Майора Медникова срочно вызвали в отдел тыла армии.

— Где вы пропадаете? — закричал на него начальник отдела полковник Светиков. — Мы два часа вас ищем!

Это был пожилой человек с лицом, изборожденным морщинами, их было так много, словно его нарочно мяли, чтобы их стало побольше. Он был сердит и чем-то очень взволнован.

Медников, которого с утра мучил прострел в боку, морщась от боли, доложил:

— Ходил в санитарную часть, товарищ полковник!

— Какого дьявола вы ходите по врачам, когда дело горит! Вы понимаете — горит! У танкистов кончается горючее!

— Понимаю, товарищ полковник. Если дело касается горючего, значит, и в самом деле горит.

Светиков с удивлением посмотрел на него из-под тяжелых от бессонницы век.

— Нашли время острить! Командарм Рыкачев приказал: лично вам… Понимаете, лично вам стать во главе колонны из шести цистерн и доставить их на хутор Еруслановский.

— Когда выезжать?

— Вы спрашиваете, когда выезжать? — еще больше обозлился полковник. — Вы спросили бы раньше, где взять горючее?

— Где, товарищ полковник? — спросил Медников, скрывая усмешку. Уж очень был забавен полковник, когда сердился.

— Эшелон пришел на Филоновскую. Теперь это у черта на рогах, — сказал полковник. — Цистерны туда уже направлены…

— А как охрана? Будет, товарищ полковник? — осторожно спросил Медников, стараясь незаметно потереть бок, который очень болел.

Полковник заметил это движение…

— Что вы все время держитесь за бок? Кроме вас, мне все равно послать некого! Поедете вы!… Понятно? Вам будет придан взвод охраны и броневик… Если вы боитесь, что вас подстрелят, можете ехать хоть в башне…

Через три часа Медников был уже в Филоновской. За всю свою двадцатилетнюю интендантскую жизнь он ни разу не имел дела с горючим. Он был специалист по обозно-вещевому довольствию.

Но на войне иногда все идет кувырком.

Тот работник, который должен был заняться цистернами, сегодня утром подорвался на мине. Медникова не на шутку беспокоила мысль, сумеет ли он разобраться в качестве горючего, вдруг нальют что-нибудь не то. Его выручили шоферы. Они-то прекрасно разбирались во всех сложных вопросах, связанных с этим довольно темным для него делом.

Через час он уже доложил Светикову по телефону, что все в порядке, он отправляется к Еруслановскому. Светиков пробурчал нечто вроде «доброго пути», но тут же напомнил, что к вечеру горючее должно быть на месте.

И вот начался этот путь, который Медников запомнил на всю жизнь.

До линии фронта ехали в полном порядке. Шесть цистерн, налитые до краев, подрагивали на неровностях дороги, сохраняя дистанцию метров в сто — на случай налета бомбардировщиков.

Медников сидел в первой машине, рядом с шофером, тихонько охая при каждом толчке. В кабине было тепло, и если бы не боль, можно было бы недурно подремать.

По пути в одной из деревень к ним присоединилась охрана. На двух грузовиках — тридцать бойцов с винтовками, пулеметами и броневик. Броневик поехал впереди, а грузовики замыкали колонну.

Командир взвода охраны, молоденький лейтенант, явился к Медникову, чтобы доложить о том, что можно двигаться. Как-никак Медников начальник колонны, да и чином старше. И однако же Медников безошибочно угадал в тоне его голоса и в манере держаться некоторый оттенок пренебрежения. Еще бы! Ведь он лейтенант, строевой командир, а майор — интендант.

Медников не то чтобы обиделся. Он привык слышать не слишком острые остроты по поводу того, что он-де начальник над полушубками, валенками и портянками. Но все-таки его слегка покоробило. Как хотите, а неприятно, когда какой-то юнец всем своим видом выражает неуважение к вам — дескать, знай, сверчок, свой шесток… Что касается командира броневика, тот вел себя безупречно: и доложил как полагается, и разузнал все, что надо, о маршруте, и даже сам предложил Медникову перебраться под надежную защиту брони. Медников уже хотел было принять его приглашение, но вспомнил Светикова, поглядел искоса сквозь стекло кабины на самоуверенное лицо лейтенанта и остался в кабине цистерны. Ничего не поделаешь, приходится беречь честь мундира. Только залезь в броневик, непременно скажут: «Ясное дело, интенданты! Это ведь известные трусы!»

Колонна ехала со скоростью двадцать — двадцать пять километров в час. По разбитым дорогам ехать быстрее просто невозможно. Оттого что сидеть было неудобно, у Медникова свело ногу, вернулась тупая боль и расползлась по всей левой стороне тела. Да, плохо, когда человеку уже за пятьдесят, а он должен трястись по изрытым, ухабистым дорогам, а не лежать на диване с грелкой, которую подложили под бок заботливые руки жены.

Впрочем, Медников уже забыл о тех днях, когда жил дома. Все то, что было полтора года назад, казалось ему таким далеким, словно с тех пор он прожил несколько длинных жизней…

Мимо ветрового стекла тянулась все та же однообразная снежная степь. Серое небо вдалеке сливалось с холмами. Машина, пофыркивая, бежала все вперед и вперед, шофер молчал, и Медникову показалось, что тот дремлет. Он опасливо взглянул на худощавого паренька в промасленном комбинезоне, но все было в порядке. Шофер и не думал дремать. Просто он, должно быть, задумался о чем-то. По возрасту он годился Медникову в сыновья, и Медников невольно подумал, как, в общем, он глупо прожил жизнь. Поздно женился, детей нету… А как, должно быть, хорошо знать, что у тебя есть сын…

В штабе армии Медникова предупредили, что в дороге надо вести себя осторожно: по степи бродят отряды вражеских войск. Но какие меры предосторожности можно принять в такой поездке? Шесть цистерн с горючим в карман не спрячешь. Да и на охрану не расщедрились. К тому же достаточно издалека обстрелять машину из крупнокалиберного пулемета — и все горючее вытечет…

Чем дальше продвигались машины, тем тревожнее становилось на душе у Медникова. Теперь на каждом шагу он видел следы недавнего сражения — подбитые танки, самолеты, по обочинам дороги в снегу лежали трупы.

Вдруг вдалеке показалась какая-то колонна. Медников увидел ее в то мгновение, когда броневик, объезжая воронку от бомбы, свернул к левой кромке дороги.

Медников насторожился, выпрямился… Это еще что такое? Он высунулся из окна кабины, тревожно вглядываясь вперед, но перед его цистерной, заслоняя дорогу, мерно и спокойно бежал броневик. И Медников даже немного рассердился. В конце концов, он здесь старший и головой отвечает за свою колонну, а зажат в этой чертовой кабине, как в клетке, и некому даже слово сказать, кроме шофера, которому словно дратвой рот зашили. Вот так командир! Не он ведет, а его везут!

Однако через несколько минут Медников понял, что у него нет никаких причин беспокоиться и сердиться. Машины ехали мимо длинной колонны пленных солдат. Пленные брели по дороге нестройной толпой, жалкие, оборванные, полузамерзшие. Медников даже почувствовал к ним некое подобие жалости. «Такой, — подумалось ему, — наверное, была наполеоновская армия при отступлении». В колонне шагало примерно пятьсот солдат, и Медников удивился, что нет конвоя. И вдруг, когда почти все пленные уже прошли, он заметил двух бойцов с винтовками. Замыкая колонну, они спокойно шагали, покуривая и о чем-то беседуя между собой, и, видимо, почти не обращали внимания на тех, кого им приказали вести на сборный пункт.

«Удивительное дело, — подумал Медников, — как меняется психология, когда между людьми нарушаются привычные связи, когда теряется вера в победу. Ведь этим пятистам солдатам ничего не стоит обезоружить двух бойцов, даже убить их, объединиться в отряд и попробовать пробиться к своим. Но сейчас, на чужой земле, обезоруженные, они сразу потеряли веру и стойкость, стали покорны и послушны…»

Так проехали еще километров десять. Теперь цистерны проходили мимо участка, на котором еще недавно шел танковый бой. Мелькали сожженные машины, уже кем-то сброшенные с дороги в кюветы. Безмолвно стояли ярко-желтые с темными разводами вражеские танки. Тут же с сорванными башнями стыли две «тридцатьчетверки».

Уже больше половины пути было пройдено, и Медников стал надеяться, что все обойдется без приключений. Колонна приближалась к хутору, раскинувшемуся на высоком берегу Дона.

И вдруг с околицы по броневику ударило орудие. Снаряд разорвался в стороне, и цистерну, словно крупным градом, осыпало комьями земли. Они разбили ветровое стекло машины, в которой ехал Медников. Один осколок впился ему в щеку. Потекла кровь, но Медников этого даже не почувствовал.

Когда он выскочил из кабины на дорогу, бойцы уже рассыпались по полю в цепь. Лейтенант, весь бледный от возбуждения, кричал кому-то истошным голосом:

— Миномет установите!… Где миномет?

Мимо пробежали два бойца со станковым пулеметом. Броневик открыл огонь из пушки по окраине хутора. Оттуда ответил крупнокалиберный пулемет.

Лейтенант, перебегавший с одной стороны дороги на другую, вдруг обернулся к Медникову и крикнул сердито:

— Товарищ майор! Распорядитесь — пусть цистерны дают задний ход! Отводите их в укрытие! Вон туда — в балку!

Сейчас, когда начался бой, лейтенант действовал так, словно был здесь старшим. Впрочем, ведь Медников никогда еще никем, кроме писарей, не командовал. Слова лейтенанта вывели его из оцепенения, и он побежал вдоль машин, крича шоферам, чтобы они по одной вели цистерны в балочку, видневшуюся в стороне.

А пулемет продолжал бить по дороге как бы с удвоенной силой. Медников осип от крика. Ему казалось, что шоферы удивительно медленно выполняют его приказание. На самом же деле им просто было очень трудно вести цистерны задним ходом, каждое мгновение ожидая пули.

Три машины уже сошли с дороги, а четвертая вдруг замерла, задержав пятую и шестую. Вот чертовщина! Ну что за шляпа этот шофер! Медников бросился к кабине, раскрыл ее, и прямо на него вывалился труп шофера. Медников оттащил его на край дороги. Раздумывать было некогда. Он вскочил в кабину и нажал на стартер, чтобы завести мотор. Он умел водить машину, и теперь это могло здорово пригодиться. Но мотор был поврежден. Ругаясь на чем свет стоит, Медников опять спустился из кабины на дорогу, и вдруг ноги его попали в какую-то жидкость.

Он не сразу понял, что это такое, а когда поднял глаза, то увидел, что цистерна разбита, осколок снаряда разворотил в ней огромную щель, из которой хлещет темная струя горючего.

Медников стащил с головы шапку и попытался заткнуть щель. Но это оказалось невозможно. Щель была так широка, а напор так силен, что шапку моментально вытолкнуло обратно. Надо было спасать другие машины. Но пока он возился с четвертой, пятая и шестая уже благополучно спустились в балку.

Теперь, когда дело было сделано, Медников позволил себе оглянуться по сторонам.

На дороге было пусто. Броневик мелькал вдалеке, между домами хутора. Там суетились какие-то люди. Ветер донес крики, автоматные очереди. Затем все стихло…

Медников стоял посреди дороги один, размышляя о том, что же ему теперь делать. Но тут броневик вынырнул откуда-то из-за дома и помчался по дороге назад, к цистернам.

Не доезжая шагов десяти до Медникова, он остановился. Открылся люк, и командир броневика, плотный человек в черном ребристом шлеме, высунулся оттуда.

— Все в порядке! — крикнул он. — Давайте трогайтесь…

— А сколько их там было? — спросил Медников.

— Да немного! Взвода два! Половина полегла. Остальных мы забрали…

— А у нас потери?

— Двое ранены! Лейтенанта — в грудь!

Вот несчастье! Медников приказал положить труп шофера в машину, чтобы похоронить по возвращении в штаб армии. Развороченную цистерну он решил бросить. Все равно в ней не осталось ни капли горючего.

Лейтенант без кровинки в лице, уже забинтованный санитаром, лежал на лавке в пустой, холодной хате. Тут же был и боец с простреленной левой рукой. Что делать с ранеными? Лейтенант наверняка не перенесет тряской дороги. Да и кто скажет, не ждет ли их колонну на следующем перегоне новая стычка… Оставить раненых здесь? Но ведь это тоже верная смерть!

Медников на цыпочках подошел к лавке и наклонился над раненым лейтенантом.

Тот, очевидно, услышал его шаги или, может быть, почувствовал теплоту дыхания. Веки у него дрогнули, и бескровные губы жалобно, по-детски, скривились.

Медников даже зажмурился от жалости.

— Ну ничего, ничего, голубчик! — сказал он, через силу глотая какой-то жесткий комок, застрявший в горле. — Ты только потерпи, а уж мы все устроим…

Но как и что тут можно было устроить, он решительно не знал.

В это время дверь хаты скрипнула и легонько приотворилась. Порог переступила немолодая женщина в старом ватнике и большом рваном платке. Она вошла робко и, стоя у притолоки, оглядела хату, видимо не решаясь двинуться.

— Входи, входи, хозяйка, — оживился Медников. — Ты кто такая?

— Местная я, — сказала женщина, переступив через порог.

— А это чья хата?

— Моя будет!

— Ваша? Так чего ж вы сюда, как в гости, входите?

— Да ведь тут немцы на постое были. Они всех нас в землянки выгнали… — Женщина помедлила, а потом осторожно спросила: — А вы теперь что — насовсем пришли?

— Насовсем, насовсем, мамаша, — успокоил ее Медников. — Больше уже не уйдем!

Женщина, словно соображая, можно ли ему поверить, пристально и серьезно оглядела его с ног до головы. Ее узловатые пальцы непрерывно теребили край платка, а в глазах было нечто такое, что без всяких слов говорило о безмерной усталости и о простой радости возвращения в свой дом.

Обдумывая только что зародившийся у него в голове план, Медников и сам внимательно присматривался к женщине.

— Вы как будто не казачка, — сказал он. — Говор у вас не тот. А я-то думал, что здесь казаки живут…

— Живут и казаки, — сказала женщина. — А мы из иногородних.

— То-то… А где же весь ваш народ?

— Тоже по домам пошли. А кто с командиром вашим беседует, ну с тем — на машине… Заждались мы…

— А что, разве в этой станице еще не было наших? — спросил Медников.

— Танки вот вчера прошли стороной. А сюда так и не заходили.

— Понятно, — сказал Медников и, вдруг решившись, подошел к женщине и взял ее за локоть. — Вот что мамаша, — сказал он, — мы оставим вам продукты. На вас и еще на двух человек. Вам на целую неделю хватит. Но вы поберегите лейтенанта до прихода наших. А потом сдадите его в госпиталь… Понятно?

Женщина деловито кивнула головой. Лицо у нее стало доброе, жалостливое. Она подсела к лейтенанту и поправила сползшую повязку.

— Продуктов-то вы только на них оставьте, — сказала она. — А я уж как-нибудь и сама перебьюсь. Не привыкать!

Медников махнул рукой: «Глупости!» Он приказал принести десять банок мясных консервов, большой кусок масла, несколько буханок хлеба и даже полтора десятка пачек гречневого и пшенного концентрата — из того запаса, который он хозяйственно захватил с собой. Он увидел, как дрогнули руки женщины, когда она принимала все это богатство. «Изголодалась же ты!» — подумал он.

Ну, а что делать с пленными? Их оказалась целая дюжина. Одиннадцать солдат и офицер. Они сидели в запертом амбаре. Оставить их там? Сбегут. Расстрелять? Об этом Медников не мог даже подумать. Назначить людей для охраны? Но ведь это значит, что самому уменьшить свой и без того маленький отряд…

И Медников принял решение, которое показалось ему наиболее разумным. Он приказал отнести в амбар немного консервов из обнаруженного здесь же, на хуторе, небольшого продуктового склада, несколько буханок хлеба и поставить бочку с водой. Затем он распорядился накрепко забить двери амбара, а раненому бойцу дождаться прихода какой-нибудь части, которая через день-два обязательно сюда подойдет, и тогда сдать пленных с рук на руки.

Он уже думал, что на этом его административная деятельность кончается, но в это время в хату ввалился старый казак в коротком и рваном зипунишке.

— Господин начальник! — сказал он, волнуясь, видимо, его сюда привело какое-то очень важное дело. — Господин начальник!

Медников рассердился:

— Ты что, отец, с ума сошел? Какой я тебе господин? С кем ты разговариваешь? С немцами, что ли?

Старик смутился и беспомощно развел руками:

— Ты уж прости, товарищ начальник. Не знаю, как с языка слетело… Привык!

— «Привык»! Отвыкать надо. Ну что тебе?…

— Да вот тут за околицей цельный курт скота топчется. Коровы ревут! Двести голов! Немцы бросили…

— Взять на учет и раздать населению, — решительно распорядился Медников. — Пусть сейчас же разведут коров по дворам! — Никогда он не принимал так легко такие немаловажные решения.

Казак, даже не простившись, опрометью выбежал из хаты. Было слышно, как он скороговоркой передавал распоряжение. А Медников поправил в ногах у лейтенанта полушубок, простился и пошел к цистернам.

Когда он опять занял свое место рядом с шофером, уже почти совсем стемнело. Теперь колонна уменьшилась на одну цистерну. Две другие, получившие пробоины, удалось починить.

Машины двигались медленно, шоферы вели их с опаской, стараясь держаться наезженной колеи, чтобы ненароком не подорваться на мине.

Густые сумерки наплывали со всех сторон. Снег посинел. По сторонам дороги проплывали уже плохо различимые очертания брошенных и сгоревших машин, танков. Впереди по-прежнему ехал броневик, едва различимый в сгущавшейся темноте.

И вот колонна пересекла перекресток двух полевых дорог. Медников заметил, что слева по поперечной дороге к перекрестку приближается еще одна колонна из нескольких машин. По темным очертаниям это были грузовики. Он сосчитал. Их было пять. Тускло поблескивали синие надфарники.

Медников обрадовался. Появление машин, неторопливо двигавшихся по дороге, было верным признаком того, что они уже добрались до тылов ушедшего вперед корпуса…

На всякий случай он высунулся из кабины и подозрительно осмотрелся по сторонам.

Нет, все нормально. Как только замыкающая его колонну цистерна миновала перекресток, головная машина новой колонны свернула с боковой дороги и пошла вслед за ней. У Медникова отлегло от сердца. Как ни говори, а в колонне стало на пять машин больше. Судя по всему, на присоединившихся машинах едет не меньше роты. Он успел заметить, как полуприкрытые ладонями и рукавами в темноте мелькают огоньки папирос.

Теперь, когда он немного успокоился, ему вдруг неудержимо захотелось спать. В кабине было тепло. Он прижался к двери, подпер плечом голову так, чтобы ее поменьше встряхивало на ухабах, и закрыл глаза. Одно только мешало: боль, которая совсем было прошла во время всех передряг, опять стала потихоньку грызть его бок.

Вдруг шофер стал притормаживать.

— Что такое? — открыв глаза, спросил Медников.

— Броневик впереди остановился, товарищ начальник.

И действительно, Медников увидел, как из броневика вылезла темная фигура, в которой он узнал командира.

Медников опустил стекло, и в кабину ворвался холодный ветер.

— В чем дело?

— Надо уточнить направление, товарищ майор! — сказал, подходя, командир — в руках у него белела карта. — Сейчас развилка. Куда ехать — налево или направо?

Медников открыл дверцу:

— Давайте посмотрим!

Командир броневика зажег электрический фонарик и близко поднес его к карте. Яркий кружок света заскользил по сложному переплетению дорог, горизонталей, высот…

Чьи-то быстрые шаги послышались в темноте, и к машине подбежал старший сержант, который остался за лейтенанта.

— Товарищ начальник, — тихо сказал он, — там немцы!

— Где немцы? — спросил Медников, и в груди у него нехорошо сжалось.

— А на тех машинах, что за нами идут!

— Да откуда вы это взяли? — спросил командир броневика. Он был тоже убежден, что машины принадлежат танковому корпусу.

— Пойдите сами послушайте! По-немецки говорят!

Командир броневика потушил фонарь и быстро исчез в темноте. Медников тоже вышел из машины и, вынув из кобуры пистолет, зашагал вслед за ним. Он успел сделать не более десяти — пятнадцати шагов, как почти столкнулся с идущим назад командиром броневика.

— Да, немцы, — сказал тот тихо. — Там их более ста человек. Они вооружены! Видимо, сбились с дороги. Обстановки не знают. Решили, что наша колонна принадлежит какой-нибудь их части…

— Так, — сказал Медников. — А вы предупредили, чтобы на грузовиках бойцы примолкли?

— Шепнул!

Медников озадаченно почесал щеку. Что делать? Не вести же за собой немецкую колонну до самого штаба корпуса. Неизвестно, что еще случится по пути. Вдруг противник поймет, чьи машины идут впереди, и первый откроет огонь? Вражеских солдат больше, и они наверняка перебьют маленький отряд и подорвут бензозаправщики.

Действовать надо немедленно, но как? Как лучше? Командир броневика молчал, ожидая приказания. У него был иной характер, чем у лейтенанта. В Медникове он видел своего начальника.

— Вот что, — сказал Медников, — я успел разглядеть карту. На развилке надо свернуть налево… Цистерны мы двинем вперед на самой большой скорости. Когда они пройдут, вы развернете броневик назад. Подойдете вплотную к грузовикам и откроете огонь в упор. В это время бойцы начнут жарить по ним из автоматов и бросать гранаты. Но это надо сделать на полной внезапности. Вы поняли?

— Я понял, — ответил командир броневика.

— А вы, товарищ сержант?

— И я понял, — ответил старший сержант.

— Действуйте! Я все время буду у первой полуторки.

Медников вернулся к своему шоферу и, коротко объяснив, куда сворачивать у развилки, приказал как можно быстрее ехать вперед. Заработали двигатели, и автоцистерны одна за другой стали исчезать в темноте. Когда прошла последняя, броневик внезапно развернулся и на большой скорости двинулся к немецким грузовикам.

Медников побежал к полуторкам, на которых в напряженном молчании сидели бойцы. Вдруг оглушительный выстрел прогремел почти над его головой. И тотчас же с криком «ура» люди посыпались из полуторок на дорогу. Непрерывно стучал пулемет броневика, который, двигаясь быстро вдоль ряда немецких машин, обстреливал их на полном ходу. Тяжело бухала пушка. Крики «ура» смешались с испуганными возгласами немецких солдат.

Бой шел совсем рядом, но к полуторке, где Медников установил свой КП, никто не прибегал за распоряжениями. Каждый в темноте действовал так, как ему было лучше.

Наконец, не утерпев, Медников сам бросился вперед. На него, тяжело дыша и глухо ругаясь, бежал немецкий солдат. Медников выстрелил, и солдат упал.

Какой-то группе немцев все же удалось выскочить из грузовиков, и Медников увидел, как они бегут в поле. Вслед им летели гранаты. Они рвались с оглушительным звуком и яркими вспышками. Часто и прерывисто строчили автоматы.

Медников до хрипоты кричал:

— Вперед! Бей их! Бей!

Неизвестно, слышал ли его кто-нибудь…

Наконец перестрелка стала замирать. Те, кому удалось уйти, так и скрылись в степи. А солдат двадцать стояли под прицелом броневика, сбившись в кучу, бросив оружие и подняв руки.

— Старший сержант, ко мне! — крикнул Медников.

— Убили, — ответил кто-то из бойцов.

— Кто есть из младших командиров?

— Я, — ответили из темноты.

— Ваша фамилия? Звание?

— Якимов! Младший сержант!

— Осмотрите дорогу! Узнайте, кто ранен, кто убит…

Якимов вызвал несколько человек, и группа бойцов пошла вдоль машин, посвечивая под ноги электрическими фонариками.

Медников стоял посреди дороги, опустив руку с револьвером и тяжело дыша. Ишь ты, как получилось! Вот и он, оказывается, умеет командовать. Не знал, не знал он этого за собой.

Бойцы, окружившие пленных, вопросительно поглядывали на Медникова — что-то он скажет? Было ясно, что в полуторке пленные не поместятся. Да и, кроме того, куда их везти на ночь глядя…

А Медников, морща лоб, напряженно думал. Как поступить? Как выйти из нового трудного положения? И главное — как быть с теми, кто ранен?

Якимов вернулся с нерадостным сообщением. Трое бойцов убиты, шесть ранены, да еще и тяжело. Только двое из них кое-как держатся на ногах.

— Ну а немцев сколько? — спросил Медников.

— А мы их не считали.

— Раненые у них есть?

— Есть. Восемнадцать человек.

— Идти могут?

— Нет. Все лежат.

— Где шоферы? — спросил Медников.

— Здесь, — откликнулось два голоса.

— Осмотрите немецкие грузовики. Придется один из них взять на прицеп! Как-нибудь доедем!

Убитых бойцов положили в одну полуторку, раненых — в другую. Туда же забралось несколько бойцов. Остальные поехали вместе с пленными…

Когда поздно вечером Медников добрался наконец до штаба танкового корпуса, он узнал, что цистерны прибыли вовремя. Он не стал ни есть, ни пить, снял полушубок, бросил его в угол на пол, свалился на него и словно утонул в глубоком сне.