Шайба Тутанхамона

С того дня, как Бориса назначили ответственным за доставку в школу макулатуры, он после уроков заходил домой, оставлял учебники и тетради, брал магнит, перочинный ножик и длинную веревку. Веревкой он связывал газеты, а ножик приходилось брать потому, что пионерские ящики подсохли, доски немного перекосились, стало заедать запор. Борис лезвием ножа помогал магниту вытянуть из гнезда металлический стерженек.

Сложив и увязав газеты в общежитии метростроевцев, Чернов направлялся в дом старых большевиков, где был установлен второй ящик.

Гриша не ошибся в расчетах — ящики никогда не пустовали, особенно тот, в который опускали газеты старые большевики.

Тяжело нагруженный макулатурой, Борис возвращался в школу и сдавал бумагу завхозу.

Так повторялось ежедневно, так было и в тот день, после экстренного сбора. Борис почувствовал, что большинство на его стороне, и от этого ему стало веселей. Две пачки газет показались совсем легкими. Он быстро отнес их в школу и пришел в детский садик за Машиными братьями не таким хмурым, как обычно.

Витька с Валеркой подметили перемену и совсем осмелели. Чтобы завязать шнурки на Валеркином ботинке, Борис нагнулся. Из кармана выпал ножик. Витька моментально сцапал его и зажал в кулаке.

— Чур — мой!

Валерка по традиции наградил младшего брата подзатыльником.

— Отдай!

— Пусть поиграет, — разрешил Борис.

Это не устраивало Витьку.

— Хитренький!.. Нетушки!.. Я насовсем!

Честно говоря, Борису не хотелось расставаться с ножиком, и он озадаченно засопел носом.

— Давайте так, — предложил Витька. — Отгадаешь, что у меня в другом кулаке, — отдам, а не отгадаешь — мой будет! — Он умоляюще поглядел на Бориса и попросил тоненьким голосом: — Ну, пожалуйста!

— Ладно! — согласился Борис. — Покажи кулак.

Витька вытащил из кармана крепко сжатую маленькую пятерню. Борис внимательно осмотрел пальцы, даже понюхал их. Никакого запаха, подсказывающего отгадку, не было.

— Так нечестно! — проворчал он. — Ты хоть чуточку разогни пальцы.

— Нечестно! — подтвердил Валерка. — Надо чуть-чуть показать.

И Витька уступил — немного расслабил указательный палец и прошептал:

— На «же» называется!

Борис не собирался проигрывать. Он заглянул под Витькин палец и увидел что-то круглое, коричневое, с сероватой плешинкой на макушке, похожее на орех.

— На «же»? — строго переспросил Борис.

— На «же»! — уверенно ответил Витька.

— Тогда это желудь!

Витька залился счастливым смехом и разжал пальцы. На ладони лежал орех.

— Обманщик! — проворчал Борис. — Ты сказал на «же», а это на «о». Играть надо честно… Отдавай нож!

— Никакой я не обманщик! — обиделся Витька. — Это жареный орех! Жа-ре-ный!

На этот раз Валерка был на стороне брата.

— Витька не врет. Он жареный!.. Мама вчера — на сковородке… Они даже прыгали от жары!

Борис подозрительно посмотрел на братьев. Нет, они не хитрили, не пытались его обмануть. Оба считали, что правда на их стороне: орех-то действительно жареный! И Борис сдался.

— Верно! Ты выиграл! — сказал он Витьке. — Нож твой.

Проводив братьев домой, он и Машу предупредил, что Витька честно выиграл нож и теперь может распоряжаться им, как хочет. А по секрету от мальчишек Борис сказал, чтобы Маша не беспокоилась: ни Витьке, ни Валерке самим лезвие не открыть — пружина очень тугая. Так что ножик совсем безопасный.

Они поговорили о школе, об уроках. Борис показал по учебникам, что задано на дом. О драке, о сборе он и не думал упоминать. По его словам, все шло нормально, дежурных по классу назначали регулярно. Маше передавали привет, спрашивали, когда она поправится.

Маша сияла.

— Мне так хорошо — даже болеть стыдно!.. Спасибо им скажи, что помнят и что ко мне… тебя присылают… Я так рада!

— Я тоже, — пробурчал Борис, хмурясь. — Ты давай выздоравливай!..

Долго Витька с Валеркой пытались раскрыть ножик. Потом они призвали на помощь Машу и маму. Те по очереди попробовали и сказали, что и они не могут, что это под силу только большим мальчикам. Придется ждать, когда Витька и Валерка вырастут, а пока надо его спрятать. Но Витька, хоть и поостыл к ножу, расставаться с ним не согласился — засунул в карман, а утром так и отправился с ним в детский садик.

Там было много разных игрушек, и про ножик братья вспомнили лишь во второй половине дня, когда детей вывели во двор на прогулку. Спортивная площадка пустовала, и воспитательница разрешила ребятишкам пойти туда. А Витька с Валеркой остановились около машины.

Гришин отец, как всегда, заехал домой пообедать и оставил во дворе грузовик. Он был совсем новенький — ни единой царапины или грязного пятнышка. Казалось даже, что краска на нем еще не совсем высохла. Витька потрогал крыло и посмотрел на палец — убедился, что краска не пачкается.

— Красивый!

— Раскрасить все можно! — скептически заметил Валерка. — В машине главное — колеса!

— Руль главнее! — заспорил Витька.

— Колеса! — настаивал Валерка. — Возьми сними их… Поедешь? Ни шагу не прокатишься!

Витька подумал и вынужден был согласиться:

— Если все колеса снять, не прокатишься.

— Все! — передразнил его Валерка. — И одного хватит! Этого хотя бы! — Он постукал ботинком по заднему колесу. — Вот сними его — и ни с места!.. Смотри-ка! — Валерка колупнул ногтем острый осколок стекла, застрявший в глубоком ровике ската. — Ка-ак проткнет! Воздух выйдет — и никакой твой руль не поможет!

Витьке стало жалко машину: такая новенькая и вдруг не поедет. Он тоже колупнул ногтем стекляшку, но она вонзилась острыми углами в резину и держалась крепко.

— Порежешься! — предупредил Валерка и посмотрел вокруг, нет ли какой-нибудь палочки или гвоздика, чтобы выковырнуть стекляшку.

— У меня же ножик! — вспомнил Витька.

Мимо проходил Андрей. Увидев Машиных братьев, из-за которых произошла драка, он приостановился. Дать бы им по шее, да маленькие очень. Рука не поднялась.

Братья черенком нераскрытого ножа выковыривали стекляшку из покрышки и пыхтели, как два самовара. Андрей где-то уже видел этот ножик, но где? Только у лифта вспомнил он поездку за грибами. Вспомнил, как на следующий день Агеева спрашивала, чей нож, и отдала его Чернову.

Кабина лифта опустилась, но Андрей не вошел в нее, а вернулся к машине. Братья все еще пыхтели у колеса.

— Давайте помогу! — сказал Андрей.

Витька с Валеркой оглянулись. Они запомнили Андрея с того раза, когда он показывал дворовым малышам хоккейное мастерство. С того дня братья чувствовали к нему полное расположение. Витька доверчиво протянул ножик и заботливо предостерег:

— Только не порежься — стеклышко острое!

Андрей легко выковырнул осколок и небрежно осмотрел ножик.

— Неважнецкий!

— Он хороший! — возразил Валерка. — Только не открывается. У нас сил мало… А у тебя?

Этот наивный вопрос подсказал Андрею, как нужно поступить, чтобы без насилия и шума завладеть ножом. Поднатужившись, он сделал вид, что старается открыть лезвие.

— Заржавел здорово! Тот еще ножичек — выбросить не жалко! Могу предложить мену.

— Какую? — заинтересовался Витька.

Андрей вытащил из кармана шайбу.

— Во!

У Витьки восторженно разгорелись глаза.

— Настоящая?

— Спрашиваешь! — важно произнес Андрей и, заметив, что Валерка настроен не так восторженно, как младший брат, добавил: — Этой шайбой играл знаете кто?.. Сам Тутанхамон!

Не знакомое братьям, но звучное и таинственное имя сразило их окончательно.

— Мы согласны! — солидно сказал Валерка.

Получив шайбу, братья побежали к спортивной площадке, а Андрей поспешил на лестницу, но не стал вызывать лифт — пешком поднялся на второй этаж, остановился у окна и посмотрел во двор. Шайбу Тутанхамона уже пустили в дело: малыши гоняли ее по площадке.

Андрей ощупал карман с ножом. Никакого определенного плана у него пока не было. Он еще нечетко представлял, зачем выменял нож. Машины братья, колесо, нож Чернова, машина Гришиного отца — все это перемешалось и не сразу сложилось во что-то определенное. А когда сложилось, Андрей сначала испугался и чуть было не выбросил ножик. Но очень уж хотелось ему навредить Чернову. Правда, для этого приходится напакостить и Гришиному отцу. «Ничего! Это Гришке — за его предательство! Не будет юлить в следующий раз!» — подумал Андрей и, вынув ножик, открыл лезвие.

Минут через двадцать воспитательницы увели малышей в детский садик.

Двор опустел. В этот час прохожих было мало. С работы еще не начали возвращаться, а домохозяйки уже побывали в магазинах.

Андрей спустился со второго этажа. Во дворе по-прежнему никого не было. Присев у заднего колеса, он внизу, у самого асфальта, воткнул лезвие в тугую резину и придал ножу полусогнутое положение, чтобы при любой попытке тронуться с места машина обязательно напоролась задним скатом на нож.

 

Месть

Маша только два дня не ходила в школу. Миндалины в горле еще побаливали, но дома произошла такая радость, что не хотелось омрачать ее своим недомоганием. Мама решительно заявила, что со следующего дня сама сможет водить Витьку и Валерку в детский садик. Чтобы доказать это, она довольно быстро и почти совсем выпрямившись прошлась по комнате.

— Видите! — торжествующе произнесла мама и расцеловала Машу, Валерку и Витьку, потом с поклоном приблизилась к бабушке Бориса. — А уж как вас и вашего внука отблагодарить — ума не приложу!

Разве могла Маша после этого считать себя нездоровой!

Утром они впервые за долгое время всей семьей, вчетвером вышли во двор. Маша проводила маму и братьев до входа в детский садик и пошла к школе. Она решила войти в класс попозже, когда все уже соберутся, и сказать своим одноклассникам спасибо. Маша не придумывала никаких особенных слов и верила, что ее поймут, какими бы словами ни выразила она свою благодарность.

Все были в сборе. Не хватало только Маши и Гриши Грачева. Машу никто не ждал, кроме Бориса. Только он знал, что она сегодня придет в школу. А Гришу с особым нетерпением поджидал Андрей.

Вчера он слышал, как выстрелила прорезанная шина, и через несколько минут специально вышел во двор. Гришин отец менял колесо — неторопливо, спокойно, деловито. Андрей так и не смог узнать, нашел ли он причину прокола — ножик. И сегодня ему не терпелось поскорей увидеться с Гришей, чтобы разузнать все и, если нужно, опознать ножик — сказать, что видел его у Чернова.

Андрей не спускал глаз с двери класса. Но вместо Гриши вошла Маша.

— О-о! Староста появилась! — крикнул сзади Мика.

— Привет, Маша! — добавил Ника.

Обычно Маша, войдя в класс, торопливо, как мышка, семенила к своей парте. Сегодня она подошла к учительскому столу и застенчиво, негромко сказала:

— Здравствуйте, ребята!.. Я хочу вам — два слова… Можно?

В классе стало тихо.

— Не подумайте, что я такая… невнимательная!.. Что не замечаю хорошего!.. Когда вы грибы мне с Борисом прислали, я чуть с ума не сошла от радости! А мама с того дня даже поправляться стала! Я еще тогда хотела сказать вам, но не получилось как-то… Постеснялась… А сегодня я не могу больше… молчать…

По-хозяйски распахнув дверь, вошел Гриша. Он был решителен и мрачен.

— Садись живо! — бросил он Маше. — У меня дело! Надо до звонка!

У Маши дрогнули губы. Она плотно сжала их и уже хотела пойти к своей парте, но на Гришу зашикали со всех сторон, а Марина сказала ему:

— Это ты садись! Послушай Агееву!.. Здесь тоже очень важно.

— Садись! Не мешай! — прогудел Борис.

— Да вы что? — возмутился Гриша. — У меня…

Говорить ему не дали. Мика и Ника засвистели в четыре пальца. Кто-то забарабанил кулаком по парте. Отовсюду слышалось:

— Садись!

— Не мешай!

— Говори, Маша!

Никогда раньше Гриша не попадал в такое положение. Что случилось? Где он допустил ошибку? Почему отряд перестал слушаться его, да еще так дружно, сплоченно, что нечего было и пытаться настаивать на своем. Он подчинился общей воле, сел и уставился на Машу. Она поймала этот недоуменный, злой взгляд и прижала руки к груди.

— Гриша, не сердись! У тебя конечно важнее. А я просто хочу сказать… Хочу поблагодарить, что не забыли меня… Всегда помнили… И тогда — с грибами, и сейчас, когда я болела… Спасибо, что вы прислали Бориса. Он и его бабушка очень нам помогли!.. А мама сегодня на улицу вышла — сама повела Витю и Валерика в детский садик… У нас настоящий сегодня праздник!.. Спасибо вам, ребята!.. Вот и все… Говори теперь, Гриша!.. Извини, что я не вовремя… что помещала тебе.

Такой тишины в классе не бывало. Отчетливо слышалось поскрипывание пола — это Маша пошла к своему месту. На нее никто не смотрел. У многих горели лица, будто им надавали пощечин. Даже Гриша не посмел воспользоваться тишиной и отложил свое важное сообщение до следующей перемены.

Раздался звонок. Учительница истории оглядела вяло поднявшихся учеников и не сразу разрешила садиться.

— Что за траур? — спросила она. — Все живы? Здоровы?

— Живы, — подал голос Мика.

— Чуть живы, — уточнил Ника.

— Тогда садитесь побыстрей, — сказала учительница. — Попробую вас оживить совсем. Сегодня у нас интереснейший материал!..

Но слушали ее плохо, хотя, глядя со стороны, можно было подумать, что ученики захвачены уроком. Они не отвлекались, не шумели, но их мысли блуждали далеко от истории.

Маша никак не могла понять, почему ее слова были встречены гробовым молчанием. Придвинувшись к Борису, она прошептала:

— Не надо было?.. Да?

— Чего не надо?

— Ну… это… К столу подходить!.. Как речь, а у самой ни одного слова складного!.. Дурочка я, наверно!

— Точно! — подтвердил Борис. — Но не поэтому, а вообще…

И еще за одной партой произошел короткий разговор.

— Вот так Чернов! — одними губами произнесла Марина, склонившись к Гришиному уху. — Другого такого во всей школе не найдешь!

Гришу передернуло от возмущения.

— Да? — язвительно спросил он. — Подожди! Вот кончится урок — узнаещь!

На перемене, едва учительница вышла за дверь, Гриша подскочил к столу и, чтобы все видели, поднял над головой складной перочинный ножик.

— Чей нож?

Вопрос прозвучал зловеще.

— Мы тут ахаем и охаем! Какой заботливый! Какой внимательный! — распаляясь, прокричал Гриша. — А он — этот благороднейший из благородных… он знаете что вытворил?.. Чей нож, спрашиваю!

Андрей незаметно ухмыльнулся. Он понял, что Гриша уже знает, кому принадлежит нож.

Маша испуганно повернулась к окну и посмотрела на дом — на то его крыло, где размещался детский садик. Заметив Машино беспокойство, Борис тоже подумал о Витьке и Валерке: неужели они набедокурили? Чтобы снять с них вину, он с вызовом произнес:

— Мой ножик!.. А что?

— А-а! Признался! — Гриша опустил нож. — А теперь скажи, зачем проткнул ножом шину? Что тебе мой отец плохого сделал?.. В лес возил за грибами?

Борис мысленно обругал себя. Зачем он поддался на Витькину хитрость? И как эти малыши умудрились прорезать твердую резину? Вот ведь сорванцы маленькие!.. Что теперь делать? Как поступить? Десятки вопросов и ни одного ответа. Но Борис знал твердо — он ни за что не скажет, что отдал нож Машиным братьям.

— Что молчишь? — Гриша обеими руками уперся в стол, подался вперед, изобличающе просверлил Бориса глазами. — Могу за тебя ответить, если язык отнялся!.. Ты мне хотел навредить, только не знал, как!

— Очень ты мне нужен! — проворчал Борис, прикрыв ладонью раскрасневшийся шрам.

Класс молчал. Слишком много событий произошло в это утро, и были они такие, что не сразу разберешься в них. Черновым только что восхищались за его чуткость к Маше. Об этом думали, переживали целый урок. И вдруг выясняется, что он — вредина, хулиган!

Гриша ждал, нетерпеливо барабанил пальцами по столу, но никто не торопился высказаться, и тогда он спросил:

— Так что же будем делать с пионером Черновым?

Он произнес слово «пионером» с такой интонацией, будто ставил под сомнение право Бориса оставаться в организации. На самом деле Гриша к этому не стремился. Цель у него была другая: поприжать, испугать Чернова, сломить его внутреннее сопротивление и подчинить себе. А потом взяться за братьев Арбузовых. Им тоже надо поубавить самоуверенности. Вот тогда отряд будет настоящим — послушным и сплоченным!

— Что же будем делать? — повторил Гриша.

— Борис еще не сказал, что это он! — напомнил Ника.

— Это еще доказать надо! — добавил Мика.

Борис упрямо молчал, не обращая внимания на то, что Маша подталкивала его и шептала:

— Скажи все! Скажи!.. За Витьку с Валеркой не бойся! Обидеть их не дам! Сама накажу!

— Может, хватит сговариваться? — прервал ее Гриша.

Маша встала.

— Мы не сговариваемся!.. Никакое колесо Боря не трогал! И ножа у него не было… Он моему Витьке подарил… Я вам обещаю — накажу обоих: и Витьку, и Валерку… А Боря тут ни при чем!

Андрей нервно засмеялся.

— Ловко заливает!.. Понятно — дружка выручить решила!

— Заливаю? — переспросила Маша. Лицо у нее стало как у ребенка, которого ударили ни за что. На глаза навернулись слезы. — Я вас… никогда… никогда не обманывала.

Перемена кончилась. Звонок словно подстегнул Машу. Она побежала к двери и столкнулась с входившим в класс Глебом Николаевичем. Пролепетав извинение, Маша проскользнула мимо него в коридор.

— Закончим после уроков! — бросил Гриша и поспешил к своей парте.

Глеб Николаевич постоял у стола, пригляделся к ученикам и понял, что сегодня хорошего урока не получится.

— Важные дела не откладывают, — неожиданно сказал он. — А у вас, я вижу, оно очень важное.

— Урок важнее, — возразил Гриша.

Глеб Николаевич с сомнением качнул головой.

— Не уверен… И потому прошу вас продолжать неоконченный разговор.

— Да уже закончили! — подал голос Андрей. — Все выяснили!

— Ничего не выяснили! — заявил Мика.

— Туману напустили! — добавил Ника.

Глеб Николаевич подошел к Гришиной парте и сказал более настойчиво:

— Продолжайте, пожалуйста!.. Займите мое место, а я посижу на вашем.

Пришлось Грише встать и пойти к учительскому столу, а Глеб Николаевич сел рядом с Мариной.

— Вот этим, — без прежней уверенности произнес Гриша, выкладывая нож на стол и обращаясь к учителю, — Борис Чернов проткнул шину грузовика. Мой отец на целый час опоздал на работу.

— Проткнул? — удивился Глеб Николаевич. — Зачем?

— Мы тоже хотели бы знать.

— Вперед узнай — кто проткнул! — крикнул Мика.

— А потом уже — зачем! — добавил Ника.

Братья Арбузовы знали о случившемся не больше остальных, но они не могли поверить, что это сделал Борис.

— Нож Чернова! — заявил Гриша. — В этом он признался!

— Смотрите-ка! Агеева братьев ведет! — воскликнул один из мальчишек, сидевший рядом с окном.

Все повскакали из-за парт и сгрудились у окон. Маша не шла, а бежала к школе и тащила за руки Витьку и Валерку. Забыв о Глебе Николаевиче, ребята заговорили наперебой, зашумели. У каждого теперь появилось свое предположение.

— Прошу вас — потише! — напомнил о себе Глеб Николаевич. — В соседних классах занимаются… Будьте добры — садитесь и подождите минуту. Сейчас, вероятно, все прояснится.

Ученики разошлись по партам. Стоять остался только Гриша — его место было занято. Он присел на краешек учительского стула, но тут же вскочил и отошел к стене.

Андрей тоже беспокойно заерзал за партой. Он не находил удобного положения — такого, чтобы стать незаметным, как невидимка. Все выжидательно замерли, лишь поскрипывала парта Андрея.

Сначала из коридора донеслись дробные торопливые шаги. Они приблизились к классу и затихли у самого порога, но дверь не открывалась. Тогда Глеб Николаевич встал и приоткрыл ее.

— Входите, пожалуйста. Мы вас ждем!

Маша умоляюще сцепила пальцы перед грудью.

— Глеб Николаевич! Я так виновата перед вами!.. Урок, а я… Но я не могла… Я привела…

Она посмотрела на братьев, которые с любопытством заглядывали в класс.

— Урок отменен, — мягко произнес учитель. — И не волнуйтесь — не по вашей вине… Входите. У вас, вероятно, есть что сказать одноклассникам.

Маша робко шагнула в комнату. Братья вошли вслед за ней.

Ножик лежал на столе, и Витька сразу же указал на него пальцем.

— Вот он!.. Только раскрытый, а мы его никак не могли — силы мало… И мама не могла!

Маша взяла брата за плечо.

— Подожди. Надо по порядку.

Но Витька увидел Бориса и с радостным возгласом подбежал к его парте.

— Здравствуй!.. А нас сегодня мама в садик водила!.. Можно я посижу с тобой?

Все это он выпалил одним духом, мигом очутился за партой и скрипучим голосом, подражая нянечке из детсада, прикрикнул:

— Тихо, дети! Тихо!

В классе засмеялись.

— Валерка! Иди сюда! — позвал Витька брата. — Здесь хорошо!

Он подвинулся вплотную к Борису, и Валерка не утерпел — сел за парту рядом с братом. Оба блаженно заулыбались.

Если бы не Глеб Николаевич, Гриша давно приказал бы Маше увести братьев. Их можно было ни о чем не спрашивать. Всем и без того стало ясно, что Борис действительно подарил им свой ножик. Значит, не он порезал шину, а с малышей спрос невелик. Но Глеб Николаевич, всегда бережливо относившийся к каждой минуте, сегодня словно забыл о времени. С явным удовольствием смотрел он на Машиных братьев и будто ждал от них чего-то.

Борис протянул руку, обхватил их обоих за плечи, заглянул в лица и грубовато спросил:

— Зачем машину испортили? Разбойники!.. Я для того вам ножик дал?

— Какую машину? — изумился Витька. — Грузовую? Которая во дворе стояла — новенькая?

— Знаешь, а спрашиваешь! — буркнул Борис.

— А мы ее не портили! — заявил Валерка. — Мы ее чинили!

Братья недовольно посмотрели на засмеявшихся мальчишек и девчонок.

— Чинили! — повторил Валерка. — Там стеклышко в колесе застряло — прорезать могло… Мы его вытащили!

— Стекло вынули, а нож всунули?.. Так? — продолжал расспрашивать Борис.

Братья надули губы.

— И ты тоже? — укоризненно произнес Валерка. — То Маша, а теперь ты?

— Мы же его променяли! — сказал Витька. — Он не открывался, а шайба — настоящая хоккейная. Мы и поменялись. И не простая она — в нее сам Тутамон играл!

— Не Тутамон, а Тутанхамон! — поправил его Валерка.

Глеб Николаевич заметил, что, как только было сказано про шайбу, все посмотрели на Андрея, который сидел неподвижно спиной к Машиным братьям. Видеть обращенные на него взгляды он не мог, но чувствовал их и еще ниже склонился к парте.

— Эй, Тутанхамон! Оглянись! — потребовал Ника.

— Покажи малышам личико! — добавил Мика.

Андрей не шелохнулся, хотя и понял, что обращаются к нему.

— Не с ним менялись? — спросил у братьев Борис и показал на Андрея рукой. — Посмотрите-ка получше!

Андрей слышал, как встали малыши, как они пошли к его парте, и не вытерпел — вскочил и признался сам:

— Ну я!.. Я с ними поменялся! А потом потерял его… ножик этот!

Братья стояли рядом с ним и снизу вверх глядели на него. Витька взял со стола ножик и переложил его на парту перед Андреем.

— Не теряй больше!

Молчание было тягостным. Неуютно стало в классе.

— Мы пойдем? — робко спросила Маша и тихо вывела братьев в коридор.

— Не резал я! — выдавил из себя Андрей. — Я его потерял… Как выменял, так и потерял сразу… Карман дырявый!

Он засуетился, схватил ножик, закрыл его, подбежал к доске.

— Смотрите!

Он сунул ножик в карман, попрыгал, и все увидели, как ножик выпал на пол.

— Дырка там! — пояснил Андрей.

Ника насмешливо зашлепал в ладоши.

— Иллюзионист!

— Знаем эти фокусы! — сказал Мика.

— Не верите?..

Голос у Андрея дрожал, слышались неподдельные слезы. Он был жалок в эту минуту. Трясущейся рукой он вывернул карман и показал дырку.

— Теперь поверите?

— И не подумаем! — безжалостно отозвался Мика.

— Хоть совсем разденься! — добавил Ника.

— Садитесь! — сказал Андрею Глеб Николаевич. — Не всякий спор рождает истину… А неясного много… У кого есть деловые вопросы?

У Бориса и братьев Арбузовых никаких вопросов быть не могло. Они не сомневались, что шину проткнул Андрей. Знали они и зачем он это сделал — чтобы Чернова обвинили в хулиганском поступке.

Другие тоже допускали такую возможность, но не решались утверждать это категорически. Все знали — Андрей и Гриша дружны. Не верилось, что Андрей может навредить Грише. К тому же эта дырка в кармане. Вдруг так оно и было: сунул ножик в карман и потерял. Но почему он не сказал раньше? Ведь он видел и слышал, что обвиняют Чернова.

Этот вопрос и задала Марина.

— Боялся! — ответил Андрей. — Если б узнали, что я выменял ножик, вы бы и про машину на меня подумали… Я ее пальцем не тронул, а вы бы обязательно подумали! — Голос у него опять задрожал. Он вымученно крикнул: — Да вы и сейчас на меня думаете!.. Ну и пусть!.. Ну и думайте, что хотите!

Он заспешил к двери. Мелькнул все еще незаправленный дырявый карман. Дверь хлопнула. Было слышно, как Андрей побежал по коридору.

Глебу Николаевичу надо было как-то завершить этот неприятный разговор. У него не сложилось достаточно твердого убеждения в виновности Андрея. Он знал, какие порой невероятные случайности происходят в жизни. И пока есть хоть малейшее сомнение, нельзя приписывать Андрею хулиганский поступок. Такая ошибка могла надолго озлобить его против всего класса.

Раздумывал о случившемся и Гриша. Он не ставил под сомнение вину Андрея. Так же, как и Борис и братья Арбузовы, Гриша, послушав Машиных малышей и увидев неуклюжие попытки Андрея выкрутиться, ни капельки не сомневался в его вине. А раздумывал он совсем о другом — все о том же, о своем: как бы замять эту историю, в которую, к сожалению, вмешался Глеб Николаевич. Выход был один — выгородить Андрея, заставить всех поверить в выдумку о потерянном ноже. Тогда все уляжется само собой.

В душе Гриша совсем не собирался прощать Андрея, в чувствах и мыслях которого он разбирался поглубже Бориса и братьев Арбузовых. Он безошибочно видел в этом поступке Андрея желание отомстить не только Чернову, а и ему, Грише, за прошлый сбор. Он не забудет рассчитаться с Андреем, но так, чтобы никакая тень не легла на отряд. А пока надо брать в свои руки ход обсуждения и поворачивать его в нужную сторону.

— Андрей чуть не расплакался, — сказал Гриша. — Не ошибиться бы, как мы с Черновым ошиблись! Прости нас, Борис! Андрей мог его потерять… Ведь мог?

— Сказки! — возразил Мика.

— Для очень маленьких! — добавил Ника.

— Почему сказки? — спросил Гриша, придав голосу задумчивость. — Обидеть человека легко… Сунул в карман, а там — дыра! Все видели?.. Кто-нибудь подобрал ножик… А может, и никто не подбирал! Валялся на асфальте — машина наехала, сама себя проткнула.

— И зарезал сам себя! — пропел Мика начальную строку старой песни.

— Веселый разговор! — подхватил Ника.

— Нет, без шуток!.. Разве не могло такое быть? — продолжал Гриша, обращаясь к Глебу Николаевичу. — Не могло? Хотя бы по теории вероятности?

Пока Гриша говорил, Глеб Николаевич все больше и больше убеждался, что у него нет достаточных оснований для отрицания или утверждения вины Андрея. И еще понял он, как мало известно ему о ребятах, о сложных взаимоотношениях внутри класса.

— По теории вероятности? — переспросил он. — Трудный вопрос… Представьте себе типографский набор — тысячи букв от «а» до «я», тысячи знаков препинания… И все они перемешаны и брошены в один мешок… Если бессчетное количество раз высыпать содержимое мешка на пол, то когда-нибудь буквы и знаки рассыплются в таком порядке, что вы прочтете сонет Шекспира или приговор инквизиции о сожжении Джордано Бруно на костре.

— Вы хотите сказать, — начал Гриша, но Глеб Николаевич перебил его:

— Нет, не хочу! И не ждите от меня последнего решающего слова… Ни вам, ни мне истина неизвестна. Но кроме теории вероятности есть еще мудрость жизни… Истина проявится — наберитесь терпения… Одно могу сказать: на месте Андрея я бы не убежал из класса.

— Вернется! — под трель звонка заявил Гриша.

Но Андрей не пришел и на следующий урок. Он сидел дома и проклинал все на свете. Ведь надо же сделать такую глупость: выменять у малышей, ножик и думать, что никто об этом не узнает!

Андрей испытывал даже что-то похожее на раскаянье. За что он взъелся на этого Чернова? Почему при встрече с Борисом его всякий раз подмывало сказать или сделать что-нибудь обидное? Андрей не забыл шишку. Но ведь не с драки началась их вражда, а гораздо раньше! С чего же началась она? Память не подсказывала ничего серьезного. Так, пустяки всякие. И из-за каких-то пустяков столько неприятностей: драка, шишка, а теперь еще и этот позор на всю школу. «Лучше бы я с ним и не связывался!» — подумал Андрей и вздрогнул от громкого звонка в прихожей.

Раньше он без всяких вопросов открывал дверь, а сегодня вдруг оробел.

— Кто там?

— Это я, Шурка! — послышалось за дверью. — Открой скорее! Перемена кончается!

Шуркиному приходу Андрей обрадовался. Если за ним прислали, если его вызывают, он пойдет и все расскажет. Лучше признаться, чем хитрить, изворачиваться и видеть, что ему все равно не верят.

Но Шурку никто не посылал. Для него Андрей с его уменьем владеть клюшкой и шайбой был особым человеком, которому можно простить любую проделку. И Шурка не ломал голову над вопросом, кто проткнул шину. Пусть даже Андрей — что из того? Великое дело! Есть клей, есть резина — починят, кому надо.

— Жди гостей! — выпалил Шурка, входя в прихожую и улыбаясь во весь рот, чтобы показать свою преданность.

— Каких гостей?

— Всем отрядом к тебе придем после уроков!

Андрей меньше всего ждал такого визита.

— 3-зачем?

— А как же!.. Обидели тебя — вот и придем мириться! Это Грачев предложил, и все согласились… Даже близнецы! «Пойдем, — говорят, — заодно шайбы знаменитые посмотрим!» Ну, я побежал, а то урок!

И Шурка заспешил к лифту.

Андрей закрыл за ним дверь и задумался. Значит, все-таки поверили, что не он проткнул шину? Но сейчас другое стало для него главным. Шайбы!.. Они попросят показать шайбы! Только этого и не хватало!

Он чувствовал, что коллективный поход в гости придуман неспроста, и не ошибся. Это была маленькая Гришина месть. Как и братья Арбузовы, он подозревал, что никаких именных шайб у Андрея нет. Тем лучше! Ребята придут к нему вроде бы с миром и заставят Андрея покраснеть еще разок. Ничего, послушней будет. Больше не захочет вредить исподтишка!

Гриша не учел только одного — что Шурка сбегает к Андрею и предупредит его. В распоряжении Андрея оставалось три часа. Первый час он лихорадочно бегал по квартире и мысленно ругал Гришу, Чернова и себя. Гришу — больше всех. Подумал Андрей — не удрать ли из дома до позднего вечера? Глупо! Шурка проболтается — скажет, что видел Андрея и предупредил о приходе гостей.

В какую-то минуту ему захотелось признаться, что никаких знаменитых шайб нет и не было, что все это он наврал. Но кто после такого признания не подумает, что и про ножик, про машину Андрей тоже соврал? Ему, кажется, поверили. Нельзя пропустить возможность остаться чистеньким! Для этого нужно предъявить им эти проклятые шайбы!..

Два года Андрей собирал деньги на рыцарские доспехи хоккейного вратаря. Не без сожаления вытащил он все эти рубли и трешки, взял мамину продуктовую сетку и побежал в спортивный магазин.

В тот день не вышла на работу — заболела — учительница, поэтому в 6-м «А» последний урок не состоялся, и Гриша на целый час раньше привел отряд к дверям квартиры Андрея. Позвонил Шурка — раз, второй, третий. За дверью — ни шороха. Выжидательно притихли ребята. Догадки были разные:

— Ушел куда-то.

— Или еще не пришел.

— Может, звонок не работает?

— Работает! — проговорил Шурка.

— А ты откуда знаешь? — спросил Гриша.

Шурка подумал и решил, что ничего плохого он не сделал.

— Я прибегал на перемене. Звонок работал!

— Все! — сказал Мика. — Можно не звонить.

— Если и дома — не откроет! — добавил Ника. — Шайб-то у него нету!

Они первыми направились к лифту.

Гриша забарабанил в дверь кулаком и вопросительно взглянул на пионеров, столпившихся в коридоре и на лестнице. Ему передалось общее чувство неловкости. Весь этот день был каким-то кошмарным, как дурной сон. От него осталось ощущение чего-то постыдного. И это постыдное еще не кончилось.

Снизу, пощелкивая на этажах, подымалась кабина лифта. Двери раздвинулись — и на площадку выскочил Андрей с сеткой, набитой необкатанными, только что купленными шайбами.

Увидев толпу одноклассников, Андрей побелел. Сетка выпала из руки, шайбы рассыпались и поскакали по ступеням лестницы.

— И упали шайбы Тутанхамона! — нараспев проговорил Мика.

— Он бы рад сейчас в мумию превратиться! — заметил Ника.

— Пусть поскорей превращается! — брезгливо сказала Марина.

— Поехали! — предложил Мика брату, кивнув на лифт.

— Нет! — возразил Ника. — В нем Тутанхамон ездил!..

Пошли пешком.

Андрей не мог выговорить ни слова. Но когда все отвернулись от него и медленно, как на похоронах, пошли вниз, ему стало нестерпимо страшно.

— Ну я, я! — истошным голосом завопил он. — И про шайбы врал. И машину проткнул! Я! Я!.. Что же мне теперь — вешаться?!

 

Затишье

За ночь ребята поостыли и на следующее утро встретили Андрея хоть и не очень приветливо, но достаточно вежливо. Гриша сказал ему, что совет отряда по-прежнему считает его руководителем физкультурного сектора. В школе готовились к турниру хоккейных команд, и Гриша, сжав кулак, потребовал:

— Тут уж — кровь из носа, а чтоб первое место — за нашим классом. Понял?

После всего пережитого Андрей чувствовал такой прилив сил, что готов был вывести свою команду даже против канадских профессионалов.

— Да я… я теперь, знаешь… — торопливо, волнуясь и радуясь, ответил он. — Утром — разминка! Вечером — тренировка! Дружина у меня железной будет!

— Давай, давай! — благодушно произнес Гриша. — Мы на тебя надеемся.

— Вот увидишь! — заверил его Андрей с той бодростью, какая бывает у выздоравливающих.

У всех других такой бодрости не было. Наоборот, какое-то безразличие овладело классом. И хотя Гриша в тот день развил бурную деятельность, состояние сонного затишья не проходило. Что только он не предпринимал! Даже подошел к Чернову и спросил, как идет сбор макулатуры.

— Идет… без твоих напоминаний, — проворчал Борис.

Еще день назад Гриша отчитал бы его за грубый ответ, а сегодня не решился и переключился на Машу: поинтересовался, кто завтра будет дежурить по классу. И с братьями Арбузовыми Гриша попробовал заговорить, но, не встретив поддержки, вернулся к своей парте и предложил Марине сходить всем отрядом в кино.

— А что идет? — спросила она, думая о чем-то другом.

— Узнаю на следующей перемене, — обещал Гриша и после урока побежал в пионерскую комнату, чтобы посмотреть в газете репертуар кинотеатров.

Старшеклассники из совета дружины оформляли сводку хода соревнования по сбору макулатуры. Гриша взглянул на большой лист, расстеленный на длинном столе в пионерской комнате, и победно улыбнулся. Отряд 6-го «А» класса стоял в списке первым. Сработала придуманная Гришей система. Другие классы устраивали авралы. В один день обходили дома, магазины, склады, а потом на неделю, на месяц забывали об этом, и только настойчивые напоминания пионервожатых заставляли проводить очередной аврал. А у Гриши бумага накапливалась постоянно. Звеньевые — от своих пионеров, Борис Чернов — из ящиков каждый день получали по весомой стопке газет и журналов. И вот она — кругленькая цифра, которая вывела отряд на первое место. На втором был 8-й «Б», но восьмиклассники собрали макулатуры почти в два раза меньше.

— Слушай! — сказал Грише один из членов совета дружины. — Мы тут думали назвать твой отряд правофланговым, но Виктор Петрович… не очень поддерживает… Что там у вас за буза была?

— Никакой бузы! — возмутился Гриша.

— Никакой, только шишку кому-то набили?

Гриша знал, что лучшая защита — нападение.

— А кто видел хоккеистов без шишек?.. У нас такая команда — клюшки, как спички, ломаются!..

— А с машиной что? — спросил кто-то. — Говорят, твои орлы стекла побили и колесо стащили.

— Говорят! — усмехнулся Гриша. — Мало ли кто что говорит! Машина — моего отца. Уж я-то лучше других знаю! Ничего особенного. Стекло по дороге в скат врезалось. Отец не заметил. После обеда сел в машину. Колесо — трах — и спустило. Вот и пошла болтовня всякая. Проткнули! Порезали! А оно, может, само спустило…

Грише поверили. Он еще раз взглянул на сводку, в которой его отряд занимал почетное место, и, вернувшись в класс, торжественно объявил:

— Новость! Хорошая новость!.. Считайте, что мы с вами вырастили березовую рощу! — Он помолчал. — Не дошло!.. Так уж и быть — поясню! Мы вышли на первое место по сбору макулатуры!

Аплодисменты были, но довольно жидкие.

— Чего скисли? — задорно крикнул он, стараясь развеселить ребят. — По этому случаю объявляю культпоход в кино! Идет «Точка, точка, запятая»… Вышла рожица кривая!.. Билетами обеспечит Марина… Кто пойдет — руки!

Поднялось рук пять, не больше, но и они быстро опустились, потому что остальные пионеры не хотели идти в кино. Сколько ни бился Гриша, как ни уговаривал их — не было у ребят желания коллективно смотреть фильм. У каждого нашлись неотложные дела.

Встретив упорное сопротивление, скис и Гриша. Он еще продолжал убеждать одноклассников, расхваливал картину, но сам слышал фальшивинку в своем голосе. Вместе со звонком он вернулся к своей парте, и, в ответ на сочувственный взгляд Марины, растерянно произнес:

— Не хотят… Ты-то хоть пойдешь… со мной?

— Сходим, — согласилась Марина.

После уроков они вдвоем пошли через парк к кинотеатру.

Меж деревьев бегали малыши из детского садика. Глазастый Витька заметил Марину и Гришу, и оба брата подбежали к ним.

— Уроки кончились? — спросил Витька.

Гриша не был расположен к болтовне с Машиными братьями.

— Кончились, — неприветливо ответил он.

— Маша домой пошла?

— Куда же ей еще деваться?

— А Борис? — приставал Витька.

— Вам-то какое до него дело?

Грубый тон озадачил малышей.

— Он хороший! — произнес Валерка.

— Очень! — отрубил Гриша.

Когда они отошли от Машиных братьев, Марина сказала:

— Не надо так с ними… Зачем?

— Сам не знаю! — признался Гриша. — День какой-то сумасшедший… Делаешь-делаешь, бегаешь-бегаешь, а на тебя же и дуются!.. Ну что я им — всем нашим — плохого сделал, скажи?.. Даже в кино не пошли!

— Не всегда в кино хочется, — ответила Марина. — Мне тоже не очень… Давай лучше посидим здесь.

Гриша смахнул снег со скамейки. Они сели и долго молчали.

— Как тихо! — сказала Марина. — Так, наверно, в лесу, когда заблудишься. И в классе у нас такая тишина бывает… Ты заметил?

— Сравнила!

— Очень похоже. Шли, шли — все правильно, а пришли не туда, и никто не знает, в какую сторону нужно. Вот и притихли. Тишина… И страшно немного… Как в болото уткнулись!.. Упадешь — не больно, мягко, но и не вылезешь.

— А я-то при чем? — воскликнул Гриша. — Ведь на меня дуются! Близнецы шипят! Чернов так бы и проглотил! Андрей — и тот напакостил! За что? Я их в болото завел, что ли? Ты скажи! Скажи, виноват я или нет?

Марина ласково и печально взглянула на него.

— Никакой твоей вины не вижу! Я бы сказала… Знаю, что не любишь Чернова, Арбузовых. Но всех любить никто не может… Не в этом беда!.. А больше не знаю, что и сказать… Я бы так хотела тебе помочь!

Не только Гриша с Мариной обсуждали в тот вечер отрядные дела. Братья Арбузовы давно собирались побывать дома у Чернова и наконец заглянули к нему. Борис проиграл им кассету с записью гитарной музыки, потом предложил:

— Хотите, сам пошаркаю на гитаре?

И «пошаркал». Играл он блестяще.

Некрасивое грубоватое лицо Бориса, перечеркнутое шрамом, веки и ресницы, которые виделись через сильные очки утолщенными, тяжелыми, — все это преображалось, когда он играл. За внешней грубоватостью угадывались и воля, и ранимость, и уменье чутко воспринимать чужую боль.

— Хорошо! — сказал Мика.

— Хорошо! — подтвердил Ника. — Хоть и минор полный.

Братья понимали, почему у Бориса такое настроение.

— А ты не очень! — сочувственно произнес Мика. — Плюй!

Борис пожал плечами.

— Да я не очень.

— Это ты не заливай! — возразил Ника. — Видим.

— Знаем! — поддержал брата Мика. — Но… перемелется.

— Гриша с Андреем сами съедят друг друга, — добавил Ника. — А мы целы останемся.

Где-то скрипнула дверь. Послышалось легкое потрескивание — на кухне что-то жарилось. В комнату Бориса заглянула бабушка.

— Небось проголодались? Не угостить ли блинками?

Братья Арбузовы еще не были знакомы с ней, но от нее веяло такой доброй домовитостью и радушием, что они заулыбались, словно давно и близко знали ее.

— Не откажемся, — сказал Борис.

— А я вот возьму и не дам! — неожиданно пригрозила старушка. — Блины не каждый день пекутся — не вам одним есть!.. Ишь какие! Им — дай, а про друзей забыли? Беги-ка, Боря, за Машей! Всех их зови… У меня и медок, и сметана, да и варенье найдется… На всякий вкус — свой закус!

Она зашлепала обратно — на кухню, к блинам, а Борис нерешительно поверх очков взглянул на братьев.

— Да зови! — разрешил Мика. — Засмущался!

Ника кивнул головой.

— Агеева — не Астахова… Не помешает!..

И Борис сходил за Агеевыми.

Встретив гостей, бабушка увела Машину маму на кухню, а Борис, указав на дверь своей комнаты, пропустил Машу вперед. Сам он идти не мог. Он в этот момент был паровозом. Витька и Валерка уцепились за него сзади и, превратившись в вагоны, требовали, чтобы он загудел перед отправкой.

Маша не знала, что у Бориса сидят братья Арбузовы. Она остановилась на пороге.

— Ой! Вас много! — вырвалось у нее.

«Вагоны» обогнали неповоротливый «паровоз» и с двух сторон выглянули из-за Маши.

— Ничего не много! — разочарованно изрек Витька. — Всего два! И то, как один!

Валерка тоже заметил удивительное сходство Арбузовых и подумал, что Витькино замечание может обидеть их. На всякий случай он отпустил брату традиционный подзатыльник и назидательно сказал:

— Учись считать — два!

— Я и сказал — два! — возмутился Витька. — Я сказал — два, как один, а не просто один!

— Правильно сказал! — подтвердил Мика, а Ника растопырил пальцы и показал пятерню Валерке.

— Сколько?

— Пять.

Ника сжал пальцы в кулак.

— А теперь?

— Один.

— Как один! — поправил Валерку Мика. — Так и мы.

Маша все еще стояла у дверей. Борис легонько подтолкнул ее.

— Проходи, садись.

— А мы вам не помешаем?

В комнату опять заглянула бабушка — Борису приказала освободить стол, Машу увела с собой. Через несколько минут стол в комнате был накрыт. В центре, на большой тарелке, высилась горка румяных блинов. Над ними курился ароматный парок. Машины братья первыми заняли места.

— А вилки? — бесцеремонно напомнил Витька.

— А вы по-простому, по старинке, — ответила бабушка, обращаясь не столько к Витьке, сколько ко всем остальным. — Оно, конечно, нынче и арбуз без вилок не едят, а только блин железа не любит… Я и салфеточки припасла.

— Руками, значит? — обрадовался Валерка.

— Если чистые…

— Ура-а-а! — прокричал Витька и потянулся за блином.

Маша быстро вошла в роль хозяйки стола — подкладывала кому сметаны, кому меду. Сама она ела мало. Больше смотрела на братьев, на друзей и долго не решалась высказать свое желание. Когда горка блинов заметно поубавилась, она разнесла чай и только тогда сказала:

— Я так люблю, когда вместе… Почаще бы и чтоб все-все!.. За одним столом!.. Когда мама совсем поправится, мы с ней напечем тысячу блинов — на весь отряд — и позовем всех в гости!

— Только этого не зови! — возразил Валерка.

— Интересно, кого? — спросил Мика.

— Ну, этого, которого мы с Витькой в парке видели.

— Идет с рыжей, — добавил Витька, — и разговаривать не хочет! Мы — к нему, а он — какое вам дело! И еще отворачивается!

— Грачев, что ли, с Мариной? — догадался Ника. — Значит, не позовешь их в гости?

— Ее можно, а его — нетушки!

— Гришу Грачева?.. Не позовем? — воскликнула Маша. — И не стыдно вам!

— Нечего нас стыдить! — пробурчал Борис. — А если еще и Авдеев у тебя будет, тогда меня не жди!

Маша огорченно захлопала большими серыми глазами.

— А мне так хотелось, чтоб все… Андрей ведь честно сознался… Он никогда больше не будет! А Гриша… — Она строго взглянула на Витьку и Валерку. — У него, может, зубы болели, а вы!

Арбузовы засмеялись.

— Забавная ты! — сказал Мика.

— Видишь не то, что есть, а что самой хочется! — заметил Ника.

— У тебя все хорошие! — добавил Борис.

— А разве нет? — воскликнула Маша. — Бывает, конечно, но плохое всегда проходит, а хорошее остается… Это — как болезнь: уйдет — и хорошо станет.

— Хорошо станет, когда они съедят друг друга! — повторил Мика слова, которые уже говорил Борису.

Маша еще больше огорчилась.

— Мальчики! Дорогие! Не надо так. Нам с Витей и Валериком так трудно было! А кто помог? Отряд!.. Школа новая, никто меня не знал, и все равно помогли — как что, Бориса присылали!

Ника хотел возразить, но Борис незаметно мотнул головой, и братья Арбузовы не стали разочаровывать Машу.

Часов в семь гости вышли во двор. Борис спустился вниз, чтобы проводить их. Сначала довели до лестницы семью Агеевых. Машина мама поцеловала Бориса в лоб.

— Заходи к нам почаще… И вы тоже обязательно приходите! — сказала она братьям Арбузовым.

Витька с Валеркой по-взрослому пожали мальчишкам руки, а Маша, прощаясь, попросила Бориса:

— Узнай, пожалуйста, у бабушки: сколько муки на сто блинов надо?

Мальчишки остались одни.

— Не дура, а… — произнес Мика.

— А как дура! — закончил за него Ника.

— Я ей то же самое говорю, — отозвался Борис. — Только она совсем не дура! У нее голова так устроена — плохого понять не может.

Со двора была видна школа. Там еще горел свет в нескольких окнах. Художники из совета дружины, закончив сводку сбора макулатуры, вместе с Виктором Петровичем вывешивали ее на доске объявлений.

Мимо проходил Глеб Николаевич. У него было правило — не брать домой тетради с контрольными работами. Он проверял их в школе и поэтому засиделся в учительской.

— По-здравляю вас! — с заметной лишь Глебу Николаевичу запинкой произнес Виктор Петрович. — Ваши воспитанники опять в передовики вышли! Совет дружины предлагает назвать отряд правофланговым.

Глеб Николаевич остановился, изучил сводку.

— Оч-чень приятно! — с такой же запинкой ответил он.

Эти приметные только им двоим запинки были как бы выражением все той же раздвоенности в отношении к воспитанникам Глеба Николаевича. Оба знали, что в коллективе, который лихорадит, в котором что-то не ладится, плохо идет любая работа. 6-й «А» был исключением. Все внешние показатели говорили о полном благополучии. И успеваемость оставалась в норме, и дисциплина не хромала. Теперь и сводка свидетельствовала о том, что ребята старались от души. А между тем в классе было беспокойно.

Когда художники, вывесив сводку, ушли, Виктор Петрович спросил:

— Вам не кажется, что нам пора вмешаться?

— Поднять палатку? — улыбнулся Глеб Николаевич и рассказал случай из своей юности, когда он тоже был вожатым и ходил с ребятами в туристские походы.

Как-то вечером упала одна палатка. То ли ветер надавил на нее, то ли слабо укрепили растяжки — неизвестно. Только она вдруг осела и накрыла десяток мальчишек. Подбежали встревоженные вожатые. Под брезентом что-то шуршало, покрикивало, повизгивало, выпячивалось. Всем стало жутковато от этого прикрытого брезентом движения. Вожатые торопливо приподняли полы палатки и увидели целых и невредимых, веселых, расшалившихся мальчишек.

— Расшалившихся! — с ударением произнёс Виктор Петрович. — А у нас?.. Драка, проткнутая шина! Это не шалости… Хотя сравнение с палаткой удачное: опустилась она на отряд, и мы не видим, не знаем, что там происходит. Не пора ли все-таки приподнять палатку?

— Не думаю! — возразил Глеб Николаевич. — Есть в классе сильное здоровое ядро. Оно все чаще дает себя знать. Пусть ребята сами поучатся крепко ставить палатки…

 

Рабочие будни

Как-то утром еще до начала уроков Гриша пришел к Виктору Петровичу в пионерскую комнату.

— Подпишите, пожалуйста.

Он положил перед старшим пионервожатым лист из тетрадки. Виктор Петрович внимательно прочитал письмо, адресованное в дирекцию музея Исаакиевского собора. В письме была изложена просьба разрешить пионерам подняться на вышку собора до его открытия.

Сколько ни думал Виктор Петрович, ему не удалось догадаться, чем вызвана такая просьба.

— Загадка! — произнес он, вопросительно взглянув на Гришу.

— Солнце в конце декабря встает около девяти.

Виктор Петрович поднял обе руки.

— Сдаюсь! — Он тут же подписал письмо. — Хорошо придумали!.. Может быть, лучше мне съездить за разрешением?

— Что вы! У вас столько работы!.. Да вы не бойтесь — мне не откажут!

— Верю!

Виктор Петрович действительно верил, что этому настойчивому, пробивному пареньку не откажут. Ведь надо же додуматься — посмотреть на восход с собора! Что ни говори, а Грачеву не откажешь в изобретательности. Те же ящики для прочитанных газет чего стоят!

Подумав о ящиках, Виктор Петрович вспомнил, что городской штаб пионерской организации начинает кампанию по сбору металлолома на строительство сухогруза — большого морского судна. Об этом еще предстоял разговор со школьным активом, но Виктор Петрович воспользовался приходом Гриши и рассказал ему о пионерском сухогрузе и о металле, который нужно собрать.

— Мой отряд сзади не останется, — буднично ответил Гриша. — Только вы что-то плохо к нам относитесь.

— Я? Откуда такой мрачный вывод? — пошутил Виктор Петрович, пытаясь скрыть замешательство. Он никак не ожидал, что Гриша заговорит так откровенно. — Я стараюсь ко всем относиться объективно.

— Стараетесь, а сами против, чтобы нас назвали правофланговыми. Совет дружины — за, а вы — против!

— Тогда садись! — серьезно сказал Виктор Петрович. — Поговорим… Вот скажи, почему совет дружины предлагает присвоить вашему отряду звание правофлангового?

— А как же? — Гриша начал загибать пальцы на левой руке. — Отстающих у нас нет — это раз. Подписку провели на сто процентов — два. Макулатура — сами видели! Хоккейная команда, культпоходы…

— Подожди, подожди! — прервал его Виктор Петрович. — Ты смешал в одну кучу — и успеваемость, и хоккей, и макулатуру… Мне бы хотелось услышать другое… Что в твоем отряде хорошо живется ребятам… Легко дышится… Что вы заботитесь друг о друге… Что радушие и благожелательность — ваш закон…

— Понятно! — сказал Гриша таким тоном, что Виктору Петровичу не захотелось продолжать. — Это понятно! — повторил Гриша. — Но скажите… Допустим, есть такой отряд — и радушие в нем, и забота, а только с макулатурой у них плохо, с металлоломом отстают… Вы такой отряд правофланговым сделаете?

Виктор Петрович задумался не над сутью ответа, а над формой. Формально он должен был сказать: нет, такой отряд правофланговым назвать нельзя. Но этот ответ подтвердил бы правоту Гриши. Ту правоту, которая хуже любой ошибки.

Другой ответ требовал времени, а его не было: по школе разносилась трель звонка.

— Иди, Грачев, — сказал Виктор Петрович. — Уроки начинаются… А ответ на твой вопрос — за мной…

Весь день у Гриши было хорошее настроение. Ему думалось, что после такого разговора старшему пионервожатому будет неудобно возражать совету дружины, и Гришин отряд станет правофланговым.

После уроков Гриша забежал домой. И здесь ему повезло. Отец обедал. Машина стояла во Дворе. Узнав, что сын собирается поехать в дирекцию Исаакиевского собора, отец предложил:

— Хочешь, подброшу? Мне по пути.

Через час они выехали со двора. Гриша молчал. Он готовился к разговору с директором музея. Говорить о восходе солнца — смешно и даже стыдно. Надо придумать что-то серьезное, современное. И Гриша придумал: пионеры хотят посмотреть, как просыпается город, послушать утренний рабочий ритм, увидеть зарево заводских топок.

Отец через зеркало взглянул на сына.

— Когда экскурсия?

— В зимние каникулы.

— Опять машину попросишь?

— Неплохо бы! — оживился Гриша. — Только не микроавтобус. Поедут все. Большой надо!

— Придется подумать! — отец подмигнул Грише. — А письмо будет?

— В тот же день!.. Мы не подведем!.. Помнишь, когда за грибами, какое написали! Поэма! Хвалебная ода!

— Тут вот какое дело, Григорий! — Отец помолчал, обгоняя подходивший к остановке автобус. — Мне письмо раньше нужно… И не куда-то по городу, к собору, а подальше… Чтоб на денек поездка… Вылазка там, лыжная или, не знаю, сбор на лоне природы у зимнего костра… Мысль улавливаешь?

Гриша подмигнул отцу.

— Поездка, которая не состоится?

— Состоится… Но без вас.

— Налево?

— А это смотря какой знак повешен! — отшутился отец. — Чаще правый поворот разрешается… А какое число поставить, я тебе после скажу.

Гриша кивнул головой…

Дверь с табличкой «Дирекция» была закрыта. Гриша не стал раздумывать и постучал в соседнюю, с надписью «Партбюро».

За столом сидел седой мужчина, писал. Кустистые брови закрывали глаза, и Гриша не сразу заметил, что мужчина уже смотрит на него.

— Кого потерял?

Гриша поспешно вытащил письмо.

— Просьба к вам…

Читал мужчина удивительно быстро. Не читал, а будто лишь взглянул и разом вникнул в суть бумаги.

— Ну, садись поближе и выкладывай: что, как и почему… Только без фантазий — ничего не привирай!

Брови совсем надвинулись на глаза, но Гриша видел сквозь кустики седых волос нацеленный на него взгляд. Было в нем что-то такое, словно мужчина знал, что Гриша начнет «заливать», и как бы заранее готовился весело посмеяться.

— Если можешь — без фантазии! — повторил он. — Лучше Стругацких не придумаешь, а хуже не стоит… Читал братьев Стругацких?

Гриша читал, но сейчас ему было не до Стругацких. Мужчина ждал ответа, а Гришин язык никак не хотел повторять выдумки про рабочий ритм и заводское зарево.

— Солнце посмотреть, — пролепетал Гриша против своей воли. — Как оно восходит, увидеть…

Кустистые брови поползли вверх. В глазах погасли смешинки. Мужчина повернулся к окну, взглянул на хмурое декабрьское небо.

— Вот тебе и на-а! — задумчиво произнес он. — Аж в сердце кольнуло… Живем и не видим… Я ведь тоже лет сорок на солнышко восходящее не смотрел! Родился в деревне — там видел, в детстве… Огромное такое, ласковое… И почему-то парным молоком от него пахло… А потом не припомню… ни разу…

— Пойдемте с нами! — расчетливо предложил Гриша.

— А что? — с мальчишеским задором откликнулся мужчина. — И пойду!.. Вы когда собираетесь?

— В любой день в каникулы.

Мужчина написал на листке номер телефона и свою фамилию.

— Позвони, когда начнутся каникулы. А я у синоптиков узнаю… Надо утро выбрать, чтобы небо чистое было…

На другой день Гриша провел пионерскую летучку. Начал он с сухогруза. Сбор металлолома — дело для школьников обычное. Что это такое — все прекрасно знали. Трудность заключалась в одном — где взять металлолом? В старых домах и дворах еще можно было покопаться и найти что-нибудь. А здесь, в новом микрорайоне, никакого железного хлама не успело накопиться. Переезжая из старых квартир в новые, никто не брал с собой отслужившее свой век барахло.

— Заскучали? — усмехнулся Гриша и подбодрил ребят. — Вам только кажется, что ничего нету!.. Шурка! Что ты принес, когда мы ящики для газет делали?

— Верно! — обрадовался Шурка. — Замок и цепь — тяжеленные!.. Завтра же приволоку!

— Так и в каждой квартире, — продолжал Гриша. — Но это мелочи. С ними соревнование не выиграешь!.. У кого есть настоящее предложение?

Его не огорчило, что ни хороших, ни плохих — никаких предложений не было. Он и не ждал ничего полезного и не обижался на ребят, потому что считал всякую хорошую выдумку своей собственной обязанностью. Он председатель совета — ему и шевелить мозгами. Каждому свое!

— Я тут кое-что придумал, — важно произнес он и выложил план поисков металла.

Даже Мика и Ника при всей своей придирчивости к Грише высоко оценили его предложения.

— Есть у него что-то, — сказал Мика.

— Пробивается иногда, — добавил Ника.

А Гриша предлагал вот что. Слева и справа от их района тянулись линии пригородной электрички. Встать на лыжи в морозный день и пройтись вдоль полотна железной дороги — одно удовольствие. А во время прогулки в этих местах можно найти и кусок рельса, и старый буфер, и негодное треснувшее колесо. Много всякого железа валяется обычно около железнодорожной насыпи. Только не ленись искать.

Вылазку на лыжах Гриша поручил мальчишкам, а девчонкам дал другое задание. Микрорайон хоть и новый, но работы в нем еще не закончены: не все улицы покрыты асфальтом, не везде старые фонари заменены новыми, современными.

— Один фонарный столб весит, наверное, тонну! — зажигательно говорил Гриша. — У нас — двенадцать девочек. Каждая по столбу — двенадцать тонн!

Девочки захихикали, засмеялся и Гриша.

— Это я так… Чтобы разогреть вас!.. В общем, где увидите, что работают на улице, — мигом туда! И никакой тяжести не бойтесь! Сами знаете — машина у меня есть! Погрузим, привезем… Покажем еще разок, что такое шестой «А»!

Умел Гриша и придумывать, и подавать свои предложения так, что всем хотелось взяться и выполнить их. Несколько минут назад каждый считал сбор металлолома в их микрорайоне пустым занятием, напрасной тратой времени. А сейчас, после выступления Гриши, все верили, что металл найдется.

Зато по второму вопросу такого единодушия не получилось.

Гриша подметил какой-то холодок к диаграмме успеваемости. Сначала всякий шаг вверх или вниз привлекал внимание, обсуждался. Ребята сравнивали столбцы, считали ступеньки, спорили, кто раньше доберется до красной черты с надписью «Космонавты». Но постепенно эта игра надоела. Получив на уроке отметку, на перемене не торопились к диаграмме, чтобы подняться на ступеньку выше. А некоторые и совсем перестали отмечать свою успеваемость.

— Мы неправильно сделали, — сказал Гриша, — что поручили каждому следить за своим столбиком. Надо выбрать кого-нибудь одного. Пусть он ведет диаграмму и отвечает за нее!

— А ну ее! — послышался голос Андрея. — Не надо ее совсем!

У него были свои личные причины выступать против диаграммы. Он помнил давний спор с Черновым и знал, что проиграл. У Бориса накопилось много пятерок. Если бы он не перестал отмечать их в диаграмме, то уже опередил бы Андрея и достиг красной черты.

Шурка поддержал своего хоккейного капитана:

— Мертвое дело!

— Как это мертвое? — вспылил Гриша. — Когда вывешивали, чуть не подрались, а теперь — мертвое?.. Чернов грозился космонавтом стать! Забыли?.. Они с Андреем пари даже заключили!

— Он получил щелчок! — пробурчал Борис. — Больше мне неохота.

— Можно я? — спросила Маша.

Гриша обрадовался. Он почему-то был уверен, что староста будет защищать диаграмму.

— Вот послушайте, что Агеева скажет!

— Я бы тоже ее сняла, — смущаясь, проговорила Маша. — Она какая-то… слепая. Не видно на ней, у кого что хромает… Да и спрашивают по-разному: одних — часто, а других, кто хорошо учится, реже. Помощи от диаграммы — никакой.

Весь отряд одобрительно принял Машины слова.

— Тихо! Тихо! — Гриша постучал по столу. — Я не слышу членов совета! Что, я один воевать за успеваемость должен?

Он повернулся к Марине с явной просьбой в глазах — выступить в защиту. И Марина встала.

— Самое неудачное в диаграмме, — сказала она, — что в ней легко исправить любую двойку. По контрольной работе поставили тебе плохую отметку, а ты пойдешь в зал на урок физкультуры и прыгнешь через коня на пятерку. В диаграмме ничего не изменится, точно никакой двойки и не было… Надо что-то другое придумать для борьбы за успеваемость.

— Лучше не мусорить, чем бороться за чистоту, — подал голос Мика.

— Ильф и Петров! — пояснил Ника..

Гриша, ступая деревянно, как на ходулях, подошел к стене, сорвал диаграмму, смял ее и бросил в угол.

— Сдадите в макулатуру!.. Сбор закрыт — расходитесь!..

Он так расстроился, что забыл рассказать о своей поездке в дирекцию музея.

Пионеры потянулись к дверям, а Гриша сел за парту и смотрел на проходивших мимо одноклассников холодно и отчужденно. Марина сидела рядом. Когда в классе никого не осталось, он с горечью произнес:

— Всё!.. На следующий год ищите другого председателя!.. Даже раньше! Вот выведу отряд в правофланговые — и до свиданья! Переизбирайте! С меня хватит!.. Крутишься, как Чебурашка, а тебя только критикуют и высмеивают!

Марина дала ему выговориться, а потом напомнила:

— Ты велел спрашивать, когда мне непонятно… Можно? Я не поняла: почему ты за диаграмму? Пользы от нее нет… Неужели только потому, что это ты ее придумал?

Гриша с полной безнадежностью еще раз махнул рукой.

— Ничего вы не понимаете!.. И ты тоже!.. Было б что-нибудь получше — я бы сам снял эту простыню размалеванную! Но никто ничего умного не предложил, а как кричать, что плохо, тут уж все рты пораспахивали!

— Я знаю, почему нет предложений, — улыбнулась Марина. — Потому что нет настоящих отстающих. Две-три двойки, да и то случайные!.. И не жалей ты ее — не нужна нам такая диаграмма.

— А что нужно?

— Пока ничего.

— Да? — Гриша прищурился. — А что я скажу на совете дружины?.. Чем докажу, что мы боремся за успеваемость?

— Арбузовы хорошо про борьбу сказали.

— Вот и выбирайте их председателем! Вдвоем! Сразу!.. А я позориться на совете дружины не хочу!

Это была не ссора. И хотя Гриша, хлопнув дверью, ушел из класса, а Марина не стала его догонять, оба чувствовали не обиду друг на друга, а сожаление, что все так у них получилось. И каждый винил себя. Гриша дошел до дома и долго стоял на лестнице у лифта — поджидал Марину, чтобы закончить день по-хорошему. Он не дождался. Марина из школы пошла в парк. Там она часа полтора бродила по заснеженным тропинкам и все не могла определить, правильно ли поступила на сборе. Диаграмма, без всякого сомнения, пользы не давала, но ведь и вреда она не приносила. Не стоило ли поддержать Гришу? Пусть бы висела, раз она так уж ему нужна…

Утром Марина вышла пораньше и ждала на восьмом этаже, пока наверху хлопнет дверь Гришиной квартиры. Когда Гриша вызвал лифт и вошел в него, Марина нажала кнопку. Кабина с Гришей опустилась до восьмого этажа и остановилась.

Они ничего не сказали друг другу: ни «здравствуй», ни «доброе утро». Просто улыбнулись и взялись за руки, будто не виделись целый год. И к школе они шли молча. Марина расшалилась и нарочно широко размахивала портфелем. А Гриша то и дело сбивался с шага, стараясь идти с ней в ногу.

 

Железная цепь

На совете дружины еще только разрабатывали план и контрольные цифры по сбору металлолома на пионерский сухогруз, а отряд 6-го «А» класса уже накапливал килограммы. Первый вклад сделал Шурка. Он притащил в школу цепь с амбарным замком и поклялся, что весят они четыре килограмма. Кое-какую домашнюю мелочь стали приносить и другие ребята.

Гриша опять побывал у завхоза. Оба помнили неприятный разговор по поводу макулатуры. Гриша вел себя безукоризненно вежливо. Завхоз встретил его холодно, но слушал внимательно, хотя и подумал: «Что ты ни говори, а был ты хитрогоном — им и остался!» Все в Грише не нравилось ему. Даже то, что он раньше других позаботился о металлоломе и пришел узнать, как и кому его сдавать, где хранить до вывоза на завод. За это похвалить бы нужно, а завхоз никак не мог побороть в себе неприязнь к Грише.

Свои мысли и чувства завхоз оставил при себе, а Грише сказал, что приносить лом надо к будке, которая стояла в углу пришкольного участка.

— Так около будки и складывать? — удивился Гриша. — Растащат же!

— Ну уж это не твоя забота… Ваше дело — найти, принести, взвесить и оставить…

Принимали и взвешивали лом дежурные из совета дружины. Они же и вели отчетность — записывали, какой отряд, когда и сколько сдал металла. Вскоре на счету 6-го «А» появилась цифра 12 — столько килограммов потянули Шуркина цепь с замком и всякая другая домашняя мелочь, которую удалось ребятам выпросить у родителей.

На этой цифре счет приостановился. Новых поступлений долго не было. Мальчишки добросовестно обследовали железнодорожные линии, но ничего не нашли. Мелкие железки засыпало снегом, а крупные не попадались.

Гриша не унывал. Он верил в себя и свою удачу. Не вышло в одном месте — выйдет в другом. Надо только подумать хорошенько. Не может быть, чтобы он не откопал где-нибудь залежи металлолома.

Придумывать новое не пришлось. Сработала вторая Гришина идея. Девчата сообщили, что на одной из соседних улиц обновляют асфальтовое покрытие и заодно переделывают горловины канализационных и других люков. Старые металлические крышки и решетки заменяются новыми. Девчата уверяли, что этих крышек хватит на весь корпус сухогруза. Они попробовали приподнять одну штуку и не смогли — такая она тяжелая.

— Подождите радоваться! — сказал Гриша. — Отдадут ли нам эти крышки?

После уроков он сам сходил туда. Прораб разрешил взять крышки и решетки хоть сегодня. Окрыленный, Гриша прошел улицу из конца в конец и приблизительно подсчитал свою будущую добычу. Цифра получилась огромная. Первое место по сбору металлолома обеспечено. Можно прекратить все поиски. Надо только перевезти эту тяжесть к школе. Машину отец даст — Гриша в этом не сомневался. Оставалась одна забота — не прозевать, когда снимут знаки, запрещающие въезд на улицу, и сразу же пригнать машину.

Он разузнал, что все основные работы будут закончены через неделю — в пятницу к вечеру. Значит, на субботу и надо планировать поездку за металлом.

В четверг на школьной доске объявлений вывесили свежую сводку под яркой призывной шапкой: «Даешь пионерский сухогруз!» Отряд 6-го «А» класса со своими 12 килограммами был в самом конце списка. Гриша постоял у доски, снисходительно улыбаясь. Он представлял, как одним молниеносным ударом его отряд снова вырвется вперед и оставит далеко позади лучшие показатели 8-го «Б» класса. Подумаешь — каких-то девятьсот сорок килограммов!.. Но все-таки интересно, где они насобирали почти тонну металлолома? Уж не опередили ли они Гришу? Вдруг проведали про крышки от люков?

Он перестал улыбаться и выбежал на школьный двор. Там Гриша успокоился. В большущей груде всякого железного хлама, высившегося около будки, не было ничего похожего на крышки или решетки.

Дежуривший у весов старшеклассник подумал, что за Гришей идут отрядные носильщики с грузом, и стал нанизывать на весы плоские, разрезанные с одного бока гирьки.

— Сколько ставить? Тридцать кило хватит?

Гриша шутливо развел руки и высоко вздернул плечи.

— Нет ни грамма! И где взять — не знаю!.. Ребята с ног сбились — и хоть бы консервная банка попалась!

— Не притворяйся! — покровительственно произнес дежурный. — Опять придумал что-нибудь?.. Учти — в субботу к вечеру машину с завода обещали прислать. Трехтонку!.. Стыдно будет полупустую отправлять!

— А сколько здесь? — спросил Гриша.

— Двух тонн нету.

— Ладно, в субботу подброшу.

— Много?

— Трехтонку дополна нагрузите!

— Ого!.. Выходит, наша школа уже шесть тонн сдаст!

— А что, это не первая машина? — поинтересовался Гриша.

— Вторая. Первую выше бортов нагрузили.

Гриша отошел от будки, а дежурный крикнул ему вдогонку:

— Не подведи! В субботу ждать будем!

Это напоминание странным образом подействовало на Гришу. Необъяснимое беспричинное сомнение проснулось в нем. Как от предчувствия беды, ему стало не по себе. Чтобы унять тревогу, он решил не откладывая, сегодня, сейчас же проверить, целы ли крышки.

Он прошел один квартал, все убыстряя шаги, потом побежал и издали увидел, как машины, которые раньше проезжали мимо, теперь сворачивали направо — проезд по той улице был открыт. Гриша помчался, как спринтер на беговой дорожке, хотя и понимал, что от скорости ничего не зависит. Завернув за угол, он остановился — улица была чиста, будто ее только-только обсосали огромным пылесосом.

Сначала Гриша разозлился. На углу стояла телефонная будка. Он стукнул по ребру кулаком так, что заныли пальцы. От этого злость поубавилась. Вместо нее нахлынуло отчаянье. Нахвастал, назвонил, а суббота послезавтра! Что можно сделать за один-единственный день? Где он возьмет хотя бы сотню килограммов лома?

Гриша не думал о том, что сбор металла будет продолжаться и во втором полугодии. Он знал: первые итоги подобьют к зимним каникулам, а на счету его отряда всего двенадцать килограммов. С ними на почетный правый фланг не выдвинешься!

«Вот тебе и кровь из носа!» — вспомнил он любимое отцовское изречение и поплелся домой.

Всю пятницу Гриша сидел на уроках злой и подавленный. Учителей он не слушал, а думал все о том же: как выйти, а если не выйти, то хоть выползти из этого положения. Когда девчонки спросили, не пора ли отправиться за крышками от люков, он накричал на них. Они с трудом поняли из его сердитых отрывистых слов, что никаких крышек нет и что вообще ни на какое серьезное дело девчонок посылать нельзя. Мальчишкам досталось тоже. Гриша обвинил их в беспомощности.

— Р-разведчики! — процедил он. — Таких не в разведку, а в обоз — портянки старые подсчитывать!

Марина спросила у него на уроке:

— Чего ты такой?.. Заболел?

— Здоров! — огрызнулся Гриша. — Но лучше б заболеть!.. Месяца на два!..

На большой перемене Гриша столкнулся со старшеклассником, который вчера дежурил у весов.

— Завтра суббота! — напомнил тот.

Грише захотелось провалиться сквозь пол, но, подавив страх и волнение, он деловито спросил:

— А когда машина? В каком часу приедет?

Старшеклассник замялся, испытующе посмотрел на Гришу.

— Ладно… тебе можно… Завтра машины, наверно, не будет — трудно у них с транспортом… Но ты обязательно завтра сдай — не тяни! Она, может, в понедельник приедет…

И снова сидел Гриша на уроках с отсутствующим видом. К концу занятий у него мелькнула шальная мысль. Она радовала и пугала одновременно. Радовала потому, что давала надежду, а пугала тем, что была она… Гриша всячески старался избежать точного слова и неопределенно назвал свою задумку вынужденной. Прежде чем окончательно решиться на это, он дал себе слово — все каникулы потратить на то, чтобы найти металлолом и искупить вину, которую брал сейчас на себя. Но искупить не открыто, не перед всеми, а перед самим собой.

Готовить эту, как он называл, вынужденную операцию, Гриша начал с отца.

Они часто обедали вдвоем. Гриша приходил из школы, и отец, если не был в дальнем рейсе, старался к этому же времени приехать домой. Мама работала до шести вечера. Обед готовила накануне или утром.

— Пап! Мое письмо пригодилось? — спросил Гриша за столом.

Это письмо с благодарностью от имени 6-го «А» класса за интересную поездку, которой не было, Гриша сам сочинил, сам подписал и передал отцу еще на прошлой неделе.

Напоминание о письме не понравилось отцу.

— Хуже нет, когда сделает человек услугу, а потом хвастает… Сделал и забудь! Пусть помнит тот, кому сделал.

— Я уже забыл! — заверил отца Гриша. — А ты-то помнишь?

Отец доел суп и несильно хлопнул сына ложкой по лбу.

— Небольшой шантажик?

— Нет! Просьба!

— Ну?

И Гриша, не вдаваясь в подробности своего замысла, попросил отца завтра ровно в три часа приехать на грузовике к школе и забрать металлолом.

— Только-то? — удивился отец.

— Да. Ребята погрузят, и ты уедешь.

— Куда? На склад?

— Не на склад!.. За нашим парком стадион строят — котлован вырыли. Вот туда… Около… Сбросишь там и… и все.

— Не понял!.. Зачем такая переброска?

Гриша не собирался раскрывать отцу свою хитрость.

— Па-ап! — просительно произнес он. — Сам же говорил: сделал услугу и забудь, не расспрашивай!

Отец видел, что Гриша задумал какую-то комбинацию, но не встревожился. Старый ржавый хлам — ценность невеликая! Да и всю эту затею со сбором бумаги и лома отец считал детской забавой, игрой, в которой можно и пошалить, а если нужно — и схитрить. На то и игра.

— Что это тебе даст? — спросил он.

— Ты меня здорово выручишь! — признался Гриша.

— Тебя?

— Не только… Весь мой отряд. Для себя бы я так не старался… Если поможешь — мы будем правофланговыми!

— Ну, тогда надо помочь, — согласился отец. — Приеду за твоим хламом. Кто грузить будет?

— Старшеклассники.

Если бы лом грузили ребята 6-го «А» класса, Гришина операция не могла бы состояться. Его расчет был хотя и прост, но весьма рискован. Лом погрузят старшеклассники. Отец свалит его за парком у котлована. Гриша приведет туда свой отряд, и ребята перенесут лом обратно к школе. Они не должны увидеть ни одной знакомой железяки, а то могут догадаться. Вот почему нельзя допускать их к погрузке.

Гриша старался продумать и учесть все. Первая машина уже увезла ранее собранный металлолом. Значит, в новой куче у будки не было ни единого предмета из тех, что сдали пионеры 6-го «А» класса в счет своих несчастных двенадцати килограммов.

Оставалась другая опасность — дежурные старшеклассники! Они будут принимать лом и могут узнать какую-ни-будь железку, которую только что погрузили в машину. Но Гриша надеялся на темноту. Они станут подносить лом часов в шесть. Темнеет раньше. Над весами горит тусклая лампочка. Не должны заметить!

Полной гарантии не было, но зато при удаче — победа. И какая победа! На счету его отряда сразу появятся две тонны. С конца списка 6-й «А» лихо подскочит вверх — на свое обычное почетное первое место. Гриша понимал, что это место отряд займет незаслуженно, и еще раз поклялся за зимние каникулы собрать две тонны металлолома.

К вечеру Гриша успокоился, а утром в субботу пришел в школу с совсем ясной головой. В одну из перемен он приказал всем остаться в классе и выступил с короткой, но горячей речью.

— Все видели, на каком мы месте по металлолому?.. Позор!.. Но я не буду вас ругать. Виноват наш совет и я как председатель! А кто виноват, тому и выправлять дело… В общем, нашел я целый клад — гору лома! И сегодня, кровь из носа, его нужно притащить в школу и сдать, а то разворуют и опять в хвосте останемся!.. После уроков — домой! У кого есть санки — забрать! Одеться похуже — и сюда!

— У меня хуже нет, — сказала Настя Астахова, расправляя нарядный фартук. — И вообще мальчики могли бы сами…

— Пойдут все! — резко оборвал ее Гриша. — И ты тоже!.. Хоть в бальном платье, если другой одежды нету!

Настя обиженно надула губы.

— Зачем же грубить!

— Все пойдут! — повторил Гриша. — Там тонны две, не меньше!

Когда закончился последний урок, он еще раз напомнил:

— Не задерживаться! Через полчаса — у школы!..

Гришин отец ровно в три подъехал к воротам школьной ограды. Основной поток ребят уже схлынул. Шли по двое, по трое. Был среди них и Андрей. Уступив дорогу грузовику, он посмотрел на водителя, подумал, что шофер похож на Гришиного отца, и пошел дальше. Ему надо было торопиться — он и так задержался в раздевалке.

Машина медленно двинулась к левому углу пришкольного участка, где стояла будка и чернела груда металлолома, припорошенного снегом.

Гриша увидел грузовик из окна класса и побежал в пионерскую комнату. Там он поднял переполох, сообщив, что машину с завода все-таки прислали. Минут через пять все, кто еще оставался в школе, были мобилизованы на погрузку, а через полчаса грузовик с ломом вырулил за ворота.

Гриша с благодарностью подумал об отце и собрался уходить, но его позвали в пионерскую комнату к телефону. Звонил тот самый мужчина с кустистыми бровями, с которым Гриша договорился об экскурсии на вышку Исаакиевского собора. Он оказался очень внимательным человеком. Узнав, что в дни каникул чистого неба не предвидится, он предложил Грише подняться на вышку завтра.

— Солнце гарантирую на сто процентов! — шутливо гудел он в трубку.

— Будем! — обрадовался Гриша. — Обязательно будем без опоздания!

Он уже представлял, как поразит ребят этим неожиданным сообщением. Это будет как подарок! Только пусть сначала перенесут к школе весь лом…

Наступали ранние зимние сумерки, когда Гришин отряд в полном составе отправился через парк к участку, где строили стадион.

Многие волокли за собой детские санки. Гриша шел впереди. Он не торопился — боялся, что отец может замешкаться с выгрузкой. Встреча с ним у котлована кончилась бы полным провалом.

Дружно шагали ребята по аллее парка. Настроение было приподнятое, боевое. Подействовала короткая Гришина речь, похожая на выступление командира перед строем солдат, которые отправляются на ответственное задание. Отряду передалась Гришина уверенность и собранность. Подкупило и то, что он никого не упрекнул, не попытался свалить вину на всех, а взял ее на себя. И не только взял, но и нашел способ выправить положение.

Маша, Борис и братья Арбузовы шли рядом.

— Помните, вы про него плохо говорили? — спросила Маша. — Вот теперь признавайтесь, что были неправы!.. Подумать только — один за всех искал и нашел железо! Кто бы еще сумел?

— Раздобыть — это он умеет, — согласился Борис.

— Везучий, — сказал Мика.

— Запишем в плюсы, — добавил Ника. — Их не так много.

Если бы Гриша мог слышать все короткие разговоры, которые состоялись, пока отряд пересекал парк, он бы понял, что снова стал завоевывать пошатнувшийся было авторитет.

Только Настя Астахова продолжала злиться на него. На утро в воскресенье она была приглашена на день рождения знакомой девятиклассницы из соседней школы. Настя не могла прийти в компанию старшеклассников без маникюра. Вечером накрасить ногти не удастся — мама не разрешит. Самое удобное время заняться этим после школы до прихода родителей. А тут какой-то металлолом! И все же Настя успела накрасить ногти, но, пока одевалась, смазала незасохший лак с мизинца. Все это раздражало Настю. Да еще перчатки — старые, рваные. Они лежали в кармане на случай, если ее все-таки заставят брать в руки ржавое железо. Новые пачкать не хотелось, а как она натянет на пальцы эту старую рвань, Настя просто не представляла.

Когда они пошли к выходу из парка, Гриша остановился, оглянулся и призывно махнул рукой.

Марина догнала его.

— Ты сегодня — как Данко!

От этого сравнения у Гриши заныло под ложечкой.

— Данко плохо кончил!

— Плохо? — с испугом переспросила Марина. — Нет! И жил красиво и умер прекрасно!

— Хочешь, чтобы и я…

Марина зажала ему рот теплой ладонью.

— Дурачок!..

Строительная площадка в субботу пустовала. В центре чернел котлован, окруженный валом из смешанной со снегом земли. К нему и зашагал Гриша по грязному пустырю, исполосованному колесами машин. Металлолом лежал большой колючей кучей у самого котлована.

— Вот! — скромно произнес Гриша и обвел рукой груду металлолома. — Все наше… Нашли, когда копали котлован… Я попросил нам отдать.

Чего тут только не было: обрезки труб, мотки толстой проволоки, крыло и дверца от машины, смятые листы жести, секции отопительных батарей и даже сплющенный самовар.

Гриша первый взялся за работу — вытащил из кучи самовар. Эта вещь была слишком приметная. Ее мог опознать дежурный старшеклассник. «Выкину по дороге в школу!» — решил Гриша и скомандовал:

— Взялись!.. Тяжелое — в санки! Остальное так понесем!

Подгонять никого не пришлось. Загрохотало, заскрежетало железо. Кучу растаскивали со всех сторон. Одна Настя Астахова стояла и брезгливо поглядывала на ржавый лом.

— Ты что — в театре? — спросил Гриша.

Она отвернулась от него и сердито выдернула из кармана старые дырявые перчатки.

Сначала лом грузили на сани. Их было штук двенадцать. Старались уложить на них побольше. Андрей закрепил поверх санок дверцу от машины. Вместе с ним работали Шурка и еще два хоккеиста. Они подносили разную мелочь и сваливали ее на дверцу. Получился порядочный возок. Уже можно было трогаться в обратный путь к школе, когда Шурка подбежал к Андрею и растерянно протянул ему цепь с амбарным замком.

— Смотри!.. Никак моя?

До Андрея не сразу дошел смысл этой находки.

— Твоя… Ну и что?

— Я ж ее сдал!.. Как она сюда… пе-переползла?

Андрей подумал и протяжно посвистел, выпятив губы.

Он не долго ломал голову над странным Шуркиным открытием. Так вот зачем подъехал к школе грузовик, и вел его, конечно же, Гришин отец. Андрей расплылся в широкой улыбке. Ну, теперь, Гришенька, держись! Это тебе за шайбы! И Андрей сказал Шурке:

— Покажи близнецам! Они ему концертик закатят!

— Кому?

— Кому, кому!.. Кто привел сюда?.. Нашему вожаку-очковтирателю!

Шурка побежал к братьям Арбузовым. Они вдвоем несли к саням длинный тяжелый шток. Андрей видел, как братья осмотрели цепь, молча постояли, поглядели через парк на школу, потом — на кучу лома, на Гришу, который прижимал к боку сплющенный самовар и подавал команды. Не сговариваясь, братья сбросили груз с плеч.

— Мы в грязном деле не участвуем! — громко объявил Мика.

— Идем мыть руки! — добавил Ника.

Они направились через пустырь к парку.

Работа приостановилась. Все недоуменно уставились на братьев.

— Вы б хоть объяснили! — крикнул вдогонку Андрей.

— Это уж твоя забота! — ответил Ника.

— Сам справишься! — добавил Мика.

— Трусы! — рассердился Андрей и приказал Шурке: — Покажи всем!

Шурка поднял вверх цепь с замком и потряс над головой.

— Узнаете?.. Мои!

— А я машину сегодня видел! — с подковыркой произнес Андрей. — Чей-то отец перевез сюда этот лом со школьного двора… Мартышкина работа получается! Шайбу в свои ворота загоняем!

От толпы одноклассников молча отделился Борис и пошел за Арбузовыми к парку. Еще двое опрокинули сани и вытряхнули из них лом. К остолбеневшему Грише подошла Настя Астахова.

— Спасибо за театр!.. Прими мои аплодисменты!

Она швырнула ему в лицо старые рваные перчатки.

Гриша не шевельнулся. Только самовар упал к его ногам.

И Марина словно окаменела. Она, как и Гриша, стояла неподвижно.

Тихо скрипел снег. По одному уходили пионеры. Они не переговаривались и двигались к парку прерывистой цепочкой, понуро опустив головы.

Все меньше мальчишек и девчонок оставалось у груды лома. Неподвижно стояли Гриша и Марина. Вдруг кто-то зарыдал — горько, отчаянно. От этого из груди рвущегося плача Гриша попятился, упал, наткнувшись на какую-то железку, вскочил и опрометью бросился прочь, в темноту пустыря.

Плакала Маша. Опустившись на санки, она пригнулась к коленям. Ее плечи подергивались. Вязаная шапочка упала с головы.

Рядом присела Марина, притянула Машу к себе.

— Перестань! Перестань!.. Успокойся!.. Разве ты виновата?.. Мне хуже, а я не плачу… Потрись снежком!..

 

Трудный вопрос

Поодиночке, будто стыдясь друг друга, уходили ребята с пустыря. И вроде бы в тот вечер никакая сила не смогла бы собрать их вместе. А получилось наоборот. Домой никому идти не хотелось. Бродили по парку, пока не сбились в группы по пять — шесть человек. Дальше брели кучками, задумчивые, подавленные. Братья Арбузовы и Борис остановились около летней эстрады, присели на одну из скамеек. Подошел еще кто-то, тоже сел. А через несколько минут около эстрады собрались все, кроме Гриши. Последними появились Маша и Марина.

— Ревела? — спросил Борис, заметив покрасневшие глаза и припухший Машин нос. — Ну и дура!

Его голос даже самому Борису показался неуместно громким, и он пожалел, что произнес это грубое слово. Он не вкладывал в него никакого обидного смысла, но от этого оно для других не становилось ласковым и добрым. И тогда Борис повторил это слово, чтобы оно относилось не к одной Маше.

— Все, как дураки, собрались!.. Чего ждем?..

— Решать надо! — сказал сзади Мика.

— Пора! — согласился Ника.

Не всегда короткие замечания Арбузовых были до конца понятны ребятам, но в тот вечер все догадались, о чем заговорили братья.

Полируя ноготь на мизинце, Настя Астахова презрительно поморщилась.

— Король-то был голый!.. Да еще врун!

— И трус! — добавил Шурка. — Увидел, что засыпался, и убежал!

— Он теперь неделю в школе не появится! — крикнул кто-то.

— Мы его силой приведем!

— А зачем он такой нужен?

Этот вопрос заставил ребят снова приумолкнуть.

— Верно! — раздался в тишине чей-то голос. — Не нужен! Переизбрать — и пусть хоть совсем в школу не ходит или в другую переводится!

И словно все только и ждали это предложение — дружно подхватили:

— Переизбрать!

— Хватит с него!

— И с нас тоже!

— Переизбрать завтра же!

— Почему завтра?

— Сегодня! Все же в сборе!

Встала Марина. Ее обычно веселые глаза были сейчас серьезными и огромными. На кого взглянет — тот невольно умолкает.

— Без Гриши переизбирать нельзя, — внятно произнесла она.

— Еще бы! — прощебетала Настя. — С ним сидит — его и защищает!

— Не защищаю! — возразила Марина. — Говорю, что нельзя без него. Если вы подождете, я схожу за ним.

Андрей подтолкнул Шурку, шепнул ему в ухо:

— И ты давай! А то она нарочно не найдет!

— Я тоже пойду! — послушно крикнул Шурка и спросил у Марины: — Ты в какую сторону?

— Туда, — Марина оглянулась на пустырь.

— А я к дому и к школе сбегаю.

Это всех устраивало. Марина побежала к пустырю, Шурка — к школе, а ребята стали думать: кому проводить необычный пионерский сбор? Не Грачеву же! Кому-нибудь из членов совета, только кому именно? Марину пожалели. Вслух не говорили, но каждый понимал, что ей трудно будет вести такой сбор. Еще Андрей был членом совета. Но его фамилию даже не назвали ни разу. Пионеры не чувствовали к нему доверия. Других членов совета просто никто не помнил. Их выбрали в начале учебного года и забыли, потому что никак себя они не проявляли.

— Поручить Арбузовым! — в насмешку крикнул Андрей. — Они шибко умные!

Он и не рассчитывал, что его предложение получит поддержку. А оно понравилось всем. Ребята повернулись к братьям, и те почувствовали по их взглядам: сегодня им отказываться нельзя. Мика указал на часы, которые в тот день были на руке Ники.

— Тебе! Я — на подхвате.

Ника встал, потер захолодевшие уши.

— Только так! — предупредил он. — Без болтовни!.. Чтоб не замерзнуть… За лишние слова…

— Лишать слова! — закончил за брата Мика.

Ника кивнул головой.

— Время есть — думайте, чтоб потом не издавать пустые звуки.

Пока ребята думали о новом председателе совета отряда, Шурка обежал весь двор, побывал у Гриши дома и напоследок заглянул в школу. В коридорах и классе было темно и пусто. Из физкультурного зала доносилось шлепанье по мячу, а из зооуголка долетело птичье щебетанье.

— Грачев! — крикнул Шурка и повторил погромче: — Граче-ев!

Открылась дверь пионерской комнаты, вышел Виктор Петрович. Шурка понял, что допустил оплошность: не надо было кричать. Объясняйся теперь со старшим пионервожатым.

— Грачева ищешь? — спросил Виктор Петрович.

И Шурка снова сглупил.

— Нет! — буркнул он и опрометью бросился мимо вожатого.

Виктор Петрович встревожился. Растерянный Шуркин вид и эта явная ложь — все говорило о том, что в 6-м «А» опять какое-то происшествие.

— Подожди! — попросил вожатый, но Шурка и не думал останавливаться. — Постой же! Чего ты испугался!

В ответ резко хлопнула школьная дверь.

Тревога охватила Виктора Петровича. Он тоже выскочил из школы. Шурка уже миновал ворота.

— Вернись! — потребовал вожатый и как был — в пиджаке, без шапки — побежал за ним.

Виктор Петрович больше не сомневался: что-то случилось. Не будет же этот мальчишка без всякой причины убегать, да еще с такой скоростью. Вожатому стало холодно, но не от мороза, а от дурных мыслей и предчувствий. «Только бы никакого несчастья!» — думал он и кричал умоляюще:

— Да подожди же! Остановись!

Он догнал Шурку лишь у самой эстрады, заметил ребят и тревожно в них вгляделся. По тому, как они сидели на скамейках и смущенно, но без страха смотрели на него, он понял, что ничего непоправимого не стряслось.

— Что тут у вас? — успокаиваясь, спросил он. — Кого ждете?.. Грачева?

— Его, — на правах председателя ответил Ника.

— Хорошо. Подожду и я. — Виктор Петрович решительно сгреб снег со скамейки и сел. — Хочу хоть разок послушать, что вы обсуждаете.

Ника внимательно посмотрел на него.

— Холодно, а вы…

— А я нагрелся, пока к вам бежал!

Шурка съежился. Получилось, что он провинился и перед ребятами, и перед вожатым. Поймав недовольный взгляд Андрея, Шурка пролепетал:

— Я не звал.

— Верно! Меня он не звал, — подтвердил Виктор Петрович. — Но было б лучше, если б позвал… У меня душа в пятки ушла! Я думал… Уж не знаю, что и думал! — Вожатый облегченно перевел дыхание и погрозил пальцем. — Бесенята!

Все вдруг почувствовали, что это не просто слова. Стыдно стало ребятам и жалко вожатого, который сидел в одном костюме на промерзшей скамейке и радовался, что все они живы и здоровы.

Борис снял шапку и подошел к нему.

— Вот… Наденьте, а я воротник подыму.

Кто-то сдернул с себя шарф. В это время из-за поворота на дорожку, ведущую к эстраде, вышла Марина. За ней плелся Гриша. Идти ему было очень трудно. Каждый шаг требовал усилий. Увидев Виктора Петровича, он совсем остановился.

— Теперь — все! — объявил Ника. — Сбор отряда…

— Мороз! — напомнил Ника.

— Проведем в классе, — закончил Ника.

— Спасибо! — сказал Виктор Петрович.

Пока ребята снимали пальто в раздевалке, Ника очень коротко объяснил вожатому, что произошло, поэтому на сборе не пришлось повторять все сначала.

— Грачев! К столу, пожалуйста! — очень вежливо попросил Ника.

Гриша подошел к учительскому столу, постоял, глядя вниз, на столешницу, и наконец выдавил из себя:

— Плохо получилось… Но не для себя все это! Для себя — вот ни столько! — Он показал кончик мизинца. — Для отряда! Хотел, чтоб лучший был, чтоб на первом месте!.. А лом этот я вроде как в долг у школы взял… Я бы в каникулы всю землю перерыл и вернул бы железо — все, до грамма!.. Не вышло… Не получилось..

— Хорошо, что не получилось! — заметил Ника. — Первое место было б как…

— … сухогруз с дыркой в днище! — подсказал Мика.

— Я не оправдываюсь, — Гриша устало провел рукой по лицу. — Решайте… Скажете, чтоб перешел в другую школу — уйду. А председателем я и сам не хочу больше. — Он вынул из кармана какую-то бумажку. — Это — насчет Исаакиевского собора… Договорился — вас туда пустят завтра на солнце посмотреть.

Гриша положил бумажку на стол.

Братья Арбузовы были добрыми ребятами. Понимая друг друга с полувзгляда, они сделали все, чтобы обойтись без ненужного и мучительного для Гриши обсуждения.

— Поступило предложение, — сказал Мика брату. — Голосуй!

— Какое предложение? — спросил Ника, заранее зная ответ.

— Самоотвод! — пояснил Мика. — Грачев просил выбрать другого председателя.

— Кто за самоотвод Грачева? — спросил Ника.

Замерев, сидели ребята. Гриша все так же стоял у стола, опустив глаза. Виктор Петрович незаметно, не двигая головой, поглядывал на мальчишек и девчонок. Он понимал их состояние: не так легко взять и без раздумий решить чью-то судьбу. Конечно, вина Гриши большая и бесспорная, но если бы у самого Виктора Петровича спросили бы сейчас, надо ли отстранять Грачева от руководства советом, он бы тоже не сразу решил этот вопрос. Не без волнения ждал Виктор Петрович, как развернутся события, и не торопился сказать свое слово.

Первым вскинул руку Мика.

— Я — за самовтвод.

Молча проголосовал Андрей. Потом Марина.

Четвертым проголосовал Борис Чернов. За ним уже более дружно стали поднимать руки и остальные. Только Маша не голосовала.

— Ты против? — спросил Ника.

— Против.

— Почему? — удивился Мика.

— Можно, я потом скажу?

— Можно, — разрешил Ника и объявил: — Все, кроме одной.

— Почти единогласно, — добавил Мика.

Виктор Петрович все еще не вмешивался. Категорических возражений у него не было, а высказываться без особой нужды он считал лишним. Тем более, что никто и не ждал от него подсказок. Близнецы вели сбор как по нотам.

— Садись, Грачев, — произнес Ника и повторил слова брата — Почти единогласно… Нового выбрать будет труднее.

— Не будет! — возразила Марина. — Прошу подумать, а потом уж возражать, если захочется… Я предлагаю — Машу Агееву.

— Что, что? — возмущенно воскликнула Настя.

Маша медленно поднялась со скамейки ни жива, ни мертва.

— Меня?.. За что?..

— Могу сказать, — продолжала Марина, — почему предлагаю Машу… Я это по-настоящему поняла только сегодня… Что, по-моему, от председателя требуется? Чтобы себя он умел не любить, а нас бы всех… к нам бы ко всем… ну, как Маша к своим братьям!

— Нет! — вскочил за партой Борис и, нажав ладонью на Машино плечо, заставил ее сесть. — Машу нельзя! Вы же заклюете ее! Заездите!.. Она какая? А такая, что за всех одна тянуть будет, пока не надорвется!..

— А пускай Арбузовы поработают! — пискнул Шурка. — Вон они как ловко сбор проводят!

Ника спокойно покачал головой.

— Не выйдет.

— Не пойдет, — подтвердил Мика.

— Во-первых, вдвоем нельзя быть председателем, — сказал Ника. — Не положено.

— А во-вторых, — подхватил Мика, — одного вам не выбрать. Чтобы выбрать, нужно знать.

Братья перемигнулись.

— Кто я? — спросил Ника. — Мика или Ника?

— А я кто? — улыбнулся Мика. — Ника или Мика?

Ни пионервожатый, ни пионеры сейчас не знали, кто из близнецов вел сбор, а кто помогал с места. Начали отгадывать, но Ника использовал право председателя и прикрикнул:

— Гадать будем после сбора!

— Предлагаю Чернова! — сказал Мика. — Тут уж не ошибетесь.

На этот раз кандидатура Чернова не вызвала смеха, но и с поддержкой никто не спешил.

Борис начал медленно подыматься за партой — сейчас скажет такое, что хоть уши затыкай.

Ника не дал ему открыть рта.

— Опустись назад!

— Что ты скажешь — известно, — добавил Мика.

— Поэтому слова тебе не даем, — закончил Ника.

И Борис послушался братьев Арбузовых — сел.

— Он дерется! — осторожно напомнил Шурка. — Станет председателем — все с фонарями ходить будем!

— Будете! — как из бочки, прогудел Борис.

— Уж лучше Марину Зуеву, — продолжал осмелевший Шурка.

— Выдумал тоже! — возразил Андрей. — Это вообще не девчонкино дело, а у ней всего этого — девчонкиного — через край!

— Почему это не девчонкино дело? — обиделась Настя Астахова. — Не обязательно, конечно, Зуеву. Можно любую другую девочку!

— Можно! — подтвердил Ника. — Кого предлагаешь?

Настя неопределенно пожала плечиками.

— Уж не себя ли? — усмехнулся Андрей.

— Очень мне надо! — вспыхнула Настя.

— Выходит, некого? — спросил Ника и, заметив, что Маша подняла руку, кивнул ей головой. — Давай!

— Я почему не голосовала против Гриши? — начала Маша. — Сильный он человек. Другого такого найти трудно… И осознал он… Переживает…

Борис впервые недовольно посмотрел на Машу и рассерженно пробурчал:

— Добренькая чересчур!

В классе возмущенно загалдели. Послышались голоса:

— У нее память короткая!

— Ее обманывают, а она спасибо говорит!

Кто-то даже свистнул, и тогда Ника поднял обе руки.

— Тихо!

Шум постепенно утих. Ника вопросительно взглянул на брата, потому что не знал, как дальше вести сбор. Мика тоже видел, что ребята зашли в тупик, но он все же помог брату — скосил глаза на Виктора Петровича.

— Слово предоставляется нашему старшему пионервожатому! — тотчас провозгласил Ника.

— Как трудно, так мне! — улыбнулся Виктор Петрович. — А если б меня не было?

— Позвали б! — ответил Ника.

— Пригласили бы, — добавил Мика.

— Не припомню, чтобы вы меня звали! — сказал Виктор Петрович и уже серьезно добавил, выходя к учительскому столу: — У меня одно замечание и одно предложение… Замечание такое: на вашем сборе я не услышал оценки поступка Грачева.

— Это мы с братом так сделали, — признался Мика.

— Я предупредил, — пояснил Ника, — чтобы попусту не болтали.

— Попусту? — переспросил Виктор Петрович.

— Когда все ясно, говорить незачем, — ответил Мика.

— А все ли ясно?

— Можно проверить, — предложил Ника и обратился к ребятам: — Как мы называем поступок Грачева?.. Только коротко — одним словом.

— Жульничество! — крикнул кто-то.

И сразу же с мест посыпались другие хлесткие, бичующие слова:

— Очковтирательство!

— Подлость!

— Карьеризм!

— Воровство!

Виктор Петрович посмотрел на Грачева, все ниже и ниже опускавшего голову, и сказал:

— Довольно!.. Снимаю свое замечание… Разрешите внести предложение… Я думаю, что вопрос о новом председателе решить сегодня не удастся. К этому не готовы ни вы, ни я… Давайте-ка поразмыслим хотя бы денек — до завтра.

— Завтра у нас Исаакий, — напомнил Мика. — Можно после…

— Вот после него и продолжим сбор, — закончил Ника. — Кто за предложение Виктора Петровича?

Голосовали все. Когда опустили руки, Гриша, не подымая головы, спросил:

— Автобус достать?

Никто не понял, про какой автобус он спрашивает.

— Чтоб доехать до собора и обратно, — пояснил он.

— Нет! — резко ответил Ника.

— Достань грузовик, — добавил Мика, — чтоб отвезти тот лом на завод.

* * *

По бесконечной витой лестнице внутри каменной толщи собора ребята выбрались на смотровую площадку.

Небо еще не погасило звезды, и только на юго-востоке свет их будто растекся по небосводу и выкрасил его в нежные тона. С каждой минутой горизонт светлел, наливался теплыми красками. Грань между небом и землей становилась все четче и все дальше отодвигалась от города, пока кто-то озорной и добрый не провел золотом по самой этой грани. Золотой мазок разросся, и солнце величаво выглянуло из-за горизонта.

Трое взрослых остановились поодаль от ребят.

— Чувствуете? — тихо спросил мужчина с кустистыми бровями. — Молоком парным запахло. Как в детстве…

Замерев, стояли у перил школьники. Гриша был на отшибе — самым крайним из всей группы. Он цепко держался за покрытый инеем поручень и, не мигая, смотрел на восход. Он слышал, как кто-то подошел к нему сзади, но не обернулся. Потом этот кто-то сделал еще шаг и встал рядом, слева от него. Это была Марина. Она погладила ладонью вцепившуюся в поручень Гришину руку. Он не шевельнулся. А солнце в его глазах вдруг размылось от непрошеных слез. Зато дышать стало свободнее, словно отгремели все грозы, а то, что вызвало их, казалось теперь таким глупым, некрасивым, мелким, что и вспоминать-то стыдно.

Плотная фигура Бориса возвышалась сзади Маши. Он по привычке посапывал носом, и парок от его дыхания таял над ее шапочкой. «Не дам тебя выбрать!» — думал он. Потянув за рукав Нику, Борис указал глазами на Машу, погрозил ему кулаком и тихо спросил:

— Дошло?

Братья Арбузовы переглянулись. Ника сделал глуповато-беспомощное лицо.

— А мы что?.. Мы ничего!

— Народ решит! — развел руками Мика. Маша оглянулась.

— Ты узнал, сколько муки на сто блинов надо?

А солнце уже целиком выкатилось из-за горизонта. Глеб Николаевич и Виктор Петрович посмотрели на ребят. Налюбовавшись восходом, они разбились на кучки и говорили о чем-то негромко, но очень серьезно.