Некоторое время Тимофеев-1 ни пошевелиться, ни даже рта не мог открыть — так ему было страшно. А уж о том, чтоб подбежать к лежащему дублю и посмотреть, жив он или нет, — и говорить нечего.
Наверно, только через две-три минуты, не меньше, Андрюшка смог тихо окликнуть лежащего:
Эй…
Дубль не пошевелился. Тимофеев, набравшись духу, еще раз позвал, погромче:
Эй! Ты жив?!
И опять не услышал ответа.
Тогда Андрюшка, уже чувствуя, что произошло нечто совсем ужасное, рискнул сделать несколько шагов и приблизиться к Тимофееву-2. Но нагнуться или присеть, чтоб дотронуться до лежащего, не мог. Потому что видел: дубль лежит абсолютно неподвижно — и не дышит. А кровяная лужица около повернутой набок, затылком к Андрюшке, головы уже не увеличивалась.
Наконец, еще через пару минут, Тимофеев все-таки решился: осторожно прикоснулся к левому запястью своей копии. Оно показалось очень холодным. Затем Андрюшка рискнул пощупать пульс у дубля и ничего не ощутил. Потрогал у себя в том же месте — работает, и очень даже быстро. Выходит, что дубль… мертвый!
Тимофеев сел на пол, уткнул голову в коленки и заплакал. Уж очень жутко и горько было видеть самого себя бездыханным! Ведь у дубля было все точь-в-точь как у настоящего Андрюшки: и одежда, и прическа, и даже родинка на щеке! Только что ходил, разговаривал, рассказывал, как свечу заполучить удалось, и вдруг из-за какой-то ерунды — упал с лестницы и убился… Уж лучше б эти чертовы баксы остались в корзине для грязного белья! Лучше б их вовсе сюда не прилетало!
Но пуще всего Андрюшка ревел от сознания собственного бессилия. Не знал он, что делать! В «Скорую» позвонить? Может, дубль еще не совсем мертвый? Но даже если так и врачи успеют при- / ехать до прихода мамы, то непременно спросят: /> «Как позвонить вашим родителям?» Ведь врачи подумают, что Андрюшка и дубль — близнецы. Если соврать, сказать, что, мол, не знаю телефона, спросят, кем работают родители и где, как их имя-отчество и фамилия. А если и тут сказать, что не знает, врачи подумают, будто Андрюшка в нервном шоке находится, и увезут его в больницу. Но телефон все-таки смогут узнать, если позвонят в соседнюю квартиру тете Оле, она его знает. Если маме позвонят — будет что-то ужасное! Мама, наверно, даже умереть может… Но даже если не позвонят, а просто заберут обоих Андрюшек, с мамой плохо будет, если она придет с работы и увидит кровь на полу, баксы и весь этот разгром! Да еще может подумать, будто папа с бандитами связан и с какими-то нехорошими делами…
Нет, в «Скорую» звонить нельзя! А что же тогда делать? Ведь если мама, придя с работы, увидит то, что есть сейчас, то может умом тронуться… Был один сын, а тут вдруг еще один появился — и к тому же неживой. Это даже похуже, чем если б она их двух живых увидела. Она ведь может подумать, будто это тот, мертвый, ее настоящий сын, а поддельный, клонированный
Андрюшка — какой-нибудь!
Может, бросить все это и бежать куда глаза глядят?! Ну, это уж точно — от отчаяния мысль в голову пришла. Если мама придет и увидит своего единственного сына на полу, с разбитой головой… Бр-р!
И тут Андрюшку осенило. Он же заклинание знает! Сейчас скажет: «Ин номине Тартарус!» — и дубль оживет!
Слезы высохли в один миг. Тимофеев разом приободрился и хотел уже было произнести спасительные, как ему казалось, слова, как вдруг подумал: а зачем вообще-то этого дубля оживлять? Все реликвии драконитов уже собраны. Если ангел вернется, то Андрюшка может уже хоть сегодня все собрать так, как нужно. Ну и завтра еще не поздно, даже послезавтра… А от дубля этого одни проблемы. Если он оживет, то придется его где-то прятать от мамы или самому прятаться. Ну, и одну из двух котлет ему отдавать. Нет уж, лучше после произнесения заклинания пожелать, чтоб дубль исчез бесследно… Тогда все будет чисто и мама ничего не узнает! Конечно, если на полу не будут все эти железяки валяться и шесть пачек баксов…
Андрюшка глянул на часы: было уже без четверти пять. В общем, время терпит. Дубля убрать — дело быстрое, а вот баксы и хлам — это повозиться придется.
Поэтому Тимофеев решил, что надо для начала спрятать картонный ящик. Поднял стремянку, приставил к антресолям.
Влезать на нее было жутковато — после того, как воочию видел, к чему может привести падение. К тому же Андрюшка чуял, что если он сейчас, прямо на полу, загрузит ящик тяжелыми железками, то вряд ли управится с ним лучше, чем дубль. Нет, не зря папа любит повторять фразу: «На своем горьком опыте учатся только дураки, а умные — не повторяют чужих ошибок». Он, Андрюшка, не дурак и не станет повторять ошибки дубля!
Тимофеев влез наверх с почти пустым ящиком, положив на дно его только пачки долларов. Добравшись доверху, он задвинул ящик на место —* но не полностью, а чуть глубже, чем на половину длины. Потом спустился вниз, взял один из сгоревших электроутюгов и, вновь поднявшись на стремянку, уложил утюг в ящик, к дальней от себя стенке. Затем опять слез, опять поднялся — и так далее. Конечно, это довольно много времени заняло — почти до половины шестого. Но зато все нормально убралось и ящик не рассыпался.
Только уже поставив стремянку на место, Андрюшка сообразил, что зря потратил эти сорок пять минут. Да ведь, наверно, мог он при помощи все того же заклинания и ящик загрузить, и на место его поставить… Во чудак-то! Переволновался, должно быть, мозга за мозгу зашла.
Андрюшка уже открыл рот, чтоб произнести спасительное заклинание, как его точно укололо что-то…
Батюшки! Да ведь он же чуть-чуть сам себя не уничтожил! Вспомнились вчерашние слова ангела: «…Заклинания, произнесенные по адресу одного, будут точно так же действовать на второго…»
Поначалу Тимофеев опять немного растерялся, но ненадолго. Теперь он вспомнил, что если отойти на сто метров, то заклинание сразу на двоих не подействует и исчезнет только один дубль.
Конечно, оставаясь в квартире, на сто метров не отойдешь. Поэтому Андрюшка, время от времени поглядывая на часы, принялся торопливо одеваться — до прихода мамы оставалось не больше получаса. А ведь бывали случаи, когда ее и пораньше с работы отпускали… Поэтому Андрюшка, надев ботинки и куртку, едва выскочив за дверь, понесся по лестнице как угорелый, перепрыгивая аж через две ступеньки.
Оказавшись во дворе, он быстро огляделся. Сейчас тут было довольно много народу, даже несмотря на слякотную погоду: и тетки какие-то с малышами прогуливались, и бабки с собаками, и мелкие пацанята какие-то по лужам шлепали. Ровесников, правда, Андрюшка не углядел, но все равно задерживаться во дворе не стоило: ребята могли подумать, будто он гулять вышел, и пришлось бы от них отбалтываться. А времени не вагон, торопиться надо!
В общем, Андрюшка поскорее проскочил в переулок и двинулся в сторону того самого «нехорошего двора», где обитал Карась. Вовсе не нарочно, а просто потому, что так ноги повели. Дело в том, что Тимофеев точно не знал, на сколько метров удалился от дубля, и на всякий случай решил отойти подальше. Обидно будет испариться, если окажется, что он не на сто метров от дома ушел, а только на 99.
Следуя тому принципу, что запас беды не чинит, Андрюшка остановился только тогда, когда оказался у «нехорошего двора». Правда, не в самом дворе, а со стороны переулка.
Улучив момент, когда рядом никого не было, Тимофеев вполголоса произнес:
Ин номине Тартарус! Хочу, чтоб мертвый дубль исчез без следа!
Больше всего Андрюшка был рад тому, что лично с ним после этого ровным счетом ничего не произошло. Вокруг тоже никаких необычных явлений не отметилось. Ни вспышки, ни треска — \ ничего такого.
Радость через пару секунд сменилась беспокойством. А вдруг он слишком далеко отошел от дома и заклинание не сработало? Допустим, получилось, как в случае, когда сотовый телефон отвечает: «Абонент вне зоны обслуживания»? Надо как можно скорее обратно бежать, проверить, как и что…
И Андрюшка побежал по переулку в обратном направлении. При этом он только вперед смотрел, а что сбоку делается, на другой стороне переулка, как-то не обращал внимания. Вот оттуда-то и пришла беда, о которой Тимофеев в данный момент и думать забыл.
Темные тени перескочили полутемный переулок, крепкие лапы сцапали Андрюшку за локти, и сиплая глотка Карася, обдав Тимофеева табачно-пивным духом, приблатненно прогудела:
Четыре сбоку — и ваших нет! Ты чего тут носишься, а? Так ведь поскользнуться можно, лобик разбить… Жить, что ли, надоело, пацан?!
У Андрюшки со страху даже язык к нёбу прилип. Вот это влип! Карась, Лось, Бомбер и Косой обступили его со всех сторон. Здоровенные, каждый на голову выше Тимофеева, в черных кожаных куртках, как настоящие крутые… А вокруг, как на грех, — никого! Впрочем, далеко не каждый решился бы заступиться, даже если б оказался рядом и был нехилым взрослым дядькой. Разве только Ван Дамм какой-нибудь или Чак Норрис… Но они, увы, в кино, на телеэкране, а не в этом переулке!
Да ты не бойся, пацан! — неожиданно осклабился Карась. — Мы тебя бить не будем.
Мы сегодня добрые! — гыгыкнул Косой.
А мы вообще по жизни не злые, в натуре! — заметил Карась. — Наоборот, мы конкретно очень добрые и гостеприимные. Пошли с нами, а? Пиво пьешь?
Н-нет… — выдавил Тимофеев.
Научим! — уверенно произнес Карась. — Пошли!
Андрюшка не решился даже вякнуть чего-нибудь. А уж о том, что он при помощи заклинаний может себя защитить, — и вовсе забыл. По крайней мере, на то время, что шел с Карасем до «нехорошего дома». Бомбер и Лось вели его, крепко взяв за локти — не вырвешься! — а со стороны казалось, будто лучшие друзья топают…
Пока шли, Карась и его приятели в основном молчали, только изредка загадочно перемигивались и ухмылялись. Тимофеев мог только об одном думать: зачем он этим верзилам понадобился? В том, что они его просто так, из дружеских чувств хотят пивом угостить, не верилось. Не иначе, какую-нибудь пакость придумали, только вот какую?
Мелькнула мысль о распятии. Может, Карась и его дружки догадались, кто унес крест, висевший на стене в их логове? Но как? Ведь ни во дворе, ни в самой комнате никого не было… Правда, там, в комнате, Андрюшка услышал какой-то глухой стон, после чего перепугался и удрал. Но даже сейчас он не мог сказать уверенно, кто и где стонал, а это мог быть и пьяный бомж в подвале, и кошка на чердаке. Насчет привидения в самой комнате, конечно, тоже не исключалось, но вряд ли это привидение состояло в такой дружбе с Карасем и его компанией, что настучало им, кто стащил их распятие.
Только уже в двух шагах от заброшенного дома Андрюшка вспомнил про Кольку Нестерова. Он ведь тоже вчера тут пиво пил с этой шпаной. И в девятом часу вечера, когда тетя Настя звонила маме, его еще не было дома. Был ли сегодня Колька в школе? Вчера-то его точно не было, а вот был ли он сегодня — это мог знать дубль. Но Андрюшка этим даже не поинтересовался — друг называется! Слушал во все уши, как Тимофеев-2 у Сусликовой свечку добывал, потом сам своими успехами хвастался, а про Кольку так и не спросил. Хотя мама, придя с работы, наверняка бы спросила у Андрюшки, виделся ли он с Колькой. Конечно, она, наверно, еще с работы позвонила тете Насте и поинтересовалась, нашелся ли Колька, но если бы узнала, что все еще не нашелся, то уж точно устроила бы своему сыну допрос с пристрастием. Вот тут-то Тимофеев-1 и мог влипнуть, как кур в ощип.
Впрочем, тот «ощип», которому могла подвергнуть Андрюшку мама, был сущей ерундой по сравнению с тем, что могли сотворить с ним эти пятнадцатилетние громилы. Тем более — в поддатом состоянии. Мороз по коже пробегал, когда Анд-рюшкин взгляд случайно падал на украшенные стальными заклепками перчатки и особенно — на крепкие ботинки своих «спутников». Прямо как в рекламе — «лучшая обувь для разборок»…
Еще Андрюшка — может, уже не совсем ко времени! — подумал насчет того, что будет, если заклинание*все-таки не сработало и мама, вернувшись в шесть часов или чуть позже, найдет на полу мертвого дубля. Впрочем, даже если заклинание сработало и дубль исчез, на мамины глаза могут попасть все четыре реликвии драконитов. Ведь Тимофеев-то вовсе не собирался надолго убегать, а потому не спрятал ни «Великую книгу времен», ни распятие, ни идола, ни несгораемую свечу. Возможно, книга, распятие и свеча не произведут на маму особого впечатления, но золотой идол с рубиновыми глазками, несомненно, заставит ее подумать, будто Андрюшка его откуда-то украл…
Тем временем Тимофеева уже привели на второй этаж. А потом знакомой дорожкой дотопали до комнаты с плакатами «Kiss» и «АС/DC»…
— Присаживайся, кореш! — радушно пригласил Карась. — Гостем будешь!
Андрюшка послушно уселся на диван, заодно припомнив, как примерно так же вчера Карась с друзьями принимал тут Кольку Нестерова… Вот уже Косой и пиво из сумки достал. И сигареты на столе появились, и вобла. Только пиво сегодня у них не в бутылках, а в банках.
— Ты с нами дружи, — наставительно произнес Карась. — Кто с нами дружит — тот хорошо живет, понял? А кто от нас нос воротит…
…Тот в пятак получает! — заржал Лось.
Во! — Карась поднял вверх указательный палец. — Слышал, что братуха сказал? Так и есть. Так что не вороти нос и слушай, что тебе говорят. Короче, вот банка — хлебни пивка на халяву!
Тимофеев, конечно, знал, что если он сейчас выпьет, а потом еще и закурит, то вернется домой с запахами, которые мама сразу учует и устроит скандал. Может, даже покруче, чем папе, когда он приходил домой выпивши. Но ведь чуялось, что* если не выпьешь, то и вовсе можешь домой не вернуться. Уж больно жутко эти морды выглядели… Поэтому из двух страхов Андрюшка выбрал меньший — приложился к банке. Пиво было холодное и горькое, а Тимофееву больше квас нравился — тот сладкий, по крайней мере. Поэтому он не стал, как Колька, изображать, будто ему пиво понравилось, а промолчал.
В это самое время Косой, который еще не сел за стол, вдруг сказал:
А по-моему, Карась, наш кореш тут не в первый раз!
Не понял… — прогудел основной. — Ты чо пургу гонишь?
— Глянь сам, если не веришь!
Андрюшка обернулся. Оказывается, у Косого был при себе маленький фонарик-«карандашик», которым он на пол светил. И высветил он этим фонариком два отпечатка на полу, оставленные Андрюшкиными грязными ботинками. Только один был утренний, уже засохший, а другой свежий, еще мокрый.
Карась встал, а Лось с Бомбером тут же ухватили Андрюшку за локти, чтоб он не смог убежать.
Та-ак… — грозно протянул Карась, сравнив отпечатки протекторов. — А мы-то думали, кто нашу святыню со стены упер? Оказывается, это ты? Нехорошо воровать в таком юном возрасте! Придется тебя наказать за это!
И тут опять, как утром, откуда-то послышался глухой стон:
О-ох!
Андрюшка аж передернулся, а Карась с друга-нами, увидев его испуг, покатились от хохота.
Рыбак рыбака видит издалека! — сказал Карась. — Между прочим, это твой старый кореш воет — родную душу почуял. Слышь, Косой, открой это дело, покажи Тимохе, какие мы иногда крутые бываем!
Косой подошел к картонным ящикам, изображавшим стол, и сдвинул их в сторону. Оказалось, что под ними в полу скрывалась крышка люка. Косой подцепил крышку за стальное кольцо, поднял и посветил вниз фонариком…
Там, в узком пространстве между полом второго этажа и потолком первого, лежал Колька Нестеров. Живой — от света зажмурился, но бледный как смерть. А уж синяки под глазами, распухший нос и разбитые губы лучше всяких слов говорили, каково ему здесь пришлось. Кроме всего прочего, оказалось, что Колькина левая рука была прикована наручником к толстой стальной скобе, вбитой в бревно, поверх которого был настлан пол второго этажа.
Отстегни его! — велел Карась Косому. — И вытаскивай сюда.