…В Одесский порт вошел большой двухтрубный пароход.

– Испанец, испанец пришел! – заорали мальчишки и бросились к причалу.

Пять суток пароход стоял в гавани, и все время около него толпились любопытные одесситы. Десятки платформ и вагонов с грузом подходили к подъемным кранам. Бочки с маслом, ящики с печеньем, консервами, медикаментами, мешки с рисом, тюки с мануфактурой, оборудование для госпиталей – все исчезало в казавшихся бездонными трюмах корабля. Это были подарки испанскому народу от советских людей, купленные на собранные ими деньги.

На палубах «испанца» установили огромные ящики с частями самолетов и крепко привязали их морскими канатами.

Черное, а затем Средиземное море гостеприимно встретили транспорт. В прозрачной чистой воде видны были стайки серебристых рыб.

Советские добровольцы, сменившие военные гимнастерки на серые и синие костюмы, а фуражки с цветными околышами на фетровые широкополые шляпы, подолгу стояли на носу парохода. Они любовались полетом белокрылых чаек и прыжками резвящихся дельфинов. Добровольцы выглядели неуклюжими в непривычной для них штатской одежде. У многих в руках были раскрыты русско-испанские словари. Они зубрили необходимые слова незнакомого языка, на котором вскоре придется говорить с новыми товарищами по оружию.

То и дело слышались вопросы:

– Как будет по-испански «здравствуй, товарищ»?

– Салуд, камарада!

– А как «друг»? Как «русский летчик»?

– Сейчас посмотрю… Амиго… Авиадор русо…

У капитана парохода, молодого еще человека, были совсем седые волосы и очень грустные глаза. Он немного говорил по-русски.

Капитан рассказал новым друзьям, что его семья – жена и маленький сынишка Педро – погибли при одной из бомбежек Картахены.

– Я был тогда в море. Мне все написали соседи, и я сразу стал таким. – Капитан, сняв фуражку, провел рукой по белым волосам. – Мне даже не пришлось похоронить свою Пепиту. А какая она была красивая, веселая, все пела… Педро рос крепким и смышленым пареньком. Их нет. И дома, где мы жили, тоже нет. Бомбы падают на наши города. А у нас мало самолетов, мало летчиков. У них – много. Как я счастлив, что везу вас и вот это. – Капитан указал рукой на зеленые ящики с самолетами.

Пароход обогнул уже Грецию, Италию и шел недалеко от острова Майорка, где находилась авиационная и морская база фашистов. Отсюда они совершали налеты на суда, направляющиеся к берегам республиканской Испании. Это был самый опасный участок пути. Каждую минуту можно было ожидать нападения фашистского корабля, подводной лодки или бомбежки с воздуха.

Капитан, нервничая, шагал по своему мостику, то и дело посматривал на барометр.

– Поскорей бы грянула буря! При сильном ветре легче проскочить проклятое место!

Ветер крепчал с каждой минутой. Он быстро нагнал огромные тучи, плотно укутавшие горизонт. Надвигался шторм. Стемнело. Ураганный ветер стал кидать и качать пароход. Громады волн обрушивались на него.

Удар мощного водяного вала сильно накренил пароход, и лопнул толстый канат, которым был привязан один из зеленых ящиков. Он заскользил по мокрой палубе и, сокрушив фальшборт, рухнул в беснующуюся пучину. Ящик с моим бывшим самолетом стоял рядом, но шторм его пощадил.

Буря, бушевавшая всю ночь, утром стихла.

Пароход встретил конвой – республиканские военные корабли, – они охраняли его до самого порта назначения – Картахены.

Но небольшой порт был забит транспортами под флагами разных стран. У причала не было свободного места. Встречавший все пароходы с Родины военно-морской атташе Советского посольства Николай Герасимович Кузнецов – впоследствии адмирал флота, – которого называли в Испании «Дон Николасом», сказал капитану:

– Нет смысла разгружаться здесь. Когда еще дойдет очередь, а сейчас дорог каждый день! Идите в соседний порт Аликанте. Вас ждет не дождется генерал Дуглас. Сейчас позвоню ему.

Когда огромный корабль ошвартовался у причала в Аликанте, первым поднялся на борт плотный черноволосый человек без шляпы, в желтой кожаной куртке. К нему бросились добровольцы. Многие из них знали в лицо известного авиационного командира – комбрига Якова Владимировича Смушкевича.

– Как хорошо, что вы нас встретили, товарищ комбриг! – обрадовался один из прибывших летчиков.

Его прервал черноволосый:

– Здесь нет комбригов. И я больше не Смушкевич. Я – Дуглас. Запомните! И у вас будут новые имена… С приездом, товарищи!

Пароход был уже окружен толпой горожан.

В Испании очень трудно, почти невозможно сохранить что-нибудь в тайне. Только началась выгрузка, а все Аликанте уже знало, что Советский Союз прислал не только шоколад и бинты, но и самолеты.

Каждый новый большой ящик, поднимаемый стрелой крана, встречали радостными возгласами:

– Вива Русиа Совиетика! (Да здравствует Советская Россия!)

Летели вверх береты, шляпы, косынки.

Выгрузка еще не окончилась, когда в небе над портом показалось несколько немецких бомбардировщиков. Вокруг парохода забили фонтаны от разрывов бомб, падавших в воду. И тотчас же заговорили пулеметы и орудия. В небе распустились фантастическими цветами разрывы зенитных снарядов. Фашистские летчики повернули обратно.

По всей дороге от Аликанте до ближайшего аэродрома Лос-Алькарес народ восторженно приветствовал грузовики с большими зелеными ящиками и сопровождавших их русских летчиков и механиков.

Вдоль шоссе на обочине стояли объемистые, оплетенные соломкой бутыли с вином, бидоны с молоком, корзины с апельсинами, лежали похожие на мельничные жернова круги сыра. Крестьяне останавливали машины и буквально навязывали угощение. Отказаться было нельзя – ведь стакан домашнего вина и кружка молока предлагались от чистого сердца, в знак любви и уважения к «Совиетикос».

– Прямо демьянова уха получается, – жаловался Дуглас, но ничего не мог поделать и запивал тепловатым молоком набившие оскомину апельсины.

Глядя на него, то же делали и остальные.

От щедрого испанского гостеприимства кой у кого заболели животы и закружились головы.

Автоколонна медленно, с остановками продвигалась мимо деревень, окруженных оливковыми рощами. Прогромыхала она и по мощенной камнями мостовой старинного городка. Там прямо на тротуарах, под полосатыми тентами, стояли столики кафе. Сидели и шумно разговаривали люди с винтовками, зажатыми между колен. Высокая девушка с розой в иссиня-черных волосах вытащила из блестящих ножен длинную драгунскую саблю и приветственно помахала ею. Летчики, смеясь, отдали честь воинственной красавице.

Аэродромом служило зеленое поле у старинного замка, принадлежавшего сбежавшему маркизу. Стены его полутемных залов были увешаны портретами предков хозяина, щитами, алебардами, охотничьими трофеями – кабаньими мордами и оленьими рогами. Новые хозяева замка использовали ветвистые рога как вешалки. На них болтались кепки, кожаные куртки, грязные комбинезоны.

Самолеты собирали, забыв про отдых и сон. Вместе с советскими специалистами трудились испанские механики, в ходе работы знакомясь с новыми для них машинами.

Через четыре дня на аэродроме выстроились советские самолеты.

Это были двукрылые истребители И-15, с тупой, несколько вздернутой передней частью фюзеляжа, И-16, с одной парой коротких широких крыльев.

Испанцы любят меткие прозвища. Тупорылые И-15 сразу назвали «чатос», что значит «курносые». Коротко-крылые И-16 окрестили «москас» – «мошки». Эти прозвища привились, и всю войну, где бы в Испании ни появлялись наши «ястребки», их любовно называли «чатос» и «москас».

В конце шеренги стоял похожий на стрекозу Р-5. Ему очень обрадовался Дуглас. Самолет-разведчик нужен был до зарезу, ведь на истребителе далеко не улетишь.

С простым, некапризным Р-5 быстро освоился его новый бортмеханик – Карлос. Этого невысокого роста, худущего молодого человека отличали от школьника старших классов, за которого его можно было принять, лишь замасленный синий комбинезон, который он никогда не снимал, чуть ли не спал в нем, да заскорузлые руки, все в ссадинах и царапинах.

Карлос настолько увлекся самолетом, что не ходил домой ночевать и спал под его крылом. Все время он то копался в моторе, то нырял под шасси, что-то смазывал, подтягивал, подвинчивал, громко призывая на помощь поочередно то святую деву Марию, то самого «дьяболо». Однажды в полночь он всполошил весь аэродром, запустив мотор, в котором, как ему почудилось, что-то не ладилось.

К самолету прибежал советский техник. Карлос спрыгнул на землю и удовлетворенно закричал:

– Порррьядокс!

Он любил козырнуть русским словом и знал их уже немало.

Утром пятого дня сборки на аэродроме появилась старушка. Боец, охранявший ворота, ее знал и беспрепятственно пропустил. Старушка в одной руке несла узелок, а другой опиралась на палку. С трудом передвигая скрюченные ревматизмом ноги, она ковыляла среди самолетов и негромко звала:

– Карлос! Карлос!

Механик бросился ей навстречу:

– Мамита!

Слезы потекли по смуглым лицам – молодому, выпачканному машинным маслом, и старому, чисто отмытому, морщинистому.

Их окружили товарищи. Оказывается, мать Карлоса, обеспокоенная его долгим отсутствием, пришла искать сына. Они пошептались, а потом Карлос стал угощать всех, кто работал вблизи, вином из объемистой баклажки, которую принесла в узелке его мамита. Он поднял ее на крыло своей машины, и старушка неожиданно вскинула руку со сжатым кулаком в интернациональном революционном приветствии. Все дружно ответили ей тем же жестом. Потом старушка перекрестила сына, благословила его, что-то пошептала и, перекрестив самолет, ушла…

В солнечное утро аэродром стал похожим на пчелиный улей, и казалось, в небе реют не боевые самолеты, а веселые золотистые пчелы, наполняя воздух однообразным жужжанием. То и дело взлетали и приземлялись «чатос» и «москас». Их опробовали после сборки советские летчики. Они же, став на время инструкторами, помогали овладеть новыми машинами добровольцам из других стран.

Только Р-5 стоял пока на земле, что очень расстраивало Карлоса.