Вешнее солнце прорвало пелену туч, когда Франческо и Джейн вышли на пустую дорогу. Дорога эта была очень привередливая и любила иной раз попетлять да погорбиться. То она взбиралась на холмы, то резко снижалась, словно бы устав красоваться у всех на виду. За Венецианским мостом она опять поднималась в гору. А вправо и влево от обочины, насколько хватало глаз, цветными коврами лежали луга, но на Джейн, прошагавшую всю ночь без остановки, они не производили ни малейшего впечатления. Где-то через пятьсот метров Франческо увидал зубчатые развалины монастыря. О том, что развалины именно монастырские, он догадался позднее, по очертаниям бывших келий, конюшен и кладовых. Джейн наотрез отказалась пережидать там жару, когда местный грек сообщил, что монастырь, именуемый в прошлом Като Превели, был сожжен турками еще в двадцатых годах девятнадцатого века. Ключевым было слово «сожжен» — оно-то ее и отпугнуло. Она ни за что не хотела прибегать под защиту обуглившихся стен и полуразвалившихся крыш.

«Уж лучше в тени под деревом, чем на пожарище!» — категорично заявила она. Не устроил ее и пальмовый пляж, где некогда, в далекие девяностые, жили хиппи. Море ей, видите ли, солоно, река — мелка. Ей душ подавай, да накрытый стол, да мягкую постельку. Франческо скрипел с досады.

— Осталась бы ты с Люси. Вы бы нашли с ней общий язык. Как-никак, две гарпии.

— Гарпия гарпии рознь, — то ли серьезно, то ли в шутку говорила Джейн. — Хочешь, чтоб я вернулась в деревню?

— Баба с возу — кобыле легче, — неопределенно отвечал Росси.

— Это ты-то кобыла?! Да ты настоящий осел!

Так, огрызаясь друг на дружку, они по скользкой щебневой тропинке вновь вышли на дорогу. Джейн капризно заметила, что и пальмы, и море издалека выглядят куда более привлекательными, а река так и вовсе не рекою кажется, а серебряной нитью. Тогда Франческо с горечью сказал, что такому тепличному растению, как она, не стоит соваться ни к морю, ни к пальмам. И носик свой посоветовал беречь от неприятных речных запахов.

— Зануда, — сказала Джейн.

— Чистоплюйка, — последовало в ответ.

Им обоим напекло голову, у обоих урчало в животе, однако это не мешало им изобретать всё новые и новые обидные слова, и кто знает, сколько бы они еще препирались, если бы дорога вдруг не оборвалась у ворот очередного, на этот раз обитаемого, монастыря. Они наговорили друг другу столько гадостей, что постучаться в ворота было теперь даже совестно.

— Я прах и тлен, — сказал Франческо, — и этой тленною рукой нарушить мне святой покой?

— Кончай дурить, — вспылила Джейн, чья совесть не протестовала. — Я есть хочу, спала я мало. Не постучимся — всё пропало.

Им отворил седой монах и, справившись предварительно об их вероисповедании, повел их дорожкой, обсаженной шиповником, туями и кипарисами. Обитель стояла высоко над Ливийским морем, обособившись от мира, укрывшись от суеты за надежными стенами, и контраст между тишиною этой скромной гавани и вычурно-торжественной атмосферой деревенского вечера ощущался бы сильнее, если бы не долгий путь. В утомительном странствии сглаживаются любые углы.

— Паломникам обыкновенно предоставляется общежитие, — сказал монах. — Для особ мужеского пола — на мужской половине, женского — на женской. Вам, — обратился он к Франческо, — разрешается участвовать в приготовлении трапезы и присутствовать на службах вместе с братией. Не благословляется загорать, ловить рыбу, громко разговаривать и кричать. Не должно входить в братский корпус без сопровождающего монаха.

— Так, хорошо. А ей что можно? — поинтересовался Росси, указав на Джейн.

— Вашей подруге выделят юбку и платок, — скупо отозвался проводник.

Джейн, которая уже давно научилась понимать по-гречески, надулась. Выходит, ей тут не больно-то и рады. С другой стороны, от нее не требуется соблюдать устав. Валяйся себе в кровати, сколько влезет. Главное к трапезе не опоздать. Только потом она поймет, каково это «валяться в кровати», сиречь на твердой койке, в душной комнатке с одним окном, и пытаться заснуть под дружный храп немолодых уже соседок.

— Мне здесь неуютно, — призналась она, когда их оставили у источника, вытекающего прямо из стены. — Небо вон какое голубое, птицы поют, вода журчит, даже колокол недавно так приветственно звонил! А люди, куда ни глянь, все в черном, лица сухие, постные, — Она зачерпнула ладошкой из углубления, в которое стекала вода. — Хоть бы улыбнулся кто!

— Джейн, это же монастырь! У них так заведено. И раз тебе не понравилась пальмовая бухточка, изволь терпеть хмурых старцев. Правда, вы нечасто будете пересекаться. Скоро тебя отправят, хи-хи, на женскую половину, и я наконец-то смогу отдохнуть!

Проигнорировав его злорадный тон, англичанка устремила взгляд в небо, где на лазурном фоне отчетливо вырисовывался хребет далеких гор.

— Как там наша Джулия? — задумчиво проговорила она.

— Сама не евши, не пивши, а умудряется думать о других. Вот ведь мать Тереза! — всплеснул руками Франческо.

Джейн не отреагировала и на этот его словесный выпад.

— Если с нею синьор Кимура, — сказала она, — бояться нечего. Лучшего защитника и покровителя разве где сыщешь?!

* * *

Что касается самого Кристиана, то он на свой счет не обольщался. Когда грузовик миновал последний деревенский дом, началась несусветная тряска, фургон наполнился едким дымом, и мысли человека-в-черном были сосредоточены исключительно на том, как бы поскорее глотнуть свежего воздуха. С трудом удерживая равновесие, он нет-нет да и утыкался плечом в какую-нибудь стенку. Дорога нещадно виляла и бугрилась, вилась меж насыпей, и не было ей конца.

— Адская машина, — пыхтел Кимура, обнаружив вделанную в крышу скобу и уцепившись за нее из последних сил. — Теперь я знаю: чтобы вымотать соперника, устрой ему хорошенький аттракцион на бездорожье.

В голове его гудел рой неоформленных мыслей, и он беспрерывно задавался вопросом, что представляет собой водитель и зачем ему понадобилась Джулия.

«Неудивительно, — думал Кимура, — если этот тип подослан Моррисом. И какое счастье, что я не сижу сейчас в гостинице, бессильно сложив руки. Я могу вмешаться и сделаю это при первой же возможности».

Конечно, Джулия вполне могла за себя постоять, и если бы она дала отпор, противнику бы не поздоровилось. Однако человеческий фактор никто не отменял. Что если она растерялась и не предприняла нужных действий? А дела, вероятнее всего, обстояли именно так, ибо в противном случае водитель грузовика уже валялся бы где-нибудь связанный, с кляпом во рту. Что-то подсказывало Кристиану, что подобной «чести» удостоили его ученицу, и он был намерен придерживаться этой своей версии, пока воочию не убедится в ее ошибочности. Он горел желанием вышибить из противника дух до тех пор … пока не услышал смех.

— О небеса! Им весело! — вскипел Кимура. — Им весело, нитрометан их разбери!

А он, глупец, мечтал проявить себя героем, встать между похитителем и Джулией, как грозный Персей, спаситель Андромеды, как карающий ангел, пусть и запылившийся, и без меча…

— Суши весла, дружок, — не без горечи вздохнул он, сползая по стенке фургона. — Тебя опередили. Тот хохотун-весельчак за рулем уж точно быстрее завоюет ее сердце, чем ты со своими нелепыми маневрами.

О чем разговаривал с девушкой мнимый похититель, расслышать было сложно из-за грохота колес, однако общую интонацию Кристиан уловил. Так могли общаться только давние знакомые, очень близкие давние знакомые…

Машину сильно тряхнуло на повороте, и Кристиана вновь неприятно поразил громогласный смех шофёра. Кто они друг другу? Жених и невеста? Муж и жена? Что-то мешало ему помыслить об их родстве. Приникнув к железному перекрытию между кабиной и багажным отсеком, он тщетно вслушивался в их живейший разговор, изнемогая от жажды и томясь смутным чувством потери, как если бы принадлежавшую ему драгоценность вдруг вырвали у него из рук.

Между тем наступало утро. Перехваченная цепью холмов, перед путниками расстилалась равнина, где-то вдали синели зубчатые отроги гор, и Джулия не смогла сдержать возглас восхищения, когда первый, несмелый луч солнца пополз по земле, пересекая глиняную дорогу. Через мгновенье такая же ярко-желтая полоска легла ближе, подкралась к холмам и охватила их радостным сиянием. А еще минуту спустя целый сноп лучей ударил в боковое стекло грузовика, отчего водитель засмеялся пуще прежнего. Джулия запела, и, наверняка, как предположил Кимура, засветилась. Теперь она всегда светилась, когда ей было хорошо. Солнце постучалось в непроницаемую оболочку фургона, помедлило, распластавшись яркой кляксой по крыше, и с разбегу нырнуло в дремавшую справа оливковую рощу. И вдруг вся широкая равнина сбросила с себя сумрачное покрывало, вздохнула, точно пробудившаяся царевна, и заблистала росой. Зажужжали насекомые, весело зачирикали в кустарниках щелчки, а стрижи принялись усердно нарезать круги. Вспугнутая грузовиком стайка юрких бормотушек вспорхнула с земли и, издав резкое «чрек-чрек-чрек», скрылась в зарослях на противоположной стороне дороги.

— Не правда ль, чудесно? — спросил у Джулии незнакомец. — И это всё, с земляничными деревьями, шалфеем, чабрецом и розмарином, с шустрыми пташками и пугливыми сурками, — всё-всё принадлежит мне!

— А не преувеличиваешь ли ты? — с сомненьем отозвалась та. — Ведь ты бедняк. Сам говорил, лачуга в чистом поле, четыре колеса да ящики с абрикосами. Разве ж тут разживешься?

— Ага! А это ты видела?! — залихватски вскричал водитель, доставая из бардачка завернутый в пожухлую бумагу предмет и небрежно покручивая руль одними кончиками пальцев. — На, гляди! С таким добром я приобрету вдесятеро против того, что имеют миллионеры!

— Не хочу ничего знать! Что бы ни было в этом свертке!

— Ну, воля твоя, — сказал «властелин равнины», поспешно пряча предмет в карман. — Тпруу! Приехали! — шутливо объявил он, затормозив так, что Кристиан буквально впечатался лицом в стенку, у которой подслушивал.

«Они похожи на двух воркующих голубков», — ревниво заметил он, выглядывая из фургона, когда энергичный молодой человек, соскочив на землю, оббежал машину спереди и подал Джулии руку.

Прошло немного времени, и на место утренней свежести заступил зной, роса испарилась, замерло гудение пчел. Воздух иссушился в мгновение ока. Даже трава поникла, а пышные, горделиво распустившиеся цветы стали еще старательней источать свои ароматы. Кристиан отряхнул плащ и мягко спрыгнул с подножки кузова.

«Обман, кругом обман, — думал он, подкрадываясь к платану, за которым, блеклое и покосившееся, стояло жилище похитителя. — Люси лжет направо и налево, Джулия недоговаривает. Не удивлюсь, если у нее роман с этим нищебродом!»

Он огляделся: буро-зеленое взгорье на юге, откуда они спустились в низину, граничило с бездонным голубым небом, а впереди, за покосившейся крышей хижины, лиловым цветом отливали зубцы гор. Моря нигде не было видно.

Дождавшись, пока Джулия с незнакомцем переступят порог, Кимура перемахнул через дырявый плетень из проволоки и вскоре поравнялся с одиноким, давно перегоревшим фонарем, который должен был освещать тропинку к дому.

Он не испытывал неловкости при мысли о том, чтобы выступить в роли незваного гостя, однако имел ли он право вторгаться в чужую жизнь столь грубым и опрометчивым образом? О да, имел! Полное, неоспоримое право! Ибо кто как не он отвечал за благополучный исход миссии? Кто как не он был обязан собирать под крыло непоседливых учеников и приструнять их в случае непослушания?

«Работенка для наседки, ничего не скажешь», — проворчал Кристиан и направился к дверям лачуги. Как душно и уныло вокруг! Над крышей, плавно взмахивая крыльями, пролетел сокол, вернулся и повис в воздухе, словно бы задумавшись о бесцельности бытия, повернул затем от солнца и скрылся за рощей, метнувшись туда стрелою.

Кимура по привычке занес кулак, чтобы постучать, но потом опомнился и решил ворваться без всяких церемоний.

У паренька, который как раз потчевал Джулию чаем, при его появлении отвисла челюсть и хорошо, что не вывалился из рук заварник. Хотя одна капелька всё ж капнула гостье на ногу.

— Федерико, увалень! — зашипела не него Венто и вмиг притихла, увидав в проходе фигуру учителя. — С-синьор Кимура? — пролепетала она.

— Хотела от меня сбежать?

— Что вы! Как можно! Я… Я не подумав.

— Непреднамеренность действий — признак слабости натуры, — изрек Кристиан, облокачиваясь о высокую спинку стула. — Ты меня удивляешь.

— Кто это, Джулия? — спросил опешивший юноша. — И почему он тебя преследует? Ты только скажи, я с ним разберусь!

— Глупости! — фыркнула та. — Знакомьтесь, сэнсэй, это мой двоюродный брат.

Кристиан и Федерико неохотно обменялись рукопожатиями и оба сели за стол, вернее, за шаткий, облупившийся столик с подгнившими ножками.

— В последний раз, — угрожающе проговорил Кимура, норовя просверлить ученицу взглядом.

— Что? — беспечно откликнулась та.

— В последний раз ты срываешь мои планы, понятно?!

Федерико нервно заерзал.

— О, у меня же угощенье пропадает! Извиняюсь, глубоко извиняюсь! — И он резво вскочил со скамьи.

— Какое-такое угощенье? — полюбопытствовала Джулия.

— Да так, пустяки! Чепуха на постном масле!

Пока он бегал в погреб, который представлял собой не что иное, как прикрытую досками яму на заднем дворе, в его лачуге происходил странный разговор.

— Выходит, он твой брат? — спрашивал Кристиан, выбивая пальцами ритм по столешнице.

— А вы что вообразили?! Что он из мафиозного клана?

— Всякое вообразишь, когда человека уводят у тебя из-под носа. Смотри, как бы я не пожалел, что взял тебя на Крит.

— Вот еще! — вспылила Венто. — Да если бы не я, вам бы и в голову не пришло заступаться за несчастных детей! Вам не кажется, что в таком деле лучшее — это спонтанность?

— Не кажется, — буркнул Кимура. — Без качественного плана нас ждет провал.

— Это вас ждет провал, а я преуспею!

— Самонадеянная девчонка! Ты преуспеешь только в том случае, если тебе не помешают ни Моррис, ни Туоно, ни Люси!

— Люси?! — оторопела Венто. — А она-то здесь при чем?

— Ее точит зависть, потому что ей я предпочел… — тут он так взглянул на Джулию, что ее пробрала дрожь, — тебя.

Она инстинктивно отодвинулась от стола.

— Перестаньте, перестаньте сейчас же! Вот что действительно способно сорвать ваши планы, так это безрассудные чувства!

— Чувства всегда безрассудны.

— Тогда держите их под контролем!

«Ох, скорей бы Федерико вернулся! — подумала она, ощущая, как по спине бегут мурашки. — Я словно в клетке с тигром!»

Нет, ей определенно не следовало садиться к брату в грузовик. Ну и пусть, что родня, ну и пусть, что долго не виделись. Надо было внять голосу разума. А теперь что же, пожинать плоды собственной неосмотрительности? Меньше всего на свете ей хотелось остаться с учителем один на один.

— Я вам не блюдо и не цвет, чтобы меня предпочитать! — обидчиво прибавила она, когда Федерико протиснулся сквозь узкий проход, удерживая башню из непомерно больших кастрюль. Шатаясь, точно его подстрелили, он кое-как добрел до стола, куда и водрузил свою ношу.

— Так-так, — придирчиво проговорила Джулия, выглядывая из-за внушительного нагромождения. — Братец, ты, часом, не переработался, а? Нас-то всего двое, а еды здесь, похоже, на целую армию. Что там?

Вареная кукуруза трехдневной давности никого не прельстила, впрочем, как и овсяная каша, которая, как утверждал Федерико, была приготовлена лишь позавчера. Гости воротили нос и от затвердевшей халвы, и от козинаков, и от солений, что не могло не огорчить хозияна.

— Да, я бедняк! И что с того?! — воскликнул он. — Когда-нибудь я обязательно разбогатею, и это время не за горами! Обо мне заговорят, вот увидите!

— Хорошо, хорошо, никто и не сомневается в твоих способностях, брат, — поспешила умирить его Джулия. — А мы вовсе не голодны, правда, синьор Кимура? Чая будет вполне достаточно.

Кимура утвердительно кивнул, предчувствуя, что сейчас начнется один из тех длинных, утомительных, а главное, пустых разговоров, какие любят вести родственники, встретившись на чужбине. И он не ошибся.

Не чуждый рисовки, Федерико с редкостным энтузиазмом принялся повествовать о своих злоключениях и так разошелся, что к тому моменту, как его рассказ подошел к концу, над равниной сгустились сумерки и небо окропилось непривычно яркими звездами. За окном вовсю трещали цикады.

— Ну что, наш Чайльд Гарольд, — потягиваясь и зевая, сказала Джулия. — Так, значит, покинув Италию, ты все эти годы потратил на поиски Эльдорадо? И чем тебе родина-то не угодила? По-твоему, счастье в деньгах?

— Бездельник, развращенный ленью; как мотылек, резвился он, порхая; свой век он посвящал лишь развлеченьям праздным; и в мире был он одинок, — поскучневшим голосом подытожил Кристиан, после чего занялся своим, уже остывшим, чаем.

— Я не таков, каким меня вы описали, — запальчиво возразил Федерико. — Хоть я и гол как сокол, оскорблений я не допущу! Так что, синьор, извольте драться!

— Драться на ночь глядя? — изумленно вскинул брови Кимура. — Что ж, ваше гостеприимство терпел я целый день. Пора и поразмяться.

— Прекратите, оба! — вскричала Венто, вскакивая с места.

Ее призыв остался без внимания, а дуэлянты в секунду освободили пространство, сдвинув в угол всю лишнюю мебель. На улице было слишком темно, чтобы устраивать поединок там.

— Мой стиль кунг-фу, — сказал Кимура, становясь в начальную позицию.

— Кунг-что?! — презрительно переспросил Федерико. — Ах, да! Китайские штучки у вас, узкоглазых, в ходу.

Как выяснилось, его хлебом не корми — дай побравировать да над соперником поглумиться. А соперник тот, что камень: не берет его ни меткое словцо, ни язвительная насмешка.

— Вы, синьор, похожи на борца с преступностью, — выдал Федерико, засучив рукава и приблизившись к противнику, помахивая кулаками. — Больно уж мрачны.

— А я и есть, — сосредоточенно произнес Кристиан, принимая оборонительную позу. — За нами по пятам вот уже который месяц идет мафия.

— Что-о-о? — остолбенел искатель счастья. — Мафия?! Какая мафия?

Пользуясь случаем, Кристиан нанес ему один из своих обезвреживающих ударов, отчего тот с сипением отлетел в угол, где были сложены стулья.

— Мафия Морриса Дезастро!

— О горе мне! — простонал Федерико. — Ohimè!

— Что такое? — в один голос воскликнули Джулия и Кристиан.

— Моррис заказал мою голову на блюде под татарским соусом. И раз вы здесь, я больше не жилец, — сказал он, поднимаясь с груды поломанной мебели. — Дом наверняка окружен.

— Я бы не спешила со столь одноначными выводами. Хвоста ведь за нами не было. А если и был, с твоим виртуозным вождением мы от него наверняка избавились.

— Ты меня успокоила, сестричка, — Испустив вздох чахоточного больного, Федерико повалился на изъеденную молью перину. — Ваша взяла, синьор… как вас там…Кимура. Деретесь отменно, однако я бы посоветовал вам поизучать кулачные бои.

С такими словами двоюродный братец Джулии захрапел, как паровоз.

— Хм, и зачем это мафии понадобилась его голова? — проронила она, оттягивая пояс своего «бального» платья.

— По-моему, его беспокойство не стоит и выеденного яйца, — высказался человек-в-черном, расхаживая по комнате. — Меня больше тревожит, где мы переночуем. Твой брат настоящий грязнуля, доложу я тебе.

— Да-а, понятия не имею, где нам здесь примоститься. Пыль, паутина, какие-то ошметки… Фи!

— Точнее и не выразишься! — рассмеялся Кимура.

Они заночевали на открытом воздухе, выволочив из дома два более или менее приличных спальных мешка, и стрекот цикад представлялся им колыбельной мелодией, по сравнению с жутким храпом «Чайльд Гарольда».

— Будь я на месте Морриса, я бы тоже, наверное, потребовал его голову, лишь бы только никогда не слышать этих ужасных звуков, — сказал Кристиан сквозь сон.

Опрокинутое над ними небо мерцало мириадами ярких точек, и, вместо того, чтобы спать, Джулия выискивала созвездия да гадала, где сияет полярная звезда. Какой-то жук надоедливо жужжал у нее над ухом, из рощи слышалось уханье и запоздалая птичья возня.

«Не мог Федерико вот так взять и ни с того ни с сего отключиться, — подумала она внезапно. — Притворщик. Решил от нас отделаться. Интересно, чем он занят теперь».

А Федерико полежал-полежал, нащупал впотьмах свечку, да и стал собирать вещички, которых у него было раз, два и обчелся.

«Что делать с камнем? Что с камнем-то делать? — судорожно думал он. — Коль меня схватят, камень отберут, а самого в море потопят или пристрелят, как собаку. Э, так пусть им лучше ничего не достанется!»

«Сестричка двоюродная хороша, — облизывался он, приотворяя дверь. — В другое время, может быть, и приударил бы за ней. Да если бы не этот азиат, я бы уж давно что-нибудь предпринял… Достаточно ли в двигателе масла, а? — вдруг озаботился он. — Бензина-то пара канистр найдется, а вот масла… Ну, да ладно. В любом случае, голыми руками Моррис меня не возьмет! Не на того напал!»

Джулию, которая всё же задремала к рассвету, разбудили громкие выхлопы, и, к тому моменту, как она протерла глаза, грузовик благополучно скрылся из виду. Ее спальный мешок был мокр от росы, а рюкзак, где она держала костюм для тайцзи, выглядел так, словно его основательно поваляли в грязи.

«Уехал… — пронеслось у нее в голове. — Стоп! Что значит уехал?!»

Потрясение ее было столь велико, что она на минуту забыла, где находится. Не удосужившись расстегнуть молнию на мешке, она вскочила на ноги, но, не устояв, упала носом в траву, и из ее уст сами собой вырвались слова, какие добропорядочной синьорине произносить не положено.

— Ах негодяй, ах плут! Бросить меня наедине с этим… с этим… Ух, я ему! — негодовала она, сражаясь со спальником. В неравной схватке ее нарядное платье лишилось нескольких оборок, измазалось в травяном соке и под конец дало по шву изрядную трещину.

— Всё наперекосяк! — всхлипнула она, неподвижно сев на земле. — Хоть ты плачь!

Она собиралась в точности осуществить сие намерение, когда сзади к ней подобрался Кристиан и опасливо тронул ее за плечо.

— Ты опять светишься, дорогая.

— Я вам не дорогая, ясно?! — огрызнулась Джулия, исходя слезами. — И перестаньте уже ко мне цепляться! То я свечусь, то я убегаю, то смотрю косо! Вы мне опостыли!

Кимура стоически выслушал эти и прочие обвинения в свой адрес, отвел с ее лица слипшиеся пряди и проникновенно произнес:

— Твой брат уехал, но миссия не выполнена. Без твоей помощи мне нечего и надеяться распутать это дело. Посмотри, что оставил нам на прощанье Федерико.

Он раскрыл перед нею ладонь, где, в обрамлении коричневого пергамента, сверкая и переливаясь, лежал невероятных размеров бриллиант.

— О небо! — вскрикнула Венто, зажав руками рот. — Так вот, значит, о каком богатстве шла речь, когда он разливался предо мною соловьем! Хорошо же дельце, если нас порешат из-за какого-то прозрачного осколка.

— Из-за шлифованного прозрачного осколка, — поправил Кристиан. — Он стоит миллиадры.

Путаясь в спальном мешке, Джулия отпрянула от учителя с расширенными от ужаса глазами.

— Спрячьте! Спрячьте скорей! Он нас погубит!

Ее просьбе Кимура не внял. Сощурившись, он вскочил на ноги, и его взметнувшийся плащ на миг заслонил от девушки небо.

— К нам гости, — напряженно проговорил он, всматриваясь в даль. — Ибо полагать, что обыватели-греки увлекаются пробежкой в столь ранние часы, да еще в сотне километров от цивилизации, было бы неразумно.

— По нашу душу, да? Я так и знала, так и знала! — рассердилась вдруг Джулия и, встав, принялась стягивать через голову платье.

— Что ты делаешь? — удивился Кристиан.

— В отличие от моего бесхребетного братца, я не собираюсь сдаваться! — глухо отозвалась та, рискуя задохнуться в корсете. Минутой погодя она, согнувшись в три погибели, уже вытаскивала из портфеля белое боевое кимоно, поскольку другой одежды у нее с собой не было. А платье нашло свое место под забором в виде груды ненужного тряпья. — Они еще пожалеют, что с нами связались!

— Следует отдать должное тому, кто в столь краткие сроки после зимы сумел приобрести ровный шоколадный загар! — сказал Кристиан, различив фигуру одинокого спринтера. — И гидразин меня разбери, если это не женщина!

— Коль женщина, не жди победы легкой, — насупясь, прокомментировала Джулия. — Могу я собственноручно выцарапать ей глаза?

— Зачем?

— Моррис не глуп, он знает, кого посылать. А если бегунья лишь отвлекающий элемент, вы возьмете на себя главного противника. Не исключено, что он готовится к прыжку, скажем, вон в тех зарослях. Там как раз нет ограждения.

— Да, ты права. Дезастро мастак организовывать засады!

Сражаться бок о бок со своим учеником — мечта любого мастера кунг-фу, однако если ученик горд и своенравен, никогда нельзя знать, что он выкинет в решающий момент.

Кристиан являл собою образчик бесстрашного воина, прокручивая в уме приемы и стратегические ходы, чтобы разом покончить с врагом, не оставив ему ни шанса на победу; тогда как Джулия, в гордости и своенравии которой не приходилось сомневаться, обогнула сложенную у забора поленницу дров, отыскала в ржавой сетке дыру и пролезла в нее, нимало не заботясь о том, какова будет реакция учителя.

«Я хочу убедиться, — твердила она себе, — что это действительно женщина и что она чернокожая. У меня не такой острый глаз, как у сэнсэя. Мне бы лично взглянуть… Сперва взглянуть, а уж потом и поприветствовать».

Приветствовать посланницу Дезастро она намеревалась в своей, неповторимой манере. Она хотела заставить себя светиться.

«Мой свет, — полагала она, пробегая мимо цветущих кустов олеандра, — собьет ее с толку, после чего я собью ее с ног».

Овеваемая свежим ветром, она мчалась по росистой траве, а сердце так и прыгало в груди. Вот холм остался позади, вот козья тропка, вот молчаливая компания камней. Фигура темная летит навстречу, ближе, ближе…

— Уму непостижимо! Нет! — оторопела Джулия, убавив темп и проведя рукой по волосам. А потом как подскочит да как завопит: — Клеопатра-а-а!

Их ликованью не было границ. Кристиан, который не сразу обнаружил отсутствие ученицы, нагнал ее, когда она уже вовсю отплясывала с африканкой.

— Слава сущему! Это всего лишь наша добрая фея из вишневого сада! — с невероятным облегчением сказал он. — А мы уж было приготовились защищаться.

— Да, Клео, подумать только, — проговорила Джулия, смеясь, — я собиралась…

— Она собиралась выцарапать тебе глаза, — вставил Кристиан, блистая своей самой обаятельной улыбкой.