Десятки раз участвовал Слепнев в боях среди болот Полесья, в горах Буковины, на полях Добруджи. Дважды был ранен, а полученная тогда контузия дает о себе знать и по сей день.

На фронте, в Румынии, Слепнев впервые столкнулся с авиацией. Он познакомился и подружился с командиром авиационно-истребительного отряда. Тот подал ему мысль стать летчиком. Но по тем временам это было не так просто. На заре авиации «шикарная» профессия пилота была доступна лишь дворянам или очень богатым людям. Служба эта считалась героической и романтической, выдвигала в число «избранных». Но в ходе войны сынки имущих, опасаясь за свою жизнь, перестали пополнять ряды авиаторов. Уж очень много русских летчиков погибало в схватках с авиацией противника. Самолетов у немцев было больше, чем у нас, и были они быстроходнее и маневреннее. Прапорщика военного времени, подавшего, «на всякий случай», рапорт о приеме в авиационное училище, неожиданно для него зачислили в Гатчинскую летную школу.

Не следует забывать, что в ту пору какой-либо методики подготовки летчиков не существовало. Учили их «чему-нибудь» и «как-нибудь». Школу тогда заканчивали быстро, уже к концу второго месяца обучения учлет садился в самолет и начинал рулить по аэродрому. Чтобы машина случайно не взлетела, на крыльях подрезалось полотно. Так и катались будущие пилоты вдоль железной дороги. Они стремились в небо, но им тоже «подрезали крылья».

После двух недель надоевшей рулежки Слепнев сел в машину вместе с инструктором, имевшим казачье офицерское звание – хорунжий.

Собственно говоря, «сел в машину», с нашей точки зрения, – понятие весьма условное. Самолеты, похожие на сваленные набок хрупкие этажерки из деревянных реек, полотна и проволоки, поставленные на велосипедные колеса, не имели кабин. Летчик, привязанный ремнями, садился верхом на жердочку и упирал ноги в рычаги поворотов. Ветер свистел со всех сторон, а между ног можно было видеть проплывающие внизу пейзажи.

Хорунжий оседлал вторую жердочку и с издевкой посоветовал:

– Ну, Слепнев, пишите письма родителям. Авиация – дело серьезное. Это вам не в кустах сидеть с разведчиками.

Летали тогда очень низко. Приходилось огибать колокольню Гатчинской школы, ибо подняться выше нее не рисковали.

Я так подробно рассказываю о первых шагах Слепнева в небе потому, что они типичны для наших авиаторов старшего поколения. Летным мастерством им приходилось овладевать, так сказать, «на ходу», в процессе работы, которая ставила перед ними все новые и новые задачи. Тут уже все зависело от настойчивости, смелости, дисциплинированности, знания техники, «летного таланта».

Маврикий Слепнев обладал всеми этими качествами, позволившими ему впоследствии вырасти в незаурядного летчика.

…После февральской революции молодой военный лётчик нацепил красный бант и из «их благородия» превратился в «господина офицера». Вряд ли он понимал по-настоящему, что происходит. Однако охотно выступал на солдатских собраниях и, как сам вспоминает, «с большим пылом разъяснял, что имеются государства, которые обходятся без царей и управляются народом». А каким образом это осуществляется – не имел понятия.

После Великой Октябрьской революции прапорщик Слепнев совсем растерялся. Офицеры авали его с собой на Дон, туда, где царские генералы формировали белогвардейскую «армию спасения России».

Но сердце крестьянского сына чувствовало, что ему там не место. Он не мог оставаться равнодушным к победе народа. Такую душевную раздвоенность испытывали тогда многие. Надо было делать выбор.

Слепнев поехал к отцу за советом.

– Эх, ты, офицер, – сказал Трофим Слепнев сыну, – пошел бы лучше по счетной части… – и после недолгого раздумья добавил: – Дело, конечно, твое, человек ты вроде взрослый, но совет мой таков: в Петербурге власть теперь рабочая, крестьянская. Уходить тебе от этой власти не следует.

Маврикий вернулся в красный Петроград.

На плечах его кителя остались невыгоревшие полоски от снятых погон, к которым он так долго стремился. Что делать? Вроде сама история тебя демобилизует. Но Слепнев и не думал демобилизовываться, борьба для него только начиналась.

Маврикий был назначен командиром авиационного отряда Красной гвардии. В отряде было всего четыре самолета, но по тем временам – это солидная авиационная часть.

И снова переменилась судьба летчика. Командование направило Слепнева в только что открывшуюся Военно-инженерную академию, на предполагаемый авиационный факультет с ускоренным курсом обучения. Но летчиков оказалось только трое, и им пришлось вместо авиационного определиться на факультет военно-полевого строительства.

Вместо того чтобы летать в небе, Слепнев стал строить фортификационные укрепления. Самолет он сменил на верховую лошадь. Шашка, которая до этого без дела путалась в ногах, оказалась грозным оружием. Сколько раз по команде «Шашки вон!» он несся на коне так, что ветер свистел в ушах. Слепнев служил у легендарного Чапаева – этим сказано все. Он был дивизионным инженером.

У Василия Ивановича Чапаева ему пришлось заниматься строительством дорог в районе Уральска, сооружать мосты, укреплять хутора, спускать на воду катера и обслуживать единственный в дивизии бронированный автомобиль.

Василий Иванович рассуждал просто:

– Раз ты инженер, значит, интеллигент, а раз интеллигент, должен все знать!

Когда казачий отряд окружным путем пробрался в тыл красных и напал на штаб Чапаева под Лбищенском, Слепнев был в служебной командировке. Гибель любимого командира он переживал очень остро.

Кончилась гражданская война, Маврикия направили инструктором в Московскую высшую школу военной авиации. Вот тогда-то я с ним впервые и встретился. Понятно, почему он мог с полным правом сказать о себе, что он и инженер и летчик.