Всю ночь я не мог заснуть. Мама говорила, что на новом месте всегда не спится. Да и какой тут сон, когда сзади ворочался Кардинал и что есть силы дышал мне в затылок. Того и гляди, что-нибудь подстроит. Это хорошо, что у меня бессонница.

Мишка лежал рядом с матросом и храпел, как папа. И где он так научился!

Предчувствие меня не обмануло. Под утро, когда тьма стала немного жиже, я услышал, как Ришелье осторожно приподнялся и прошептал:

— Алька, ты спишь?

Я ему хотел ответить, но раздумал. Тогда Кардинал спросил у Мишки:

— Мишка, ты спишь?

Так Кардинал перебрал всех по очереди, но никто ему не ответил. Он окликнул меня еще раз. Я снова промолчал. И Ришелье начал пятиться к выходу. И чего это он задумал? Кардинал приколол клочок бумаги к пологу палатки и исчез. Я бесшумно разбудил Кольку и Мишку и объяснил им, в чем дело. Мы осторожно выбрались из палатки и при свете Колькиного фонарика прочитали записку, пришпиленную рыболовным крючком к палатке.

Я уплыл вверх. Догоняйте. Если разойдемся, на обратном пути встретимся. На этом месте.

Василий.

Мы услышали плеск весел.

— Пилигрим! — ужаснулся Колька и хотел поднять шум.

Но Мишка предложил самим выследить Кардинала и узнать, что он задумал. Кардинал плыл вниз.

— Следы заметает, — решил я.

Мы помчались за ним по берегу. Было очень темно, как всегда перед рассветом. Мы пробирались через кусты, обдирали руки. Ветки больно хлестали нас по ушам. Было страшно, но как ни странно, нас успокаивал плеск весел ниже по реке.

— Похлеще всяких джунглей, — бормотал Колька, — наставили всяких ловушек…

Он с шумом куда-то провалился.

— Яма для слонов! — послышался его голос. — И кол торчит…

Но это оказался старый окоп.

Мишка пыхтел далеко сзади. Мы ему просигнализировали, что впереди окоп. Но он все равно в него свалился.

Плеск весел удалялся. Берег стал пологим, и мы побежали. Начинало светать, поднимался туман, похожий на папиросный дым, и казалось, что лес и река курят. С каждой минутой становилось светлее. Мы промокли от росы.

— И откуда роса берется, — рассуждал Колька, как взрослый. — Может, земля потеет?

В башмаках у него так и хлюпало. Впереди нас черным пятном шла лодка. Еще секунда, и она скрылась за поворотом.

— Уходит, — разволновался Колька.

И мы так понеслись, что я думал, у меня ноги оторвутся.

Мы выскочили за поворот и остановились. Это было то самое место, где река делится на два рукава.

— Километров пятнадцать отгрохали. За что? — опечалился Мишка. — Как на соревнованиях.

Кардинал исчез. Ниже тоже его не было видно. И мы сразу решили, что он завернул в рукав. Здесь стеной стоял камыш высотой с хорошее удилище. Почти как бамбук. Ветерок шевелил метелки камыша, и они шелестели. Мишка вдруг стал в позу и продекламировал:

Мы с Колькой на него так и уставились,

— Ты чего? — испугался я.

— Никитин! — Мишка гордо засопел.

— А-а…

Мы шли гуськом, подминая под ноги камыш, чтобы не увязнуть.

— Так всегда дикие кабаны пробираются, — сказал Колька. — Один за другим, как в «Зоологии».

Он шел впереди с рогатой палкой в руках.

— Это от змей. А здесь их — ух!

Мы с Мишкой остановились.

— Со мной не пропадете. Пусть только гадюка сунется, я ей голову палкой прижму и под воду, чтоб захлебнулась. А хвостом она как ни крути, все равно не вырвется. Самбо!

Мы шли и внимательно смотрели под ноги. Но ни одной змеи не встретили. Зато лягушки кругом так и прыгали.

Мы думали, что этому камышу и конца не будет. Под ногами чавкало. Мишка тоскливо смотрел, как лопаются пузыри.

— Вот завязну. Вот сейчас завязну… Я тяжелый. А ты хорошо знаешь дорогу, Коля?

Неожиданно камыш кончился, и мы выбрались на твердое место. Рядом блестела вода затона. Мы подползли по-пластунски и раздвинули заросли. Немного левее нас, под деревом, наклонившимся к воде, сидел в лодке Кардинал, в одних трусах, расставив веером наши удочки. Я свою сразу узнал по красному поплавку.

— Рыбу ловит, — разочарованно протянул Колька. — Я так И думал.

На коленях у Кардинала лежал мой рюкзак, и Ришелье ел мою полукопченую колбасу огромными кусками. Мы дружно проглотили слюну.

Колька показал кулак спине Кардинала:

— Питается, как будто голодный.

Вдруг мой поплавок скрылся под водой. Кардинал отбросил рюкзак, схватил удилище и насторожился.

— Заглатывает, — подал голос Мишка.

Кардинал резко подсек, и удилище стало то сгибаться, то выпрямляться.

— Сом! Как в сказке, — повернул голову Мишка.

Видно, здоровая рыба Кардиналу попалась. Они мучили друг друга с полчаса. Только Кардинал ее подтащит, а она снова уходит на глубину. А леска у меня тонкая — 0,3.

— Тащи, — шипел Колька. — Под жабры хватай.

Если бы не Толин подсак, не видать бы ее Кардиналу. Когда Васька вывалил рыбу в лодку, мы остолбенели. Рыба ему попалась что надо. Я таких и во сне не видывал. Она блестела, как начищенная Кардиналова миска, и шевелила черно-красными плавниками.

— Язь, — определил Мишка. — Бывают и побольше!

— Дуракам счастье! — прохрипел Колька, у него от волнения пересохло в горле. — Со мной тоже был такой случай.

— Ну, теперь он застрял надолго. И как бы его на берег выманить? — Мы хотели захватить «Пилигрима» и вернуться назад. А Ришелье пусть прогуляется по берегу. Мы же бегали, даже ночью.

— Ого-го-о! — вопил Кардинал, прижав рыбу к груди.

— Как в прериях, — сказал Колька. — Словно лошадь.

Кардинал ошалел от радости. Он, как обезьяна, прыгал по лодке и хохотал. Потом Ришелье стал взвешивать язя на вытянутых руках. Рыба внезапно ударила хвостом и шлепнулась в воду. Кардинал рывком бросился за ней. Вынырнул он без рыбы. Выражение лица у него было непередаваемое.

— Не поверят, — простонал он и, скрестив руки на груди, стал плавать на спине взад и вперед по затону.

Мишка подпер кулаком щеку:

— Переживает!

Изредка Кардинал останавливался и, пробормотав: «Утоплюсь», продолжал плавать. Наступил удобный момент взять «Пилигрима» на абордаж, но нам было интересно посмотреть, что Васька еще выкинет. Кардинал плавал и кролем, и на боку, и по-собачьи. Вот только стилем баттерфляй у него не получалось.

— Тренируется, — бросил Колька. — Как в цирке!

Кардинал вылез из воды и вскарабкался на дерево. Высоко!

— Местность обозревает, — прошипел Мишка, и мы прижались к земле.

Как Васька нас не заметил — непонятно.

Кардинал стоял на суку и смотрел в воду. Прыгать он боялся. Он начал раскачиваться. Сук обломился, Кардинал перевернулся в воздухе и врезался в воду прямо головой. Он не появлялся, и мы начали беспокоиться.

— Утопился! — испугался Колька.

Мы бросились в воду. Я нырнул и чуть бок не ободрал о корягу. Если б не Мишка, мы бы Ришелье не нашли. Мишка нырнул глубоко-преглубоко и вытащил Ваську за волосы. Голова у Ришелье была в крови, и он не шевелился. Мы отбуксировали его к берегу и стали делать искусственное дыхание. Кровь из головы все текла и текла. Ришелье открыл глаза, бессмысленно посмотрел на нас и снова закрыл.

— Оживает, — обрадовался Мишка.

Изо рта и ушей у Васьки хлынула вода. И он начал дышать свободнее. Колька располосовал свою белую рубаху, и мы кое-как перевязали Ваське голову. Эх, Зинку бы сюда. Она бы по всем правилам перевязку сделала. Два года у нас санитаркой числится.

Колька сбегал за лодкой, и мы уложили Ваську на дно, сунули ему под голову рюкзак и нажали на весла. Кардинал часто терял сознание, а, когда приходил в себя, стонал так, что у меня сердце сжималось.

— Тебе легче, Вася? — спрашивали мы его, но он не отвечал.

Мы вышли из рукава на реку. Кому-то надо было бежать к Толе. Мы бросили жребий на спичках, и Мишка вытянул самую длинную.

Но Колька решил, что Мишка на лодке нужнее, и побежал сам.

— Жмите, — крикнул он нам. — А мы вас на моторе догоним.

Ваську надо было срочно доставить в город. Каждая минута дорога.

Без рулевого идти было трудно. Лодка вихлялась, Мишка злился и ругал меня:

— Сильней загребай.

Потом он не выдержал, велел мне сесть на руль и стал грести сам. Пятки у него скользили, он не мог упереться в планку. Иногда весла вылетали из воды, и Мишка чуть не падал.

Васька истекал кровью.

Когда Мишка совсем выдохся, я его сменил. Мишка, держа руль, перегнулся через борт и жадно пил воду. Васька очнулся и спросил:

— Это вы?

И снова потерял сознание. Через час мы сменили ему повязку. Кровь запеклась и больше не текла. Я посмотрел на рану, мне стало страшно, и руки задрожали.

— Отвернись.

Мишка перевязал сам.

Я никогда не думал, что весла могут быть такими тяжелыми. Поднять и опустить! Поднять и опустить! А солнце пекло. Я задыхался, руки отваливались, болели, ныли. И тут я заплакал, и не было стыдно — мне было не до этого. А Мишка кричал:

— Давай, давай…

И все оглядывался, не идет ли за нами моторка. Я потерял счет времени. Оно растянулось, как резина. Поворот, еще поворот, снова поворот! Давай, давай! Скрип, скрип…

— Машина!

Я подумал, что Мишка сошел с ума. Но действительно позади нас по прибрежной дороге шел грузовик. Мы врезались в берег. И я помчался навстречу.

— Чего тебе, — спросил шофер.

— Васька… у нас в лодке… Его в город надо… Умрет, — запинаясь, бормотал я.

— Деньги есть? — спокойно спросил шофер.

Я молчал.

— Иди, иди, не хулигань.

Он сунул в рот папиросу, и машина унеслась, а я захлебнулся в облаке пыли. Я сел на дорогу, и, если бы Мишка не втащил меня в лодку, я так бы и остался там, потому что больше всего в этот момент мне хотелось умереть. Номер машины я запомнил на всю жизнь — ХЕ 13–87.

Снова лодка, солнце, Васька.

Толи все не было, и вскоре мы поняли, что надеяться нам не на кого. Мы держались середины реки, где течение было быстрее. На Ваську я старался не смотреть. Но перед глазами все время качалась грязная царапина на его пятке.

— Пить, — шевельнулись Васькины губы.

И мы скорее поняли это, чем услышали. Мишка смочил ему губы водой. Кардинал не узнавал нас. Я не заметил, как кончился лес и началось поле. Мы с Мишкой снова сидели на веслах, и снова лодка выписывала по реке зигзаги. Васька очнулся и тихо спросил:

— Рыбу…

— Что-о? — кричал ему Мишка, как глухому.

— Видели?..

— Видели, Вася, видели. Громадная!.. Ты только держись.

Толи все не было. Река словно вымерла. Никого… Мы плыли, как во сне, и несколько раз врезались в берег. Я помню только, как неожиданно позади осталось то место с соснами, где мы играли в мяч, а Васька поймал окуня.

— Больше я не могу…

— Можешь, — спокойно сказал Мишка.

И я смог, и все началось сначала: поворот, еще поворот, снова поворот. Река была гладкая, как каток. Потом мы выдохлись совсем, и нас несло по течению. До города оставалось километров двадцать.

Вдруг сзади затарахтел мотор.

— Толя, — сказал я очень громко, а Мишка меня не услышал.

Лодка шла по течению. Васька не шевелился и даже не стонал. Мы боялись к нему притрагиваться. Сзади показалась моторка.

Я вскочил — это была какая-то долбушка с подвесным мотором. Она поравнялась с нами.

— Дядя, — сказал Мишка парню в красной майке, сидящему за рулем.

Он нас потащил на буксире. Тарахтел мотор, парень еще и греб веслом, а мы сидели и смотрели в воду.

Город выплыл навстречу сотнями огней, телевизионной антенной с бусами красных огоньков, башенкой яхт-клуба.

Парень остановил какую-то «Победу», и Ваську увезли. Я не помню, как зашел домой, свалился в постель, и мне казалось, что я гребу, гребу, гребу огромными стопудовыми веслами.

Разбудил меня Толя:

— Ты и так уже проспал больше суток.

Я вскочил.

— Что с Васькой?

— Доктор сказал, как в кино: «Мы ничего бы не смогли сделать, если бы его привезли на час позже». Вчера ему сделали операцию, и самое страшное позади. Эх вы, пилигримы…

— Где же вы были? — спросил я.

Толя слабо улыбнулся:

— Вас догоняли. Мотор-то я так и не починил. Мы пришли в город часа через два после вас.

Он почему-то смутился и осторожно пожал мои забинтованные руки:

— Ты обязательно к нам заходи. На охоту пойдем. И Мишка пойдет, и Колька…

— И Вася, — сказал я.

— И Вася…

Матрос еще посидел немного, и мы пошли в больницу.

Мама расщедрилась и дала целых два рубля на апельсины.